Уоррен Мерфи, Ричард Сэпир

Гены - убийцы

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Люди боялись. Предмет боязни был так мал, что его нельзя было разглядеть невооруженным глазом. Пока он еще никому не причинил вреда. Далекие от науки люди не знали точно, что это будет за вред. Однако две сотни семей из Большого Бостона, включая неблизкий Даксбери, и даже из южных графств Нью-Гэмпшира столпились в этот летний день, невзирая на дождь, на грязном цементном дворе перед Бостонской биологической аспирантурой, чтобы протестовать против его изготовления. - Это не "изготовление",- объяснял один из ученых.- Его можно изменять, но не изготовлять заново. Это никому не под силу. - Неважно!- кричала женщина.- Остановите их! Она знала, что в Бостонской биологической аспирантуре занимаются чемто дурным. Там делают чудовищ, с которыми никто не может сладить. Там фабрика ужасов, вроде неизлечимых болезней или мутантов, которые забираются к вам в спальню, хватают вас волосатыми ручищами, слюнявят с головы до пят, а то и выкидывают что похлеще, вплоть до изнасилования В итоге этот кошмар заводится в вашем собственном теле. Это похоже на дьявола, совокуплявшегося с Миа Фарроу в фильме "Ребенок Розмари", только здесь все это может произойти на самом деле. Эти штучки, способные на такие страшные вещи, настолько малы, что могут проникнуть в ваши организм так, что вы этого и не заметите. Прямо через кожу! На вас и пятнышка не появится, но вы - верный труп. А ваших детей ждут еще худшие страдания. Женщине понравилось выступление одного оратора вечером накануне демонстрации. "Я не намерен стращать вас разными ужасами. Я не стану выволакивать вам на обозрение какого-нибудь людоеда. Не буду вас запугивать рассказами об ученом-безумце, который заходится сатанинским смехом над колбой, содержимого которой достаточно, чтобы спалить вас всех в адском пламени. Я просто познакомлю вас с научным фактом: жизнь, в том виде, в котором она вам известна, возможно, окончилась. Возможно, все вы родились слишком поздно. Нам не просто грозит гибель, мы уже обречены". Вот и все. Рациональное объяснение научного факта: любой в здравом уме должен согласиться, что всякой жизни вот-вот настанет конец. Телеоператоры 4-го, 5-го и 7-го каналов целились камерами с крыши, толстые черные кабели исчезали в окне третьего этажа. Там и засели зловредные ученые, выдумывающие все эти ужасы и еще пытающиеся доказать, что они вполне безобидны. Безобидны, держи карман шире! О какой "безобидности" может идти речь, если все люди обречены на гибель? По крайней мере, на рождении детей это не может не отразиться. Ведь они колдуют над тем же самым, что требуется для появления детей. В кузов небольшого грузовичка забрался очередной оратор. Он оказался врачом, обеспокоенным врачом. - На сегодня у них намечен эксперимент,- заговорил он.- Они собираются сунуть свои пробирки под нос новоиспеченным экспертам из газеты или с телевидения, чтобы показать, что их занятия вполне безвредны. Только они не безвредны! И мы собрались здесь, чтобы прокричать всему миру, что они не безвредны. Нельзя безнаказанно покушаться на силы, управляющие самой жизнью! Вы позволили им сварганить атомную бомбу и теперь живете на грани ядерной катастрофы. Но атомная бомба - детская забава по сравнению с этим, потому что взрыв атомной бомбы ни от кого не утаить. А эта чертовщина, возможно, уже взорвалась, и об этом никто не будет знать, если мы не откроем людям глаза. Оратор сделал паузу. Миссис Уолтерс обожала ораторов, выступающих на митингах. Она держала на руках свою пухлую дочку Этель, которая успела обмочить трусики. Девочке уже исполнилось четыре года, но в моменты сильных переживаний с ней до сих пор происходили такие неприятности. Всем мамашам было велено захватить на митинг детей, хорошенько их отмыв и приодев, чтобы продемонстрировать миру, что конкретно надлежит спасать: детей, будущее, завтрашний день. Вот именно: они просто отстаивают спокойное завтра! От этой мысли у миссис Уолтерс увлажнились глаза. Она чувствовала влагу не только на лице. Она поудобнее взяла свою Этель, которая радостно улыбалась в телекамеру. В камеру не попали капли, стекавшие с материнских рук. Миссис Уолтерс старалась предстать перед телезрителями образцовой любящей мамашей, одновременно пытаясь не прижимать Этель к своему новому ситцевому платью, чтобы не загубить его окончательно. Оператор с камерой подошел ближе. Молодой человек с великолепно уложенными волосами, в безукоризненном костюме сунул микрофон в лицо девочке и спросил роскошным баритоном: - А ты зачем здесь, маленькая? - Чтобы остановить плохих людей,- ответила Этель. Голубые ленточки и аккуратные косички весело запрыгали. Этель улыбнулась, демонстрируя ямочки на щеках. - А вы?- спросил молодой ведущий у матери. - Я миссис Уолтерс. Миссис Гарри Уолтерс из Хейверхилла, Массачусетс. Я приехала, чтобы протестовать против того, что здесь происходит. Я хочу спасти завтрашний день, как говорил последний оратор. - Спасти от чего? - От страшной участи,- ответила миссис Уолтерс. Этель потянулась к микрофону. Миссис Уолтерс поправила свою тяжелую и мокрую ношу. - Доктор Шийла Файнберг, проводящая сегодня эксперименты, утверждает, что большинство из вас вообще не понимает, чем она занимается. - Как действует атомная бомба, я тоже не понимаю, как и того, зачем она вообще понадобилась. - Тогда мы воевали,- объяснил ведущий. - Аморальная война! Нечего нам было соваться во Вьетнам. - Это была война против Германии и Японии. - Вот, видите, какое безумие!- воодушевилась миссис Уолтерс.- Они наши преданные друзья. Зачем применять атомную бомбу против друзей? Нам была ни к чему бомба, а теперь нам ни к чему чудища доктора Файнберг. - Какие чудища? - Самые гадкие,- ответила миссис Уолтерс тоном оскорбленной добродетели.- Те, которых не видишь и о которых ничего не знаешь. Ведущий повторил перед камерой ее фамилию и, минуя толчею, стал бочком пробираться к подъезду для прессы, прикидывая, как бы смонтировать кадры с толпой, чтобы осталось не более двадцати секунд. Его телестанция давала репортажи о бостонских закоулках, и претендующий на юмор ведущий, на самом деле напрочь лишенный чувства юмора, проводил специальный летний конкурс, на который ежевечерне отводилось по пять минут эфирного времени. Телестанция напоминала "Титаник", идущий ко дну с наяривающим в кают-компании оркестром. Одна нью-йоркская фирма снабдила станцию лихой музыкальной заставкой, а станция обеспечивала бесперебойное поступление идиотских репортажей на какие угодно темы. Доктор Шийла Файнберг была занята с корреспондентами конкурирующей телестанции. Ведущий стал ждать конца интервью. Неожиданно ему захотелось вступиться за эту женщину, пусть и ученую. Ожидая в свете юпитеров очередного вопроса, она выглядела очень нелепо, совсем как невзрачная старательная ученица, которой непременно достанется муж-тряпка, а может, не достанется и такого. Доктору Файнберг было тридцать восемь лет. У нее был крупный мужской нос и изможденное лицо с выражением отчаяния, как у загнанного бухгалтера, который потерял учетные книги и теперь неминуемо лишится клиента. На ней была свободная белая блузка с рюшками, призванными скрыть отсутствие груди; зато она обладала тонкой талией и широкими бедрами, обтянутыми темно-синей фланелевой юбкой. Туфли она носила простые, черные, на низком каблуке. Брошка с камеей свидетельствовала о том, что она женщина, имеющая право на украшение, однако выглядела так же неуместно, как и ее новая стрижка. Стрижка была короткая, с оттенком нахальства, вошедшая в моду благодаря известной фигуристке. Однако если фигуристке с ее кокетливой мордашкой она вполне шла, то на голове у доктора Файнберг смотрелась, как рождественская елка на танковой башне, и вместо радости навевала грусть. Ведущий ласково попросил ее объяснить суть опытов. Предварительно он посоветовал ей не кусать перед камерой ногти. - Мы занимаемся здесь,- заговорила доктор Файнберг с деланной сдержанностью, отчего вены у нее на шее вздулись так, что стали похожи на спущенные воздушные шары, на которые наступили и тем продлили их жизнь,изучением хромосом. Хромосомы, гены, ДНК - все это элементы процесса, определяющего свойства живого организма. Благодаря им одно семечко становится петунией, а другое превращается в Наполеона. Или в Иисуса Христа. Мы имеем дело с механизмом кодирования - явлением, из-за которого организмы становятся тем, что они есть. - Ваши критики настаивают, что вы способны создать чудовище или неизвестную болезнь, которая, вырвавшись из лаборатории, может уничтожить человечество. Доктор Файнберг печально улыбнулась и покачала головой. - Я называю это "синдромом Франкенштейна",- сказала она.- Это в кино сумасшедший ученый берет мозги преступника, рассовывает их по останкам разных людей и с помощью молнии превращает все это в нечто еще более странное, чем человек. Если действовать таким образом, то все, чего можно добиться,- это невыносимого зловония. Сомневаюсь, чтобы можно было вдохнуть жизнь хотя бы в один процент тканей, еще меньший процент можно заставить функционировать и того меньше - превзойти среднего человека. - Тогда откуда же у людей такое мнение?- спросил ведущий. - Из газет и телевидения. Им врут, будто человек, попавший в аварию, может благодаря какому-то механическому или электронному колдовству стать сильнее и хитроумнее, чем все прочие. Но это неверно! Если бы я попыталась вшить вам в плечо био-руку, то у вас остались бы шрамы на десять лет. Она была бы сверхчувствительной, а если бы благодаря каким-нибудь механическим ухищрениям ее сделали бы сильнее обыкновенной человеческой руки, то вы бы первый зареклись ею пользоваться, так она вас замучала бы. То есть все это - болтовня. Наша задача состоит не в том, чтобы держать под контролем какое-то чудище, а в том, чтобы поддержать жизнедеятельность очень хрупкого вещества. Именно это я и собираюсь сегодня продемонстрировать. - Как? - Выпив его. - Это не опасно? - Опасно,- сказала доктор Файнберг.- Для этого вещества. Если оно не погибнет просто потому, что окажется на открытом воздухе, то моя слюна наверняка его убьет. Поймите, речь идет о самой низшей из всех бактерий. На нее мы навешиваем хромосомы и гены, принадлежащие другим жизненным формам. Уйдут годы, многие годы, помноженные на талант и везение, чтобы понять генетическую природу рака, гемофилии, диабета. Возможно, удастся создать недорогие вакцины и спасти людей, сегодня обреченных на смерть. Мы сумеем вывести растения, улавливающие азот из воздуха и не нуждающиеся в дорогостоящих удобрениях. Но на это потребуются многие годы. Вот почему все эти протесты вызывают только смех. Сегодня нам едва удается сохранить жизнь этих организмов. Почти вся наша сложнейшая аппаратура служит одному: поддержанию нужной температуры, нужной кислотности. Собравшиеся там беспокоятся, как бы наши питомцы не покорили мир, а наша забота - не дать им погибнуть. Прошло два часа, прежде чем началась демонстрация опыта. Сперва протестующим понадобилось занять выгодные для телесъемки места. Матери с детьми на руках выдвинулись на первый фланг, под око камер. В объектив любой камеры, нацеленной на место эксперимента, обязательно попадали детские лица. Взорам предстал водруженный на черный стол длинный резервуар, похожий на аквариум, наполненный чем-то прозрачным. В жидкость была погружена дюжина закупоренных пробирок. Доктор Файнберг попросила присутствующих не курить. - Если это безопасно, зачем было запускать вашу дрянь в аквариум с водой? - Во-первых, в резервуаре не вода. Вода слишком быстро передает температурные колебания. Это - желатиновый раствор, действующий как изолятор. Организмы очень нестойкие. "Нестойкие"! Еще рванет!- выкрикнул лысый мужчина с бородой и с бусинкой братской любви на золотой цепочке. - Нестойкие в том смысле, что могут погибнуть,- терпеливо объяснила доктор Файнберг - Лгунья!- крикнула миссис Уолтерс. К этому времени ее дочь Этель окончательно промокла. Очаровательные ямочки на щечках сочетались со зловонием, которое стало невыносимым даже для любящей матери. Впрочем, сама Этель по привычке не обращала на свой конфуз никакого внимания. - Нет, вы не поняли. Вещество действительно очень чувствительное. Мы еще не добились требуемой комбинации, пытаясь получить нечто неосязаемое. - Покушение на семя жизни!- крикнул кто-то. - Нет, нет! Послушайте же! Знаете ли вы, почему, сколько бы вы ни старели, ваш нос остается вашим носом, ваши глаза - вашими глазами? И это при том, что каждые семь лет полностью обновляются все клетки? - Потому, что вы не успели за них взяться!- ответил мужской голос. - Нет.- Доктор Файнберг дрожала от обиды.- Это происходит потому, что в вашем организме существует кодовая система, делающая вас именно вами. А мы, бостонские биологи, пытаемся нащупать к этому коду ключ, чтобы такие страшные вещи, как рак, больше не воспроизводились. В этих пробирках находятся гены различных животных, обработанные так называемыми "отпирающими" элементами. Мы надеемся добиться таких изменений, которые помогут нам понять, почему что-то происходит именно так, а не иначе, и внести какие-то улучшения. Если хотите, мы пытаемся добыть ключ, который отпирал бы запертые двери между хромосомными системами. - Проклятая лгунья!- завопил кто-то, и все демонстранты принялись скандировать: "Лгунья, лгунья!" Наконец кто-то потребовал, чтобы доктор Файнберг "дотронулась до смертельной жидкости голыми руками". - Сколько угодно!- с отвращением сказала она и сунула руку в резервуар. Какая-то женщина взвизгнула, все матери загородили своих детей, кроме миссис Уолтерс, позволившей Этель таращиться сколько влезет, лишь бы не усиливалась вонь. Рука доктора Файнберг, покрытая чем-то прозрачным и липким, извлекла из резервуара пробирку. - Для тех из вас, кто любит ужасы, сообщаю: в этой пробирке находятся гены тигра-людоеда, обработанные "отпирающим" веществом. Тигр-людоед! Аудитория ахнула. Доктор Файнберг печально покачала головой и нашла глазами показавшегося ей дружелюбным телеведущего. Тот улыбнулся ей. Он-то все понял: гены тигра-людоеда ничуть не страшнее генов мыши. И те, и другие вряд ли живы. Доктор Файнберг выпила жидкость из пробирки и скорчила гримасу. - Кто-нибудь желает выбрать пробирку для себя?- спросила она. - Это не настоящие хромосомы-убийцы!- рявкнул чей-то голос. Это переполнило чашу терпения. - Невежественные глупцы!- в отчаянии простонала доктор Файнберг.- Ничего вы не поймете! Она со злостью запустила руку в резервуар с желатином, схватила еще одну пробирку и выпила. Потом еще, еще... Она осушила все до одной пробирки и теперь морщилась от противного вкуса во рту, словно наглоталась чужой слюны. - Вот вам! В кого я теперь превращусь, по-вашему,- в оборотня-вервольфа? О, невежды! И тут ее пробрала дрожь, от которой встали дыбом волосы у нее на голове, и она мешком рухнула наземь. - Не трогайте ее! Еще заразитесь!- предупредила соратников мать Этель. - Болваны!- гаркнул ведущий с телестанции, забыв про беспристрастность, и вызвал "скорую". Когда потерявшую сознание доктора Файнберг унесли на носилках, один из ее коллег принялся объяснять, что этот обморок - просто неудачное стечение обстоятельств: он не сомневается, что проглоченный ею генетический материал не может вызвать даже несварения желудка. Причина обморока перевозбуждение. - Я хочу сказать, что генетический материал никак не мог стать его причиной. Однако его никто не слушал. Один из предводителей демонстрантов запрыгнул на лабораторный стол, на котором стоял резервуар. - Ничего не трогайте! Здесь все заражено!- Добившись тишины и убедившись, что все до одной камеры перестали шарить по взбудораженной толпе и обращены на него, он воздел руки к небу и заговорил: - Нам говорили, что здесь ничего не может случиться. Нам говорили, что никто не пострадает. Якобы гены, хромосомы и всякие там коды жизни, с которыми возятся эти нелюди, с трудом выживают. Что ж, по крайней мере на этот раз удар пришелся по виноватому. Так давайте же положим этому конец, пока не пострадали невинные люди! Демонстранты, радуясь своей удаче, митинговали еще долго после того, как разъехались операторы. Младенцы раскапризничались, и толпа отрядила гонца за детским питанием. Другой гонец отправился за гамбургерами и напитками для детей постарше. Всего было принято 14 резолюций, касающихся Бостонской биологической аспирантуры, все с порядковыми номерами. Такое количество резолюций обязательно должно было привести к несчастному случаю в лаборатории, как ни была она защищена от несчастных случаев. Девочка Этель уснула на мамином жакете в глубине лаборатории, лежа на животе и выставив на всеобщее обозрение мокрые трусики. Кто-то сообщил, что видел, как к ней кралась какая-то фигура. Кто-то оглянулся на низкий рык, раздавшийся из выходящего во двор окна. Потом праздношатающийся ребенок доложил, что доктор Файнберг возвратилась. - Леди, которая пила эту дрянь,- объяснил ребенок. - Нет, Боже, только не это!- раздался голос из глубины помещения.Нет, нет, нет! Миссис Уолтерс знала, что где-то там спит Этель. Она продралась сквозь толпу, опрокидывая людей и стулья, ведомая древним, как пещеры, инстинктом. Она уже знала, что с ее дочерью произошло что-то плохое. Она поскользнулась, врезавшись в человека, только что издавшего крик ужаса, попыталась встать и снова поскользнулась. Барахтаясь в чем-то маслянистом, красном, она поняла, что жидкость не маслянистая, а скользкая, что это кровь. Она все еще стояла на коленях, пытаясь подняться, когда увидела удивительно бледное личико Этель. Как ей удается так мирно спать при этом гвалте? Потом женщина, поднявшая тревогу, сделала шаг в сторону, и миссис Уолтерс обнаружила, что у ее дочери нет живота, словно его кто-то выгрыз; вся кровь вытекла из маленького тела на пол. - Нет, нет, нет, нет!- взвыла миссис Уолтерс. Она хотела дотянуться до откинутой головки ребенка, но снова поскользнулась и растянулось на скользком полу. Машина "скорой помощи", которой полагалось доставить доктора Файнберг в больницу, была найдена на Сторроу-драйв врезавшейся в дерево. У водителя было разодрано горло, санитар лепетал нечто мало вразумительное. Детективам удалось расшифровать его лепет: последним пациентом "скорой" была доктор Файнберг. Она находилась в беспамятстве, однако в разбитой машине ее не оказалось. Некто, убивший водителя, забрал ее с собой. На переднем сиденье была кровь, сзади крови не было. Лоб выжившего украшала глубокая царапина. Судебно-медицинский эксперт предложил препроводить санитара обратно в зоологический сад: если у него сохранится страх перед зверями, звери в конце концов до него доберутся. - Лучше ему наведаться туда завтра, иначе его потом не затащишь туда никакими силами - так он будет бояться. Я знаю, что говорю: мне уже приходилось заниматься ранами от клыков,- сказал врач. - Но он работает не в зоопарке,- возразил детектив.