40. Красный дождь

КА ВВОДИТ ОДНОПАРТИЙНУЮ СИСТЕМУ

Объявив о ликвидации всех других политических объединений, ГИД КА Рэнсом Стоунфеллоу-второй призвал сегодня всех граждан как можно скорее вступить в Тотальнокапитали-таристическую партию. Стоунфеллоу привел перечень многочисленных поощрений членам партии, включая предпочтение при приеме на работу в правительственные и общественные учреждения, скидки на хозяйственные товары и назначение помощников по дому в соответствии с «Двусторонним договором о протезоносных слугах».

И наступил февраль, а с ним ледяные грозы…

Красный туман сменился красным дождем: дождь шел, и шел, и шел, словно небеса истекали кровью.

Бадди опять думал об отце. Он ненавидит своего отца… Он любит своего отца… Черт, он же никогда не знал отца, не имел ни малейшего представления, кто он такой. Вот и все, что он может сказать о своем отце. А теперь он должен его отыскать.

И еще Бадди думал о Ронде, как он думал о Ронде всегда: он любит Ронду но она принадлежит другому.

Он уже соскучился по ним по всем. Он соскучился по Баттерфляй. Он даже по Алефу соскучился.

Что же такое жизнь, в конце концов?

Бадди забрался в старый «Форд Аппалузу», доверчиво одолженный ему Эдди-Чучелом для осуществления целей этого таинственного предприятия. На сиденье рядом с собой он бросил свой старый рюкзак. Если необходимо ехать, он поедет. Езда поможет ему изгнать из своей души страсть, отчаяние и тьму, километры пути высосут все это из него, словно яд из раны.

Он ехал, а дождь и туман сгущались вокруг него: туман окутал все вокруг темно-красным покровом, словно все предметы на земле вдруг стали живыми, пульсирующими сердцами, из которых начала сочиться кровь. Вот в чем главная проблема западной цивилизации, думал Бадди. Мы смотрим на мир и его предметы как на мертвые объекты, мы поступаем с ними, как нам заблагорассудится, а ведь фактически во всем, до самого маленького камешка, до осколка стекла, пульсирует жизнь.

Жизнь, которая в данный момент вроде бы не включала его в себя.

Бадди хотелось вернуть все назад, к самому началу, и все начать заново. Ну и что, если правительство навсегда искривило время? Может быть, новый вариант времени будет лучше? Возможно, как утверждают исследователи, наша жизнь когда-нибудь будет развиваться от конца к началу. И если бы можно было прокручивать историю нашей жизни назад, мы смогли бы оставить ее впереди. Мы стали бы прокручивать кинопленку собственной жизни с конца к началу: умершие восставали бы из гробов и постепенно заново обретали силы и жизненные соки; кровь снова прилила бы к их щекам, зубы вернулись бы в пустые десны, сексуальный аппарат снова принял бы строевую стойку. Зрению возвратилась бы ясность, а слуху – острота…

Пожалуй, если бы можно было прокрутить историю своей жизни назад, мы смогли бы убежать от смерти.

Бадди ехал на север; дождь усиливался, температура падала до тех пор, пока влага, окутавшая все вокруг, не начала замерзать. Тонкая пленка льда покрыла каждый стебель, все листья и ветви деревьев и – самое опасное – мосты, так что машины, легковые и грузовые, если только их водители не проявляли особой осторожности, начинали крутиться на мосту, как хоккейная шайба, будто их колеса совершенно утратили всякую связь с его поверхностью.

Он ехал через горы, в сельскую местность. Голые ветви тополей чертили небо, каждый прутик – в прозрачной стеклянной оболочке, узловатые руки суков указывали все направления сразу. Повсюду, где бы он ни ехал, блестели льдинки, острые и сверкающие, словно алмазы. Ледяной мир, думал Бадди.

Он ехал и ехал, мечтая о том, как бы найти выход; но кто-то пристегнул купол неба к горизонту со всех сторон, и казалось, что выхода нет.

Бадди ехал через горы на север и наконец выехал на высокую безлесную равнину, окруженную горами, – равнину совершенной белизны, одетую снегом; белизна простиралась, насколько хватало глаз, и доходила до дальних горных пиков. Они тянулись к небу плотными, неровными рядами, вздымая вверх истерзанные хребты, острые и иззубренные, словно ножи; между ними открывались темные каньоны, будто врата в непознанные миры. Это была вселенная белизны, нарушаемой лишь перекрещивающимися линиями заборов и змеиными извивами темных, далеко протянувшихся дорог. Вдали вершины отполированной льдом столовой горы сияли в лучах низкого солнца, как золотые города. Поверхность шоссе здесь была испещрена черными волнистыми полосами, словно письменами языка, похожего на арабский: это трещины в дорожном покрытии, рожденные сменой жары и холода, были залатаны более темным асфальтом. Они разворачивались перед ветровым стеклом и уходили под колеса, будто слова, начертанные на пергаменте, будто Бадди ехал по бесконечно разворачивающемуся свитку величайшего текста в мире, но был неспособен его расшифровать.

Вопреки его воле, пока он смотрел на этот пейзаж, в нем стало нарастать чувство, похожее на изумление. Он ощущал в сердце удивительный подъем, хотя какая-то часть его существа продолжала этому сопротивляться. Солнце уже село, и на горизонте, меж нахмуренных бровей облаков, загорались краски; вот и сами облака стали набирать цвет и принимать отчетливые формы. Он разглядел огромного розового буревестника, парящего над равниной: омывающая птицу голубизна отделяла ее от такого же огромного кролика, чьи расцвеченные розовым, оранжевым и желтым уши откидывались назад, бледнея вместе с угасающим светом. Он увидел, как между горными пиками вздымаются розовые и оранжевые фигуры драконов. А потом пала ночь, и первые звезды стали появляться на небе, и свет утекал сквозь эти булавочные проколы в ткани ночи.

Все было так ново, будто создавалось в этот самый момент специально для него.

Может быть, думал Бадди, ему все-таки удастся со временем научиться расшифровывать этот величайший в мире текст.

Часы шли, и перед глазами у Бадди все начинало расплываться. Маленькая машина Эдди с вдавленными в корпус крыльями вздрагивала каждый раз, когда мимо проносились тяжелые грузовики, создававшие свои собственные, отдельные воздушные вихри. Их хвостовые огни, с висящими под ними прямоугольными, похожими на передние зубы брызговиками, сливались в один красный ухмыляющийся рот, готовый раскрыться, чтобы поглотить его целиком. Яркие фары приближавшихся машин тоже расплывались и сливались воедино, словно звездные взрывы, словно навстречу ему мчалась сверхновая.

Надо остановиться, подумал он.

Но остановиться он не мог.

Он включил радио, нашел передачу с проповедником.

Ад – это такое место, где нет силы тяжести. Те, кто обречен на вечные муки в аду, не могут оставаться на дне, их все время тянет вверх, прижимая к самой крыше этого места с невероятной силой, которую даже трудно вообразить. Так что, по сути, они проводят дни, фактически стоя на голове. Если, конечно, это можно назвать днями, потому что там и времени нет: ни одно мгновение в аду никогда не кончается, ни одна секунда не протикает мимо так, чтобы ее можно было сосчитать. И дело не в том, что страданиям грешников нет конца: вполне возможно, что конец их несчастий существует, только им до него никогда не добраться.

Бадди сменил станцию, нашел новости. Дела в мире, как обычно, шли плохо.

Прозвучало сообщение о новых болезнях: хронофобия, по-видимому, просто бушевала, как и боязнь гравитации, но возможно, самым губительным из всех новых заболеваний была фобофобия – страхобоязнь. Бадди переключился на другую станцию: ГИД «Корпорации Америка» давал интервью по поводу своей политики, вызывающей загрязнение воздуха. «Воздух? – говорил он. – Стоит ли беспокоиться о том, что совершенно прозрачно? Ведь сквозь него абсолютно все видно! Это совершенно несущественно!» Бадди снова покрутил ручку. Гость программы: «Ну-ну! Что за проблема – продать немножечко времени? Люди веками продавали время – по сорок часов зараз, целую жизнь продавали!»… Визитная карточка станции: «Вы слушаете Ка-США – Америка на вашей шкале!»… Еще один проповедник: «Боги спят вот уже тысячу лет. Мы наконец вступаем в такое время, когда они вот-вот проснутся». Щелк!

Неужели теперь никто больше не слушает музыку?

Тут сзади с ревом стали приближаться фары… Они мчались быстро… «Слишком уж быстро», – только и успел подумать Бадди, когда они нагнали его машину, ярким светом до краев залив зеркало заднего вида. Он услышал высокий, жалобный вой рвущегося воздуха, визг идущей на полном газу машины, и каждый мускул его тела напрягся, ожидая неизбежного удара. Но чудесным образом огни фар, догнав его, разошлись, словно море. Два мотоцикла промчались мимо – один по узкой обочине справа, другой слева. Перед его машиной они снова соединились, и двойной комплект хвостовых огней, словно горящие красным светом глаза, стал с затуханием рева уменьшаться и наконец исчез совсем.

Вот и еще одно избавление, подумал Бадди, когда колотящееся сердце мало по малу сбавило ритм до нормального. Или, скорее всего, просто еще одна ничего не значащая случайность. Куда бы он ни глянул, что бы он ни увидел, все казалось ему огромным сердцем непостижимой тайны. Неужели он когда-нибудь еще чувствовал себя таким же усталым?

Бадди больше не понимал значения чего бы то ни было вообще, но он хотя бы ЕХАЛ.

Наконец-то ехал.

Ехал искать отца.

 

41. Темный горизонт

Бадди разглядел красный отблеск костра на темной поверхности реки и остановил старую машину Эдди на обочине дороги у края моста. Он прошел на мост и встал между опорами. Воздух был пронзительно холодным и, глядя вниз, на журчащую воду, Бадди потуже запахнул куртку. Если все, что сказал ему Хьюберт в разговоре, последовавшем за звонком Бадди к матери, было верно, то это должен быть тот самый мост. Однако Бадди почему-то хотелось рассмотреть ситуацию более тщательно, прежде чем просто сойти вниз по набережной и сказать… что? Как ему следует приветствовать этого человека, которого он никогда не видел и которому тем не менее обязан своим существованием? «Привет, папа!» казалось уж слишком неформальным. Чуть слишком личным. Но другие приходившие ему на ум слова были еще более неформальными: услышав такие слова, его мать строго нахмурила бы брови. Может, я просто не готов к встрече с отцом? – думал Бадди. Пока еще? После двадцати двух-то лет – какая разница, если он помедлит еще несколько минут?

Ночь была темной, маленький осколок луны висел на западном склоне неба – там все еще виднелась полоска бледного пурпура в том месте, где закатилось солнце. Словно разорвав ткань реальности, тоненький месяц повис над горизонтом, с другой стороной мира бросая в темноту крохотный, слабенький ломтик света. Затем темный горизонт втянул луну в себя, и вокруг Бадди сомкнулась чернота. Темные струи реки отражали свет костра, словно… «Словно струйки пролитой крови, – подумал Бадди; настроение у него было драматическое. – Как кровь Баттерфляй на асфальте, когда ее увезли. Или как адское пламя. Господи, я впадаю в мелодраматический тон…» Но, с другой стороны, воспоминания о Ронде бились о стенки его сердца, рвали его изнутри, словно когтями, стремясь выйти наружу, а ум был в таком смятении, что каким бы ни был результат его размышлений, ничто не могло его удивить.

Здесь, у черта на куличках, других машин не было видно. «Впрочем, мы вечно оказываемся у черта на куличках, – подумал Бадди. – Не только я, весь род человеческий».

Пожалуй, он слишком много времени проводил с Висенте.

В конце концов стало невозможно дольше избегать встречи. Он глубоко вздохнул и заскользил вниз по откосу к берегу реки. Воздух здесь был пропитан запахами, которые показались Бадди странными: лед и огонь, соль и темная вода, влажный запах прибрежного песка.

Он зашагал сквозь тени к костру, чей свет трепетал на ржавом металле мостовых опор, затем заколебался, пытаясь сориентироваться. Он не знал, чего ожидать, но совершенно явно не ожидал того, что увидел: огонь поднимался с земли в полудюжине мест – костры были размещены почти точно по кругу: кучки обломков, сложенные пирамидками, ярко и дымно горели, добавляя свой аромат к густым запахам этого места.

Посреди огненного круга, у самой земли, Бадди увидел стройную фигуру. На коленях? Нет, подумал Бадди, он сидит. Поджав под себя ноги, совершенно неподвижно человек сидел перед самым высоким пламенем в позе глубочайшего раздумья. И – была ли то игра света или какая-то аберрация в силе тяжести – казалось, что он завис в нескольких сантиметрах над прибрежным песком, а сквозь его тело будто бы виден свет костров.

Итак, вот он, этот человек. Тень, отбрасываемая им, трепетала слева, затем сдвинулась вправо, по воле ходящего кругами ветра, то и дело меняющего направление под мостом; тень двигалась вместе с ветром по дуге, как стрелка компаса, вызывая головокружение. Бадди открыл было рот, но снова его закрыл. Человек поднял голову, едва заметно наклонил ее в сторону Бадди, и Бадди понял, что его увидели. Он помедлил еще мгновение. Все в нем кричало, умоляло его уйти прочь, бежать отсюда со всех ног. Но куда? Ронда уехала с Родриго бог знает куда; и мысль о возвращении на сортировочную станцию без нее открыла в нем такую бездну чувств, что до дна было не достать. А его мать? Она же на него рассчитывала. Ее уже не раз подводили. Он не мог стать еще одним человеком, который ее подвел. И, если поверить тому, что она сказала, как бы невероятно ни звучали ее слова, он нужен своей стране.

Бадди ступил в круг огня. Ветер застонал, толкнув его в грудь. Полы куртки раскинулись, словно крылья, когда он двинулся по направлению к сидящему человеку. Огонь вспыхнул ярче, и в красноватом трепещущем свете Бадди обнаружил, что смотрит прямо в лицо своего отца. Казалось, он смотрит на себя в ярмарочное зеркало – в одно из тех, что игрой отражения расплющивают твое лицо в широкий блин или растягивают его, превращая в похожий на паука череп. У этого человека был такой же широкий лоб, такая же неукротимая копна волос на голове, те же звездно-синие глаза. По выражению лица Бадди догадался, что отец видит перед собой такой же мираж.

– Меня мама послала. – Голос Бадди прозвучал спокойнее, чем он сам ожидал. Слова, когда он произносил их, оставляли на губах странный, какой-то пустой вкус и отдавались металлическим эхом от мостовых опор.

– Полли. – Человек кивнул. Он снова произнес ее имя, словно это доставляло ему тайное удовольствие, какое он редко мог себе позволить: – Полли.

Бадди носком ботинка поддал камень, чувствуя себя пятилетним мальчишкой.

– Мне всегда хотелось знать, существуешь ли ты на свете, – сказал его отец. – Почему-то я всегда думал, что это возможно, хотя твоя мать никогда… – Он умолк.

– Она что, никогда тебе не говорила? Биби пожал плечами.

– Она же меня оставила. И может быть… – В свете костра его синие глаза горели огнем. – Может быть, мне не хотелось знать. – Он вздохнул, потом негромко фыркнул, подсмеиваясь над собой. – Мудрец поневоле, – сказал он. – Отец поневоле. Может быть, настало время мне повзрослеть.

 

42. Отто-манская империя

КОНФЛИКТ В АМЕРИКЕ ЮЖНОЙ РАЗРАСТАЕТСЯ

Войска с острова Пасхи, Мадагаскара, Борнео и мыса Доброй Надежды объединились, чтобы выступить против «Корпорации Америка» в конфликте по поводу ее претензий на Антарктический континент. «Лункам для гольфа у Южного полюса – нет!» – скандировали наступающие солдаты, хотя они конфликтуют и между собой по вопросу о том, как называть этот континент – «Нижний Мадагаскар» или «Нью-Борнео».

– Итак, – начал Бадди, когда на следующее утро они ехали по извилистому сельскому шоссе в старом «Форде Аппалуза» Эдди-Чучела мимо полей в щетине кукурузной стерни и через широкие ровные пространства прерий, – сначала объясни мне, почему это Президенту Томпсону так важно, чтобы ты приехал на ранчо?

Биби пожал плечами.

– Он говорит, что хочет, чтобы «Корпорация Америка» столкнулась с просвещенной оппозицией. Спад с помощником сейчас изучают практику прочищения мозгов, которой обучил меня мой дядя. Президент говорит, если ему когда-нибудь снова представится возможность работать на общественном поприще, он хочет создать просвещенное правительство.

– Просвещенное правительство? – спросил Бадди. – Разве эти термины не противоречат друг другу?

– Именно так я и подумал, – сказал Биби.

– И поэтому ты уехал с ранчо?

– Нет, – ответил Биби. – Я уехал с ранчо, потому что там появлялись самые разные люди, и я начал опасаться, что они ждут, чтобы я стал кем-то вроде нового Колпачного Короля в Долине Новой Надежды.

– Нового Колпачного Короля? Значит, там был старый?

– Конечно, был. Разве твоя мать не рассказывала тебе об этом?

– Моя мать не желала мне ничего рассказывать, если это хоть как-то касалось тебя.

– Я расскажу тебе эту историю во всех подробностях, когда мы приедем на Колпачное Ранчо.

Какое-то время они молчали. Потом Биби спросил:

– Так как поживает Полли?

– Как всегда, – сказал Бадди. Он внимательно вглядывался в черты отца. – Она сказала, что ты был очень похож на меня, но что тебе пришлось изменить внешность, когда ты скрывался от полиции.

Биби кивнул.

– Твое лицо мне даже больше знакомо, чем мое собственное, к которому я так и не смог привыкнуть за все эти годы. Когда я смотрю на тебя, мне кажется, я смотрю в зеркало на самого себя, каким я был давно… очень много лет назад.

Бадди ждал дальнейших объяснений, но было не похоже, что он их дождется.

– Так почему ты все-таки скрывался?

Биби улыбнулся.

– Ну, можно сказать, я занимался работой, очень похожей на то, что делаешь ты: пытался изменить мир. Ужасно опасная профессия, тебе не кажется?

Некоторое время Бадди вел машину молча.

– А правда, – спросил он наконец, – что ты самый просвещенный человек во всей стране?

– Если сказать «да», – ответил Биби, – это прозвучит ужасно глупо, верно ведь?

– Тебе не кажется, что ты просто увиливаешь от ответа?

Биби немного помолчал.

– Давай просто скажем, что в какой-то момент я понял, кто такой Биби Браун на самом деле, – и не забыл этого.

– Так ты думаешь, что просвещенное правительство действительно возможно?

– Надеюсь, что возможно, – сказал Биби. – Очень на это надеюсь.

Теперь, когда Биби вернулся на ранчо вместе с новонайденным сыном, он застал свое старое обиталище в разгаре подготовки к тому, что Спад Томпсон называл «чем-то вроде съезда». «Это будет собрание одинаково мыслящих личностей, объединившихся, чтобы изучить принципы просвещенного действия!» – пояснял он.

Колпаки начищались, вовсю шел ремонт, сад абстрактных скульптур из утиля восстанавливался. Что касается Биби, то после возвращения он стал еще более задумчив, пытаясь разобраться в событиях, произошедших в последнее время. Он пошел в Большой Дом – в бывшие комнаты дядюшки, которых никто пока не касался, – и принялся бродить по лабиринтам памяти. В конце концов, он ведь когда-то жил здесь – целых семь лет провел на ранчо, осваивая упражнения, которым обучал его дядя: это были самые важные годы его жизни. Биби ходил по комнатам дяди, беря в руки какие-то вещи, внимательно их рассматривая, снова кладя их на место. Вот любимый головной убор Отто – красная фуражка пожарного: она по-прежнему лежит на каминной полке, где дядя оставил ее в тот день, когда было принято решение снести ранчо. А вот тут, на вбитом в стену крюке, – его рыбацкая шапка, привезенная из Перу, а вон там, на вешалке, – длинный полосатый ночной колпак. Биби ходил среди этих предметов, дотрагивался до них, вспоминал…

«Неужели меня действительно считают самым мудрым человеком в Америке?» – думал Биби. Если так – мысль о том, каковы же остальные обитатели этой страны, заставила его содрогнуться. Отто, вне всякого сомнения, был просвещенным человеком. Но он – Биби Браун?

«Люди испытывают великую жажду, – думал он. – Их переполняет такое неуемное желание следовать за лидером». Как может он занять место Колпачного Короля, влезть в его башмаки или, что больше подходит по смыслу, надеть его шапку? Разве человек просвещенный не был бы лучше подготовлен к роли отца, чем он, Биби? Он чувствовал, что теряет почву под ногами.

Но потом ему пришло в голову, что, возможно, это и есть настоящая мудрость – когда понимаешь, что почва уходит из-под ног. Может быть, самые опасные лидеры – и есть те, которые не признаются в собственных недостатках?

«Может, и не надо быть самым мудрым человеком во всей стране, – подумал он. – Может, просто надо быть достаточно мудрым».

На следующий день, перемежая обычную неловкость, испытываемую родителями всего мира, с приступами нервозности, когда он начинал мерцать и становиться прозрачным, Биби провел сына, о существовании которого никогда не знал, по Колпачному Ранчо.

– Так ты и правда не знал, что мама беременна, когда ушел? – спросил его Бадди.

– Когда я ушел? – переспросил Биби. – Это она ушла от меня!

– Тогда как получилось, что каждое утро, сколько я себя помню, она вставала и сразу подходила к окну – посмотреть, вдруг случилось так, что ты вернулся ночью и заснул на крыльце перед дверью?

– Но… – возразил Биби, – ведь она даже на мои письма не отвечала!

– Ну это же мама. – Бадди пожал плечами. – А ты так и не ответил на мой вопрос.

– Какой именно? – Биби уже начал мерцать, и сквозь его левую лопатку Бадди увидел, хотя и смутно, огромный гребной винт корабля из сада абстрактной скульптуры.

– Знал ли ты, что она беременна?

– Если бы я знал, никогда бы не уехал, – ответил Биби. – Впрочем, – сказал он, помолчав, – ведь было же то письмо.

– Какое письмо?

– Это было через много лет после разрыва. Семь, если точно. Очень долго я писал ей каждую неделю, только все письма возвращались нераспечатанными. Наконец я получил это письмо – единственное. Но оно было так повреждено, что я не мог всех слов разобрать. И потом – ты ведь знаешь, как это бывает с твоей мамой, – в письме все равно ничего прямо не говорилось. Но в одном месте было упомянуто – «мы». Мне очень хотелось знать, что это. Просто фигура речи? Или – кто же в действительности может быть другой частью этого «мы»?

– Это был я, – сказал Бадди.

У Биби снова стала уходить почва из-под ног.

– Ты принес мне много боли, – сказал Бадди.

