Повозка остановилась на горбатой улочке недалеко от ярко освещенной и шумной в ночное время Дерибасовской. Сонька сунула извозчику пару ассигнаций и заспешила к притону, о котором говорила Манька.
Притон Пузатой Галы представлял собой небольшой двухэтажный домик, на дверях которого высвечивалась фонариками надпись:
«МУЖЧИНА, ВЕРНИСЬ! ТЫ ЧТО-ТО У НАС ПОТЕРЯЛ».
При входе в домишко толкались несколько мужчин. Они посторонились, пропуская спешащую дамочку, при этом один из них заметил:
— С этой кралей я бы точно ступил на край света.
— Край света будет, когда ты утром вернешься к жене! — засмеялся его приятель.
У дверей, ведущих в залу, Соньке перегородил дорогу здоровенный мужик, поинтересовался:
— Вы не ошиблись, дамочка? Здесь делается главный мужской интерес.
Из залы, вход в которую был занавешен бархатом, доносилась музыка, визги дам и хохот мужчин.
— Я к Гале Пузатой, — отвела его руку Сонька.
— Как прикажете доложить?
— От Маньки Портовой.
Мужик ушел в боковую дверь, и вскоре из нее вышла невероятных размеров женщина, та самая Гала Пузатая.
— Чего тебе?
— Есть разговор.
— Манька еще кости не кинула?
— Поздоровее тебя будет.
— Проходи.
* * *
Кабинет Галы был затянут красной тканью, на стенах висели нарочито помпезные канделябры, создавая интимное освещение. Бандерша тяжело плюхнулась в просиженное бархатное кресло, игриво посмотрела на незваную «клиентку».
— Ну и чего желает эта перезрелая дамочка?
— Перезрелая дамочка желает крыши. — Сонька села напротив.
Гала рассмеялась.
— Старая кочерга прислала тебя именно по этому делу? Какую крышу, женщина? От кого?
— От полиции.
Бандерша сразу стала серьезной:
— Ты, тетка, хоть кумекаешь, гуда явилась? Здесь притон, бардак. Какая крыша? Сами полиции боимся!
Воровка перегнулась к ней через стол, свистящим от ярости голосом произнесла:
— Ты сначала поинтересуйся, корова, кто перед тобой, а потом будешь разводить понт!
Гала съела «корову» и спросила:
— Ну и что за цаца передо мной?
— Сонька!
Та с деланным испугом откинулась на спинку кресла.
— Ой, боже! А я прямо сразу взмокла вся! Неужто сама Сонька?
— Сама Сонька.
— Вот так неожиданность, — с издевкой произнесла Гала и вдруг тоже перетянулась через стол. — Да у нас таких Сонек, крыса, пол-Одессы! Куда ни плюнь — Сонька!
Воровка помолчала, не решаясь выложить главный козырь, все-таки сказала:
— Я — Сонька Золотая Ручка.
До Галы дошло не сразу, затем от неожиданности она замерла, после чего тоже почему-то шепотом вымолвила:
— Та самая? Брешешь… Чем докажешь?
Девушка сняла с пальца дорогой перстень, положила перед бандершей. Та взяла его, долго и внимательно изучала и положила в ящик стола.
— Теперь убедила. Так, говоришь, полиция пятки греет?
— Потому к тебе и прибежала.
— И чего ждешь?
— Крыши, на одну ночь. А как проснусь, чтоб в комнате лежала пара дорогих платьев.
— Прямо-таки дорогих?
— Наилучших! Чтоб никто не увидел во мне воровку.
— Это, Сонька, ты чего-то загнула, — усмехнулась Гала и вынула из ящика стола перстень. — Разве за одну такую цацку купишь пару дорогих платьев, да еще наилучших?!
Воровка сняла с пальца еще один крупный перстень, передала бандерше.
— Хватит?
Гала пожала плечами:
— Постараемся уложиться в такие деньги. — И поинтересовалась: — В залу не сходишь?
— Клиент есть?
— Смотря какой. Ты ж в койку, принцесса, не пойдешь?
— Мне интереснее поговорить по душам.
— Есть один такой, — улыбнулась Гала. — Который месяц ходит сюда и ни одной девкой не попользовался. Все тянет его на беседу.
— Может, студент?
— Не, для студента уже немолодой. Да и жуть, какой богатый. Был большим пароходчиком, пока жинка не бросила и не убежала с цыганом. Теперь вот, бедного, на разговоры тянет.
— Нужен паспорт.
— Это большие деньги.
— Заплачу.
— На какую фамилию?
Сонька задумалась.
— Софья Сан-Донато… Монако.
* * *
Зал, как и кабинет Галы, был выкрашен в красный цвет, плафоны по углам горели чадно и тускло, от курева висел густой тягучий дым до потолка. Играла забивная музыка, все столы были заняты. За каждым столом — мужики, девки вперемешку с вином, шампанским, водкой.
Сонька вошла в зал, неторопливо огляделась. Заприметила маленький стол в самом уголочке, направилась туда.
К ней тут же подлетел половой, расшаркался:
— Чего изволите, мадам?
— Бокал шампанского.
Парень испарился, воровка медленно огляделась, и в ее поле зрения тут же попался худощавый господин в пенсне, одиноко коротающий время, тот самый бывший пароходчик. Он был достаточно пьян, тем не менее заприметил симпатичную женщину за отдельным столиком и заинтересованно повернул к ней тяжелую голову.
Половой протолкался через хмельную толпу, подняв над головой поднос с полным фужером, с шиком поставил его перед мадам и на всякий случай представился:
— Василий. Если что, кликните, мадам!
Сонька взяла бокал, пригубила. Пароходчик продолжал смотреть в ее сторону.
От другого стола поднялся толстый потный человек и направился к одиноко сидящей даме.
— Пардон, мадам… Могу ли я…
— Не можете, — оборвала его Сонька. — Будет надо, сама подойду.
— Мисс!.. Буду ожидать с нетерпением, — пообещал мужчина и вернулся к своему столу.
Пароходчик выждал какое-то время, нетвердо поднялся и двинулся к воровке.
— Прошу меня простить, госпожа… — Он дотянулся до руки Соньки, поцеловал. — Генрих Пугач. Рискую получить отказ, тем не менее позвольте занять на несколько минут ваше внимание.
Сонька милостиво кивнула, господин присел на краешек стула, внимательно посмотрел на девушку.
— Мне бесконечно знакомо ваше лицо.
Она пожала плечами и произнесла с легким акцентом:
— Может быть…
Бросив взгляд на его пальцы, воровка увидела крупные и, судя по качеству бриллиантов, очень дорогие перстни. Пароходчик не сводил умоляющего взгляда с воровки:
— Подскажите, напомните, иначе я потеряю покой на долгое, очень долгое время.
— Вам будет нелегко вспомнить, — лукаво улыбнулась она. — У вас была слишком бурная жизнь.
— Да, это правда… И все же?
Сонька помолчала, наконец, опустив в некоторой неловкости очи, произнесла:
— Помните Неаполь, Генрих?
— Неаполь? Конечно помню. А что там было?
— Значит, не помните. Лучше я замолчу.
— Говорите. Умоляю, говорите! — пароходчик махнул половому, приказал: — Василий, бутылку лучшего шампанского для дамы!
— Слушаюсь, господин Пугач.
Генрих перевел взгляд на Соньку:
— Что же было в Неаполе?
— В Неаполе у нас была любовь, — тихо ответила девушка.
— С вами?!
Лицо девушки стало жестким, она приказала:
— Оставьте меня!
— Нет-нет! Простите меня! Я последние годы много пью, у меня все смешалось в голове… Как вас зовут, мадемуазель?
— Лючия. Лючия Пироттели. Вы приезжали в наш город по контрактным делам.
Пароходчик уставился на нее пристальным, влажным взглядом, потом совсем тихо произнес:
— Боже… Боже мой… Это вы, Лючия? — взял ее руки, стал целовать часто и страстно. — Как же я мог забыть? Как я мог?
Сонька убрала руки, вытерла платочком повлажневшие глаза.