- Он - санитар со "скорой помощи", его полоснули ножом. При чем тут зоопарк? - А при том, что на лбу у него след клыков. Нож такой раны не оставит. Кожа сначала прокушена, а потом разодрана. Увидев труп девочки Этель, врач окончательно убедился, что по городу разгуливает большая дикая кошка. - Взгляните на живот,- предложил он. - Что-то я не вижу живота,- сказал детектив. - Вот и я о том же. Большие кошки первым делом лакомятся животом - это их излюбленное блюдо. Завалив теленка, они сразу принимаются за его брюхо. Это человек предпочитает бифштекс из огузка. Так что это, бесспорно, большая дикая кошка. Если, разумеется, вам не известен маньяк, охотящийся за человечьими внутренностями. На темном чердаке где-то на северной окраине Бостона Шийла Файнберг дрожала и изо всех сил цеплялась за балку. Она не хотела думать о забрызгавшей ее крови, об ужасе чьей-то смерти и о том, что кровь на ней чужая. Она не хотела даже открывать глаза. Ей хотелось умереть, прямо здесь, в темноте, и не думать о случившемся. Она не была религиозна и никогда не понимала языка, на котором молился ее отец. Даже не понимая этих молитв, к двенадцати годам она успокоилась, уверовав в естественный порядок вещей и в то, что людям следует соблюдать требования морали просто потому, что они справедливы, а не в ожидании последующей награды. Поэтому она не умела молиться. Так обстояло дело вплоть до этой ночи, когда она стала умолять Бога - того, кто правит вселенной,- чтобы Он избавил ее от этого кошмара. Ее колени и руки лежали на балке. Пол был внизу, на расстоянии пяти метров. На этой перекладине она чувствовала себя в большей безопасности, почти неуязвимой. Ее зрение необыкновенно обострилось. Какое-то движение в углу. Мышь? Нет, слишком мелкое существо для мыши. Она слизала с рук кровь, и все ее тело охватила истома. В груди и в горле раздалось урчание. Она замурлыкала. Она снова была счастлива.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Его звали Римо. И сейчас какой-то незнакомец собирался нанести ему удар. Римо наблюдал, что из этого выйдет. Много лет тому назад удары противника бывали стремительными, их требовалось отражать или блокировать, в противном случае чужой кулак обрушивался на голову, причиняя боль. Теперь же это было почти что смешно. Нападавший был верзилой почти под два метра. Он обладал широкими плечами, мускулистыми руками, могучей грудной клеткой и ногами, напоминающими колонны. На нем были замасленные штаны, клетчатая рубаха и грубые, подбитые гвоздями башмаки. Он вез на лесопилку в Орегоне срубленные деревья и сейчас сообщал окружающим, что не намерен торчать у придорожной закусочной лишних двадцать минут, дожидаясь, пока какой-то старый кретин допишет какое-то там письмо. Придурку в черной майке предлагалось убрать свою желтую машину подобру-поздорову, иначе... Нет? - Ну, тогда, хлюпик, я тебя размажу. Тут и был занесен кулак. Нападавший значительно превосходил Римо ростом и весил фунтов на сто больше. Он неуклюже выпрямился и устремился на Римо всем корпусом. Огромный волосатый кулак начал движение из-за головы, набрав силу благодаря толчку ногами от земли. В ударе участвовало все тело. Из закусочной высыпали посетители, чтобы полюбоваться, как хлюпик и его спутник-иностранец будут уничтожены Хоуком Хаббли, отправившим в больницу больше людей, чем насчитывается звеньев на мотопиле. В ожидании удара Римо взвешивал свои возможности. В происходившем не было никакого чуда. Некоторые талантливые игроки в бейсбол умеют разглядеть шов на пролетающем мимо мячике. Баскетболисты выполняют броски изпод корзины, стоя к ней спиной. Лыжники на слух улавливают, какова плотность снега, еще не прокатившись по нему. Все эти люди пользуются естественными талантами, случайно получившими скромное развитие. Что до Римо, то его умение стало плодом неустанного труда в строгом соответствии с кладезью мудрости, копившейся три тысячи лет. Поэтому там, где средний человек с неразвитым вниманием видит всего лишь стремительный рывок, Римо наблюдал движение костяшек пальцев и всего тела, причем не как в замедленном кино, а почти как в серии стоп-кадров. Вот вздумавший ему угрожать здоровенный Хоук Хаббли, вот толпа, сбежавшаяся поглазеть, как от Римо останется мокрое место, вот долгий, медленный удар... На заднем сиденье желтой "тойоты" Чиун, Мастер Синанджу, с морщинистым, как древний пергамент, лицом и пучками седых волос вокруг голого черепа склонился над блокнотом, вооружившись длинным гусиным пером. Он слагал великую сагу о любви и красоте. Чиун научил Римо всему и теперь имел право на покой и тишину, чтобы доверить бумаге свои мысли. Сначала он представил себе трогательную историю любви короля и придворной дамы, а потом решил воплотить ее в словах. Единственное, что ему требовалось от мира за дверцей машины, это покоя. Римо понял это и, дождавшись удара, похожего на тормозящий железнодорожный состав, подползающий к перрону, подставил под чужую руку правую ладонь. Для того, чтобы стон противника не был слишком громким, Римо сдавил ему легкие, врезав левой рукой в живот и занеся левое колено ему за спину, так что можно было подумать, что на детину Хоука Хаббли нанизали сверху крендель в форме гибкого человеческого туловища. Хоук Хаббли разом спал с лица. Он слишком сильно разбежался, и теперь у него перехватило дыхание. С вознесенным правым кулаком он напоминал утратившую подвижность статую; мгновение - и он покатился по земле, ловя ртом воздух. Ему на горло наступила нога, вернее, черный мокасин с зеленой резиновой подошвой. Над ним стоял парень в серых фланелевых брюках и черной майке. - Тсссс,- прошептал Римо - Будешь лежать тихо - сможешь дышать. Спокойствие за глоток воздуха. По рукам, приятель? Приятель ничего не ответил, но Римо и так знал, что тот согласен. Ответом была его поза. Видя, что лицо верзилы наливается кровью, он пропустил ему в легкие немного воздуху. Далее последовало движение, показавшееся зрителям пинком; на самом деле Римо еще раз сдавил легкие противника и тут же убрал ногу, благодаря чему туда ворвался живительный кислород, без которого Хоук Хаббли так и не поднялся бы с асфальта перед закусочной. Чиун, потревоженный хлюпающим звуком, оторвался от блокнота. - Пожалуйста,- молвил он. - Извини,- сказал Римо. - Не каждый способен писать о любви. - Извини. - Делясь вековой мудростью с невежественным поросенком, человек вправе надеяться, что поросенок будет хотя бы соблюдать тишину там, где творятся великие дела. - Я же сказал: извини, папочка. - "Извини, извини, извини",- проворчал Чиун.- По разным поводам. Соблюдение приличий не требует беспрерывных извинений. Благопристойность в том и заключается, чтобы никогда не быть вынужденным извиняться. - Тогда беру свои слова назад.- Я уговариваю этого парня не шуметь, не даю ему заводить мотор грузовика, чтобы тебя не отвлекал грохот. Понятно? Самое непочтительное поведение... Мне не за что извиняться. Я - невежа. - Так я и знал,- сказал Чиун.- Теперь я не могу писать. - Ты уже месяц не пишешь, а просто день за днем пялишься в блокнот. Ты готов использовать любой предлог для оправдания своего бездействия. Я остановил этот грузовик и его водителя именно для того, чтобы ты взглянул в лицо фактам: ты - не писатель. - В наши дни исчезли хорошие истории про любовь. Великие драмы, идущие днем по вашему телевидению, выродились в какую-то чепуху. В них вползло насилие, даже секс. А это - чистая поэма о любви, а не о совокуплении быков с коровами. Любовь! Я понимаю, что такое любовь, потому что мне хватает внимания к людям, чтобы не тревожить их, когда они занимаются творчеством. - Но не целый же месяц, палочка! За месяц - ни слова! - А все потому, что ты шумишь. - Никакого шума,- возразил Римо. - Шум,- сказал Чиун, захлопнул блокнот, блеснув длинными острыми ногтями, и сунул руки в рукава кимоно.- Не могу сочинять, когда ты брюзжишь. Римо помассировал ногой грудь Хоука Хаббли. Тому сразу полегчало - настолько, что он поднялся на ноги и еще раз попытался врезать этому хлюпику. Хлюпик и глазом не повел. Разве что чуточку - чтобы не оказаться там, куда опустился кулак. Очень странно! Хлюпик не увертывался и не отражал удар, а просто оказывался не там, куда метил кулак. - Даже если ты перенесешь свои фантазии на бумагу, чего не случится, в этой стране все равно никому нет дела до любовных историй. Людям нужен секс. - В сексе нет ничего нового,- сказал Чиун.- Секс одинаков у императора и крестьянина, у фараона и вашего таксиста. Детей делают точно так же, как делали всегда. - А американцам все равно нравится об этом читать. - Зачем? Разве они сами так не умеют? Вы, кажется, неплохо размножаетесь. Вас так много! Все вы хрипло дышите, бранитесь, шумите... - Если хочешь продать свою книгу, папочка, то пиши про секс. - Но это займет не больше страницы.- Чиун тревожно свел брови.- Семя встречается с яйцом, и получается ребенок. Или не встречается, тогда ребенка не получается. Разве это сюжет для книги? Мозги белого - для меня загадка. Римо повернулся к Хаббли, который все еще размахивал кулаками. Толпа на ступеньках закусочной приветствовала Римо и смеялась над Хаббли. - Хватит. Довольно игр,- сказал Римо Хаббли. - Ладно, сукин сын, сейчас я тебе покажу, что значит "довольно игр"! Громадный Хоук Хаббли залез в кабину своего грузовика и вытащил из-под сиденья обрез. Из такой штуковины можно было перебить телефонный столб или продырявить стену. При стрельбе с близкого расстояния обрез дробовика превращает человека в котлету. Зрители перестали смеяться над Хоуком Хаббли, отчего ему сильно полегчало. Именно этого он и хотел - уважения. Хлюпика он тоже научит уважению. - Убери,- мягко сказал ему Римо.- Опасная штука. С такими лучше не играть. - Проси прощения!- приказал Хоук Хаббли. Придется оттрубить несколько лет в тюрьме штата, если он нашпигует этого парня картечью... Ну и что? Многие лесорубы мотали срок. Тюрьма его не изменит. Ему что срок, что свобода, раз он так или иначе вкалывает в лесу. В тюрьме можно даже раздобыть бабу, надо только иметь связи и не глупить. Так почему бы не прикончить этого парня? Если тот, конечно, не попросит прощения. Но тут произошло нечто еще более странное. Конечно, то, что хлюпика нельзя было достать кулаком, уже вызывало удивление. Несколько раз Хаббли дотрагивался до его черной майки, но парень уворачивался. С него хватило бы и этого, но тут стряслось нечто из ряда вон выходящее. Хоук Хаббли еще много лет будет клясться, что это приключилось с ним на самом деле. Стоило ему решить, что он нажмет на курок,- только решить, ничего не сказав и даже еще пальцем не пошевелив, как старикашка-азиат вскинул голову, словно умел читать мысли. Белый хлюпик прервал треп с азиатом и тоже уставился на него. Сделали они это одновременно, словно разом почувствовали, что творится у Хоука Хаббли в голове. - Нет,- произнес белый.- Лучше не надо. Хоук Хаббли не угрожал им, не улыбался, а просто стоял, положив указательный палец правой руки на стальной крючок, одного прикосновения к которому будет довольно, чтобы обдать ливнем картечи желтую "тойоту" и двух ее пассажиров. Сейчас было самое время выстрелить. Только почему-то старого кретина вдруг не оказалось на месте, хотя Хоук Хаббли был готов поклясться, что он всего-то перевел на старикашку взгляд, после чего уже ничего не видел. Потом где-то вверху вспыхнул яркий свет, и он увидел типа с зеленой повязкой на физиономии и почувствовал запах эфира. Если это площадка перед закусочной, то почему над ним потолок? Он чувствовал задом что-то жесткое; кто-то обращался к медсестре; над ним появились сразу три физиономии с зелеными повязками, в зеленых шапочках, и тут кто-то заговорил о наркозе и о том, что пострадавший приходит в себя. До Хоука Хаббли дошло, что приходит в себя он сам. Люди, смотревшие на него сверху вниз, были врачами. Им предстояло распутать целый клубок проблем: прямая кишка, два заряда в патроннике, курок внутри... До курка придется добираться с помощью скальпеля, потому что если просто потянуть за приклад, может произойти выстрел. В следующий момент один из врачей заметил, что Хоук восстановил контакт с действительностью. - Объясните нам, пострадавший, как у вас в прямой кишке оказался заряженный обрез? Как вы умудрились его туда засунуть, не выстрелив? Я знаю эту модель, у нее очень чувствительный спуск. - Вы мне не поверите, но дело в том, что меня посетила плохая мысль.

Римо стоял у телефонной будки в центре Портленда и посматривал на часы. Делал он это не для того, чтобы узнать точное время, а для того, чтобы быть уверенным, что начальство не напутало со временем. В одной руке у него была десятицентовая монета, в другой бумажка с телефонным номером. Он плохо разбирался в кодах, которые нужны только тем, кто их придумывает. Римо подозревал, что в каждом разведывательном агентстве или секретной службе работает сотрудник, свихнутый на кодах. В его выдумках никто не может разобраться, за исключением таких же, как он, типов, часто из враждебной службы. "Свихнутые" делали свои коды все более и более сложными, чтобы другие "свихнутые", работающие на противника, не могли в них разобраться. Те же, кому этими кодами приходилось пользоваться, испытывали немалые затруднения, ломая над ними голову. Если Римо правильно понял начальство, то третья цифра в номере означала количество звонков, после чего нужно положить трубку и перезвонить, а четвертая цифра означала время выхода на связь. Третьей цифрой была "2", четвертой - "5". Римо мысленно заключил с самим собой пари: три против одного, что ему не удастся дозвониться. В будке телефона-автомата торчал человек в шляпе и очках. На руке у него висела тросточка. - Сэр,- обратился к нему Римо,- я тороплюсь. Не могли бы вы позволить мне позвонить? Мужчина покачал головой и попросил собеседника на другом конце линии продолжать, поскольку ему некуда торопиться. Римо повесил трубку за него и зажал его голову вместе со шляпой между будкой и стеной. Очки оказались у мужчины на лбу. Он стонал, но не мог сказать ничего членораздельного, так как челюсть у него отвисла и не желала становиться на место. Из будки до случайных прохожих доносились звуки, возрождающие в памяти их переживания в кресле дантиста. Римо набрал номер, выслушал два гудка и набрал номер вторично. Он не сомневался, что из этого ничего не выйдет. - Да,- сказал кислый голос. Вышло!.. - Простите,- сказал Римо типу в очках и с тросточкой, ослабив нажим,но вам придется уносить ноги. У меня приватная беседа. Благодарю. Он отдал мужчине тросточку и посоветовал побольше двигать челюстью, чтобы снять боль. - Кто это был?- спросил голос в трубке. Голос принадлежал Харолду В. Смиту, главе КЮРЕ - человеку, который, с точки зрения Римо, слишком беспокоился о всяких мелочах. - Прохожий. - Подобные разговоры не следует вести в общественном месте. - Я один. Его больше нет, - Вы его убили? - Чего ради? Ладно, выкладывайте. - Вам не следует оставлять вокруг столько трупов. Римо быстро записал эту фразу в книжечку. Новая система передачи заданий подверглась упрощению, чтобы стать более понятной. Буквы заменялись словами, а слова в соответствии с сеткой у него на карточке заменялись другими словами; предполагалось, что так он сможет быстро расшифровать кодированное послание, звучащее для любого другого полной абракадаброй. Карточка и карандаш были наготове. Расшифровка состоялась. - Что мне делать в Альбукерке? - Я еще не передал задания,- сказал Смит.- Теперь передаю... - Идиотизм...- пробормотал Римо. - Синие животы, "Бостон Глоб", 19 и зебра. Записали? - Ага. - Смысл ясен? - Нисколько,- ответил Римо.- Полный туман. - Хорошо. Пятьдесят четыре танцора ломают три шпонки. - Понял,- доложил Римо.- Буду на месте. Он повесил трубку и сунул кодовую карточку в задний карман. Карточка походила на банковский календарь с невиданными процентами по кредитам. Встреча со Смитом должна была состояться в бостонском аэропорту Логан. Чиун сидел в "тойоте". Поэма о королевской любви была отложена. Как можно творить прекрасное, когда Римо кормит автомат монетками? - Мы едем в Бостон,- сообщил ему Римо. - Это на другом краю вашей страны? - Правильно. - Как же мне писать, когда мы мечемся с одного конца на другой? По пути в Бостон он семь раз заводил разговор о том, что истинный художник не в состоянии творить во время путешествия, что, не будь путешествий, он бы уже закончил свое произведение, что лучшего момента для творчества не придумаешь и что он уже не повторится. Если бы не перелет с неизбежным хаосом, у него была бы готова книга. Теперь с этой мечтой придется расстаться навеки. А все из-за Римо. Чиун оговорился, что не в его привычках клеймить ближнего. Просто надо расставить все по местам. Он не обвиняет Римо, но Римо мог бы с тем же успехом сжечь рукопись Чиуна - рукопись, превосходящую, возможно, творения Вильяма Шекспира, знаменитого писателя белых. Чиун упоминал знаменитых белых писателей по той причине, что если бы он привел в пример Чон Я Гена, то Римо обязательно спросил бы, кто это такой. Римо не стал спрашивать, кто такой Чон Я Ген. Зато человек с улыбкой до ушей, в клетчатом костюме и с часами на золотой цепочке, извинившись, что подслушал чужой разговор, попросил любезного джентльмена в кимоно ответить ему, кто такой Чон Я Ген. Ему хотелось заполнить пробел в своем образовании. Римо легонько плеснул в лицо любопытному его же недопитый компот из пластмассовой чашечки; как он ни старался, чашечка при этом треснула. Больше никто за весь полет над Северо-Американским континентом не интересовался, кто такой Чон Я Ген. Римо так и остался в блаженном неведении. В аэропорту Логан Чиун продекламировал отрывок из сочинений Чон Я Гена: О, цепенеющий цветок, Изгибающийся вкрадчивым утром! Пусть утихнет ветра дуновение, Шалость последнего вздоха жизни - Вот что такое Чон Я Ген!- гордо заявил он. - Сентиментальная чушь. - Ты - варвар!- Голос Чиуна прозвучал резко и визгливо, еще более раздраженно, чем обычно. - Просто если мне что-то не нравится, я этого не скрываю. Мне наплевать, что Америка, по-твоему, отсталая страна. Мое мнение ничем не хуже, чем любое другое. Любое! Особенно твое. Ты всего-навсего убийца, такой же, как я. Ты ничем не лучше. - Всего-навсего убийца?- вскричал Чиун с ужасом и замер. Полы его легкого голубого кимоно затрепетали, как листва дерева, потревоженная ветерком. Они стояли у входа в аэропорт. - Убийца?!- снова взвизгнул Чиун по-английски.