Вечером в понедельник Дорис попросила соседку присмотреть за Кэт, а сама поехала с Тедом обедать. Это было по-настоящему их первое свидание, не могла не подивиться она. Она стали любовниками, совершили грехопадение, дали жизнь дочери, влюблены друг в друга, по крайней мере она, но у них никогда еще не было свидания.

После обеда, без всяких околичностей, как само собой разумеющееся, он привез ее к себе домой. Войдя в гостиную, Дорис бросила сумочку на кофейный столик и они сразу же поспешили в спальню. Здесь было прохладно и полутемно — горела одна неяркая лампочка. Любовники не нуждаются в притворстве и жеманном обольщении, а лишь в невинной разминке и легкой болтовне. Но у матери и свои заботы.

— Кэт расстроилась, что мы не взяли ее с собой, — бросила она, распуская перед зеркалом волосы.

— Как-нибудь на неделе выведем ее пообедать. Мне твоя дочь очень приятна.

Дорис скинула туфли на низких каблучках, кремового цвета и с бантиками. Кэт постоянно поддразнивала ее за эти бантики на туфлях и в волосах, а Тед уверял, что с ними она выглядит юной и неотразимой. Но и без них хотелось выглядеть именно такой под его неотступным влюбленным взглядом.

— Она очень тебя полюбила.

— Отлично. Мы будем друзьями.

Гостья начала расстегивать платье — светлое, льняное, с фигурным вырезом, украшенным изящными ручными кружевами. Расправившись с несколькими пуговками, модница вдруг заметила, что любвеобильный хозяин не торопится. Он стоял прислонившись к стене, не отрывая от возлюбленной глаз.

— Тебе тоже полагается кое-что снять, — застеснялась она.

— Я любуюсь тобой.

Щеки скромницы залил румянец.

— Может, мне выйти в ванную?

— Я ведь по-настоящему и не видел, как ты раздеваешься. Мы слишком торопились или разоблачались по углам.

Морской пехоте нужен стриптиз? Смущенно потупившись, Дорис снова занялась платьем. Еще оставались три пуговки на лифе и полдюжины до низа подола. Она медленно расстегнула каждую, потом, поведя плечами, освободила одну руку, другую. Оглядевшись, заметила стул в углу и бросила платье на него.

Собираясь на свидание, она пожалела, что не увлекается красивым бельем, подчеркивающим сексапильность форм, и надела то, что было: легкий лифчик с аппликацией в виде розочки, вшитой как раз между грудями, и прозрачную нижнюю юбочку цвета слоновой кости. Милые и достаточно пикантные вещицы, но Тед, казалось, не обратил на них внимания, гипнотизируя взглядом совсем другое.

Извиваясь под нижней юбкой, Дорис со смехом стянула колготки.

— Эти штуки не снимешь так, чтобы выглядеть сексуально, — последовал ее комментарий, но блеск мужских глаз свидетельствовал, что зрелище вполне возбуждающее.

Теперь на ней остались только лифчик и прозрачная юбка, а почитатель прекрасного все еще полностью был одет. Облизнув пересохшие губы, прелестница освободилась от лифчика и, высоко подняв его, позволила розочке на двух парашютиках спланировать к ногам зачарованного зрителя. Туда же секунды спустя последовала и никчемная слоновая кость.

Остались серьги, часы и браслет…

Оторвавшись наконец от стены, Тед подошел к стриптизерше.

— А ты изменилась за последние десять лет, — проговорил он осипшим голосом.

— Я прибавила в весе.

— Тебе это на пользу. — Сделав еще полшага, он коснулся пальцами ее пышных персей. — Твои груди стали полнее, бедра — более округлыми. Тогда ты была худеньким подростком. Теперь же ты…

Прикусив нижнюю губу, когда его ласкающие пальцы коснулись ее соска, она ждала, что он скажет. Но ни один из комплиментов не доставил бы такого удовольствия, как произнесенные им слова:

— …Женственна, — закончил он. — Ей Богу, Дорис, ты красивая женщина!

Она прижалась к нему, раздвигая ногой его бедра и обвив шею руками. Мягкая ткань рубашки наэлектризовывала ее нежные соски, они отвердели и даже заболели, а его возбудившаяся плоть опаляла даже через одежду.

