Саффорд Стокуэлл шлепнул себя по шее. Жара и неумолчное жужжание насекомых, отдававшееся звоном в ушах, начинали сводить его с ума. Он поставил на карту все, что имел, забрался так далеко, и все это лишь для того, чтобы угодить в лапы первобытных дикарей, так и не достигнув своей цели. Сама эта мысль казалась Стокуэллу нестерпимой. Смерть Одри оказалась напрасной, и все труды экспедиции пошли прахом. И когда он сгинет в джунглях, еще один белокожий человек, павший их жертвой и не сумевший разобраться в происходящем, Джорджтаунские зубоскалы всласть посмеются над его неудачей.

Кучинг Кангар обещал привести экспедицию к Нагаку. И хотя его обещание отдавало неприкрытой угрозой, профессор увидел в словах бывшего проводника обнадеживающий знак. Судя по всему, туземцы собирались умертвить своих пленников, но профессор наделся уговорить их сменить гнев на милость. А если нет, он по крайней мере получал возможность удовлетворить свое любопытство.

Стокуэлл не был антропологом, но отличался эрудицией и глубокими познаниями в области многих научных дисциплин. Он знал, что культовые обряды большинства племен, живущих вдали от «цивилизованного» мира с его наркотиками и «спасителями»-психопатами, основаны на реальных достоверных событиях. Так, в Полинезии бытует культ «авиагруза», восходящий своими корнями к временам второй мировой войны, когда на островах приземлялись машины ВВС союзных войск. Некоторые изолированные племена до сих пор поклоняются моделям самолетов, которые осыпали их небесными благами пятьдесят лет назад; целые поколения аборигенов выросли, ожидая возвращения небесных божеств.

Почему же Нагак непременно должен оказаться выдумкой, продуктом воспаленного воображения какого-нибудь знахаря или колдуна? Не могло ли случиться так, что когда-то в прошлом племя Кучинга Кангара действительно сталкивалось с неизвестным чудовищем, которое в наши дни считается вымершим?

Разумеется, это не значило, что Нагак до сих пор жив или по крайней мере попадался на глаза людям нынешнего столетия. С другой стороны, последние динозавры вымерли более шестидесяти миллионов лет назад, за пятнадцать миллионов лет до появления первой человекообразной обезьяны, поэтому казалось вполне разумным предположить, что человек никак не мог встретиться с доисторическими чудовищами... разве что некоторым из них удалось каким-то образом выжить.

Разумеется, существовали и другие гипотезы. Нагак мог и не быть динозавром в научном смысле этого слова. Когда Стокуэлл был молод и предпочитал работать в поле, он на собственном опыте убедился в том, как мало известно человеку о жизненных формах, населяющих Землю. Новые виды обнаруживались реже, чем вымирали уже открытые, и тем не менее каждый год приносил замечательные находки. Большинство новооткрытых видов принадлежали к числу «малозаметных» – насекомые, амфибии, рептилии, изредка птица или млекопитающее, и тем не менее то тут, то там появлялось более крупное животное. Так, вплоть до 1912 года никто не верил в драконов с острова Комодо, а первый экземпляр «мифической» кошки Келласа был добыт лишь в 1983 году, и не где-нибудь, а в Шотландии. Доктор Стокуэлл был бы искренне удивлен, если бы на неизведанных просторах джунглей Тасик-Бера не сохранились свои тайны.

Профессор лишь надеялся, что успеет найти разгадку секрета Нагака, даже если ему не суждено поделиться открытием с широкой публикой. Стокуэлл был готов удовольствоваться сознанием того, что он добился своей цели и его последнее напряжение сил было ненапрасным.

Весь день напролет туземцы и их пленники шагали, не останавливаясь ни на минуту. Порой Стокуэллу казалось, что он вот-вот свалится от изнеможения, но всякий раз, когда он спотыкался, кто-нибудь из провожатых принимался колоть его копьем или грубым каменным ножом, пока к профессору не возвращалась энергия и он не устремлялся вперед. Движимый страхом, он время от времени подкреплял свои силы скупым глотком из походной фляжки, но во второй половине дня совсем изголодался, растратив калории, которые нечем было возместить. Желудок профессора рычал, словно запертый в клетке зверь, но окружающие ничего не замечали, и чувство голода постепенно улеглось.