– Прости, пожалуйста, – просто сказал Биби и неловко обнял сына за плечи. Бадди не возражал.

В тот же день, только чуть позже, Бадди глядел на сад скульптур, стоя на лугу прямо под вывеской, на которой снова было написано:

РАДА ВАМ ОТТО-МАНСКАЯ ИМПЕРИЯ!

Неожиданно он услышал хруст колес по гравию. Бадди обернулся – взглянуть, в чем дело, и то, что он увидел, потребовало взглянуть еще раз и еще, потому что одинаковые грузовые автофургоны, подъезжавшие к стоянке, выглядели поразительно знакомыми.

Прежде чем головная машина успела остановиться, женщина с волнами темных волос, падающих на плечи, ступила на землю, озадаченно нахмурив брови.

– А ты что здесь делаешь? – спросила Ронда у Бадди.

– А что здесь делаешь ты? – спросил Бадди у Ронды, не менее озадаченный.

– А ты что здесь делаешь? – спросил человек с вытатуированной на руке змеей, выйдя из машины и встав рядом с Рондой.

– А что здесь ты делаешь? – спросил Бадди у Родриго.

– Привет, Бадди. – Эдди-Чучело с прической, похожей на двух спаривающихся пауков, спустился со второго грузовика, подошел и обнял Бадди за плечи. – Я знал, что ты так или иначе нас догонишь.

– Но как ты все это вычислил? – Выбравшиеся из третьего грузовика Шпенёк и толпа других циркачей принялись обнимать Бадди и хлопать его по спине.

– Что вычислил? – спросил Бадди, снова чувствуя, что в его мозгу бушует величайшая в мире гравитационная буря.

– Что мы едем сюда, – объяснила Гермафродитти.

– Я не вычислил, – сказал Бадди. – Я здесь из-за отца.

– Но ты же не знаешь своего отца, – возразил Висенте.

– Теперь знаю, – сказал Бадди. – Его зовут Биби Браун.

В этот самый момент отец, о котором шла речь, в сопровождении Бывшего Президента Спада Томпсона и Хьюберта П. МакМиллана вышел поздороваться с гостями.

– А что здесь делаешь ты? – Биби подошел к Шпеньку, и они сжали друг друга в крепком объятии, оторвавшем Шпенька от земли.

– Вы знакомы друг с другом! – воскликнул Бадди.

– Спад! – вскричал Шпенёк. – Биби! Как поживаете?

– Кажется, наступило время воссоединения, – заметил Биби.

Тем временем воссоединение Бадди и Ронды при стоявшем рядом Родриго проходило довольно напряженно.

– Ронда, – произнес Бадди, – как поживаешь?

Ронда вздохнула.

– Я меняюсь, – ответила она.

Уставшие и растрепанные, Мечтатели вошли наконец в Большой Дом на Колпачном Ранчо. Хотя нельзя было бы сказать, что он уже полностью восстановлен в своем прежнем великолепии, вид у него был весьма впечатляющий: каждая стена, каждая дверь, каждая балка и весь потолок от одного конца до другого были украшены рядами ярких, сверкающих, свеженачищенных колесных колпаков. «Будто все глаза мира, – думал Бадди, – смотрят на нас. Как часто в последнее время нам казалось, что на нас смотрят».

Связи, которые, как выяснилось, существовали между этими людьми, напоминали лабиринт. Спад, Шпенёк, Биби и Гравитатор оказались старыми друзьями – еще со времен Четвертой Депрессии, когда все они, как выразился Спад, «много времени проводили вместе под мостами».

– Боюсь, в последние годы я несколько утратил вкус к мостам, – признался Спад.

– А я утратил вкус ко всему, кроме… – откликнулся Биби, при мысли об этом начиная снова становиться прозрачным.

Разумеется, это Спад основал программу грантов на инакомыслие, обеспечивавшую Мечтателям большую часть финансирования в последние годы, в то время как Хьюберт…

– А я вас поначалу не узнала без крестьянского платья, – сказала Ронда, пройдя через комнату, чтобы пожать Хьюберту руку.

Хьюберт покраснел.

– Знаете, если бы вы не исчезли так скоропалительно после вашего второго визита, мы пригласили бы вас вступить в нашу группу. Мы очень открыты для лиц переходного пола.

При этих словах лицо Хьюберта изменилось, словно его охватила паника.

– Но ведь это была лишь маска!

Единственное, чего недоставало на празднике, который за этим последовал, так это привычных возлияний: в них Спад больше не мог позволить себе участвовать.

«Возлияний, – думал Биби, – и еще Полли».

Но самой странной связью оказалась та, что выявилась, когда Ронда принялась исследовать многочисленные закоулки и ниши Большого Дома и обнаружила висящий на стене старый портрет. Она вернулась в комнату, где собралась вся компания, держа портрет в руках и сдувая с него пыль.

– А что делает здесь портрет Отто Брауна? – спросила она.

Биби посмотрел на нее вопрошающе.

– Разве вы не считаете вполне естественным, что у нас есть портрет основателя ранчо?

– Основателя этого ранчо?!

– Да, – ответил Биби. – Это мой дядя, Отто Браун.

– Отто?

– Да, Отто, – сказал Биби. – Колпачный Король Долины Надежды.

Биби никак не мог взять в толк, каким образом эта женщина смогла возглавить общенациональное движение, если она способна лишь повторять то, что уже сказано.

– Да, – очень медленно произнес он, – Колпачный Король Долины Надежды – Отто Браун.

– Отто Браун? – спросил Бадди.

«Болезнь оказалась заразной», – подумал Биби.

– Да, – ответил Биби. – Я – Браун, ты – Браун, и Отто…

– Браун, – закончил Бадди.

– А есть здесь кто-нибудь, кто НЕ Браун? – спросила Ронда, глядя вокруг в полном недоумении.

– Значит, Отто – мой двоюродный дед, – заключил Бадди. Тут он увидел, что с противоположной стороны комнаты Родриго пристально смотрит на него с выражением, похожим на изумление.

– Так и есть, – ответил ему Биби.

– Но Отто Браун – тот, кто положил начало нашему движению, – сказала Ронда.

– О да, – сказал Биби, – думаю, вы правы. Во времена своей напрасно растраченной юности, как он обычно говорил о тех годах.

– Значит, Бадди ЛеБланк на самом деле – ЛеБраун? – спросил Родриго, наморщив от ужаса лоб.

Бадди улыбался, наслаждаясь моментом.

– Все самые крутые ребята – Брауны! – сказал он.

– Но, Биби, – спросил Отшельник, – ведь теперь ты – Колпачный Король, правда?

Сама эта идея заставила Биби замерцать, и он опять начал прозрачнеть.

– Я никогда не стану Колпачным Королем, – сказал он печально. – Боюсь, самое большее, на что я способен, – это исполнять обязанности Колпачного Регента.

На следующий день начались собрания, запланированные Спадом для того, чтобы исследовать принципы и возможности просвещенного действия. Мечтатели подхватили идею Бывшего Президента, рассказывая о своих недавних акциях, Спад стал давать ежедневные уроки ораторского искусства и красноречия, тогда как Биби вел практические занятия по прочищению мозгов с теми, кому это было интересно. По вечерам у них оставалось много времени просто посидеть вместе, познакомиться друг с другом, пообсуждать всевозможные идеи. У этих разных групп оказалось много общего. Гравитатор и Арни – Король Канатоходцев вскоре стали неразлучными друзьями и большую часть времени проводили на верхотуре – на крыше – или поправляя ветряную мельницу, причем речи Арни лились ручьем, ведь его Синдром Избыточной Говорливости так никогда и не получил должного лечения. Ронда и Спад тоже много времени проводили вместе, обмениваясь друг с другом заметками об излюбленных методах своих письменных и устных выступлений. Гермафродитти, Присцилла-Предсказательница и Дестини полюбили играть в бридж, хотя Дестини, к великому раздражению Присциллы, всегда выигрывала. А Бинго и Бадди нашли массу общих тем для разговора, делясь опытом участия в азартных играх.

«Да это прямо как в старые времена!» – думал Биби, глядя на кипящее новой жизнью Колпачное Ранчо. И хотя он все еще испытывал некоторую тревогу по поводу собственной роли в качестве духовного вождя этого странного сообщества, он чувствовал, что все больше успокаивается, по мере того как в нем укрепляется уверенность, что он вовсе не должен походить на своего дядюшку Отто или на какого бы то ни было Колпачного Короля: он просто должен оставаться самим собой.

Тем временем, однако, встречи за круглым столом, где обсуждалось то, как следует оппозиционерам далее действовать против «Корпорации Америка», порождали все больше недовольства и раскола среди Мечтателей, чьи раны еще не зажили после гибели Баттерфляй и Алефа.

– Нам следует быть более воинственными, – настаивал Родриго, шагая взад и вперед по вестибюлю Большого Дома в окружении колесных колпаков. – Противная сторона не гнушается идти на насилие. Нам надо…

– Противной стороны не существует, – возражала Ронда. – Мы должны оставаться абсолютно, стопроцентно ненасильственной организацией. Это единственный путь. Мы должны оставаться верными своим идеалам, а не опускаться до…

Разъяренный Родриго резко ее перебил:

– Вношу предложение! Надо немедленно изменить теперешнее название нашей организации на «Армию Общенародного Освобождения Очнитесь От Американской Мечты»!

«АООООАМ? Ужасно неудачный акроним, – подумал Бадди. – Какой-то саркастический акроним на самом деле».

С каждым днем Родриго становился все более напряженным и агрессивным, словно слишком туго заведенные часы. Он постоянно высказывался в пользу все более радикальных идей, которым все остальные стойко сопротивлялись. Он хотел, например, чтобы Мечтатели попрятались в гробы во время воинских похорон и выскочили оттуда в самом разгаре церемонии. Его идеи, хотя и творческие по-своему, вызывали постоянные возражения у Ронды и остальных Мечтателей, решительно накладывавших на них вето, так как никто не желал вызвать враждебность большинства сторонников группы.

– В чем наша миссия? – спросил Висенте. – Нам следует четко это понимать и этого держаться. Мы хотим пробудить воображение сограждан, заставить их думать.

– Мы хотим заставить их очнуться от трижды проклятой американской мечты, – откликнулся Родриго. – Совершенно и окончательно очнуться. Вот в чем наша миссия. Мне осточертело все это ненасильственное дерьмо, дружище. Пора все это перетряхнуть.

Родриго, думал Бадди, вероятно, самый непацифистский пацифист, какого ему приходилось в жизни встречать.

Такие беседы длились целыми днями, кружа, словно самолеты над аэродромом, в бесконечном ожидании момента, когда им представится возможность приземлиться.

Отчаяние Висенте было ощутимо и неослабно. Родриго попирал землю в почти неистощимой ярости. Ронду мучили приступы уныния – тогда она смотрела в окно на то, что происходило снаружи, и ни с кем не разговаривала.

Даже природная способность Эдди всему удивляться, казалось, ослабела.

– Знаешь, – признался он, – с тех пор как не стало Баттерфляй, я иногда наступаю на собачье дерьмо… и оказывается, что это всего лишь собачье дерьмо!

Однажды, после очередного нескончаемого раунда не приводящих к согласию встреч, Эдди откинулся на спинку стула и вздохнул.

– А знаешь, чего бы я по-настоящему хотел прямо сейчас? – обратился он к Бадди. – Здоровенную тарелку солсберийского стейка с кукурузой в белом соусе и, может быть, несколькими ломтиками ветчины со специями и сыром «Велвита», а на десерт… желе из лайма с зефиром!

Минут через сорок пять Бадди стал свидетелем одного из самых трогательных актов истинного сочувствия, какие ему когда-либо доводилось видеть. Дестини, сидевшая за спиной Эдди и слышавшая его признание, незаметно вышла из комнаты, а через некоторое время возвратилась и поднесла онемевшему Королю Чучелства полную тарелку… солсберийского стейка с кукурузой в белом соусе и несколькими ломтиками ветчины со специями и «Велвитой», а на десерт – желе из лайма с зефиром!

– Обожемой! – произнес Эдди в состоянии, близком к шоку. – Желания исполняются! Бог есть! Это только что было доказано!

– Как насчет Бога – не знаю, – сказал Бадди. – Но это определенно было деянием Судьбы! – Он внимательно смотрел, как Эдди-Чучело опустошает тарелку. – Вот бы ты попросил миллион долларов! Тогда наша организация снова оказалась бы на плаву.

– Ах, – пожал плечами Эдди. – Что может быть лучше «Велвиты»?!

– Ничего нет страшного в том, что мы в замешательстве, – сказал Биби, когда все уселись в столовой и принялись за знаменитый морковный суп Дестини. – Именно когда ты уверен, будто понимаешь, что происходит, ты и попадаешь в беду.

– Разве? – Родриго откинулся на стуле и окинул Биби взглядом. – А мне говорили, вы – человек умный.

– А мне говорили, что вы умный парень, – ответил Биби.

Оба пристально смотрели друг на друга.

– О, я уже все выяснил про эту духовную чепуху, – сказал Родриго. – Мир нереален, верно? Ничто на самом деле не имеет значения, так? Просто надо считать все это чем-то вроде иллюзии.

– Если вы будете смотреть на это так, как говорите, вы станете еще более холодным и бесчувственным, чем сейчас.

«Биби глядит на Родриго глазами, удивительно похожими на мои собственные, – подумал Бадди. – Как ему понять этого человека?»

– Жизнь не реальна, но и не нереальна, – объяснил Биби, обращаясь к Родриго. – Почему вы не пытаетесь узнать, что она в реальности такое?

– А как это делается? – вмешался Висенте?

– Когда есть сомнения, – ответил Биби, – как говаривал мой дядюшка Отто, не нужно браться делать что-нибудь, нужно просто посидеть на месте!

Эта сцена могла бы показаться призрачной, если бы кто-то мог увидеть ее со стороны: пятьдесят человеческих фигур разных форм и размеров сидят час за часом, день за днем в тихой комнате в полном молчании. Крохотный Шпенёк по соседству с Альмой – Самой Большой Женщиной в Мире и Генри – Самым Тощим Человеком на Земле; Ирма и Эдна бок о бок; даже Эдди неподвижно и совершенно бессловесно сидит здесь, словно мешок с картошкой. Мечтатели и Уродцы, к их собственному удивлению, согласились на предложение Биби и Спада попробовать с неделю поупражняться в прочищении мозгов, надеясь, что это поможет им найти выход из личных и общественных тупиков.

Каждый день Биби встречался с каждым из них наедине, а по вечерам проходили групповые сессии вопросов-ответов. И дело было не в том, что у них всегда находились ответы: просто их все глубже и глубже погружали в вопросы, во всяком случае, так думал Бадди. Программа Биби, как представлялось, была направлена, скорее, на освобождение мозгов от всего, за что они до сих пор держались, чем на наполнение их какой-то новой информацией: этой техникой, как Бадди мог заключить из слов Отшельника, Бинго и других старожилов ранчо, в совершенстве владел дядя Биби – Отто Браун. Он не слишком много говорил им, но вел их все глубже в тайну и верил, что они сами отыщут свой путь.

Как бы ни старался Биби уклониться от этой роли, казалось, что он абсолютно в своей стихии.

– «Ищи наслаждений, беги от боли», – сказала Ронда во время одной из таких сессий. – Разве не существует точки зрения вне пределов этого постулата? Разве нет способа существования, который решает все в одно мгновение, вместо того чтобы слепо делать один идиотский шаг за другим?

– Есть, – ответил Биби. – Найдите его.

– Меня беспокоит представление, – сказал Висенте, – что мы – всего лишь биохимические машины, движимые генетическими программами к предназначению, которое от нас не зависит; все наши великие искания – всего-навсего складочка на совершенно не симпатизирующей нам нити ДНК.

– Не могу упрекнуть вас за то, что вас это беспокоит, – сказал Биби, – если вы так думаете.

Очень многое из того, что говорил отец, Бадди не мог понять вовсе или понимал лишь отчасти.

Например, на тему многотрудности жизни:

«Мы познаем через боль. Боюсь, это просто часть операционной системы. Но страдание – не необходимо».

«Если вы хотите добиться успеха в том, чтобы быть человеком, научитесь чувствовать себя комфортно в неразберихе».

«Мы должны охотно отказываться от всего – даже от роскоши испытывать страх».

«Нам дан сырой материал жизни, и мы можем построить из него что угодно. Если захотите, можете построить отчаяние и отрицание. Или можете взять все, что с вами происходит, и построить силу, сочувствие и ясность. Вам нужно сделать свой ум устойчивым, сильным и ясным. Тогда вы поймете, что надо делать».

«Иногда приходится просто разрешить сердцу разбиться».

Биби обучил их Четырем Свободам – основе существования самоосвобожденной личности – в том виде, как они были переданы ему Дядюшкой Отто.

Вот эти Четыре Свободы:

Свобода от Раньше и После.

Свобода от того, что Нравится и Не Нравится.

Свобода от Наслаждения и Боли.

Свобода от Твоего и Моего.

И он призывал их каждый момент дня поддерживать в себе состояние ясной и непрерывной осознанности, которое он называл «Абсолютным Присутствием».

– Прошлое – это иллюзия, – сказал Биби во время одной из таких вечерних бесед. – Оно существует только у вас в уме.

– Но мне нравилось прошлое, – сказал Эдди. – Мне оно нравилось гораздо больше, чем нравится то, что прямо сейчас!

– Что есть время? – спросила Ронда.

– Времени нет, – улыбнулся Биби. – Мы соберемся снова в восемь утра.

– Но… почему все так, как оно есть? – спросил Шпенёк. – То есть жизнь, я хочу сказать?

– Вселенная обладает бесконечными возможностями существования, – ответил Биби. – Мы проживаем одну из них.

Висенте становился все раздраженнее и раздраженнее.

– Но каков смысл существования? – наконец взорвался он. – Разве не об этом мы все время толкуем?

– Существование, существование, существование, – отвечал Биби, пристально глядя на него поразительно ясными синими глазами. – Что бы вы делали, если бы вы не существовали?

Этот вопрос, словно стрела, проник в самую глубину экзистенциальной души Висенте. «Что бы я делал, – снова и снова задавал он его себе, – если бы не существовал?» И не мог ответить: несмотря на бессчетные часы, проведенные Висенте в размышлениях о том, что, возможно, небытие предпочтительнее бытия, он никогда по-настоящему не задумывался, каким может быть небытие, как это – не существовать? Теперь он начал рассматривать эту проблему всем своим существом – и телом, и разумом – круглосуточно, днем и ночью. Что бы он делал, если бы не существовал? Что сейчас делает Баттерфляй?

Эдди, сидя в полном молчании день за днем, переживал такой же процесс вопрошания, хотя его вариант был более хаотичным. Его размышления пошли примерно по такой линии: «Зачем я живу? Что, черт возьми, все мы делаем здесь?» Потом они свелись просто к: «Какого…?» И в конце концов остановились на самом главном вопросе, какой все люди задавали себе с тех пор, как слезли с деревьев, прочно встали на землю и решили, что им это нравится:

– А?

Когда они вот так сидели, Биби побуждал их все глубже и глубже погружаться в вопросы.

– Пусть ваш ум будет открыт и восприимчив, – говорил он им, – и решения придут к вам сами.

– Не понимаю, чего хорошего вот так сидеть на одном месте, избегая мировых проблем, – говорил Родриго.

– Дело не в том, что кто-то чего-то избегает, – отвечал ему Биби. – Речь о том, чтобы подойти прямо к сути того, чего вы больше всего боитесь, и примириться с неизбежным.

Висенте встретился с мраком. Ронда – с гордостью. Эдди – с неуверенностью в себе. Бадди – с отчаянием.

Никто не знал, с чем встретился Родриго, потому что он вдруг исчез и не появлялся целую неделю, пока все это не закончилось.

Бадди, погруженный в глубочайшие размышления о своей жизни, испытывал множество самых разных чувств. Он чувствовал густоту бытия, ощущая ее как туман, сквозь который надо пробиться; испытывал клаустрофобию от того, что замкнут внутри собственного существования; гнев от того, что это существование вообще имеет какую-то определенную форму. Он переживал ужасную утрату Баттерфляй и Алефа, его мучило состояние мира и страны и невозможное, безответное стремление к Ронде. Зачем все это? Сможет ли он когда-нибудь справиться хоть с чем-то из всего этого? Возможно ли, – задавал он себе вопрос, – когда-либо по-настоящему понять тайну бытия? Отчаяние Бадди поднималось перед ним, словно густая чаща, словно вставшие стеной джунгли. Но в нем нарастала уверенность: чтобы достичь своего предназначения, ты должен сначала пробиться сквозь дебри своего отчаяния. И он ушел в него с головой.

Бадди окинул мысленным взором широкий ландшафт прошлого – ему представилось, что, если он сумеет полностью осознать прошлое, он сможет осилить путь вперед, миг за мигом, пока наконец не обретет власть над настоящим. А проникнув в прошлое, он пошел еще глубже. Он очистил свой мозг до такой степени и погрузился в себя так глубоко, что в конце концов все мысли, все вопросы и представления исчезли, и он остался в пустоте и открытости чистой и безупречной тайны. И к собственному удивлению, Бадди обнаружил, что по ту сторону его страха и отчаяния… что у страха и отчаяния на самом деле есть ТА, ДРУГАЯ сторона. Он словно бы заново проснулся, в полной мере ощущая, что это такое – просто быть живым, какое это чудо – чувствовать влагу собственной крови у себя под кожей.

«Если бы мы перестали спрашивать, какой смысл имеет жизнь, – подумал Бадди, – мы, может быть, поняли бы то, что знает каждый ребенок: жизнь и есть смысл».

В тот вечер Бадди оставался вне дома еще долго после того, как стемнело. Луна бесконечным туннелем света устремлялась в пустоту космического пространства. Звезды рассыпались, сверкая на ткани ночи. Само горящее звездами небо казалось единой, ясной, как звон колокола, мыслью.

Но пока другие сидели в молчании, сражаясь с самыми существенными вопросами своих жизней, Биби размышлял над одной из главных загадок своей собственной жизни – Полли.

Несмотря на многочисленные прочищения мозгов, которые он совершил за многие годы, он не смог выбросить из головы Полли.

После этой недели, которая показалась Мечтателям и Уродцам едва ли не самой длинной неделей в их жизни, они с трудом поднялись со своих мест – с затекшими коленями и онемевшими спинами, но к тому же (как согласилось большинство из них) с обновленным чувством ясности и уравновешенности.

А как насчет выводов? Ну что ж, объяснил им Биби, ведь вы занимались прочищением мозгов всего одну неделю. Достаточно, чтобы осмотреть королевство, но недостаточно, чтобы в нем жить. Эти мимолетные впечатления несколько напоминают феномен истерического проявления силы – как, например, в ситуации «жизнь или смерть», когда человек способен поднять автомобиль, освобождая попавшего под него ребенка. Но если вы хотите поднимать автомобили на регулярной основе – как, например, Луиджи, который значительную часть пребывания на ранчо проводит в саду скульптур, поднимая бороны и лебедки, а затем снова водружая их на место, то справа то слева, – тогда вам придется заниматься такой практикой регулярно. Сам Биби учился этому у Дядюшки Отто целых семь лет.

