13 августа 1567 года авильские граждане с удивлением увидели, как четыре тяжелые, крытые полотном телеги, в каких ездят жиды на сельские ярмарки, подъехали к воротам новой обители Св. Иосифа; как вышли из нее четыре монахини и нагрузили на телеги свой нищенский скарб; как вышла и «Мать Основательница», Madre Fundadora, – так теперь называли Терезу, – и, с помощью возницы, судя по смуглой разбойничьей роже, выкреста из мавров, изобралась на одну из телег, держа в одной руке бутыль святой воды, а в другой – восковую куклу Младенца Христа, Nino, с которой никогда не расставалась, и уселась на соломе, среди четырех сестер, точно курица среди цыплят своих. Тут же пронзительно визжал поросенок, «должно быть, подарок какому-нибудь важному духовному лицу, покровителю», догадались граждане. «Гарр! Гарр!» – крикнул возница на тощих, ободранных мулов и защелкал бичом; сплошные, без спиц, деревянные колеса телег заскрипели оглушительно, и поезд медленно тронулся по большой Саламанской дороге.
К вечеру только узнали авильские граждане, куда и зачем выехала Тереза: в богатый торговый город Медина-дель-Кампо, чтобы и там основать такую же обитель Нового Кармеля, как в Авиле, и что будет их основывать во всех больших городах Испании – в Мадриде, Севилье, Толедо, Саламанке, Валладолиде, Бургосе. Громко люди говорить не смели, потому что знали, что сам христианнейший король покровительствует Терезе; шептались только по углам, но эта ненависть тайная была еще ядовитее, чем явная. Говорили, что ей, как могучей ведьме, заключившей договор с диаволом, ничего не стоит обмануть короля, весь королевский Совет и даже самого Великого Инквизитора так же точно, как обманула их Магдалина Креста; что осрамит она город Авилу не только на всю Испанию, но и на весь христианский мир и что, может быть, следовало бы потихоньку убить ее, сжечь и развеять пепел ее по ветру.
А в это время поезд Матери Основательницы все так же медленно двигался в лютом зное, по выжженным горам и пустыням старой Кастилии; поросенок визжал все так же пронзительно, – боялись что, не доехав до места, издохнет. В царственно-прекрасных, тонких и бледных, влажных от пота пальцах Матери восковая крашеная кукла Ниньо таяла, и краски линяли на ней. «Надо будет перекрасить заново бедняжку!» – думала она, как в бреду.
В полночь того же дня добрались наконец до Медины-дель-Кампо благополучно; только поросенок издох. На ночь остановились в купленном для новой обители полуразрушенном доме на улице Св. Иакова, а только что забрезжил день, маленький дребезжащий колокол уже возвестил удивленным гражданам Медины чудом выросшую за ночь, новую обитель. «Чтобы это сделать, нужно было мне великое мужество, а оно у меня, говорят, немалое», – вспоминает Тереза об этом чуде.
При свете дня оказалось, что новая обитель в худшем состоянии, чем думали: крыша и стены обвалились, так что алтарь и Чаша со Св. Дарами были почти на улице. Очень боялась Тереза, что еретики, которых в городе было множество, ночью, тихонько подкрадутся и, выплеснув из Чаши на землю Кровь, выкинув Тело Господне, растопчут их ногами. Стражу поставила она к алтарю, но, так как ей не очень доверяла, то сама сторожила всю ночь. Яркий лунный свет заливал одну половину улицы, а другая была вся в черной тени, и Терезе все чудилось, что крадутся там, ползут чернейшие тени Лютеров, Кальвинов – «диаволов». Сторожили и сестры, по очереди, пока не починили крыши и стен.