Ближе к вечеру тропинка пошла под уклон, но Стокуэлл решил, что это ему кажется из-за усталости. Согласно топографическим картам, которые он нес с собой, район Тасик-Бера представлял собой заболоченную равнину, плоскую, как стол, лишенную впадин и возвышенностей. Здесь не было гор, а значит, не было и долин. И все же...

Когда над джунглями сгустились сумерки, профессор вдруг понял, что чувства его не обманывают. Тропинку пересек овраг, дно которого постепенно понижалось на расстоянии около сотни ярдов, потом опять шло горизонтально. Деревья, росшие на склонах оврага, смыкались вершинами, закрывая солнечный свет. Профессор то и дело замечал исчезающие хвосты змей, напуганных приближением людей, и ему казалось, что вот-вот на тропу выползет королевская кобра и изготовится к нападению, раздув свой капюшон.

Наблюдая за змеями, Стокуэлл подумал о Рентоне Уорде, и тут же его мысли захлестнули горестные воспоминания о судьбе несчастной Одри Морленд, погибшей в зыбучих песках.

Внезапно среди деревьев замаячил просвет, яркое пятно на фоне мрачной тьмы. Ступив на открытое пространство, которое чуть дальше вновь сменялось густой чащобой, Стокуэлл остановился, не в силах тронуться с места, пока туземцы не подтолкнули его вперед.

Профессору показалось, что он теряет рассудок. Должно быть, жара повлияла на его мозг, иного объяснения не было.

Он моргнул, потом моргнул еще раз, но все оставалось по-прежнему. Зрелище, открывшееся взору Стокуэлла, было вполне реальным, и спутники профессора тоже увидели его. Пайк Чалмерс застыл, словно превратившись в каменный столб, и лишь копья двух пигмеев заставили его двигаться дальше. К этому времени Стокуэлл собрался с силами и зашагал, хотя и не чуял под собой ног. От возбуждения у него закружилась голова, и он едва не лишился чувств от совокупного воздействия жары, голода, усталости и изумления.

Но он продолжал идти.

Идти, направляясь к древнему тайному городу, который вырос из-под земли, словно по мановению волшебной палочки.

* * *

Всякий раз, возвращаясь домой, Кучинг Кангар испытывал радость и облегчение. Он терпеть не мог посещать окружающий мир, но выбора у него не было. Жестокая судьба отметила его лицом и телом, не похожими на облик других членов клана, «нормальными», если говорить на языке людей, незнакомых с народом Кангара, и тем самым предопределила его назначение – служить мостом между Племенем и внешним миром.

В каждом поколении рождались шесть-семь «нормальных» детей, вполне достаточно, чтобы осуществлять необходимую связь с обществом обычных людей. Это было частью плана великого Нагака, но Кучинг Кангар, хотя и сознавал его гениальность, все же тяготился своей особой ролью. С самого рождения обреченный быть одним из чужаков, он всегда чувствовал себя изгоем, а другие дети Племени не позволяли ему забыть об этом. Они непрестанно дразнили Кучинга, забрасывали его камнями, когда он пытался принять участие в общих играх, и совершенно ясно давали понять, что он никогда не будет признан своим. Молодые женщины Племени сторонились его, будто «нормальная» внешность была чем-то ужасным и отвратительным. Еще в молодости Кучинг узнал, что со временем старейшины подберут ему «нормальную» супругу, чтобы не прервался род «странных» людей, – даже если для этого придется выкрасть женщину у чужаков.

Допустить полное и окончательное вымирание «нормальных» было нельзя – они служили единственной связью с внешним миром, откуда Племя черпало золото, серебро, драгоценные камни и жертвы, предназначенные великому Нагаку.

