Великий воин Хуак, сын Бара, внук Хуака Бара Первого, правнук великого Кара, родословная которого уходила корнями к славному предку Сар Ба, знаменосцу самого Чингиза, носившего на древке знамени девять ячьих хвостов, был известен на все окрестные племена как один из лучших наездников. Еще дальше гремела его слава стрелка – в искусстве попадания в цель из короткого лука прямо на скаку ему поистине не было равных.

Не хуже владел он и кремневым ружьем, доставшимся ему в наследство от прадеда, одним из первых принесшего этот трофей после битвы с армией белых людей.

В юрте Хуака можно было найти и дуэльный пистолет, оставшийся от русского дворянина, которого его славные предки, изловив, посадили в мешок со скорпионами. И винтовку «Энфилд», которую оставили англичане, пытавшиеся помочь русским захватить кочевья степных племен. И даже тупоносые автоматы, подобранные у трупов русских солдат; их батальон некогда сбился с пути, направляясь к южным рубежам Кореи.

Но любимым оружием Хуака все же оставался острый короткий меч, которым он мог отсечь противнику уши еще до того, как тот успевал бросить ему вызов.

Именно этот меч крепко держал в правой руке, вытянутой перед собою, великий воин Хуак, пятками направляя лошадь в сторону двух странных белых, замерших без движения посреди сужающегося кольца всадников.

Гоня лошадь во весь опор, Хуак упрекал себя за излишнюю щепетильность. Пока он, привстав в седле, созывал соплеменников к атаке древним боевым кличем «Пусть кровь прославит ваши мечи», от белых точно уже ничего не осталось.

Передние наверняка уже успели доскакать до пришельцев, вспороть им животы, вынуть внутренности, кто-то уже выколол им острием пики глаза, и уже в чьей-нибудь седельной сумке лежат их половые органы. Небось и косточки не оставили для него, прямого потомка Чингиза.

Вот что бывает, когда ведешь себя как джентльмен. И Хуак изо всех сил нахлестывал лошадку, предки которой тоже восходили по прямой линии к жеребцу повелителя Великой орды, единственной армии, никогда не проигравшей ни одной битвы. Но больше он надуть себя не позволит. Хватит этих церемоний, подумал он.

Но когда он оказался на расстоянии полета копья от места бесславной кончины белых, то не поверил своим глазам – целые и невредимые, пришельцы по-прежнему не трогались с места, а степь вокруг них была завалена трупами доблестных братьев Хуака. Острый ум потомка Чингиза мгновенно подсказал ему единственное решение, и, призвав на помощь опыт многих поколений наездников, накапливавшийся с тех пор, как Великая орда пересекла Гоби, разрушая все и вся на своем пути, великий воин Хуак дал деру. Никогда еще его пятки не молотили так быстро по ребрам лошади.

– Скира! – повис над степью его испуганный вопль.

На языке кочевников это означало «злой дух».

Великий воин Хуак не боялся смерти и верил в то, что павший на поле брани вскоре возродится в теле нового воина. Лишь те, кто трусливо бежал с поля битвы, умирали подобно нечестивым псам. Но злой дух, живущий в степном урагане, способный погрузить бессмертную душу Хуака в сон, от которого нет пробуждения, – с таким противником ему не совладать. Попадись только Хуак к нему в лапы, злобный демон навеки оставит его без коня, без меча, без юрты, а главное – без его, Хуака, бессмертного имени, чтобы тело навсегда забыло свою прошлую жизнь и не смогло возродиться к новой.

Разгоряченные битвой, двое или трое братьев Хуака не услышали его предостережения и тоже нашли свой конец в объятиях духа бури. Вот зачем он привел с собой свою белокожую дьяволицу – чтобы устроить ей пир из несчастных душ, обреченных отныне на вечный сон и забвение.

Молоденький всадник, расслышавший, что кричал Хуак, но ни на секунду не усомнившийся в том, что их слишком много, чтобы не одолеть даже духа, одним движением коротких пальцев спустил тетиву – ту самую, что пела некогда у ворот Багдада и каменных стен Московии.

Нож Хуака, просвистев в воздухе, рассек артерию на шее юнца. Тот повалился наземь, словно старый винный бурдюк, расплескивая по чахлой траве ярко-красное содержимое.

