Робот

На песке спал человек.

Он не должен был тут находиться. Остров принадлежал мне. Я как раз вернулась к своему роботу, и мне пора было приниматься за работу. Человека здесь быть не должно.

Я внимательно разглядывала человека глазами своего робота. Отличная оптика. Прекрасная видимость под водой даже на глубине полутора тысяч метров. Я настроила резкость на расстояние от двух дюймов до пяти футов. Дальше мир превращался в одно расплывчатое пятно тропического солнца и ярких красок. Так мне нравилось.

Накануне ночью бушевал шторм. Ветром повалило кокосовую пальму, берег был покрыт огромными листьями, кокосами, обломками древесины.

Человек выглядел очень плохо. На одной щеке у него была глубокая кровавая царапина, похожие царапины виднелись на руках и ногах, короткие каштановые волосы выпачканы в крови. На правой ноге красовались багровые и зеленоватые синяки. Одет человек был в оранжевый спасательный жилет, футболку, шорты и парусиновые кеды.

Вот он пошевелился во сне и слегка вздохнул. Потрясенная, я направила робота назад и остановилась в нескольких футах от лежащего на песке мужчины.

Робот был оснащен динамиком. Я попробовала звук, он был немного неестественный. Интересно, что мне сказать?

Мужчина снова пошевелился, поднял руку и потер глаза, потом медленно перевернулся.

— Бонжур, — выдавила я через динамик.

Возможно, этот человек с одного из островов Французской Полинезии.

Человек

Его разбудил звук — механический и пронзительный.

Эван Коллинз чувствовал на лице горячее тропическое солнце, под руками — теплый песок. Голова болела, во рту пересохло, в правой ноге пульсировала тупая боль.

Эван поднял руку и потер глаза, дотронулся до покрытой песком царапины на щеке и поморщился. Потом перевернулся на спину, и боль в ноге пронзила его словно кинжалом.

Он смахнул слезы с глаз, поднял голову и уставился на ногу. Лодыжка была разодрана в кровь о коралловые рифы и покрыта фиолетово-зелеными синяками, что говорило о наличии скрытых повреждений. Он еще раз попытался пошевелить ногой и чуть не задохнулся от боли.

И снова услышал тот самый звук: механический, дребезжащий, словно шум радио. Он повернулся на звук; солнце слепило глаза, голова раскалывалась. Его внимательно рассматривал огромный таракан с фасеточными глазами.

Существо было как минимум три фута длиной, с отвратительными мандибулами. Спинной щиток блестел на солнце, сам таракан, не двигаясь, смотрел на человека.

Потом снова издал механический, дребезжащий звук. На этот раз вслед за звуком раздался скрипучий голос:

— Бонжур.

Мужчина два года изучал: французский в старших классах, но абсолютно ничего не мог вспомнить. Наверное, все это ему снится, решил он и закрыл глаза.

— Вы говорите по-английски? — вновь зазвучал скрипучий голос.

Мужчина открыл глаза. Таракан стоял на прежнем месте.

— Да, — еле выдавил сквозь пересохшие губы мужчина.

— Вам не следует здесь находиться, — продолжал скрипучий голос. — Что вы тут делаете?

Мужчина осмотрелся, пытаясь понять, что же происходит. Песок на пляже был ослепительно белым, такого цвета бывают только измельченные кораллы. С одной стороны находились заросли мангровых деревьев. Дальше от воды росли пальмы. Вода в лагуне была лазурного оттенка, как и полагается в тропиках; немного бледнее в том месте, где коралловые рифы поднимались почти до поверхности воды, и темнее на глубине. Примерно в ста ярдах от берега мужчина разглядел торчащий из воды парус лодки. Его лодки.

Он вспомнил: он направлялся на острова Кука, но по дороге его застал шторм. Пытаясь обогнать ветер, он направил лодку к небольшому острову — безымянной точке на морской карте. Ему удалось обойти рифы и завести лодку в лагуну, но тут огромная волна нагнала его и разбила лодку об одну из скал. От удара его выбросило за борт на риф. Как сломал ногу и, невзирая на отлив, все же выбрался на берег, он уже не помнил.

— Пить, — выдавил он снова сквозь спекшиеся, сухие губы. — Пить, пить. Пожалуйста, помогите мне.

Он закрыл глаза от нещадного солнца и услышал металлический звук — таракан уходил прочь. Мужчина подумал, что чудище оставляет его на верную смерть.

Но спустя несколько минут он снова услышал тот же звук — таракан возвращался. Мужчина открыл глаза. Рядом стоял таракан, крепко сжимая в своих мандибулах кокосовый орех. Мужчина продолжал наблюдать за ним, а тот напрягся и проткнул скорлупу ореха острыми мандибулами. Два аккуратных отверстия.

Держа орех, таракан приблизился к мужчине, и только тогда раскрыл мандибулы и выронил кокос на землю. На песок вылилась тонкая струйка молока.

— Можешь пить, — сказал таракан.

Мужчина взял кокос, прижал губы к одному из отверстий и запрокинул голову. Молоко было теплым, сладким. Мужчина, жадно пил.

Когда он закончил, таракан уже принес еще один кокос. Так же проделал отверстия и опустил на песок.

Таракан принес еще два кокоса, аккуратно продырявил и их и уложил на песок рядом с Званом. Потом он внимательно смотрел, как Эван пьет.

— По-моему, у меня сломана нога, — пробормотал Эван.

Таракан молчал.

Мужчина закрыл глаза. Давным-давно, будучи еще студентом, он изучал психологию, в том числе психологические аспекты чрезвычайных ситуаций и катастроф. Лекции читал приезжий лектор, который сам работал в спасательных командах; он рассказывал студентам, что люди чудом умудряются оставаться в живых даже в самых критических ситуациях. При этом очень важное значение имеет внутренний настрой самих людей, их отношение к происходящему. Самое главное, чтобы люди не сдавались, а делали все, что в их силах. «Понемногу, — говорил тогда лектор. — Только такое отношение поможет в трудном положении. Не пытаться сразу найти ответы на все вопросы. Не пытаться двигаться вперед семимильными скачками, идти тихонько, дюйм за дюймом — вот в чем секрет».

Эван представил, что же он может такого сделать, чтобы помочь самому себе.

— Мне нельзя оставаться на солнце, — пробормотал он. — Еще мне нужна еда, вода, медикаменты.

Сделать надо было очень многое. Надо придумать, как наложить на ногу шину, из чего ее сделать, как подать сигнал бедствия. Обязательно нужна вода. И многое другое.

Он заснул.

Робот

На глубине было так спокойно. Сверху, сквозь толщу воды пробивался тусклый голубоватый свет. Меня окружал мир всех оттенков голубого — от темного до самого светлого. Мне очень нравилось находиться на дне океана.

Человека я оставила лежащим на песке. Но сначала я помогла, чем могла. Я всегда стараюсь всем помогать.

Он сказал, что его нельзя оставлять на солнце. Я собрала на берегу большие пальмовые листья и воткнула их в песок, чтобы устроить ему тень. Еще он сказал, что ему нужна пища, вода и медикаменты. Я добралась до его лодки, нашла какие-то консервные банки с едой, открывашку для банок, бутыли с водой и аптечку первой помощи. Все это я отнесла человеку и оставила на песке рядом с ним.

Только потом я отправилась на глубину. Мне нужно работать.

При ходьбе я высоко поднимала ноги и двигалась медленно, чтобы не взбаламутить донный ил. Температурные сенсоры проверяли подводные течения; там, где вода выходила из вулканических трещин, она была теплая. Химические сенсоры брали пробы воды; она отдавала сульфидами — привычный запах плесени.

По илу я аккуратно направлялась к своему любимому месту. Здесь ила уже не было, тут на поверхность вышла каменистая поверхность океанского дна. В том месте, где по гидротермальной шахте из недр земли поднималась теплая вода, торчала высокая труба. За многие столетия горячая вода выносила наверх отложения сульфидов меди, цинка, свинца, золота, серебра и других металлов, они и сформировали естественную трубу.