Когда Кучинга Кангара отправляли учиться вместе с обычными людьми, он опасался, что его выведут на чистую воду, заметив в его взгляде и манере держаться что-нибудь, изобличающее принадлежность к Племени. Конечно же, он ошибался. При всей своей образованности люди внешнего мира были донельзя глупы. Они ничего не знали о народе Нагака. Более того, они растили своих детей в убеждении, что драконы есть фантазия, выдумка.

Дураки.

Теперь Кучинг Кангар жил, разрываясь между двумя мирами, одной ногой находясь в Городе, другой – вне его. Получив должным образом оформленный диплом, Кучинг забросил его подальше, научился скрывать свою образованность и вскоре приобрел славу лучшего проводника полуостровной Малайзии. Он был по-своему знаменит среди чужаков, которые являлись в джунгли с оружием и фотоаппаратами, чтобы познавать дикую природу, изучать растения и обычаи аборигенов. Кое-кто из них искал нефть и полезные ископаемые, но Кучингу было все равно. Каждый год определенное число его клиентов пропадали в лесу, но всякий раз их исчезновение сопровождалось обстоятельствами, которые никак не отражались на репутации проводника и не позволяли властям заподозрить его в злом умысле.

Нагак то и дело требовал новых жертв, но внешний мир населяли миллионы доверчивых простаков, и каждый сезон приносил обильный урожай охотников до богатств, романтики и приключений, которые, как они надеялись, ждали их в девственных джунглях. Большинство благополучно возвращались домой, но кто мог упрекнуть Кучинга Кангара, если один из его подопечных исчезал, проглоченный «тиграми», «крокодилами» или «зыбучими песками»? Десять лет охоты на чужаков убедили Кангара в том, что люди внешнего мира обожают трагедию. Гибель знакомых людей делала их собственную жизнь ярче, наполняя ее непонятным удовлетворением.

Вероятно, смерть, пощекотавшая уши и прошедшая стороной, убеждала их в собственной непобедимости, но мысли и побуждения чужаков не интересовали Кучинга. Ему и его Племени было достаточно того, что эти слабоумные по-прежнему лезли на рожон и при этом щедро оплачивали услуги человека, который вел их навстречу смерти.

До сих пор Кучингу не доводилось заманивать в ловушку целую экспедицию, но ведь и группа Стокуэлла была не из обычных. Эти люди искали Нагака – впервые за историю нынешнего поколения чужаки проявили интерес к «примитивным туземным легендам». В последний раз такое случилось за год до рождения Кучинга, когда подразделение британских солдат явилось в джунгли поохотиться на дракона, но их ослепляло собственное неверие, и они были слишком хорошо вооружены, чтобы Племя могло с ними справиться. К тому же солдаты уделяли поискам Нагака куда меньше времени, чем устройству лагерей и тренировкам на выживание. Их проводником был «нормальный» представитель племени, и он позаботился о том, чтобы чужаки не подошли к Городу ближе расстояния дневного перехода.

На памяти Кучинга Город никогда не назывался иначе. Разумеется, Племя не имело собственной летописи, поэтому история Народа передавалась из уст в уста, сохраняемая в памяти «нормальных» и тех, кто был способен достаточно долго удерживать мысли в голове. Город так и назывался «Городом», просто и без прикрас, и состоял из массивных каменных зданий, возведенных в незапамятные времена. Место постройки было выбрано древним пращуром, который первым увидел Нагака и стал поклоняться ему, принося жертвы.

Предания гласили, что поначалу Племя состояло только из «нормальных» людей, и лишь по прошествии нескольких лет жизни в Городе и поклонения Нагаку священный дракон даровал Народу «особых» детей. В первые годы перемен кое-кто из соплеменников пугался, испытывая отвращение при виде «уродов», однако жрец вовремя распознал божественное благословение и объяснил это явление остальным.