Отец юноши, видевший смерть отпрыска, развернул коня и, поклонившись потомку Чингиза, произнес ровным голосом:

– Благодарю тебя, брат мой Хуак.

Отец понимал, что великий воин спас его сына от самого страшного.

Если бы юноша умер от руки демона, душа его была бы утеряна навечно. А теперь они возьмут тело с собой, похоронят его согласно обряду, и его сын возродится в следующем потомке, который тоже будет, разумеется, воином.

Душа мужчины возрождается к жизни только мужчиной, душа женщины – только женщиной. Веру кочевников не могли поколебать долгие века, прошедшие со времен триумфа их славных предков.

Сотни лошадиных тел замерли бурой массой вокруг бледнолицых демонов, стоявших в кольце из трупов. Облака пара, поднимавшиеся из лошадиных ноздрей, словно туман, висели в холодном воздухе.

– О Скира-демон, для чего ты явился? Что можем принести мы в жертву тебе, дабы умилостивить тебя и упросить покинуть наши кочевья, чтобы ты оставил наши смиренные души, и да встретятся на пути твоем новые?

– Коняг своих отгоните. На пятьдесят шагов. Воняют они, чтоб их... И вообще ваша орда смердит, что деревенский сортир.

Римо с трудом вспоминал слова древнего языка, на котором говорили кочевники во времена Чингиза.

– Сколько же языков ты знаешь? – удивленно шепнула Анна.

Каждый раз, видя Римо за работой, она не могла сдержать восхищения.

– Черт его знает, – ответил Римо по-английски. – Когда читаешь свитки Синанджу, поневоле пару дюжин выучишь. Свитки-то написаны все на разных.

– А это был монгольский, наверное?

– Нет. Во времена Чингиза орда говорила на своем языке, только ей и понятном.

– А слов в этом языке много?

– Вот я им сейчас велел отогнать своих вонючих лошадей подальше – это примерно половина всех слов и есть. А другие слова монголам попросту не требовались.

А затем на языке, которому обучил его Чиун, когда в Дейтоне, штат Огайо, Римо под его руководством осваивал основы дыхания, снова обратился к аборигенам:

– Не слышали? Лошадей, говорю, подальше. И навоз подберите. Нечего пачкать степь. Засранцы несчастные. Дальше, говорю вам!

Низенький монгол, спрыгнув с лошади, принялся прилежно собирать комья навоза в кожаную сумку.

– Да не обязательно же руками... А, ладно, черт с ним. Поесть у вас найдется что-нибудь? Хотя если ячье мясо – лучше совсем ничего не надо. И вообще мы не за этим сюда приехали. Я тут кое-кого ищу...

– Кого же, о демон Скира?

– Его зовут мистер Эрисон. То есть это он сам так называет себя. Мне кажется, он должен быть где-то рядом...

– Эрисон?

– Черная борода. Толстая шея Глаза такие... горят. Не убьешь ни мечом, ни копьем. Вообще ничем, собственно.

– Наш друг Какак – тот, о ком ты говоришь, Скира.

– Кожа белая?

– Белая, как мертвая плоть убийцы.

Порой Хуак выражался довольно образно.

– Тебе, видно, надоело сидеть на твоем осле, хочешь, чтобы я тебя по степи развеял?

– Прости, о Скира, ибо только безумец осмелится бесчестить твой цвет. Прошу тебя, идем с нами, и возьми с собой твою грозную воительницу. Наше стойбище совсем-совсем близко.

– Вы вперед – и лошадей, лошадей подальше. А то от них ветер прямо на нас.

– Будет так, как ты скажешь, Скира.

– А кто это – Скира? – спросила Анна шепотом.

– Один из их духов. Может, Синанджу у них так называется.

– Я, кажется, понимаю. Духи, боги – так в старину объясняли все непонятное. И, значит, когда Чингиз-хан умер от руки вашего Мастера, они тоже объяснили это кознями злого духа. Очень, наверное, был страшный дух, если смог одолеть такого великого воина. В принципе весьма логично. Все в мире подчиняется логике, только мы не всегда ее понимаем. Ты так не думаешь?

– Я думаю, что перед нами отравляют атмосферу по меньшей мере восемь сотен лошадей, а ты, видите ли, рассуждаешь о рационализме в мифологии.