– И мне жаль лишь, что не удалось проучиться еще семь, – признался он им. – Как я мог бы их использовать!

Биби рекомендовал Мечтателям усвоить то, что они узнали, и не прекращать практиковаться.

Висенте подумал, что вполне может это сделать. Такое прочищение мозгов, думал он, несомненно, превосходит наполнение мозгов, которым он занимался всю свою жизнь. Потому что, спокойно сидя и ища ответа на свой вопрос, он неожиданно осознал – всего на миг, но так ясно, что был уверен: он никогда этого не забудет, – что он спал, потерявшись в собственных мыслях, спал всю свою жизнь. Это было точь-в-точь похоже на пробуждение от сна. Отныне, сказал он себе, он желает постоянно бодрствовать.

Эдди, по правде говоря, так и не получил четкого ответа, но все же, предположил он, возможно, что на столь нецеленаправленный вопрос, как простое «А?», и нельзя ждать абсолютно ясного отклика. Он пришел к выводу, что задаваться вопросами, в конечном счете, есть просто одно из фундаментальных свойств человеческого ума. Эдди надеялся, что пройдет по жизни, как большинство представителей человечества, не переставая встречать ее этим огромным «А?». И до тех пор, пока у него сохраняются записи Энгельберта Хампердинка, пока у него остается возможность их слушать, все у него будет идти прекрасно.

Вероятно, нельзя найти точного ответа на жизнь, заключила Ронда, но ее можно ЖИТЬ. Это было то, что интуитивно она чувствовала всю свою жизнь, но теперь она ощутила, что ее чувство уверенности в этом утвердилось гораздо более глубоко, чем когда-либо.

– Нам не следует судить друг друга, – сказала она остальным Мечтателям. – Каждый из нас должен играть свою роль в какой-то огромной, невообразимой драме.

Что бы там еще ни говорили о только что пережитом опыте, он восстановил у них у всех ощущение чуда, осознание возможностей бытия.

Потом, в теплый не по сезону вечер, они все сидели вокруг пруда в саду скульптур, наслаждаясь последними лучами заката над холмами, когда Ронда спросила Биби о своем отце.

– Люди в основе своей добры, – ответил он. – Только многие из них просто не знают об этом.

– Вы думаете, правительство на самом деле убило Баттерфляй? – спросил Эдди. – Или это был просто несчастный случай?

– Кто может сказать? – ответил Биби.

– Тогда где же Баттерфляй? – спросил Висенте, все еще размышляя над своим вопросом.

Огромное круглое лицо почти полной луны только начало показываться над краем холмов. Биби поднялся на ноги, встал на колени у пруда и зачерпнул ладонями воду. Поймав колеблющееся отражение луны в ковшик ладоней, он показал его всем присутствующим. Потом поднял ладони к губам и жадно выпил воду.

– Нет больше луны, верно? – спросил он. Затем резко повернулся на месте и указал на небо: – Смотрите!

Луна по-прежнему была там.

Тем временем Хьюберт П. МакМиллан стоял в стороне, восхищаясь последними угасающими красками заката над холмами, которые, казалось, с каждым днем становились все более поразительными, стоило ему остановиться, чтобы на них взглянуть. «Красота, – думал Хьюберт, глядя на лежащий перед ним пейзаж, – это единственная надежная компенсация жизни».

Потом они обсуждали то, что им видится и какое направление им следует дальше выбрать.

– Итак, все мы запутались, все мы – человеки, все несовершенны, – сказал Висенте. – Но может быть, мы все же способны сделать что-то хорошее.

– Мне видится, – сказал Эдди, кивнув, – что в один прекрасный день все чучела, болваны и чудаки объединятся.

– А у меня представление, – сказала Ронда, – что гражданское население вторгается в Антарктику. Все мы – циркачи, Лысые Пантеры Полли, люди Спада и Биби – могли бы объединиться и немедленно положить конец этому безобразию. Только вообразите – мы все, тысячи и тысячи людей, выходим на поле боя, осуществляя величайшее в истории ненасильственное вторжение! Все, кто меня поддерживает, – с этими словами она посмотрела на Родриго, который только что вернулся на ранчо бог знает откуда, – могут отправиться со мной. Все, кто против, могут остаться и ждать нашего возвращения.

– Антарктика? – сказал Висенте. – Но это безумие! Как мы туда доберемся?

– К счастью, – улыбнулась Ронда, – случилось так, что я – гений.

Однако затем ее взгляд стал серьезным.

– У нас есть грузовики, – сказала она. – Мы их починим.

– Нельзя доехать до Антарктики на грузовике, – возразил Эдди.

– Мы доедем на них до Патагонии, – сказала Ронда. – Я уже думала об этом. От Огненной Земли до Антарктики по воде всего около полутораста километров или вроде того.

– Всего полторы сотни километров? Но у нас нет судов! И там ведь мыс Горн – одно из самых опасных водных пространств на планете!

– Мы что-нибудь придумаем. Используем плоты. Пустимся вплавь, если придется.

– А что если солдаты не перестанут стрелять?

– Ты что, в самом деле думаешь, они станут расстреливать легионы невооруженных циркачей-уродцев и старых женщин в инвалидных колясках?

– Но как мы сможем заплатить за это?

Утром, перед тем как все они покинули Колпачное Ранчо, у Ронды с Родриго произошла странная ссора.

– Мне наплевать на то, что вы все обо мне думаете, – сказал Родриго, оправдываясь перед остальными за свое таинственное исчезновение. – Мне понадобилось заняться… другими делами.

– Если тебе и правда наплевать на то, что другие люди о тебе думают, – сказала Ронда, – тогда зачем ты тратишь столько времени на то, чтобы каждому стало известно, что тебе наплевать, что он о тебе думает?

Родриго, не нашедший, что ответить, повернулся и решительно зашагал прочь.

Тем временем Бадди снова упаковывал свои вещи в древнюю «Аппалузу» Эдди, на которой он собирался вернуться в лагерь Мечтателей, куда Эдди и Кристофер отправлялись на пресс-мобиле.

К тому времени, как Родриго возвратился, Ронда уже приняла решение.

– Слишком поздно, – сказала ему она. – Я поеду назад с Бадди.

 

43. Прогульщики

Бадди и Ронда решили поехать домой кружным путем, через прерии, к подножию больших гор, и по горным дорогам, извивающимся по хребту континента, а тем временем обдумать, что же такое они оба и каждый в отдельности делают со своей жизнью. Они понимали, что в каком-то смысле поступают как прогульщики. Остальные могли забеспокоиться, а Родриго будет раздражен потерей времени и, возможно, станет ревновать – такой результат Бадди, пожалуй, одобрил бы.

Кроме всего прочего, – сказала Ронда, – мы же не можем беспрерывно спасать мир. Порой нам надо находить время побыть молодыми.

В тот день, когда Бадди и Ронда, покинув ранчо, направлялись на юг, они обнаружили, что прерии оказались полностью во власти яростной Новой Погоды. Солнце садилось, небо порозовело на всем своем пространстве, словно на нем разгорался пожар, а вокруг них повсюду ударяли молнии. Наползали тучи, погружая землю в сумеречные тени, и в небе стали появляться зеленые сверкающие пятна.

– Будто огни святого Эльма, – услышал Бадди рядом с собой шепот Ронды.

Молнии были зигзагообразные, сплошные и такие, которые били от земли вверх. Еще казалось, что в атмосфере времени происходит что-то странное, вроде икоты, какие-то прорывы в его ткани: сквозь них Бадди мог видеть – или думал, что видит, – что одни и те же стрелы молний повторялись и, ударив, как бы застывали на месте, так что вокруг них вставали колонны сверкающей белизны, пульсирующие на фоне сгустившейся черноты. В темноте машины Ронда нащупала руку Бадди и переплела его пальцы своими.

– Эта новая погода, – произнесла Ронда, – совершенно такая же, как старая. Никогда не знаешь, чего ожидать.

Бадди молча кивнул, соглашаясь.

Горизонт закрывали мятущиеся черные тучи грозового фронта, сомкнувшегося вокруг них и, казалось, выдавливавшего из неба свет; и когда Бадди уже решил, что наступила беспросветная тьма, тучи у западного края земли разошлись, и он увидел огромный желтый глаз солнца, застывший перед тем, как упасть за кромку мира; последние солнечные лучи протянулись вверх, словно руки утопающего. На несколько секунд тьма озарилась золотистым сиянием, таким ярким, что просто было больно глазам. Даже серые полосы дождя, тянувшиеся вслед за тучами, засверкали, и неожиданно Ронда и Бадди оказались окружены…

– Радуги! – воскликнула Ронда, глядя вокруг с изумленно открытым ртом.

Со всех сторон их окружал цвет, цветные ленты разукрасили их обоих, словно они превратились в тигли золота на концах радуг; и Бадди увидел, как все черты Ронды засияли, озаренные разноцветными бликами. Но в то время, как они глядели на все это, вокруг стало твориться что-то странное: десятки окружавших их разноцветных лент, изгибаясь горбатыми мостами цвета, начали мерцать и скручиваться, пока – словно металл, раскаляемый в горниле, – не стали распрямляться, а затем подниматься у концов. Теперь вокруг Бадди и Ронды простирались небеса, полные опрокинутых радуг.

Похоже на поле подков, подумал Бадди, и все повернуты правильно – концами вверх – на счастье.

Они потратили день на то, чтобы осмотреть маленькие городки, еще сохранившиеся в отдаленных горных районах. Городки угнездились среди холмов, слишком далеко от шоссе, чтобы быть привлекательными для лыжных курортов или строительных кооперативов.

ЗОЛОТО: ВЗВЕШИВАЕМ И ОПЛАЧИВАЕМ —

гласила вывеска на одном из магазинов; и серьезный бородатый человек за прилавком рассказывал им о золотоискателях, которые все еще обитают на дне каньонов и проводят дни за днями, промывая песок ради нескольких крупинок золота, все еще попадающихся там и в хорошие дни позволяющих такому старателю заработать десять-двенадцать долларов – достаточно для того, чтобы построить небольшую хижину на отведенном под разработку участке и порой даже сэкономить немного, чтобы провести зиму в дешевой меблирашке и пить все холодные месяцы, до следующей весны. Он рассказал им историю одного такого горняка, которого убили всего несколько рабочих сезонов тому назад из-за пары наперстков золотого песка: его нашли у него в хижине с ножом в груди. Тот, кто это совершил, видимо, запаниковал и выронил золотой песок или рассыпал его во время драки, потому что, когда старого золотоискателя нашли, его волосы и борода были усыпаны упавшими на них золотыми блестками, словно окроплены с небес в знак божественного благословения.

Близ грунтовой дороги над городком Бадди и Ронда обнаружили покинутую старательскую разработку: у ручья – строение из железных листов, подпертых изнутри плохо обтесанными брусьями. Там же был небольшой желоб, пропускающий воду через набор деревянных боровков, и механическое устройство с большими зубчатыми колесами, которое, очевидно, когда-то использовалось для подъема песчаной жижи в главное сооружение, где поступающая по трубам вода, проходя через целую цепь бассейнов, отделяла нужное от ненужного.

– Золотая лихорадка, – сказал Бадди в момент озарения, глядя на этот пейзаж и думая о «Корпорации Америка» и ее новом ГИДе. – Америка, какой мы ее знаем, началась с золотой лихорадки, и эта лихорадка все продолжается.

Ронда лишь кивнула в ответ и взяла его за руку; вместе они вошли сквозь осевшую дверь в разрушающееся здание. Там, в открытом помещении высотой в несколько этажей, находились огромные турбины: Бадди и Ронда не поняли их назначения; эти толстопузые металлические чудища, формой своей отдаленно напоминающие бегемотов, стояли в промозглой затхлости, освещенные косыми лучами, пробивавшимися сквозь щели в крыше и крохотные, высоко расположенные оконца. Бадди и Ронда осторожно взошли по внутренней лестнице из грубо отесанного дерева, по видавшим виды толстым доскам ступеней, которые, если бы наполовину не прогнили и не растрескались насквозь, стоили бы хороших денег какому-нибудь промышленному магнату, строящему загородный дом в Новой Англии. Запах пыли, ржавого железа и вековой затхлости наполнял ноздри Бадди, но все это казалось ему столь же благоуханным, как аромат роз весной, и он вспоминал, как в ранней юности ел свежие бутоны в саду у Полли, ощущал вкус каждого нежного лепестка у себя во рту. Он взглянул на женщину, идущую с ним рядом, а она снова схватила его за руку, чтобы оба могли удержаться на оседающих скрипучих ступенях у них под ногами, взглянул на деревянный настил, открывшийся перед ними, освещенный косо падающими из разбитого окна лучами, и представил себе ее лежащей на этом самом настиле, с волосами, рассыпавшимися вокруг головы, словно лучи темного солнца. Он представил себе, как ощущает вкус поцелуев, сорванных с этих губ один за другим, словно лепестки с розовых бутонов, которые он пробовал на вкус в юности… И Бадди осознал, что у него по-прежнему проявляется аппетит к красоте.

Обследовав эти здания, они уселись на обросший мохом валун и смотрели, как птицы кружат над осевшими полуразрушенными строениями, над этой старой машиной добывания денег, механизмом давно утраченной индустрии.

– Ну так что же мы будем делать? – спросила Ронда у Бадди, не поднимая взгляда от земли. Она сорвала свежую травинку, пробившуюся из-под основания валуна.

– О чем ты говоришь?

– А ты о чем?

– Это ведь уже решено, верно? Мы отправляемся в Антарктику.

Ронда поднесла стебелек травы ко рту и прикусила его зубами. Потом принялась его жевать, по-прежнему не поднимая глаз.

Бадди последовал ее примеру: травяной острый вкус весны освежил его губы.

– В Антарктику? – спросила Ронда. – Это самая безумная идея из всех, какие мне приходилось слышать.

– Но это ведь твоя идея.

– Я знаю, – сказала Ронда. – Это-то меня и беспокоит.

– Конечно, мы можем это сделать, – сказал Бадди. – Ты и я – вместе мы могли бы сделать все, что угодно.

 

44. Снова в Майл-Хай-Сити

ПРОЕКТ «НОВЫЙ АДАМ»: НАЧИНАЮТСЯ ИССЛЕДОВАНИЯ С ЦЕЛЬЮ СОЗДАНИЯ «ДВАДЦАТИЧЕТЫРЕХЧАСОВОГО ЧЕЛОВЕКА»

Стремясь увеличить производительность труда при постоянно уменьшающихся запасах времени, исследовательская группа генетиков КА объявила о плане создания «двадцатичетырехчасового человека» – рабочего, не нуждающегося в отдыхе. «Этот парень сможет работать круглосуточно, – заявил руководитель проекта «Новый Адам» Ньютон Исааке. – Поэтому сколь бы мало времени ни было у таких парней, его у них всегда будет вдвое больше, чем у других».

Лагерь Мечтателей стал теперь еще больше походить на цирк, чем раньше. Повсюду видны были части от двигателей грузовиков, инструменты, коленчатые рукоятки, домкраты; карлики и великанши; любопытные львята, разгуливающие на свободе; десятки парней из соседних кварталов, чьи повернутые вверх носами кроссовки виднелись из-под каждого грузовика и каждой водительской кабины; походное снаряжение и припасы, и сотня с лишним ящиков с надувными плотами, которые, по убеждению Ронды, вполне могли перенести Мечтателей через Антарктический пролив, если им выпадут день-два хорошей погоды.

Бадди по-прежнему скептически относился к навигационной части их плана: хотя бы здесь он, на этот раз, был согласен с Родриго, который (как дал понять Висенте) совершенно не представлял себе, как это – плавать. Но никому не удалось предложить идею получше, а в лагере – как объяснила Ронда – дольше оставаться они не могли: Бывший Президент Спад Томпсон, у которого все еще сохранились прекрасные источники информации в правительстве, предупредил, что «Корпорация Америка» в любой момент может обрушиться на лагерь на основании нового закона о публичных собраниях. Кстати, в связи с этим, поскольку Колпачное Ранчо было буквально переполнено новыми обитателями, уникальная форма дипломатического иммунитета Спада тоже вряд ли могла сохраняться сколько-нибудь долгое время; так что он и весь остальной экипаж Долины Надежды присоединятся к Мечтателям, как только упакуют вещи и приготовятся к отъезду.

Несмотря на свои сомнения, Родриго, казалось, проявлял необычайно глубокую заинтересованность в планировании акции – возможно, потому, полагал Бадди, что у него появились более серьезные опасения по поводу отношений Бадди с Рондой и он не хотел оставлять их надолго вдвоем. Но надо сказать, что Бадди, как и многие другие, возвратился в лагерь с Колпачного Ранчо с обновленной энергией и оптимизмом. Вероятно, это до некоторой степени было результатом упражнений в прочищении мозгов, но он пришел к выводу, что его страсть к Ронде не так уж важна. Любовь его была просто некоей формой энергии, которую следовало использовать для осуществления их миссии, независимо от того, добьется ли он когда-либо взаимности или нет. А энтузиазм Бадди снова воспламенил дух всех обитателей лагеря. Несмотря на хаос и невероятные трудности, с которыми они сталкивались, готовясь к своему предприятию, в лагерь Мечтателей – впервые после трагедии – вернулись энтузиазм и сознание единой цели. Они работали, а повсюду раздавался смех и насвистывание ребят из баррио, и вскоре Мечтатели и Уродцы снова пришли в хорошее настроение.

– А знаете, что? – сказал однажды Висенте после их возвращения на сортировочную станцию, и его обычно мрачное лицо озарилось каким-то новым светом. – В последнее время я чувствую себя ужасно странно.

– Это нормально, Висенте, – сказала Ронда. – Это просто – счастье.

– Ах вот это что! – сказал бывший экзистенциалист. – А я было подумал, это просто легкая форма тошноты.

Эдди, Ронда и остальные принялись срочно предпринимать новые попытки добывания средств и даже добились некоторых результатов, хотя кампания, поднятая против Мечтателей СМИ «Корпорации Америка» заставила многих спонсоров отказаться от поддержки их последней акции.

– Просто не знаю, как нам удастся провернуть все это, – сказал Висенте, который теперь занимал должность казначея Мечтателей, и покачал головой над своими гроссбухами.

– Я тоже не знаю, – ответил Бадди.

Он стал проводить довольно значительную часть времени в городских казино. На древней «Аппалузе» Эдди он проезжал по извилистым улочкам Майл-Хай-Сити, мимо беспорядочно расчертивших горизонт зданий, которые из-за нового приступа гравитационных аберраций стремились вверх, напрягая крепящие их к земле цепи, и ехал к горному городку над самим городом: там азартные игры не были еще запрещены законом. Бадди выигрывал в очко, но проигрывал в кости; выигрывал в покер, но проигрывал в кено. Рулеточные столы – один из его самых надежных средств получения дохода – были закрыты с тех пор, как установилась Новая Гравитация, из-за невозможности постоянно удерживать шарик на рулетке. Но так как Бадди был всегда заинтересован в результате, он далеко не всегда мог полагаться на свою способность творить маленькие чудеса. К тому же дилеры стали его узнавать, и ему приходилось маскироваться – наклеивать усы или бороду, надевать темные очки и берет, брить голову и, наконец, переодеваться в костюм восточноевропейской крестьянки, позаимствованный у Хьюберта. Он каждый вечер менял столы, потом стал менять казино. Но никому из тех, кто в каком бы то ни было игорном заведении выигрывает хотя бы с периодической регулярностью, не удается долго оставаться незамеченным, и Бадди в конце концов был с позором изгнан парой вышибал, предупредивших его, что, если его еще раз когда-нибудь заметят в этой округе, ему придется принести весьма деликатную часть своего организма в дар местному отделению торговой корпорации «Что-за-Сосиска!».

– Боюсь, с моими попытками стать азартным игроком покончено, – объявил Бадди в тот вечер, когда состоялась его насильственная отставка с поста игрока-профессионала. – Сколько всего получилось?

– Почти десять тысяч долларов, – ответил Висенте, подсчитав в своем вагоне-кабинете общую сумму.

– Фантастика! – сказала Ронда. – Только этого нам далеко не достаточно. Мы собираемся снарядить примерно сотню грузовиков с восемью или десятью пассажирами на каждом, и нам предстоит ехать по труднопроходимой местности тысячи километров. Нам понадобятся горючее, еда, инструменты, походное снаряжение, медицинские принадлежности. А прежде чем мы сможем куда-либо отправиться, нам надо починить все эти грузовики.

– Это невозможно! – воскликнул Висенте, которому грозила опасность возвратиться в прежнее состояние мрачной подавленности. – Это пустая затея. Мы никогда туда не доберемся.

– Мы должны туда добраться, – сказала Ронда. – А что же еще нам остается делать? Невозможно продолжать наше пребывание здесь в сложившихся обстоятельствах.

Никто не нашел ответа на ее слова.

И они продолжали готовиться, понимая, как всегда, что именно так и будут делать. Первая и самая большая часть работы, не считая добывания необходимых финансовых средств, заключалась в вербовке участников. Эдди взялся проводить кампанию в Интернете; Кристофер отправился к ребятам латиноамериканского квартала, а Бадди стал ходить от дома к дому в колледжском городке на севере, где все и каждый были вечно молоды и полны сил, и очень многие с энтузиазмом соглашались участвовать в предприятии Мечтателей. Циркачи тоже не оставляли стараний, хотя их самое последнее политкорректное представление – «Недикий, Недикий Запад», где ковбои и индейцы обменивались дружескими объятиями, не имело того успеха, на который они надеялись. Новый номер Присциллы-Предсказательницы «Дежавю Будущего» тоже не принес успеха – зрителям все время казалось, что они это уже видели раньше. Однако слух об акции уже распространился в недавно созданной подпольной организации уродцев «Единый Демократический Фронт Людей, Не Соответствующих Общим Меркам» (ЕДФЛНСОМ), и со всей страны стали приезжать циркачи, чтобы принять в ней участие.

Тем временем Кристофер продолжал созывать всех имеющихся в округе механиков, потенциальных механиков и автомастеров, работающих по индивидуальным заказам: он говорил им, что у него имеется проект, который может их заинтересовать.