— Я знаю, что у вас проблема, вас оставила жена. Поэтому я сочла возможным прибыть на несколько дней в Одессу, увидеть вас и сразу же забыть.
— Почему, забыть?
— Все просто, Генрих. Вы забыли девушку, она забыла вас.
— Нет! Не надо. Не делайте этого. — Он снова начал целовать ее руки.
— У вас растет сын, господин Пугач, — сообщила спокойно Сонька, глядя ему прямо в глаза.
— Что?
— Я родила сына.
— У меня… сын?
— Да. Ему уже пять лет.
Потрясенный пьяный пароходчик некоторое время переваривал свалившуюся на него новость, затем взял бутылку шампанского, налил себе полный фужер.
— Я хочу выпить. За вас, Лючия. И за моего сына.
Когда он выпил, Сонька позвала полового и приказала:
— Рассчитайте меня.
— Вы хотите уйти? — схватил ее за руки Генрих. — Не делайте этого, Лючия!
— Нет, — печально усмехнулась она. — Я увидела вас, отца своего ребенка. Я удовлетворена. — Открыла сумочку, тихо ахнула: — Боже! Я забыла в отеле деньги.
— Это судьба! — воскликнул пароходчик. — Вы не уйдете. — И он приказал половому: — Пошел вон, Василий! Счет — на мое имя!
— Слушаюсь, господин Пугач.
Сонька опустилась на стул, стала отрешенно и грустно смотреть в сторону. К их столику снова подвалил тот самый полный господин, что уже пытался ухаживать за Сонькой.
— Мадам, — довольно агрессивно промычал он, — это неправильно. Одному отказываете, а с другим шашни крутите.
Пугач поднял на него глаза:
— Что желаете?
— Мадам желаю!
— А бутылкой по черепу не желаете? — Пароходчик решительно поднялся, взял со стола бутылку.
— Босяк, черепа здесь два! — Толстяк схватил пароходчика за сорочку и рванул на себя. — Размозжу паскуду!
Завязалась потасовка, к дерущимся бросились здоровенные мужики из охраны и половые. Они с трудом растащили их и повели упирающегося толстяка на выход.
Генрих, тяжело дыша, опустился на стул, поправил одежду, снова налил вина.
— Дрянь. Негодяй.
— Вы много пьете, дорогой, — заметила с усмешкой девушка.
Пугач помолчал, стараясь успокоиться, затем быстро и коротко выпил.
— Да, я много пью. — Согласился он. — Потому что гибну. И я хочу погибнуть!
— Из-за жены, которая вас бросила?
— Не только. Из-за всего. Даже из-за вас. Я вас любил, Лючия, и забыл. Разве можно после этого жить?
— А наш сын? Думаю, ему необходим отец. Не погибший, а живой и любящий.
— Лючия, я люблю вас. Что я могу для вас сделать? Для вас и для моего сына… Как его зовут?
— Карло.
— Для моего сына Карло.
— Уехать со мной.
— Когда? Говорите когда, и я уеду. Завтра же! Я ненавижу все это! Этот сброд, эти морды… Купим каюту первого класса и морем доберемся до вашего города. У нас будет свадебное путешествие, Сюзанна!
— Лючия!
— Да, Лючия. Простите! Утром я заказываю билеты. В каком отеле вы остановились?
— Это не имеет значения. Я с вами, и этого достаточно.
— А как вам удалось разыскать меня?
— Любовь способна на все, — горько усмехнулась Сонька.
— Да, это правда, это так. — Генрих опять наполнил фужер. — За любовь, которая способна творить чудеса.
Он опорожнил фужер до дна и какое-то время приходил в себя.
— Знаешь, почему я забыл тебя? — заговорил он снова, с трудом ворочая языком. — Все просто. Я бесконечно любил свою жену. Нет, не бесконечно… Безумно! Каждый раз, возвращаясь из плавания домой, я ждал встреч только с ней. Но выяснилось, она не ждала этих встреч. У нее был другой. Черноволосый, молодой, наглый, дикий. Дикий цыган! С ним она и сбежала. И я никого, кроме нее, больше не любил. И вас в том числе, — пароходчик поднял на Соньку тяжелые пьяные глаза. — Но теперь я обрел счастье. Я полюбил вас… простите, забыл имя.
— Лючия.
— Да, Лючия. Теперь, Лючия, мы будем вместе. Всегда. Перестану пить, вновь займусь бизнесом, у нас родятся дети…
— У нас уже есть сын, Карло!
— Сын? У нас сын? Простите, запамятовал. Карло тоже будет с нами. Сегодня пью последний раз, мадемуазель!
Генрих вновь выпил и теперь был уже по-настоящему пьян.
Сонька поднялась:
— Проводите меня.
— Нет, — покрутил головой Пугач, — или вы остаетесь, или уходите навсегда!
Она взяла его за руку попросила:
— Проводи же меня, Генрих. Даме иногда необходимо выходить из присутственного места.
Пароходчик тяжело поднялся, вместе они стали проталкиваться мимо столиков, сквозь месиво многочисленных клиентов в сторону выхода в нумера.
* * *
Черная деревянная лестница, ведущая на второй этаж, откуда неслись шаловливые возгласы и смех, была узкая, почти не освещенная. Сонька карабкалась впереди, цепко держа за руку Генриха, — он падал, валился на сторону упирался.
Наконец опустился на ступеньки и невнятно заявил:
— Не могу… Дальше не пойду.
Воровка присела рядом.
— Что, милый, плохо? — она погладила его по голове, по плечам. — Совсем плохо?
Тот что-то промычат, стал ловить пальцы дамы, желая их поцеловать. Она рассмеялась:
— Не надо. Не стоит, любимый. Лучше я поцелую тебя, твои руки, твои пальцы.
Сонька принялась гладить руки пароходчика, прикладывать их к своим щекам, касаться губами.
— Бедный мой, несчастный… Никто тебя не любит. Никто не пожалеет.
Генрих расслабленно мычал, отдавшись полностью во власть женщины, а она ловко снимала с его пальцев кольца и перстни, изящно роняя их в свои карманы.
Пароходчик уснул, уронив голову на грудь. Сонька спустилась вниз, из приоткрытой двери поманила здоровенного вышибалу:
— Забери тут Генриха. Опять перебрал.
* * *
Погода была яркая, солнечная, располагающая к прогулкам. Сонька не спеша, шагала по оживленной улице, любовалась яркими одесситами, останавливалась возле витрин ювелирных лавок, внимательно изучала выставленные драгоценности.
Сама она была одета в изысканное кружевное платье, над головой держала изящный зонт, в руке — не менее изящную сумочку. По пути воровка заметила вход в небольшой ресторанчик «Фанкони», направилась к нему. Статный швейцар любезно открыл перед ней дверь, улыбнулся:
— Добро пожаловать, красавица.
Ресторанчик был невероятно уютным, даже интимным. За роялем сидел немолодой музыкант, играл что-то медленное и расслабляющее. Столики здесь располагались таким образом, что каждый из посетителей чувствовал себя обособленно.
Официант проводил посетительницу к местечку возле окна, положил перед ней пухлое меню и с поклоном удалился. Воровка лениво полистала меню, открыла сумочку, достала зеркальце, изучила собственное лицо и, оставшись довольной, принялась с помощью того же зеркальца рассматривать зал. Посетители здесь сидели в основном парами, все они были заняты разговорами, и лишь за одним столиком, также у окна, расположился одинокий пухленький господинчик с пухлыми щечками, не желающий скрывать своего одиночества и скуки. Он читал газету, затем смотрел в окно на протекающую на Дерибасовской жизнь, бросал взгляд на зал и вот теперь, наконец, был полностью поглощен неожиданно возникшей здесь изящной дамочкой.
Официант подошел к Соньке и поинтересовался:
— Мадам готовы к заказу?
— Да, — улыбнулась она, пряча зеркальце в сумку. — Бокал вина и фрукты.
— Вино и фрукты заморские, мадам?
— Конечно.
Парень исчез, девушка с печальной и мечтательной улыбкой начала рассматривать прохожих на улице.