- Стоило ли заливать мудрость десяти с лишним тысяч лет в негодный белый сосуд, если он после этого имеет глупость называть ассасина просто убийцей! Бывают просто поэты, просто цари, просто богачи, но просто ассасинов не бывает. - Просто убийца,- повторил Римо. Люди, торопящиеся к нью-йоркскому рейсу, останавливались, заинтересовавшись перепалкой. Руки Чиуна были вознесены к потолку, развевающееся кимоно напоминало флаг в аэродинамической трубе. Римо, чья невозмутимость и мужественный облик, как всегда, делали беззащитными большинство женщин, возбуждая в них желания, о которых они за минуту до этого не подозревали, еще больше посуровел и огрызался как дикий кот. Спор получился на славу. Доктор Харолд В. Смит, известный как директор санатория Фолкрофт "крыши" КЮРЕ и хранилища гигантского массива компьютерной информации, посмотрел поверх аккуратно сложенной "Нью-Йорк Таймc" на спорщиков, один из которых был ассасином - карающей рукой КЮРЕ, а другой - его азиатским наставником, и пожалел, что избрал для встречи людное место. Организация КЮРЕ была тайной, лишь одному ее сотруднику - Римо - разрешалось убивать, и только Смит, очередной президент США, и сам Римо знали, чем занимается организация. Чаще всего КЮРЕ отказывалась от задания, если возникала опасность разоблачения. Для нее секретность была гораздо важнее, чем для ЦРУ, потому что ЦРУ была структурой, имеющей законное право на деятельность. КЮРЕ, напротив, была создана в нарушение Конституции. Сейчас, трясясь от волнения, Смит наблюдал за наемным убийцей, вслух разглагольствующим насчет убийц. На случай, если это не привлечет достаточного числа любопытных, рядом с ним находился Чиун, Мастер Синанджу, последний отпрыск более чем двухтысячелетней династии безупречных убийц-ассасинов, в кимоно, с раскрасневшимся пергаментным личиком, и испускал пронзительные вопли. Насчет убийц. Смиту очень хотелось завернуться в "Нью-Йорк тайме" и исчезнуть. Впрочем, будучи рациональным мыслителем, он догадывался, что большинство зевак не поймет, что эти двое и есть убийцы-ассасины. Опасность заключалась в другом: вдруг Смита увидят разговаривающим с Римо? Придется отложить встречу. Он свернул газету и влился в поток пассажиров, вылетающих очередным "челночным" рейсом в Нью-Йорк. По пути на посадку он отвернулся от бранящейся пары, которая не обратила на него никакого внимания. Он делал вид, что его больше всего интересуют самолеты на летном поле и смог над Бостоном. Он почти достиг рукава, ведущего в чрево лайнера, когда кто-то похлопал его по плечу. Это был Римо. - Нет, у меня нет спичек,- отмахнулся от него Смит. Это означало что контакта не будет. Смит не мог позволить, чтобы его вовлекли в публичный скандал, безответственно развязанный Римо. - Бросьте, Смитти,- сказал Римо. Торчать столбом и отрицать, что он знаком с Римо, значило привлечь к себе еще больше внимания. Чувствуя омертвление во всех членах, Смит вышел из потока людей и, не обращая внимания на церемонный поклон Чиуна, зашагал прочь. Вся троица залезла в такси и покатила в Бостон. - Если вы вместе, то каждый может заплатить только половину тарифа. Так дешевле,- сообщил таксист. - Спокойно,- молвил Смит. Римо впервые заметил, что Смит закован в свой серый костюм, как в колодки. Впрочем, в освобождении он отнюдь не нуждался. Он, казалось, так и появился на свет с несварением желудка и испорченным настроением. - Это относится и к вам обоим,- добавил Смит.- Прошу спокойствия. - Понимаете,- не унимался таксист,- это наш новый городской тариф, призванный обеспечить более справедливые и экономичные условия перевозки. - Вот и славно,- сказал Римо. - Еще бы!- обрадовался таксист. - Уши у вас в порядке? - Да. - Тогда слушайте внимательно. Этого тарифа вы не получите. Если вы еще раз меня перебьете, то я брошу вам на колени мочки ваших хорошо слышащих ушей. Честное слово! - Римо!- прикрикнул Смит. Его бескровное лицо еще больше побледнело. - Просто убийца!- проскрипел Чиун, глядя на закопченные кирпичные стены северного Бостона.- Врачей, например, сотни тысяч, и большинство из них только причинит вам вред, но они - не "просто врачи" Римо посмотрел на Смита и пожал плечами. - Не пойму, что вас расстраивает. - Очень многое,- ответил Смит. Вы все время создаете проблемы. - Жизнь - уже проблема,- сказал Римо. - У любой страны есть царь, президент или император. Без них не обойдется ни одна. Но мало где имеются хорошие ассасины. Убийцы. Это благословенный дар и большая редкость. Кто скажет "просто император"? А ведь он-то, действительно, просто император. Император - это обычно не получивший специальной подготовки человек, вся деятельность которого ограничивается рождением вовремя и у подходящих родителей. Тогда как убийца... О, как трудно готовить настоящего убийцу!- причитал Чиун. - Я не хочу обсуждать это прилюдно,- сказал Смит.- Вот одна из наших проблем. - Ко мне она не имеет отношения,- сказал Римо. - Книгу может написать любой идиот,- не унимался Чиун.- Не такое уж это достижение, когда у человека есть время и его не тревожат шумные белые. Но кто скажет "просто писатель"? Писать может любой человек, располагающий покоем. Зато убийца... - Пожалуйста, уймитесь оба! - Что значит "оба"?- не понял Римо. - Чиун тоже говорил,- сказал Смит. - О!- произнес Римо. Услышав обращенный к нему призыв уняться, Чиун повернул свою старческую голову к Смиту. Обычно он проявлял подчеркнутую вежливость к тому, кто в данный момент прибегал к услугам Дома Синанджу, но на сей раз дело обстояло по-другому. Раз в несколько столетий появлялся несдержанный на язык император, требовавший от Мастера Синанджу, чтобы тот унялся. Это был опрометчивый ход, не подлежавший повторению. Верно служить - это одно, позволять себя оскорблять - совсем другое. Смит почувствовал взгляд Чиуна, его глубочайшее, невероятное спокойствие. Это было больше, чем угроза. Впервые над Смитом нависла ужасная опасность, исходящая от хрупкого старичка-азиата. Видимо, Смит переступил какую-то невидимую черту. Смиту и прежде приходилось глядеть в лицо смерти и испытывать страх. Однако он и сейчас не отвел взгляд и поступил так, как требовалось поступить. На сей раз, глядя на замершего Мастера Синанджу, он чувствовал даже не страх. Ему показалось, что он стоит, нагой и растерянный, пред ликом самой Бесконечности. Наступил Судный день, а он - грешник. Он угодил в ад, ибо совершил непростительную оплошность: отнесся к Мастеру Синанджу без должной почтительности. - Простите,- сказал Смит.- Примите мои извинения. Чиун не торопился с ответом. Прошла вечность, прежде чем Смит увидел кивок дряхлой головы, означающий, что извинения приняты. Извиняться перед Римо почему-то не требовалось. Смит не мог этого объяснить, но нисколько не сомневался, что это именно так. Они зашли в ресторанчик. Смит заказал еду. Римо и Чиун сказали, что не голодны. Смит заказал самое дешевое спагетти с фрикадельками, а потом поводил над столом какой-то хромированной палочкой. - Жучков нет,- сказал он.- Кажется, все чисто. Римо, я крайне огорчен тем, что вы предаете свою деятельность столь широкой огласке. - Ладно, давайте начистоту. Я слишком долго пробыл с вами, выполняя поручения, за которые не взялся бы никто, кроме меня. Слишком много гостиничных номеров, дурацких кодов, экстренных вызовов и мест, где меня никто не знает. - Все не так просто, Римо,- молвил Смит.- Вы нужны нам. Вы нужны стране. Я знаю, что это для вас кое-что значит. - Плевать я хотел на это! Это для меня не значит ровным счетом ничего. Единственный человек, что-то давший мне в жизни... Но я не хочу в это вдаваться. Во всяком случае, это не вы, Смитти. - Спасибо,- с улыбкой сказал Чиун. - Что тут ответить...- вздохнул Смит.- Только одно: дела в нашей стране идут не слишком здорово. Мы переживаем тяжелые времена. - Я тоже,- сказал Римо. - Не знаю, как это выразить. Мне не хватает слов.- Смит поерзал.- Вы нам нужны не просто так, а для выполнения деликатных поручений. А вы привлекаете к себе внимание, что недопустимо. - Каким образом?- воинственно спросил Римо. - Вот пример. Вчера вечером в новостях передали сюжет о том, как некто отдал незнакомой женщине в Портленде, штат Орегон, желтую "тойоту" вместе со всеми документами. Ему, видите ли, не хотелось искать для нее стоянку. Вместе с этим человеком был старый азиат. - "Старый"?- вмешался Чиун.- Назовете ли вы старым могучий дуб только потому, что это не зеленый саженец? - Не назову. Я просто цитировал телерепортера.- Он снова воззрился на Римо.- Так я узнал, как вы расстались с "тойотой". Я знаю, что это были вы! Вы купили ее, а приехав в аэропорт, не пожелали ее парковать и отдали первой встречной красотке. - Что же мне было делать? Загнать машину в Тихий океан? Сжечь? Взорвать? - Придумали бы что-нибудь, чтобы какой-то ведущий новостей не верещал: "Неплохой подарочек на День матери, а, друзья?" - Мы опаздывали на самолет. - Припарковали бы машину или на худой конец продали за пятьдесят долларов. - Вы сами когда-нибудь пытались продать машину стоимостью в несколько тысяч за пятьдесят долларов? Ее бы никто не купил. Такой товар не вызывает доверия. - А возьмите эту сцену в зале аэропорта,- продолжал Смит. - Да, на сей раз я вынужден согласиться с императором Смитом,- сказал Чиун, именовавший любого своего работодателя "императором".- Он прав. Что за безумие заявить в общественном месте, среди такого количества людей, что я - "просто убийца"? Как ты решился на такую безответственную, бездумную выходку? Изволь ответить. Мы ждем от тебя объяснений, Римо. Римо ничего не ответил, а жестом показал, что желает узнать, в чем состоит новое задание. Ему был предложен рассказ о докторе Шийле Файнберг и о двух людях, растерзанных тигром. - Нас беспокоят не два трупа,- пояснил Смит.- Не в них дело. - Как всегда,- с горечью отозвался Римо. - Тут беда похлеще: люди, весь род человеческий в его теперешнем виде стоит перед угрозой истребления. Смит затих: подоспели спагетти с фрикадельками. Когда официант удалился, Смит продолжал: - В человеческом организме имеется защитный механизм, сопротивляющийся болезням. Наши лучшие умы полагают, что вещество, преобразившее доктора Файнберг, нейтрализовало эти механизмы. Короче говоря, речь идет о препарате страшнее атомной бомбы. Смит разгладил складки на одежде. Римо оглядел настенную живопись: художник явно отдавал предпочтение зеленой краске. - Мы считаем, что полиции с этим делом не разобраться. Вам предстоит... изолировать эту Файнберг и ее случайное открытие. Иначе на человечестве можно поставить крест. - Он и так становится все заметнее с тех пор, как мы слезли с деревьев,- сказал Римо. - Сейчас дело обстоит гораздо серьезнее. Гены животного не должны были на нее повлиять. А они повлияли. Пошел процесс разблокирования, из-за которого перемешались разные гены. Если такое осуществимо, то трудно даже себе представить, что может случиться дальше. Нам грозит заболевание, против которого у человека нет иммунитета. Или появление новой расы, значительно превосходящей людей своей силой. Я говорю серьезно, Римо. Это чревато большей угрозой для человечества, чем все остальное, с чем оно когда-либо сталкивалось как вид. - Представляете, они кладут в томатный соус сахар,- сказал Римо, указывая на белые слои, выползающие из-под красного месива. - Возможно, вы меня не расслышали, поэтому повторяю: вам обоим следует знать, что эта дрянь угрожает всему миру. Включая Синанджу,- сказал Смит. - Прошу прощения, я действительно не расслышал,- сказал Чиун.- Не повторите ли последние слова, досточтимый император?

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Капитану Биллу Меджорсу приходилось слышать немало предложений, но никогда еще - настолько откровенных, да еще от непрофессионалки. - Слушай, детка,- сказал он ей,- я за это не плачу. - Бесплатно,- ответила женщина. Она была худа, на вид около сорока лет, между шеей и пупком у нее не наблюдалось характерных выпуклостей. Зато у нее были большие карие глаза кошачьего разреза, и она, судя по всему, помирала от нетерпения. Какого черта, раз его жена все равно уехала в Северную Каролину? К тому же Билл Меджорс был одной из главных шишек в специальном подразделении и, имея богатый опыт рукопашных схваток, не боялся никого и ничего. Он просто окажет этой дамочке услугу: судя по всему, ей очень нужен мужчина. - Ладно, детка,- шепнул он ей на ухо,- если хочешь, можешь меня съесть. У тебя или у меня? Она назвалась Шийлой. Повадки у нее были вороватые: она то и дело озиралась через плечо, прятала лицо от проходящих мимо полицейских; в отеле "Копли-Плаза" она дала капитану денег, чтобы он расплатился за номер: она не хотела, чтобы портье запомнил ее. Окно номера выходило на Копли-сквер. Справа высилась церковь Троицы. Капитан Меджорс задернул шторы, разделся и уперся руками в голые бока. - О'кей, так ты хотела меня съесть? Давай! Шийла Файнберг улыбнулась. Капитан Билл Меджорс тоже улыбнулся. Его улыбка была сексуальной, ее - нет. Шийла Файнберг не стала раздеваться. Она поцеловала волосатую грудь Меджорса и провела по ней языком. Язык был влажный, кожа на груди, под волосами,- мягкая. Под ней лежали мышцы и полные костного мозга кости, которые так приятно погрызть. И сколько густой, алой человеческой крови! Как в спелом яблоке - сока... Только это лучше, чем яблоко. Шийла открыла рот. Сначала она лизала мужскую грудь языком, потом прикоснулась к ней зубами. Больше она не могла сдерживаться. Зубы вырвали из тела сочный кусок плоти. Движение шеи - и кусок остался у нее во рту. Билл Меджорс испытал болевой шок. Его пальцы схватили ее за шею, но движение было инстинктивным, слабым. Он попробовал напрячься, но откуда было взять сил, когда резцы уже погрузились в его предсердие... Несколько мгновений - и там, где у Билла Меджорса только что был живот, остался чисто вылизанный позвоночник. В лифте отеля "Копли-Плаза" была замечена женщина в вымазанном кровью платье, отклонившая все предложения оказать ей помощь. Шийла выбежала из отеля. Она знала, что так не должно продолжаться, но понимала, что не в силах остановиться. Ей был присущ рациональный склад ума - она сама развила в себе этот талант вместо красоты, которой была обделена. Она перестала быть биологом, дочерью Сола и Рут, которую сотни раз безуспешно знакомили с мужчинами, обещая им встречу с "миленькой девушкой". В ее кругу "миленькой" называлась особа, которую не зовут на свидания и чья внешность благоприятствует успехам скорее на профессиональном поприще. Она перестала быть блестящим директором Бостонской биологической аспирантуры. Она не жила больше в Джамайка Плейнс, в двухэтажной квартире с широкой кроватью перед окном с видом на Джамайка Уэй, который должен был одобрить единственный Он, явившийся ее соблазнить. Технически она не была девственницей, поскольку однажды ей все же выпало переспать с мужчиной. Опыт не доставил Шийле Файнберг радости, и она заранее знала, что обещанного чуда не будет,- уж больно настойчиво партнер спрашивал, хорошо ли ей. "Да",- стонала Шийла, кривя душой. После этого она опротивела сама себе. После она постоянно испытывала сексуальный голод, но смирилась с мыслью, что, если не случится чуда - скажем, с врачом-педиатром, жившим с ней в одном подъезде (он недавно развелся и неизменно улыбался ей при встрече),- то она так и не утолит свой голод и забудет о нем только тогда, когда с годами увянет ее тело. Возможно, именно поэтому ее привлекала генетика и кодирование, когда из одного сперматозоида получается человек, из другого - тигр. Сейчас, когда она брела в окровавленном платье по переулку, по ее телу разливалось чувство освобождения: она избавилась от сексуальной потребности в мужчине. Это позволило понять, насколько сильно прежнее существо, жившее в ее телесной оболочке,- Шийла Файнберг, страдало без мужчины. Это было все равно, что сбросить тесные туфли. Раньше она читала об утолении сексуального голода, но с ней произошло что-то другое: ее просто покинуло желание. Былое мучение кончилось. Она избавилась от желания. Ей хотелось есть, а в должный срок зачать и принести потомство. Но свое потомство, а не внуков Сола и Рут. Ее дети будут уметь охотиться она позаботится об этом. "Весенний Бостон,- думала она.- Как много вокруг вкусных людей!" Она не стала возвращаться в свою квартиру, не стала звонить коллегам по аспирантуре. Ведь они - люди. Если они поймут, во что она превратилась, то попытаются ее уничтожить. Все люди таковы. Рассудок, функционируя по-прежнему рационально, подсказывал, что люди натравят на нее лучших охотников. Инстинкт, присущий любому живому организму, от человека до амебы,- инстинкт выживания,- диктовал Шийле, что первым делом надо позаботиться о том, чтобы выжить, а уже потом - о размножении. Встречные предлагали ей помощь, и она сообразила то, о чем должна была сразу подумать: залитое кровью платье бросается в глаза, привлекает внимание. Неужели и в голове у нее происходят изменения? Неужели она теряет присущее людям ощущение рациональности? Оно необходимо, чтобы выжить среди людей... Кроме того, ей понадобятся эксперименты. Она нырнула в дверь антикварного магазинчика. Владелец предложил вызвать "скорую". Она ответила, что "скорая" ей ни к чему, оглушила его одним мощным ударом и заперла дверь. Откуда-то доносился детский плач, но ей не пришло в голову, что младенца надо перепеленать. Ее посетила другая мысль: в данный момент она сыта. Не обнаружив в себе сострадания к человеческому младенцу, зато ощущая интерес к новой породе, которую она теперь представляла, Шийла Файнберг поняла, стоя в пыльном антикварном магазинчике над его валяющимся в беспамятстве владельцем, что прервалась последняя нить между ней и остальным человечеством. Она принялась составлять перечень способов выжить. Каждый безоружный человек в отдельности беззащитен, однако объединившимся людям не в силах противостоять никто и ничто на свете. Так было до сих пор. Ее легко опознать по внешности - значит, требуется новая внешность. Среди людей убийца обычно принадлежит к мужскому полу. Значит, она выберет внешность, способную его разоружить. Рука ее была по-прежнему тверда. Ей доставила удовольствие ясность мысли, которую она чуть было не утратила. По мере того, как список расширялся, а на весенний Бостон опускались сумерки, она все больше приходила к выводу, что стала куда хитрее, чем прежде. Грудь. Она подчеркнула это слово. Волосы: блондинка. Талия: тонкая. Бедра: пышные. Ноги: длинные. Но главной приманкой для людей-самцов станет большая грудь. То ли обострившаяся сообразительность, то ли инстинкт в первую же ночь привел ее в лабораторию. В первую ночь все было очень зыбко. Она помнила, что, выпив содержимое всех пробирок, как бы погрузилась в темноту. Потом ее куда-то понесли - она быстро поняла, что это машина "скорой помощи"; стоило санитару наклониться к ней, как она увидела его горло и вцепилась в него, уже не владея собой. С биологической точки зрения все было ясно. Клетки человеческого тела обновляются каждые семь лет. Замена охватывает миллиарды клеток. Но почему вместе с клетками не меняется сама личность? Почему остается прежним нос, уши, даже прихотливые отпечатки пальцев? Все дело в кодирующей системе. Гены не только передают со сперматозоидом и яйцом послание, не меняющееся на протяжении жизни: в них заложена непрерывная жизненная программа, подобная магните-записи. Пока она звучит, Пятая симфония Бетховена никогда не превратится в шлягер Элтона Джона. Но стоит смешать этот материал, получить новую запись - и можно достичь любого результата. Она открыла способ менять