— Я тоже считаю тебя красивым.

Он ухмыльнулся:

— Ни разу не слышал.

— Я так считала и считаю. В первый же раз, встретив тебя, я решила, что ты самый симпатичный морской пехотинец… Самый красивый мужчина. И глаза… Твой взгляд преследовал меня.

Этот замкнутый красавец заинтриговал ее, очаровал так, как не мог ни один мужчина. Она лежала ночами напролет, думая о нем, а принимая небрежные поцелуи Грега, задавалась вопросом, насколько приятнее были бы поцелуи Теда. Если бы только тогда услышать от него то, что услышала сейчас…

Оторвавшись от любимого, она запечатлела невинный поцелуй на его щеке, вытянула подол рубашки из джинсов и стащила ее через голову. Его горячая шелковистая кожа приманивала поласкать не только сильные грудные мышцы и брюшной пресс. Женские руки опустились к джинсам, пальцы расстегнули пряжку и чуть потянули вниз язычок молнии.

— Есть что-то маняще сексуальное в мужчине, одетом в тесные, полинявшие джинсы, — прошептала она и склонилась, целуя его пока лишь в пупок.

— В самом деле, зачем же ты пытаешься снять их? — Он потянулся к ней, но Дорис увернулась от нетерпеливых рук и опустилась на колени. На нем были любимые старые кроссовки. Она распустила шнурки, сняла с него обувь и носки. Взглянув вверх, женщина увидела дразнящую картину того, что таили тесные джинсы: полинявшая почти до белизны ткань, туго натянутая пахом, распалила бы самое искушенное воображение. Это было невероятно внушительное зрелище, достаточно возбуждающее, чтобы почувствовать слабость в коленках.

Дорис и не собиралась вставать на ноги.

Присев на пятки, она провела рукой по его ногам. Это были конечности бегуна — мускулистые, сильные, твердые, но при всей их мощи она почувствовала, как задрожали мышцы бедра, когда ее рука, поднялась выше. Она нежно гладила выпуклость, скользила пальцами с легким нажимом по набухшей плоти. Когда ее рука скользнула под ткань и повторила долгую, медленную ласку, он судорожно втянул в себя воздух. Она освободила его от остатков одежды и поцеловала в самое интимное место.

Любовник громко застонал, но не стал останавливать сладострастницу. Расставив ноги, вцепившись руками в ее плечи и закрыв глаза, он позволил исследовать таинства, скрывавшиеся под джинсовой тканью, позволил искушать себя, вкушать, покусывать.

— Дорис, — почти жалобно протянул он.

Она почувствовала нетерпение в его голосе, какое-то неясное сочетание мольбы и укора, самопорицания. Женщина подняла голову — их глаза встретились. Тед не пошевельнулся, не оттолкнул, но и не притянул к себе. Он позволил ей решить самой, как далеко зайдет всепоглощающая страсть.

А Дорис хотела его всего-всего.

До капли.

— Когда тебя ждет дочь?

Дорис подняла кисть Теда, чтобы увидеть часы, и вздохнула.

— Я обещала прийти в десять-одиннадцать.

Он решил уточнить время: стрелки показывали половину одиннадцатого.

— Как жаль, что ты не можешь остаться на ночь.

Она села в постели — с взлохмаченными волосами, сонная, томная и влюбленная до конца.

— Извини, милый, но я не могу ни остаться, ни пригласить к себе, пока Кэт дома.

— Понимаю. — Это было бы неприлично и создало бы дополнительные проблемы с Элизой Джеймсон, если бы она узнала, что ее дочь развлекается с мужчинами по ночам в одном доме с Кэт. Он даже и не думал просить ее об этом. И все же, как чудесно было бы проводить ночь за ночью вместе. Чтобы не приходилось вскакивать сразу же после занятия любовью, одеваться и отвозить любимую домой.

Но только одно могло позволить им спать вместе каждую ночь — это брак. Если они поженятся и будут жить рядом с Кэт. Если они станут семьей.

Брак… А что, если он соберется с духом, чтобы просить ее руки, а ей достанет его и собственной любви, чтобы принять предложение? Что, если по прошествии десяти лет и после таких метаморфоз в их жизни Дорис Джеймсон наконец — и навсегда — станет его женой?