Неподалеку от этого места горнодобывающая компания искала золото. Они шли по богатой жиле руды, пока та не закончилась, и только тогда сдались. Я обследовала отвалы, но потом нашла намного более многообещающее место у трубы. Последние несколько раз я внимательно изучала трубу, отламывала от нее большие куски. Теперь можно заняться моим любимым делом — изучить эти обломки. Я проверила каждый кусок с помощью химических сенсоров, нашла те, в которых было максимальное содержание золота и серебра, и сложила эти куски отдельно.

Работа мне нравилась. И я прекрасно с ней справлялась. Дома я тоже всегда любила сортировать вещи, например, раскладывала книги по цвету обложек: красные на одну полку, голубые и синие на другую, черные на третью.

Я работала до тех пор, пока свет совсем не потускнел. Это означало, что солнце почти село. Тогда я выбрала лучший обломок, захватила его мандибулами и направилась назад к острову.

Поднялась по длинному пологому склону и оказалась на мелководье, где громоздились коралловые рифы. Тут под ногами лежало песчаное дно, поэтому можно было идти быстрее. Надо мной проплывали стайки разноцветных рыб. Заметив меня, они метнулись в стороны. «Как быстро они плавают», — подумала я. Мне самой больше нравилось на глубине. Я прошла мимо лодки мужчины, которую, как тисками, зажало между двумя коралловыми рифами.

Я вышла из воды в том месте, где росли мангровые деревья. При моем появлении крабы бегом ринулись к своим песчаным норкам.

Я положила обломок у одной из нор. В первый же свой день на острове я успела заметить, что все крабы стремились занять нору, которую один из них вырыл неподалеку от лежавшего на берегу камня. И после этого стала приносить с глубины камни для крабов.

Я уже успела принести тридцать два камня. Ровно столько дней я живу на этом острове и каждый день приношу крабам по камню. Я стараюсь помогать им. Мне казалось, что принося камни, я делаю им доброе дело.

Если бы на острове не появился человек, я осталась бы на берегу и дождалась, пока крабы снова не вылезут из своих нор. Мне нравилось наблюдать за крабами. Но теперь мне хотелось посмотреть, что делает человек, и я не стала задерживаться.

Я пошла по берегу к тому месту, где оставила его. Но там его не оказалось. Я видела оставленный им след на песке — он полз, волоча поврежденную ногу.

Я направилась по следу. Мужчина спал в тени пальмового дерева. В качестве подушки он подложил под голову спасательный жилет. Бутыли с водой, консервные банки и аптечку он завернул в футболку и притащил все с собой.

Он беспокойно пошевелился во сне. А потом открыл глаза и уставился на меня. Дикий, странный взгляд.

Человек

Эван Коллинз проснулся и обнаружил рядом с собой на песке пластиковые бутыли с водой, шесть консервных банок тунца, консервный нож и аптечку со своей лодки. Он наложил на поврежденную ногу шину на липучке, которую нашел в аптечке, съел одну банку консервов и выпил квартовую бутылку воды, потом отполз в тень пальмового дерева и принял две обезболивающие таблетки. Боль прошла, но зато теперь он чувствовал себя словно пьяным.

В тени пальмы он заснул. А когда проснулся, то рядом снова стоял огромный таракан.

Эван глотнул воды из бутыли и, прищурившись, посмотрел на чудовище. Теперь он ясно видел, что перед ним робот, машина. Щиток сделан из блестящей стали. Он легко мог разглядеть механические суставы ног. На стальном щитке имелась трафаретная надпись: «„Атлантис“: бурение скважин и подъем затонувших судов».

Конечно. Теперь все понятно. Перед ним робот, который предназначен для подводных работ. Человек управляет механическим тараканом дистанционно. Он видел описания подобных систем на ежегодной выставке инженерного факультета.

— Ты работаешь на горнодобывающую компанию «Атлантис», — проговорил он. — И доложил им, что нашел меня на острове.

Таракан молчал. Эван представил себе человека, управляющего роботом, — эдакий мрачный, очень серьезный работяга, вроде тех парней, что работают на нефтяных вышках. Лишенный фантазии и прозаичный.

— Когда прибудут спасатели? — спросил Эван.

— Не знаю, — ответил таракан. — Хочешь кокос?

Эван уставился на робота.

— Кокос? Да, но…

Таракан повернулся к нему спиной и направился к кокосовым пальмам. Там он подобрал один кокос, вернулся к Эвану, проделал отверстия в скорлупе и кинул орех на песок.

— Спасибо. — Эван с удовольствием выпил кокосовое молоко.

— Всегда пожалуйста, — ответил таракан.

Эван внимательно осмотрел робота. Ему очень хотелось увидеть лицо человека, управляющего этим механизмом. Этот человек теперь единственное, что связывает его с внешним миром. Он еще ничего не сообщил о компании «Атлантис» и об их реакции на появление Эвана.

— Что сказали твои начальники, когда узнали, что я тут? — снова спросил Эван.

— У меня нет начальников, — ответил таракан.

— О'кей, — медленно проговорил Эван. Его знобило и немного кружилась голова, разговор с чудищем зашел в тупик. — Но ты ведь кому-то сообщил, что нашел меня здесь?

— Нет, — ответил таракан, помолчал и добавил: — Я собираюсь выйти на связь с доктором Родесом. Хочешь, чтобы он знал?

По ровному, механическому голосу нельзя было судить о том, что чувствует человек, который это говорит. Эван, с трудом сдерживаясь, чтобы не крикнуть, ответил:

— Да. Когда связь?

— Сегодня вечером.

— Отлично, — проговорил Эван. — Ты скажешь ему, что у меня сломана нога и что мне нужна медицинская помощь?

Он оглядел бутыли с водой и консервы — оставалось полторы бутыли воды и пять банок тунца. Надолго этого не хватит.

— Да. Хочешь еще кокос? — спросил таракан.

Эван смотрел на бесстрастную металлическую личину чудовища, на его ограненные глаза. Эван Коллинз был антропологом, сейчас он находился в годичном научном отпуске изучал приветственные речи туземцев Океании, различия между разными островными группами и прочее. Отличный предлог, чтобы целый год провести в южной части Тихого океана. Как антрополог, он гордился своей способностью угадывать сокровенные черты характера людей. Но сейчас даже это ему не поможет. Еще кокос?

Нет, ему нужен не кокос, а спасательная команда. Нужно выудить из этого человека побольше информации.

— Знаешь, — медленно произнес Эван, — ведь я не представился. Меня зовут Эван. Эван Коллинз. А тебя?

— Анни, — ответил таракан.

Вот так-так. Совсем не то, что он себе представлял. Не какой-то там работяга, а женщина.

— Анни, — сказал Эван. — Красивое имя. Как давно ты работаешь на «Атлантис», Анни?

— Тридцать два дня, — ответил таракан.

Опять все не так, как представлял вначале Эван Коллинз. Новый работник, женщина — вряд ли она обладает большим влиянием.

— Тогда скажи мне, — продолжал он, — кто такой доктор Родес?

Таракан отступил на шаг назад и сказал:

— Я не хочу отвечать на вопросы.

— Тогда я не буду их задавать, — быстро проговорил Эван. Анни его единственная связь с миром. Он не хотел ее отпугивать. — Если хочешь, можешь задавать вопросы мне.

— Я не хочу задавать вопросы, — объявил таракан. — Я хочу, чтобы ты рассказал мне сказку.

Робот

У Эвана Коллинза так много вопросов. Он все спрашивает и спрашивает.

Мама всегда рассказывала мне сказку перед сном. Когда мама начинала задавать мне слишком много вопросов или о чем-нибудь меня бесконечно просила, я уговаривала ее рассказать мне сказку. Я собираю сказки, как камни.

— Какую сказку? — спросил Эван Коллинз.

Я вспомнила, что рассказывала мне мама, и ответила:

— Про Золушку.

— Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе про Золушку?

— Да.

Он помедлил, и я уже подумала, что, возможно, он не знает эту сказку. Но вот он начал:

— Давным-давно…

«Давным-давно…», да, именно так начинаются все сказки. Давным-давно у Золушки умерла мать, а отец женился заново. У Золушки появились злая мачеха и две сводные сестры.

Мысленно я представила себе диаграмму, в которой поочередно возникают все герои сказки. Отец, мать и Золушка находились в вершинах некоего треугольника, между ними пролегали жирные линии. В вершинах второго треугольника стояли мачеха и две ее дочери. Еще одна жирная линия пролегла между отцом Золушки и ее мачехой. Такие мысленные картинки помогали мне уяснить взаимоотношения между людьми, которые иначе казались совершенно запутанными.

Мачеха и сводные сестры Золушки заставляли ее делать всю работу по дому, а ночью она спала на жесткой лавке в кухне. Мужчина сказал, что Золушка сильно грустила.

Я представила Золушку и эту лавку в кухне. Не уверена, что он прав. Днем в доме шумно и много народу, все смеются, разговаривают. Ночью в кухне должно быть темно и спокойно — просто прелесть. Если для того, чтобы тебя оставили в покое, нужно называться Золушкой, я согласна.

Но вот принц решил устроить бал и пригласить на него всех благородных женщин и девушек королевства. В сказках всегда устраивают балы. Они все нейротипичны, это уж точно. Все время должны быть окружены людьми, собираются вместе, беседуют, постоянно только и думают о том, что устанавливают социальную иерархию и потом защищают ее.

То же самое, что в начальной школе. Я не сразу это поняла, но все эти игры на площадке имели одну цель — определить, кто станет главным.

Меня не волновало, кто будет главным, и я не хотела принимать участие в их играх. Поэтому сидела сама по себе и разглядывала камни, из которых была сложена стена, окружавшая площадку. Стена была старой, сложенной из интересных, необычных камней самой разнообразной расцветки. В некоторых видны были прожилки слюды. У меня уже была к тому времени коллекция камней, и я представляла, как будут смотреться в ней камни из этой стены.

Поэтому и я считала, что Золушке тоже не хотелось на бал, но мужчина настаивал, что она хотела туда поехать. Однако она не могла этого сделать, потому что ей нечего было надеть.

Я не понимала, почему отсутствие соответствующей одежды могло помешать ей поехать на бал. Еще одно правило этих невротиков, которое я отказывалась понимать. Они хотели, чтобы все люди выглядели одинаково и вели себя тоже одинаково.

В школе учительница все время пыталась заставить меня играть с другими детьми, даже когда я объяснила ей, что вместо этого хочу изучать камни. Она настаивала, что я должна вести себя так же, как другие дети, и принимать участие в их играх. Нейротипичные люди все время считают, что все остальные должны вести себя одинаково, должны соответствовать каким-то ими же придуманным стандартам.

Я очень обрадовалась, когда врач в конце концов установил, что я не отношусь к нейротипичным людям. Но разные специалисты по-разному называли мое состояние. Высокофункциональный аутизм, говорил один. Синдром Аспергера, настаивал другой. Общее расстройство развития, убеждал всех третий. Первый доктор сказал, что мое состояние это не диагноз, скорее, некий ярлык.

Но в любом случае все сходились во мнении, что со мной не все в порядке, я не была нейротипичным ребенком. Они объяснили моим родителям, что мой мозг отличается от мозга большинства остальных людей, а мое поведение — это результат не умственных нарушений, а неврологических отличий.

Одним из результатов такого моего состояния и явилось умение фокусироваться на одном определенном предмете, как, например, моя коллекция камней. Врачи говорили, что это называется персеверация — человек пытается сосредоточиться на чем-то одном, исключая при этом все остальное.

Нейротипичные люди считают, что если кто-то слишком много внимания уделяет камням, значит, он находится в состоянии персеверации. Но если уделять пристальное внимание другим людям, как это делают они сами, то все нормально. Я этого никак не могла понять. Не понимала, чем нехорош мой повышенный интерес к камням. Но была рада, что доктора поняли и признали то, что я сама уже давно знала. Я была не такой, как все. Мама плакала, когда врачи сказали ей об этом. Почему — не знаю.

Так вот, мачеха и сводные сестры Золушки отправились на бал, а ее оставили дома. Но тут появилась крестная Золушки, которая была феей. Я и ее представила на своей мысленной диаграмме и провела жирную линию между нею и Золушкой.

Фея-крестная была, конечно, нейротипична. Она взмахнула волшебной палочкой, и Золушка получила золотое платье и хрустальные туфельки. Фея хотела, чтобы Золушку на балу приняли за свою и в то же время чтобы она оказалась лучше всех. Ее волновало положение Золушки в социальной иерархии, а это характерно для всех нейротипичных людей.

Фея сказала Золушке, что та должна уйти с бала до того, как часы пробьют полночь, — все просто. Гораздо проще всех остальных правил, которым следуют нейротипичные люди. Хорошо, что фея сразу сказала об этом Золушке. Обычно нейротипичные люди не говорили о правилах своей игры. Просто делали что-то свое, а потом, если я поступала иначе, они указывали мне, что я не права.

И Золушка отправилась на бал, а в полночь убежала оттуда и по дороге потеряла одну хрустальную туфельку. А потом принц разыскал Золушку, примерил ей туфельку, она пришлась впору, и принц сказал, что возьмет Золушку в жены. Мужчина утверждал, что Золушка очень обрадовалась. Я помню, что мама говорила то же самое, когда рассказывала мне эту сказку. Но я представляла тихую кухню, скамью, на которой Золушку никто не тревожил, и была уверена, что Эван Коллинз и тут ошибается.

— Почему она рада и счастлива? — спросила я.

— Потому что ее полюбил принц. И потому что она теперь станет принцессой.

Так может ответить только нейротипичный человек. Золушка счастлива из-за своих отношений с другим человеком и из-за нового положения в социальной иерархии. Если бы Золушка была нейротипична, она, конечно, была бы счастлива. Но я считаю, что она не нейротипична. А раз так, то и радоваться ей нечего. Принц захочет, чтобы она все время присутствовала на балах и наряжалась в красивые наряды. А ей больше нравится тихая, спокойная кухня. Так думала я.

— Мне кажется, она не рада, — промолвила я и отвернулась.

Мне нужно идти на встречу с доктором Родесом.

Я спешила в сторону домика подзарядки — невысокой металлической конструкции, в которой только-только мог поместиться мой робот. На крыше были установлены солнечные панели, они преобразовывали солнечный свет в электрическую энергию, которая потом хранилась в аккумуляторах внутри домика. По ночам я возвращалась в свое физическое тело, а робота оставляла на подзарядку.

Я аккуратно завела робота в домик задним ходом так, чтобы вилки зарядного устройства попали в гнезда на корпусе робота. После этого я неохотно вернулась в свое физическое тело, спавшее в резервуаре сенсорной депривации, лишенное всякой чувствительности.

Мне не нравилось мое физическое тело. Когда я находилась внутри робота, то могла регулировать многие ощущения. Если окружающий свет был слишком ярким, я могла снизить чувствительность моих зрительных рецепторов и тем самым уменьшить интенсивность света. Если звук казался мне слишком громким, я могла временно отключить слуховые рецепторы.

Возможности физического тела были намного более ограниченными. Я впустила сознание в физическое тело и начала слышать ритмичное жужжание насоса, который подавал жидкость в мой резервуар. Доктор Родес говорил мне, что это самый тихий насос из всех доступных, но, на мой взгляд, он был достаточно шумным, я ощущала его вибрации костным мозгом.

Сейчас я плаваю в маленьком море. Вода, поддерживающая мое тело, насыщена сульфатом магния и в пять раз выше по плотности, чем морская вода. По температуре она точно соответствовала температуре моего тела. Через внутривенную капельницу в мое тело поступали все питательные вещества, моча выводилась посредством катетера.