последовательность связей между клетками и переписывать материал еще при жизни. Комбинируя гены и применяя изолирующий материал для поддержания их жизни, она получила способ "переписывания". Пока что она не знала, потребуется ли ей до полного перевоплощения целых семь лет. Нужно жить, а для этого необходимо перестать быть доктором Шийлой Файнберг, скромной ученой, заурядной старой девой, и стать другим, никому не знакомым человеком. Ученый, сидевший, в ней, не пострадал от трансформации. Трансформация была стремительной, и она знала, в чем причина этой стремительности. Она пребывала в немыслимом возбуждении. Организм разгорячился, адреналин выделялся в огромном количестве, и процесс происходил в ускорившемся токе крови. Младенец снова захныкал. На этот раз он ей понадобился. По крику она заключила, что ему долго не меняли пеленки. Она вышла в проулок позади антикварного магазина. Ей нравилась ночь. Плач доносился со второго этажа. Она ухватилась за пожарную лестницу и медленно подтянулась на одной руке. Логика подсказывала, что предстоящее деяние неизмеримо превосходит все то, чего ей удавалось добиться, пока она оставалась человеком. Вот бы добыть гены кузнечика! Каждый из них в отдельности значительно лучше гена крупной кошки. Кузнечик подпрыгивает на высоту, в двадцать раз превышающую длину его тела. Люди же - просто генетические отбросы. С точки зрения физического совершенства они прозябают в самом низу. Чего не скажешь об их умственных способностях. А новый вид "Шийла Файнберг"? Это будет нечто небывалое. Ему будет принадлежать весь мир. Младенец опять уснул. Он был такой розовенький, а Шийла так давно не ела... Но разум взял верх. Придется воздержаться. Этот кусок пойдет не на утоление голода. Она взяла кусочек кожи из-под глаза ребенка. Ребенок забился и завопил. Шийла отступила в тень, опасаясь, что на крик прибежит мать. А вдруг в доме находится и отец? У него может оказаться ружье... Но никто не появился. Шийла поместила детскую кожу в раствор, который, будучи в дальнейшем помещен в лабораторные условия, превратится в вещество, способное изменить генетический материал человека. Детская ткань перекочевала к ней в рот. Упомянутым раствором была слюна. В том и заключался ключ к разгадке, почему гены тигра, которые проглотила Шийла Файнберг, преодолели барьер и смешались с ее человеческой сущностью, в итоге чего на свет явилось небывалое существо. В детскую никто не вошел, и Шийла проскользнула в окно, подметив перед уходом, что у надрывающегося человеческого детеныша течет из глаза кровь. Вернувшись на склад, она занялась устройством лаборатории. Вся лаборатория располагалась на узкой балке, зато там присутствовало то, без чего обречен на неудачу любой научный проект,- тренированный мозг ученого. Работа закипела. Она отделила ткань ребенка от раствора. Поверхность балки была достаточно прохладной для сохранения ткани. Следующей в программе была западня на человека. Внизу был телефон-автомат. Она набрала номер старой знакомой. Та не узнала ее голос, но тут же проглотила крючок. - Слушайте меня,- заговорила Шийла.- Мы с вами не знакомы. Но я знаю, что вам скоро исполнится пятьдесят лет. Нет, нет, не сердитесь. У меня есть для вас предложение: я могу удалить морщины вокруг ваших глаз. У женщин старше тридцати вокруг глаз появляются морщины. Хотите от них избавиться? Конечно, это будет стоить денег. И больших. Но вы можете не платить, пока не убедитесь в эффективности метода. Ваша кожа станет гладкой, как у младенца. Шийла даже удивилась своему знанию человеческой натуры. Прежде ей никогда не удавался обман, что объяснялось, возможно, тем, что по части сбора информации ее мамаша могла дать фору ЦРУ. Если бы она предложила бесплатное лечение, женщина не поверила бы в его эффективность. Но слово "дорого" стало неотразимой приманкой. Теперь женщина не сомневалась, что ее коже вернут младенческую упругость. Сама доктор Файнберг была в этом отнюдь не уверена. Однако попробовать не мешало. Так она подойдет ко второму основополагающему этапу своего плана, родившегося в антикварном магазине. А если не сработает? Что ж, она по крайней мере встретится с этой женщиной и сможет полакомиться. Клиентка встречала ее в дверях своего роскошного дома в бостонском Бруклине. - Я вас знаю. Вы - та самая сумасшедшая доктор Файнберг, которую разыскивает полиция. Вы преступница, убийца! - Зато я могу омолодить вас на десять лет,- сказала Шийла. - Войдите. Женщина украдкой провела Шийлу в кабинет. Ей было около пятидесяти, ее отличали широкие бедра и пышная грудь, в ней было много аппетитного жирка. Доктор Файнберг проглотила голодную слюну. Волосы женщины были выкрашены в жгуче-рыжий цвет. - Сколько это стоит?- спросила она. - Дорого,- ответила Шийла.- Но сперва я вам докажу, что метод работает. - Откуда мне знать, что вы меня не отравите? - Неужели я, по-вашему, поехала бы через весь город, где на меня объявлена охота, чтобы вас отравить? За кого вы меня принимаете? Уж не вообразили ли вы, что люди не спят ночей, придумывая способы вам навредить? Неужели у меня не нашлось бы иных занятий? - Простите. - Как вам не стыдно! В руках у Шийлы появилась полная пробирка. - Выпейте это,- приказала она. - Вы первая,- сказала женщина. - У меня нет морщин вокруг глаз. - Я вам не доверяю. - А своим глазам вы доверяете? - Да. - Видели ли вы когда-нибудь, чтобы у кого-то пропали морщины? Хотя бы одна морщинка! Взяла и пропала, а не была удалена методом косметической хирургии, после которой лицо делается похожим на занавес, скрывающий прискорбное состояние декораций? У вас будет новая кожа. Новая, вообще без морщин! - У меня много друзей. Меня немедленно хватятся. - Знаю,- ответила Шийла.- Поэтому я и выбрала вас. Вы будете пользоваться расположением своих многочисленных друзей. - А если что-то получится не так? - Тогда вы останетесь при своих морщинах. Бросьте, я возвращаю вам молодость! Женщина поежилась. - Я должна все это выпить? - Все,- подтвердила Шийла и вынула из пробирки пробку.- Быстрее! Препарат не очень стойкий. До последней капли. Пейте! Женщина все еще колебалась. Шийла подскочила к ней, вылила содержимое пробирки на ее красный язык, сдавила ей челюсти сильной рукой и зажала нос. Женщина, инстинктивно ловя ртом воздух, сделала судорожный глоток. На лице женщины появилась гримаса отвращения. - Ух, какая гадость! Позвольте, я чем-нибудь это запью. - Нельзя,- сказала Шийла.- Алкоголь все испортит. Женщина замигала. Потом она с улыбкой опустилась на толстый белый ковер и замерла, дыша медленно и глубоко. Шийла заглянула ей в правый глаз. Глаз был широко распахнут, зрачок бессмысленно глядел в потолок. Для достижения успеха существовало два условия. Во-первых, требовалось, чтобы подтвердилась теория Шийлы о том, что в каждой клетке имеется собственная программа, благодаря которой она, подобно деталям в замке с секретом, достигнет вместе с кровью положенного ей места. Вторым условием была скорость. Сама Шийла была живым доказательством того, что некий процесс способен произойти молниеносно. Какой именно процесс, она пока толком не знала. Сейчас ее интересовал конкретный вопрос: быстро ли произойдут заказанные изменения? Одновременно она намеревалась выяснить, является ли человеческая слюна оптимальной средой для выживания чужого генетического материала в новом теле? Оставалось только ждать. Кожа вокруг глаз женщины была покрыта каким-то кремом. Шийла потерла ее большим пальцем. Если она рассчитала верно, то клетки ребенка должны были найти для себя единственно верное место в новом организме, более того, колоссальные перемены должны были начаться практически мгновенно так, как это произошло с самой Шийлой. Возможно, ее подвело воображение, но она испытала величайшее разочарование: кожа вокруг глаз показалась ей сейчас еще более морщинистой, чем минутой раньше. Вместо легкой сетки бороздок она обнаружила россыпь выпуклостей, как на впитывающей пролитую воду тонкой бумаге. Снаружи раздалось нетерпеливое гудение автомобилей перед светофором. Шийла втянула носом запах легких духов женщины и еще раз провела пальцем по морщинам вокруг ее глаз. Кожа осталась сухой. Шийла вздохнула. Неудача... На мгновение ее охватил испуг: вдруг ее лабораторные эксперименты привели к появлению не нового вида, как она надеялась, а еще одной сумасшедшей? До такой степени, что ей пришлось по вкусу человечье мясо. Но почему в таком случае она стала такой сильной? Откуда такая легкость в движениях? Может, это нечеловеческая сила, которой часто бывают наделены безумцы? Она слыхала о подобных случаях. Она снова потерла пальцами кожу вокруг глаз. Кожа начала трескаться. И тут ее взору предстало чудо: под облезающей старой кожей появилась новая. От морщин не осталось и следа. Кожа вокруг глаз становилась гладкой, как у младенца. Новые клетки расталкивали старые, отчего прежняя кожа выглядела еще более морщинистой. Шийла повернула голову женщины. На другом ее глазу, между веками, она заметила прозрачную чешуйку, подцепила ее ногтями и положила себе в рот. Когда, придя в сознание, женщина увидела, какими стали ее глаза, пощупала свою новую кожу, повертелась перед зеркалом, чтобы убедиться, в какую красавицу превратилась, особенно анфас, то на вопрос, что она готова сделать для доктора Шийлы Файнберг, у нее был один ответ: - Все, что угодно! - Отлично,- сказал Шийла.- Итак, у вас много друзей. Мне бы хотелось оказать им специфическую помощь. Я открываю клинику. - Вы будете богаты! Шийла улыбнулась. Богатство - утеха людей. Интересно, появится ли когда-нибудь у ее вида собственная валюта? О том, чтобы сделать свой вид лучше или, наоборот, хуже людей, она не помышляла. Это не имело для нее значения. С помощью логики Шийла Файнберг сформулировала мысль, которая присутствовала в ее сознании в виде инстинктивного чувства с момента перерождения; она знакома любому солдату, побывавшему в бою. Ты убиваешь не потому, что прав, храбр, даже не потому, что зол. Ты убиваешь для того, чтобы жить. Убиваешь других за то, что они другие. Шийла видела теперь, насколько ложны все доводы, которые приводило человечество в оправдание войн. Люди сражаются не за справедливость, даже не ради завоеваний, а просто потому, что другой - он и есть другой. Граница, непонятный язык, чудная одежда, именуемая "формой",- все это помогает распознать Другого. Будучи студенткой, она не изучала политологию или историю, но теперь чувствовала, что понимает в людях куда больше, чем любой ученый, поднаторевший в этих лженауках. Возможно, ее вид окажется удачливее и не станет, в отличие от людей, изводить себе подобных, а обратит свою силу против других видов. - Да, я буду богата,- кивнула Шийла. Пусть эта самка из человеческой породы считает, что ей нужны деньги. Шийле требовалась девушка с большой грудью, девушка с красивым носом, соломенная блондинка, обладательница гладких, нежных бедер. - Нежных? - Гладких и полных,- поправилась Шийла. - Столько достоинств у одной? - Нет, нет. Пусть их будет несколько. Но все - белые. - Ваш метод действует только на людей одной расы? - Наоборот! Между расами нет ровно никакой разницы, разве что косметическая. Но какая белая захочет черную грудь? И наоборот. - Как интересно!- сказала женщина. На самом деле ей это было вовсе не интересно. Она покосилась на свою левую грудь и представила себе, как она смотрелась бы, если бы к ней вернулась молодость. Или если бы грудь внезапно выросла. Она всегда твердила, что очень рада, что у нее не такая огромная, вульгарная грудь. Огромные груди она всегда обзывала американским извращением, бескультурьем, отвратительным для по-настоящему цивилизованных людей. - Я знаю одну: сама тоненькая, а грудь - пятый номер,- обрадовалась женщина. Шийлу беспокоили другие проблемы. Она уже целый день не ела. Она напала на старушку, ходившую за хлебом. Хлеб она не тронула. На следующий день явились девушки. Через сутки у Шийлы Файнберг была именно такая внешность, которую ее мать называла "кричащей". Нос больше не горбился, грудь вызывающе выпирала, бедра изгибались сладострастной дугой, волосы стали длинными, золотистыми. Полиция ее ни за что не опознает. Но важнее было другое: своей красотой она сможет покорять самцов человека. Пусть власти напустят на нее свои лучшие силы: сперва им придется найти и узнать ее, а потом устоять перед ее чарами. Пусть ее ищут - теперь эта проблема отодвинулась на задний план, сменившись другой: ей требовался партнер. Весь день она испытывала странное возбуждение. Ей было трудно не тереться задом о двери и не распространять по всему Бостону и окрестностям свой запах. Попросту говоря, у нее началась течка. Она была готова к продолжению рода. Она еще дважды пообедала. Трупы с выгрызенными животами породили панику. Город наводнили агенты федеральных служб. Здесь были и сотрудники секретной службы министерства финансов США, хотя их это и не касалось, агенты ФБР, хотя преступления не представляли собой покушения на федеральные законы. Трупы изучали специалисты из ЦРУ, хотя закон не разрешает агентству действовать в пределах страны. Мэр города, столкнувшись с проблемой, оказавшейся выше его понимания, на решение которой у него не было ни малейшей надежды, произнес по телевидению следующие слова: "Мы удвоили бдительность, развернули огромные силы и приближаемся к тому, чтобы положить этому ужасу конец". Если в этих словах и был какой-то смысл, то лишь тот, что город тратил все больше денег. Выжившим придется расплачиваться за это, платя больше налогов. Стояло лето. Горожане города готовились к ежегодним осенним беспорядкам на расовой основе. Но Шийла знала о них больше, чем знают о себе они сами. Она знала, что люди с разным цветом кожи одинаковы. Знала она и другое: учитывая продолжительность вынашивания, процесс воспроизводства грозил занять слишком много времени. "Возможно,- думала Шийла,- мне удастся изготовлять себе подобных ускоренным методом". Под "себе подобными" она подразумевала не большегрудых блондинок.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В Бостонской биологической аспирантуре, где проводила свои эксперименты с хромосомами печально прославившаяся доктор Шийла Файнберг, были приняты строжайшие меры безопасности. Люди, вооруженные до зубов, досаждали прохожим на тротуарах перед лабораторией. Допросу подвергались длинноволосые и бородатые. То обстоятельство, что оснований допрашивать длинноволосых и бородатых имелось не больше, чем в отношении коротко стриженных и опрятно одетых, охранников нисколько не тревожило. Просто они не знали, кого именно ищут. Ни один из них понятия не имел, что за штука хромосома. Один подозревал, что она страдает левым экстремизмом, однако не был в этом до конца уверен. Все они видели фотографии доктора Шийлы Файнберг, с которых вместо сексуальной грудастой блондинки на них смотрела плоская особа с малопривлекательной внешностью. Римо и Чиун предъявили удостоверения. Они всегда так поступали, когда не было необходимости силой врываться в помещение. Судя по удостоверениям, оба принадлежали к разведывательному подразделению министерства сельского хозяйства. Это звучало достаточно официально, чтобы проникать, куда следует, и вполне скромно, чтобы не привлекать внимания. - Этот человек - иностранец,- сказал охранник, указывая на Чиуна. - Это вы - иностранец,- сказал Чиун.- Все вы иностранцы. Но я стерплю оскорбление. Чиун, прежде питавший слабость к дневным "мыльным операм", однажды смотрел серию о нетерпимости и с тех пор полагал, что нетерпимость - это плохо. Более того, он считал ее пороком. Он поклялся, что отныне будет делом доказывать, что белые и черные ничем не хуже желтых. Своими умозаключениями он тогда поделился с Римо. "С этого дня я буду делать вид, будто твоя кровь не хуже моей,- заявил Чиун.- С мой стороны это будет проявлением терпимости и сострадания. Я буду терпимо относиться ко всем низшим расам. Этот урок я усвоил у вашего общества". "Папочка,- сказал ему в ответ Римо,- человека делает лучше или хуже других не его кровь. Все дело в том, как он поступает, как мыслит". "У тебя все это получается неплохо, со скидкой на то, что ты рожден белым". "Ты взял меня в ученики, потому что никто в твоей деревне не подходил на эту роль. Однажды ты попытался выдрессировать односельчанина, но тот оказался лентяем и предателем. Тебе пришлось искать ученика в мире белых людей. Так ты нашел меня". "Я не знал, что ты окажешься таким способным. Ты много знал. Я взялся за тебя благодаря твоим знаниям, а не потому, что ты белый. Я скорее поручил бы слону шлифовать алмазы, чем стал бы искать белого для передачи ему тайн Синанджу. Однако ты оказался на высоте, и - о, радость!