Когда-то он уже обдумывал это — только слишком легкомысленно, не готовый или не сумевший добиться своего. А ведь отчаянно жаждал брака с Дорис, но так же безнадежно, как и прожил всю жизнь, как желал бы видеть во здравии своего отца и иметь нормальную любящую семью, как хотел бы недопущения ошибок, совершенных в отношении Джуди. Постоянно хотеть и не иметь. Нуждаться и не получать.

Если бы он попросил тогда Дорис выйти за него замуж, она все равно убежала бы к Грегу. Опомнившаяся вчерашняя девица и выскочила за него так быстро, что голова пошла кругом, а ей — лишь бы не думать о браке с Тедом.

Но то было десять лет назад. Сейчас она уже не прежняя наивная и напуганная девочка, не пытается убедить себя, что любила Грега.

Однако и в любви к своему первому мужчине пока не торопится признаться.

Дорис выскользнула из постели и по пути к ванной комнате собрала свою одежду. Платье, колготки, нижняя юбка и лифчик лежали там, куда были брошены, напоминая о стриптизе. Пока она была в ванной, любовник оделся и ждал ее в гостиной.

Что, если он попросит ее выйти за него, а она ответит отказом? Что, если считает, что он годится лишь для того, чтобы проводить с ним время, развлекаться в койке, но не подойдет ей как муж или как отчим для дочери Грега? Может, она предпочитает оставаться скорбной хранительницей памяти о погибшем, а не создавать новую жизнь с ним, Тедом?

Не находя ответа, он остановился перед полкой с фотографиями. Вот отец — образцовый глава семьи, которого только и можно представить. Вот Грег, не получивший никакого шанса показать себя преданным и любящим семьянином. А это — Джуди. "Она симпатичная, — сказала Кэт, потом бессознательно добавила: — Похожа на меня". В самом деле, сестра была симпатичной, такой тонкой и женственной, такой милой, ласковой и печальной одновременно. И действительно, есть определенное сходство с Кэт. У них одинаковый цвет волос и глаз, то же, не по возрасту умудренное выражение во взгляде. Совпадение, разумеется. Такое ему известно. В первые месяцы жизни в Виргинии, в Норфолке, когда на глаза попадалась женщина с короткими каштановыми волосами, глубокими темными глазами и загорелой кожей, он вздрагивал всякий раз, воображая на мгновение, что видит перед собой Дорис.

Всего лишь совпадение.

— Как я выгляжу?

В дверях спальни красовалась очаровательная, готовая к парадному выходу напомаженная дама. Ее вопрос был вызван не восхищением собой, а, скорее, обеспокоенностью.

— По мне очень заметно, в чьей койке я провела последние два часа?

Любовник удовлетворенно сострил:

— Ты выглядишь, как женщина, которая весьма старательно отлюбила все, что возможно за столь короткое время.

— Так это заметно? — Она попыталась изобразить уже явное смущение, но это не очень-то получилось — ее выдавал восторг, светящийся в глазах. — Я готова.

Он забрал дамскую сумочку с кофейного столика и, пройдя в переднюю, с сожалением распахнул перед гостьей дверь.

Подсаживая ее в машину, он заметил:

— Ты пахнешь, как я.

— А ты благоухаешь мною. Никто и не заметит разницы.

Обратная поездка была слишком короткой.

Войдя к себе, Дорис переговорила с соседкой, поджидавшей ее на веранде и уже уложившей Кэт спать. Проводив безотказную няньку, гулящая мать подошла к возлюбленному, неловко переминавшемуся перед расставанием.

— Ну, мне пора домой, — уныло произнес он.

Она схватила его за руку и притянула к себе.

— А нужно ли тебе возвращаться?

— Нам обоим пора уже баиньки.

— В одно время, но в разных постелях, — печально улыбнулась женщина. — Как несправедливо, а?

Да уж какая тут справедливость!

— Завтра приходи обедать к нам.

— Может, вывезем куда-нибудь Кэт?

— Нет, приходи, я приготовлю обед. Побудем дома, предаваясь ленивой расслабленности.