К столу снова подошел официант, протянул ей на небольшом подносе визитку:
— Простите, мадам, вам передана именная карта.
Она заглянула в визитку, прочитала: «АЛЕКСАНДР ДОГМАРОВ. БАНКИР». Оглянулась на сидящего у окна розовощекого господина, и он тут же ответил ей улыбкой и легким поклоном.
Второй официант принес вино и фрукты, но, кроме того, поставил на стол бутылку дорогого французского вина.
— От господина Догмарова.
Сонька вполоборота снова посмотрела на банкира, едва заметно улыбнулась.
— А кто он?
Официант сделал круглые глаза:
— Мадам, если вы не знаете, кто такой господин Догмаров, то вы ничего не знаете про Одессу. Миллионер, владелец банка и антикварных магазинов. Сегодня уезжает в Москву.
— О-о…
Воровка снова оглянулась в сторону банкира: этого было достаточно. Догмаров поднялся из-за своего стола, подошел к даме.
— Вы позволите опуститься к вам на пару минут? — с явным одесским произношением обратился он.
Сонька засмеялась:
— На пару минут? Опускайтесь.
— Гран-мерси. — Банкир уселся, с улыбкой посмотрел на нее. — Вам уже сказали, кто я?
— В общих чертах, — снова рассмеялась Сонька.
— Да, — солидно кивнул молодой господин, — я банкир. Меня знает вся Одесса.
— Почему?
— Почему? Потому что я Александр Догмаров. У меня здесь самый крупный в городе банк.
Сонька протянула руку, украшенную многочисленными кольцами и перстнями, и представилась:
— Софья Сан-Донато.
— Вы не отсюда?
— Нет, я не отсюда. Я из-за границы.
— Мадам, — воскликнул Догмаров, — я так сразу и понял! У вас такие манеры, что это сразу бьет по глазам.
Сонька веселилась:
— Не сильно ударило?
— Ну… Сказать, что смертельно, так не совсем. Но вы почти сразили меня, мадам!
Александр позвал официанта, распорядился:
— Открой вино, Йоська.
Тот выполнил указание, налил в фужеры и удалился.
— Вы всех здесь знаете? — откровенно польстила Догмарову воровка.
— Мадам! — развел руками тот. — Первое: мой дед и папка всю жизнь были здесь банкирами. Братья — тоже банкиры. Их у меня трое. И я банкир. А банкиров в городе знают. Почему?
— Почему?
— А потому как где банк, там и деньги. Вам дошло?
— Дошло.
— А второе, этой мой любимый ресторан. Тут вкусно.
Сонька взяла фужер:
— Я хочу выпить за вас.
— Почему?
— Вы милый, веселый, добрый.
— Как вы догадались?
— Видно. У меня хороший глаз. Они чокнулись и выпили.
— А вы откуда к нам? — спросил Догмаров.
— Из Монако.
— Это где? Франция?
Сонька улыбнулась.
— Почти.
— А повторить можете, как зовут мадам?
— Софья Сан-Донато.
— Теперь запомнил. И как надолго в Одессу?
— Завтра уезжаю.
Банкир даже вскочил.
— Куда?
— В Москву.
— Так я тоже в Москву! Вечером?
— Да, вечером.
— Я могу вас сопровождать?
— Буду рада.
Догмаров был вне себя от счастья. Он поднялся и сурово велел официанту:
— Счет мадам переведи на меня. И ни копейки не приписывай! Я проверю. — Он нагнулся к девушке и объяснил: — Воруют, босяки, ни стыда, ни совести! — И поцеловал ей руку. — К поезду нужно подбить кой-чего в банке, поэтому спешу. Мой вагон пятый. А ваш?
— Тоже пятый.
— Расскажи кому, не поверят, — закатил глаза банкир. — До вечера, мадам Софья Сан-Донато.
Дойдя почти до двери, он вернулся.
— Это я с виду простой, а на самом деле все помню, все знаю, все понимаю.
Сонька видела в окно, как банкир уселся в свою карету, свойски махнул ей и укатил. Пригубила вино, лениво осмотрела зал, снова вернулась взглядом к окну и неожиданно увидела штабс-капитана. Он стоял перед окном и смотрел на нее. Был небрит, оборван и довольно нетрезв. Воровка едва заметным движением пальцев показала ему, чтобы он исчез, Горелов постоял какой-то момент, не сводя с нее глаз, затем ушел.
* * *
Сонька шагала по Дерибасовской по-прежнему не спеша, отслеживая тем не менее прохожих, их взгляды, их реакцию на нее. Оглянулась и снова увидела штабс-капитана. Он следовал за нею на приличном расстоянии. Воровка свернула с Дерибасовской в проулочек, заспешила по булыжнику вниз, к морю. Горелов не отставал. Последовал еще один поворот в узкую улочку, и за углом Сонька остановилась. Штабс-капитан подошел к ней на расстояние метра, замер в вопросительном ожидании.
— Что нужно? — спросила девушка.
— Здравствуй, доченька.
— Что тебе нужно? Денег?
— Нет. Тебя увидеть.
— Увидел? Пошел вон!
— Хочу, чтоб простила.
Сонька молчала.
— Прости меня, доченька.
— Хорошо, простила. Все?
— Нет. — Покрутил штабс-капитан головой. — Ты злая на меня. За что?
— Тебе лучше знать.
— Знаю, — на глазах Горелова появились слезы. — Знаю. Но не моя в том вина, доченька. Володя виноват. Он мне залил в глотку водки. Я ж не пил. Соня.
Сонька шагнула к нему.
— Чего ты бродишь за мной? Ты знаешь, что меня ловит полиция? Что за мной хвост!
— Знаю. Надо бежать отсюда. Я готов с тобой исчезнуть, дочь. — Он вдруг задышал ей в самое лицо. — Правда, беги! Володя сдал тебя полиции. Все говорят, вся Одесса! Беги, Соня!
— Слушай, ты, пьянь, исчезни отсюда! Сейчас же! Немедленно! Чтоб я тебя больше не видела. Ты понял меня? Пошел!
Она толкнула штабс-капитана, тот не устоял на ногах и упал.
— Пошел!
— Доченька.
— Не ходи за мной! Не смей!
Воровка зашагала прочь. Горелов поднялся, долго смотрел ей вслед и неожиданно закричал на всю улицу:
— Ну и зачем мне после этого жить? Зачем, Соня? Ну, ответь хотя бы!
Она не оглянулась и исчезла в следующем переулке. Штабс-капитан побрел обратно.
* * *
Поезд, покачиваясь, бежал в Первопрестольную. Сонька и Догмаров сидели в купе банкира, — на столике стояла нераскупоренная бутылка вина, бокалы и большая коробка шоколадных конфет. Им было весело и беззаботно.
— Вы уважаете шоколад, Софья? — спросил банкир с некоторым кокетством.
— Да, это моя слабость с детства. А вы, Александр?
— Из ваших ручек могу съесть всю коробку, — шутливо раскрыл пухлые губы Александр.
Сонька рассмеялась.
— Всю не надо. Оставьте мне хотя бы пару штук.
— Это как просить будете!
Оба рассмеялись.
— Простите, я забыла спросить, — неожиданно нахмурилась девушка. — Вы женаты?
Банкир откинулся на спинку дивана.
— Я похож на идиота?
— Почему — на идиота?
— Потому что за мной бегает пол-Одессы! А в Одессе каждая мадам или шлюха, или воровка.
— Вам не стыдно?
— А чего мне стыдно, если так оно и есть, — возмутился банкир. — Вы наших женщин не знаете, а я знаю. — Взял руку Соньки, несильно сжал. — Может, я ищу такую, как вы.
— Я дорогая девушка.
— А я дорогой мальчик!
Они рассмеялись.
— Нет, правда, — снова взял руку девушки банкир, — в Москве я познакомлю вас со старшим братом, и, если вы ему понравитесь, я даже могу сделать вам предложение.
— Так сразу?
— А чего тянуть? Мне уже двадцать пять. А вам?
Воровка, шутя, шлепнула его по щеке:
— Дамам таких вопросов не задают.