- благодаря моему таланту педагога мы получили в итоге слона, шлифующего алмазы. Слава мне!" "Это одна из твоих молитв или упражнение для утреннего пробуждения?" спросил Римо. Чиун не понял смысла оскорбления, но уловил язвительный тон фразы. Что ж, когда нежный, любящий бутон раскрывает свои лепестки, даруя благословение, то при этом неблагодарная пчела получает возможность для злого укуса. Цветком был Чиун, пчелой - Римо. Охранник в дверях Бостонской аспирантуры впился взглядом в удостоверения. - Вы - Римо Клутье и Ванго Хо Пан Ку ? Так, мистер Ку? - Совершенно верно,- ответил Чиун. - Проходите,- бросил охранник. Длинный ноготь Чиуна мелькнул в воздухе со стремительностью змеиного жала. Охранник ничего не успел заметить. Однако у него зачесалась кисть. Он потер зудящее место и обнаружил на руке кровь. У него была вскрыта артерия. То был, разумеется, не слепой акт насилия. Чиун рассматривал это как дар тому, на кого он работает. Он никогда в жизни не встречал формы правления, подобной американской, и никак не мог взять в толк, почему Смит не торопится убить президента и занять трон, а посему предполагал, что они с Римо работают на благо американского народа. Римо объяснял ему, что охранники - слуги общества. Поэтому, входя в Бостонскую биологическую аспирантуру, Мастер Синанджу преподал слуге американского общества урок ответственности перед работодателем и проучил за заносчивость в отношении общества как такового. Кроме того, урок Чиуна означал, что нетерпимость, особенно со стороны низшей расы, будет в Америке наталкиваться на нетерпимое к ней отношение Мастера Синанджу. Наказание не было настолько суровым, чтобы охранник рухнул на колени и стал взывать о помощи, обливаясь кровью. Тут Чиун проявил понимание, которого так недостает этой нации. Нельзя сказать, чтобы белые были совершенно ни для чего не пригодны. Чиун знал, что в некоторых областях они добиваются успехов. К ним относились, к примеру, чудеса, происходящие у них в лабораториях. На протяжении последних полутора веков Мастера Синанджу возвращались в свою корейскую деревню с рассказами о загадках Запада. Сначала это были машины, говоря в которые, люди слышат друг друга за много миль, потом - летающие люди, движущиеся картинки на стеклянных экранах и то, как западный знахарь без всякой умственной подготовки, просто всадив в пациента иглу, умудряется усыпить его, не причинив боли. Запад был полон загадок. Взять хотя бы распутниц с размалеванными физиономиями. Сам Чиун спрашивал в молодости своего Мастера и наставника о западных женщинах. "Нет,- отвечал наставник,- неправда, что их интимный орган устроен не так и что в нем есть иголки, которые причиняют тебе боль, если ты не платишь им за услуги". "Тогда какие они?" - допытывался Чиун, по молодости лет восприимчивый к загадочным историям. "Какие есть, такие и есть. Сама жизнь - величайшая загадка. Все остальное - это то, что ты знаешь или то, что упустил". "Мне больше нравится загадочное",- ответил Чиун. "Ты - самый непослушный ученик, какой когда-либо был у Учителя". Этот упрек неоднократно адресовался молодому Чиуну, но тот никогда не признавался в этом собственному ученику, Римо. Пусть Римо думает, что это он - самый непослушный ученик во всей истории Дома Синанджу. Западная лаборатория представляла собой восхитительное зрелище: колбы в форме толстых пальцев, прозрачные пробирки, огоньки, зажигаемые таинственными силами вселенной. - Это всего лишь лаборатория, папочка. - Мне хочется увидеть загадочный дематериализатор. Я слышал о нем, но мне уже много лет не удается на него взглянуть. А ваши кудесники давно держат его в своих волшебных дворцах. Давно! - Понятия не имею, о чем ты. Нам надо найти старую лабораторию доктора Файнберг и понять, кого мы, собственно, разыскиваем. - Западную волшебницу. Очень опасная порода. Прежде сила Запада никогда не заключалась в ваших уродливых белых телах, а только в ваших волшебных машинах. - В белом теле нет ничего уродливого. - Ты прав, Римо. Терпимость! Я должен терпимо относиться к жирным пожирателям мяса. Мертвенная бледность может казаться красотой тем, кто сам мертвенно-бледен. Вход в лабораторию доктора Файнберг охранялся. Охранники удовлетворились предъявленными им удостоверениями. - Мне здесь нравится,- сказал Чиун. В дальнем углу помещения сидел за столом брюнет лет сорока пяти, мрачно смотревший через очки прямо перед собой. Стоило Римо сделать попытку представиться, как мрачный принялся безжизненным тоном повторять то, что твердил уже десяткам людей. При этом он не смотрел на Римо. - Нет, вещества, с помощью которого можно было бы снова создать то, во что превратилась доктор Файнберг, не существует. Нет, мы не знаем, что за процесс стоит за ее превращением. Нет, у нас не проводится аналогичных экспериментов. Нет, я не являюсь и не являлся членом коммунистической партии, нацистской партии, ку-клукс-клана или любой иной группировки, руководствующейся человеконенавистническими идеями или планирующей свержение правительства Соединенных Штатов. Нет, я не знал, что это может произойти. Нет, мне неизвестно, где может находиться доктор Файнберг, я не знаком с ее близкими друзьями и не знаю, не была ли она сумасшедшей. - Хэлло,- сказал Римо. - О,- спохватился мрачный,- так вы не собираетесь меня допрашивать? - Собираюсь,- ответил Римо,- только я буду спрашивать о другом. - Да, собираемся,- подтвердил Чиун. - Чем вы занимались последние несколько дней?- задал Римо свой первый вопрос. - Отвечал на вопросы. - Где вы прячете свои волшебные дематериализаторы?- хитро спросил Чиун. - Минутку, папочка,- сказал Римо.- Дай мне сперва покончить с моими вопросами.- Повернувшись к мрачному брюнету в белом халате, он продолжал: - Ни один человек не интересовался ничем, кроме информации такого рода? Тот покачал головой. - А вы только и делали, что отвечали на вопросы? - В лаборатории - только это. Моя личная жизнь - мое дело. - Расскажите нам о ней,- попросил Римо. - Этого я делать не обязан. Римо дернул собеседника за ухо, и тот решил, что раз Римо так насущно необходим ответ, то он пойдет ему навстречу. Он служит лаборантом. Его подружка попросила кое-что ей принести. Сообщая это, лаборант пытался остановить полотенцем поток крови. - Ваша подружка - это Шийла Файнберг? - Вы смеетесь? Ниже подбородка Файнберг походила на кучу окаменевшего дерьма, выше - на полярную сопку. Она была так некрасива, что мне казалось, что она заряжена отрицательным электричеством. Лицо - как сморщенный чернослив. - А что вы делаете для своей подружки? - Все, чего она захочет. Она так неотразима, что могла бы заставить иезуита спалить священное писание. - Что именно вы ей дали? - Мы называем это изолятором. Это химический состав типа желатина, замедляющий изменение температуры в веществе, которое в него помещено. - Понятно. Римо чувствовал, что все это далеко не так безобидно, как звучит. - Теперь перейдем к серьезным делам,- вмешался Чиун.- Где вы прячете свои волшебные дематериализаторы? - Что?! - Такие чудесные устройства, которые раскручиваются и делают из одного вещества другое. Лаборант пожал плечами. Чиун заметил на столе пакет молока. В дело пошли длинные ногти: он открыл пакет, вылил молоко в пустую колбу и стал стремительно вращать в ней пальцем. Постепенно внизу колбы собралась вода, а вверху оказались густые сливки. - Вы делаете то же самое не руками, а с помощью волшебства,- объяснил Чиун лаборанту. - Господи, да вы ходячая центрифуга!- удивленно воскликнул тот. - Вот вы и произнесли это слово - "центрифуга"! Великая тайна центрифуги заключается в том, что вы включением кнопки делаете то же самое, что делает моя рука. У нас никак не возьмут в толк, как это у вас выходит. - Это вы делаете голыми руками то, что под силу только центрифуге! Невероятно! Как можно сепарировать материю руками? - Можно, и все тут. Это делают пальцы. А как это получается у центрифуги? - Согласно научным законам. - Гений Запада!- вскричал Чиун и стал наблюдать, как новый знакомый осуществляет аналогичный процесс с помощью своего волшебного устройства. Нет, они не раздают свои центрифуги - таков был ответ лаборанта на очередной вопрос. Чиун предложил обмен. - Что вы мне за нее дадите? - Возможно, кто-нибудь плетет козни, чтобы занять ваше место?- предположил коварный Чиун. - Это лаборанта-то? На мою зарплату можно жить только впроголодь. - Папочка,- зашептал Римо Чиуну в ухо,- ты забыл традицию Дома Синанджу не служить сразу двум господам? - Тсс. - Что это за ответ? - Тсс,- повторил Чиун. - Ты не можешь этого сделать. Чиун не сводил глаз с центрифуги. В нее можно залить любую одноцветную жидкость и получить две разноцветных. А то и три. В настоящее время - это было ясно любому, кто способен пораскинуть мозгами,- центрифуга простаивала без дела. Она никому не была нужна, в том числе и этому лаборанту. Он здесь всего лишь слуга, а слуги, как известно, с легкостью предают господ. И, главное - как Римо этого не понимает?- у слуги не могло оказаться влиятельных недругов, способных помешать верной службе Римо и Чиуна императору Смиту. Таким образом, они могли бы пресечь несправедливость, допущенную начальством по отношению к бедному слуге, и получить в благодарность центрифугу. Что на это возразишь? - Нельзя предавать традиции Синанджу,- сказал Римо. Зная, что Римо прав, и одобряя его верность Синанджу, превзошедшую в данный момент его, Чиуна, собственную верность, Чиун согласился выбросить центрифугу из головы. Но не из-за слов Римо. - Хорошо,- сказал Римо. - Я забуду про центрифугу, потому что ты все равно не понял бы, что я мог бы ее принять, оставшись при этом верным традиции. К этому ты еще не готов. Ты все еще юный Шива, юный Дестроер, юный полуночный тигр, котенок, многого не знающий. - Я знаю одно: мы не можем оказывать услуги этому типу, раз у нас есть другое начальство. - Ничего ты не знаешь,- ответил Чиун.- Но ты оказал мне помощь. Теперь в моем любовном романе будет рассказано о наставнике, который отдал все, что имел, своему ученику, а тот пожалел для него хлебной корки. - А вы, ребята, и вправду из министерства сельского хозяйства?- спросил лаборант.- Ведь это всего-навсего центрифуга, вы вполне могли бы купить такую же. - Я отсылаю все деньги домой, на прокорм голодающей деревни,- ответил Чиун. - Ваше дело,- сказал лаборант. - Вас совсем не печалят мои трудности?- удивился Чиун. - С меня хватает собственных. Чиуна так рассердило, что достойная личность, подобная ему, вынуждена страдать, не вызывая в других сострадания, что сказав: "Тогда получайте еще одну", он ткнул грубияна ниже пояса, отчего тот, заработав грыжу, покатился по полу. - Я считал, что он нам пригодится,- сказал Римо.- Теперь от него не будет никакого проку. Он угодит в больницу. А мы бы могли кое-чего от него добиться. Нужный человек! - Мне вовсе не кажется странным,- ответил Чиун,- что ты так печешься о своих нуждах, когда потребности другого остаются неудовлетворенными. Как это на тебя похоже! Лаборант поджал ноги и громко стонал, хватаясь за пах. На шум вбежали охранники. - Упал,- сказал им Римо. Видя, что человек на полу корчится от невыносимой боли, охранники подозрительно покосились на Римо и Чиуна. - Ушибся,- объяснил Чиун. - Он, он...- пролепетал лаборант, но не смог закончить фразы из-за боли и физической невозможности ткнуть пальцем в своего обидчика. Чиун, ставший жертвой бесчувственности этого человека, отвернулся. Никто на свете не заставил бы его проявить терпимость к подобному поведению. - Уже двое, папочка,- произнес Римо.- Хватит. - Должен ли я заключить из твоих слов, что охранник при входе не был непочтителен, а это порочное животное - бесчувственным? - Эй, вы! Что произошло?- спросил охранник. Дабы не вовлекать в беседу охранников, Римо заговорил на своем корявом корейском. Он сказал Чиуну, что последняя ниточка, связывающая женщину, поиском которой они заняты, и эту лабораторию, еще не оборвана. Чиун потребовал объяснений. Римо объяснил, что девушки, даже подружки лаборантов, не имеют обыкновения клянчить научные материалы, а лаборанты - раздавать их направо и налево. Это просто смешно! - Вовсе не так смешно,- отозвался Чиун, не сводя глаз с центрифуги. - Можешь поверить мне на слово: именно смешно,- закончил Римо по-корейски. - О чем вы там болтаете?- вмешался охранник. - О центрифугах,- ответил ему Римо. - Я вам не верю,- сказал охранник.- Покажите-ка еще разок ваши удостоверения. На сей раз документы подверглись внимательному изучению. - Да они десятилетней давности!- присвистнул охранник. - Тогда взгляните на мой университетский пропуск, беспрекословно принимаемый где угодно во всем мире. С этими словами Римо левой рукой выхватил у него оба удостоверения, а двумя пальцами правой руки ткнул охранника в голову над левым ухом. Охранник погрузился в младенческий сон. Второй охранник сказал, что у него предъявленное удостоверение не вызывает вопросов. Превосходное удостоверение, лучше он не видел никогда в жизни. Неудивительно, что его принимают во всем мире. Не желают ли джентльмены прихватить чего-нибудь из лаборатории? - Раз вы сами предлагаете...- сказал Чиун. В вечерних теленовостях "Хромосомная каннибалка", как теперь именовали Шийлу Файнберг, выступала героиней дня. По словам диктора, полиция предполагала, что заодно с Каннибалкой теперь действовали двое сообщников. "Худощавый белый и пожилой азиат, предъявившие фальшивые удостоверения, почти не отличающиеся, по уверениям полиции, от подлинных, обманули бдительность охраны и похитили важный научный прибор из лаборатории свихнувшейся на хромосомах доктора Шийлы Файнберг. Полиция не комментировала, чем угрожает Большому Бостону это пополнение арсенала безумной ученой, однако жителей призывают не появляться на улицах после наступления темноты, не выходить из дому в одиночестве и сообщать полиции о необычном поведении встречных по следующим телефонным номерам..." Римо выключил телевизор. Чиун улыбался. - Знаешь,- сказал он,- если положить в этот прибор клубничное варенье, то косточки окажутся сверху, сахар посередине, мякоть внизу. Римо жестом предложил ему умолкнуть. Звук вращающейся центрифуги уже привлек внимание медсестры, которой пришлось сказать, что это стонет от страшной боли больной, после чего она потеряла к происходящему всякий интерес и удалилась. Они находились в палате по соседству с палатой лаборанта. Сейчас он отходил После операции грыжи. У его дверей не было полиции. Римо решил посмотреть, не навестят ли его посетители. В коридоре раздались шаги, настолько легкие, что Римо еле их расслышал. Он выглянул и увидел женщину в дорогом белом платье, выглядевшую чрезвычайно ухоженно, словно она только что позировала для журнальной рекламы магазина готового платья, предназначенной для откормленных, не в пример ей, домохозяек. Однако два обстоятельства вызвали у него настороженность. У женщины был непомерно крупный бюст и слишком уж золотистые волосы. Римо приложил ухо к стене и подслушал ее разговор с лаборантом. - Я ничего не нашла, дорогой. Куда ты его задевал? На внутреннем складе? Почему там? Да, конечно, люблю! А теперь мне пора бежать. Пока! Она собралась уходить. Римо услышал, как она идет по коридору - поразительно тихо для женщины на высоких каблуках. Обычно такие каблучки издают барабанную дробь. Римо выскочил из палаты и увидел ее в конце коридора. Она дожидалась лифта. Римо пристроился рядом. - Приятный вечер,- молвил он. Ответом ему была холодная улыбка. Тогда он прибег к своему неотразимому приему. Лицо его приняло выражение спокойной мужественности, от которой у женщин чаще всего слабели коленки. Улыбнувшись самой сексуальной из своего набора улыбок, он принял вальяжную позу. - Слишком хорошая ночь, чтобы провести ее в больнице. Она ничего не ответила. Он вошел следом за ней в лифт. - Как вас зовут? - А что? Вы боитесь проехать четыре этажа в обществе незнакомки? - Я надеялся, что вы перестанете быть незнакомкой,- сказал Римо. - Вот как? - Да, так. - Очень мило,- произнесла грудастая блондинка. Бостонская улица обдала их жаром. От автомобильных выхлопов перехватывало дыхание, тротуар больше походил на тропу через незнакомый горный перевал. Рев машин напомнил Римо, что массачусетские водители слывут самыми дрянными во всей стране, а полицейские штата спускают курок без малейшей надобности. Женщина направилась к своей машине на стоянке. Это был темный фургон. Римо зашагал за ней следом, нагнал и ласково взял за руку. Она ощерилась. - Слушай, красотка, остынь. Мы можем дружить, а можем и нет. - Я выбираю второе,- отрезала женщина. Она села в машину. Римо сел с ней рядом. - Как это у вас вышло? Дверца была заперта. - Я фокусник,- ответил Римо. - Тогда испаритесь. - Ладно, леди, у меня к вам дело. По-моему, с вашей помощью я смогу выйти на сумасшедшую людоедку, которая терроризирует Бостон. - Каким образом?- спросила она тихим голосом, сразу лишившимся недавних самоуверенных ноток. - Я же сказал, что я фокусник. Хотя необязательно быть фокусником, чтобы понять, кому может понадобиться эта дрянь из лаборатории. - Изолирующий гель,- подсказала она. - Ага. - А ты симпатичный! - Знаю,- ответил Римо.- А все тренировка. Женщины сразу это чувствуют. Но должен признаться, стоит таким стать, как сразу перестаешь этим гордиться. Вот что печально! Только когда тебе чего-то недостает, ты делаешь из этого проблему. Так что попробуй забыть о том, какой я хорошенький, и вернуться к гелю. - Кто-нибудь еще знает обо мне и об изолирующем геле? - Почему ты спрашиваешь? - Потому,- ответила она и ласково положила ладонь ему на грудь, чутьчуть зацепив ногтями его тонко настроенное тело. Римо покосился на ее руки и сразу увидел то, что хотел увидеть. - Давно ты изменила внешность?- спросил он. - Что?! - Твое лицо не подходит к рукам. Твоим рукам тридцать с лишним лет, лицу - двадцать два, от силы двадцать три года. Давно? И где доктор Файнберг? Мы можем поладить, а можем и не поладить. - Доктор Файнберг? Да вот она! Только тут Римо понял, что угодил в заурядную ловушку, от которой Чиун не уставал его предостерегать с самого начала тренировки. Глаза не видят, уши не слышат, нос не чует! Так звучало предостережение, а означало оно, что большинство людей не видят, не слышат, не чувствуют, а просто припоминают аналогии, и то лениво. Увидев что-нибудь, они не воспринимают увиденное как таковое, а относятся к нему как к частному от общего. Примером служила сосиска "хот дог". Свой первый "хот дог" ребенок нюхает, ощупывает, изучает. Впоследствии он впивается в него зубами без всяких сомнений. Пусть так поступают взрослые и дети, пусть "хот доги" не представляют опасности, но для стажера Синанджу, чья выживаемость должна превосходить выживаемость любого другого человека на свете, это никуда не годилось. Сейчас Римо ощущал свою оплошность грудной клеткой: ногти женщины раздирали его плоть, подбираясь к костям. Он принял это создание за молодую грудастую блондинку, посвящавшую прическе больше времени, чем утренней гимнастике. В этом-то и состояла его ошибка. Римо завопил от боли: рука блондинки полоснула его по щеке, раздирая ее в кровь. Его ошибка усугубилась тем, что он поддался панике. Прекрасный цветок обернулся смертельно жалящей крапивой. Сейчас, оказавшись безоружным перед лицом смерти, Римо разом забыл все, чему его учили. От страха он попытался влепить ей обыкновенную затрещину, которая даже не достигла цели. Шипящее чудовище терзало его живот. Он чувствовал себя беспомощной мухой, угодившей в работающий миксер. Паника действовала неотвратимо. Боль была давно изведанным, старым ощущением. Такой ее сделали годы подготовки. Он постигал разные степени страдания в спортивных залах, на кораблях, в полях. Только тогда, когда его тело отказалось воспринимать боль, он наконец поймал ритм вселенной. И стал человеком, доведенным до крайности. Человек этот, родившийся в Америке, но впитавший мощь тысячелетий, пропитанный могуществом, накопленным до его рождения, преобразился теперь в первобытное существо. Обретя силу, с разодранным горлом и животом, видя собственную смерть, Римо, приемный сын Чиуна, Мастера Синанджу, повел бой за все человечество. Боль была нестерпимой. Ужас неописуемым. Но отступление прекратилось. Римо поймал окровавленную руку, метившую со зверской неукротимостью ему в голову. Этот удар был бы смертельным. Однако золотоволосая женщина подчинялась инстинкту, Римо же сражался как человек. Сначала он мысленно заставил себя перехватить копи, грозящие разорвать ему лицо. Его левая рука сгребла ее растопыренные пальцы и не позволила им довершить страшную работу. Это произошло так быстро, что человеческий глаз не мог бы за этим уследить. Занесенная рука бессильно повисла. Римо нанес второй удар. Его пальцы вонзились в ее безумные глаза, носок ноги воткнулся ей в солнечное сплетение. Теперь - по ребрам, так, чтобы они пронзили сердце. На запачканное кровью сиденье хлынули новые потоки крови. Машина закачалась, на горячий, липкий асфальт посыпались осколки стекла. Кровь забрызгала лобовое стекло изнутри, как клубничная мякоть в миксере. Существо, именовавшееся доктором Шийлой Файнберг, рычало, шипело, выло; потом, не сумев вынести боль, которую вынес человек, оно вывалилось из кабины. Римо лишился чувств. "Кажется, я буду жить,- была его последняя мысль.- Но какая безумная боль!.."