Побыть… предаться… с Дорис.

Да он не приедет, он примчится!

— Есть, мэм! — по-уставному гаркнул Тед так, что полуночница, встревоженно глянув в потолок, прижала палец к губам бравого сержанта. Втянув голову в плечи, он на цыпочках направился к выходу и, спустившись на пару ступенек, потянулся, чтобы поцеловать гостеприимную хозяйку. Обвив шею любимого руками, неугомонная впилась в его губы и язык. Она заряжала энергией секса, источала его вкус, воспламеняла желание. С неутоленным чувством жажды он оторвался от нее и спустился с крыльца.

— Спасибо за сегодняшнюю ночь. Увидимся завтра.

Полуночный гость пересек уже половину лужайки, когда она тихо окликнула его:

— Тед! А сегодня у нас лучше получилось, а?

Он ухмыльнулся.

— Ага. Все было прекрасно. Пусть так будет и в ближайшие десять лет.

Только на этот раз вместе.

Следующие десять лет, и еще десять лет, и еще…

Во вторник вечером он обедал у Дорис дома. В среду вывез мать и дочь в ресторан. Сегодня они снова посидели за домашним обеденным столом. Это входит в приятное расписание их встреч, к которому легко привыкнуть, задумался Тед. Черт, он уже привыкает. Так можно бы прожить и всю оставшуюся жизнь. А лучше бы это стало их общей семейной традицией.

Вечер оказался необычно прохладным для августа. Непрерывно ливший с полудня дождь снизил температуру настолько, что было приятно посидеть или полежать — кому как вздумается — на задней веранде коттеджа. Он развалился в гамаке, а Кэт полулежа приластилась рядом. Как только она отправится спать, надо вытащить ее мать сюда, решил он. Чего только ни ухитришься сделать в этом гамаке прежде, чем отправиться домой на несколько часов неуютного сна в пустой постели.

Сейчас хозяйка прибиралась в доме после обеда. Он предложил было свою помощь, но Кэт попросила его пойти на веранду, и Дорис выгнала обоих. Ей явно нравилось, что он много времени проводит с ее дочерью, да и сам холостяк не мог не признать, что компания Кэт доставляет ему неподдельную радость.

— Вы надолго еще останетесь в морской пехоте? — поинтересовалась любопытная собеседница.

За сегодняшний вечер они уже столько обсудили: тонкости карточной игры и бейсбола, уличных дружков и домашних животных, ее планы на будущее — она мечтала стать и тренером, и олимпийским чемпионом, и астронавтом. Теперь настала его очередь говорить о своих планах.

— По крайней мере, пока не прослужу двадцать лет. А что после — еще не знаю.

— Куда вы отправитесь после службы?

— Не знаю, детка. Решу, когда получу приказ об увольнении.

— И когда это случится?

— За несколько месяцев до окончания службы — еще почти три года.

— А вас могут просто перевести в другой батальон здесь же, в Уэст-Пирсе, чтобы вам не пришлось переезжать?

— Могут.

Она радостно улыбнулась.

— Мы с мамой были бы рады этому. Тогда бы мы и дальше встречались с вами.

— Я тоже не прочь, — искренне признался Тед. Уж он-то с радостью остался бы здесь навсегда.

— У вас с мамой это серьезно?

Он удивленно открыл было рот, чтобы ответить, но всезнайка остановила его.

— Только не говорите мне, что я опять проявляю детское любопытство, ладно? Прошлой ночью я видела, как вы целуетесь, и в последнее время вы постоянно прикасаетесь друг к другу. А по телевизору люди делают это, когда, ну знаете, они влюблены что-ли.

Растерявшийся собеседник хотел было увести неожиданный разговор в сторону — уточнить, что именно любопытная вкладывает в слово "серьезно", полагая, что любой ответ девятилетней девочки будет небезынтересен. Но вместо этого он совершенно серьезно ответил:

— Мне очень нравится твоя мама, Кэтти.

— А вы собираетесь пожениться?

Ну где там запропастилась Дорис? Сейчас уже не хотелось, а было просто необходимо, чтобы скрипучая задняя дверь открылась и в ней появилась его избавительница, которая отослала бы пришедшую в легкий трепет дочь играть, мыться или еще куда.