У себя в Байю Полли тоже занималась организационной работой. Пожилые люди приезжали на автобусах, на ободранных старых автомобилях, а иногда даже на «Линкольнах» или «Кадиллаках»; некоторые пенсионеры из индейцев виннебаго приехали прямо в своих домах на колесах. Биби и Спад пустили слух среди бездомных страны и тех обездоленных, кто в результате политики правительства должны были быть выброшены из домов для престарелых и учреждений для реабилитации бывших заключенных, что их тоже приглашают принять участие в акции. И из этих трех центров активной деятельности постепенно собралась самая странная ненасильственная армия, когда бы то ни было имевшая целью явиться на поле боя: цирковые уродцы, шизофреники, пациенты, страдающие болезнью Альцгеймера, люди выше обычного роста и те, кто ниже, самые толстые и самые тощие, прикованные к инвалидным коляскам и склеротики. Со всех концов страны они стали стекаться в обусловленное место встречи в Байю – на великий сбор.

Тем временем в лагере Мечтателей в Майл-Хай-Сити грузовики находились все еще на завершающей стадии ремонта. Команда механиков Кристофера уверяла, что, когда ремонт завершится, машины не только будут идти как по маслу, но что длинные прямоугольные кузова их грузовых отсеков, того же стиля, что у старых автофургонов для доставки хлеба, уже увеличены и оснащены сиденьями, рассчитанными на восемь-двенадцать человек в каждом. В потолок каждого грузового отсека вделаны крюки, чтобы пассажиры могли подвешивать гамаки и спать во время путешествия; там были даже предусмотрены отделения для готовки и хранения продуктов, а также элементарный туалет. На крышах помещались цистерны с бензином и пропаном, а также были установлены солнечные батареи для получения электроэнергии. Эдди и Кристофер заверяли всех, что к тому времени, как все будет готово, их караван станет представлять собой не что иное, как автономный самообслуживающийся город на колесах.

Единственной проблемой, несмотря на то что им удалось получить в дар значительную часть продовольствия и оборудования, было то, что на все приходилось тратить невероятное количество денег.

– По моим подсчетам, – Висенте поднял голову от своих гроссбухов, сопоставив затраты на снаряжение с фондами, которые они рассчитывали получить, – ко времени нашего отъезда у нас останется в общем итоге… – Он пощелкал кнопками, внося последние цифры в калькулятор, и снова поднял глаза на присутствующих. – Так, посмотрим… Получается… два доллара и пятьдесят восемь центов.

В тот вечер Мечтатели проконсультировались с Присциллой о перспективах всего предприятия.

– Мы должны продолжать, – сказала она им, а ее татуировки разворачивались у нее на коже по мере того, как она изучала свой хрустальный шар. – Но мы должны действовать с осторожностью. Беречься глаза, который не дремлет.

Бадди принял это за напоминание о вездесущих камерах «Шоу-Америка», которые по-прежнему то вспыхивали, то гасли двадцать четыре часа в сутки, следя со своего места на виадуке за каждым шагом Мечтателей.

– Где же, черт возьми, Бадди? – спросил Родриго, руководивший труднейшей работой по погрузке снаряжения, проверке и перепроверке запасов продовольствия и организации экипажей – кто с кем поедет. – На что, интересно, он свое время тратит в последние дни? Дневным сном наслаждается, что ли, отдыхает?

Но Бадди сидел в своем вагоне час за часом, чуть ли не сутками, сосредоточиваясь, сосредоточиваясь, сосредоточиваясь… пытаясь сотворить чудо.

В одно прекрасное утро Эдди и Кристофер разбудили Ронду и всех остальных на рассвете: ребята из баррио работали всю ночь, и грузовики наконец были в полной готовности. Ронда, все еще в махровом халате, вышла во двор и едва могла поверить своим глазам, когда увидела – как было обещано – караван из ста грузовиков, ярко сверкающих свежей краской, выстроенных в ряд и готовых в путь: все они были приведены в порядок так, как, вероятно, только Эдди и Кристофер могли предвидеть. Бока их были расписаны краскодувкой в ярком красочном и полном подробностей стиле латиноамериканского квартала; на них, тех же размеров, что в настенной живописи, изображались Иисус и Дева Мария в соответствующих библейских эпизодах, а все подвески машин были опущены так низко, отвечая наилучшим техническим спецификациям «лоу-глайдеров», что от дорожного асфальта их отделяло сантиметров тридцать, если не меньше.

– Стильные тачки, или как? – сказал Кристофер.

С этим нельзя было не согласиться: все признали, что это самый стильный караван грузовиков с Иисусом и Марией, какой им когда-либо приходилось видеть. Караван, которому единогласно решили дать имя «Баттерфляй и Алеф», был готов к отправке.

Когда к Мечтателям присоединились Спад, Биби, Хьюберт П. МакМиллан и остальные обитатели Колпачного Ранчо, решено было отправиться в путь. Несмотря на то что им пока не хватало средств, чтобы добраться до границ Соноры, а тем более до Патагонии, усилия, предпринятые ими в последние минуты, принесли достаточно денег для того, чтобы достичь первого пункта назначения – места встречи в Байю, где они должны были объединиться с Полли и ее Лысыми Пантерами. Все согласились, что это не столь трудное путешествие позволит им проверить управляемость и материально-техническое обеспечение каравана из ста машин и выяснить, какие имеются технические недоделки, а также недостатки в самой организации предприятия. И, кроме того, выиграть немного времени, чтобы, как они надеялись, могло произойти какое-нибудь чудо с добыванием средств.

По крайней мере, думал Бадди, по пути ведь будет масса новых казино, где он сможет попытать счастья. Когда они выезжали с территории лагеря, ребята из баррио провожали их приветственными криками и прощальными взмахами рук. Бадди заметил забавную вещь: нешаблонная манера Эдди одеваться, которая поначалу сказалась только на Кристофере, стала прививаться и местным ребятам. Они стояли у ворот в мешковатых бесформенных джинсах, слишком больших по размеру, и в таких же слишком свободных футболках с капюшонами.

Все они были одеты почти так же, как Эдди-Чучело.

«А когда видишь их вот так, всех вместе, группой, – подумал Бадди, – они и правда выглядят, – если только он решится сказать это, – КРУТО!»

 

45. Суп из лангуста

ПРЕДЛОЖЕНИЕ «ПЛАНЕТА АМЕРИКА» ИЗУЧАЕТСЯ В СОВЕТЕ БЕЗОПАСНОСТИ ООН

Предложение «Корпорации Америка» переназвать Землю, дав ей имя «Планета Америка», в данный момент находится на рассмотрении Совета Безопасности ООН.

«Мы считаем, что это более подходящее название, если учитывать современные тенденции в мировой культуре,  – заявил Глава Правительственного Отдела по Проведению Линии Партии Беккет Сэмюэлс.  – Ведь когда мы разберемся с незначительными беспорядками в Америке Южной, мы станем обладать половиной всего мира».

Эта депеша – последняя, переданная в тот день из вагона-конторы Эдди перед выходом каравана в Байю, – определила настроение всей поездки, потому что все то время, пока они ехали, Сообщение Отдела Общественного Обслуживания «Корпорации Америка» (СООО КА) о предложении переназвать Землю почти беспрерывно передавалось по радиостанции «Ка-США – Америка на вашей шкале!» – еще одного ответвления «Тотальной Информационной Сети» КА: неожиданно оказалось, что, кроме этой, никакой другой радиостанции они поймать не могут.

Сообщение начиналось с того, что мужской голос читал названия разных стран:

Узбекистан

Монако

Австралия

Турция

Испания

Таиланд

Зимбабве

Затем звучал голос маленькой девочки:

«Папа, что означают эти смешные слова?»

«Это названия других стран».

«Других стран? А что это такое?»

«Ну как же, детка, это такие места, которые не Америка».

«Но, папочка, – спрашивал тот же детский голос, – разве не весь мир – Америка?»

«Он мог бы быть Америкой, – отвечал ей голос отца. – Вот было бы здорово, правда?»

Бадди подумал, что они, должно быть, уже сто раз прослушали это СООО КА, стоило только кому-нибудь по забывчивости включить радио. И как бы для того, чтобы усилить дискомфорт, испытываемый Мечтателями, страна оказалась во власти явления, получившего название «Новая Температура»; это состояние не было ни жарой ни холодом, но как бы сочетанием того и другого: зной с леденящим холодом, пронизывающим до костей и вызывающим ощущение, что по коже бегают мурашки.

Мечтателям удалось (во всяком случае, они на это надеялись) сбить со следа «Корпорацию Америка», применив перед отъездом с сортировочной станции два тактических хода: во-первых, они попытались ввести в заблуждение «Наблюдателей» и подслушивающие устройства, громко и публично планируя неверное место назначения и ложное время отъезда, сместив дату отправки на неделю позже реально намеченного срока.

– Да уж, – говорил Бадди, когда они с Рондой небрежно прогуливались под виадуком. – Я никак не могу дождаться СЛЕДУЮЩЕЙ НЕДЕЛИ, когда мы наконец отправимся в путь.

– Еще бы, – отвечала ему Ронда. – На СЛЕДУЮЩЕЙ НЕДЕЛЕ уж точно будет самое лучшее время тронуться с места.

– Ничего не знаю лучше ЦИНЦИННАТИ весной, ты согласен? – небрежным тоном произносила Гермафродитти, обращаясь к Луиджи – Самому Сильному Человеку.

– Ты права, – отвечал Луиджи, приподнимая один из грузовиков сзади, чтобы проверить ведущий мост. – На СЛЕДУЮЩЕЙ НЕДЕЛЕ ЦИНЦИННАТИ уж точно будет красивей всего.

Второй тактический ход заключался в том, чтобы отправиться через Великие равнины, будто они действительно направляются в Цинциннати, и только потом резко свернуть к запланированному месту встречи в Байю.

Каким бы нереальным это ни представлялось, но их стратегия, по-видимому, сработала, поскольку, пока они шли через равнины на восток, они не заметили никаких признаков слежки, хотя множество голов поворачивалось в их сторону – поглядеть, как караван ярко раскрашенных грузовиков проезжает мимо.

Они ехали сквозь грозы и бесконечные дожди, под пологом тяжелых, воронкообразных туч, мимо перевернутых концами вверх радуг, сквозь облака красного тумана, порой попадая в наводнения; а однажды проехали мимо сотен коров, уставившихся на них в черно-белом изумлении: из-за гравитационной инверсии коровы парили в нескольких метрах над землей. В городах и поселках даже стали поговаривать, что где-то в горах какой-то человек строит огромный корабль и пытается собрать по паре из всех существующих на Земле видов животных, чтобы взять их на борт.

Начинало казаться, что невозможно предсказать следующую грозу и невозможно от нее укрыться.

Примерно в это же время торжествовавшие победу Лысые Пантеры Полли, которые несколько запутались, возвращаясь из Техаса, и, случайно отклонившись от намеченного маршрута, оказались в Оклахоме, начали потихоньку снова стекаться в Байю. Полли была совершенно замотана, пытаясь вести дела в харчевне, украдкой наделять бесплатной едой все прибывающие орды участников, готовиться к приему стомашинного каравана Мечтателей и в то же время как-то ухитряясь выдерживать периодическое инспектирование со стороны регионального менеджера корпорации «Что-за-Сосиска!». Этот последний желал знать, почему надувной Адольф-Такса больше не парит над харчевней, как предписывается политикой компании. Все это было гораздо больше, чем работа на полной ставке. Полли чувствовала себя так, словно она проводит что-то вроде операции по спасению выброшенных за борт людей, которых волна за волной выплескивает на остров – пустырь рядом с харчевней – и которые под радужными арками корпорации «Что-за-Сосиска!» ждут теперь, чтобы их накормили.

В то время как циркачи, обитатели Колпачного Ранчо и члены организации «Очнитесь От Американской Мечты» направлялись в Дельту, весь этот район был охвачен бурной деятельностью, никакого отношения к ним не имеющей. В соответствии с решением «Корпорации Америка» распространить влияние «Шоу-Америка» еще шире, телекамеры с дистанционным управлением устанавливались на всех транспортных эстакадах и переходах через шоссе, на каждом перекрестке и в людных местах. Даже предполагавшееся установление таких камер в общественных туалетах тоже начало осуществляться, идя рука об руку с введением новой игровой программы под названием «Процесс Отбора». Разумеется, Дельта была не единственным местом, где творилось такое: подобные перемены происходили по всей стране. Тотальная Информационная Сеть планировала со временем охватить всю сотню с лишним существующих каналов, включая не только привычные телепрограммы в стиле «реалити-шоу», но и новостные, спортивные, рекламные, а также несколько новых проектов. «Канал Побед» должен будет передавать во всех подробностях уточненные варианты новостей об американских военных действиях по всему миру, а «Речевой Канал» станет круглосуточно представлять послания Куша Стоунфеллоу и других лидеров «Корпорации Америка». Поговаривали даже об открытии «Канала Новой Погоды».

В то время как караван подъезжал к району Дельты, старый поэт Корсика сидел в харчевне Полли на своем привычном месте у стойки, обнимая ладонями чашку кофе в надежде, что кофе как-то уравновесит принятую им в это утро порцию мятного ликера. Но услышав звук открывающейся двери, он поднял мутный взгляд и обнаружил, что, по-видимому, успел выпить слишком много ликера. Чудо из чудес: он не только увидел своего старого друга Биби Брауна, ставшего отцом маленького Бадди и исчезнувшего с глаз долой («Подлец этакий!» – подумал Корсика с восхищением), так вот, он не только увидел, как Биби Браун входит в дверь харчевни, он увидел целых двух Биби. Или это были два Бадди ЛеБланка? Во всяком случае, он был тут – кто бы он ни был – в ярком цветном и к тому же двойном изображении, как это случалось Корсике видеть обычно ближе к вечеру. Этот высокий рост, стройность, эта буйная копна волос, голова, чуть вытянутая вперед, как бы в нетерпеливом поиске ответа… Корсика зажмурился и снова открыл глаза, но взгляд его не прояснился. Наоборот, две фигуры вроде бы собирались превратиться в четыре; учетверенный образ, несомненно, означал, что мятный ликер с годами стал оказывать все возрастающее влияние на его психику.

Но тут, случайно взглянув мимо этих фигур, он увидел еще более волнующее зрелище, так как в широком витринном окне кафе его глазам предстала огромных размеров Дева Мария с прижатым к груди огромным Младенцем Христом.

– О Господи, – забормотал Корсика еле слышно. – Я больше не буду пить мятный ликер до полудня… Не буду больше пить мятный ликер до полудня…

Видение вдруг стало удаляться, к большому облегчению Корсики; однако его молитва, вероятно, шла не вполне от чистого сердца, потому что на смену прежнему тотчас же явился еще один огромный образ Девы с ребенком.

– О Господи, – пробормотал Корсика. – Я Тебя заверяю, что ни за что не буду пить мятный ликер до послеполудня.

Но в окне снова и снова появлялись Иисус и Мария, еще и еще…

– Господи, я не стану пить мятный ликер в дневные часы…

Опять Иисус и Мария…

– Господи, я значительно уменьшу порции мятного ликера…

И еще Иисус и Мария… И еще…

– О Господи! – вскричал Корсика, вскочив на ноги: он был доведен до предела своих психических и умственных возможностей. – Обещаю навсегда отказаться от мятного ликера!

– Пап? – Бадди старался привыкнуть к звуку этого слова, такого странного, всего в один слог: оно казалось совсем чуждым его слуху. – Пап?

Никакого ответа, кроме шуршания шин по асфальту, он не услышал. Возможно, потому, решил Бадди, что слух его отца был столь же непривычен к звучанию этого слога, как и его собственный.

– Гм… Отец? – сделал он новую попытку.

Синие глаза отца неотрывно смотрели вперед сквозь ветровое стекло их машины, мчавшейся по шоссе во главе каравана грузовиков, словно он жадно вбирал в себя все, что видел, или не видел вовсе ничего.

– Гм… Биби? Мистер Браун?

Сердце Биби вроде бы взялось участвовать в каких-то скачках, во всяком случае, так казалось его владельцу, потому что, когда они проезжали первый указатель – «Байю 100 миль», – оно пустилось рысью. Когда проехали второй указатель – «Байю 50 миль», – оно перешло на легкий галоп. А когда миновали третий – «Байю 25 миль», – оно помчалось во весь опор.

«Байю 10 миль»… «Байю 5 миль»… Указатели сменяли друг друга в безжалостной последовательности… И вот – «Вы въезжаете в округ Магнолия».

На самом деле, думал Биби, это, должно быть, такие скачки, где участникам приходится прыгать через барьеры, потому что сердце у него в груди то и дело прыгало через какие-то невидимые препятствия…

– Да-а-а, – протянул Родриго, когда они с Рондой ехали по шоссе в последнем грузовике, замыкая колонну, чтобы никто не затерялся в пути. Они попали в район сгорбленных кипарисов, болот, испанского бородатого мха и сладко пахнущих цветов на деревьях, что, несомненно, могло означать лишь одно: это Байю.

– Я тебе никогда не говорил, что мой прадед был чуть ли не самым знаменитым охотником на аллигаторов в Дельте? Да-да, старый Кродед Гонсалес. Он однорукий был. Вместо другой руки у него крюк был железный. Пришлось приделать, после того как один злолигатор ему руку откусил. Но такому, как старый… гм… Крофиш Гонсалес, все было нипочем.

К собственному удивлению, Ронда обнаружила, что, хотя она всегда находила рассказы жениха живыми и забавными, на этот раз она смотрит вперед сквозь ветровое стекло и думает… ну, она думает – а как там Бадди, если учитывать, что в любой момент должна произойти долгожданная встреча его отца и матери? В конце концов, решила она, Бадди – на редкость хороший друг, и совершенно естественно, что она волнуется за него, правда, если учитывать сложные обстоятельства, в которых он оказался…

Утро у Полли пока что выдалось не очень удачное. Сначала она уронила стопку тарелок, потом перелила воды в кофеварку, так что свежесваренный кофе залил весь пол; потом стала вытаскивать кофейник, чтобы его опорожнить, а кофе продолжал литься и залил нагревательный элемент; потом она уронила кофейник, и он разбился.

Лучше всего сосредоточиться на мыслях о работе, думала она. Хотя она уже четыре раза за последние два часа успела сбегать в дамскую комнату, чтобы подкрасить губы. И конечно, очень соблазнительно представлять себе долгожданную встречу, которая вот-вот должна состояться. Встреча с человеком, которого она называла любовью всей своей жизни, с отцом ее сына Бадди… Но откуда ей знать, каким стал теперь Биби? Захочет ли она быть с ним теперь? Захочет ли он быть с ней?

Нет, лучше всего сосредоточиться на мыслях о работе. Но что это за звук? Ох нет! Неужели опять кофейник?! Полли резко повернулась, смахнув с одной из тарелок, которые она несла, нарезанные ломтиками маринованные огурцы с укропом: они упали прямо на рубашку сидевшего у стойки человека.

– Черт! – вырвалось у Полли. Она хлопнула стопку тарелок на стойку и разрыдалась.

Но в этот самый момент перед харчевней замедлил ход первый из самых необычайных грузовиков, какие Полли когда-нибудь приходилось видеть у своего заведения. Их бока были ярко расписаны красочными библейскими сценами и, подумала она, шмыгая носом и утирая со щек слезы, все они шли как-то… неудобно низко над землей, если бы кто-то поинтересовался ее мнением на этот счет.

Бадди следовал за отцом по пятам, когда тот распахнул двери кафе и шагнул внутрь. Биби огляделся, несколько раз моргнул и слегка поднял голову… Что такое он делает? А, он пытается почувствовать атмосферу, понял Бадди. Потому что, несмотря на захват предприятия корпорацией «Что-за-Сосиска!», Полли ухитрилась, благодаря своей исключительной, какой-то визионерской решительности и беспредельному упрямству, добиться исполнения своего желания пропитать все эти братвурсты своими любимыми традиционными специями. И не только это: еще и ее традиционный суп из лангуста, который был недавно принят как «Суп Месяца» во всем регионе. Так что воздух в харчевне был пронизан ароматами, хорошо знакомыми отцу с давних лет.

Биби заметил и незнакомые ему предметы: часы «Король Рока», эмблему корпорации «Что-за-Сосиска!», изображающую радостно отплясывающих хот-догов, и новую детскую площадку у самого входа. Но он отметил еще и знакомый острый запах перца чили, паприки и цикория, пропитавших здесь воздух, знакомую, крытую пластиком стойку в форме буквы «U» с сидящими перед ней Хипом и Хапом, и старого Корсику, вдруг вскочившего на ноги и кричащего что-то про Иисуса и про мятный ликер. Но Биби был слишком отвлечен, чтобы расслышать, что он кричит. Слишком отвлечен видом официантки с пышной прической: из прически выбилась одна прядь и падала на правое ухо так же, как это было всегда; на официантке были очки в форме слезинок, в оправе с блестящими камушками, слегка съехавшие набок. Такой он ее и помнил… одна-две морщинки у уголков все тех же зеленых глаз, седина в пышной прическе… Он застал ее в тот момент, когда она обернулась с кофейником в руке: будто ожил моментальный снимок, хранившийся в альбоме памяти. Сколько времени прошло? Он чувствовал, как в один миг испарились, исчезли эти двадцать два года. Полли, Полли, Полли, Полли…

Прошло несколько долгих минут, прежде чем он подумал о последнем, определяющем доказательстве, которое позволило бы ему увериться без всяких сомнений, что он пришел именно туда, куда следовало.

Да, убедился он, его как не было, так и нет.

Одного пальца недоставало.

Произошло чудо: Биби снова обрел свою Девятипалую Женщину.

В глубине зала, у стойки, Бадди увидел своего старого друга Корсику, глядевшего на него, выпучив глаза, словно в испуге. Бадди сознавал, что этого следовало ожидать, так как они уже несколько лет не виделись друг с другом, и он, конечно, сильно изменился за эти годы, может быть, раздался в плечах, прибавил в весе. Хотя сам он не думал, что так уж сильно изменился. Но Корсика поднялся на ноги, размахивая руками и крича что-то невразумительное. Бадди готов был уже пройти к стойке, чтобы его успокоить, но перед его глазами стало вдруг разворачиваться совершенно невероятное зрелище, какого он не ожидал когда-либо увидеть. Перед ним, приближаясь друг к другу, потом отступая назад и снова приближаясь, словно две большие нескладные птицы, танцующие что-то вроде брачного танца, предстали его родители.

Биби вдруг овладело желание броситься прочь, прыгнуть в один из грузовиков с Иисусом и Марией и уехать куда глаза глядят из округа Магнолия. Но Полли шагнула к нему, и он увидел на полке позади нее Элвиса Пресли в белом комбинезоне с поясом, застегнутым огромной серебряной пряжкой: он парил, словно ангел, над ее плечом… и там были Хип и Хап, сидевшие тихо и неподвижно, ожидая увидеть, что же теперь случится… В харчевне царило молчание, слышалось только позвякивание ложки какого-то посетителя, представления не имевшего, что вокруг него происходит.

Двадцать два года. Неужели она всегда вот так сияла? Биби не помнил такого ее сияния. Но сможет ли она узнать его после всех этих лет? А что, если ему придется назвать себя? Он представил, как она подходит к нему и с ее губ срываются слова: «Столик на одного, сэр?»