Я спала тут каждую ночь, а робот тем временем заряжался. Я могла при желании вылезти из сенсорного резервуара и сходить в гимнастический зал или в кафетерий, но обычно я никуда не ходила.

Я думала о человеке на берегу. Вспомнила, что Эван Коллинз просил меня рассказать о нем доктору Родесу. Иногда я быстро забываю разные вещи. Доктор Родес говорит, что у меня плохо развита кратковременная память. Но сейчас я вспомнила, что должна рассказать доктору Родесу об Эване Коллинзе и его сломанной ноге.

Я протянула руку, чтобы нажать на кнопку вызова сиделки. Пришлось преодолевать сопротивление воды, ощущение не из приятных. Потом я услышала дребезжание и лязг открываемого люка, который находился в одной из боковых стенок резервуара. Внутрь ворвался свет. Я сощурилась, а сиделка сняла с моей головы электроды.

Это была женщина с круглым лицом и темными волосами. Она что-то говорила мне.

— Ты меня помнишь, Анни? Меня зовут Кири. — Она улыбнулась, я кивнула в ответ, но улыбаться не стала. С меня и так уже было довольно, слишком много общения.

Сиделка помогла мне выбраться из резервуара, протянула полотенце и халат, но я продолжала молчать. Я знала, что она ждет, чтобы я завернулась в халат, но мне так этого не хотелось. Меня раздражало прикосновение к телу любого материала. С большой неохотой я все же надела халат. Босые ноги чувствовали прохладу бетонного пола.

Всегда, чтобы пообщаться с доктором Родесом, я возвращалась в свое физическое тело и всегда чувствовала себя при этом очень странно. Тело было тяжелым и неуклюжим, руки меня не слушались, так что даже надеть халат было довольно трудно. Кири дала мне стакан воды. Когда я выходила из резервуара, мне всегда хотелось пить.

На острове я была сильной. Мой робот мог мандибулами расщеплять кокосовые орехи, мог ходить по дну океана.

В физическом теле я была маленькой девочкой, худенькой двенадцатилётней девочкой. Моя мама была библиотекарем, папа — программистом. Он звал меня Маленький профессор. Я была частью программы, которую доктор Родес называл «терапевтическим вмешательством».

Мне больше нравилось находиться в роботе.

Из коридора донеслись голоса, люди смеялись и разговаривали друг с другом, кто-то шел по холлу. Обутые в кроссовки люди направлялись в кафетерий, в гимнастический зал, в спальные комнаты. Там они спят в настоящих кроватях. Все эти люди работают на горнодобывающую компанию «Атлантис». Они не являются частью экспериментальной программы. Все они обычные нейротипичные люди.

Кири провела меня по холлу.

— Мы идем не в ту сторону, — сказала я, когда мы свернули по коридору налево.

Кабинет доктора Родеса был направо.

— Сегодня мы идем в другой кабинет, — ответила она.

В этом другом кабинете на потолке жужжали лампы дневного света. Я видела, как они мигают. Когда-то папа говорил мне, что лампы дневного света мигают шестьдесят раз в секунду, потому что электрический ток шестьдесят раз в секунду меняет свое направление. Еще он сказал мне тогда, что большинство людей этого не замечает. Сам он замечал, но его это не раздражало.

А меня раздражало.

Я закрыла глаза, чтобы не видеть, как мигают лампы, но от шума никуда не деться. Лампы жужжат словно пчелы, словно надо мной проплывает стайка ярких рыбок, как тогда, когда я поднималась со дна океана.

Я слышала, как повернулась дверная ручка, а когда открыла глаза, передо мной стоял доктор Родес. Он был высоким мужчиной с коричневыми волосами, всегда в белом халате.

— Привет, Анни, — сказал он. — Рад тебя видеть.

— Я тоже, доктор Родес, — ответила я.

Доктор Родес научил меня, что на приветствие людей полагается отвечать так же. Он улыбнулся.

Я закрыла глаза и сказала ему с закрытыми глазами:

— Мне нужно вам кое-что сообщить. На берегу…

— Погоди, Анни, — прервал он. — Почему ты закрыла глаза?

— Мне не нравятся эти лампы, — ответила я. — Они мигают и жужжат.

— А если не закрывать глаза, как еще ты могла бы забыть про них? — спросил он.

Я начала раскачиваться, меня это всегда успокаивало и отвлекало от внешних раздражителей. Правой рукой я обхватила левый локоть и сжимала его в ритм раскачиваниям. Это тоже очень помогало.

— Хочешь, я выключу свет, Анни? — спросил он, и неожиданно ужасное жужжание прекратилось. В комнате стало совсем тихо, если не считать слабого шума кондиционера. Словно кто-то скребет малюсенькими коготками по камню.

— Открой глаза, Анни, — попросил доктор Родес.

Я открыла глаза. Свет в комнату проникал через открытую дверь из холла и еще через окно. Лампы в холле тоже мигали, но они были далеко и не так раздражали меня.

— Молодчина, — сказал доктор Родес. — Так что ты хотела мне рассказать?

Шум кондиционера усилился. Коготков стало больше, и все они скребли по камню. Это напоминало мне те ощущения, которые я испытывала от соприкосновения кожи с махровым халатом. Все кругом скребется, скребется, скребется. На секунду я забыла, что должна была сказать ему, я вся сосредоточилась на халате и своей коже, на шуме кондиционера.

Но забывать было нельзя. Я продолжала раскачиваться, а тем временем припоминала все подробности, которые могла рассказать доктору Родесу. Так трудно выбрать, что нужно говорить, что нет; все казалось мне важным, а шум кондиционера мешал сосредоточиться. Я вспомнила лодку мужчины, пробоину в ее корпусе, вспомнила самого мужчину, он лежал на песке и рассказывал мне о Золушке.

— Вы знаете сказку о Золушке? — спросила я у доктора Родеса. Я смотрела на руки и пыталась сосредоточиться.

— Да, Анни, знаю.

— Ну так вот, на моем острове…

— Ты можешь смотреть на меня, когда говоришь, Анни? — спросил доктор Родес. Говорил он тихо, из-за кондиционера я едва-едва слышала его.

— Я хотела сказать вам, что на моем острове… — сказала я громким голосом, чтобы он меня услышал наверняка, но не смотрела на него. Я вся сосредоточилась на том, что мне нужно сказать.

— Смотри на меня, Анни. Помни, ты должна вести себя адекватно.

Я посмотрела на него.

— Хорошо, — промолвил он. — Когда люди смотрят друг другу в глаза, это считается адекватным поведением.

Я смотрела на доктора Родеса, губы у него шевелились, и это настолько отвлекало меня, что я уже забыла о том, что должна сказать. Я снова перевела взгляд на свои руки, тут же вспомнила, что должна смотреть в глаза тому, с кем говорю, и поспешно взглянула на доктора Родеса.

— Ты умница, Анни, — похвалил он меня.

Хотя сам он не все время смотрел мне в глаза, постоянно переводил взгляд с одного предмета на другой — то смотрел на меня, то вверх или вниз, потом снова на меня. Брови у него тоже при этом двигались, мне трудно было смотреть на все это, но я знала, что он хочет, чтобы я смотрела на него. И хотя я не могла одновременно смотреть на него и думать, я все же делала так, как он требовал. Мне так хотелось снова оказаться в своем роботе, чтобы просто отключить визуальные рецепторы. Я даже пыталась расфокусировать взгляд, но все равно передо мной стояли его движущиеся брови.

Именно так нейротипичные люди разговаривают друг с другом. Они смотрят друг на друга, потом переводят взгляд на что-то другое. Если я буду неотрывно смотреть на доктора Родеса, он скажет мне, что это неприлично. Нейротипичные люди не пялятся друг на друга, они смотрят. Все это так сложно, словно танцуешь какой-то запутанный танец. Посмотри наверх, в сторону, улыбнись, моргни — все это для них очень существенно.