— Не знаю. Может быть. Не лучше ли тебе задать эти вопросы маме?

Девочка обиженно посмотрела на него.

— Мама может только сказать, что чувствует она. Если я хочу знать, что чувствуете вы, я должна спросить вас. Ваше удостоверение у вас с собой?

Вот так, запросто, покончено с трудными вопросами, рассмеялся дрогнувший было любовник. Из заднего кармана джинсов он достал бумажник и открыл его там, где в целлулоидное окошко выглядывало удостоверение сержанта МП. Кэт некоторое время изучала его.

— Почему вы выглядите таким суровым?

— Ха, я и есть суровый.

— Ага, конечно, — хихикнула девочка. — "Медные лбы" всегда стараются изображать из себя крутых и свирепых, когда их фотографируют. Как вы здесь и даже как папа на фотокарточке.

— А тебе никогда не приходило в голову, что морские пехотинцы действительно такие?

Она взглянула на Теда и вернула бумажник.

— Вы… ну, вы не свирепый. Может, только немного крутой. На следующий день рождения мне уже выдадут личную карточку. У меня, наверное, тоже будет такой вид. Как вам это? — Кэт попыталась изобразить свирепый оскал, но не смогла надолго задержать его на лице.

— Довольно страшно. — Он убрал бумажник в карман и опустил одну ногу на пол, чтобы качнуть гамак. — А ведь верно, в десять лет ты получишь свой первый документ.

— Угу. И если опять попаду в отделение скорой помощи, я должна буду показать свое удостоверение, а не мамино. Вот будет здорово!

— Ну, до этого еще не скоро. Твой день рождения в… — Он сделал паузу и быстро посчитал, — в июне, верно? Тебе только-только исполнилось девять, Кэтти, так что еще долго ждать.

— Неверно. Я родилась в мае. — Она повернулась, заглядывая в окно кухни, и тихим заговорщическим голосом добавила: — Однажды я слышала, как шептались мои тетки. Они говорили, что я родилась через восемь месяцев после того, как мама и папа поженились, и что бабушка Джеймсон страшно расстроилась. А папа умер до того, как я родилась, вы знаете, и все как-то забыли об этом. Я вообще-то и не поняла, о чем они говорили. Сэм слышал, как его мама сказала старшей сестре этого мальчика, что женщина не может иметь ребенка до того, как выйдет замуж. Но Сэм еще маленький. Девять ему исполнится только в середине июня. Знаете, он думает…

Она продолжала увлеченно болтать, но Тед перестал ее слушать. Черт, он почти перестал дышать. "Я родилась в мае". Через восемь месяцев после того, как Дорис и Грег поженились. Восемь месяцев спустя после того, как молодожены впервые занялись любовью.

Девять месяцев спустя после того, как таинство любви открыл ей он, Тед.

Но это невозможно. Она сказала бы ему хоть что-нибудь. Это простое совпадение. Должно быть, Кэт родилась на несколько недель раньше. Если принять во внимание, что пришлось пережить женщине, потерявшей мужа, преждевременные роды никого не удивили бы. И это вполне объясняет расстройство Элизы Джеймсон. Простое совпадение.

Как и сходство между Кэт и Джуди.

Как и тот факт, что в чертах лица девочки не было ничего — ну, абсолютно ничего — от Грега.

Простое совпадение?

Он снова вгляделся в лицо Кэт. Пусть темный цвет волос и глаз Дорис преобладал над светлыми волосами и голубыми глазами мужа, но почему в ней не было ни малейшего намека — ни в форме лица, рта, носа или подбородка — на отца?

Ее нос… У нее прямой и крепкий нос, слишком крепкий для ее тонких черт. Похож на его. А подбородок у нее квадратный, лишен изящных линий подбородка матери. Похожий на его. А цвет ее волос, глаз и кожи не только ничем не напоминал блондина отца, но был даже темнее, чем у матери. Возможно ли это? Разве цвета должны быть сглажены добавлением генов, а не усилены?

— Когда у тебя день рождения? — решил уточнить Тед, с трудом произнося каждое слово.

— Я же сказала — в мае. Второго мая.