– А о чем, по-твоему, мне еще рассуждать?

– Ты бы лучше смотрела под ноги.

Анна почувствовала, как наступила во что-то липкое. И поняла, что Римо время от времени все же говорит дело.

Однако настоящий сюрприз ждал Римо и Анну у самого стойбища. По всей степи, словно трещины, протянулись черные колеи, глубоко вспахавшие мерзлую почву. Сомнения исключались – оставить подобные следы могли только танковые гусеницы.

Но монгольские кочевники не ездили на танках – Анна, по крайней мере, была в этом совершенно уверена. Если бы у них было такое вооружение, они, пожалуй, переплюнули бы своего далекого предка Чингиза.

Хотя на Чингиза нашлась управа, и на этих тоже наверняка бы нашлась. Потомки хана живы и здравствуют, но и потомки Синанджу тоже не дремлют.

Однако вряд ли эти танки были монгольскими. Как бы не случилось чего похуже...

Когда Анна увидела раскинувшееся перед ними стойбище, то поняла, что ее опасения оправдались сверх всякой меры. Среди монгольских халатов то и дело мелькали мундиры русских офицеров и солдат. Несколько тысяч – не меньше. Сидят, пьют, обнимаются с кочевниками...

Значит, ненависть кочевых племен к белым отнюдь не вечна. Смогли же ее соотечественники чем-то понравиться им. Хотя понятно чем – достаточно сравнить мозг монгола и мозг военного, и все станет ясно.

– Римо, спроси у их главного, почему с этими русскими они в такой дружбе?

Анна услышала, как Римо крикнул что-то едущим впереди кочевникам. От рядов, направляясь в их сторону, отделился одинокий всадник. Римо задал ему несколько вопросов на странном языке. Свои ответы монгол сопровождал оживленной жестикуляцией.

Римо переводил:

– Была у них тут великая битва. Бились, как он утверждает, не числом, а умением. Оказалось, что эти белые не боятся смерти. А боятся, видите ли, потерять свою честь. И более всего на свете любят войну и всякие там сражения.

Анна кивнула.

Римо между тем продолжал:

– Они и сражались не как белые. Те дерутся, чтобы что-то украсть, захватить или просто спасти свои жалкие жизни. А эти, стало быть, ради самой войны. По его словам, они и к войне относятся почти совсем как монголы.

– И он, кажется, упомянул здешнее имя Эрисона? Как его... Какак?

– Нет, – покачал головой Римо, – так они называют войну. Логично предположить, что имя «Эрисон» тоже означает что-то такое.

– Похоже на то, – согласилась Анна.

Значит, русские части, изменившие правительству, объединились с монгольской ордой. Теперь ясно, как собираются они воевать с Америкой. И ведь могут выиграть войну, даже без ядерных боеголовок.

Им только и нужно что переправиться через Берингов пролив – и корабли Северного флота будут в их полном распоряжении. Предприятие нелегкое, но американцы всегда были уверены, что русские начнут с Европы, и меньше всего готовы к нарушению их собственных границ. Что может Америка противопоставить этой силе? Только небольшой военный контингент на Аляске, а путь до канадской границы не длиннее, чем до Америки из монгольских степей. Так и пройдет эта орда от Аляски до Канады, и – Бог мой! – что после нее останется...

О чем она, собственно? С ума сошла, что ли? Или советский бред настолько в нее въелся, что и она думает теперь о победе над Америкой?

Может, она тоже начала верить в то, что Россия сможет захватить страну с населением почти в триста миллионов? Тогда придется завоевать еще и Канаду для верности. И если даже это удалось бы, если бы переброска войск в Америку была столь же легкой, как переезд из Витебска в Минск, даст ли это хоть что-нибудь Советской России? Устраним ядерного соперника – найдется другой. Осуществим вековую мечту о мировом господстве – но при первом удобном случае мир снова расколется на два лагеря, и кто знает, не окажутся ли ими на этот раз западная и восточная части России?

Нет, остановить все это нужно здесь и немедленно. Слава Богу, рядом с ней этот чудесный, несравненный, замечательный, самый лучший в мире анахронизм.

Что же касается мистера Эрисона, его существование наверняка тоже как-то логически объяснимо, только ни Римо, ни его шеф, доктор Смит, пока еще не докопались до этого.