Но я этот танец не понимала. Я спрашивала маму, зачем люди смотрят друг на друга, но она не сумела мне этого объяснить. Она не смогла научить меня сложному танцу взглядов, которым пользовались нейротипичные люди. А доктор Родес хочет, чтобы я смотрела ему в глаза.

— Что ты хотела рассказать мне, Анни? — спросил доктор Родес.

Я забыла, я следила за тем, как шевелились его губы, как двигались глаза.

— В последний раз ты рассказывала мне о крабах на берегу, — сказал он. — На берегу еще есть крабы?

— Да. — Я продолжала раскачиваться и думала о том, чтобы смотреть доктору в глаза.

— Можешь рассказать мне о крабах и смотреть при этом прямо на меня? — спросил доктор Родес.

Я попыталась. Мне удалось рассказать ему, что у некоторых крабов была одна большая красная клешня, которой они беспрестанно размахивали.

Доктор Родес пояснил мне, что это крабы-скрипачи, что у самцов крабов имеется большая красная клешня, с помощью которой они подзывают самок и отпугивают других самцов. Еще он рассказал, что изучал в университете биологию и много занимался именно крабами, а уж только потом стал детским неврологом.

Он расспрашивал меня о крабах, а я старалась на все ответить, хотя мне очень мешал шум кондиционера и то, что приходилось смотреть на подвижное лицо доктора.

Наконец он сказал, что мне пора идти в гимнастический зал, наша встреча закончена. В течение сорока пяти минут я занималась на тренажере, потом сорок пять минут плавала в бассейне, а затем вернулась в свой резервуар и проспала там всю ночь.

Доктор Родес

Ее отвлекали лампы на потолке. Он совсем позабыл о них. Обычно он встречался с Анни в своем кабинете, там секретарь заменил потолочные лампы дневного света на напольные лампы накаливания. Они давали более теплый, уютный свет. Но сегодня в его кабинете чинили кондиционер, и ему пришлось перенести встречу с Анни в один из конференц-залов компании «Атлантис».

И все же он считал, что его оплошность помогла ему в данном случае кое-чему научить Анни. Он дал ей возможность ясно высказать то, что она чувствовала.

Ему казалось, что проект идет успешно. В течение последующего месяца он проведет оценку того, как время, проведенное Анни в одиночестве в теле робота, сказалось на ее способности взаимодействовать с людьми, находясь в собственном физическом теле. Он был доволен тем, что Эрик Вестерман, президент компании «Атлантис», предоставил ему возможность изучить терапевтический потенциал телеприсутствия.

Жаль, что шторм уничтожил камеры, с помощью которых он обычно наблюдал за всеми действиями Анни на острове. Он уже подал две заявки на ремонт камер ответственному за оборудование на острове, но пока не получил никакого ответа. Но даже такой пробел данных не помешает дальнейшему ходу эксперимента. Гораздо важнее учет изменений в поведении Анни во время их терапевтических встреч. Сегодняшняя встреча была, несомненно, успешной.

Робот

Я снова в своем роботе и поэтому очень счастлива. Я открыла глаза с первыми лучами тропического солнца и вышла из домика подзарядки. Только увидев на берегу Эвана Коллинза, я поняла, что забыла рассказать о нем доктору Родесу. Я честно пыталась, но у меня ничего не получилось.

Мужчина спал, положив голову на свой оранжевый спасательный жилет. Выглядел он неважно. Пораненная щека раздулась и покраснела. Все тело было покрыто красными пятнами, это его покусали песочные блошки. Он расчесал укусы до крови. Во сне он обхватил себя руками, словно пытался согреться, но все равно дрожал от холода.

Бутыли с водой, которые я принесла ему из лодки, лежали пустые на песке. Я принесла ему кокос, проделала отверстия в скорлупе своими мандибулами. Так ему хоть будет что попить.

А потом отправилась работать, сортировать свои камни. Но я не переставала думать о мужчине. Мысли о нем настолько поглотили меня, что на обратном пути на остров я даже забыла взять камень для крабов.

Когда я вернулась, он глазами сидел в тени под пальмой. Глаза его были открыты и под ними залегли темные круги.

— Анни, — сказал он хриплым голосом. — Я очень хочу пить. Мне нужна вода.

Я взглянула на пустые бутыли на песке и ответила:

— С лодки я принесла все.

— А на острове есть пресная вода? — задыхаясь, спросил он.

— Нет. — Роботу пресная вода не нужна. — Хочешь кокос?

— Ладно. Давай кокос.

Я не сразу нашла кокос, пришлось поискать. Все, что лежали поблизости, он уже выпил. Но я все же нашла кокос, принесла его мужчине и проделала отверстия в скорлупе. Он жадно выпил содержимое.

— Что сказал доктор Родес? — спросил он, закончив пить.

— Он сказал, что при разговоре полагается смотреть в глаза человеку, с которым разговариваешь. Это считается адекватным поведением.

— А насчет меня он что-нибудь говорил?

— Нет, — ответила я. Доктор Родес учил меня распознавать выражения лиц. Сейчас уголки рта у Эвана Коллинза опустились вниз, глаза были полузакрыты. Выглядел он совсем несчастным. И я спросила: — Хочешь еще кокос?

Человек

Эван Коллинз смотрел, как огромный таракан идет за кокосом по направлению к пальмам. Он с огромным трудом удержался, чтобы не наорать на таракана.

После обезболивающих таблеток он чувствовал себя как с похмелья. Его тошнило и очень хотелось пить, просто ужас как хотелось пить. Он знал, что ему нужна вода, много воды. Он еще ни разу не мочился с тех пор, как открыл глаза на этом острове, а это означало, что организм сильно обезвожен. Дегидратация — это верная смерть.

Но всего понемногу. Чтобы выжить, ему надо пить, еще нужно, чтобы его увезли отсюда. А для этого в первую очередь необходимо понять таракана Анни и доктора Родеса.

Таракан бросил на песок рядом с ним кокос с аккуратными дырочками в скорлупе.

— Спасибо, — осторожно поблагодарил Эван. Кокосовое молоко помогало немного утолить жажду, но его было недостаточно. — Спасибо, что носишь мне кокосы.

— Мама говорит, что надо помогать людям, — ответил таракан.

— Мне очень хочется пить, — сказал Эван. — Если я не напьюсь вдоволь воды, то умру. И еще нужно, чтобы врач осмотрел мою ногу, иначе я тоже умру.

Таракан молча смотрел на него своими блестящими глазами.

— Хотел бы я увидеть, какая ты на самом деле, — промолвил Эван.

Если бы только он мог видеть ее лицо, то сумел бы догадаться, о чем она думает.

Таракан отступил на шаг назад. Своеобразный язык движений и жестов, который Эван сразу понял.

— Ясно, ты не хочешь встречаться со мной в физическом теле. Ладно, я понимаю. Это вполне нормально.

— Я не такая, как все, не нормальная, — сказал таракан.

Говорил таракан, как обычно, механическим, бесстрастным голосом. И Эван поэтому не мог определить, как сама Анни относится к тому, что ее считают ненормальной. Придется идти вперед наугад. Он решил рискнуть и спросил:

— Что значит «не такая, как все»?

Таракан молчал.

— Думаю, ты умнее многих других. — Комплимент никогда не помешает.

— Папа зовет меня Маленьким профессором.

— Хорошо быть умной, — заметил Эван.

— Быть умной постоянно считается неадекватным поведением, — ответил таракан.

Чуть раньше она говорила, что смотреть в глаза человеку, с которым разговариваешь, считается адекватным поведением. Слишком уж Анни волнует, что считается адекватным, что нет. Возможно, и спасатели не считаются адекватными.

— Откуда ты знаешь, что быть умной неадекватно? — спросил он.

— Так говорил мне доктор Родес, — ответил таракан. — Неадекватно.

Эван почувствовал, что у него опять начала кружиться голова и поднялась температура. Он осторожно спросил:

— А быть неадекватным нехорошо?