Бадди был потрясен, что его-то Полли вовсе не замечает, что впервые в жизни он не попадает в поле зрения его собственной матери. «Я ведь тоже вернулся домой», – думал он с некоторым раздражением… Но тут он заметил, как расслабились напряженные плечи отца, и впервые в жизни увидел, как обнялись его родители. И, вместо того чтобы ревновать, он вдруг почувствовал, как все его существо заливает теплом, и ему захотелось, чтобы здесь была Ронда, и чтобы она взяла его за руку, вместо того чтобы ехать с Родриго где-то в конце колонны грузовиков, въезжающих на место стоянки на пустыре рядом с харчевней, чтобы встать там лагерем на ночь.

Бадди медленно прошел к стойке. Хип радостно подмигнул ему, а Хап обхватил его за плечи.

– Добро пожаловать домой, малыш, – сказал он. – Мы по тебе соскучились. Ну и хороший же подарочек ты своей маме привез!

Корсика скрылся с глаз долой, сетчатая дверь все еще покачивалась после его ухода.

– С чего это тут все эти Элвисы? – спросил Биби у Полли, оглядывая все вокруг и дивясь новому элементу декора, когда им удалось наконец выбраться из объятий друг друга и обрести дар речи.

– А я уже сто лет как отказалась от старой темы «яркий свет и возвышенность духа». Я решила, что вместо всего этого лучше буду верить в Элвиса.

– Не волнуйся, – успокоил ее Биби. – Я могу сменить веру.

 

46. Снова в Байю

НАЧИНАЮТСЯ ИССЛЕДОВАНИЯ ПО ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОМУ ПРОЕКТУ «МГНОВЕННАЯ ПОЛНОЧЬ»

Продолжая изыскания по созданию абсолютного оружия, правительство КА сегодня одобрило выделение фондов на разработку устройства, уничтожающего любые световые излучения во вражеских странах и погружающего их в «стратегическую» тьму… «Ну как же! Они даже собственных рук у себя перед лицом разглядеть не смогут!» – сказал представитель КА Кисме Хеннингел.

– Не могу этому поверить. – Ронда просматривала утренние депеши, которые по-прежнему ежедневно поступали из пресс-мобиля Эдди и Кристофера, несмотря на постоянную смену мест и обстоятельств. – Сначала они перетряхивают время и силу тяжести, а теперь собираются и к свету руку приложить!

– Ну, – вздохнул Бадди, – дело, за которое мы взялись, уж точно нам как по мерке сшито, если мы хотим спасти нашу планету.

– Это точно, – сказал Висенте, снова озадаченно разглядывая свои гроссбухи. – Это точно.

На новой стоянке в Байю Мечтатели столкнулись с целым рядом старых неудач, пытаясь перед отъездом достать продовольствие, провести предотъездный ремонт, и – что важнее всего – совершая невероятные усилия, чтобы в оставшиеся дни найти финансовую поддержку. Эдди круглосуточно размещал сообщения в Интернете, Ронда и Родриго разъезжали по всему району, делая доклады перед различными группами жителей. Бывший Президент Спад Томпсон и Хьюберт П. МакМиллан отправились в конспиративную поездку по стране, чтобы собрать деньги у давних соратников Спада, все еще не желающих примириться с захватом власти «Корпорацией Америка». Лысые Пантеры тоже внесли свою лепту – кто сколько мог: Сэди Эдвардс – один доллар и пятьдесят восемь центов, старый Билл МакФи – восемь долларов и тридцать девять центов, а мисс Кларисса Симмонс – впервые за двадцать три года – даже вытащила из-под кровати кофейную банку и обнаружила в ней сто три доллара и шестьдесят восемь центов – все мелочью.

Бадди все то время, что не проводил в казино, старался сосредоточиться на прочищении собственных мозгов. Хотя, строго говоря, эта практика не была предназначена для порождения дохода, он надеялся, что она тем не менее может оказать влияние на возрождение его способности совершать маленькие чудеса и как-то изменить положение вещей. Кроме того, он считал, что благодаря ей он себя хорошо чувствует.

Одновременно он помогал в харчевне, где Полли старалась накормить как можно больше путешественников, в то же время пытаясь отвлечь подозрительных инспекторов корпорации «Что-за-Сосиска!», то и дело появлявшихся здесь, чтобы проверить и перепроверить убывающие запасы братвурстов. Помимо всего прочего, эта работа помогала Бадди держаться в курсе происходящего на телевидении, так как телевизор над стойкой был целый день настроен на программу «Шоу-Америка»; впрочем, теперь, разумеется, иного выбора просто не было. Программа была полна объявлений о «Первом в Мире Полнометражном Реалити-Фильме», где в качестве звезд фигурировали ГИД страны Рэнсом Стоунфеллоу-второй и телеведущий Мундо Мефисто. «Америка: Премьера Фильма – со дня на день!» Рекламные клипы с Мефисто и Стоунфеллоу шли в эфире постоянно. Бадди видел передачу в прямом эфире – в программе «Эфирный Час СМИ», представившей интервью героя фильма – ГИДа страны, данное им известному комментатору Спиди Стилтону.

Стилтон: «Мистер Стоунфеллоу, как ГИД «Корпорации Америка», первейшая движущая сила «Шоу-Америка», а теперь еще и главный герой нового фильма, скажите мне – вы намеренно пытаетесь стереть грань между фантазией и реальностью?»

Стоунфеллоу (озадаченно): «Боюсь, я не вполне понимаю, о чем вы говорите…»

В то время как Мечтатели и Уродцы ждали поступления новых фондов, обстановка вокруг лагеря была, мягко говоря, напряженной. Как и следовало ожидать, караван из сотни грузовиков с Иисусом и Марией на боках не мог не привлечь внимания даже в необычной атмосфере Байю. Циркачи помогали поддерживать легенду, что все они – бродячие артисты, ежевечерне устраивая спектакли. И хотя эти спектакли носили более традиционный характер, чем другие недавние представления циркачей, поскольку они не хотели привлекать к себе излишнее внимание, у них был тот недостаток, что они собирали гораздо больше зрителей, а поэтому и гораздо больше наблюдающих глаз. Однако популярности Уродцев мешало конкурирующее с ними шоу, известное под названием «Четыре Всадника», которое как раз в это время стало повальным увлечением жителей Дельты.

Единственным положительным событием, полагал Бадди, было то, что им, по-видимому, удалось во время поездки в Байю избавиться от «крота», кто бы это ни был, поскольку впервые с тех пор, как Бадди включился в деятельность Мечтателей, в СМИ не появилось о них ни одного слова. Но камеры «Шоу-Америка», уже установленные в самых разных местах по всей округе, тихонько жужжали, поворачиваясь туда и сюда, безжалостно наблюдая, следя за каждым их движением, и все понимали, что это лишь вопрос времени, и раньше или позже они снова будут высвечены на экранах.

А тут еще Родриго. Никто больше не мог уследить, когда он уходит, когда возвращается, и он стал казаться Бадди чем-то вроде сорвавшейся с креплений пушки на раскачивающейся палубе – никогда не знаешь, чего от него ждать. Родриго установил связи с несколькими наиболее экстремистскими революционными группами, существовавшими в районе Байю, включая «Кецалькоатль» и «Бизнесменов», с которыми Ронда и все остальные Мечтатели отказывались иметь дело из-за их воинственной тактики. Родриго утверждал, что эти контакты имеют целью разузнать что-то об альтернативных планах на тот случай, если Мечтателям не удастся получить фонды поддержки. Ходили более мрачные слухи, что Родриго якобы планирует создать альтернативную, более воинственную организацию, которая будет называться «ПАУК» («Пробудим Американцев – Уничтожим Капиталитаристов»), и тем вызвать раскол в рядах Мечтателей. Во всяком случае, Родриго редко видели в лагере, по крайней мере тогда, когда нужно было делать какую-нибудь работу, а если он появлялся, то всегда в сопровождении личностей, при виде которых Бадди просто передергивало от отвращения – например, таких как Одноглазый Джек и его подручный Билл – Сорок Баксов. Их манера вести себя в лагере весьма таинственно и циклопическая внешность Одноглазого Джека заставляли Ронду вздрагивать. Не говоря уже об их грубых высказываниях. «М-м-м… М-м-м, – мог бросить один из них, оглядывая с ног до головы фигуру идущей по лагерю Ронды, ее кофейного цвета кожу и вьющиеся волосы. – Мне всегда нравились хлебцы с подгоревшей стороной!»

– А что я могу сделать, если они ценят женскую красоту? – пожимал плечами Родриго, когда Ронда возмущенно говорила ему об этом. – А что касается их внешнего вида, то они прекрасно подходят к твоим друзьям – Уродцам.

– Наши Уродцы уродливы только внешне, – отвечала Ронда. – А твои друзья уродливы до мозга костей.

Самые скептически настроенные члены их группы, особенно циркачи, которым никогда не нравился Родриго, чувствовали, что у их второго лидера развивается что-то вроде комплекса мессии. Они стали называть его «Годриго», поднимая брови и шепча «Род-Год» в тех случаях, когда он шел наперекор желаниям Ронды и приглашал в лагерь какую-нибудь мерзкую личность.

– Да он просто актерствует, старается привлечь к себе внимание, потому что ревнует из-за нашей с тобой дружбы, – сказала Ронда, когда Бадди поделился с ней своими опасениями. Но ее тон показался ему не слишком уверенным, и он подумал, что даже она сама не очень верит своему объяснению.

Со своей стороны Бадди подозревал, что Родриго подсел на что-то и что некоторые из его посетителей его снабжают. В Байю можно было достать самые разные виды новых наркотиков, а Родриго был как раз из тех, кто мог бы захотеть все их испробовать.

Может быть, думал Бадди, Родриго подсел на какое-то вещество, которое заставляет людей верить в собственную ложь.

Тем временем ситуация в Америке, более чем когда-либо, вышла из-под контроля. Орды термитов мощными колоннами проходили по улицам городов, пожирая все, что попадалось им на пути. Ветер дул безостановочно в течение многих дней, так что пацифисты-Мечтатели были готовы передушить друг друга; по ночам странные огненные полосы разукрашивали небеса. Бадди приходилось наблюдать в городе такое, что наполняло его дурными предчувствиями: часы на здании банка шли назад; младенец выплывал из коляски в воздух, пока его мать разглядывала витрину магазина. Дома беспрестанно напрягали цепи, крепившие их к земле, а про самые высокие здания говорили, что в них для каждой группы этажей теперь требуется своя временная зона.

Но самым неприятным событием из всех было то, что однажды вечером, когда Ронда, Бадди и Висенте заканчивали ужин в харчевне Полли, их внезапно угостили целым телефильмом о них самих и их занятиях в лагере: это явно было одним из приложений к каждодневной программе «Шоу-Америка». Но, как заметил Висенте после того, как они просмотрели ленту и увидели, что там имеются крупным планом кадры со знаменитой Рондой Джефферсон и Бывшим Президентом Спадом Томпсоном, только что вернувшимся из поездки за фондами с минимальным успехом, этот фильм неминуемо привлечет слишком пристальное внимание к их предприятию.

Ясно одно, – думал Бадди, – самое лучшее, что они могут сделать, это снова отправиться в дорогу, и как можно скорее.

Посреди всей этой суеты Бадди все-таки находил время, чтобы побыть с отцом и матерью, которые проводили целые дни, стараясь не выпускать друг друга из вида, словно пара влюбленных подростков. Но во время тех немногих трапез, которые им удавалось провести вместе, сидя за столом в маленьком трейлере Полли, у Бадди порой навертывались на глаза слезы, потому что, думал он, это похоже на семью, которой у него никогда раньше не было.

Даже сам Бадди не был уверен, что его усилия сосредоточиться имели какое-то отношение к конверту, который пришел за день до намеченной ими даты отъезда из Байю – в тот самый момент, когда они обсуждали, не отказаться ли им вообще от их предприятия. Но однажды днем Бадди и Ронда разбирали гору корреспонденции, ежедневно пересылавшейся в харчевню с адреса лагеря Мечтателей в Майл-Хай-Сити: пять долларов тут, десять – там… Бадди как раз начал что-то говорить и остановился посреди фразы, когда распечатал конверт, о котором идет речь: его фраза так и осталась незаконченной, и ни он, ни Ронда позже не могли вспомнить, что он успел сказать, так как то, что он обнаружил в конверте, напрочь вычеркнуло его слова из памяти обоих.

Это был почтовый перевод от анонимного дарителя… Но они получали много анонимных взносов, так что сам по себе факт этот не мог бы произвести такого впечатления на их психику. Впечатление произвело главным образом то, что было написано на бланке перевода, который должен был быть выплачен целиком и полностью организации «Очнитесь От Американской Мечты»:

$500.000

С минуту оба они просто смотрели на перевод, утратив способность как-то на него отреагировать.

Наконец Ронда произнесла:

– Бадди, не ты ли к этому руку приложил?

– Ронда, – Бадди мог только плечами пожать. – Я не настолько чудотворец.

Но Висенте, которому из-за всех этих тягот грозила опасность постепенно снова вернуться к прежнему мрачному взгляду на мир, сказал:

– Как мы можем быть уверены, что это не какая-нибудь ловушка?

Ответить ему никто не смог, и это настроение только усилилось в результате вечерней передачи пиратского телевидения Эдди-Чучела. Поддерживая связь с Дэном Атмостом, который после участия в акции «Матери Берутся за Оружие» и последовавшего за этим запрета появляться в эфире, снабжал заведующего прессой ООАМ новостями, не включавшимися в программу «Шоу-Америка», Эдди ухитрился получить самую волнующую пленку, какую Бадди когда-либо приходилось видеть. За несколько последних дней целая серия сильнейших из всех когда-либо зарегистрированных гравитационных аберраций поразила северовосточную часть страны, и на глазах у Мечтателей телевизионный экран высвечивал самый тревожный из ее результатов.

Мечтатели, не сводя глаз с экрана, смотрели в абсолютном молчании, как Статуя Свободы, окутанная летающим вокруг нее разнообразным мусором, стала раскачиваться на своем постаменте. Пока наконец она не поднялась в воздух и не улетела прочь.

– Ну все-таки, – сказала Полли, когда они с Биби и Бадди уселись в тот вечер за стол в последний раз пообедать всем вместе в трейлере, – слава Элвису, экспедиция наконец-то получила необходимые фонды.

– И нешуточные, – сказал Бадди. – И, слава богу, мы сможем теперь оставить позади этот невероятный всплеск активности. Только представь себе, сколько времени у нас с тобой будет на пути в Патагонию… и еще дальше, чтобы наверстать упущенное, рассказать друг другу обо всем, что происходило в эти годы.

– В Патагонию? – спросила Полли. – Кто сказал, что я еду в Патагонию?

К обоюдному удивлению Биби и Бадди, оказалось совершенно невозможным переубедить Полли. Ибо Полли, вопреки своей прежней решимости, наотрез отказалась покидать округ Магнолию. Ее одинокая грустная фигурка, стоявшая на следующий день на краю снова опустевшего пустыря и махавшая им вслед белой столовой салфеткой, зажатой в руке, на которой зияло отсутствие одного пальца, навсегда запечатлелась в памяти Биби – и Бадди – как один из самых печальных образов, когда-либо ими виденных.

Мечтатели попросили Присциллу-Предсказательницу о еще одной, последней, консультации перед тем, как все они покинули Байю.

– Что вы видите? – спросила Ронда, заглядывая в хрустальный шар через плечо Присциллы. Сама Ронда смогла увидеть там лишь крохотного Санта-Клауса, сидящего в санях посреди целого вихря вьющихся вокруг него снежинок.

– Я вижу то, что могло бы случиться через много лет… – произнесла предсказательница голосом, в котором отчетливо звучал странный восточноевропейский акцент; ее татуировки, казалось, кружатся на коже ее рук и ног, словно обретя собственную, отдельную жизнь. – А еще я вижу то, что не могло бы случиться никогда. Я вижу то, что мы могли бы сделать или уже сделали, но на то, чтобы завершить это, нам понадобилось бы прожить тысячи жизней. Я вижу конец и начало и середину всех вещей… И, – тут она пожала плечами, – я вижу, что существует великолепная вероятность того, что мы едем в самую настоящую ловушку. Но если мы останемся здесь, нас все равно скрутят в бараний рог. Поэтому я предлагаю паковать вещи и отправляться в дорогу.

Так что им просто больше ничего другого не оставалось, как снова пуститься в путь, ехать все дальше и дальше, вперед, к некоему священному граалю, до которого им, возможно, никогда не удастся добраться.

 

47. Граница

НАСТОЯЩЕМУ ВРЕМЕНИ – НЕТ!

«Корпорация Америка», расширяя программу исследования времени в надежде получить будущие доходы как можно быстрее, рассматривает вероятность полного упразднения настоящего момента.

«Если окажется, что это возможно,  – утверждает представитель прикладной науки

Дж. С. Смизеринс, – мы можем ожидать ускоренного возрастания нормы прибыли по всем инвестициям, а также беспредельного процветания для всех!»

– Мы не знаем, откуда мы явились, не знаем, куда идем… все, что мы знаем наверняка, – это что мы сейчас здесь. Но где же мы, черт возьми?

– Висенте, – сказала Ронда, – ну-ка, будь добр, кончай с экзистенциализмом и взгляни на карту.

Их караван катил по равнинам западного Техаса, сквозь нескончаемые зной, ветер и пыль, которым, казалось, никогда не будет конца. Во все стороны тянулся беспредельный и однообразный, плоский, спекшийся от солнца ландшафт, с пятнышками одинаковых коричневых кустиков, расположенных на одинаковом, и тоже коричневом, расстоянии друг от друга… Путешественники уже готовы были просто взвыть от скуки. Единственное облегчение представляли изредка попадавшиеся им одинаковые коричневые пропыленные городишки и афиши по сторонам дороги, написанные от руки, – ибо это была земля придорожных аттракционов.

СПЕШИТЕ УВИДЕТЬ САМОГО БОЛЬШОГО СУСЛИКА В МИРЕ!

СПЕШИТЕ УВИДЕТЬ САМУЮ МАЛЕНЬКУЮ ЛОШАДЬ!

ПРИЛАСКАЙТЕ МАРВИНА – ДВУХГОЛОВОГО ТЕЛЕНКА!

Но у них уже и так имелось с собой множество самых больших и маленьких в мире, так что не было нужды останавливаться.

Стоял безжалостный зной. Рубашка у Бадди прилипала к спине, а пыль прилипала к рубашке, и все это вместе прилипало к спинке сиденья. Ладони скользили по рулю, пот струился со лба прямо в глаза, их жгло от него и кололо. Пот каплями стекал с носа и падал вниз, на сиденье, образуя небольшую лужицу, а если Бадди на миг забывался и клал локоть на оконную раму, на коже оставался ожог.

Должно быть, для жителей городов, через которые они проезжали, они представляли собой поразительное зрелище: сотня одинаковых грузовых машин, словно скользящих низко над дорогой, совершающих свой путь через равнины; нанесенная краскодувкой Дева Мария с детьми, глядящая с боков машин, а время от времени – и Иосиф, с удивлением на лице взирающий на эти обожженные солнцем крохотные городишки, несомненно, нуждающиеся в спасении. И многие фермеры и работники, подняв головы и увидев, как они проезжают, должно быть, задумывались: да не пришло ли уже Царство Божие на Землю самым американским из всех возможных путей – по шоссе. Хотя навсегда останется загадкой, что они могли подумать о последнем грузовике, на котором (в результате тайного соглашения между Полли и Эдди) в целях конспирации был изображен огромный Элвис, широко расставивший ноги и указующий перстом в небеса.

Тем не менее казалось, что все пока идет довольно гладко. Слишком гладко, как представлялось Бадди, которому никак не удавалось избавиться от опасения, что творится что-то неладное. Это было чувство, что их преследуют или, может быть, им предшествуют: в этот век скользящего времени он никак не мог быть уверен, какое из двух предположений верно. Хотя здесь, на этих равнинах, не было никаких признаков того, что за ними следят, Бадди не мог избавиться от беспокоящего ощущения, что между ними затесался Иуда, только и ждущий подходящего момента, чтобы отдать всех этих Иисусов в руки римлян.

Хотя до сих пор их группе удавалось не допускать, чтобы кто-то отбился от стомашинной колонны, они разделили караван на «стайки» по двадцать с чем-то грузовиков в каждой на случай, если придется разъединиться. Родриго, издевательски ухмыляясь, назвал это «Системой по принципу Бадди», имея в виду смысл этого имени. Мечтатели разместились в одной группе машин, циркачи – в другой, Биби, Спад и обитатели Колпачного Ранчо – в третьей, а Лысые Пантеры – в четвертой. Каждая «стайка» была самодостаточна, снабжена необходимым горючим, едой, водой и походным снаряжением, которых должно было хватить до конца пути; каждая «стайка» могла поддерживать постоянный радиоконтакт с остальными; если им придется разъединиться, они должны будут, в соответствии с планом, двигаться дальше самостоятельно, в случае необходимости – до самой Патагонии, где все снова воссоединятся для последнего этапа пути – путешествия в Антарктику, организацию и осуществление которого следовало разработать на месте. Это, с точки зрения Бадди, оставалось самой большой прорехой во всей их операции.

Тени уже становились длинными, когда караван подошел к двухполосному шоссе, ведущему к границе мексиканского штата Сонора. Мечтатели сознательно предпочли избегать главных магистралей и больших городов с напряженным движением приграничного транспорта, не желая привлекать к себе слишком пристальное внимание.

– В каком ближайшем пункте на границе менее всего ожидали бы, что караван из сотни лоу-глайдеров с Непорочным Зачатием попытается ее пересечь? – спросила Ронда, когда на предыдущей неделе она вместе с Родриго, Бадди, Эдди и Висенте изучала карту, определяя план путешествия.

– Не в Хуаресе, – сказал Родриго. – Не в Ногалесе и не в Мексикали.

– О, ты хочешь сказать, что мы не попадем в Мексикали? – спросил Эдди-Чучело, на голове которого красовалось самое блестящее творение из всех возможных – совершенно точная копия Сфинкса. – Мне всегда так хотелось увидеть Мексикали весной и, может быть, купить несколько гипсовых фигурок святых.

– У тебя будет масса возможностей найти гипсовых святых по ту сторону границы, – ответила ему Ронда. – А пока давай-ка попытаемся перетащить через нее в целости и сохранности святых из плоти и крови.

– А что, если здесь? – Бадди пальцем указал на точку посреди пустыни, единственное место, где тоненькая неуверенная голубая линия штатной дороги пересекала толстую красную линию границы и где поблизости не было ни одного города. – Никто никогда не сможет догадаться, что мы попытаемся перейти границу именно здесь.

– Отметим это место знаком «X», – согласился Висенте. Ронда тоже согласилась.