Римо рассматривал мир как естественное продолжение человеческого тела. Доктор Смит – в основном с точки зрения техники. К мистеру Эрисону ни один из этих подходов применить пока не удавалось.

Но она заметила, что Римо и его приемный отец, Чиун, с успехом противостоят чарам этого Эрисона. И только она понимала, что Римо рассматривает свои действия как поражение лишь потому, что привык к полной и абсолютной победе – как и положено Мастеру.

И именно она, Анна Чутесова, обнаружит в конце концов слабое место в броне Эрисона, а дальше будет уже и совсем несложно.

Обнаружение мужских слабостей, можно сказать, ее хобби. Чутье ни разу не подводило ее. Будем надеяться, что не подведет и на сей раз.

Однако впервые увидев мистера Эрисона воочию, Анна поняла, что была совсем не подготовлена к этой встрече.

На приземистой монгольской лошадке восседал человек, от одного вида которого у Анны перехватило дыхание. Она никогда не думала, что небывалая физическая сила может перевоплотиться в некую странную красоту. Его густая борода словно служила драгоценной оправой для мощной челюсти. Блеск горящих глаз притягивал, как магнит. Простая солдатская каска, низко надвинутая на лоб, выглядела на нем шлемом римского триумфатора. Внезапно Анна поняла, почему большие, сильные мужчины повинуются звуку его голоса и готовы идти за ним в огонь и в воду. Она ощущала некую странную дрожь от одного лишь его присутствия, а он ведь еще даже не заговорил с ней.

– О, вот грядет наш Надоела Великий, а пред ним – дружина славной кавалерии. Давай, парень, разбери их по косточкам во славу я не знаю кого!

Голос мистера Эрисона, казалось, заполнил небо над юртами, военными палатками и голой бескрайней степью.

– Зрите – лошади в беспорядке ретируются, ибо сей славный муж не желает лицезреть их! Рад тебя видеть, Римо. Учти, со мной тебе не справиться, и ты явился, невзирая на джентльменскую сделку, которую заключили мы с твоим папочкой.

– А на тебя, похоже, конский запах не действует.

Весь лагерь, казалось, замер, все взоры обратились на двух мужчин, меривших друг друга взглядами.

– Ты когда-нибудь бывал на поле битвы через пару дней после ее окончания? Вот трупы пахнут, когда гниют... Ты бы точно умер.

Обнажив белые зубы, Эрисон довольно захохотал.

– Так чего же ты опять все это затеял?

Римо обвел взглядом перепаханную танками степь. Убедившись, что Анну отделяет от него безопасное расстояние, он медленно, шаг за шагом приближался к Эрисону.

– Так я разве жалуюсь на запах? Мне-то он как раз нравится. Это ты от него бы помер. А я наоборот – сидел бы и смотрел, как двуногие воздвигают на этом месте статуи – чтобы помнить, какой, дескать, это был кошмар, – считая, что они этим чего-то добьются.

Командир одного из танков, уловив нотки агрессии в тоне, которым Эрисон обращался к невесть откуда появившемуся белому, решил, что наконец-то сможет отблагодарить своего начальника за подаренную тягу к хорошей драке. Сейчас он попросту переедет этого дохляка. Ишь, застыл – и не мерзнет вроде. Развернув массивный бронированный катафалк в сторону незваного гостя, он с силой нажал на газ. Он успел услышать, как мистер Эрисон крикнул ему, что ничего хорошего из этого не выйдет, но бурливший в нем боевой дух подсказывал командиру, что можно умереть даже ради одной попытки уничтожить неприятеля.

Он направил стального бегемота прямо на сухощавую фигуру незнакомца, однако тот даже не потрудился сделать хотя бы шаг в сторону. И вдруг, наклонившись, руками – командир готов был поклясться – разорвал надвое гусеницу, и танк беспомощно завертелся на месте, как раненый вол.

Командир, разозленный повреждением, нанесенным его бронированной колеснице, выпрыгнул из люка, сжимая в руках пистолет и десантный нож. Ему выпала редкая возможность попробовать свое оружие на вкус – запихнув оба упомянутых предмета глубоко в глотку командира, Римо снова повернулся к Эрисону.