— Да, — ответил таракан.

— Всегда нехорошо?

— Расскажи мне сказку, — попросил таракан.

«Слишком много вопросов», — понял Эван. Он увлекся. Она ведь не любит, когда ей задают вопросы.

— Хорошо, — ответил он. — Но сначала можно еще один кокос?

Таракан отправился по песку за кокосом. Вернулся он нескоро. Эван с удовольствием тянул кокосовое молоко, но все пить сразу не стал — нужно кое-что оставить на потом.

— Ты сказала доктору Родесу, что у меня сломана нога? — спросил он у таракана.

Таракан отступил на шаг назад.

— Расскажи мне сказку.

Эван на секунду прикрыл глаза. Все, больше вопросов задавать нельзя. Надо рассказывать сказку.

— Давным-давно жил-был мальчик по имени Джек. Жил он с матерью, отец у них умер. Были они так бедны, что мать Джека отправила его на базар, чтобы он обменял корову, которая давала им молоко, на еду.

Робот

Он начал рассказывать сказку — хорошо. Я теперь могу спокойно слушать его рассказ и забыть обо всех его вопросах.

— Давным-давно…

Настоящая сказка. Мальчик по имени Джек выменял корову на пригоршню бобов, мать очень рассердилась, хотя старик, который отдал бобы Джеку, и сказал, что они волшебные. Мать Джека не послушала мальчика и выбросила бобы в окно.

Мать Джека была обыкновенной нейротипичной женщиной. Так мне кажется. А вот Джек — нет. Наверное, у нейротипичных людей должно было быть какое-то правило (о существовании которого Джек не догадывался), запрещающее обменивать корову на пригоршню бобов. Я постаралась это запомнить: если у меня когда-нибудь появится корова, будет неадекватно менять ее на бобы.

На следующий день из волшебных бобов выросло огромное растение. Джек тут же забрался по нему на самый верх, не спросив разрешения у матери. Так делать нельзя. Доктор Родес говорит, что я всегда должна спрашивать разрешение у мамы.

Джек нашел замок, в котором жил великан. Когда тот вернулся домой, старуха, жившая в замке, спрятала Джека в печи.

Я не понимала, почему она это сделала, но я многого не понимаю в сказках нейротипичных людей. Может, старуха просто хотела помочь. Так или иначе, великан спокойно зашел в замок и достал огромный мешок золота. Потом он заснул, а Джек украл золото. Такое поведение не может считаться адекватным. Доктор Родес говорит, что нужно делиться с другими людьми, но даже когда тебе что-то предлагают, нехорошо сразу брать все. А великан ничего Джеку не предлагал.

Джек спустился вниз по своему бобу и вернулся домой. А потом снова забрался наверх и украл у великана гусыню, которая откладывала золотые яйца. И в третий раз он забрался наверх и украл арфу великана.

Я была уверена, что Джек не нейротипичный мальчик. Он все время делал то, что считалось неадекватным, постоянно возвращался в замок великана, то есть можно было говорить о персеверации его действий.

Когда Джек пытался улизнуть с арфой, та издала громкий звук. Великан пустился в погоню за Джеком, вниз по бобовому стеблю, но Джек перерубил стебель, великан упал и разбился насмерть. Не знаю, можно ли считать это адекватным поведением или нет. Великан хотел убить Джека, и все равно я не уверена, правильно ли поступил сам Джек, когда перерубил стебель.

Но вот и сказке конец. Мужчина сказал, что хочет пить, и я пошла за новым кокосом. Потребовалось много времени, чтобы найти его, но в конце концов я принесла ему кокос. И сказала:

— Джек вел себя неадекватно. Ему не следовало делать то, что он делал. — Я знала, что доктор Родес ни за что не одобрил бы поведение Джека.

— А мне нравится Джек, — ответил мужчина. — Он сумел защитить и себя и свою мать.

Я обдумала его слова. Эта сказка мне понравилась больше, чем сказка о Золушке. Золушка была очень хорошей, всем помогала, но фея-крестная сделала так, что она поехала на бал, а потом ей пришлось выйти замуж за принца, хотя уж лучше бы она осталась в спокойной, тихой кухне. Она была наказана за то, что стала играть по правилам нейротипичных людей. Ну конечно, если она сама была нейротипичной, это нельзя считать наказанием, но я уверена, что она была такой же, как и я.

Джек нарушал многие правила нейротипичных людей. Сначала он обменял корову на бобы; потом без разрешения матери взобрался на бобовый стебель; потом украл у великана разные вещи. Но ему не нужно было ехать на бал и жениться на ком бы то ни было, он в конце возвращается в маленькую комнатку своего небольшого дома.

Я продолжала думать, но отвернулась. Пора поговорить с доктором Родесом.

— Анни, — сказал мужчина. — Скажи обо мне доктору Родесу. Скажи ему, что мне нужна помощь.

Доктор Родес

— На моем острове человек, — сказала Анни.

— Человек, — повторил доктор Родес. — Великолепно. — Он улыбнулся. Он уже отправил три электронных письма специалисту, возглавлявшему подводные буровые разработки на островах Кука. Он просил его починить камеры на острове Анни. Но ответа так и не получил, а раз Анни говорит о появлении на острове человека, значит, кого-то наконец прислали. — Он приведет в порядок камеры, — пояснил доктор Родес.

Он видел, что новый человек сильно подействовал на Анни, и не в лучшую сторону. На ее острове появился незнакомец, ее это, естественно, взволновало и напугало. Надо ее успокоить, и доктор Родес сказал:

— Он недолго пробудет на острове.

— Ему нужна помощь, — продолжала Анни. — Я пыталась сделать, что могла.

— Хорошо, — уверенно продолжал доктор Родес. — Он починит камеры и уплывет. Ты не должна помогать ему.

— Он говорит, что ему нужна помощь, — настаивала Анни. — Зовут его Эван Коллинз. Ему нужна помощь. — Она все время моргала. Так сильно ее расстроило появление на острове рабочего.

Доктор Родес очень рассердился, что этот рабочий вообще заговорил с Анни, сказал ей, что ему требуется помощь. Доктор Родес попробовал представить себе этого человека — эдакий средней руки работяга, не может даже камеру без проблем починить. Наверняка еще и ленивый.

— Не беспокойся за него, — твердо сказал он. — Это не твоя забота.

— Ему нужна помощь, — громким голосом настаивала девочка. — Он говорит, что ему нужна помощь.

— Я же сказал, не волнуйся за него.

— Но он…

— Анни, — так же твердо прервал ее доктор Родес, — ты ведь знаешь, что кричать во время разговора нельзя.

Анни нечего было ответить.

Помнишь, когда мы подписывали контракт на проект, о чем мы договорились? Ты обещала слушаться меня и делать все, что я скажу. Если ты не сможешь следовать моим указаниям, нам придется приостановить проект. Это ты помнишь?

— Помню, — тихо ответила она.

— Этот человек не твоя забота. Он починит камеры и уедет. У нас своя работа. Сегодня попробуем узнавать мысли людей по выражению их лиц.

Робот

Я вернулась в свой резервуар. Проспала ночь и вот на рассвете снова очутилась на своем острове, в своем роботе. Я вышла на берег, на котором спал человек по имени Эван Коллинз.

Этот человек не моя забота. Так сказал доктор Родес.

Бутыли были пусты. Кокосов тоже больше не было, я это знала. Накануне мне целый час пришлось искать последний кокос.

Мужчина дышал поверхностно, неровно. Вокруг глаз были темные круги, все тело у него было покрыто укусами песчаных блошек. Некоторые укусы покраснели и гноились. Глубокую рану на ноге покрывали черные струпья, они растрескались и привлекали во множестве мух, которые с удовольствием сосали жидкость, выделяющуюся из трещин.

— Эван Коллинз, — позвала я.

Он не открыл глаза.

— Доктор Родес говорит, что вы должны починить камеры, — продолжала я. — А потом уедете.

Эван Коллинз не шевелился.