Родриго, всегда выступавший против всего, что предлагал Бадди, только кивнул и улыбнулся: возможно, потому, подумал Бадди, что иного выбора просто не было.

Однако теперь, когда они одолели последний холм и начали долгий плавный спуск в долину, Бадди сразу же увидел, как ярко поблескивает звеньями на закатном солнце сетка ограждения, змеей вьющегося по холмам. Но еще больше расстроило его то, что вместо ожидаемого однокомнатного строения пограничного поста с одной-двумя спецмашинами, припаркованными рядом, у пустой дороги выстроилось более дюжины машин, рядом с которыми суетились десятки людей в форме.

– Мне все это вовсе не нравится, – сказала Ронда. – Думаю, надо поворачивать назад.

– Мы не можем сейчас повернуть назад, – сказал Родриго, взглянув на колонну машин, значительная часть которых уже перебралась вслед за ними через гребень холма и была полностью на виду у людей в долине. – Это выглядело бы слишком подозрительно. Да и все равно – как мы сможем повернуть назад на этой узкой дороге? Вот уж был бы настоящий цирк. – Родриго чуть не улыбнулся, но Бадди был не в настроении шутить. Он чувствовал, как напрягаются мускулы на плечах и руках, когда он преодолевает изгибы идущей вниз дороги – слишком сильно напрягаются. То, что говорит Родриго, разумно – с этим нельзя не согласиться: если бы они повернули обратно, они раскрыли бы свои карты, и риск, что у них будут неприятности в любом другом пункте, где они попытаются пересечь границу, значительно возрастет. Лучше попробовать хитростью проехать здесь. Кроме всего прочего, как заметил Висенте, это может быть просто рутинный сбор пограничного патруля, готовящегося к ночному дозору.

– А может, – сказал Эдди, пытаясь разрядить атмосферу, – это просто один или два отряда бойскаутов, собирающихся разбить лагерь на ночь.

Но у всех были напряжены нервы как от долгого знойного дня, так и от только что возникшей неопределенности положения, и никто не испытывал желания смеяться. Они продолжали спускаться в багровеюших сумерках, уже начинавших окутывать холмы пустыни.

– Бадди! – раздался вдруг голос сквозь потрескивание радио, голос с сильным итальянским акцентом: говорил Луиджи – Самый Сильный Человек. – У нас тут неприятность с грузовиком Уродцев, номер двадцать два! Шина лопнула. Не беспокойтесь, мы быстро чиним. Я просто подниму зад машины, домкрата не надо. Пойдем за вами минут, может, через двадцать.

Бадди нажал было на тормоз, но Родриго был так напряжен, что, казалось, вот-вот лопнет по всем швам.

– Мы должны ехать дальше! – Он сделал нетерпеливый жест рукой. – Мы не можем развернуть машину здесь, на холме. Поезжай! Не останавливайся!

Внизу у пограничного поста их ожидала весьма странная сцена. Люди у дороги просто стояли и равнодушно смотрели, как Бадди, Ронда и все остальные в головной машине подъезжают к переезду. Мужчина в форме подошел к окну водителя, глядя без всякого выражения на длинную колонну одинаковых грузовиков, огибающих холм и сейчас скрывающихся из вида, будто в них не было ничего необычного, будто такие вещи случаются здесь каждый день. Впрочем, вполне вероятно – насколько Мечтатели могли себе представить, – здесь, на полной чудес земле, лежащей к югу от границы, так оно и было.

Вглядываясь в окно, мужчина в форме произнес на четком, с легким акцентом английском:

– Документы, пожалуйста.

Все вручили ему свои водительские права, всячески стараясь не показать, что нервничают. Но Бадди почувствовал слабость во всем теле, словно из него ушли все силы, и он был рад, что этот человек не попросил их выйти из машины, потому что не знал, как в этом случае повели бы себя его ноги.

– Какова цель вашего приезда в нашу страну?

Призвав на помощь все свое немалое обаяние, Ронда наклонилась к окну и пристально посмотрела мужчине в глаза:

– Мы совершаем религиозное паломничество.

Мужчина удивительным образом остался равнодушным. Он лишь снова взглянул на колонну грузовиков и стал просматривать документы.

Но Эдди просто больше не мог сдерживаться.

– Эй, – произнес он. – Какая у вас форма замечательная! Прямо как та, что я носил, когда был лидером бойскаутов. Ну как же, я еще помню, когда я… Уф! – Висенте двинул его локтем под ребра, и Эдди неожиданно замолк.

Ни слова не говоря, мужчина повернулся и пошел в здание поста. Зловеще дребезжа, управляемые с электропульта ворота пришли в движение и закрылись перед их машиной, заперев дорогу.

– Как вы думаете, в чем тут дело? – спросила Ронда. – Родриго…

Но Родриго возился с чем-то за передним сиденьем, и в этот миг мужчина в форме снова появился у окна.

– Мистер Гонсалес? – он взглянул на водительские права, которые держал в руке, потом снова поднял глаза на Родриго. – Вы пройдите с нами, пожалуйста.

Родриго кивнул со своего места у пассажирского окна. Снова протянув руку за спинку сиденья, он вытащил оттуда легкий саквояж и взялся за ручку двери.

– Сайонара, – произнес он, слегка пожав плечами и чуть улыбнувшись.

– Родриго, – спросила Ронда, – что происходит?

Он повернулся к ним лицом:

– Боюсь, я организовал для нас всех… небольшую сделку.

– Сделку? – повторил Висенте. – Что ты хочешь этим сказать?

Родриго помолчал, как бы не зная, стоит ли продолжать. Потом снова улыбнулся.

– Это несложно. Вы отдаете грузовики, отвечаете на несколько вопросов, они отправляют вас по домам, и в результате вы не будете съедены каннибалами в джунглях Боливии. Или не утонете в полярных водах. Давайте взглянем правде в лицо. Наша операция была обречена на провал с самого начала. И это на самом деле лучше для всех нас.

В мозгу у Бадди части головоломки наконец-то сошлись друг с другом.

– Лучше для всех нас? – спросил он. – А для тебя?

Родриго уже стоял одной ногой на земле. Он снова улыбнулся.

– Правительство сделало и мне небольшое предложение, – ответил он. – Я получаю сколько угодно времени, все, сколько могу пожелать, в собственное, личное пользование. Может, жить буду вечно, кто знает? И все – за небольшую, очень простую информацию. – Он опять пожал плечами. – Я не мог пропустить такой шанс. – Он снял ногу с подножки, но снова сунул голову в дверь кабины. – А теперь – прощай, моя красавица. – Он потянулся к Ронде, будто хотел поцеловать ее в губы, но она резко отстранилась и оттолкнула его обеими руками. – Ах, – сказал Родриго. – Вот оно как. В конечном счете я так понимаю, что каждый – за себя, а? – С этими словами он крепко сжал ручку саквояжа и исчез в сгущающейся мгле.

– Никогда я не доверял этому парню, – сказал Висенте.

Но Бадди, глядя, как мужчина в форме сопровождает Родриго к машине на противоположной стороне дороги, уже воспользовался тем, что офицер отвлекся, чтобы с водительской стороны осторожно и бесшумно открыть дверь кабины.

– У меня идея, – сказал он. – Вы все сидите, не сходя с места, а я скоро вернусь.

– Сидеть, не сходя с места? – спросила Ронда, оглядываясь на бесконечную колонну грузовиков, тянущуюся позади них, и на темные в угасающем свете силуэты людей у дороги. – А что еще мы можем тут делать?

Эдди, на этот раз лишившийся дара речи, взглянул на Ронду, потом на Бадди, потом – на Висенте, и в конце концов – в окно, в том направлении, в котором исчез Родриго. Рот его был широко раскрыт.

Тьма быстро сгущалась. Ярко горели фары и электрические фонари в руках пограничников; Бадди выскользнул с водительского сиденья в открытую дверь и опустился на асфальт. Осторожно пополз под грузовик. Ползти было чертовски трудно, потому что низкая посадка машины сделала это обычно совсем несложное предприятие почти невозможным. Он полз на животе, то и дело ударяясь головой о выступающие под днищем машины детали, стараясь не слишком шуметь. Добравшись до заднего конца грузовика, он выглянул наружу. Ему видны были пограничники, шагавшие взад и вперед по обочине дороги, лучи их фонарей передвигались в темноте с места на место. Когда ему показалось, что в непосредственной близости никого нет, он выполз наружу и залез под следующий за их машиной грузовик. Прополз под ним до самого конца, затем – под следующим и под следующим. Таким образом он пробирался к концу колонны, проползая под грузовиками и покрываясь грязью и смазкой, а мелкие камешки тем временем впивались ему в живот, колени и локти.

Через сорок восемь грузовиков Бадди счел, что находится уже достаточно далеко от поста и может проскользнуть в кусты при дороге. Пригибаясь в темноте, он направился вверх по холму, стараясь двигаться как можно быстрее. Пограничники, шагая попарно, еще не успели дойти так далеко, и Бадди вскоре оказался рядом с машиной, которую искал. Ее легко было узнать, даже при слабом свете, по сиянию хромированных колпаков: их установили на грузовике перед тем, как выехали из лагеря Мечтателей, к огромному удовольствию ребят из баррио, собравшихся вокруг машины и объявивших, что она – самая стильная из всех лоу-глайдеров.

– Гм… Пап? – прошептал Бадди в открытое водительское окно. Он все еще не был уверен, какую форму обращения следует использовать, разговаривая с новонайденным отцом.

– Бадди? – ответил ему из темноты голос Биби.

С другой стороны кабины раздался голос Спада:

– Что там, внизу, происходит?

– Нас задержали, – ответил Бадди. – Хуже, чем просто задержали. – Он поспешно сообщил им подробности. – Пап, – спросил он Биби, – ты можешь стать прозрачным по требованию?

Снова прячась в кустах, Бадди добрался до гребня холма, где его не могли видеть люди снизу. Там он снова вышел на дорогу. При свете луны, только поднимающейся над горизонтом, он пустился бежать, пока не достиг – в самом конце каравана – стайки, в которой ехали Уродцы.

А в это время Биби все еще сидел в кабине своего грузовика, стараясь сосредоточиться.

– Я просто хочу вернуться к себе под мост, – произнес он вслух. – Обратно, к себе под мост… обратно под мост. – Он взглянул на Хьюберта П. МакМиллана. – Ну как? Действует?

– Мне кажется, вы начинаете слегка мерцать.

– Прекрасно, – сказал Биби. – Я просто хочу вернуться к себе под мост… Обратно, под свой мост.

– Биби, – вмешался Спад, – вспомни, что ты несешь определенную ответственность, у тебя есть обязанности – не только передо мной и всеми обитателями Колпачного Ранчо, но и перед твоим новообретенным сыном. Не говоря уже о твоей стране…

– Это просто замечательная тактика, – сказал Хьюберт. – Смотрите, он становится совершенно прозрачным!

– Фактически, – продолжал Спад, вновь почувствовав склонность к былому красноречию, – в самом широком смысле ты несешь ответственность перед всеми представителями рода человеческого, которые могут появиться в любой отрезок времени в будущем. Ибо то, что мы делаем сегодня, может повлиять на ход истории…

– Потрясающе, босс! – сказал Хьюберт. – Я его уже почти совсем не вижу!

– Я просто хочу вернуться к себе под мост… – пробормотал Биби. – Обратно под мост…

Тем временем ниже них по холму из нескольких десятков машин в стайке Лысых Пантер стали выбираться потерявшие терпение пассажиры.

– Не могли бы вы указать мне, как пройти в туалет? – спросила Кларисса Симмонс, проковылявшая со своей тростью на дорогу.

– Пожалуйста, оставайтесь в вашем автомобиле, мадам, – начал пограничник, оказавшийся к ним ближе всего. Но Сэди Эдвардс уже вышла следом за Клариссой, прошла по асфальту на другую сторону и обратилась к начальнику патруля.

– Где моя шляпка, майор? – резко спросила она. – Мне нужна моя шляпка!

Из других грузовиков стайки – а их было больше десятка – в одиночку и группами появлялось все больше Лысых Пантер.

– Молодой человек, – обратилась к одному из пограничников мисс Мэйбл Смит. – Я очень надеюсь, вы не отберете у нас наши зубные протезы!

– А до обеда еще долго? – кричал старый Билл МакФи, ни к кому конкретно не обращаясь. – Я умираю от голода!

– Что? – кричал Эдвин Дэниелс.

Посреди всей этой сутолоки Биби все же удалось достичь состояния хотя бы минимальной прозрачности, наплывавшей и исчезавшей короткими, как икота, моментами. Время от времени повторяя нараспев, словно мантру, «Я просто хочу вернуться к себе под мост… Я просто хочу обратно под мост…», он пробирался по скрытой тенями грузовиков стороне дороги, противоположной той, что была освещена лучами встающей над холмами луны. У пограничников и так дел хватало, и никто вроде бы даже не заметил, как он идет вдоль колонны. То есть никто, кроме Энрике Хернандеса, недавно приехавшего из небольшого, очень набожного городка на севере штата Оахака и только что вступившего в ряды пограничников. Хернандес уже задавал себе вопрос – неужели эта ночь типична для работы пограничного патруля? Воздух перед ним вдруг как-то заструился, потом задрожал, а потом перед его изумленными глазами возникла человеческая фигура. Человек улыбнулся Энрике и помахал ему рукой, будто сознавал, что за ним наблюдают, а потом исчез так же неожиданно, как появился, оставив в его памяти странные слова, словно повисшие в воздухе: «Я просто хочу вернуться к себе под мост». Энрике поднял глаза на огромную фигуру Иисуса на ближайшем к нему грузовике и молча перекрестился.

Так уж случилось, что именно Энрике оказался первым, кто увидел то, что произошло вслед за этим явлением: вдруг на вершине холма силуэтами на фоне светившей им в спины луны появились непонятные призраки – десятки прыгающих, кувыркающихся, гогочущих существ, похожих на обезьян; другие походили на великанов, башнями возвышавшихся на тонких, словно ходули, ногах; были там и странные фигуры в невероятно широких одеждах, с огромными ступнями и носами, которые на их огромных силуэтах казались круглыми и ужасно похожими на картофелины; тут же виднелись и карлики с искривленными телами – совершенные бесы пустыни, и какие-то демонические создания, поглощающие огонь, а затем извергающие его в ночную тьму из всех возможных частей тела. И наконец – страшнее всего, с чем он до сих пор успел встретиться, – на вершине холма возникли обязательные по ходу сюжета фигуры огромных кошек; это могли быть только десятки ягуаров и пум – таких невероятных размеров, каких Энрике и в глаза никогда не видал. «Dios rnio!» – вскричал он, не удержавшись, хотя понимал, что это не очень профессиональное поведение для пограничника патрульной службы. И, вытянув вперед трясущуюся руку, он указал пальцем на вершину холма. Остальные пограничники один за другим повернулись посмотреть. На этот раз Энрике не потрудился задержаться, чтобы осенить себя крестом. Он просто бросился бежать со всех ног вглубь пустыни.

– Я просто хочу вернуться к себе под мост, – все еще бормотал Биби, когда добрался до пограничного поста, но теперь уже молча, про себя. Он наконец достиг состояния полной прозрачности. Проскользнув мимо двух пограничников в открытую дверь на лестничную площадку, он сразу же увидел на стене, на самом заметном месте, рубильник.

«Хм-м-м, – подумал он про себя. – Интересно, что он тут делает?»

Он поднял его вверх, что немедленно отозвалось дребезжанием управляемых электричеством ворот, которые начали открываться. К его удивлению, когда он сделал шаг во тьму ночи, двое пограничников, стоявших у двери, неожиданно бросились бежать. Повсюду вокруг него слышался топот бегущих ног; затем раздался рев патрульных машин – несколько десятков двигателей включились одновременно, – и все они тоже умчались прочь.

– Куда это все они отправились? – поинтересовалась Кларисса Симмонс, остановившись посреди дороги на полпути с холма. – Я ведь только спросила у них, как пройти в туалет!

– Это все майор, – ответила ей Сэди Эдвардс. – Он понял, что я не оставлю его в покое. Он просто сбежал с моей шляпкой!

– Я говорила Феликсу, что это против правил, – сказала Ронда, берясь за руль, когда колонна грузовиков снова двинулась по дороге и направилась через открытую границу вперед – в пустыню. – Представить только, что он мог подумать, будто ему удастся контрабандой перевезти своих кошек через границу!

– А мне кажется, ему это и в самом деле удалось, – сказал Эдди.

– Нам здорово с этим повезло, – заметил Висенте.

– Нам повезло, что с нами – Бадди, – сказала Ронда. – Иначе нам никогда ничего не удалось бы. – Она повернулась к Бадди и просияла такой яркой и теплой улыбкой, что у него все внутри растаяло и закружилось, как в водовороте. – Можно сказать, это было очередное маленькое чудо.

– Ага, – произнес Эдди. – Он ведь и в самом деле помог достать котов из мешка, верно? – И он ухмыльнулся, радуясь собственному остроумию.

– Здорово соображаешь, Бад, – сказал Висенте. Он потянулся через спинку сиденья и сжал рукой плечо Бадди.

От всего этого внимания Бадди почувствовал, как лицо его заливает краска смущения, и порадовался, что в кабине темно.

– Все же не будем слишком спешить с выводами, а? – добавил Висенте. – Мы пока еще не выбрались из леса… то есть из пустыни.

 

48. В глубь пустыни

Караван с ревом мчался через пустыню со скоростью сто пятьдесят километров в час, словно мираж при лунном свете на фоне поросших сагуаро холмов, и Бадди снова и снова чувствовал бесконечную благодарность ребятам из баррио за работу: ведь им каким-то чудесным образом удалось превратить ветхие, разваливающиеся грузовики в надежный, высокоэффективный транспорт. Это чудо, думал он, вполне достойное изображений Иисуса и Марии на бортах машин. Однако патрульные, машины пограничников, вне всякого сомнения, ничуть не менее высокоэффективны, и они не везут с собой тяжелых грузов, в отличие от каравана. Родриго, разумеется, снабдил как правительство США, так и правительство Соноры детальным описанием маршрута Мечтателей; впрочем, их дорога все равно единственная на этом участке пустыни, протянувшемся на много километров вокруг. А катящую по ней колонну из ста больших грузовых машин с намалеванными на бортах Иисусом и Марией не так-то легко скрыть от чужих глаз.

Так что ничего иного не оставалось, как продолжать путь, двигаясь со всей возможной для них скоростью, пока они не доберутся до первого же пересечения дорог, где смогут выбрать иной маршрут; они могли лишь надеяться, что их преследователи в результате неразберихи, возникшей из-за их собственного побега, не успеют до этого времени догнать караван.

Однако они проехали всего лишь час или два, когда дела, как им показалось, стали принимать скорее дурной, чем хороший оборот. Поначалу Бадди не мог определить, что именно вызывает его беспокойство, если не обращать внимания на то, что окружающие холмы вдруг стали окутываться туманом и утрачивать четкие очертания, хотя луна, уже высоко поднявшаяся в небе, светила ярко. Из-под грузовика ему слышалось странное постукивание камешков и каких-то других предметов о днище машины. Он взглянул на Ронду: ему показалось, что на ее лице застыло какое-то особенное выражение, будто ее внутренности пытаются завязаться узлом. Даже прическа Эдди выглядела странно, насколько Бадди мог разглядеть в темноте кабины, – вроде бы сфинкс Эдди начинал утрачивать форму. Потом Бадди услышал несколько глухих ударов сзади и, когда припасы в грузовом отсеке стали ударяться о потолок, он вдруг осознал, что происходит.

– Обожемой! – произнес он. – Кажется, нам не миновать… гравитационной бури!

Прошло совсем немного времени, и скоро весь караван, насколько они, обернувшись, могли разглядеть, парил метрах в полутора над дорогой, омываемый вихрями взметенного песка, камней и всяческого мусора. Они и сами оказались бы прижатыми к потолку кабины, если бы не привязные ремни, впивающиеся им в плечи и натирающие взмокшую от пота кожу. Из стайки Уродцев в конце каравана их по радио вызвал Луиджи. Самый сильный человек, привязав себя веревкой к рулевой колонке, по-видимому выбрался из своего грузовика и пытался одну за другой вернуть машины на землю, но так как сам он никак не мог обрести твердую почву под ногами, все его усилия оказались напрасными. Ничего иного не оставалось делать, как ждать час за часом, когда утихнет буря; тем временем земля беспомощно вращалась под ними. Близкие к отчаянию, они наблюдали, как шоссе постепенно уходило от них, двигаясь на восток, оставляя колонну грузовиков парить, словно видение, над голой, залитой лунным светом пустыней; однако несколькими часами позже они с удивлением и надеждой увидели, как совершенно другое шоссе стало приближаться к ним с запада; оно придвигалось все ближе и ближе, пока наконец, как раз когда над холмами занималась заря, не оказалось почти под ними.

Увидев, как подползает к ним новая дорога, Бадди ясно понял, что ему следует делать. Ронда, Висенте и Эдди заметили, что он замолк и стал напряженно смотреть в окно – на запад; казалось, его синие глаза расширились, их взгляд с каждой минутой становился все яснее и яснее.

– Хм… Бадди? – начал было Эдди, но Ронда произнесла «ш-ш-ш!» и заставила его замолчать.

– Ему надо сосредоточиться, – объяснила она шепотом. – Я раньше уже видела, как он это делает.

– Что делает? – спросил Эдди. – Пялится в окно, пока мы беспомощно висим в воздухе?

– Ш-ш-ш! – ответила Ронда. – Просто смотри.

Бадди все пристальнее глядел в окно, и тишина в кабине становилось все глубже. И вот наконец, когда новое шоссе оказалось почти под ними, Мечтатели почувствовали покачивание, затем толчок, и колонна машин начала медленно опускаться. Они опускались все ниже, сантиметр за сантиметром, и скоро ощутили, как одна шина, потом другая, а затем и все остальные коснулись твердой земли.

– Просто не верится! – воскликнула Ронда. – Бадди, это же реально! То, что ты способен сделать, – вполне реально!

– Ну, – отозвался Бадди, который был поражен не меньше их всех, – думаю, это так же реально, как и все остальное…

В ответ на это Ронда не могла удержаться – она бросилась к нему, чтобы обнять, а Бадди, со своей стороны, не мог не ответить на это объятие.

– Ну и странные же вы оба, – покачал головой Эдди. – Но что бы все это ни означало, я ужасно рад снова оказаться на твердой земле.

– Золотые твои слова, Эдди, – сказала Ронда и, протянув руку, взлохматила его рассыпающегося сфинкса.

Висенте и представить себе не мог, что тут можно было сказать.

Надо, однако, заметить, что способность Бадди творить маленькие чудеса была далека от совершенства: многие грузовики промахнулись и на несколько метров перелетели за обочину дороги. Тем не менее после нескольких часов работы – их выкапывали из песка, снимали с помощью домкратов колеса, латали спустившие шины – они все были на дороге, снова обретя способность двигаться дальше на юг в свете нового дня, по новому маршруту.