ГЛАВА ПЯТАЯ

С раннего детства, с трех с половиной лет, Харолд В. Смит отличался организованностью. Последний раз в жизни он проявил неаккуратность во втором классе школы графства Джилфорд, да и то по чужой вине: кто-то пролил на его тетрадку чернила. В те времена еще пользовались чернильницами. Харолд не стал доносить на одноклассника. Харолд не был ябедой. Не был он и спорщиком, хотя учителя отмечали в нем некоторое упрямство, когда он бывал убежден в своей правоте. Он не боялся ни хулиганов, ни директора школы, которого неизменно величал "сэр". "Да, сэр, по-моему, вы не правы, сэр". Это было сказано при переполненном классе, половина которого хихикала, предвкушая, что сейчас Харолда как следует взгреют. Возможно, директор проникся уважением к отважной прямоте мальчика. Смит на всю жизнь запомнил, как директор сказал при всех, включая Бетси Огден: "Да, Харолд, вероятно, ты прав. Думаю, все мы можем извлечь урок из того, что ты продемонстрировал нам сегодня,- из твоего умения отстаивать свою правоту". Позднее психологи назвали бы слова директора поощрением. Но для мальчугана Смита это было как медаль, которую он собирался гордо носить всю жизнь. И когда стране понадобился человек несгибаемой отваги и прямоты, с невероятными организационными способностями, чтобы возглавить такую потенциально опасную организацию, как КЮРЕ, выбор пал на бывшего ученика школы графства Джилфорд. "Крышей" для огромного банка компьютерной информации служил санаторий Фолкрофт в городке Рай, штат Нью-Йорк. Смит был настолько организованным человеком, что дела санатория отнимали у него в день всего четверть часа, а на основное дело оставалось по четырнадцать часов в день. Он работал шесть дней в неделю; если Рождество и День независимости выпадали на будние дни, он работал и по половине праздничного дня. В первые годы работы он питал пристрастие к гольфу. Но потом его покинула сноровка. Отличный удар, который он приобрел, когда ему было двадцать с небольшим лет, отошел в область воспоминаний. Чем хуже он играл, тем меньше ему хотелось играть. К тому же на игру оставалось все меньше времени. Воспоминания о зеленых лужайках нахлынули на доктора Харолда В. Смита, сидевшего в своем кабинете с видом на залив Лонг-Айленд. Снаружи окна кабинета были зеркальными. Слева от него стоял терминал - единственный, на который поступала напрямую вся информация с компьютеров КЮРЕ, справа - телефон, связывавший его всего с одним человеком. Второй телефонный аппарат этой линии был установлен в Белом Доме. Смит дожидался звонка. Сегодня ему потребуется вся его отвага и прямота. Если не больше. Он лениво поглядывал на дисплей с данными о курсе Чикагской зерновой биржи. Очередной клан миллионеров в очередной раз пытался скупить всю сою и загнать рынок в угол. Операция казалась этим людям очень легкой, сулила огромные барыши и возможность для контроля над важнейшим сельскохозяйственным сырьем и для взвинчивания цен. Однако при кажущейся легкости подобные операции никогда не увенчивались успехом. А успехом они не увенчивались потому, что этому между делом мешала КЮРЕ. Вот и сейчас компьютер прикажет агенту организовать в Нью-Йорке утечку информации о попытке "корнера" на рынке сои. Другие спекулянты мигом взвинтят цены. Иногда кланам напоминали, что несколько лет назад их фирмы занимались незаконной деятельностью; пускай сами они не были ни в чем замешаны, сам факт судебного расследования причинял достаточно неприятностей. Неприятности чаще всего исходили от прокурора округа. Ни биржевой агент, организовавший утечку информации, ни окружной прокурор, угрожавший повесткой, не догадывались, на кого они работают. Об этом знали только трое людей. Один сидел сейчас у телефонного аппарата. Другой смотрел в несимпатичное лицо смерти. Третий, завершив трудный день в Белом Доме, вынул красный телефон из ящика шкафа в спальне. На столе у Смита зазвонил телефон. - Слушаю, сэр,- сказал Смит. - Что происходит в Бостоне? Голос принадлежал южанину, но был лишен тепла. Президент говорил вкрадчиво, но в голосе звенела сталь. - Этим занимается наш человек. - То есть? - Повторяю, этим занимается наш специальный агент. Он будет действовать более эффективно, чем команда, которую вы хотели туда направить. - Я жалею, что полагался раньше на небольшие команды. Жалею, что экономил людей и доверялся службам, которые только делали вид, что занимаются делом. Жалею, что не позволял главам моих служб планировать операции самостоятельно. - Вы хотите, чтобы я его отозвал?- спросил Смит. - Нет. Какие у вас сведения? - Никаких. - Разве сегодня у вас не должно было быть выхода на связь?- спросил президент. - Должен был. - Тогда почему он не состоялся? - Не знаю,- признался Смит. - Вы хотите сказать, что с ним что-то случилось? Что ваш чародей потерпел фиаско? Смит, мне нет нужды напоминать вам, что это - экстренная ситуация общенационального масштаба. Пока она локализована в Бостоне, но если станет распространяться, то под угрозой окажется не только наша страна, но и весь мир. - Я сознаю глубину угрозы. Вполне вероятно, что с нашим специальным агентом не случилось ничего особенного. - Тогда в чем дело? - Иногда ему не удается правильно прочесть код. Иногда он забывает позвонить. Чаще всего он просто ленится это сделать. - В экстренной ситуации общенационального масштаба?! - Да. - И такой человек в одиночку спасет род людской от уничтожения? - Да. - А азиат? - Он не доверяет телефонам,- сказал Смит. - И подобная парочка годится, по-вашему, для такого задания? Вы это мне пытаетесь внушить, Смит? - Нет, сэр, я не говорю, что они годятся. - Тогда что вы вообще несете? - Я говорю вам, господин президент, что моя организация приняла на себя защиту человеческой расы. Задача заключается в том, чтобы спасти наш вид, вот и все. И я говорю вам, что взял это на себя, поскольку в моем распоряжении находятся двое, которые могут более надежно, чем кто-либо за всю историю существования человека как вида, защитить этот вид от другого, пусть другой вид окажется даже сильнее и хитроумнее нас. Лучше, чем эти двое моих людей, просто никого нет, сэр. Я проявил бы нерадивость, если бы не послал на задание их. - А они ничего не докладывают... - Сэр, они - не генералы, получившие звание от президента или конгресса. Не может быть закона, предписывающего производство в Мастера Синанджу. Пусть народ бегает по улицам, провозглашая кого-то Мастером Синанджу,- от этого человек не сделается им, как не сможет преодолеть земного притяжения. Мастер Синанджу - тончайший инструмент убийства, когда-либо созданный человечеством. И создается этот инструмент только другим Мастером Синанджу. Самый лучший исполнитель, о котором вам доведется услышать или прочесть когда-либо, будет только бледной имитацией этих двоих. Нет, сэр, доклада от них не поступало,- заключил Смит. - Из ваших слов я делаю вывод, что они даже не позаботились взглянуть на дом родителей - по-моему, это самое естественное место, где могла укрыться доктор Файнберг. - Господин президент, эта женщина, вернее, особь женского пола, находится не в большей связи со своими родителями, чем вы или я - с бабуинами или какими-нибудь еще зверями. Эта женщина - особь нового вида. - Доктор Смит, сдается мне, что вы не справились с ситуацией. Исходя из условий деятельности вашей организации, я предполагаю снять вас с должности,- сказал президент. В голосе Смита зазвучал леденящий металл. - Простите, сэр. Если бы мы работали исключительно на благо своей страны, я бы немедленно подчинился приказу президента. Но сейчас дело обстоит иначе. Вы не можете нас распустить, потому что мы работаем в равной степени и на пастуха, сидящего в палатке из шкур яка в монгольской пустыне Гоби, и на американский народ. - А что, если я применю против вас силу? - Сэр, несколько тысяч десантников с десятью годами подготовки за плечами вряд ли смогут тягаться с тысячами лет совершенствования Мастеров Синанджу. Подумайте, господин президент, это было бы огромной глупостью. Они могли бы спрятать меня у вас под носом в Белом Доме! Думаю, вы понимаете это так же хорошо, как и я. - Да, понимаю,- медленно проговорил президент.- Однажды я видел их в деле. Ладно, сейчас мне не остается ничего другого, кроме как повесить трубку. Вы отключаетесь, поскольку я больше не стану вам звонить. И напоследок, Смит... - Слушаю, сэр. - Удачи вам! Да поможет вам Господь! - Спасибо, господин президент. Харолд Смит стал ждать другого звонка. Он прождал весь день, и только когда на часть океанской акватории, известную как залив Лонг-Айленд, опустилась тьма, а стрелки на часах показали 21.01, он смирился с мыслью, что день прошел без звонка Римо. У него не было дурных предчувствий относительно судьбы этих двоих, потому что предчувствия у Харолда В. Смита никогда не перевешивали надежду. Лица, наделившие его властью, знали, что его сила заключается в способности мыслить рационально. Однако сейчас он не мог отогнать воспоминаний о том Римо, каким тот впервые явился в Фолкрофт. Каким молодым он тогда казался! Открытое, наивное лицо, чуть припухлое, как почти всегда бывает в молодости. "Прекрати!- приказал себе Смит.- Он жив, у тебя нет доказательств его смерти". Смит напомнил себе, что Римо вырос во что-то большее, чем карающая десница, что он настолько отличается в лучшую сторону от среднего человека, что чувство, вызываемое им, не должно отличаться от чувства, испытываемого к самому быстрому из самолетов или к самым точным из часов. На воде замигали огоньки. В кромешной темноте шли корабли. Смит спохватился, что до сих пор не включил у себя в кабинете свет. Он еще немного понаблюдал за огоньками на воде, а потом ушел домой. "Прощай, Римо",- тихо проговорил он про себя. Его охватило непонятное тревожное предчувствие. В Бостоне заместитель директора местного отделения Федерального бюро расследований получил приказ еще больше сократить участие ФБР в расследовании по делу "Хромосомной каннибалки". Он со злостью швырнул копии входящих и исходящих в мусорную корзину. В Вашингтон ушла его телеграмма о том, что делом и так занимается недопустимо мало агентов, вследствие чего нет уверенности, что они вообще разберутся, с чем имеют дело, а если и разберутся, то все равно не сумеют толком за него взяться. Ответ гласил, что ему надлежит действовать в соответствии с традициями Бюро и руководствуясь распоряжениями Вашингтона. На нормальном языке, не пользующемся почетом в ФБР, это означало: "Утри нос и предоставь эту головоломку местной полиции. Мы убираем свои задницы из-под удара, и тебе следует поступить так же". Это был вьетнамский подход, воцарившийся дома: гам тоже добросовестное исполнение обязанностей значило гораздо меньше, чем забота о собственной безопасности и благополучии. Это было нетрудно понять, раз сотрудникам угрожала опасность предстать перед судом за то, что их методы, по мнению некоторых крючкотворов-законников, не отвечают требованиям закона. Достаточно нескольких процессов - и сотрудники начинают защищать не общество, а самих себя. Если за ревностную службу тебе угрожает суд, то ты станешь служить так, чтобы всем угодить. Это уже произошло с местной полицией. Были приняты широко разрекламированные меры по усиленному соблюдению законности в работе полиции и повышению ее ответственности перед гражданами. В итоге нескольких разбирательств хватило, чтобы полиция озаботилась защитой себя самой, а на улицах воцарились преступники. Сперва американское общество проиграло таким образом войну, потом сражение на улицах собственных городов, а теперь, надевая узду на ФБР, ускоренно приближалось к расставанию с национальной безопасностью. Великие катастрофы, которые выпадали на долю Америки, всегда начинались не как катастрофы, а как стремление к совершенству. Джеймс Галлахан, заместитель директора бостонского отделения ФБР, дал себе этим поздним теплым вечером зарок, что не позволит начальству подставить его. Пусть попробуют зарыть голову в песок, когда всем станет известно, что местному отделению не дают действовать, несмотря на угрозу городу со стороны "хромосомной убийцы"! Джеймсу Галлахану было сорок восемь лет, и он умел защищаться. Сперва он навел порядок у себя в кабинете. Затем поручил четырем подчиненным сочинить доклад о наиболее эффективном способе борьбы с опасностью, учитывая сокращение сил. - Конечно, вы понимаете, какой это деликатный вопрос, поэтому я ожидаю, что вы выполните задание с традиционным для Бюро блеском. Один из подчиненных хихикнул. Галлахан не обратил на это внимания. Он выставил защитный экран. Когда все просочится в прессу, вместе с ним вину разделят еще четверо. Пусть его сошлют в отделение ФБР в Анкоридже на Аляске, у него все равно останется пенсия, приличный доход и всевозможные льготы. Маленькое победоносное восстание не доставило Галлахану большой радости. Он помнил времена, когда гордился своей работой, по сравнению с которой даже забота о собственной жизни отступала на задний план. Это было ярмо, но в этом ярме он ходил счастливым. Он помнил радость, которую приносило успешно завершенное дело. Радость от поимки преступника, которого было по-настоящему нелегко поймать. Тогда он на равных тягался с величайшей системой шпионажа, когда-либо известной миру,- русским КГБ. Вот когда ФБР что-то да значило! Работать приходилось по шестьдесят часов в неделю, зачастую без выходных. Платили тогда меньше, чем сейчас, когда вступили в силу новые правила. Теперь до пенсии осталось меньше времени, но какими долгими казались недели, когда считаешь, сколько еще тянуть лямку! Он перестал защищать страну и перешел к защите самого себя. Пусть страна провалится! Что он хотел бы сказать Америке? "Перестань обижать тех, кто хочет тебе помочь! Неужели ты не знаешь, кто твои истинные друзья? Что хорошего ты ждешь от грабителя банков? Или от террориста?" Однако именно эту публику с таким жаром защищали многие в Вашингтоне. Создавалось впечатление, что надо просто-напросто оглоушить чем-нибудь старушку, чтобы все развесили уши, слушая твои жалобы на единственную в мире страну, которая дала так много и так многим, требуя взамен отнюдь не невозможного: всего-то работать ради ее блага. Единственную страну! Вечером Джеймс Галлахан покинул свой кабинет. Однажды он уже дал клятву, но то было давно, когда клятвы еще что-то значили. Сейчас он понимал, что только тогда и был счастлив. Репортерша из бостонской "Таймс" задерживалась. Галлахан выпил пива и стаканчик виски. Сейчас он предпочитал скотч со льдом, однако все еще не забыл любимого напитка своего отца и хмельную атмосферу в обшитом деревом баре в южной части Бостона. Когда он поступил в католический университет Нотр-Дам, отец угостил его в этом баре пивом, после чего каждый посетитель стал по очереди угощать всю компанию. Он захмелел, все вокруг смеялись. Потом был выпуск. Как рыдал отец при одной мысли, что его сын, Джеймс Галлахан, сын человека, всю жизнь подбиравшего мусор за другими, стал "выпускником университета Нотр-Дам, Соединенные Штаты Америки! Слава тебе, сынок!" Кто-то у стойки обмолвился, что американские университеты хуже дублинских. То есть и в подметки им не годятся! Разумеется, такие слова, сказанные в ирландском баре в Америке, не могли не вызвать потасовки. А потом он выучился на юриста в Бостонском колледже. Это достижение было опять встречено выпивкой. На ней Джеймс Галлахан признался: "Отец, я не буду заниматься юриспруденцией. Я собираюсь стать агентом ФБР". "Полицейским?" Отец был в шоке. "Твоя мать перевернется в могиле, сынок! Мы ложились костьми, чтобы сделать из тебя человека. Полицейским ты бы мог стать сразу после школы! Для этого не нужно столько учиться. Пошли бы прямиком к олдермену Фицпатрику. Это не стоило бы ни цента. Не то, что для итальяшек - им приходится за это расплачиваться". У Галлахана-младшего это вызвало смех. Он попытался объяснить отцу, что такое ФБР, однако старый Галлахан был не из тех, кому можно что-то объяснить. Старый Галлахан сам все объяснял. И объяснения его были нехитрыми. Мать - мир ее праху - и отец для того и вкалывали, для того и проливали пот, чтобы сделать своего сына человеком. Что ж, ничего не поделаешь. Человек отчитывается за то, как он поступает со своей жизнью, только перед Всевышним. Поэтому старый Галлахан изъявил готовность смириться с любой участью, предначертанной Божьей волей для его сына. И пускай об этом знает весь салун! Если молодой Джимми хочет быть полицейским, то быть ему, черт возьми, лучшим полицейским-законником за все времена! Конечно, по дороге домой сын услыхал еще кое-что. "Знаешь, Джимми, это все равно, что готовить сына на священника, послать его в лучшую римскую семинарию, а он потом возвращается домой и идет работать в обувную лавку. Не то, чтобы у торговли обувью не было своих достоинств; только зачем трудиться, получать серьезное образование, раз собираешься стать каким-то государственным служащим, как отец?" "Папа,- ответил Джим Галлахан,- ты не должен говорить о себе как о "каком-то государственном служащем". И ты увидишь: работать в ФБР - это не просто так. Думаю, это поважнее, чем адвокатура". Отец уснул. Джим Галлахан затащил его в дом, уже больного раком, который со временем убьет его; уже тогда отец был легче, чем прежде; только тогда никто ничего не знал о будущем. Прошел год, и отец узнал, что за штука ФБР, потому что теперь не отказывался слушать. С немалой гордостью он втолковывал любому, кого ему удавалось припереть к стенке, что его сын работает в Федеральном бюро расследований, самом лучшем в целом мире. "Для того, чтобы туда попасть, надо быть или юристом, или бухгалтером". Потом он угодил в больницу на операцию желудка. Хирурги нашли опухоли и снова его зашили. Минуло три месяца - и он угас. Отпевали его в той же церкви, где венчали, где крестился и проходил конфирмацию Джим, куца он столько раз заходил, чтобы просить у Бога защиты и благословения. На поминках в доме, которому предстояло перейти к сестре Мэри Эллен, обладательнице самой многочисленной семьи, один из отцовских друзей сказал: "Больше всего он гордился тобой, Джим. Только и говорил, что о тебе и о ФБР. У него получалось, что там сидят одни ангелы небесные". Эта реплика вызвала у Джима Галлахана слезы. Он не стал ничего объяснять, а просто извинился, убежал в родительскую спальню, бросился на кровать, на которую они уже никогда не лягут, ту самую кровать, на которой был зачат, зарылся головой в одеяло и разревелся со смесью боли и радости, единственное название которой - гордость. Но то было много лет тому назад. Тогда работой в Бюро гордились. Как давно это было! Тогда жизнь и самые злые ее тяготы принимались легко... А теперь просто показаться с утра в бостонском отделении было второй за день тягчайшей обязанностью. Первой было заставить себя встать поутру. Галлахан заказал двойной виски. К черту пиво! Он взглянул на часы. Как опаздывает эта репортерша из "Таймс"! Бармен подал ему стакан, и Галлахан уже поднял его, когда на его руку легла чужая рука. Это была Пам Весткотт, похудевшая после их последней встречи фунтов на двадцать. Подкралась она к нему не иначе, как тайком, потому что обычно Пам Весткотт оповещала о своем приближении весь квартал, топая здоровенными, как телеграфные столбы, ножищами. - Привет, Пам,- сказал Галлахан.- Ты похудела и помолодела сразу на двадцать лет. Отлично выглядишь! - Морщины вокруг глаз диетой не вытравишь,-Джим. - Сухой мартини со льдом,- распорядился Галлахан, имея в виду газетчицу. Пам Весткотт предпочитала всему остальному мартини и картофельные чипсы. Обед без четырех порций выпивки был для нее не обед. Галлахан слышал от многих, что Пат Весткотт - алкоголичка, но так много ест, что избыточный вес прикончит ее скорее, чем спиртное уничтожит ее печень. В сорок лет она выглядела на все пятьдесят. Однако сегодня вечером ей можно было дать не больше тридцати. Двигалась она с нарочитой медлительностью, явно обретя уверенность в себе. Вокруг глаз у нее не было ни одной морщинки. - Мне ничего не надо, Джим, благодарю. - Бери мартини,- сказал Галлахан.- Как насчет пары пакетиков картофельных чипсов? - Нет, спасибо. - Ну, ты и впрямь на диете! - Типа того. Высокобелковой. - О'кей, тогда как насчет гамбургера? Пам Весткотт поманила бармена. - Четыре штуки. Непрожаренные. И побольше соку. - Леди имеет в ввиду кровь? - Да, и побольше. Галлахан снова поднял стакан. Однако ее хватка стала еще сильнее. - Брось,- сказала она.