У Народа достало мудрости поверить в своего Бога, и Он вознаградил Племя, отделив его от прочих человеческих существ. Он отметил своим знаком тех, кто поклонялся Ему, оставив среди них «нормальных» людей, которые осуществляли связь с окружающим миром. Порой Нагак одаривал «нормальных» «особыми» детьми, чтобы те не чувствовали себя ущемленными и не винили себя в том, что не сумели должным образом поклоняться Ему, принося достаточно щедрые жертвы.

Город тоже был отмечен знаком Нагака. Подземная река питала каменный фонтан, расположенный на обширном внутреннем дворе, где Племя отправляло многие свои ритуалы. Порой в тьме ночи сама вода, казалось, оживала, рассыпая искры сверхъестественных пляшущих огней.

Благословение Нагака.

Кучинг смотрел прямо перед собой, чувствуя, как радостно забилось его сердце. Всякий раз после долгой отлучки первый же взгляд на Город заставлял учащаться его пульс. Нельзя сказать, чтобы при этом ему в голову приходило слово «прекрасный» – камни, из которых был выстроен Город, обветшали, потрескались и заросли лишайником и ползучими растениями, – но это был дом. Сердце Кучинга принадлежало Городу, его место было здесь, среди соплеменников. Да будет так.

Массивные ворота из прямоугольных деревянных брусьев высотой в тридцать пять футов охраняли часовые, стоявшие на стене. При появлении врагов или пленников один из часовых поворачивался к внутреннему двору и издавал птичий крик, требуя открыть ворота. Эта процедура занимала долгое время – каждая створка весила несколько тонн, а открывать ворота по некоторым причинам дозволялось только «малышам», – но Кучингу некуда было спешить. Он выполнил задание и теперь получит справедливое вознаграждение.

Может быть, думал он, заранее чувствуя пульсацию в чреслах, ему позволят провести ночь с Джелек, трехгрудой женщиной.

– Что это такое? – спросил старик профессор и взвизгнул, когда один из «малышей» ткнул его копьем.

– Город, – ответил Кучинг, будто это слово все объясняло. Впрочем, на его взгляд, так оно и было.

– Вы живете здесь? – В голосе профессора угадывалось изумление.

– Здесь живет Племя, о белый человек. Я принадлежу к этому Племени. Где я, по-твоему, должен жить?

– Я лишь хотел сказать...

На сей раз «малыш» ткнул крепче, и доктор Стокуэлл уловил намек. Он закрыл рот и замолчал, не отрывая взгляда от створок ворот, которые медленно раздвигались, со стоном преодолевая дюйм за дюймом.

– Похоже, тут у вас нечасто бывают гости, – заметил Пайк Чалмерс. – Не так-то просто двигать эти дурацкие бревна, когда кто-нибудь позвонит в дверь.

Из толпы туземцев вышел одноглазый и приблизился к Чалмерсу. Он размахнулся копьем, словно дубинкой, и ударил англичанина, едва не сломав ему ногу.

– Будь ты проклят!

Второй удар швырнул охотника на четвереньки. На его лице застыла растерянная мина.

Ворота распахнулись настежь, и Кучинг Кангар увидел своих соплеменников, которые сгрудились во дворе, рассматривая жертвы, предназначенные Нагаку.

Кучинг улыбнулся и первым вошел внутрь.

Увидев спрятанный в джунглях город, Римо оторопело заглянул в карты. Нет, ошибки быть не могло; он не сошел с ума, не бредил, а город не был миражом.

Карты попросту врали – точнее, были неполны.

Затаившись, Римо наблюдал за тем, как открываются массивные ворота. Трудоемкость этого процесса убедила его в существовании других способов проникнуть в город – на случай непредвиденных обстоятельств. Если в поселении вспыхнет пожар или нападут враги, жители города должны иметь потайной выход, вероятнее всего – несколько.