После того как все закончилось, Ронда сказала:

– А знаешь что, Бадди? Это тебя, наверное, очень удивит, но не всегда так уж просто быть абсолютной постмодернисткой. И… ну, по правде говоря, мне даже нравится, когда меня спасают. Спасибо!

Что же до их преследователей, то они, очевидно, оказались за границей бури и остались на прежнем шоссе, теперь находящемся на много километров к востоку отсюда, потому что наши путешественники больше не видели ни следа патрульных машин.

Так они и ехали на юг, и несколькими днями позже, по мере того как Мечтатели все больше отдалялись от границы, не видя за собой преследователей, у них появилась возможность расслабиться и начать наслаждаться своим путешествием. Ни у кого не было сомнений, что им еще придется столкнуться со всякими неприятностями: они ведь слышали о бесчисленных бандитах, революционерах и партизанских отрядах, действующих на территории, по которой они ехали, не говоря уже о недружелюбно настроенных правительствах нескольких государств, которые им придется проезжать. А Парагвай, который только что был аннексирован «Корпорацией Америка», став самой новой территорией США, вообще следовало объехать стороной. Но в данный момент путешественники чувствовали себя в относительной безопасности.

Безопасность им обеспечивало прежде всего их количество, не говоря уже об огромных, более чем в натуральную величину, картинах, украшавших бока грузовиков. Караван с изображениями Иисуса, Марии и Иосифа, а также разнообразных овец, ослов и яслей, казалось, наделен какой-то волшебной неуязвимостью. Никто среди местного населения не понимал, что это за невероятное скопище невоенизированных машин; на самом деле многие вообще сомневались, что они реально существуют.

– О да, такое невероятное скопление низко скользящих грузовиков, покрытых изображениями Святой Девы, – говорил один Гвадалахарский шаман, чей бизнес возрос ровно вдвое после того, как по их округе проследовал караван. – Всем и каждому привиделся этот призрак.

Мечтатели везли с собой лекарства и продукты, раздавая их в одолеваемых нуждой районах; однако некоторые из наиболее радикальных членов ООАМ придерживались более мрачного взгляда на происходящее, считая, что их присутствие – это, мягко выражаясь, вторжение в местную культуру.

– Мы навязываем этим культурам ментальность янки, – ворчал Висенте. – Это просто иная форма империализма.

Но Ронда придерживалась другого мнения:

– Антибиотики, – утверждала она, – важнее политики.

Они все ехали и ехали. Они пересекали огромные пустыни, населенные кактусами – органными, сагуаро и чолья, и странными поникшими деревьями: на лишенном ветвей стволе каждого из них, на самой верхушке, помещался один красный цветок.

– Как шляпа без полей! – заметил Эдди.

Они дали им прозвище «Деревья доктора Суса». Еще более поразительно было то, что земля здесь, такой ранней весной, была вся, километр за километром, покрыта, словно ковром, мелкими желтыми цветами. Даже самые маленькие стебельки и веточки, которые иначе были бы совершенно незаметны на этом явно бесплодном пространстве, несли на себе хотя бы один яркий цветок.

– Никогда не видела столько цветов, – сказала Ронда, глядя на золотистый покров, километр за километром простирающийся по холмам и долинам, словно солнце растаяло и разбрызгалось каплями по земле. Даже у Висенте от этого зрелища улучшилось настроение. А Бадди, почувствовав, что этот пейзаж может пожертвовать хотя бы одним цветком во имя любви, наклонился и сорвал бутон для Ронды, который она тут же вдела в петлицу и носила несколько дней, пока все его лепестки не опали.

Чем дальше на юг они углублялись, тем более странными казались им окрестности. Горные гребни, в складках и впадинах, поднимались к горизонту с пустынных равнин неожиданно, будто кто-то их выталкивал снизу. Мечтатели проезжали огромные участки земли, заваленные мусором и обломками, зияющие карьерные разработки, заводы, извергающие клубы едкого дыма прямо посреди пустыни. Временами им представлялось, что даже свет здесь падает как-то непривычно, тени казались какими-то совершенно неправильными, хотя никто не мог точно определить почему. Поначалу они ночевали на открытом воздухе, прямо в пустыне, потом, когда добрались до более населенных районов – на школьных площадках или в церковных дворах. Разумеется, случались какие-то неприятности, поломки, лопались шины. Несколько раз им приходилось – как ни жаль – бросать какой-нибудь из грузовиков, и говорят, что до сих пор где-то по дороге в Мацатлан сохранилось святилище в виде грузовика с Иисусом и Марией на бортах.

По мере того как они продвигались все дальше на юг, разрывы в ткани времени становились все значительнее – возможно, предположил Эдди, из-за близости к экватору – и видения стали являться им более часто. Бадди чувствовал, что все вокруг него как бы утрачивает вес. Это стало сказываться на их снах. Словно мираж, где-то в отдалении, Бадди видел – не понимая, во сне или наяву – легендарный город на острове, Мехико, в заполненной водой, словно озеро, кальдере вулкана. Город был окружен плавучими садами, и смуглокожие мужчины и женщины тихо скользили под их ветвями в выдолбленных из древесных стволов челноках. Мечтатели проезжали мимо пирамид; им виделись ацтекские жрецы, поднимающие к небесам окровавленные, все еще бьющиеся сердца; им мерещился Монтесума на погребальном ложе из попугаичьих перьев; они наблюдали, как великий Кецалькоатль – бог-птица – снова и снова восстает из собственного пепла. Несколько раз Бадди даже успевал заметить легендарные золотые города, хотя, надо сказать, они всегда отдалялись и вовсе исчезали, стоило только к ним чуть приблизиться. И еще он видел – или это было во сне? – как горстка бородатых мужчин в доспехах промчалась на конях мимо, уничтожая все это. Они наблюдали, как поднимается дым от костров, на которых сжигают священные тексты майя, которые – если бы они сохранились – могли бы предсказать судьбу Вселенной и всего рода человеческого и которые – если бы только их удалось расшифровать – предрекли бы и этот самый момент, и это странное сборище человеческих существ, пересекающих континент во всю его длину с целью спасти планету. Некоторые из путешественников даже утверждали, что, когда они въехали в густые экваториальные джунгли, им удалось разглядеть город зеркал или, возможно, это был ледяной город, известный под названием Макондо. Однако это оказалось всего лишь иллюзией.

Они проезжали через узкие ущелья, где быстрые реки вились в туннелях из сошедшихся над ними арками деревьев, мимо гремящих водопадов, которые, казалось, падают с самого края земли прямо в пустоту Вселенной.

Они избегали больших городов, опасаясь властей, много дней ехали мимо тянущихся километр за километром банановых и кофейных плантаций, где работники, обливаясь потом, трудились от зари до зари; они проезжали странные деревни, где женщины были старыми и уродливыми и одевались во все черное.

И так караван Мечтателей спускался все дальше вниз, вниз, вниз – вдоль длинного хребта континента.

 

49. В джунглях

– Мы заблудились, – наконец вынуждены были признать Бадди и Ронда.

Вероятно, это было не самой лучшей идеей – в зоне постоянно меняющегося времени, куда они попали, оставив позади пустыню, взять и вдвоем отправиться разведывать маршрут на ближайшие несколько дней, пока остальные разбивают лагерь; но ведь они постоянно находились в обществе своих спутников, ни минуты не оставаясь наедине. Что-то такое нарастало между ними двумя, нарастало уже многие дни, Бадди это чувствовал; на самом деле это нарастало с того самого момента, как они пересекли границу. Впрочем, фактически это нарастало с того самого дня, как они впервые встретились. Это что-то требовало, чтобы любым путем, под любым предлогом они нашли способ провести какое-то время наедине.

– Думаю, нам надо остановиться, пока еще светло, и устроиться на ночлег здесь, – сказал Бадди. – Мы сможем найти наших завтра.

Они отыскали прогалину у заброшенной дороги, всю одетую преувеличенно яркими лесными цветами и пропитанную их сладким, всепобеждающим ароматом. Бадди посмотрел вокруг – на светлую, открытую полянку, на мягкую траву и низко склоненные над ней ветви деревьев, на щебечущих птиц в ярком оперении, увидел на ветвях цветы в форме горнов, чей аромат доносился к ним сверху, окутывая обоих. Если бы не дорога, по которой они сюда приехали, Бадди мог бы подумать, что они провалились сквозь века в прошлое, на тысячи лет назад. Над их головами склонялись орхидеи, странные цветы, чьи лепестки Бадди так хотелось попробовать на вкус. Но рядом с ним был сейчас другой цветок, насладиться которым ему хотелось гораздо больше.

Не произнося ни слова, они с Рондой начали что-то вроде любовного танца под склоненными ветвями. А что еще им оставалось делать? Бадди казалось, что он никогда еще не видел более красивого места, никогда не испытывал более прекрасного мгновения.

Они танцевали под пение птиц и жужжание насекомых, пока солнце не село, пока их не окутали быстро наступающие экваториальные сумерки, пока сверкающе белый глаз луны не взошел на небо. Тогда они раскатали походные постели и легли вдвоем под звездами; и Бадди наконец пережил то мгновение, о котором мечтал все эти долгие месяцы.

Каким же было это мгновение для Бадди? Он чувствовал, что для него тут же исчезло все и всяческое время, что тут же исчезла вся сила тяжести. Он чувствовал, что небо поднялось еще выше и что – впервые в жизни – у его собственного существования нет предела; он ощутил счастье бесконечной легкости, абсолютную, фантастическую невозможность какого бы то ни было жизненного опыта. Невозможность самого факта, что он и Ронда существуют на свете; что две их души, одетые плотью, должны соединиться в одно и что прежде всего они никогда не должны были существовать порознь. Вся Вселенная взрывалась внутри его мозга, а мозг его взрывался внутри Вселенной. Он и Ронда слились наконец в одно целое; а абсолютная глубина и сила чувства… да просто невозможно, что самая обычная плоть может вмещать такое чувство. А потом звезды начали отдаляться друг от друга, и Бадди падал в образовавшиеся между ними пространства, в бесконечную черноту – самое восхитительное исчезновение собственного «я», какое когда-либо испытывал человек.

Когда они – оба вместе – уже погружались в благословенную темноту сна, откуда-то сверху на них просыпался дождь белых лепестков: лепестки укрыли постель так густо, что ночь наполнилась их ароматом, и казалось – Бадди и Ронда плывут над облаками.

Одним из первых осознанных действий Бадди было – он не смог удержаться – протянуть руку, взять лепесток и сжать его губами.

– А вдруг он ядовитый? – пробормотала Ронда с самой кромки сна.

– Если бы мне пришлось умереть здесь и сейчас, – ответил Бадди, – я считал бы свою жизнь совершенной.

– Ага, – сказала Ронда. – Умереть и бросить меня… Как это по-мужски, правда?

Бадди притянул ее к себе.

– Не беспокойся, я никуда не уйду, – сказал он.

Ласкать Ронду, думал Бадди, все равно что ласкать вспышку молнии, так скоротечны эти мгновения; но, боже правый, каждый миг – сплошь электричество!

Они были одни, и все же – не одни: все вещи мира смотрели на них тысячами глаз, наблюдая и охраняя.

 

50. Лихорадка времени

Ронда заснула, пока Бадди вел машину по дороге в джунглях и, заснув, увидела совершенно замечательный сон: ей приснилось, что сила тяжести вообще перестала действовать, и все люди Земли, все здания, дубы, целые пастбища удивленно выпучивших глаза коров поднялись в небо. А потом она увидела, как сила тяжести обернулась вспять, и все существа, взлетевшие в воздух, вернулись на землю вместе с теми, кто умерли во все предыдущие века и чьи души вознеслись на небеса: тут были неандертальцы и шумеры, египтяне и африканцы, и греки. Все они спустились на землю, но поменявшись местами. Они перемешались во времени, словно карты из рассыпавшейся колоды, так что королева Виктория правила во времена Христа, а Монтесума управлял Китаем. Ронда видела, как время прокручивается назад, а затем снова вперед; видела – с болью в сердце – своего отца мальчишкой, босоногого, на пыльной земле крохотной фермы, где ничего не росло… И неожиданно для себя самой она осознала, как невероятно много ему пришлось преодолеть и почему он так цепко держится за то, чего добился. Словно он понимал, что путь, который он прошел во времени, – открытый, двусторонний и что он в любой момент может провалиться сквозь время назад. И сердце Ронды впервые в жизни исполнилось сочувствия к тому, что пережил отец.

Во сне Ронда вздрагивала и стонала, потом она подняла голову, прижалась ею к трясущейся двери кабины, протянула руку – убедиться, что Бадди по-прежнему здесь, и обнаружила, что он действительно здесь. Тогда началась длинная цепь разрозненных образов, как на переключаемых телеканалах; потом само время вышло из строя. Ронда увидела, что жизнь ее идет вспять, причины и следствия поменялись местами. Она всегда полагала, что сердце ее ожесточилось против отца, потому что он был таким жестким; теперь она поняла, что можно взглянуть на это с противоположной точки зрения – он стал таким жестким, потому что ее сердце ожесточилось против него. Это она за все в ответе, и в ее силах исправить положение.

Они ехали днем, они ехали ночью; казалось, на этой лесной дороге и время, и пространство сошли с рельсов, и Бадди и Ронда больше не могли быть уверены, какой путь сможет снова свести их с друзьями. Но были минуты, когда это казалось им не столь важным, когда мировые проблемы, война в Антарктике представлялись им невероятно далекими, и они хотели бы ехать вот так – вдвоем – целую вечность. И возможно, им даже довольно часто казалось, что так оно и есть.

Днем густой полог листвы простирался над их головами, скрывая небо, так что у них создавалось ощущение, что они едут по бесконечному зеленому туннелю – по этой тысячемильной дороге сквозь джунгли – под ветвями, склоняющимися от тяжести экзотических фруктов и цветов, сияющих миллионами оттенков. Воздух трепетал от щебета птиц, криков попугаев и макао, болтовни обезьян-ревунов. Им слышались совершенно новые звуки – звуки, которых (они были в этом уверены) не слышал до них ни один человек. Порой, мчась по дороге в темноте, они замечали странный, огромный силуэт тапира, его удлиненное рыло, будто он – помесь осла и кабана; а не то им попадались на глаза водосвинки-капибара – стофунтовые грызуны влажных джунглей, и они спрашивали себя: уж не попали ли они в какое-то зачарованное царство или на самом деле им просто все еще снятся сны? Цвет, цвет, цвет: всепобеждающий зеленый, всевластный правитель здешнего мира, разнообразился воронкообразными цветами самых разных оттенков – голубыми, сиреневыми, оранжевыми, красными, и Бадди подумал, что даже щедрое плодородие Байю бледнеет по сравнению с великолепием этих джунглей. Порой воздух полнился благоуханием, таким густым, что трудно было дышать, будто сама атмосфера обрела вес и плотность, стала субстанцией, которую он скорее ест, чем ею дышит; но даже по окончании пира ему приходилось есть еще и еще. Однажды ночью шел апельсиновый дождь, в другую ночь пролился дождь мелодий, и вихри бледных белых бабочек закружились в воздухе, заполнив атмосферу пением неизвестных насекомых.

А тут еще – его сердце: оно стало огромным, оно билось сильнее и росло, как все росло в плотной влажности джунглей. По ночам, в нервной, прерывистой дреме, когда он опирался головой о дверь кабины, а грузовик вела Ронда, когда обоим казалось, что они едут целую вечность или вообще выпали из времени на этой однообразной дороге сквозь нескончаемую зелень, Бадди мерещилось, что его сердце распухает и охватывает все его тело. Пока наконец он не превратился в одно огромное сердце, пульсирующее, алое и мерцающее во тьме.

По ночам деревья образовывали темный коридор, сквозь который они мчались по никогда не меняющейся под колесами дороге: им казалось, будто они просто парят в воздухе на одном месте, а все, что вокруг, мчится мимо, будто при скорости сто пятьдесят километров в час они вовсе никуда не едут; потом вдруг – силуэт тапира, визг тормозов, чтобы избежать столкновения, а однажды – темная огромная петля, словно толстый канат, свившийся кольцами поперек дороги, – анаконда, так что им пришлось резко остановиться и ждать, пока она уползет. Ягуары рычали в ночи, и Бадди и Ронду охватывала дрожь, что заставляло их снова переживать страхи своей юности, а иногда даже предчувствовать собственную смерть.

– Это лихорадка времени, – сказал шаман, который стал посещать Бадди во сне. – Она приходит к каждому из нас.

Однажды ночью, когда они мчались по темному языку дороги, целая группа силуэтов неожиданно вышла из теней на шоссе перед ними. В густой тьме Бадди и Ронда не могли все как следует разглядеть, но было совершенно очевидно, что это люди с ружьями, которые они сразу же нацелили в сторону их грузовика, огласив воздух непонятными криками. Ронда, которая вела машину, в мгновение ока выключила фары. Затем, ориентируясь по едва заметным лучам фонариков в руках этих людей, она направила лоу-глайдер прямо на них. Люди, пригнувшись, бросились прочь с дороги, а Бадди и Ронда помчались в темноте дальше по шоссе, сквозь джунгли, не смея включить фары, пока между ними и теми людьми не пролегло километров сорок или пятьдесят.

– Как ты это сделала? – спросил Бадди, когда наконец снова обрел дар речи. – Как ты смогла проехать весь этот путь в темноте?

– Это ужасно странно, – пожала плечами Ронда. – Получилось так, будто я помню каждый поворот на этой дороге и могу точно следовать всем ее изгибам. Так, будто я обрела память будущего.

– Но мы никогда раньше не ездили по этой дороге.

– Нет, ездили, – возразила Ронда. – Поток времени течет в обоих направлениях.

Бадди не мог себе этого представить воочию, но почему-то понял, что это правда.

– Ты должен отыскать ключи к замку времени, – так уже говорил ему шаман в его снах.

А Бадди всегда особенно хорошо удавалось отыскивать потерянные ключи.

 

51. Время слетает с катушек

В конце концов они больше уже не могли разобрать, спят они и видят сны или бодрствуют. В джунглях, которые кто-то назвал сердцем тьмы, Бадди и Ронда попали в зону, где время совершенно слетело с катушек. Здесь они увидели тени людей, которые только должны были родиться: эти духи обнаружили, что возможность держаться момента времени ДО рождения – это более надежный способ избежать смертной участи, чем традиционный способ всех привидений, которые стремятся держаться лишь за жизнь ПОСЛЕ смерти.

– Бадди, – сказала Ронда, – мне кажется, мы едем в обратном направлении. Мне кажется, мы идем против течения времени в неправильную сторону.

И так оно и было. Сначала они попали в предыдущий вторник, потом пережили въезд в джунгли, потом – великую пустыню, потом переезд через границу, а потом – сбор в Байю. Затем они вернулись к своей первой встрече у Большого Каньона, потом…

Ронда взглянула на Бадди:

– Мы с вами раньше встречались?

– Вы кажетесь мне знакомой, – ответил Бадди. – Вероятно, мы встречались…

И тут с мощным хлопком, словно лопнула шина, снова оборвалась связь между их душами, и Бадди еще раз, как в юности, ощутил то болезненное чувство пустоты, открытой раны, какое жило в нем с самого детства.

Однако время уже снова утрачивало стабильность.

– Мы ведь уже прожили эту минуту? – спросил Бадди.

– Эту минуту? – переспросила Ронда. – Очнись, дружочек, сейчас уже вчера. Но мы в нем не сможем задержаться. Время опять катится дальше. Я это чувствую.

– Ох, как мне хочется, – сказал Бадди, – чтобы мы могли… посоветоваться по этим проблемам. Все это становится слишком… слишком выбивает из колеи.

– И кого бы ты предложил?

Вполне вероятно, что они оба спали и просто видели одинаковые сны или попали под гипнотическое воздействие каких-нибудь ароматных лесных цветов, только вдруг Бадди увидел, как перед их глазами из расплывчатой тьмы стала материализоваться некая фигура. Она казалась знакомой. На миг Бадди подумалось, что это кто-то из Лысых Пантер, отставших от каравана. Может, они с Рондой наконец-то нашли остальных? Но фигура продолжала затвердевать по краям, и вскоре у Бадди уже не могло быть сомнений о том, кто это: Альберт Эйнштейн – волосы, как у безумца, трубка и все такое прочее… Эйнштейн сидел на поваленном стволе в джунглях, будто тут он был на своем месте. Он испытующе смотрел на Бадди и Ронду.

– Кто-то здесь просил совета?

Бадди и Ронда сообщили ему о том, что произошло за годы со времени его последнего контакта с людьми – по крайней мере еще в живой, дышащей его ипостаси. И конечно, сообщили ему о тех проблемах, которые породило в современном мире развитие техники и технологии.

– Я очень сожалею, – сказал Бадди, – что вам так и не удалось развить вашу единую теорию поля. Может, она бы помогла.

– Ну, – сказал Альберт, – мне все-таки удалось добиться некоторого успеха с тех пор, как меня не стало. Смерть, знаете ли, дает кое-какие преимущества. Например, гораздо меньше отвлекаешься. И телефон никогда не звонит.

– Какого успеха? – спросила Ронда.

– Ну, – сказал Альберт, – например, в вопросе об измерениях. Теперь я осознал, что существуют не только обычные три пространственных измерения плюс время. Кроме них есть еще свет, сознание, музыка, боль и одержимость. – Он посчитал на пальцах. – Итого, ну-ка, посмотрим – девять.

– Девять измерений?! – спросила Ронда. – Я едва справляюсь с обычными четырьмя!

Бадди был в замешательстве.

– Одержимость? – спросил он. – Боль? Почему это – измерения?

– Потому, – ответил Альберт, – что мы должны пройти через них, чтобы попасть куда бы то ни было.

– А почему музыка? – спросила Ронда.

– Потому, что я ее люблю, – пожал плечами Альберт. Он посмотрел на них, затянулся пустой трубкой и взглянул на нее с легким отвращением. – После смерти уже не можешь курить, – сказал он. – Это один из ее недостатков. – Он вздохнул. – Ну что ж, полагаю, вы явились за советом. Можете теперь задавать вопросы. Какие угодно.

Воцарилось молчание.

– Ну же, давайте! – сказал Альберт. – Такая возможность больше не повторится.

Ронда собрала в кулак всю свою храбрость.

– Зачем, – спросила она, – существует Вселенная?

– Затем, что всем нам надо где-то жить.

– Что такое время? – спросил Бадди. – И почему мы забываем так много из того, чем жили?

– Помнить все, – ответил Альберт, – означало бы пережить это снова. С этой точки зрения вся наша жизнь есть память. Настоящее есть всего лишь момент абсолютной памяти.

– А смерть? – спросила Ронда.