— А я все одно узнаю! — веселился Догмаров. — Фамилия ваша известна — Софья Сан-Донато. Обращусь в полицию, там все как на простыне. Ох, и узнаю я про вас!
Сонька повертела в руках бутылку, покосилась на кавалера:
— Вино не желаете открыть?
— А чем?
— Обратитесь к служащему вагона.
— Момент.
Банкир взял бутылку и быстро покинул купе. Воровка открыла свой саквояж, извлекла из него миниатюрный шприц, заправила с его помощью несколько конфет какой-то жидкостью. Положила конфеты в коробку и стала ждать возвращения попутчика, наблюдая проносящийся за окном пейзаж.
Догмаров вернулся, с силой поставил бутылку на стол.
— Мадам, гуляем!
Он наполнил фужеры, они чокнулись и выпили. Сонька аккуратненько взяла длинными пальчиками одну из заправленных конфет, протянула банкиру:
— Ну-ка кто съест шоколадку из моих ручек?
— Я!
— Прошу полностью имя и фамилию.
— Александр Догмаров! Банкир!
Девушка сунула ему в пухлые губы конфету, и он с удовольствием принялся жевать ее.
— Это было за вас, Александр, — сказала Сонька и взяла еще одну конфету. — А теперь за меня… Ам?
— Ам! — ответил банкир и с удовольствием стал жевать вторую шоколадку. — А теперь выпить!
Налил вина, они снова чокнулись и выпили. Неожиданно Догмаров как-то странно посмотрел на девушку поплывшим взглядом и пробормотал:
— Чего это я? Спать… Хочется спать… Что со мной, мадам?
Она мягко улыбнулась, кивнула:
— Хочется спать — спи. Устал, маленький. Спи.
Банкир завалился на бок, Сонька положила его ноги на полку, заперла купе на ключ, открыла небольшой плоский саквояж и начала перебирать вещи. Наконец она нашла то, что искала, — плотно запакованный газетный сверток. Надорвала уголок, увидела в нем купюры, взглянула на спящего банкира и покинула купе.
* * *
Когда поезд остановился, Сонька осторожно спустилась со ступенек вагона и направилась к домику при станции.
— Смотрите, мадам, не опоздайте! — крикнул ей вслед проводник. — Стоим всего десять минут!
— Благодарю.
В такое позднее время на перроне было безлюдно, лишь городовой расхаживал по пустынной площади.
Воровка вошла в станционное помещение, дождалась, когда ее поезд тронется, и постучала в крохотное окошко.
— На Одессу когда будет?
Дремавший за окошком служащий проснулся, сонным голосом буркнул:
— Через два часа, сударыня.
* * *
Море манило удивительным спокойствием и лунными бликами. Штабс-капитан и пан Тобольский сидели на берегу недалеко от воды и выпивали. На каменистой земле перед ними стояла бутылка водки, на газете были разложены кусочки хлеба, колбасы, сала, нарезанный репчатый лук. Оба были достаточно хмельны.
— Вот видишь, пан, — Горелов налил по половине стакана, — и тебе уже понравилось выпивать.
— Это плохо, — вздохнул тот.
— Плохо, — согласился штабс-капитан. — Со стороны плохо. А тому, кто пьет, хорошо.
— Так мне вправду хорошо, — кивнул пан. — Выпьешь — и сердце болит не так отчаянно. Все отодвигается, все как будто уходит в густой туман.
— Хорошо сказал — в густой туман, — согласился штабс-капитан и задумчиво уставился в морскую темную бесконечность. — Вся жизнь в тумане. Никакого просвета.
Он не стал чокаться, выпил с ходу, одним рывком.
— Пан капитан хочет вернуться в Москву? — спросил Тобольский.
— Капитан не хочет. Что мне там делать? — пожал плечами Горелов. — Кто меня ждет?
— А здесь? Здесь кто-то ждет?
— Никто. Поэтому я думаю — зачем жить? Все равно как в тумане. Выпил, уснул. Проснулся, выпил и опять уснул… Зачем все это?
— Нет, — покрутил головой Тобольский, — я не хочу умирать. Я хочу жить. Пока Соня где-то находится, я не хочу уходить с этого света. Хотя чувствую, что скоро все равно умру.
— Не-е, ты не умрешь. Пока любишь, не умрешь. Тебя любовь держит.
— А тебя не держит?
— Нет, уже не держит. У меня все уже закончилось. Соня сегодня прогнала меня. Решительно прогнала. И даже ударила. Ударила так, что я упал.
— Обо мне не спрашивала?
Штабс-капитан тоненько и с удовольствием рассмеялся:
— Дурачок ты, хоть и пан. Совсем поглупел. — Он закусил луком, посмотрел на море. — Тянет, сволочь. Неудержимо тянет.
— Кто? — не понял Тобольский.
— Вода… Море.
Пан обнял его, похлопал по спине.
— Пан капитан, ты мне сегодня не нравишься. Пошли отсюда.
— Куда? Бродить по улицам? Не хочу, здесь лучше.
— Мне тоже здесь нравится. — Тобольский налил другу, они выпили. — Я здесь чужой. Совсем чужой.
— А где свой? — насмешливо посмотрел на него Горелов.
Тот засмеялся:
— Нигде. Так получилось.
— А на какие шиши шикуешь? — поинтересовался штабс-капитан.
— Не понял, — повернулся к нему пан.
— Деньги на выпивку откуда берешь?
— В банке. У меня много денег, пан капитан.
— Наворовал, что ли?
Тобольский еще больше развеселился:
— Я не умею воровать. Мой отец был очень большим промышленником, сделал деньги на угле. Я у него единственный сын. Когда он умер, акции перешли ко мне. На них покупаю водку и все остальное.
— Много еще осталось?
— Денег? Много. Лет на сто хватит.
— Это смотря как пить.
Штабс-капитан уставился на темную морскую гладь и после долгого молчания неожиданно тихо заголосил:
— Погано… Боже, как же мне погано. Не хочу жить! Сдохнуть хочу! Боже! Погано!..
Он скорчился в калач, стал кататься по земле, не переставая кричать и ныть:
— Боже, пошли мне смерть! Убей меня! Небо, куда ты смотришь?
Пан Тобольский бросился к нему, пытаясь успокоить штабс-капитана, поднять с земли.
— Пан капитан! Успокойся, пан капитан… Не надо. Еще не конец, капитан! Успокойся!
И он изо всех сил обнял Горелова, прижал к груди.
— Пожалуйста, не надо… Не оставляй меня одного. Прошу, капитан. — Он плакал, и слезы скатывались на голову штабс-капитана. — Мне ведь тоже плохо. Ты не представляешь, как плохо. Я ору, когда один. Я с ума схожу, капитан.
Постепенно оба успокоились, посидели еще какое-то время, не отпуская друг друга, затем Горелов дотянулся до бутылки, налил в оба стакана.
— Смешно, когда два мужика плачут, пан. Сначала смешно, потом вдруг не по себе. Жутко становится. Нельзя, чтоб мужики плакали. Особенно ночью, пан.
Они выпили, еще посидели молча. Штабс-капитан поднялся и направился к воде.
— Пан капитан, куда? — спросил Тобольский.
— Остужусь маленько. Голова горит.
— Не надо. Не ходи, капитан.
— Не дрейфь, пан, — засмеялся Горелов. — Как я тебя брошу? Не утону.
— Я боюсь.
— Потому что не воевал, — пробормотал штабс-капитан. — А я, пан, прошел весь Кавказ. Три ранения! И все мечтал побывать на море. Вот и побывал. Мечта сполнилась по полной.
Он снял штаны, сорочку и, оставшись в одном исподнем, начал медленно заходить в воду. Тобольский напряженно наблюдал за ним. Горелов заходил в воду все глубже и глубже. Неожиданно он оказался в длинной лунной дорожке и широкими саженными поплыл по ней. Пан поднялся, он не сводил с друга тревожного взгляда. На лунной дорожке была видна лишь голова штабс-капитана, — он все продолжал удаляться.
— Капитан! — не выдержал Тобольский. — Назад! Возвращайся, капитан!