Задача заключалась в том, чтобы отыскать вход, иначе Римо пришлось бы взбираться по стенам. Не то чтобы это было трудно – камни стен покрывала сеть трещин и ползучие растения, которые могли послужить удобной лестницей. Но стены охранялись, и хотя Римо ничуть не сомневался в своей способности справиться с часовыми, он понимал, в каком затруднительном положении окажется, если кто-нибудь из них проживет достаточно долго, чтобы поднять тревогу.

В таком случае пленникам грозила куда более серьезная опасность, чем самому Римо. Он не мог знать заранее, как поведут себя аборигены, но, судя по первому впечатлению, их вряд ли можно было назвать сдержанными рассудительными людьми.

По странному капризу судьбы Римо сейчас предстояло выручить из беды трех спутников, среди которых был враг, человек, которого он должен был убить по приказу КЮРЕ. Главным затруднением было то, что он не знал, кто из членов экспедиции лазутчик, кого из них следует уничтожить.

Не беда, подумал Римо. Пусть туземцы прикончат всех троих.

Разумеется, это было приемлемое решение, но не самое лучшее. Римо должен был – если сумеет, конечно, – узнать, что случилось с предыдущей экспедицией, и хотя к этому мгновению он уже получил достаточно ясное представление о судьбе Терренса Хоппера и его людей, оставалась последняя задача – выяснить все, что возможно, о новом урановом месторождении.

Иными словами, Римо должен был проникнуть в древний город, обследовать его и выбраться оттуда.

Он уже собирался приступить к осмотру границ поселения, когда его ушей коснулся звук шагов. Кто-то приближался к городу со стороны джунглей. Судя по звуку, этот человек был один и старался производить как можно меньше шума, хотя и безуспешно. Римо осмотрел стену, убедился в том, что ни один из часовых, стоявших каменными истуканами, не заметил ничего настораживающего, и двинулся навстречу вновь прибывшему.

Выбрав удобный наблюдательный пункт, ветвь дерева на высоте пятнадцати футов над землей вдали от глаз часовых, Римо устроился там и принялся ждать. Через несколько мгновений он заметил силуэт человека, который пробирался сквозь джунгли к городу, судя по всему, не догадываясь о его существовании.

Секунды спустя Римо понял, что этот человек не принадлежит к племени, населяющему город. Его изорванную в клочья, покрытую пятнами одежду никак нельзя было спутать со слоем грязи. Человек поднял голову, и Римо, хотя и не узнал его, увидел, что он не малаец, а черты его лица не искажены уродством.

Улучив момент, Римо спрыгнул на землю за спиной одинокого путника и, вывернув ему руки, прижал ладонь к губам Одри Морленд.

Несколько секунд женщина пыталась вырваться, проявив неожиданную силу, и прекратила сопротивление лишь тогда, когда Римо шепнул ей на ухо:

– Перестаньте трепыхаться, иначе я сломаю вам шею.

Одри кивнула и, как только Римо осторожно отпустил ее, повернулась к нему лицом.

– Вы живы! – выдохнула она. Ей хватило ума говорить шепотом, находясь в стане противника.

– И вы тоже, как я могу видеть.

– Еще бы. А что заставило вас подумать, что я мертва?

– Наш уважаемый проводник нашел в зыбучих песках ваш шарфик, – сообщил Римо, сочтя за лучшее не распространяться о результатах собственных поисков. – К тому же вы так и не вернулись в лагерь. И мы подумали...

– Что я мертва, – закончила за него Одри. – Вы решили, что я погибла, и, как видите, ошиблись. Вот она я, живая и здоровая.

– К чему же этот трюк с исчезновением? – спросил Римо.

– Услышав выстрелы, я испугалась и заблудилась в лесу. Целую ночь я просидела на дереве, но так и не сомкнула глаз. Что произошло там, в лагере?

Римо с трудом скрыл улыбку. Рассказ женщины представлял собой вариацию той самой лжи, которую он собирался преподнести Стокуэллу и остальным, и это обстоятельство придавало словам Одри явственный налет фальши.

– Мне повезло, – ответил он, не вдаваясь в подробности.

– Что случилось с мятежниками?

