Престольная палата. Трубы и дворцовые колокола. Рынды входят и становятся у престола; потом бояре, потом стряпчие, потом ближние бояре, потом сам царь Борис в полном облачении с державой и скипетром. За ним царевич Феодор. Борис садится за престол. Феодор садится по его правую руку. Подходит Воейков. Опускается на колени.

Воейков.

Великий царь. Враги твои разбиты. Сибирь, покорная твоей державе, Тебе навек всецело бьет челом.

Борис.

Благая весть. Встань, воевода тарский. И цепь сию, в знак милости, прими.

Снимает с себя цепь и надевает на Воейкова. Подходит Салтыков.

Салтыков.

Царь государь. Послы и нунций папы Ждут позволенья милости твоей На царствие здоровать.

Борис.

Пусть войдут.

Трубный шум и литавры. Входят послы с папским нунцием Рангони во главе, предшествуемые стольниками. Подходят к престолу; стольники раздаются направо и налево.

Салтыков.

Рангони, нунций папы.

Рангони.

Великий царь всея земли московской. Святой отец Климент тебе свое Апостольское шлет благословенье И здравствует на царстве. Если ж ты, Как он, о царь, скорбишь о разделеньи Родных церквей – он через нас готов Войти с твоим священством в соглашенье. Да прекратится распря прежних лет И будет вновь единый пастырь стаду Единому.

Борис.

Святейшего Климента Благодарю. Мы чтим венчанных римских Епископов и воздаем усердно Им долг и честь. Но Господу Христу Мы на земле наместника не знаем. Когда святой отец ревнует к вере, Да согласит владык он христианских Идти собщá на турского султана, О вере братии наших свободить, То сблизит нас усердием единым К единому кресту. О съединеньи ж Родных церквей мы молимся все дни. Когда святую слышим литургию.

Рангони отходит.

Салтыков.

Посол литовский, канцлер Лев Сапега.

Аппарат следует за Рангони, который пробирается сквозь пышную толпу. В дальнем конце палаты Шуйский и Воротынский тихо беседуют. Рангони становится так, что они его не замечают, но он все слышит.

Воротынский. Грамоты литовские читал? В Кракове все уж говорят, что сын попов убит, а не царевич. Жив де он, и объявится.

Шуйский. Брешут ляхи, кто им поверит? Да и нам до Литвы далече. Вот, кабы здесь, на Москве…

Воротынский. Ну, а кабы здесь, можно бы за дельце взяться, можно бы, а?

Шуйский. Что гадать впустую.

Воротынский. Не впустую. Сказывал намедни крестовый дьяк Ефимьев: двух чернецов забрали в шинке. Один говорил: он де спасенный царевич Димитрий, и скоро объявится, будет царем на Москве.

Шуйский. Мало ли что люди с пьяных глаз по кабакам болтают.

Лицо Рангони. Он слушает сперва рассеянно, потом все с большим вниманием. При последних словах Воротынского он – весь слух.

Шуйский. Где они сидят?

Воротынский. В яме на патриаршем дворе.

Шуйский. Знает царь?

Воротынский. Нет… Слушай, Иваныч, хочешь. Велю их прислать? Чем черт не шутит?

Шуйский. Погоди, дай подумать. Так сразу нельзя. Да и не время сейчас об этом. Пойдем.

Хотят идти. К ним подходит Рангони.

Рангони. Простите, бояре. На два слова. (Отводит их немного в сторону). Пишут мне из Литвы, да и здесь говорят, будто жив царевич Димитрий. Странный слух, не правда ли?

Шуйский. Мы ничего не слыхали.

Рангони. А верно обрадовался бы царь, узнав, что царевич жив. (Пристально смотрит на Шуйского). Так знайте же, бояре, если слух тот верен и его Высочеству грозила бы опасность – мало ли, что может случиться. Святейший отец примет под свою защиту московских царей законного наследника. В этом вам моя порука. В Литве немало у нас монастырей, где он найдет приют и безопасность.

Шуйский и Воротынский стоят, не зная, что ответить. Но, не дожидаясь их ответа, Рангони уходит.

Шуйский. Все подслушал иезуит проклятый. Пойдем скорее.

Воротынский. Как знать. Может, и к счастью.

Пробираются сквозь толпу, ближе к престолу. Аппарат следует за ними.

Видно, как Борис отпускает послов. Около престола царица и царевна.

Борис (сходя с престола).

Царица и царевна, ты, Феодор, Моих гостей идите угощать. Вино и мед, чтобы лились реками. Идите все – я следую за вами.

(замечая Шуйского).

С объезда ты заехал, князь Василий. Что молвят? Все ль довольны?

Шуйский.

Кому ж не быть довольным, государь. На перекрестках мед и брага льются, Все войско ты осыпал серебром. Кому ж не быть довольным. Только, царь, Не знаю, как тебе и доложить. На Балчуге двух смердов захватили. Во кружечном дворе. Они тебя Перед толпой негодными словами Осмелилися поносить.

Борис.

Что сделала толпа?

Шуйский.

Накинулась на них; чуть-чуть на клочья Не разнесла; стрельцы едва отбили.

Борис.

Где ж эти люди?

Шуйский.

Вкинуты пока Обои в яму.

Борис.

Выпустить обоих.

Шуйский.

Помилуй, царь.

Борис.

Не трогать никого. Не страхом я – любовию хочу Держать людей. Прослыть боится слабым Лишь тот, кто слаб; а я силен довольно, Чтоб не бояться милостивым быть. Вернитеся к народу, повестите Прощенье всем – не только кто словами Меня язвил, но кто виновен делом Передо мной, хотя б он умышлял На жизнь мою или мое здоровье.

Шуйский, кланяясь, уходит. Воротынский за ним. Борис остается один.

Борис.

Надеждой сердце полнится мое, Спокойное доверие и бодрость Вошли в него. Разорвана отныне С прошедшим связь. Пережита пора Кромешной тьмы – сияет солнце снова И держит скиптр для правды и добра Лишь царь Борис – нет боле Годунова.

Шуйский и Воротынский спускаются по лестнице из Грановитой Палаты. Садятся на коней. Разъезжаются в разные стороны.