Брат Жуан вернулся от Терезы в Саламанкский университет, где кончил полный круг богословских и философских наук, а затем немедленно постригся в Новый Кармель, первым иноком мужского Братства, и Мать Основательница собственноручно сшила ему рясу.

Осенью 1568 года основана была в дикой и мрачной долине Дуруэло у подножия Сирры де Гредос третья обитель Нового Кармеля, первая мужская, где было всего три монаха: брат Жуан, принявший здесь впервые имя «Иоанна Креста», Juan de la Cruz, о. Антонио де Гередиа и еще один, никому не известный, смиреннейший монашек из Медина-дель-Кампо, брат Джозе де Кристо.

Новая обитель устроена была в такой жалкой лачуге, что и полуразвалившийся дом первой обители в Медина-дель-Кампо казался перед нею почти дворцом. Крошечная церковка новой пустыньки вся была наполнена множеством грубых, кое-как из сучьв связанных крестов и мертвых черепов. Кровля лачуги была такая дырявая, что через нее шел дождь и снег. Но, не чувствуя этого, иноки, погруженные в молитву, в долгие ночи, покрыты бывали снегом так, что походили на три сугроба. Страшными самобичеваниями, постами, бдениями и железными веригами изнуренные, напоминали они живых мертвецов или диких зверей.

Мать Основательница, увидев их, ужаснулась. «Будучи трусливой и немощной, я молила их умерить эти подвиги самоумерщвления». Но они ее не послушались и даже как будто не поняли, о чем она им говорила. «И я поняла тогда, – заключает Тереза, – что здесь, в Дуруэло (мужской обители), Бог даровал мне большую милость, чем в женской обители св. Иосифа».

«Брат Жуан был всю жизнь святым», – скажет Тереза в конце жизни своей. «Света я ищу и здесь, и там, но нахожу его только в маленьком Сенеке моем». «Он, воистину, отец души моей». «Я нашла, наконец, человека по сердцу Господню и моему». Так восхищается Тереза Иоанном Креста, но кажется иногда, что восхищается им все-таки издали и не без тайного страха. Вечная между ними преграда подобна тончайшей и прозрачнейшей, но крепчайшей стенке льда: видят сквозь нее и слышат друг друга, но соединиться не могут, и холодно обоим от этого льда.

Трудно женщине простить мужчину, который не только физически, но и метафизически, как бы ни сближался с нею, не мог бы ее полюбить. Не было на свете мужчины, который меньше мог бы полюбить Терезу, чем Иоанн Креста, и не было на свете женщины, которая меньше могла бы полюбить мужчину, чем Тереза – Иоанна. Полом насыщены оба, как две, готовые разразиться грозовые тучи насыщены молнийной силой, но разделены самым дурным проводником этой силы – стеклом: нет между ними ни полового притяжения, ни отталкивания, а есть только совершенное отсутствие пола, как бы ледяное скопчество. А между тем он нужен ей и она – ему, и даже именно здесь, в Божественной тайне пола, нужнее, чем где-либо, и, может быть, оба это знают; вместе думают только о ней, об этой божественной тайне, и мучаются только ею, но ничего не могут об этом сказать друг другу. «Мужество у него великое, но он всегда один , mas es solo», – скажет об Иоанне Тереза, но, кажется, то же мог бы сказать и он о ней.