– Я же говорил, ничего хорошего у него не выйдет, – констатировал Эрисон. – Это же ассасин. Профессиональный убийца. Не воин. Ни славы, ни почестей. Смерть под покровом ночи. Оплачено золотом. Ни храбрости, ни чести. Со страхом не борется – наоборот, пользуется им. Верно я говорю, приятель?

– Это правда, Римо? В этом и разница? – шепотом спросила Анна.

– Правда. Страх и я испытываю – как все. Только я знаю, что с ним делать.

– Попытаемся с ним договориться.

– Не хочу я с ним договариваться. Кишки выпустить – другое дело.

– А договориться ты пробовал?

– Я не могу общаться с человеком, которому нравится запах гниющих тел.

– Значит, ты и не пытался.

– Вот я его кокну, а потом, так и быть, побеседуем, – пообещал Римо, размышляя о том, что поскольку его удары оказывались малоэффективными, можно взять пару солдат за ноги и приложить ими Эрисона по голове – может, из этого что-нибудь получится.

– Хорошая мысль, Римо. Тебе и вправду легче общаться с мертвыми?

– Я к тому, что раз он помрет, то и проблемы как таковой больше не будет.

– Но пока-то он еще жив. Давай я поговорю с ним.

– Только не очень долго, – предупредил Римо.

– Может, ты пока разоружишь пару батальонов, чтобы не тратить время на ожидание?

– Это ты как бы язвишь?

– Отчасти. Мне интересна его реакция на тебя. Она у него очень странная.

Оказавшись рядом с Эрисоном, Анна почувствовала, что внутри его мощного тела дрожит, не умолкая, сдерживаемый смех, будто все происходившее нимало его не касалось. К Римо, воинственно сопя, подбежали несколько танкистов. Эрисон, обернувшись, крикнул им через плечо, что и у них ничего не получится. Они станут очередными жертвами Синанджу, а к вечеру за ними последует и офицерский состав, и к утру вся это конно-бронированная армада навсегда перестанет быть армией.

За свою долгую историю Дом Синанджу проделывал это бессчетное количество раз...

– А вы всегда оказывались рядом? – спросила Анна.

– Если вы, дамочка, хотите раздеться и потанцевать в мою честь – пожалуйста. Но к чему задавать вопросы?

– А почему нет?

– Вот вы опять, однако.

– Но с приемным отцом Римо вы же договорились. Вдруг я смогу помочь вам договориться и с ним?

– А вы пробовали договариваться с этими Синанджу? Им же плевать с высокого дерева на заключенные договоры.

Римо тем временем расшвыривал танкистов тыльной стороной руки – медленно, словно задавшись целью надавать им пощечин. Получалось у него, однако, неплохо. Части тел русских солдат разлетались в разных направлениях – ноги в одну сторону, головы – в другую.

– Не умеете вы в Синанджу как следует драться! – прокричал Эрисон в сторону Римо. – Жалкие уголовники!

– Значит, Римо все же может как-то повредить вам, – не унималась Анна.

– Не мне, а лишь тому, что я делаю. Мешает все время. Собственно, Дом Синанджу целые тысячелетия мешал мне.

– Значит, и занимались вы этим целые тысячелетия, – кивнула Анна.

Она смотрела на сильные икры Эрисона, словно ласкавшие мохнатое брюхо монгольской лошадки. Интересно, нравится ли это ей? А самой Анне это бы понравилось? Анна не могла понять, что именно в этом человеке возбуждало в ней такое бешеное желание. Почти как с Римо... Но там, по крайней мере, это можно понять. Она ведь знала, какие чудеса может он проделывать с ее телом. Об Эрисоне же она знала лишь одно: он может превращать обычных солдат в кровожадных завоевателей.

Монголам перспектива схватки с Римо явно не улыбалась. Однако русским не давал покоя странный визитер. Анне происходившее не очень нравилось. Ведь для солдат, зараженных психозом войны, это был лишний шанс явить свою доблесть, но Римо наверняка даже не думал о том, что делает. Просто автоматически выбирал удар, который в данной ситуации будет смертельным.

– Так что вы хотите, мистер Эрисон?

– А этот ваш Римо чего хочет?

– Ему нужны сокровища Синанджу.

Слова вырвались у нее словно невзначай, но она знала, что поступила правильно. Именно вернуть сокровища больше всего хотел Римо, все остальное шло во вторую очередь.