Горелов повернулся, поднял руки и закричал:
— Прощай, пан! Мне тут хорошо! Прощай, друг!.. — И исчез под водой.
Над морем разнесся отчаянный крик Тобольского.
* * *
Ранним утром в полицейском участке дежурный мрачно заполнял какие-то бумаги. Александр Догмаров сидел на длинной деревянной лавке, не зная, куда деть потные руки.
— Значит, съели конфету и больше ничего не помните? — поднял голову полицейский.
— Две конфеты. Спал, пока не разбудил проводник.
— Еще раз повторите фамилию дамы?
— Софья Сан-Донато.
— Возраст.
— Трудно сказать, — пожал плечами банкир. — Кажется, не больше тридцати.
— Опишите внешний вид.
— Красивая, невысокая… аппетитная.
— Цвет волос?
— Волнистые.
— Я спросил цвет.
— Черные.
— С виду какой национальности дама?
Догмаров улыбнулся.
— Нашей.
Полицейский поднял глаза.
— Какой это… вашей?
— Иудейской. Типичная иудейка.
— Сумма похищенного?
— Много.
— Поточнее. Сколько было в саквояже денег?
Банкир смущенно смотрел на полицейского.
— Это обязательно?
— Обязательно, если хотите, чтобы деньги были возвращены.
— Господин полицейский! Поезжайте в Одессу и задайте любому прохожему интересный вопрос: сколько может быть денег у банкира Догмарова!
— Я спрашиваю, сколько денег было в саквояже! — Чин начал раздражаться. — Тысяча, пять, десять?
Догмаров помолчал, затем негромко произнес:
— Сорок три.
— Сколько? Сорок три тысячи?
— А зачем я буду врать? Эта галета увела у меня сорок три тысячи.
Полицейский открыл ящик стола, показал банкиру плохого качества фотографию.
— Гляньте, эта дама никого вам не напоминает?
— Она! Софья Сан-Донато!
* * *
Поезд Москва-Одесса медленно причалил к перрону, и из вагонов стала вываливаться приехавшая публика.
Сонька спустилась по ступенькам на перрон, дождалась, когда носильщик вынесет ее саквояж, и направилась в сторону привокзальной площади. За ней следом двинулся невысокий господин в легком холщовом костюме. Когда воровка уже завернула за угол вокзала, господин на шаг опередил ее и вынудил остановиться.
— Прошу прощения, гражданка, полиция. Ваши документы.
Девушка изумленно вскинула брови, жестом приказала носильщику подождать, достала из сумочки паспорт. Шпик внимательно изучил документ, показал в сторону вокзального выхода:
— Прошу, мадам Софья Сан-Донато, следовать за мной.
— А что случилось? Я иностранная гражданка.
— Я это уже понял. В комнате полиции я все объясню. — Полицейский махнул носильщику: — Сюда!
Носильщик с саквояжем послушно поплелся за ним. Сонька, сохраняя удивленную мину, первой устремилась к комнате полиции.
Носильщик остался за дверью, полицейский вошел в комнату, занял место за столом, жестом предложил задержанной сесть.
— Значит, вы — мадам Софья Сан-Донато? Откуда прибыли, мадам?
— Из княжества Монако, — с подчеркнутым акцентом ответила Сонька.
— Очень приятно. Одесса любит иностранных гостей. С какой целью мадам Софья Сан-Донато посещает наш город?
— Просто погостить. У меня здесь родственники.
— Очень даже прекрасно. В Одессе живут родственники со всего мира… — Он помолчал, внимательно глядя на воровку, и с усмешкой спросил: — Вы знакомы с известным одесским банкиром Александром Догмаровым?
Сонька пожала плечами:
— Нет, не слышала.
— А господин Догмаров очень даже о вас слышал.
— Правда?
— Так точно. Вы путешествовали с ним в одном вагоне.
— Когда? — удивилась Сонька.
— Прошлой ночью. Вы вместе направлялись в Москву.
— Но я в Одессе! Я ничего не понимаю.
Шпик приподнялся, произнес четко, внятно:
— Разъясняю: вы вместе с господином Догмаровым направлялись в Москву и находились в его купе до тех пор, пока он не уснул.
— Ах да! — всплеснула руками девушка. — Это был милый молодой человек. Очень смешной и непосредственный. Он известный банкир? Какая прелесть!
— Вы вытащили из его саквояжа сорок три тысячи рублей, госпожа Софья Сан-Донато, она же Сонька Золотая Ручка.
Сонька побелела.
— Как вы сказали?
— Сонька… Золотая… Ручка, — раздельно произнес филер, достал фотографию воровки, показал ей. — Узнаете?
— Это неправда, — покрутила головой она.
Полицейский торжествовал:
— Вот вы и попались, мадам Сонька.
— Это клевета, вранье. — На глаза девушки навернулись слезы. — Я не Сонька! Это просто совпадение.
— Хорошо, — потер руки полицейский, — сейчас я отвезу вас в городскую управу, и там все, как говорится, ляжет на свои клетки.
Сонька посидела молча с закрытыми глазами, вытерла скатившуюся слезу, неторопливо открыла сумочку и достала плотную пачку ассигнаций.
— Здесь десять тысяч.
Лицо полицейского побагровело:
— Не сметь! Полиция Одессы не продается!
Девушка извлекла еще одну пачку.
— Двадцать.
Шпик заворожено смотрел на деньги. Кто-то постучал в дверь, и он быстро сбросил пачки в ящик стола.
— Нельзя!.. Кто?
Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула очаровательная головка местной профурсетки.
— Я вам не нужна?
— Не нужна! Потом!
Шпик подошел к двери, запер ее на ключ и вернулся на место.
— Вообще-то, за это сразу в ссылку, на каторгу!
— За что? — невинно спросила девушка.
— За дачу взятки полицейскому.
— А я вам ничего не давала. Какая взятка? — Она наивно улыбалась.
Полицейский достал обе пачки, стал искать, куда бы их спрятать, и в итоге сунул за облезлый шкаф. Он посмотрел на задержанную:
— Ну, и куда вы желаете направиться?
— В дорогой отель.
— Нельзя. Там вас сразу закуют.
— А куда прикажете?
— Обратно в Москву.
Воровка рассмеялась:
— В Москве тоже закуют.
Шпик задумчиво заходил по кабинету.
— Имейте в виду, в Одессе на вас большой интерес. Если вы имеете какое-то отношение к Соньке Золотой Ручке, то лучше в серьезные места не соваться. Найдите незаметную хавиру на Молдаванке, пересидите там и потом линяйте в любую сторону, мадам Софья Сан-Донато.
Уже на выходе воровка спросила:
— Господин полицейский, вам известно имя Кочубчик?
— Володька? — вскинул удивленно брови шпик. — Кто ж его не знает? Самый дурной марвихер Одессы!
— Он в полиции?
— Вот этого, мадам, я сказать не могу. Знаю, но не скажу. Я таки порядочный одесский полицейский!
* * *
Карета с Сонькой остановилась возле ворот дома Моти Бессарабского. Извозчик помог воровке донести саквояж до калитки, получил полагающееся вознаграждение и укатил. Сонька подергала за веревку звонка, калитка тут же открылась, и перед девушкой возник тот же могучий бугай, что и в прошлый раз.
— Чего надо?
— Я к Моте.
Охранник изучил приехавшую дамочку, похоже, узнал и кивнул:
— Жди.
Воровка стояла перед калиткой посреди узкой жаркой улицы. Бегала голоштанная детвора, в соседних дворах жарили каштаны и переругивались женщины.
Детина снова открыл калитку, взял саквояж Соньки, впустил ее саму.
— Мотя ждет.
Сонька прошла в дом, охранник занес ее вещи и вышел. Не останавливаясь, Сонька направилась прямо в гостиную.
Мотя все так же сидел в своем кресле, на сей раз на нем была жилетка, надетая на голое тело. Он смотрел на гостью насмешливо и игриво.
— Садись.
Она послушно опустилась на стул напротив.
— Ну и чего? Сдал тебя твой марвихер?
— Сдал, — тихо ответила она.