- Не пей. - Ты что, завязала, Пам? - Я теперь вообще другой человек. Не пей. - А мне хочется! Мне это просто необходимо. Хочу - и выпью,- уперся Галлахан. - Ну и дурак. - Слушай, тебе нужна обещанная история? Да или нет? - Да, но не только. - О'кей,- сказал Галлахан.- Вот мои условия: я тебе все выкладываю. А ты отдаешь историю какому-нибудь коллеге, чтобы после опубликования у меня не было неприятностей: с этим-то репортером я не говорил! Только на таких условиях. - А у меня для тебя есть кое-что получше, Джимми. - Только если это не противоречит моему намерению выпить. - Как раз противоречит,- сказала Пам Весткотт. - Ты что, баптисткой заделалась? - Галлахан, ты знаешь, что я хороший репортер. Забудь о моей смазливой внешности. Галлахану стоило труда не улыбнуться. Пам Весткотт никак нельзя было назвать смазливой. Во всяком случае, до самого последнего времени. - Я хочу тебе кое-что показать. Приходи сегодня вечером ко мне домой. Только освободи организм от спиртного. Я преподнесу тебе кое-что такое, за что ты будешь меня вечно благодарить. - Пам, я женат. - Боже! Брось, Джим. - У меня депрессия. Мне нужно выпить, Пам. - Повремени четыре часа. - Я устал, Пам. У меня нет четырех часов. - Сколько ты уже успел выпить? - Две порции виски. И одну пива, - Ладно, два с половиной часа. И ты получишь величайшее дело за всю жизнь. Ты уйдешь на пенсию с такими льготами, каких никогда не заработаешь, вручая повестки. Ему отчаянно хотелось выпить, но он сказал себе: раз репортерше так хочется, чтобы он не пил, и раз она так много обещает, то почему бы не послушаться? Бармен грохнул о прилавок тарелкой с четырьмя гамбургерами. На звук повернулось несколько голов. Бармен вылил на гамбургеры целую пластмассовую бутылочку красной телячьей крови. Число любопытных увеличилось. Пам Весткотт с улыбкой оглядела бледные физиономии пьянчуг и осторожно подняла тарелку, стараясь не пролить кровь. Потом репортер бостонской "Таймс" наклонила тарелку, выпила кровь и несколькими богатырскими укусами расправилась с гамбургерами, после чего дочиста вылизала тарелку. Пьяный в конце стойки спросил, не желает ли она повторить эту же процедуру с тем мясцом, которое он имеет ей предложить. Раздались смешки те самые смешки, которые издают люди, которые чего-то не понимают, но не готовы в этом сознаться. Кроме того, над шутками на половую тему положено смеяться, иначе мужчину сочтут женоподобным. Пам Весткотт жила неподалеку от Бикон-Хилл. Она предупредила Галлахана, что не сможет поделиться с ним своим открытием, пока из него не выветрится алкоголь. Не даст ли она ему чего-нибудь пожевать? Скажем, картофельных чипсов. Однако у нее в доме ничего съестного не оказалось. - Чтобы у тебя - и не было картофельных чипсов? - Они мне больше не нравятся. - Не могу в это поверить. - Придется поверить, Галлахан. Я покажу тебе кое-что посущественнее картофельных чипсов. - Тебе что, неинтересно узнать про хромосомные убийства? Я приготовил для тебя лакомые сведения. Мы отдаем город на растерзание людоеду. Приказ сматывать удочки пришел сегодня, когда в двух противоположных концах города погибли еще двое. Причем почти в одно и то же время. Эта тварь перемещается с невероятной скоростью. - Ты все увидишь,- сказала Пам. Когда истекли оговоренные два с половиной часа, она предложила ему какое-то питье. Галлахану захотелось узнать, чем его угощают. - Витамин,- сказала она. - Я этого не пью,- сказал он. Бурый напиток был похож на протухший желатин. Она подала его в старом сосуде для взбивания коктейлей, в каких продают густой соус с мелкими креветками. Этими сосудами, судя по их виду, неоднократно пользовались как стаканами. Она достала его из ящика из нержавеющей стали, укрепленного на стене в кухне. - Я не стану пить эту дрянь даже под дулом револьвера,- сказал Галлахан. - На другое я и не надеялась. - Умница. Эта бурда выглядит подозрительнее, чем цианистый калий. Пам Весткотт улыбнулась и повалила Галлахана на кровать. Изнасилование, подумал он. Конечно, это невозможно, учитывая его отношение к Пам Весткотт. Женщина не имеет шансов изнасиловать мужчину, не пришедшего в возбуждение. Особенно верно это было в отношении Джима Галлахана, не приходившего в сильное возбуждение с тех самых пор, когда он увидел счет за лечение своего младшего ребенка. Он оттолкнул ее - несильно, просто чтобы отвязалась. Однако она даже не пошевельнулась. Он поднажал. Мисс Весткотт держала его одной рукой. Погоди, подумал он, я, конечно, вот-вот разменяю шестой десяток и пребываю далеко не в лучшей форме, но уж репортера из бостонской "Таймс" оттолкнуть могу. Особенно когда она держит меня одной рукой, сжимая во второй стакан. В следующее мгновение свободная рука репортерши схватила его за нос. У него перехватило дыхание. Женщина справлялась с ним играючи. Он попытался двинуть ее как следует, но не смог пошевелить даже пальцем. Тогда он врезал ей коленом промеж ног. Это была борьба не на жизнь, а на смерть. Удар попал в цель, но она только застонала и не ослабила хватку. Джим Галлахан разинул рот, испугавшись, что задохнется, и ему в глотку палилась коричневая гадость. Вкусом она походила на отвратительную тухлятину. Его затошнило, но рот был зажат, и ему пришлось проглотить рвоту. Его голова тряслась, словно болталась на веревке. Веревка становилась все длиннее, а голова дергалась все отчаяннее. Он оказался в кромешной темноте. Раздался отцовский голос, умолявший его остаться, потом к нему присоединился голос матери. Через некоторое время он очнулся от нестерпимой рези в глазах. Кто-то светил ему прямо в лицо. - Выключите свет,- пробормотал он. Он чувствовал жажду и сильный голод. В желудке было пусто. Рядом с ним сидела мурлычущая Пам Весткотт. Он обнюхал ее. Ее запах вернул ему уверенность. Зато его собственная одежда пахла отвратительно. Это был странный запах, от которого голод делался нестерпимым. - У тебя найдется перекусить?- спросил он. - Как насчет мартини? Галлахан вздрогнул. Потом он потянулся и зевнул. Пам Весткотт лизнула его в лицо. - У меня есть кое-что, что тебе понравится. Я на минутку, котенок. Галлахан упруго сел. Да, он испытывал голод. Но при этом чувствовал себя полным жизненных сил, как никогда. До него дошло, что с того дня, когда он поступил на работу в ФБР, он ни на минуту не забывал о Бюро. Сейчас же с ним происходило небывалое: ему было совершенно наплевать на ФБР и чувствовал он себя при этом изумительно. Его не волновало, вернется ли он в ФБР. Карабканье по служебной лестнице мигом утратило смысл. Смысл был в еде. В безопасности. В спаривании, если только он учует соответствующий запах. Скоро до него донесся восхитительный аромат, и он узнал угощение, еще не видя его: лакомые внутренности ягненка с кровью. Он сожрал угощение и облизал руки. Насытившись, он заметил улыбку Пам Весткотт. Его ноздри уловили соблазнительный запах, и он понял, что от него требуется. Впрочем, они занялись этим в спальне, как люди. В последующие дни он часто вспоминал шутку насчет того, что, побыв негром субботним вечером, белый не захочет снова становиться белым. Что ж, теперь вечер субботы наступал для него каждый вечер и каждое утро. У него были потребности, которые он удовлетворял; потом все повторялось по кругу. Самая главная разница по сравнению с прошлым была в том, что он перестал волноваться. Иногда он становился злым, иногда пугался, однако не переживал страх в воображении и поэтому был спокоен. Смерть это смерть. Жизнь это жизнь. Еда это еда. Вернувшись домой после Пам Весткотт, он не пожелал остаться с семьей. Младший сынишка расплакался у него на глазах, однако самым странным было то, что это взволновало его куда меньше, чем если бы в его присутствии обидели животное. Его не посетили никакие чувства. Более того, ему было совершенно непонятно, что так огорчает сына. Мать обеспечит ему еду и кров. Зачем же мальчишка цепляется за его рукав? Джим Галлахан отвесил малышу затрещину, от которой тот пулей отлетел в противоположный угол. Потом он неслышно покинул дом и отправился на работу. Там он взялся за дело с небывалым рвением. Ему было необходимо найти раненого белого с разодранным животом. Проверить все больницы, всех до одного врачей! Таков был его приказ подчиненным. Ему нужен этот тип, молодой белый, темноглазый брюнет с толстыми запястьями. - Сэр, какое преступление он совершил? - Делайте, что вам велят,- отрезал Галлахан. Ему было невмоготу находиться вблизи этих людей. Но Пам научила его одному фокусу. Когда становится невтерпеж, надо сожрать гамбургер или бифштекс с кровью, печень или почки. Тогда перестаешь испытывать голод по человечьему мясу. Тревожиться здесь совершенно не о чем, потому что скоро в его распоряжении будет сколько угодно человечины. Джим Галлахан знал, что так оно и будет. Ведь теперь у него был предводитель, превосходивший могуществом самого Эдгара Гувера. Ее звали Шийла. Это она хотела получить парня живым. - Он ранен и, возможно, помещен на днях в больницу,- сказал Галлахан. Он узнал это от Шийлы Файнберг. - Не очень-то надежная ниточка,- сказал один из людей Галлахана. - Бросьте все и найдите мне этого типа,- приказал Галлахан. - Слушаюсь, сэр. У меня плохо завязан галстук? - Нет.- Галлахан открыл ящик, где лежала сырая печень.- Все вон! На улице один его подчиненный спросил у остальных: - Он действительно зарычал или мне показалось?

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Миссис Тьюмалти стала обладательницей сногсшибательной новости. Она не собиралась расставаться с ней прямо в Саут-энде, растрезвонив все через забор ради удовольствия миссис Гроган или миссис Флагерти. Ее путь лежал в Норт-энд. Если считать Бостон американским плавильным котлом национальностей, то это котел со множеством внутренних перегородок, как Европа с ее границами. В Саут-энде проживают ирландцы, в Норт-энде - итальянцы, в Роксбери - негры. Перемешивание обеспечивается только благодаря судебным решениям о сквозных автобусных маршрутах и происходит вопреки воле жителей. Миссис Тьюмалти быстро шагала по Норт-энду, морщась от странных запахов еды и косясь на вывески с длинными именами, оканчивающимися на гласные. Воображение подсказывало ей, что за витринами вовсю занимаются сексом. В сумках и внутренних карманах встречных ей чудились кинжалы. У нее на глазах люди отчаяно жестикулировали. По глубокому убеждению миссис Тьюмалти, итальяшек можно было отличить от евреев только по именам. Да это и не нужно. С точки зрения миссис Тьюмалти, страну заполонили неамериканцы. К ним она относила и протестантов-янки, в которых тоже усматривала мало истинно американского. Имелись у нее жалобы и на католическую церковь, где было слишком много итальяшек. Священники-итальянцы всегда казались ей ненастоящими. По разумению миссис Тьюмалти, терпимость и взаимопонимание заключались в том, чтобы удостоить беседой людей, чьи родители приехали из Корка или Майо, не лучших среди графств Ирландии, даже если это давалось ей через силу. Ведь родители этих людей - ей это доподлинно известно - держали на кухне кур! Когда всех сковал ужас перед людоедами, когда пошли разговоры об изменениях в человеческом организме из-за хромосом или еще чего-то, миссис Тьюмалти сразу смекнула, что телевидение водит всех за нос. Иностранцы всегда так поступают! Разве не об этом она всегда твердила? Иностранцы с крючковатыми носами. Смуглые иностранцы. Даже светловолосые шведы - самые отъявленные дегенераты, каких только носит земля. Однако непобедимый соблазн выманил миссис Тьюмалти из окружения достойных соседей по Саут-энду и заставил ступить на враждебную территорию. Прошел слух, что кое-какая информация может принести немалые денежки. Слухи - вот единственное, что свободно перемещалось среди разных народностей, населяющих Бостон. Слухи о том, что сообщившему о месте, где спрятан украденный сейф, назначена награда. Слухи, будто счастливчик, купивший розовый "линкольн-континентал" последней модели, огребет пять тысяч долларов. Слухи, будто за информацию о скрывающемся убийце местного ростовщика обещано пятьсот долларов. Слухи служили в Бостоне тем барабаном-тамтамом, который сплачивал разрозненные племена, населившие город. В тот день по Бостону пронесся слух, что обещана уйма денег за раненного мужчину, тяжело раненного, почти как жертва человека-людоеда, доктора Шийлы Файнберг - еще одной иностранки. Насчет этого раненого миссис Тьюмалти было известно все. Накануне тщедушный старикан-китаец притащил в ее дом молодого окровавленного мужчину. Сделал он это как-то странно: глядя на китаезу, трудно было себе представить, чтобы у него хватило силенок приподнять с земли крупную картофелину, однако раненого он нес на плече, как младенца, небрежно поддерживая рукой. Раненый стонал. На старом китайце была смешная одежда. Он сказал миссис Тьюмалти, что увидел на ее двери объявление о сдаче квартиры. Миссис Тьюмалги сказала, что ей не нужны неприятности, но старый китаец с несколькими седыми волосками вместо бороды все равно добился своего. Конечно, он хорошо заплатил, причем вперед, однако вскоре он занялся своими сильно пахнущими травами. Тут-то и коренилось самое странное. Раненый был при смерти, когда его приволок к ней этот иностранец. Вечером он не мог произнести внятно и двух слов. К утру у него открылись глаза. Его рана заживала гораздо быстрее, чем у нормального человека. Миссис Тьюмалти осведомилась, не занимаются ли в ее доме черной магией. Однако слишком настаивать не решилась: жильцы с последнего этажа хорошо ей заплатили. Правда, вонь оттуда шла нестерпимая. Она увеличила цену, сославшись на необходимость впоследствии чистить занавески и прочее, чтобы вывести запах. Не проходило дня, чтобы она не пыталась заглянуть в квартиру, но старому китайцу неизменно удавалось загородить ей обзор. Впрочем, она заметила там пузырящиеся горшки. Она знала, что в квартире происходит нечто странное, потому что видела, что представляла собой шея раненого в первый день. Когда китаец нес его по ступенькам, как спящего ребенка, это была не шея, а сплошное кровавое месиво. Спустя два дня ей удалось снова увидеть его шею - теперь на ней виднелся разве что старый ожог. Миссис Тьюмалти знала, что так быстро раны не заживают. Она упорно подслушивала у дверей. Сперва ей просто хотелось узнать, что там происходит, потому что вокруг только и говорят, что об извращениях и безумном сексе. Китаец чаще всего пользовался какой-то своей абракадаброй, но иногда переходил на обычный, цивилизованный английский язык. Она подслушала, как он говорил раненому, что его сердце должно делать одно, селезенка другое, печень третье, как будто человек в состоянии подчинить организм своей воле. Была фраза, которую он повторял все время: "Боль никогда не убивает. Она - признак жизни". Очень странно! Раненый отвечал, и китаец опять переходил на свой китайский. Может статься, ее раненый и есть тот самый человек, за которого, судя по слухам, сулят такой большой выкуп? Именно этот вопрос задала Беатрис Мэри-Эллен Тьюмалти иностранцу с черными иностранными усиками. Для встречи с ним она и явилась в этот проклятый итальянский квартал. Во время разговора она изо всех сил прижимала к животу сумочку. Кто знает, на какие сексуальные безумства способны эти мужчины, когда их собственные женщины после двадцати становятся жирными и усатыми? Самой миссис Тьюмалти было уже пятьдесят три, и для нее не составляло секрета, что и она с возрастом не похудела, но в свое время она была красоткой, и следы былого сохранились до сих пор. - Миссис Тьюмалти,- сказал человек, ради которого она забралась в Норт-энд,- вы сослужили самой себе добрую службу. Думаю, это тот самый человек, из-за которого город потерял покой. Мы надеемся, что вы не станете распространяться об этом другим. Он извлек из кармана толстую пачку двадцатидолларовых банкнот. "Святые угодники!" - подумала миссис Тьюмалти. Усатый отделил от пачки первую купюру. У миссис Тьюмалти разгорелись глаза. Две, три, четыре, пять... Купюры были такие новенькие, свеженькие, так ладно ложились одна на другую! Рука снова принялась отсчитывать купюры. Шесть, семь, восемь, девять, десять. Неужели он никогда не остановится? У миссис Тьюмалти помутилось в глазах от восторга. Когда на столе перед ней выросла стопка из двадцати хрустящих купюр, она испустила радостный вопль. - А теперь окажите нам небольшую услугу,- сказал усатый. - Все, что угодно!- пообещала миссис Тьюмалти, пребывавшая в расслабленном состоянии теперь, когда свежие хрустящие купюры перекочевали в ее сумочку. - Прошу вас, наведайтесь вот по этому адресу. Там вы повстречаетесь с Джеймсом Галлаханом из Федерального бюро расследований. Вам ничего не угрожает. Просто расскажите ему то же самое, что рассказали мне. - Непременно,- ответила она, в порыве благодарности вскочила со стула и поцеловала усатому руку, поскольку ей было известно, что у итальянцев так принято. Словно он кардинал или еще почище. Она догадывалась, что для своего народа этот человек все равно, что кардинал. Лидер общины, уважаемый гражданин, которому она выказывает должное почтение. Охрана прервала акт поклонения руке. Уходя, миссис Тьюмалти поклялась благодетелю в вечной преданности. Так судьба свела ее с Сальваторе Бензини, по прозвищу "Бензин". Прозвищем он был обязан не только фамилии, но и тому обстоятельству, что любил устранять несправедливость и разрешать споры с помощью бензина. Он выливал его и поджигал. Иногда он поступал так с постройками, иногда - с людьми, отказывающимися от сотрудничества. Впрочем, таким он был в молодости. Теперь ему редко приходилось подносить к кому-либо спичку или плескать бензином в салон машины. Теперь он стал разумным, уважаемым человеком. Он позвонил в местное отделение ФБР, Джеймсу Галлахану. Он отлично знал, что телефон прослушивается. Ему доносили, что прослушивается любая контора ФБР. Кроме того, осторожность подсказывала ему, что эти люди записывают голоса звонящих. - Так,- начал Сал Бензини разговор.- Мы нашли того, кто тебе нужен. Может, теперь немного ослабишь хватку? - Ты уверен, что это он? - У тебя скоро будет посетительница. Не знаю, у скольких человек в Бостоне разорвали за последнюю неделю животы и глотки, но этому парню здорово досталось, Галлахан. Так что теперь уйди с нашей дороги, о'кей? - Если это он, то так и будет. Но мне нужно еще кое-что. - Господи, Галлахан, что это с тобой творится? Мы не нарушали федеральных законов, а ты все равно с нас не слезаешь. Брось, Джим. Хорошенького понемножку. - Еще одна просьба. Совсем маленькая. - Какая?- спросил Бензини по кличке "Бензин". - Ты знаешь Жирдяя Тони? - Конечно, знаю. Кто же не знает Жирдяя Тони! - Позади Альфред-стрит на Джамайка-Плейнс есть большой двор. Пришли его туда завтра в четыре утра. - В четыре утра? Жирдяя Тони? - Его. Парня с жирком,- подтвердил Джим Галлахан. - Ладно, только Жирдяй Тони ничего не знает. Он просто на подхвате. Он ни с кем не связан. - Все равно пришли. - Идет. Бензини повесил трубку и пожал плечами. "С жирком"? Так, кажется, говорят про бифштексы. Впрочем, какая разница? Весь мир сошел с ума. Хорошо хоть, что Норт-энд остается прежним. Здесь все пока в своем уме. А остальные съехали с катушек. Сегодня ФБР подавай сведения об ученой-еврейке, которая, по их мнению, ест людей. Назавтра они ничего не хотят знать. А ведь он лично звонил Галлахану, чтобы убедить его перестать разыскивать одного человека, а искать по меньшей мере четверых-пятерых. Это безумие с выгрызанием животов - дело рук (и зубов) нескольких человек. Слишком в разных концах города это происходило, и слишком близко по времени. Его версия - не меньше 4-5 человек. А что ответили эти психи из ФБР? Да они слушать об этом не захотели, не сойти ему с места! Сегодня подавай им все, завтра - ничего. А потом давай ищи парня с разодранной глоткой... Или гони Жирдяя Тони в 4 утра на Джамайка-Плейнс. Джиму это все равно, что заказать ужин в ресторане. "Мы так много работаем на федеральные власти, что впору получать за это зарплату",- говаривал Сал Бензини, хотя ему было вовсе не смешно. Нужного ей человека миссис Тьюмалти увидела за рулем машины. Она и не думала беспокоиться за свою безопасность. Это была степенная, достойная черная машина, а управлял ей никто иной, как человек по фамилии Галлахан, а его все знают: его мать происходила из Керри, лучшего графства во всей Ирландии, хотя в отце было что-то от уроженца Корка. Но нельзя же ожидать от одного человека сразу всех достоинств! Всем известно, что он проработал в ФБР много лет и достиг видного поста, из чего следует, что даже безбожники-протестанты, заправляющие в стране, не могут удержать внизу славного потомка выходцев из Керри. - Только мы едем не в отделение ФБР. - Дорогой мой, куда бы мы ни ехали, с сыном женщины из графства Керри я чувствую себя совершенно спокойно. О, вы просто не знаете, что творится в Бостоне из-за этих иностранцев! Даже в моем доме их уже двое. Один - китаец. А я сдаю ему квартиру, беру у него деньги. Он бы поступил со мной так же или еще хуже, если бы я попала в Китай, верно? - Конечно,- ответил Джим Галлахан. Он уже чувствовал запах жирного пряного соуса. Он узнал ее домашний адрес и получил полные объяснения насчет квартиры на верхнем этаже: куда выходят окна, где стоит кровать с раненым, что за дома вокруг и насколько шумный у нее район. - Шум есть - от выходцев из Майо,- сказала она, имея в виду графство, не идущее ни в какое сравнение с графством Керри. Славный ирландский парень действительно привез ее не в отделение ФБР, а на какой-то старый склад, где даже средь бела дня царил сумрак. Она поежилась, по коже у нее побежали мурашки. Он и впрямь облизывается или у него на губах лихорадка? На складе она увидала людей, которые явно не имели отношения к федеральным властям. Она почувствовала себя первой христианкой, брошенной на глазах у публики на римскую арену. Наверное, здесь все страдают лихорадкой... Пахло на складе странно, совсем как в хлеву в Керри. Она посмотрела на Галлахана, ища у него поддержки. Он беседовал с блондинкой с умопомрачительными грудями, в постыдном обтягивающем платье черно-желтой расцветки, напялить которое могла только еврейка. Видимо, с ней недавно произошел несчастный случай, потому что правая сторона ее лица была перевязана бинтом. Миссис Тьюмалти прислушалась к негромким разговорам обступивших ее людей. Когда она разобралась, о чем идет речь, у нес отлегло от сердца. Разве люди, обсуждающие обеденное меню, могут представлять опасность? - Что Галлахан привез на обед?