— Ты знаешь, какой завтра день? — спросила его Дорис в воскресенье. Второго августа. Десятая годовщина нашего… Десять лет назад они занимались любовью именно второго августа, и девять месяцев спустя, — ровно, черт побери! — родилась Кэт.

Совпадение? Черта с два!

Это объясняет абсолютное отсутствие сходства между ребенком и ее так называемым отцом.

Генами Грега там и не пахло.

Он не был ее отцом.

Дорис была уже беременна, когда вышла замуж за Тейлора.

Беременна.

Его ребенком.

Внезапно он сел и, потеснив девочку, поднялся с гамака.

— Пойду помогу твоей маме. Ты подождешь нас здесь?

Она растянулась в гамаке, свесив голову с его края.

— О'кей, — согласилась она. — Когда закончите, может, мы прогуляемся, сходим купим мороженого или еще чего-нибудь?

— Может быть. — Стараясь сохранять над собой контроль, он направился прямо на кухню, Его встретил хвойный запах чистящей жидкости, с помощью которой хозяйка отмывала масляные пятна на плите и соседнем столике. Услышав тяжелые шаги, она повернулась к гостю с веселой улыбкой. Но выражение его лица насторожило.

Дорис уронила губку в ведерко, схватила полотенце и вытерла руки. Сделав пару шагов навстречу Теду, женщина открыла рот, но ничего так и не вымолвила.

Он остановился рядом, желая видеть ее глаза. Ему всегда казалось, что Дорис вся такая прозрачная, что ее легко можно "прочитать", а она, оказывается, скрывала на протяжении десяти лет касающуюся его тайну. А ведь часами говорила с ним, целовалась, предавалась с ним любовным утехам, спала в обнимку и ни разу даже не выдала себя, что обманывает.

— Она ведь моя, правда?

На виноватых глазах в тот же миг навернулись давно ожидавшие этого повода слезы, и греховодница отвернулась, стараясь сморгнуть их. Проглотив ком в горле, она с тревогой покосилась на него.

— Тед, дай мне…

Он гневно взмахнул рукой, останавливая ее, и резко потребовал:

— Ответь же на вопрос: Кэтрин — моя дочь, так?

Женщина потерянно кивнула.

— Проклятье, скажи это! — крикнул он так, что Дорис вздрогнула.

— Да, — прошептала она. — Кэт — твоя дочь.

Его дочь! Не Грега!

Потрясенное сознание мужчины требовало, чтобы она сказала все как есть, опровергнув какую-то нелепицу. Он не хотел и знать, что самый близкий человек способен на подобный обман. Не хотел верить, что она могла так долго скрывать и лгать, продлевая проклятые дни жизни — и своей, и их дочери, и его самого.

Не принимало сознание и того, что она настолько не думала о нем, что даже не сообщила, что он стал отцом.

— Почему? — Он глубоко вздохнул, пытаясь сдержаться и успокоиться, но это оказалось выше его сил, — Почему ты не сказала мне? Почему лгала?

Дорис не оборачиваясь, пошла к раковине, бесцельно, боясь встретиться с ним взглядом. Поникшая, она нашла точку опоры для рук и вполоборота обратилась к новоявленному отцу.

— Я рада, что ты понял это, — послышался тихий, лишенный надежды голос виновницы стольких бед. — Меня удивляло, как ты можешь смотреть на девочки и ни о чем не догадываться, как ты мог провести столько времени с ней и не задаться вопросом. Может, не хотел, боялся? Стоило ли мне в таком случае начинать этот разговор?

Ее слова, видимо, не произвели на него впечатления. Тяжело вздохнув, она попыталась подыскать объяснения, которые ответили бы на его вопрос.

— О своей беременности я узнала только через месяц после вашего с Грегом отплытия. Я знала, что ребенок от тебя, но ведь замужем была за ним и решила сделать все, что в моих силах, чтобы наш брак не распался.

— Поэтому ты ничего не сказала ему? Что ты собиралась делать, когда он вернется домой? Говорить о преждевременных родах? Солгать и ему тоже?

Его язвительный тон больно ударил. А он может быть суровым мужиком, подумала она. Резким, холодным, безжалостным. Такие никогда не простят обмана.