— Знаешь почему? Воровка не имеет права дышать в сторону мужчины. А ты, Сонька, задышала.
— Я хочу его найти.
— Ты за этим приехала в Одессу?
— Я хочу взглянуть ему в глаза.
— И чего ты там увидишь?
— Он не мог меня сдать.
Мотя рассмеялся:
— Не мог, но таки сдал… — Он дотянулся до чайника, налил себе заварного кипятку. — Твои портреты, Сонька, висят во всех полицейских сортирах.
— Мне нужно его увидеть, — повторила воровка.
— Глупая ты баба, хоть и воровка. — Он подумал, потом недоуменно пожал плечами. — И чем я могу тебе помочь, овца?
— У меня мало денег.
— Зачем тебе много?
— Я выкуплю Кочубчика.
Вор досадливо вздохнул:
— Сонька, он невыкупляемый. Он пребывает в нежных полицейских ручках, а эти твари нужных клиентов не сдают… Сколько тебе надо лаве?
— Мне нужно три человека — даму и двух мужчин.
— Есть интерес бомбануть точку? — догадался Мотя.
— Есть такой интерес.
— Ладно, будет тебе три халоимщика.
* * *
В дорогом ювелирном, что характерно для магазинов такого уровня, народу было мало — две молодые пары да пожилая дама, безвкусно обвешанная кулонами и брошками. Хозяин лавки, худой угрюмый еврей с пейсами, выкладывал товар, внимательно следя за каждым движением покупателей.
Звякнули бубенчики над входной дверью: Сонька и ее подружка, одетые в легкие кружевные платья, весело впорхнули в магазин, и воровка с порога капризно заявила:
— Мирра, мне здесь не нравится! Здесь ничего стоящего!
— Что ты, Натали, — возразила Мирра, — это лучший магазин Одессы.
— А что ты предлагаешь посмотреть?
— У тебя нет украшений на платье. Ты что, хочешь пойти на благотворительный бал голая?!
Присутствующие оглянулись на эти слова, а Сонька прыснула в кулачок:
— Голая — это без бриллиантов?
— Конечно, — Мирра подыгрывала превосходно. — Муж тебя не поймет, а публика так просто будет смеяться.
— Хорошо, уговорила!
Они подошли к прилавку, и хозяин крикнул кому-то в подсобку:
— Мойша, обслужи дамочек!
Мойша, тоже худой и длинный, очень похожий на отца, увидел нарядных дамочек и смутился, сглотнув от неловкости.
— Что дамы желают?
Сонька с профессиональной хваткой осмотрела лежащие под стеклом украшения, указала на дорогое колье:
— Покажите.
Отец бросил косой взгляд, следя, как сын извлекает из ящика украшение. Потом не выдержал и сообщил:
— Женщины, осторожно, колье стоит пятнадцать тысяч!
Мирра возмущенно посмотрела на него:
— Вы предлагаете, чтобы мы ушли?
— Нет. Я просто довожу до вашего внимания цену и хрупкость этого изделия.
— Я же говорила тебе, что сюда лучше не заходить, — с обидой заявила Сонька.
— Не обращай внимания.
Мирра взяла колье, приложила к шее воровки:
— Мне нравится.
— Мне тоже. Но к нему не хватает броши.
— Покажите брошь, — ткнула Мирра в брошь, густо усыпанную бриллиантами.
Мойша извлек брошь, и Сонька немедленно принялась примерять ее, вертясь перед зеркалом.
— Нравится.
— Теперь еще колечко, Натали, — не унималась Мирра, — и получится редкий гарнитур. Все твои старые дамы брякнутся в обморок!
Сонька благодарно чмокнула ее в щеку, велела долговязому сыну продавца:
— Вот это колечко! Нет, лучше это!.. Чтобы сияло!
— Мойша, — снова не выдержал отец, — подь сюда, я сам займусь дамами.
Они поменялись местами, и хозяин достал из-под стекла великолепное кольцо, густо усыпанное бриллиантовой россыпью. Кольцо точно пришлось на палец Соньки. Девушка посмотрела сияющими от счастья глазами на мрачного продавца.
— Упакуйте. — И поинтересовалась: — У вас есть телефон? Я бы хотела переговорить с супругом. Надеюсь, он одобрит мой выбор.
— А кто ваш супруг? — спросил хозяин, упаковывая драгоценности.
Сонька переглянулась с Миррой и с гордостью ответила:
— Мой супруг — господин Рубинштейн, директор нового городского банка.
Хозяин пожал плечами.
— Не знаю такого. — И крикнул сыну: — Мойша, ты слышал про какого-то Рубинштейна, директора какого-то нового банка?!
— Папа, — раздраженно ответил тот, — мне перед вами стыдно! Кто ж не знает Соломона Рубинштейна?
Хозяин перевел взгляд на Соньку, виновато объяснил:
— Телефона у нас нет.
— Тогда подсчитайте стоимость.
Продавец снял со стены счеты, стал клацать костяшками, изучая бирки на украшениях.
— Тридцать одна тысяча.
Воровка задумалась, глянула на Мирру.
— Много… Что будем делать?
— Поезжай к мужу, покажи. А я пока посижу, — товарка хохотнула. — В качестве залога.
— Можно так? — просительно посмотрела на хозяина воровка. — Я только покажу и сразу же вернусь.
Тот пребывал в сомнении.
— У нас так не положено, мадам.
— Я — супруга начальника железнодорожной одесской станции, — объяснила Мирра хозяину. — Неужели вы мне не доверяете? Я буду сидеть здесь, перед вами.
— Не положено.
Сонька разочарованно вздохнула, отодвинула от себя подобранные украшения.
— Жаль. Жаль, что вы не верите уважаемым клиентам.
— Папа! — взорвался Мойша. — Имейте же наконец совесть! Я знаю эту дамочку! Ее муж — главный человек на станции!
— Ну и что я могу сказать? — тронул плечами хозяин. — Сколько вам надо времени, чтоб правильно вернуться?
— Карета стоит, — счастливо улыбнулась девушка. — Полчаса.
— Хорошо. Но дамочка останется здесь.
Сонька и Мирра расцеловались, и воровка выпорхнула из магазина.
— Подайте кофию, чтобы не так скучно было, — попросила заложница.
Сонька, прижимая к груди драгоценности, выскочила из магазина, бросилась к ожидающей ее карете, и в этот момент дорогу ей перегородил пан Тобольский. Он был элегантен — в белом костюме, бледный и решительный.
— Не пугайтесь, пани Соня, — попросил он. — Я ничего дурного вам не сделаю.
— Что нужно? — довольно агрессивно спросила девушка.
— Ровно ничего. Всего лишь сведения.
— Я спешу.
— Вижу… Сведения печальные.
— Говорите!
— Погиб ваш папа.
— Какой папа? — не поняла Сонька.
— Штабс-капитан.
Девушка от неожиданности охнула.
— Когда? Как это случилось?
— Утонул. В море.
— Почему?
— Почему? — печально переспросил пан. — Думаю, вам виднее. Тоска и абсолютная бессмысленность существования.
Она постояла в молчаливом недоумении, подняла глаза на пана:
— Простите, я должна ехать.
— Конечно. Но помните одно: я всегда рядом. Что бы с вами ни случилось, я не откажусь от вас.
Сонька кивнула и заспешила к карете.
* * *
В магазине было пусто.
Мирра стояла у окна, смотрела на улицу и терпеливо ждала подругу. Хозяин с тревогой поглядывал на часы.
— Мадам, ваша приятельница обещала полчаса. Прошел уже час.
— Сейчас будет, — ответила Мирра.
— Но у меня лопается терпение.
— У меня тоже.
Неожиданно дверь с треском распахнулась, и в магазин едва ли не ворвались два молодых человека в черных костюмах и котелках.
— Вы хозяин магазина? — спросил старший из них.
— Хозяин я. А что случилось, господа?
— Тайная полиция! — ответил тот и показал побелевшему еврею соответствующую бляху.
— А что мы такого натворили?
— Некая дама час назад сделала у вас покупки.
— Да, но дама уехала за советом. Она жена директора нового городского банка.