– Ах, вот что! Жадюги они все-таки там, в Синанджу.

– С Чиуном заключить сделку вам удалось. Я помогу вам договориться и с Римо. А его более всего интересуют именно сокровища.

Анна услышала, как сзади что-то катится по земле. Боже, чья-нибудь голова, наверное...

Она обернулась к Римо:

– Может, ты перестанешь?

– А я ничего и не начинал. Они сами лезут, – словно обиженный школьник, оправдывался он.

– Прекрати!

Анна отвернулась. Она не желала видеть, какая судьба постигнет трех дюжих танкистов, вооруженных железными тягами, которые, словно на штурм вражеской крепости, плечом к плечу шли на Римо.

– Говорю же тебе, ничего я не начинал. Гляди, что творят, мерзавцы!

Через секунду он оказался рядом с ней, глядя в упор на Эрисона.

– Так тебе, значит, нужны сокровища Синанджу? – насмешливо спросил тот.

– Нужны, разумеется.

– Так, может, договоримся? Вариант с Чиуном тебе не подойдет?

– Нет, – твердо ответил Римо. – Но премьер-министра я найду, а этой орды больше не будет в природе. Нужно было сделать это еще тогда, когда твой любимец Чингиз-хан дошел почти до самой Европы. Из-за этого нам и пришлось заняться им. Но работу мы тогда явно не доделали.

– Оставь в покое мою орду. Я с ней чувствую себя лучше, чем с любой другой армией.

– Я не желаю, чтобы Россия воевала с моей страной.

– Ну ладно, ладно, не будет этой войны. Я отсюда уйду. Доволен?

– Относительно.

– Да, просишь ты недешево. И на этот раз твоя взяла. Но предупреждаю – в будущем тебе со мной нипочем не справиться. А остановить меня тебе не удастся. Особенно теперь, когда я знаю, что тебе все-таки нужны эти самые сокровища.

– А ты знаешь, где они? – спросил Римо.

– Знаю, разумеется.

– А откуда?

– А, – махнул рукой Эрисон, и над степью от этого словно пронесся ледяной ветер.

Эрисон спрыгнул с лошади. Та рванулась вперед, ни ее тут же подхватил под уздцы молодой монгол, один из жителей этого небывалого стойбища посреди бескрайних сибирских степей России.

Над юртами повисла тяжкая тишина. Что-то важное вдруг исчезло – ни Римо, ни Анна не поняли вначале, что именно. Из русских солдат словно вдруг выпустили некий заряд. У них больше не было желания драться. Они не хотели больше пить и обниматься с монголами. Фаланга завоевателей превратилась в кучку усталых людей в грязном хаки, оказавшихся вдруг в странном недобром месте и всем сердцем желавших отсюда выбраться.

С монголами же не происходило никаких видимых перемен. Лишь местный священнослужитель в сторонке восторженно гнусил о том, что мистер Эрисон останется в их сердцах навечно.

– Анна! – послышалось из юрты, крытой ворохом ячьих шкур.

Секунду спустя в отверстии входа показался благообразного вида лысоватый человек в форме маршала, которая была явно мала ему. Он приветливо помахал рукой Анне и Римо.

Лицо показалось Римо знакомым. Из газет. Перед ними был русский премьер-министр.

– Анна, ради Бога, что вы здесь делаете?

– А вы? – переспросила она.

– Мы собираемся начать самую грандиозную кампанию в истории России. Вот, – он протянул ей листок.

В правом верхнем углу Римо увидел эмблему коммунистической партии.

Листок оказался документом с подписью премьера, объявлявшего войну Соединенным Штатам Америки. Значит, Эрисон добрался не только до солдат и офицеров. Даже премьер-министр... А уж он-то должен помнить войну. Вся его семья погибла во время Великой Отечественной, когда русские разгромили режим маньяка-нациста.

Анна разорвала листок на мелкие части.

– Что... что вы делаете?!

– Все уже позади, товарищ министр.

– Но как же так?! Я собирался завоевать Америку!

Премьер явно начинал кипятиться.

– Простите, – проскользнув между премьером и Анной, Римо легонько ладонью съездил главу коммунистического государства по физиономии.

