Последние дни пребывания в стране всегда полны грусти. Неизвестно, вернусь ли я когда-нибудь сюда. Уверена, если и приеду еще раз, то «все изменится, совершенно изменится» в таких местах, как Катманду и Покхара.

В течение последней недели в отчаянии я отправила в Нью-Дели и Дублин много телеграмм по поводу Таши. Разрешение на ее ввоз от министерства сельского хозяйства Ирландии должно было ждать меня в британском посольстве 23 ноября, но его там и в помине не оказалось, а билеты я заказала несколько дней назад на 3 декабря. Время бежало неумолимо вперед, и я стала замечать некоторое сходство в манере работать между государственными служащими в Дублине и моими друзьями в Синха Дарбаре.

Каждое утро Таши сопровождала меня в новое здание телеграфа, построенного с помощью Индии. Пока я сочиняла все менее и менее вежливые послания в Дублин, клерки критически поглядывали на мою собачонку и подшучивали над особым видом сумасшествия, проявляющимся в желании везти подобное существо в Ирландию. Наконец, дня через четыре, истратив немалую сумму на переговоры и послания, я в категоричной форме заявила, что 3 декабря в 15 часов 20 минут в дублинском аэропорту на борту самолета приземлится черная собака с подпалинами — с визой, запрошенной еще в сентябре, или без нее.

Ранним утром 29 ноября Зигрид отвезла нас в аэропорт Гаучар, и вскоре наш самолет взял курс на Дели. Мы летели над Гималаями. Горы простирались на восток и на запад, насколько хватало глаз. От такого зрелища стыла кровь. Однако, как ни странно, смотреть на Гималаи сверху так же противоестественно, как видеть тигра в зоопарке. Лучше один раз взглянуть на снежный пик с высоты перевала, который ты преодолел, чем проделать весь этот легкий, несколько кощунственный смотр с самолета, удобно расположившись в кресле.

На несколько дней мы остановились в Дели у друзей, пока Таши делали прививки, — и этот «антракт» был весьма полезен перед возвращением в Европу. Куда бы ты ни направлялся, с Непалом расставаться трудно.

В Дели, как и во всех своих последующих поездках и контактах, Таши быстро приспособилась к новой обстановке. Как только не называли ее в Европе: и «вязаный чулок на очень длинную ногу», и «экспонат из музея естественной истории», и «детеныш динозавра» и т. п. Хотя Таши никогда не завоюет медалей, ее все любят и она любит всех, а это — главное.

Перед отъездом из Дели я купила предписанную законом специальную корзину для перевозки собак. На всякий случай я взяла Таши с собой в агентство «Эйр Индия» и представила ее чиновникам. Больше ничего не требовалось: они полностью согласились, что везти подобное существо в корзине от Дели до Лондона — излишняя мера предосторожности, а поскольку в самолете оставались свободные места, они выделили одно рядом со мной, чтобы «перевозимому животному» было удобнее в пути. И вот Таши, которая родилась в палатке кочевников Непала, летела в «Боинге-707» в Лондон.

В Бейруте ей потребовался травянистый пятачок, и она нырнула в черноту ночи. Поскольку мы уже лишились надежды вовремя прибыть в Лондон, потеряв три часа в Бомбее из-за неполадок в двигателе, командир экипажа спросил пассажиров, не будут ли они столь любезны простить еще одну небольшую задержку, пока мисс Мэрфи разыскивает свою собаку. К счастью, Таши быстро нашлась. Я поднялась в самолет с дрожащей Таши на руках. Видимо, то, что она увидела в Ливане, ей не понравилось.

В Лондоне, чувствуя себя предателем, я упаковала собачонку в корзину и передала в ожидавший автофургон, который транспортировал ее к нашему самолету. Там безжалостно бросили Таши в преисподнюю багажного отсека, несмотря на мои мольбы разрешить ей лететь в салоне самолета рядом со мной.

В дублинском аэропорту меня, надо полагать, приняли за укротительницу тигров-людоедов: одетые в форму представители власти неизвестного ранга буквально сбивали друг друга с ног из опасения, что моя крошка-Таши вырвется на свободу и за ночь заразит бешенством всю нацию. Таши ожидал огромный автофургон, в котором ее в корзине повезли в государственный карантинный питомник для собак (он расположен в десяти милях к северу от Дублина). Мне было решительно отказано в разрешении сопровождать Таши в ее путешествии в незнакомую холодную сырость ирландской зимней ночи. К счастью, собачьи питомники содержатся в отличном состоянии, и в течение длительного заключения Таши пребывала в превосходном расположении духа. Она немного подросла и избежала возможных нежелательных последствий пребывания в карантине. Я часто ее навещала: часами просиживала с книгой на соломе в ее вольере, пока она, как в старые добрые времена, развязывала шнурки на моих туфлях. Она всегда с радостью меня приветствовала, но расставания воспринимала спокойно. Наконец наступил прекрасный яркий июньский день, и она ушла вместе со мной в зеленые поля.

Таши с лаем неистово носилась вокруг меня. Я радовалась не меньше при виде маленького черного тельца с распустившимся на ветру нелепым коричневым хвостиком.

Семь месяцев — слишком короткий срок для того, чтобы по-настоящему понять такую сложную страну, как Непал, но этого времени достаточно, чтобы полюбить маленькое королевство со всеми его достоинствами и недостатками. Меня часто спрашивают:

— Вам понравился Непал?

— Да, очень, — отвечаю я.

Непал не может нравиться или не нравиться. Непал — это пестрый ковер, сотканный из великолепия и убожества, мудрости и наивности, спокойствия и веселья, благодушия и недовольства, праздности и энергичности, благородства и коварства, свободы и рабства. Но в этой путанице тают сердца чужестранцев, подчас к их собственному удивлению.

Многое в королевстве можно не принимать, многое требует реформы, но переделать все по образу и подобию «цивилизованного» Запада было бы утонченным геноцидом, ибо в Непале есть то, что следует бережно хранить, а не бросать на растерзание «прогрессу». Однако Запад уже вошел в Непал, захлебываясь от переизбытка «добрых намерений» (хотя под ними явно скрывается стремление к выгоде), и скоро наше безразличие к изяществу, к труду мастеров-одиночек, ко всем замечательным чертам характера, определяющим традиционную культуру, распространит по этой стране материальное уродство и духовную неуверенность, подобно чуме. «Смотрящие далеко вперед» и презирающие прошлое «специалисты» уже рвутся помочь Непалу «наверстать упущенное». При этом они хотят выбросить за ненадобностью непреходящие ценности, наполовину скрытые за «языческим суеверием», но все еще активные, которые могут стать более прочной основой нового Непала, чем кодекс массового производства, возводящий в достоинство погоню за деньгами ради ненужных расходов.

Пожалуй, нигде в Азии контраст между величественным, но приходящим в упадок прошлым и полным самоуверенности настоящим не кажется столь резким, как в Непале. Несомненно, со временем настоящее одержит здесь победу, но только кажущуюся. Однако даже тогда, когда вытравят непальский образ жизни, Гималаи все-таки останутся. Время от времени они будут подвергаться вторжениям хорошо оснащенных экспедиций, но сохранят свою девственную красоту до конца дней.