Мирра, напрягшись, продолжала стоять у окна. Второй господин спокойно разъяснил:
— Дама задержана и находится в полиции.
— Чего такого она наделала? — искренне удивился хозяин.
— Она известная воровка!
— Мойша! — закричал хозяин сыну. — Ты слышишь, подлец, что дама, жена директора банка, оказалась не женой вовсе, а воровкой?!
— Воровкой? — удивленно переспросил Мойша, выйдя из подсобки. — Этого не может быть.
— Может! И что будем делать, сукин ты сын Мойша?!
— Почем я могу знать, папа? Что вы меня все время достаете?!
— Кто воровка? — неожиданно возмутилась Мирра. — Брехня! Моя подруга — уважаемая жена уважаемого мужа!
— Кто это? — повернулся к хозяину старший агент.
— Это как раз подружка воровки. Удачно задержалась в залог.
Агенты решительно шагнули к девушке, она выставила руки.
— Не смейте! Я буду жаловаться!
— В полиции! В полиции будешь жаловаться, красотка! За компанию с подружкой!
Агенты заломили Мирре руки и повели к выходу.
— Господа полиция! — бросился следом за ними хозяин магазина. — А как же мои драгоценности? Где они?
— В полицейском участке! Беги к нам, папашка, все вернем! — весело ответил один из агентов, и все трое покинули магазин.
— Мойша, босяк! Надо срочно бежать в участок! Чего ты там копошкаешься? Бриллианты могут пропасть!
* * *
Крытая повозка неслась по узким ухабистым улочкам Одессы. Извозчик лихо гнал лошадей, грохот колес разносился по всем близлежащим дворам, а следом с лаем неслись собаки. Сонька, Мирра и два «агента полиции» плотно расположились на сиденье повозки, держась друг за друга при резких поворотах. Помощники Соньки улыбались, довольные проделанной операцией, и лишь она сидела в задумчивости и печали.
* * *
Судебный пристав Трынько проводил совещание с главными лицами участка. Расхаживая по кабинету, он мрачно излагал ситуацию.
— Сегодня был ограблен ювелирный магазин Абрама Циммермана. Почерк Соньки Золотой Ручки. Значит, она опять в нашем городе.
— Господин пристав, — подал голос один из полицейских чинов, — она точно в нашем городе. Агенты даже сообщили ее местонахождение — у Моти Бессарабского.
— К Моте просто так не попадешь, — сказал пристав. — А если и попадешь, она уйдет черным ходом.
Полицмейстер Соболев тяжело заворочался на стуле и предложил:
— А если мы направим к ней Кочубчика?
— Куда? — насмешливо посмотрел на него пристав. — К Моте? Мотя его сразу пришьет.
— Зачем к Моте? Пустим его в картежный дом. А люди Моти сразу донесут Соньке.
— Сонька в игорный дом не пойдет, — возразил кто-то из полицейских.
— Пойдет, — настаивал на своем полицмейстер. — Она из-за него вернулась в Одессу.
— Попробуем, — подвел итог пристав. — Дайте указ агентам, чтобы прошел слух, будто Кочубчика выпустили.
* * *
Сонька сидела в кабаке в окружении одесских воров. Она была пьяна. Пьяна, пожалуй, первый раз в жизни. Громко играла блатная музыка, воздух был насыщен дымом и шумом. За столом среди остальных были Мирра и два «агента полиции».
— Я хочу выпить, — потянулась Сонька фужером к сидящим. — Хочу выпить в память о моем отце.
— Умер, что ли, папашка? — спросил кто-то из воров.
— Погиб. А я только сегодня узнала.
— Убили?
— Убили, — кивнула она. — На человека не обратили внимания… вот и убили.
Не чокаясь выпили, опять кто-то заметил:
— Нашего брата много убивают. Такая воровская жизнь, Соня.
Воровка обвела взглядом присутствующих, хотела что-то ответить, но не нашла, кому можно было бы адресовать важные слова. Она обхватила голову руками, уронила ее на стол, захлебнулась слезами и зашептала:
— Прости, прости меня, генерал. Я предала тебя… Прости.
Кто-то коснулся ее плеча, — она увидела чье-то размытое лицо и спросила:
— Чего?
— Есть новость, — ответило лицо.
— Оставь ее! — вмешалась Мирра. — Пусть девка поспит. Устала!
— Говори, — пьяно велела лицу Сонька.
Оно наклонилось к ней, прошептало:
— Кочубчика выпустили.
— Откуда?
— Из полиции.
Сонька напряглась.
— Он здесь?
— Нет. В картежном доме. В карты режется.
Сонька помолчала, переваривая новость, затем тяжело кивнула хмельной головой.
— Хорошо, ступай. Передай ему, что найду его.
Лицо исчезло, Мирра обняла подругу.
— Кто это был?
— Не знаю. Сказал, что Кочубчика выпустили.
— Не верь. Это фуфло.
— Не знаю. Посмотрим.
Сонька посидела еще какое-то время в молчании, затем дотянулась до сумки, вынула плотную пачку ассигнаций, разорвала упаковку и стала разбрасывать деньги по ресторану.
— Берите, воры! Сонька гуляет! У нее праздник!.. Только что плакала, теперь смеется! Хватайте, воры, деньги!
* * *
В полдень к картежному дому подкатила дорогая карета, из нее вышла Мирра и направилась ко входу.
Соньке из окошка кареты хорошо было видно, как подруга скрылась в заведении. Ничего опасного возле дома Сонька не обнаружила, даже филеров здесь, похоже, не было — на входе ни души.
Наконец Мирра показалась в дверях, подошла к карете, заглянула внутрь:
— Он там.
— Играет? — От волнения у Соньки пересохло горло.
— А что ему остается?
— С кем?
— С мужчиной.
— Полиции нет?
— Вроде нет.
Воровка помедлила.
— Чего ты? — спросила Мирра.
— Тревожно что-то. Нехорошо.
— Значит, сматываем удочки.
— Нет, — покрутила головой воровка. — Хочу его увидеть.
— Иди, — развела руками Мирра. — Хотя если меня что-то останавливает, я немедля скачу обратно.
— Пойду.
Сонька вышла из кареты и неуверенной походкой двинулась ко входу в картежный дом. Мирра шла следом.
Публики в игорном зале почти не было, поэтому Сонька сразу увидела Кочубчика. Он сидел за дальним столом с каким-то лысым полноватым господином, лениво перебрасываясь картами.
Воровка тихонько подошла сзади, позвала:
— Володя.
От ее голоса он вздрогнул, напрягся, медленно оглянулся.
— Володя!
Она ринулась к нему, обхватила, повисла на парне, зацеловала жадными губами, захлебываясь от счастья.
— Володечка…
Мирра стояла позади, наблюдая за происходящим.
— Нашла, нашла тебя… Боже, какое счастье!
Он тоже целовал ее, но как-то вяло и неуверенно.
Бормотал:
— Ну, чего ты? Чего?
И в этот момент мужчина, сидевший за картежным столом с Кочубчиком, поднялся и коротко махнул кому-то. Из дверей напротив быстро выскочили несколько полицейских, ринулись к воровке.
— Сонька, беги! — заорала Мирра. — Полиция!
Сонька, не отпуская Кочубчика, удивленно оглянулась, увидела бегущих к ней полицейских, посмотрела в его лицо, спокойно и тихо произнесла:
— Что ж ты, Володя? Зачем?.. Эх ты.
* * *
Первый допрос Соньки проводил лично сам судебный пристав Трынько. Перед тем, как ввести в комнату воровку, он занял место за столом, после чего на стульях расселись полицмейстер Соболев, младший полицейский чин Грузман и два рядовых полицейских в качестве охраны. За отдельным столиком сидел писарь.
Открылась дверь из следственного изолятора, и к мужчинам вышла Сонька, ладно причесанная, ухоженная, с улыбкой.
— Здравствуйте, господа, — все с той же улыбкой произнесла она. — Какие вы все здесь приятные.
Младший полицейский чин гузман немедленно улыбнулся, но, получив осуждающий взгляд Трынько, улыбку убрал.