Он не моя забота. Я пошла в сторону океана. У меня много работы.

Но у кромки воды я остановилась. А потом повернула назад к Эвану Коллинзу.

— Расскажи мне сказку, — попросила я его.

Он не двигался.

Я вернулась к домику подзарядки, вошла внутрь, отключила робота и открыла глаза уже в своем резервуаре; нажала на кнопку вызова сиделки и принялась ждать. Раздались шум и лязг открываемого люка, и я сощурила глаза от яркого света.

Когда люк открылся, я села и уставилась на Кири.

— Что-то случилось? — спросила она. — С тобой все в порядке, Анни?

— Нет. — Я говорила громко, чтобы шум насосов не заглушил мой голос. — На берегу мужчина. Это неправильно. Лицо у него покраснело, а местами почернело, его кусают песчаные блошки. Это неправильно. Он лежит на моем берегу, и у него сломана нога. Ему нужен доктор. Это неправильно.

— Мужчина на берегу, — повторила Кири и нахмурилась.

По карточкам выражений лиц, которые демонстрировал мне доктор Родес, я догадалась, что она расстроена. Так и должно быть. Я тоже расстроена.

— Мужчина на моем острове, — снова повторила я. — Это неправильно. Я старалась помогать ему. Я помогаю крабам. Но кокосов больше нет. Мужчина говорит, что ему нужна помощь. Медицинская помощь. И еще вода. — Я закрыла глаза от яркого света и принялась раскачиваться.

Думала я о мужчине. Представила мысленную диаграмму, на которой были нарисованы все, кто так или иначе участвовал в этой истории. Вот Эван Коллинз, вот доктор Родес и я. Между нами прочерчены линии, получается треугольник. Потом я добавила на диаграмму имя Кири и начертила еще несколько линий. Кири, мужчина и я составили еще один треугольник. Доктор Родес оказался в стороне.

— Как мужчина попал на твой остров? — спросила Кири.

— У него есть лодка, но она затонула, — ответила я. — Мимо нее плавают рыбы. — Я хорошо помню лодку, зажатую между коралловыми рифами. — У лодки пробоина. Она вышла из строя.

— Я позову доктора Родеса, — сказала Кири.

— Нет, — ответила я. — Доктор Родес не… — Я замолчала, не зная, что сказать. — Надо сообщить кому-то другому, — прибавила я слишком громким голосом.

Но какая разница. Мне двенадцать лет, а я могу мандибулами открывать кокосы, могу ползать по дну океана и находить золотые прожилки в камнях.

Доктор Родес сказал бы сейчас, что кричать нельзя, это считается неадекватным. Но мне это кажется вполне адекватным. На моем острове лежит мужчина по имени Эван Коллинз, вполне уместно кричать по этому поводу.

— На острове мужчина, — прокричала я. — Его зовут Эван Коллинз. Он на моем острове. У меня больше нет кокосов для Эвана Коллинза. Ему нужна вода. Ему нужна помощь.

— Эван Коллинз, — повторила Кири. — Понимаю.

— Он рассказал мне сказку о Золушке и еще о Джеке и бобовом зернышке. Зовут его Эван Коллинз, а на левой щеке у него шестнадцать укусов песчаных блох. У него сломана нога. Лодка его затонула.

Я почувствовала, как Кири положила руку мне на плечо.

— Я расскажу все своему дяде, — сказала она. — Дяде Марсу.

Мне не понравилось прикосновение руки Кири. Мне не нравился яркий свет ламп. Я снова легла в свой резервуар.

— Скажешь дяде Марсу, — согласилась я, — А я вернусь в своего робота.

Когда я вернулась на остров, солнце стояло высоко в небе. Я вышла из домика подзарядки и пошла по берегу. Единственным тактильным ощущением было давление почвы под ногами робота. Не сильное, но достаточное, чтобы я поняла, что стою на земле. Достаточное, чтобы чувствовать себя уверенной, не больше.

Эван Коллинз все так же лежал не песке и спал. Он еще дышал.

Теперь Кири расскажет дяде Марсу об Эване Коллинзе. Я вспомнила свою диаграмму взаимоотношений, там был треугольник, в вершинах которого стояли Кири, Эван Коллинз и я. Теперь я добавила на диаграмму имя дяди Марса и провела линии между ним, Кири и Эваном Коллинзом. Получился еще один треугольник. Вместе первый и второй треугольники образовали шестиугольник. Получился красивый узор. Шестиугольник напоминал камень, а камни я люблю.

Я оставила Эвана Коллинза на берегу и пошла на глубину. Когда вода сомкнулась у меня над головой, я с облегчением вздохнула. Весь день я собирала камни около гидротермальной трубы.

Матарека Варади

Полное имя дяди Кири было Матарека Варади, но все звали его Марсом. Он был начальником дальней буровой станции на островах Кука, являвшейся подразделением компании «Атлантис». Он был влиятельным и уважаемым человеком, большой человек — большая личность. Он знал всех, и все знали его.

Это он устроил Кири на работу в калифорнийский штаб компании «Атлантис». Кири была хорошей девушкой. Она усердно училась, чтобы стать медсестрой и очень хотела на время поехать пожить в Соединенные Штаты. Примерно тогда же, когда Кири заикнулась об этом Марсу, ему было дано поручение из калифорнийского офиса забросить одного из роботов на отработанную буровую — там собирались проводить какой-то эксперимент. Наблюдать за роботом должен был простой, неквалифицированный оператор. Они, наверное, с ума спятили — Марс поспрашивал у людей и выяснил, что идея проекта принадлежит Эрику Вестерману, президенту компании. Отец Вестермана был основателем компании «Атлантис»; те, кто давно работал в компании, были не слишком высокого мнения о нем.

Если Эрик Вестерман захотел рисковать дорогостоящим роботом в каком-то сумасшедшем эксперименте, Марс никак не мог его остановить. Но через двоюродного брата, работавшего в отделе персонала компании, Марсу удалось узнать, что на проект нужна и медсестра-сиделка, которая будет присматривать за неквалифицированным оператором.

И Марс решился. Он предложил отделу персонала взять на работу сиделкой Кири, тогда он не будет чинить препятствий относительно использования в эксперименте дорогостоящего робота. Конечно, Марс уточнил, что он не берет на себя ответственность за возможные убытки компании со стороны неопытного оператора — будь то поломки самого робота или какого-либо другого оборудования. И все шло отлично до тех пор, пока Марс не получил электронное письмо от Кири.

Марс знал, что Кири благоразумная и умная девушка. Поэтому когда от нее пришло срочное сообщение, он сразу обратил на него должное внимание. Кири писала, что неквалифицированный оператор, задействованный в проекте (звали ее Анни), рассказала Кири о присутствии на отдаленном острове человека по имени Эван Коллинз. Мужчина нуждался в медицинской помощи, и Кири сильно волновалась.

Стоял прекрасный день, на небе ни облачка. Марсу надо было проверить ход работ на безымянном атолле недалеко от островка, на котором работал оператор Кири. Кроме того, на острове необходимо было починить камеры наблюдения, он уже получил три электронные заявки из штаба. Руководил экспериментальным проектом человек по имени доктор Родес; это он писал заявки, в которых жаловался, что без камер не может наблюдать за тем, что происходит на острове. Марс принципиально игнорировал заявки. Он не знал этого доктора Родеса. Кири как-то упомянула, что он человек неприветливый, и Марс решил, что ради какого-то там доктора Родеса он не будет из кожи вон лезть.

Но сейчас Кири была встревожена. И день для полета выдался что надо. Лететь предстояло на поплавковом гидросамолете. Марс считал большим преимуществом работы в компании «Атлантис» именно то, что мог сам управлять гидросамолетом.

Марс вызвал своих помощников и сообщил им, что они полетят на остров, где нужно будет починить камеры наблюдения, а заодно проверят, как там идут дела у неквалифицированного оператора.