На сей раз Римо не сумел сдержаться и улыбнулся. Вчера ночью он собственными глазами видел Одри, стоявшую в лунном свете у ручья, вдалеке от лагеря, и покинул ее до того, как послышались первые выстрелы, первые звуки, выдававшие присутствие врага. Она могла знать о нападавших и об их намерениях только в том случае, если...

– Главарь мятежников спрашивал о вас, – сказал Римо.

– Что? – Лицо Одри выражало смущение, страх и гнев одновременно.

– Ваш связник, – пояснил Римо. – Должно быть, в Пекине будут очень разочарованы.

Несколько секунд Одри в упор глядела на Римо, потом утомленно вздохнула.

– Какая муха вас укусила? – спросила она.

– Это не важно. Некоторое время вы успешно играли свою роль, но, боюсь, вам не удалось бы продержаться очень уж долго.

– Что вы имеете в виду?

– Игры в плащи и кинжалы. Вы никудышный шпион, Одри.

– У меня мало опыта, – сказала женщина.

– Это очевидно. Что заставило вас так круто изменить профессию?

– Все очень просто и понятно. Деньги, Рентон. Кстати, вас действительно зовут Рентой?

– Какая разница?

– Полагаю, никакой. Будь вы настоящим профессором, вы бы знали, какая это скука – научная работа. Порой я сама казалась себе ископаемым. Вы можете это понять?

– Это слабая отговорка, если речь идет о государственной измене.

– В мирное время этот термин не употребляется, Рентой. Я внимательно изучила законы и выяснила, что обвинение в шпионаже мне не грозит, поскольку, находясь в Штатах, я и пальцем не шевельнула.

– Если не считать переговоров с представителем Китая.

– Обычная деловая встреча, – сказала Одри. – Мне пообещали миллион долларов, половина – вперед. И премия, как только они наладят поставки урана.

– Сначала его нужно найти.

– Это нетрудно. – Одри подняла левую руку и повернула ее так, чтобы Римо мог увидеть циферблат часов, которые показывали временные зоны всего мира и фазы Луны. Вторая рука женщины осторожно скользнула в сторону. – Бесшумный счетчик Гейгера, – продолжала Одри. – Источник излучения все ближе и ближе.

– Вам потребуется помощь, – сказал Римо. – Вашего связника больше нет.

– Я справлюсь, Рентой. На урановом рынке спрос превышает предложение.

– Когда вы успели научиться всем этим премудростям?

– Я очень быстро усваиваю новые знания, если это требуется.

– Я так и понял.

Из кармана Одри появился пистолет. Римо заметил движение женщины, но не спешил останавливать ее.

– На вашем месте я бы не стал стрелять, – сказал он.

– Почему?

– Наших спутников взяли в плен и повели туда. – Римо ткнул большим пальцем в сторону древнего города.

– Взяли в плен? Кто? Куда повели?

– Не поверите, пока не увидите собственными глазами. Идите за мной, – предложил Римо и, сделав вид, что не обращает на оружие внимания, повернулся к Одри спиной. Продолжая поворачиваться вокруг своей оси, он нанес удар по запястью женщины и выбил из ее рук пистолет.

Одри испуганно замерла на месте. Римо воспользовался заминкой и завершил начатое. Он ударил женщину за ухом, сбив ее с ног и погрузив в беспамятство.

Потом он оторвал рукава ее рубашки, связал одним из них руки Одри за ее спиной, а второй использовал в качестве импровизированного кляпа. Разумеется, при желании Одри могла освободиться, но она должна была прийти в себя лишь через некоторое время, а Римо не собирался надолго задерживаться в городе.

Ему предстояла самая обыкновенная спасательная операция, если не считать поисков урановых залежей. Надев на руку часы Одри со счетчиком Гейгера, Римо почувствовал себя во всеоружии.

Город был отнюдь не изумрудным, ведущая к нему дорога была покрыта не желтым кирпичом, а грязью, и все же Римо отправлялся на встречу с волшебником. А там будь что будет.