— Присаживайтесь, мадам, — кивнул пристав на стул посередине комнаты.
— Благодарю. — Воровка села, обвела вопрошающим взглядом собравшихся. — Слушаю вас, господа.
— Ваши фамилия и имя, — задал первый вопрос пристав.
— Софья Сан-Донато.
— Подданство?
— Королевство Монако.
— По каким делам прибыли в Одессу?
— Проведать родственников.
— Когда прибыли?
— Пять дней тому.
— До того не приходилось бывать в Одессе?
Сонька поняла, что готовится ловушка.
— Приходилось. Около месяца тому.
— Цель приезда?
— Родственники.
Пристав переглянулся с полицмейстером.
— Можете указать фамилии и адреса родственников, которых вы проведывали?
— Не могу. Это мое личное дело.
— С кем, кроме родственников, вы еще встречались?
— Не помню. Встреч было много.
— Приходилось ли вам бывать на светских мероприятиях?
— Что вы имеете в виду? — удивилась воровка.
— Например, посещали ли вы прием у губернатора?
— Бал? Да, я имела честь там присутствовать.
— Кто вас пригласил? — Пристав вел допрос жестко и вопросы задавал без пауз.
— Я обязана отвечать на данный вопрос?
— Желательно.
— Меня на бал к губернатору пригласил известный местный банкир.
— Имя банкира.
— Не могу сказать. Он женат.
Пристав взял паузу, полистал какие-то бумаги.
— По свидетельству очевидцев, вам на балу стало плохо.
— Да, это так.
— Вы часто падаете в обморок?
— Крайне редко. Я молодая и здоровая женщина. — Сонька одарила присутствующих яркой улыбкой.
Пристав помолчал, пожевал губами, перевел взгляд на полицмейстера. Тот подобрал живот, сел ровнее.
— Известно ли вам, мадам…
— Мадемуазель, — поправила его воровка.
— Пардон, мадемуазель. Известен ли вам, мадемуазель, господин по кличке Владимир Кочубчик?
— По кличке? — удивилась Сонька. — Он что, собака?
— Он человек, мадемуазель. А кличка у него воровская. По документам он Вольф Бромберг.
— Такого господина я не знаю, — сухо ответила воровка.
— Три дня тому вы с некоей подругой Миррой Грильштейн заходили в ювелирный магазин на Приморском бульваре.
— Не помню. Может быть.
— Вы не можете не помнить, — усмехнулся пристав. — Вы подобрали украшений на тридцать тысяч рублей.
Воровка задумалась, подняв глаза на потолок, кивнула.
— Да, припоминаю. Такой визит в магазин имел место.
— Вы расплатились за украшения?
— Не могу вспомнить. Дело в том, что я дама состоятельная и для меня тридцать тысяч рублей — не та сумма, которую я обязана держать в голове.
— Да, но вы увезли украшения, не заплатив ни копейки, и больше в магазин господина Циммермана не вернулись.
— Не может быть! — воскликнула Сонька. — Возможно, я просто забыла! Но я готова выписать чек на указанную сумму хоть сейчас. А возможно, все это клевета.
Пристав хитро посмотрел на воровку.
— Вы сказали — клевета?
— Да, скорее всего это именно клевета!
Трынько переглянулся с коллегами, потом приказал одному из полицейских:
— Пригласите пострадавшего.
Из двери напротив вышли в сопровождении полицейского хозяин ювелирного магазина и его сын Мойша. Отец слегка испуганно осмотрел присутствующих и остановил удивленный взгляд на Соньке.
— Вы узнаете эту даму? — спросил пристав.
— А кто вам сказал, что нет? Я могу узнать ее даже на том свете. — Хозяин посмотрел на сына: — Мойша, ты знаешь, кто это?
— Это, папа, супруга директора нового банка Одессы, — четко произнес сын.
— Да, банка, которого в Одессе просто нет.
— Вы узнаете данного господина? — спросил пристав воровку.
— Припоминаю, — повела та плечами.
— Как это — припоминаете? — взорвался ювелир. — Вы утащили из моего магазина украшения на сумасшедшую сумму. Вы, извините, мадам, чистая воровка!
— Меня оскорбляют, — повернулась к приставу Сонька. — Оградите меня.
— Я вас оскорбляю?! — продолжал возмущаться Циммерман. — Это вы меня оскорбляете. Вы оскорбили весь мой род! Надо мной все смеются и показывают пальцем! Мойша, скажи что-нибудь! Почему ты молчишь, как идиот?
— Что я могу, папа, сказать, когда вы сами все время говорите? — закричал тот.
— Уведите потерпевших, — приказал пристав.
— Воровка! — никак не мог успокоиться хозяин магазина. — Подлая воровка!
Упирающихся Циммерманов увели, в комнате какое-то время было тихо, правда, младший чин Гузман вдруг рассмеялся. Наконец пристав принял решение и громко произнес:
— Введите свидетеля.
Сонька, почувствовав что-то нехорошее, напряглась и уставилась на дверь. Дежурный полицейский приоткрыл ее, крикнул кому-то:
— Веди!
Полицейские чины тоже затихли в ожидании. Ввели Кочубчика. Руки его были схвачены наручниками, он вошел с низко опущенной головой, прошел на середину комнаты и только после этого посмотрел на присутствующих. Лицо Соньки побелело, покрылось потом. Володька скользнул по ней безразличным взглядом, глазами остановился на судебном приставе.
— Садитесь, — приказал тот.
Звякнули наручники, Кочубчик почему-то шумно выдохнул.
— Ваше имя по метрикам, — начал допрос Трынько.
— Вольф Бромберг.
— Другие имена есть?
— Кличка. Володька Кочубчик.
— Род занятий?
— Вор, марвихер.
— Как давно промышляете воровством?
— С детства.
— На что тратите ворованные средства?
— Играю в карты. Имею к этому болезненную страсть.
Пристав посмотрел на полицмейстера Соболева.
— Знаете ли вы эту даму?
Володька поднял глаза:
— Кто ж ее не знает?
— Кто она?
Кочубчик молчал, у него на миг перехватило горло.
— Кто эта дама? — громче повторил пристав Трынько.
Сонька сидела с прямой спиной и не сводила с марвихера глаз.
— Воровка.
— Имя?
— Не могу знать.
— Кличка?
— Сонька Золотая Ручка, — пересохшими губами выговорил Володька.
Сонька по-прежнему в упор смотрела на Кочубчика.
— Давно ли вы ее знаете?
— Давно. Как только она появилась в Одессе.
— Где вы с ней познакомились?
— В ресторане. Я у нее своровал, она поймала.
— Участвовали ли вы с этой дамой в ограблениях?
— Несколько раз. К примеру, на балу у губернатора. Но больше воровала сама Сонька. — Кочубчик ухмыльнулся. — Она любила меня и не желала, чтобы я рисковал.
— То есть она вас содержала?
— Получается, что так.
Возникла пауза, все молчали.
— Готовы ли вы подтвердить, госпожа Сонька, что все сказанное вором Кочубчиком правда? — спросил наконец полицмейстер.
Она помолчала, потом спокойно ответила:
— Нет.
— Вы знаете этого господина?
— Нет.
— Действительно ли у вас были амурные отношения?
— Нет.
— Ваша воровская кличка — Сонька Золотая Ручка?
— Нет. Я не живу под кличками.
— Господин Вольф Бромберг утверждает, что вы любили его.
— Вранье. Данного господина я вижу впервые.
— Вы подтверждаете, что были обворованы Кочубчиком?
— Если полиция верит словам вора-марвихера, грош цена такой полиции.
— С какой целью вы посещали сегодня карточный дом?
— С целью поиграть в карты. Надеюсь, в Одессе это пока не запрещено?
Кочубчик расширенными от удивления глазами смотрел на бывшую подругу.
— Ваше подлинное имя? — вмешался пристав.
— Софья Сан-Донато.
Трынько обвел медленным взглядом присутствующих и заключил:
— Задержанную в изолятор. Главное полицейское управление требует этапирования госпожи Суры Шейндли Блювштейн в Первопрестольную.