Звук был такой, словно мокрым полотенцем ударили по сырому мясу. На глазах премьера выступили слезы, идиотическая улыбка расплылась во всю ширь тонких губ. Сглотнув, он втянул кровавые сопли.

– Да здравствует нерушимая дружба между свободолюбивым американским народом и его вечным союзником великой Россией, первой в мире построившей социалистическое общество!

Русские солдаты, понемногу приходя в себя, опасливо косились на монголов. Те, почувствовав, что их снова боятся, уже нащупывали висевшее у седел оружие. Римо пришлось во всеуслышание объявить, что русская армия находится под его личной защитой, после чего он, премьер-министр и Анна, возглавив колонну мгновенно построившихся солдат, начали долгий исход из степного стойбища потомков орды великого Чингиз-хана.

Оперативная информация, полученная доктором Харолдом У. Смитом от русской коллеги Анны Чутесовой, гласила, что опасность войны предотвращена. Но оставалась другая – источник всех этих событий непременно вновь даст знать о себе. Смит особо подчеркнул это в телефонном разговоре с Анной.

– Это так, мистер Смит, но теперь мы знаем о нем несравненно больше. В частности, у Римо есть возможность оказывать на него давление.

– Какая именно?

– Оказывается, мастера Дома Синанджу мешают ему уже не одну сотню лет.

– Но ведь он не исчез – кем бы или чем бы он ни был.

– Ах, мистер Смит, вы упускаете самую суть ситуации. Он-то не исчез, но не исчез ведь и Дом Синанджу.

Римо и Анна занимались любовью на толстом ковре на полу темной в этот ночной час комнаты. За окном все так же мигали огни Москвы. Их тела слились воедино, пока в долгом стоне Анна не выплеснула всю безумную радость утоленного желания.

– Ты великолепен, Римо!

– Да перестань. Если бы ты знала, о чем я думаю...

– Совсем не обязательно говорить мне это.

– Прости, я вовсе не хотел тебя обидеть. Но любовь... Понимаешь, она может быть и просто одним из навыков. Иногда получается хорошо, иногда – не очень.

– Значит, для тебя это просто работа, Римо?

– С тобой это не может быть просто работой, милая.

– Надеюсь, – вздохнула она. – Хотя откуда мне знать наверное?

– Вот откуда, – наклонившись, он нежно поцеловал ее.

Анна была права. Иногда он сам не знал, что это – чувство или работа. Мастеру Синанджу уже невозможно «пользоваться» или «не пользоваться» полученным знанием, он становится его неотъемлемой частью.

И когда он впервые увидел мистера Эрисона, он тоже ничего не мог поделать с собой. Римо переполнило тогда чувство глубочайшего отвращения – как к мерзкому запаху или вредоносной твари. Выбора не было. Его неприятие этой враждебной силы было таким же естественным для Римо, как и дыхание. И он сам не знал почему.

Из оцепенения его вывело дребезжание красного телефона. Протянув руку к столику, Римо опустил аппарат на пол.

Звонил Чиун. Ему сообщили, что мистер Эрисон якобы согласился вернуть богатства Синанджу, если Римо встретится с ним в определенном месте, какое назовет сам мистер Эрисон.

– А-а. Ну да. Я на днях слетаю за ними.

– На днях? Значит, для тебя может существовать что-то более важное?

– Да верну я сокровища, папочка, только подожди немного.

– Я знаю, чем ты занят сейчас, и знаю, что белая похоть по белой женщине затмила в твоем жалком уме все те знания, что я пытался дать тебе многие-многие годы.

– Да я же говорю о нескольких часах, – защищался Римо.

– Ты говоришь о неуправляемой грязной похоти к этой русской блуднице, коей ты предаешься вместо того, чтобы блюсти преданность твоей драгоценной супруге Пу.

– Сокровища получишь завтра.

Местом, которое выбрал для передачи сокровищ Эрисон, оказалась полоса земли, поросшая ржавой осокой, под которой на многие мили тянулись бетонные бункеры. Тут и там были видны тоже бетонные и тоже поросшие осокой танковые ловушки. Тянулась эта земля вдоль франко-германской границы и носила некогда название линии Мажино.

Название это прочно закрепилось за одним из величайших военных поражений в истории.