— Я рассказала ему все… в письме, которое отправила за три дня до взрыва. Написала, что беременна от другого мужчины, но не назвала от кого. Объяснила, что ужасно сожалею об этом, что, если он простит меня и признает ребенка, я посвящу всю оставшуюся жизнь тому, чтобы искупить свою вину и быть верной и преданной женой. — Из ее глаз выступили слезы, но этому человеку было не до жалости. — Через несколько недель письмо вернулось нераспечатанным. Он погиб, так и не получив его.

— И ты решила воспользоваться легким выходом — пусть все думают, что ты была верной женой, пусть все жалеют тебя и заботятся о тебе. Ты воспользовалась всеми преимуществами вдовы Грега, выдав моего ребенка за его и совершенно забыв обо мне.

Женщина с силой сжала руки, чтобы не потянуться к обманутому отцу. Сейчас он не потерпит ее прикосновения, понимала она. Скорее всего, вообще никогда не захочет быть рядом с ней.

— Мне было всего девятнадцать, Тэд, — напомнила она, как бы умоляя не забывать о ее юности, да он и сам прекрасно это знал. — Только что погиб мой муж, правильнее было бы сказать, мой лучший в жизни друг!

— Но я-то остался жив! — выкрикнул он и, бросив взгляд в сторону задней веранды, понизил голос. — Я остался жив, Дорис, и у меня родилась дочь, а ты не удосужилась сказать мне об этом.

— Ты ни разу не написал мне, — вся в слезах прошептала несчастная. — Не позвонил. Не навестил меня. Грег погиб, а ты полностью вычеркнул меня из своей жизни. Я боялась, Тэд. Я оплакивала мужа, носила ребенка и была совершенно одна, а ты не хотел иметь со мной ничего общего.

— Ты знала, как меня найти. — В резком тоне прозвучало обвинение. — Тебе стоило лишь обратиться в юридический отдел базы. Там сказали бы, что делать. Они нашли бы меня.

Дорис потерянно опустила голову. Конечно, он прав. Ей бы попытаться, приложить хоть небольшое усилие… Но она не сделала этого. Пошла по линии наименьшего сопротивления и лишила его девяти лет общения с дочерью. Этого не исправит никакое извинение, никакие объяснения, оправдания, мольбы.

Некоторое время Тед стоял неподвижно, полный гнева, боли и печали. Никогда еще не выглядел он таким суровым. Никогда его взгляд не был столь мрачным. Он будет ненавидеть ее всю оставшуюся жизнь. Она заранее знала это и все же не была готова к подобной реакции. Хотя в тайне и надеялась… О Боже, как же надеялась, и вот все кончено.

— Тед…

— Я хочу, чтобы она узнала.

— Все не так просто…

— Да, черт бы все побрал! — не выдержал он. — Позови ее и скажи, что ты врала ей всю жизнь. Скажи, что отец не погиб, что ты просто решила оградить ее от него. Признайся, что ты просто решила оставить дочь без отца! Выложи Кэт всю правду! — Он глубоко и судорожно вдохнул.

— Скажу, Тэд. Клянусь, что сделаю это. Но дело не только в дочери. Я должна буду признаться родителям, сказать Тейлорам. Это причинит им такую боль. Они так любят девочку. Ты сам сказал, что Кэт — все, что осталось от Грега его семье. Я просто не могу…

Разгневанный отец прервал ее грозным голосом:

— Еще как можешь, лгунья. Если ты не расскажешь им, это сделаю я, и не так мягко. Плевать мне на родителей Грега. Девочка им не принадлежит. Грег ей никто, я ее отец!

Дорис зажмурилась и отвернулась. Уже месяц она ждала, что это случится, и все же оказалась не готова. Как рассказать дочери правду, чтобы она не возненавидела ее? Как ей, матери, выжить, зная, что из-за своей трусости она потеряла любовь и уважение ребенка? А ее родители, а Тейлоры…

О Господи, разве потеря Теда не достаточное наказание? Неужели она потеряет и всех остальных?

Несчастная женщина сжала лицо ладонями.

— Я скажу ей, Тед. Скажу всем. Только дай мне немного времени.

Глухое молчание свидетельствовало, что потрясенный мужчина удовлетворен хотя бы этим ответом. Не глядя на него, она услышала удаляющиеся звуки шагов, которые вдруг затихли.