Пролетая над островом, Марс заметил в воде затонувшую лодку. Он выругался про себя и повел гидросамолет на посадку. Помощники надули резиновую шлюпку. Эвана Коллинза они нашли в тени пальм, вокруг валялись пустые бутыли из-под воды и расколотые кокосовые орехи. Мужчина бредил от жажды, но когда его хорошенько встряхнули, пришел в сознание и смог пить самостоятельно. Судя по внешнему виду, он пробыл на острове несколько дней.

Они обернули ему голову и запястья влажными тряпками, высыпали упаковку порошка-электролита в бутыль с водой и поддерживали его в сидячем положении, пока он пил. Заодно проверили шину на сломанной ноге. Пульс у мужчины был слабым и учащенным, он постоянно терял сознание.

Помощники Марса понесли мужчину к шлюпке, и в это время из воды появился робот. В мандибулах он сжимал камень. Робот подошел к Марсу, но смотрел не отрываясь на Эвана Коллинза.

— Почему сразу не сообщили об этом человеке? — спросил Марс. — Он здесь уже несколько дней.

Робот выронил камень к ногам Марса.

— Я говорила доктору Родесу. А он сказал, что человек приехал, чтобы чинить камеры.

— Доктор Родес набитый идиот, — ответил Марс. — Некомпетентный дурак.

— Потом я сказала Кири, — продолжал робот. — А она передала дяде Марсу.

— Дядя Марс это я. Марс Варади, — Марс внимательно осмотрел робота. Интересно, как выглядит оператор?

Робот

Эван Коллинз лежал на дне резиновой шлюпки. Сейчас его увезут, и я снова смогу наблюдать за крабами.

Двое других мужчин толкали шлюпку в воду, а дядя Марс внимательно разглядывал меня. Он наклонился и поднял камень, который я выронила на песок.

— Что это? — спросил он. — Человек умирает от жажды, а ты несешь ему камень?

— Камень для крабов, — ответила я. — Я приносила Эвану Коллинзу кокосы, но они кончились. Еще я принесла ему с лодки все бутыли с водой. Я старалась, как могла.

Дядя Марс пристально изучил камень, потом спросил:

— Где ты его взяла?

— У трубы, — ответила я.

Мужчины криками звали Марса в лодку. Он еще раз взглянул на меня, потом на камень и сказал:

— Я еще вернусь, и мы поговорим об этом. — И направился в шлюпку.

Я смотрела, как поднимался в воздух гидросамолет. Прибрала берег под пальмами, где лежал мужчина, аккуратно сложила скорлупу от кокосовых орехов в одну кучку, все бутыли из-под воды в другую. Теперь все выглядело опрятно. И мне было приятно.

Матарека Варади

Марс посадил гидросамолет с подветренной стороны острова Анни и вытащил резиновую шлюпку. Утром он получил электронное письмо от Кири, в котором говорилось, что экспериментальный проект доктора Родеса сворачивается. Эван Коллинз выжил, но доктору пришлось давать объяснения, почему он так и не сообщил куда следует о том, что на острове появился человек. Высшее начальство просмотрело видеозаписи встреч доктора Родеса с Анни, когда она пыталась сказать доктору о мужчине и о том, что ему нужна помощь.

«Мне жаль Анни, — писала Кири. — Она странная девочка, но у нее доброе сердце. Сегодня доктор Родес сообщит ей об окончании проекта, к концу недели они должны освободить остров. Мне кажется, что для Анни это будет настоящим ударом».

Марс вытащил шлюпку на берег, подальше от океанских волн. Робота он заметил рядом с рощей мангровых деревьев. По пути Марс увидел камни, которые лежали на песке рядом с крабовыми норками. Такие же, как тот, что он взял с собой, когда увозил отсюда Эвана Коллинза.

— Привет, Анни, — сказал он.

— Привет, дядя Марс, — бесстрастным голосом ответил робот.

Марс сел на песок рядом с роботом.

— Знаешь, я проверил тот камень, который ты вынесла с глубины, — продолжал он. — В нем очень высокое содержание золотой руды.

— Да, — согласился робот.

— Ты, кажется, немало их принесла, — кивнул в сторону крабовых нор Марс.

— Да, — ответил робот. — Я носила их специально для крабов. Я стараюсь, как могу.

— Можешь показать мне точное место, где ты берешь эти камни? — спросил Марс.

— Да, — ответил робот.

— Мы считали, что жилы вокруг острова исчерпаны, — заметил Марс. — Мои лучшие операторы разработали тут лучшую золотую жилу, потом обследовали все океанское дно вокруг в поисках новых жил, но ничего не нашли. А тебе, кажется, это удалось. Как так?

— Мне нравятся камни, — ответил робот.

— Не сомневаюсь, — кивнул Марс. — Согласишься работать У меня?

— А я смогу заниматься камнями? — спросил робот.

— Именно в этом и будет заключаться твоя работа, — ответил Марс.

— И робот останется моим? — спросил робот.

— Конечно.

— Это мне нравится, — ответил робот.

Естественно, нужно было кое-что уладить. Кири поговорила с родителями Анни, более или менее объяснила им все, что произошло, рассказала, почему Марс предложил Анни остаться. Потом Кири пришлось подыскать подходящего психотерапевта, который готов был через день встречаться с Анни. Марс взял на себя всю официальную сторону — детские организации, комиссии по контролю за использованием детского труда, начальство компании. Но Марс был неординарным человеком, и у него было много друзей, в том числе и двоюродный брат в отделе персонала компании «Атлантис» и племянница, которой Анни доверяла так, как, пожалуй, еще не доверяла никому в своей обычной жизни. И в результате все удалось уладить.

Робот

Начинался прилив. Я неподвижно стояла на берегу и наблюдала за крабами.

Вот из норы выбрался большой краб и уставился на меня. У него были блестящие черные лапки и ярко-красный щиток, маленькая черная клешня и огромная красная; ее он поднял прямо перед собой и помахал мне. Я не шевелилась, тогда краб повернулся к морю.

Теперь из норок вылезали и другие крабы. Каждый сначала смотрел на меня, потом на других крабов и размахивал большой красной клешней в сторону остальных самцов. Один краб подошел к норе другого, они долго размахивали друг перед другом своими огромными клешнями, пока наконец первый не ретировался.

Затем появилась первая самка, и самцы активизировались. Все размахивали клешнями, а самка наблюдала за ними. Она уставилась на одного самца, тот подбежал к ней, потом вернулся к своей норке, не переставая при этим размахивать клешней.

Самка последовала за ним, секунду помедлила у входа в нору и вошла внутрь. Самец опрометью бросился вслед за ней. Я смотрела, как он выталкивает изнутри мокрый песок — еще секунда, и вход в нору закрыт. Самец больше никого не хотел пускать.

Остальные самцы призывали других самок. Все они следовали каким-то таинственным правилам поведения, которые были известны только им.

Мне нравилось наблюдать за крабами. Я не понимала их, но была рада помогать, например, приносить камни.

Я подумала о дяде Марсе и о Кири, о маме и папе, о докторе Родесе. Кири всегда объясняла мне, что происходит вокруг, а я при этом рисовала в уме мысленные диаграммы. Кири поговорила с моими родителями (треугольник с Кири, мамой и папой в вершинах, я в стороне, но между мной и Кири жирная линия). Дядя Марс поговорил со мной, а потом с Кири. Еще один треугольник. Доктор Родес остался сам по себе, никаких линий, соединяющих его с кем бы то ни было. Крабы соединены со мной. И Эван Коллинз тоже.

Я вспомнила сказку про Золушку. Наверное, я похожа на фею. Отправила Эвана Коллинза на бал вместе с другими нейротипичными людьми, и теперь он заживет счастливо.

Мне нравились сказки. Мне нравились камни. Я буду собирать камни для горнодобывающей компании «Атлантис» и для дяди Марса. Буду приносить камни крабам, а они будут продолжать общаться друг с другом при помощи жестов, которых я не понимаю. И я тоже заживу счастливо, одна-одинешенька на своем острове.