Сейчас даже демонтаж этого гигантского комплекса потребовал бы от французского правительства огромных денег, но в свое время линия Мажино считалась подлинным шедевром фортификации. Под ее защитой Франция могла вести свою внешнюю политику под самым носом у раздосадованных немцев. И когда Германия напала на Польшу, Франция вступилась за своего маленького союзника. Ведь у нее была линия Мажино! Которую немцы просто обошли.

Франция проиграла войну.

Вторая мировая еще только началась, но линия Мажино умерла навеки.

В одном из полуразрушенных бункеров, похожем на гигантский бетонный гроб, и ожидал Римо, весело насвистывая, мистер Эрисон. Его глаза сверкали даже в сырой темноте. В руках мистер Эрисон держал огромный фарфоровый сосуд, на котором были изображены розовые фламинго. В лапе у каждой птицы был зажат золотой скипетр с бриллиантовой верхушкой – эмблема полузабытой династии. Но Римо узнал ее.

Эту вазу он видел и раньше стоявшей на бархатной подставке среди тридцати или сорока точно таких же ваз. Он никогда не видел ничего подобного в других местах, потому что маленькая страна, где правила эта династия, была поглощена огромной империей, которую позже назвали Китаем.

Эту вазу он видел в сокровищнице Дома Синанджу. Эрисон протянул Римо драгоценный сосуд.

– Остальное можешь получить тоже. Но наша сделка с Чиуном должна быть признана недействительной.

Римо без труда видел его в темноте, даже если бы его глаза не блестели словно горящие угли. Но Анна в темноте видела плохо, поэтому Римо пришлось держать вазу одной рукой, успокаивающе поддерживая другой локоть женщины.

Эрисон ждал, по-прежнему весело насвистывая. Римо вдруг почувствовал, как вздрагивают бетонные стены. Словно по поверхности земли над бункером шла колонна тяжелых грузовиков, один за другим, на многие километры.

– Ну так решай, Римо. Уйдешь с моего пути – и я скажу тебе, где спрятано остальное. Вернешь все своему драгоценному папочке, оба будете с радостью пожинать плоды вашей тысячелетней истории – убийств, заговоров, отравлений, чего там еще... Все будет твое. Подумай.

Римо чувствовал прохладу вазы в руке. Этими предметами Чиун дорожил особенно. Интересно, Эрисон знает об этом?

Подставка чем-то испачкана – землей или грязью. Римо раньше никогда не видел земли в сокровищнице...

Звуки над головой становились все громче, а улыбка Эрисона – все лучезарнее.

– Что там происходит?

– Если забираешь сокровища, пусть это тебя не волнует. Неплохую штучку я принес тебе, а, сынок?

– Значит, ты хочешь, чтобы я убрался из Европы?

– И именно сейчас.

– Что ты еще там задумал?

– Старый добрый сюжет. – Эрисон вздохнул. – Один из моих любимых.

– Опять война?

– Да уж не танцы. Подумай. Ты вернешься в Синанджу со славой Мастера, возвратившего украденное богатство. Будешь знаменит и почитаем навеки. А Чиун? Размеры его благодарности даже представить нельзя! А ты наконец-то вволю над ним потешишься!

А Римо думал еще и о возможности расторжения брака с Пу, и о многом, многом другом... Опыт у него был богатый: он знал, что даже величайшее в мире сокровище не способно прекратить Чиуново нытье. Это и есть для него самое высшее наслаждение. А ему – ему не остается ничего, кроме как сказать Эрисону: «Думаю, договорились».

– Думаю... я посмотрю лучше, что там наверху, о'кей?

– Да ничего особенного. Группа доблестных французских офицеров вознамерилась кровью смыть оскорбление, которое некогда нанес Франции подлый гунн. Подлый гунн, само собой, тоже решил ответить. Вы не можете даже представить, чего мне все это стоило. Франция с Германией не воевали уже полвека. Но поколение, выросшее без франко-германской войны, все равно что лунная ночь без звезд, верно?

– Римо, – тихо сказала Анна. – Ты ведь не допустишь, чтобы это случилось опять. Ты не допустишь, чтобы из-за твоих сокровищ погибли миллионы людей. Ты... Римо?

– Погоди, – ответил Римо Уильямс, чей брак с Пу Каянг, непризнанный нигде в целом мире, в корейской деревне Синанджу оставался более чем действительным. – Я думаю. Подожди, пожалуйста, Анна.