— Скажи мне одну вещь, Дорис. Ты всего лишь чертовски эгоистична или так сильно ненавидишь меня?

Его вопрос окончательно добивал ее надежды. Заливаясь безудержными слезами, она хрипло проронила:

— Я никогда не питала ненависти к тебе, Тед.

— Ты не верила, что я бы непременно вернулся. Не верила, что женился бы на тебе, любил бы Кэт, был хорошим отцом. Да я бы… — Он горько рассмеялся и потряс перед собой вытянутыми руками. — Черт побери, Дорис, я бы любил тебя. Но ты выбрала другое, ты решила растить дочь одна. Лгать ей, лгать всем. Прятать от меня. Ты дала ей фамилию другого мужчины, семью чужого девочке человека. Неужели ты решила, что мертвый будет лучшим отцом, чем живой.

— Это неправда, Тед, — задохнулась она от обиды и горечи.

— Хотел бы я поверить, но не могу, — отрезал он. — Не знаю, смогу ли я поверить тебе когда-либо еще. Скажи Кэт… — Не найдя нужных слов, он сурово повторил: — Скажи обо всем моей дочери!

Его шаги отдались эхом в коридоре. Последний звук издала захлопнутая парадная дверь. Наступила тягостная тишина. Любимый оставил ее одну, и более одинокой, потерянной, никому не нужной, чем можно было себе представить.

И во всем виновата она сама. Если бы не была такой эгоистичной, такой глупой, такой напуганной. Если бы решилась открыть ему правду, когда погиб Грег, была честной с первой встречи месяц назад, а не вынудила его самого сообразить, что к чему. Ей некого винить кроме самой себя. Она заслуживает всю эту боль и еще большего.

И к воскресенью все будет гораздо хуже. Ее возненавидят родные, будут презирать за слабость и трусость. Все станут презирать ее…

— Правда то, что он сказал!

Испуганно обернувшись, она увидела в двери кухни Кэт со страданием на лице, с полными слез глазами. Ошеломленная тем, что дочь услышала хотя бы часть разговора, Дорис поспешила к ней, вытянув руки, намереваясь обнять и утешить, но дочь попятилась от нее.

— Это правда? Правда, что папа… что Г-г-рег не мой папа? Что мой папа Тед? Это правда, что ты обманывала меня?

— Милая моя, пожалуйста…

— Так это правда? Правда! — Кэт уже рыдала, и Дорис поняла, что Тед не до конца разбил ее материнское сердце, что это происходит именно сейчас. — Ты врала мне! Всю жизнь ты говорила мне, что нельзя лгать, ты наказывала меня за ложь, и всю жизнь ты лгала мне! Почему?

— Доченька, сладкая моя, послушай меня… — Дорис снова потянулась обнять ее, и опять Кэт отпрянула от матери.

— Я не хочу, чтобы Тед был моим отцом! — закричала девочка. — Я очень люблю его, но у меня уже есть отец. Папа… Грег… он мой отец, разве нет? Мама, пожалуйста, разве нет?

Мать опустилась перед ней на корточки, от дрожи с трудом удерживая равновесие. Как ей хотелось бы прибегнуть еще к одной лжи, но было уже слишком поздно. Она должна сказать правду.

— Нет, детка, — мягко ответила она. — Твой отец — Теодор Хэмфри. — Она ухватила Кэт за пальцы, торчащие из гипса, — Извини, солнышко мое. Мне жаль, что ты узнала об этом таким образом. Я собиралась рассказать тебе, хотела рассказать вам обоим, но не успела…

Дочь ударила мать и оттолкнула.

— Нет! — всхлипнула она. — Я тебе не верю! Ты лжешь мне! Тед сказал, что ты лжешь постоянно, и он прав! Я ненавижу тебя, я ненавижу тебя!

— Кэтти, пожалуйста…

Дочь выбежала в коридор и бросилась вверх по ступенькам. Через мгновение Дорис услышала, как захлопнулась дверь детской спальни, и устало опустилась на пол. И это только начало, всхлипнула она. Все будет еще хуже.

Что она натворила? Да поможет ей Бог.