– Смерть – это великое забвение.

– Реальность? – продолжал Бадди.

– Реальность сама по себе не реальна. Мысля, мы заставляем мир существовать. Вы, сэр, всего лишь идея!

Бадди взглянул на ствол под собой, пораженный, как это бревно может выдержать его хоть на миг дольше.

– А как насчет пространства и времени? – спросила Ронда.

– Существуют области пространства, где нет времени, и области времени, где нет пространства. Только в нашей Вселенной они совпадают. – Альберт задумался. – Интересно, смогла бы настоящая единая теория объединить время, гравитацию и мораль? – Он запыхтел трубкой, которая была по-прежнему пуста. – Я должен поработать над этим.

– Но как нам вернуться к нашим друзьям? – спросил Бадди. – Нам же планету надо спасать.

– Рассуждая теоретически, – сказал Альберт, – если мы сможем генерировать достаточное количество силы, противоположной силе тяжести, то стало бы возможным поменять сегодняшний четверг на прошлый понедельник.

– А нельзя сделать так, чтобы это была следующая среда? Не то нам придется еще очень много проехать, – спросила Ронда.

– Это – без проблем, – ответил Альберт. – Ладно, теперь мне надо, чтобы вы вообразили, как движетесь назад во времени, – далеко, далеко назад, когда еще не придумали чашек. Не придумали зубочисток. Не изобрели сережек. Застежек-молний. Когда еще не было никаких всасывающих устройств. Я хочу, чтобы вы испытали чувство чистого времени, не замутненное никаким жизненным опытом. Я хочу, чтобы вы испытали ощущение чистой гравитации – той гравитации, которая в самом начале втянула вас в царство формы…

Бадди, почувствовав, что сам утрачивает плотность и четкость очертаний, вообразил, что слышит, как Альберт бормочет:

– Я должен кое в чем признаться. Числа после девяноста девяти всегда казались мне какими-то неясными. Можно ли сказать, что они вообще когда-либо существовали? Возьмем, например, число 8397. Вы можете вообразить 8397 предметов? Опять-таки я почти могу вообразить девяносто девять предметов, одновременно существующих в моем мозгу в определенный момент времени. Но 8397…

Фигура Альберта начала расплываться, голос стал дрожащим и слабым.

– Подумайте, как много вещей существует в мире! Тысячи… Миллионы… Надо было остановиться на тридцати семи. Тридцать семь – и насколько легче было бы со всем этим справиться…

 

52. Спуск

В конце концов Бадди и Ронда выбрались из гор. Дорога, спускаясь в широкую долину под ними, вилась вниз между холмами словно…

– Словно шнурок от ботинок, оброненный Богом, – сказала Ронда.

Бадди лишь кивнул в ответ. Он решил, что не сможет придумать сравнение лучше этого.

Вся ширь открылась их глазам: великая равнина пампасов, мерцающих в нарастающем зное, словно мираж. Бадди видел далеко-далеко внизу огромные стаи агути и стада похожих на верблюдов лам-викуний, мчащихся по равнине.

– Мы почти доехали, – сказал он.

– Ну да, – рассмеялась Ронда. – Всего какая-нибудь тысяча километров до краешка Огненной Земли. – Она взглянула на Бадди. – Какой сегодня день?

– А разве этот вопрос все еще имеет какой-то смысл? – Бадди на минуту задумался. – По-моему, понедельник.

Однако это понятие и теперь оставалось для него абсолютно иллюзорным.

Оба рассмеялись. Но в этот самый момент пейзаж перед ними стал расплываться и перемещаться, и Бадди почему-то вдруг понял, что это уже не понедельник. А потом, совершенно неожиданно, прямо под ними, у подножия холмов, словно из воздуха материализовалась колонна машин, протянувшаяся через равнину цепочкой яркоцветных муравьев: караван.

– Ну, – сказала Ронда, глядя на это зрелище, – вот и решение проблемы. По моим расчетам, сейчас, думаю, должна быть… следующая среда. Молодчина Альберт!

53. Край земли

Они достигли конца континента, и Бадди решил, что более мрачного места на лице Земли он в жизни своей не видал. Невероятных размеров волны разбивались о берег; дул воющий ветер; пингвины, в непривычной им жаре, бродили вокруг, удрученно шаркая лапами.

Приходится признать, думал Бадди, что их группа, вероятно, представляет собой довольно жалкое зрелище. Сгрудившись на самом краю континента, словно высыпавшиеся сюда из горлышка воронки, стояли сотни людей, готовых действием выразить свой протест, стремящихся перебраться через пролив в Антарктику и вооруженных лишь абсурднейшим в мире набором надувных плотов, челноков, выдолбленных из древесных стволов, и горстки яликов, которые должны перенести их к намеченной цели. О чем они думали, когда планировали это? Они почему-то верили, что каким-то чудесным образом многие их сограждане будут настолько подвигнуты к участию в этой акции, что явятся – как это было при знаменитой эвакуации из Дюнкерка – с судами и лодками, чтобы перевезти их через пролив. И в самом деле, небольшая флотилия разношерстных суденышек – скифов и рыбачьих лодок, подготовленная для них стараниями старших по возрасту Мечтателей, которые остались в лагере, поджидала их здесь; однако этому потрепанному флоту понадобились бы многие недели, чтобы преодолеть пролив. И то, если одно из этих суденышек не возьмет на борт огромный запас бензина – ведь на протяжении сотен километров у них не будет подходящего места для дозаправки, – им ни за что не хватит топлива, чтобы завершить переход. Собственные плоты Мечтателей были почти все бесполезны: полопались от перепадов давления при переезде через горы, проросли плесенью, оказались проколоты колючками, каким-то образом пробравшимися в грузовые отсеки. Висенте был прав, решил Бадди: это пустая затея.

– Жалко, что мы не можем натянуть канат через пролив, – сказал Арни – Король Канатоходцев.

– Или пройти пешком по водам, – с некоторым сарказмом заметил Шпенёк.

– А как насчет ходуль? – предложил Пенёк.

– Где же здесь туалеты? – спросила мисс Кларисса Симмонс.

– Кто-нибудь видел здесь мою шляпку? – вмешалась в разговор Сэди Эдвардс.

«Как жаль, что с нами нет Полли», – это было единственное, о чем мог подумать Биби.

Если рассуждать о топливе, думал Бадди, его ни за что не хватит, да и средств на его закупку не хватит, чтобы доставить всех обратно домой. Что с ними со всеми будет, задавал он себе вопрос, если они застрянут здесь, на этом кусочке суши на самом краю земли? Не придется ли им взяться за создание новой, своей собственной цивилизации?

Однако размышления Бадди прервал стрекот вертолета, вращающего лопастями прямо у них над головой: это, несомненно, камеры «Шоу-Америка», подумал он, выследившие наконец Мечтателей. Но вертолет стал спускаться, будто собирался приземлиться, и Ронда, стоявшая рядом с Бадди, схватила его за руку повыше локтя.

– Это майор! – закричала Сэди Эдвардс. – Он привез мою шляпку!

И действительно, одним из пассажиров вертолета был высокий темнокожий человек в военной форме – форме командующего ВМС, державшийся несколько напряженно.

– Папа? – произнесла Ронда, не веря своим глазам, когда человек в форме вылез из прозрачного пузыря кабины, наклонившись, прошел под вращающимися лопастями и направился к ним. – Это ты?

– Боюсь, это и правда я, Ронда, – ответил он. Долгую минуту они стояли и в некотором замешательстве глядели друг на друга. Потом обнялись.

– Но, ради всего святого, – спросила она, отстранившись, – что ты здесь делаешь?

Ее отец тоже сделал шаг назад. Бадди подумал, что выглядел он при этом довольно сконфуженно.

– Я здесь, так сказать, в официальном качестве, – ответил Джонсон Е. Джефферсон. – Как командующий военно-морскими силами США.

– Военно-морскими силами?! – спросил Эдди-Чучело. Лицо его выражало одновременно почтительный восторг и некоторый испуг. – Мы что, уже под арестом или как?

Отец Ронды глядел на них, а ветер дул им в лица, трепал их одежду.

– Не совсем так. Я отдал приказ команде своего авианосца «Королева Антарктики», чтобы вас переправили через пролив. Видите ли, – сказал он, опять сконфузившись, – Я все это обдумал и решил, что вы с самого начала были правы.

Ронда повернулась к Спаду Томпсону, припомнив таинственную поездку Бывшего Президента во время их стоянки в Байю. – А вы, случайно, не имеете некоторого отношения ко всему этому? – спросила она.

Бывший Президент только улыбнулся в ответ.

– Между прочим, – спросил ее отец, – вы получили чек с моим небольшим взносом? Все прошло нормально?

 

54. Антарктика

Голая, поросшая мелким кустарником антарктическая тундра, утратившая свой ледяной покров и превратившаяся теперь в пространство, покрытое в основном скальными выступами, россыпями камня, галькой и обнажившейся глиной, протянулась перед ними – бесплодная, почти безжизненная и на первый взгляд беспредельная. Там, где они стояли, Бадди мог слышать вой снарядов над головой, взрывы бомб и мин, а самолеты и вертолеты, пролетая над ними, казалось, кружат на месте, как бы пораженные видом новых бесчисленных легионов, высаживающихся с кораблей на берег.

И что это были за легионы!

Из политических соображений Мечтатели решили, что Бывший Президент Спад Томпсон, с Биби и Хьюбертом П. МакМилланом по бокам, поведет их на поле боя. Но за ними последует, как представил себе Бадди, самое странное собрание персонажей, когда-либо появлявшихся на полях сражений.

Сначала шли старики: одни опирались на палки, другие с ходунками и даже в инвалидных колясках, катящихся по каменистой земле; впереди всех – одинокая фигура властной женщины с белоснежными волосами, восклицающей: «Верните мне мою шляпку!»

За ней поднимался хор голосов, от которых дрожала земля. Орды беловолосых, лысых, сгорбленных, спотыкающихся людей скандировали:

НЕ ОТДАДИМ НАШИ ЗУБНЫЕ ПРОТЕЗЫ!!!

За ними следовало множество уродцев: лилипуты и карлики; великаны и великанши; самые тощие и самые толстые; самые высокие и самые низкорослые; десятки соединенных близнецов, шагающих в ногу по тундре; акробаты, кувыркающиеся и крутящие сальто; пожиратели огня, выдыхающие пламя; воины в клоунском платье, глотающие собственные шпаги. Позади них шли орды бездомных в дырявых пальто и куртках, хлопающие рваными подметками, и целое войско шизофреников, выкрикивающих потоки вдохновляюще бессвязных речей. А за ними – Матери За Безопасный Мир (МЗБМ), образовавшие постоянно действующую организацию после акции «Матери Берутся за Оружие»; они катили большие и прогулочные детские коляски. Затем шли представители всех групп населения, которые лишались прав в результате новой политики «Корпорации Америка»: представители основных племен Северной Америки – индейцы кайова и дакота, семинолы и чероки, чумаши и чейенны; а за ними, волна за волной, смуглокожие и чернокожие и всех других оттенков кожи между этими двумя – меньшинства, объединившиеся, чтобы образовать большинство. Последними шли члены недавно созданного Эдди «Международного Братства Чучел, Болванов и Чудаков», которых он через Интернет призвал участвовать в переходе через континент: все с бойскаутскими знаками различия и украшенные фигурными прическами.

Самыми храбрыми, однако, оказались Лысые Пантеры – вероятно, потому, что рассудили, что им не так уж много осталось терять, или, может быть, из-за того, что у большинства из них создалось впечатление, что, как утверждала Кларисса Симмонс, здесь всего лишь проходит международный съезд специалистов по созданию лоскутных шедевров, а ряды солдат и есть эти специалисты, только перессорившиеся между собой.

– Не надо ссориться друг с другом! – кричала Кларисса, когда все они поднялись на вершину холма, последнего перед полем боя. – Не волнуйтесь! Каждый может научиться сшивать лоскуты!

Бадди ощущал, как дрожит от невиданного грохота земля под ногами, когда они строем спускались в долину по пологому склону холма. Воздух был пропитан дымом, черным и закручивающимся в смерчи, и острым, удушающим запахом пороха и пыли. Шум стоял оглушительный, но, вероятно, потому, что многие из Лысых Пантер не могли слышать этот шум, случилось так, что именно они первыми бросились вниз по склону холма – в атаку: фаланги тростей, ходунков, инвалидных кресел без колебаний заполонили поле боя, создав такое зрелище, что бой замедлился, затем как-то запнулся и наконец прекратился вовсе. И правда, солдатам достаточно было бросить один взгляд на эту массу убогих и уродливых существ, мчащихся на них с холма, чтобы, решив, что в результате боевых действий они оказались во власти страшной психологической травмы, они замерли на месте. Приставив ладони козырьком к глазам, они напряженно вглядывались в это ужасающее новое воинство, спускающееся к ним по склонам холма. А затем один за другим солдаты побросали оружие и устремились с поля боя прочь.

Позже Бадди подумал, что снизу, из долины, это должно было выглядеть как совершенно невероятное зрелище. Он мог представить себе, что какой-нибудь солдат говорит другому, увидев, как на вершине холма появляются эти призраки: «Я слыхал про военные неврозы, но чтобы когда-нибудь видеть такое…» А другой ему отвечает: «Мне кажется, у меня такие же галлюцинации, как у тебя…» А когда вслед за Лысыми Пантерами на поле боя ворвались те, кто больше, чем обычно, и те, кто меньше, чем обычно, толще, чем обычно, и худее, чем обычно, солдаты могли подумать, что враг просто мутирует прямо у них на глазах… И потом, когда вслед за этими с холма помчалась гогочущая толпа в клоунских костюмах да на ходулях… Что ж, любой человек в здравом уме мог в этот момент просто решить, что война слишком абсурдное дело, сложить оружие и убраться оттуда подобру-поздорову, пока цел.

И насколько можно судить, в конце концов оказалось, что примерно так оно и произошло.

Несмотря на то что сражение почти сразу же прекратилось, некоторые участники акции все же получили травмы, разные контузии и ушибы; был даже случай переохлаждения, поскольку мисс Миннеола Эджуотер отошла в сторону, чтобы присоединиться к пингвинам, и непредвиденно искупалась во все еще холодных морских водах. Шпенёк растянул щиколотку, упав с ходулей, а, кроме того, кое-кто получил незначительные ожоги, когда у Фредди – Пожирателя Огня вдруг началась икота.

А еще – Ронда: она бежала по склону холма вместе со всеми, когда – это был один из последних, самых странных образов этой акции, запечатлевшихся в ее памяти, – ей показалось, что она видит, как Эдди-Чучело ковыляет на поле боя в чем-то вроде римских доспехов.

Тут у нее над головой раздался страшный вой, затем ужасный грохот, и голову ее заполнила пустота.

 

55. Завтра, завтра и еще завтра

«КОРПОРАЦИЯ АМЕРИКА» ОБЪЯВЛЯЕТ СЕБЯ БАНКРОТОМ, СПАД ТОМПСОН СНОВА СТАНОВИТСЯ ПРЕЗИДЕНТОМ

Вслед за провалом намерения захватить Антарктический континент «Корпорация Америка» объявила о своем банкротстве. Все коалиционные силы вернулись домой, к своим семьям. В честь возвращения Президента Спада Томпсона в Столицу будет устроено праздничное шествие и торжественный проезд Президента по городу с осыпанием его конфетти и серпантиновыми лентами.

Ронда пришла в себя в небольшом помещении с обшитыми деревом стенами, которое она поначалу приняла за отсек грузовика, но потом, не очень быстро, поняла, что это – корабельная каюта. Она лежала на спине, глядя, как это бывало в детстве, вверх, на несколько фигур, стоящих над ней. Там был Бадди, смотревший на нее огромными, полными такой любви глазами, каких она в жизни своей еще не видела; рядом с ним – ее отец, почтенный и элегантный в своей морской форме; Эдди-Чучело, безостановочно что-то болтающий; Висенте и еще множество других на дальней границе ее поля зрения.

На этот раз она не могла обнаружить среди них ни одного притворщика.

– Что произошло? – спросила Ронда. Все это как-то сбивало ее с толку. – Я что – умерла?

– Ты очень даже жива! – ответил Бадди, взяв ее за руку.

– Война закончилась, – сказал Висенте. – Мы ее остановили.

– Остановили? – глаза Ронды стали огромнее, чем у Бадди. – Но как?

– Думаю, можно назвать это чем-то вроде чуда, – начала было Ирма, но Эдна прервала ее.

– Вот уж нет, сестренка, – возразила она. – Мы все это сделали сами, собственными силами. А это уже само по себе чудо.

– Но что я здесь делаю? – спросила Ронда. – Что такое со мной случилось?

– Там пролетело несколько случайных мин, – сказал Бадди. – Боюсь, одна из них досталась на твою долю.

– А все наши в порядке? – спросила Ронда. – Я бы не вынесла, если бы кто-нибудь еще…

– Все в полном порядке, – ответил Бадди.

– А Эдди? – Ронда попыталась оглядеть каюту, припомнив свое странное видение.

– Я… пытался тебя спасти… – пробормотал Эдди. – Но я…

– Ох, Эдди, – Ронда взяла Эдди за руку. – А что меня спасло?

– Твоя твердолобость, – ответил ей знакомый голос.

Ронда повернула голову, чтобы увидеть того, кто это произнес. К ее невероятному удивлению, из глубины каюты вышел Родриго и встал рядом с Висенте.

– Теперь я точно знаю, что я умерла, – сказала она. – И вероятно, уже в аду. Родриго, что ты-то здесь делаешь?

– Ах, я счел, что иметь сколько угодно времени, пожалуй, не так уж весело, как можно было бы предположить. – Родриго отвел глаза, как бы не зная, продолжать ли. – А потом, увидев по телику, что сделал… твой отец, я почувствовал… Ну не знаю, мне просто НАДО было вернуться. И кроме того, Ронда… – Он снова замолк и выглядел при этом необычайно сконфуженным, что было для него вовсе не характерно. – Кроме того, я ведь тебя люблю.

– Ты меня любишь? – спросила Ронда.

– Ты ее любишь? – спросил Эдди.

– Ты ее ЛЮБИШЬ? – спросил Висенте. – Ну и странная же у тебя манера проявлять свою любовь, ничего не скажешь.

– Ты опоздал, дружочек, – сказала Ронда. – Я люблю Бадди.

Однако в каюте был еще кто-то, совершенно незнакомый: странная, бледная, тщедушная женщина, которую никто не мог узнать.

– Мы с вами знакомы? – вежливо осведомилась Ронда после того, как женщина выразила ей сочувствие по поводу травмы и пожелала скорейшего выздоровления.

– Но я же Присцилла! – сказала женщина. – Разве вы меня не узнали?

– Присцилла? Но где же ваши татуировки?

– Ах, они мне так надоели, что я их смыла.

– Смыла?! Вы хотите сказать, что все это время они были ненастоящие?!

Предсказательница пожала плечами:

– Они были такие же настоящие, как и все остальное.

– А как насчет того странного, легкого восточноевропейского акцента? – спросил Бадди.

Присцилла повернулась и посмотрела ему в глаза:

– Все это было частью роли, – сказала она. – Детка, я же из Бронкса!

Все остальные события стали понятны, каждое нашло свое объяснение, точное, как…

– Точное, как часы, – так сказал бы Альберт, – заключил Бадди.

Спад Томпсон, отвергнув предложение широких масс короноваться в качестве Первого Императора Америки, согласился возобновить свою деятельность на посту президента с того самого места, с какого он этот пост покинул.

– Я буду президентом. Всего лишь президентом, – сказал он в своей реинаугурационной речи, передававшейся по телевидению на всю страну. – Ибо в ходе развития человечества, идущего сквозь обломки времени, мы должны понимать, что добро, творимое мужчинами и женщинами, остается жить в веках. Нам с вами пришлось испытать пращи и стрелы яростной судьбы и, им не покорившись, сразить их противоборством…

Ради соблюдения принципа «равного времени» Спад согласился на передачу последнего интервью покидающего свой пост ГИДа КА с Дэном Атмостом, чья программа «Завтрашнее Шоу» снова заняла свое законное место в эфире.

– Мы все хорошие! – утверждал ГИД, чуть не плача. – Мы все – американцы!

В интервью, данном вслед за интервью ГИДа, Ронда Джефферсон тоже получила возможность обратиться к населению страны.

– Я по-прежнему верю в Америку. Не в ту Америку, какой она была до сих пор, но в Америку, какой она может и должна быть. В Америку, какой мы ХОТИМ ее видеть и которая у нас БУДЕТ.

Висенте планировал переехать в Долину Надежды, на Колпачное Ранчо, чтобы пройти расширенный курс практических занятий по прочищению мозгов. Спад Томпсон изменил назначение ранчо, назвав его первым Национально-Историческим Памятником Прочищения Мозгов, находящимся под охраной государства, и сделал Биби Брауна его директором. Он сказал, что намеревается проводить здесь практические занятия для своих новых советников в надежде расширить и уточнить собственные принципы создания просвещенного правительства. Полли тоже собиралась отправиться на ранчо. По крайней мере, она сказала, что так и сделает. У нее зародилась идея открыть небольшой ресторан-закусочную в одном из городков близ границы с Манитобой, и у Бадди было предчувствие, что на этот раз у нее все получится. Эдди и циркачи составили новую гастрольную труппу, которую решили назвать «Чудаки и Уродцы»; она должна была отправиться в кругосветное турне…

– Как только мы все наши новые кунштюки разработаем, – пояснил Эдди.

– Мы никогда никаких кунштюков не разрабатываем, – заявил Шпенёк. – Мы сами и есть кунштюки!

Однако в ночь накануне отплытия на Большую Землю Ронде не спалось.

– Еще так много осталось сделать, – говорила она. – Конечно, нам удалось на какое-то время остановить войну…

– Очень неплохой результат, если учитывать все обстоятельства… – сказал Бадди.

– Но в мире все еще существуют бедность, голод, социальное неравенство и расизм, и всякие болезни. Не говоря уже о безобразном состоянии времени и гравитации…

– Да, – сказал Бадди, прижав палец к ее губам. – Но сегодня ночью мы будем спать, ведь мы можем чувствовать, что удовлетворены этим результатом. А все остальное – это назавтра. Завтра, завтра и еще завтра.

На следующее утро Хьюберт П. МакМиллан вышел на палубу, чтобы встретить восход солнца. Восход был восхитительный, как и всегда в эти дни – во всяком случае, так ему казалось. Он собирался вернуться в Столицу, где ему предстояло снова вступить в прежнюю должность при Президенте.

«Снова влезть в этот хомут», – думал он.

Но ведь все изменилось. Все будет теперь совсем иначе – он это понимал.

Хьюберт устремил взгляд на горизонт, набрал полную грудь свежего морского воздуха.

«Ах-х-х, – подумал он. – Впереди целый новый день».