- спросил кто-то. - Похоже, ирландское рагу,- был ответ. - Все лучше, чем вчерашняя кошерная еда. - А мне нравятся французы. Во французах есть тонкость? - Только после ванны.... - Значит, французами тебе придется довольствоваться только два раза в год. - А мне ежедневно подавай темное мясо. - Оно ничем не сочнее белого... - Нет ничего лучше грудки белой англо-саксонки, протестантки - БАСП. Миссис Тьюмалти улыбалась. Она никогда не слышала про блюдо "грудка БАСП", но не сомневалась, что это вкуснятина в растопленном масле, без чеснока, из тех, что превращают человека в сексуального маньяка, если лакомиться ими регулярно. Потом она увидела, как агент Галлахан отвесил женщине с роскошными формами поклон. Это был обыкновенный поклон, но в конце он подобострастно подставил ей шею. Она удивилась такой покорности со стороны парня из Керри с ясными голубыми глазами, чей перебитый нос свидетельствовал, что его обладатель не отступал в свое время даже перед увесистым кулаком. Он направился к ней, остальные встали кругом. Миссис Тьюмалти не сомневалась, что перед ней переодетые агенты, потому что у агентов в телепередаче об ограблении банка африканцами тоже были лучезарные башмаки, аккуратные костюмы и желтые плащи, а агенты в реальной жизни одеваются точно так же, как по телевизору. Парень из Керри положил руку ей на плечо. Он улыбнулся, и миссис Тьюмалти улыбнулась ему в ответ. Парень из Керри опустил голову. Боже правый, что он делает? Миссис Тьюмалти почувствовала у себя на груди его жесткие губы. Нет, парни из Керри так себя не ведут. Скорее, перед ней развратник-иностранец в гриме. Внезапно ее пронзила страшная боль. Колени подогнулись, дыхание прервалось. Ее рвали на части, но она как бы наблюдала за этим со стороны. У нее было такое чувство, словно она спускается в огромную черную пещеру, заходит все глубже, в кромешную тьму. Это походило на ту тьму, из которой она вышла очень, очень давно. До нее донесся голос ее матери: мать наказывала ей не задерживаться... В пещере она видела сон. Ей снилось, что она покидает собственное тело. Над ее телом стоял парень из Керри с испачканным кровью лицом; все остальные тоже насыщались ее старым, усталым телом, и лица у них были в крови, как у каннибалов. Блондинка с грудями присоединилась к едокам. Миссис Тьюмалти возвращалась домой, к маме. "Тут будут только люди из Керри?- спросила она мать.- Нет, дорогая, всякие.- Вот и хорошо,- сказала миссис Тьюмалти во сне". Теперь, когда утратила значение плоть, происхождение добрых людей, с которыми ей предстояло встретиться, тоже не имело никакого значения. Они будут просто добрыми людьми. Все остальное было отныне неважно. Когда лакомые кусочки ее тела были объедены до костей, кости вылизаны, а остальное - связки и сухожилия - брошено в зеленый мусорный бак, Шийла Файнберг обратилась к своей стае, занятой облизыванием морд. - Джим нашел нужного мне самца человека. Я рожу от него, и наш вид возвысится благодаря гибридизации. Этот мужчина - лучший в своем виде, он даже сильнее нас. Джим его нашел. Однако поймать его будет нелегким делом. - А мы его съедим? Ну, когда ты получишь его сперму? Вопрос был задан бухгалтером из крупной страховой компании, который сейчас обсасывал ноготь. Чужой. - Возможно,- ответила Шийла.- Но он - лучший среди людей. Даже поймать его будет очень непросто. Галлахана осенило. - Вдруг он - не просто человек? Вдруг он получен в результате эксперимента, как ты? Шийла покачала головой. - Нет. Я в курсе всех экспериментов. Такого никто никогда не делал. - А в другой стране?- не унимался Галлахан.- Вдруг его сделали коммунисты, а он сбежал? - Нет. Мы - единственные в своем роде. На какое-то время на складе воцарилась печаль. Души присутствующих остались непоколебленными, однако до них словно донеслось эхо того, чего не будет никогда. Все молчали. - Эй, друзья!- вспомнил Галлахан.- В четыре утра во дворе на Альфредстрит нас ждет итальянский ужин. Парня зовут Жирдяй Тони. Уж очень хорош, с жирком! Сообщение было встречено одобрительным смехом. Шийла сказала, что четыре часа утра - самое правильное время для охоты на человека. -А как насчет китайца?- спросил бухгалтер. Это вызвало новые шутки: откуда он - из Кантона или из Шанхая, ведь это разные китайские кухни. Однако Шийла, у которой было больше, чем у остальных, опыта как у особи нового вида, уловила в себе сильнейшее из чувств, доступных зверю. Этим чувством был страх. Инстинкт подсказывал Шийле, что человек, тонкокожее существо с дряблыми мускулами, человек прямоходящий, отличающийся медлительностью, живущий стаями и занимающийся строительством именно для того, чтобы оградить свою худосочность, стал властелином мира не по случайности, а благодаря своему превосходству. Да, Шийла могла напасть со своей стаей на отдельную особь, но отдельные особи всегда подвержены нападению. Разве самки человека не слабее самцов? И дети до пятнадцати лет. Человек, переваливший через сорокалетний рубеж, начинает утрачивать даже прежнюю силу. Однако люди правят миром, а звери сидят в клетках, чем доставляют удовольствие зевакам. Нет, старик опасен. Все не так просто, как кажется Галлахану. По какой-то причине - Шийла объясняла это инстинктом, унаследованным от тигра-людоеда,- она опасалась тщедушного старичка-азиата даже больше, чем молодого мужчину. Галлахан передал слова съеденной Тьюмалти о том, что азиат очень стар. Однако он запросто поднял молодого по лестнице. Когда она думала о старике, ее охватывал страх, похожий на отдаленный рокот барабанов и еще какой-то шум. После трансформации она не видела снов. Однако на складе, пока все ждали начала охоты в квартире миссис Тьюмалти, ей приснился сон, хотя она не засыпала. Это походило на галлюцинацию. В ней были запахи и звуки. В конце длинной-предлинной долины стоял человечек, казавшийся лакомой добычей. Однако он не был таковым. Он был спокойнее тех, кого они задрали. Он был самым совершенным из всех людей, посланным своим видом, чтобы покончить с Шийлой и ее породой. Китайский обед? И думать забудьте! Она все еще надеялась, что стае удастся сохранить одного из двоих хоть молодого, хоть старого - на развод. Однако она не исключала, что им придется отказаться от такой роскоши. В квартире на верхнем этаже дома миссис Тьюмалти Чиун хлопнул Римо по руке. Темнело. Три вечера подряд Чиун наводил в комнате какай-то хитрый порядок. - Не расчесывай раны,- сказал Чиун. - Значит, я вообще не должен к себе прикасаться. Здорово мне досталось! - Царапины! А болит потому, что заживает. Мертвые не ведают боли, в отличие от живых. Чиун снова шлепнул пациента по руке. - Чешется! - Отвратительно!- скривился Чиун.- Стыд-позор! Римо знал, что Чиун имеет в виду не то, что у него чешутся раны. Последние семь часов, те есть все время с тех пор, как у Римо восстановилась способность соображать и верно понимать звуки и слова, Чиун без устали твердил ему, какой это позор для человека, имеющего отношение к Синанджу,- получить этакую трепку. По словам Чиуна, ему самому было непонятно, зачем он так старается поставить Римо на ноги. - Чтобы ты опять меня опозорил? Знаешь ли ты, что едва не позволил себя убить? Тебе это известно? Мы не теряли Мастера на протяжении девятисот лет? Тебе все равно, что будет с моей репутацией? Римо пытался возразить, что столкнулся с небывалым противником, однако Чиун ничего не хотел слышать. - Ты хотел погибнуть? Хотел сыграть со мной злую шутку? Почему? Я скажу тебе, почему... - Но, папочка...- слабо отбивался Римо. - Тихо,- оборвал его Чиун.- Ты хотел так поступить со мной из-за моего снисходительного характера. Я согласился расстаться с центрифугой, которую мечтал привезти домой, в Синанджу, как образец волшебства белых. Раз я согласился, причем с готовностью, ты вообразил, что можешь умереть и тем нанести мне сокрушительный удар. Кому какое дело? Пускай ласковый, щедрый, любящий, достойный глупец Чиун войдет в историю как "Тот, кто потерял ученика". - Но... - Я проявлял излишнюю снисходительность. Излишнее благородство. Я был готов отдать все без остатка. А взамен получаю беспечное отношение к плодам своих усилий. А все почему, почему? Потому, что я слишком щедр. Выражаясь твоим языком, я - слабохарактерный человек. Безвольный! Славный Чиун, ласковый Чиун, милый Чиун! А окружающий мир только того и ждет, чтобы воспользоваться его мягкотелостью. Чиун в очередной раз шлепнул Римо по руке, готовившейся расчесывать рану, и умолк. Римо знал, что гнев разобрал Чиуна только после того, как он, Римо, пришел в сознание и смог говорить. Он помнил ласковые, утешительные речи, доносившиеся до него в бреду, пока Чиун лечил его травами. Его спасли самые умелые руки из всех, способных убивать или исцелять. Западным докторам было неведомо то, что знали в Синанджу: убивает не столько сама рана, сколько внезапность ее нанесения или множественность ран. Человеческий организм обладает способностью к самовосстановлению. Одна болезнь или повреждение одного органа устраняется самим организмом, если у него хватает времени, чтобы отреагировать. Лезвие, проникающее в мозг, убивает. Однако если это проникновение займет целый год, то мозг успеет образовать вокруг лезвия оболочку, он примет лезвие, попытается либо отторгнуть его, либо сжиться с посторонним телом. Если чудесному человеческому организму приходится отзываться на травму слишком быстро, то дело обстоит худо. С двумя вторжениями одновременно организм тоже не справится. Вот почему вскрытия показывают то, что Синанджу известно и без них: для того, чтобы умереть, человек должен получить множественные ранения или поражения нескольких органов. Это знание лежало в основе медицины Синанджу. Лечение состояло в том, чтобы позволить организму справляться со своими бедами по очереди. На это был нацелен каждый сеанс массажа, каждый травяной отвар. Чиун, пользуясь помощью Римо, когда тот приходил в сознание, лечил сначала одно, а потом принимался за другое. Великая тайна лечения людей заключается в том, что выздоравливают не сами люди, а их тела. Хорошее лекарство и операция просто мобилизует человеческий организм, чтобы он сделал то, на что запрограммирован: помог самому себе. Благодаря натренированной за долгие годы нервной системе тело Римо справилось с этой задачей лучше, чем это вышло бы у любого другого человека на земле, за исключением самого Чиуна, правящего Мастера Синанджу. Поэтому Римо выжил. Однако наступала ночь, а с ней - опасность. Римо задавал себе вопрос: к чему так тщательно готовится Чиун?

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Жирдяй Тони получил отсрочку приговора: вместо него Шийла Файнберг и ее тигриное племя решили сперва приняться в четыре утра за Римо и Чиуна. Пропахшая отбросами улица в бостонском Саут-энде была мертвенно тиха. Шийла и ее стая целый час бесшумно бродили вокруг дома миссис Тьюмадти, неуклонно сжимая кольцо. В квартире на верхнем этаже Римо с любопытством наблюдал за приготовлениями Чиуна. Хитроумный азиат оторвал от кухонной табуретки деревянное днище и вручную разломал его на четыре одинаковые дощечки. Потом он воткнул в середину каждой дощечки по кухонному ножу и подвесил дощечки на веревочках в каждом из четырех окон квартиры, так, чтобы острие ножа касалось стекла. В холле перед дверью в квартиру Чиун высыпал на пол коробочку черного молотого перца. Римо накрыл голову подушкой. - Очень интересно,- донеслось из-под подушки.- Но почему бы нам просто не сбежать? - Потому что тогда мы столкнемся с ними нос к носу. Если они нападут первыми, то мы будем знать, откуда происходит угроза и в каком направлении спасаться. - Слишком много возни из-за противника, который, по твоим же словам, не стоит уважения,- сказал Римо.- Их появление в твоих интересах, иначе тебе придется держать ответ за весь этот бардак перед миссис Гихулиган... или как там кличут эту ирландскую мегеру. - Они обязательно появятся,- заверил его Чиун, сидевший рядом с кроватью на стуле с прямой спинкой.- Они уже сейчас под окнами. Разве ты не слышишь? Римо помотал годовой. - Как медленно ты поправляешься! И как быстро теряешь чутье и сноровку! Они здесь. Они находятся здесь уже час. Скоро они нападут. Он вытянул руку с длинными ногтями и потрогал горло Римо. Западные врачи называют это "проверкой пульса"; Чиун называл это "прислушаться к часам жизни". По примеру Римо он тоже покачал головой. - Будем ждать. Римо закрыл глаза. Наконец-то до него дошло. Если бы Чиун хотел просто спастись, он бы мог исчезнуть в любой момент. Но он боялся, что не прорвется через тигров Шийлы Файнберг, имея в качестве дополнительного багажа Римо. Поэтому он остался с Римо, уступил людям-тиграм привилегию напасть первыми, рискуя жизнью и надеясь, что хитроумный маневр позволит ему унести ноги. Вместе с Римо. Выживание было сутью искусства Синанджу, однако истинное искусство требует целеустремленности. Выжить и при этом спасти чемодан - гораздо труднее. В случае, если вспыхнет сражение, Римо будет не более полезен Чиуну, чем такой чемодан. Внезапно Римо отчаянно захотелось покурить. Это было не просто воспоминание об оставшейся далеко в прошлом привычке, а болезненная тяга, от которой пересохло во рту. Он потряс головой, чтобы прийти в себя, а потом дотронулся до руки Чиуна. Старик взглянул на него. - Спасибо,- сказал Римо. Двоим единственным на земле Мастерам Синанджу не требовалось много слов. Чиун сказал: - Обойдемся без сантиментов. Что бы ни утверждала легенда, эти ночные тигры скоро узнают, что их ждут не беспомощные бараны. - Легенда? Какая еще легенда?- спросил Римо, прищурившись. - В другой раз. А пока прекрати болтовню. Они приближаются. Внизу доктор Шийла Файнберг, бакалавр естественных наук, магистр, почесала за левым ухом и хищным шепотом отдала последнее приказание: - Молодого оставить на развод. Если падет старый, не пожирайте его тут же. Если останки найдут, у нас будет еще больше неприятностей. Не жрать его прямо здесь! Сохраните мне молодого! Повинуясь ее кивку, от стаи отделился мужчина. Его задача заключалась в том, чтобы отрезать жертвам единственный путь к отступлению. Остальные шестеро стали медленно приближаться к дому. Не дожидаясь команды, они, повинуясь инстинкту, разбились на три пары и принялись тщательно принюхиваться. Если не считать глухого урчания, исторгаемого их глотками, они издавали не больше шума, чем уносимые ветерком кленовые листья. Двое начали карабкаться по задней пожарной лестнице, еще двое - по передней. Шийла Файнберг, сопровождаемая еще одной женщиной, сорвала с двери замок и стала подниматься по лестнице. Чиун прикрыл ладонью рот Римо. Через минуту он опять позволил ему дышать. - Их шестеро,- сказал он.- Поднимайся, надо готовиться к бегству. Римо поднялся. В ту же секунду его голову обручем сдавила адская боль. Горло и живот, заживая после ран, нанесенных Шийлой Файнберг, казались кровавыми сгустками страдания, которому не дает прорваться тонкая оболочка кожи. Он слегка пошатнулся и глубоко задышал, когда Чиун легонько подтолкнул его в угол комнаты, поближе к окошку, выходящему на пожарную лестницу. Чиун быстро зажег три свечки, поставил их в центре комнаты и погасил свет. - Зачем тебе свечи, Чиун?- спросил Римо. -Тсс! Они стали ждать. Ждать пришлось недолго. Миссис Марджери Биллингем, председатель благотворительного комитета римско-католического храма Святого Алоиза, была сорокалетней женщиной, которую на протяжении последнего десятилетия беспокоили следующие проблемы, в порядке убывания: беспутство мужа, морщины вокруг глаз и лишние десять фунтов собственного веса. Теперь морщины пропали, а лишние десять фунтов были побеждены новой сугубо мясной диетой. Муж ее больше не беспокоил: если он опять что-нибудь выкинет, она его попросту съест. Миссис Марджери Биллингем ворвалась в комнату первой. Она разбила стекло бокового окна и издала победный рык, похожий на рев лесного пожара. Однако этот звук сразу перешел в визг: приготовленный Чиуном нож проткнул ей грудь и, не встретив на пути залегавшего здесь когда-то жирка, сразу достиг сердца. На ее животный скулеж, возвещающий о смерти, ответило рычание из двери и заднего окна. Из-за входной двери раздалось громкое чихание. Чиун зашел Римо за спину и взял его за руку. В разбитом боковом окне возник второй силуэт. Рука Чиуна в синем рукаве кимоно схватила незваного гостя за горло. Он переместил женщину в комнату, словно она была легче комка бумаги, предназначенного для мусорной корзины. Женщина приземлилась на все четыре конечности, как кошка. Она с шипением повернулась к Римо и Чиуну, но тут ее тело спохватилось, что из горла хлещет кровь, и покатилось по полу, опрокидывая свечи одну за другой. Горячий воск закапал на старую газету, и пропитавшаяся воском бумага вспыхнула ярким пламенем. В ту же секунду Чиун подтолкнул Римо к провалу окна. - Наверх!- приказал он. Римо полез по железным ступенькам на крышу. Чиун задержался в окне, прикрывая бегство Римо. Входная дверь распахнулась, и в комнате очутилась Шийла Файнберг. В то же мгновение открылось заднее окно, и на пол спрыгнули еще двое с искаженными злобой лицами и оскаленными зубами. Их зловещий вид усугубляло пламя, быстро распространявшееся по комнате. За спиной Шийлы Файнберг появилась еще одна женщина. Все четверо приросли к месту. Пожар, начавшийся на полу, перекинулся на простыню, а оттуда на клок ваты, пропитанный пальмовым маслом, которым Чиун промывал раны Римо. Сухие обои позади кровати занялись мгновенно. Комнату озарило ослепительное пламя с багровыми, желтыми и синими сполохами. Четверка людейтигров шагнула было вперед, в направлении Чиуна, то есть к собственной гибели, однако жар пламени задержал их. Чиун полез по лестнице следом за Римо. У него за спиной бушевал пожар, уже обдававший жаром улицу. Перемахнув через деревянное ограждение крыши, Чиун посмотрел вниз и увидел языки пламени, выбивающиеся из только что покинутого им окна. До его слуха и до слуха близкого к обмороку Римо донеслось огорченное кошачье мяуканье. Римо отдувался, как толстяк, которого заставили таскать тяжести. - Они не последуют за нами,- сказал ему Чиун.- Мы переберемся на соседнее здание, а потом слезем с крыши. Ты способен двигаться, сынок?спросил он почти ласково. - Показывай дорогу,- откликнулся Римо с бодрой уверенностью, каковой на самом деле не испытывал. Болели ноги от стремительного карабканья по лестнице, руки еще не отошли после напряжения, потребовавшегося, чтобы перевалиться через ограждение. В животе было такое чувство, словно по нему весь день долбили молотками, раны опять набухли кровью. Оставалось надеяться, что это здание и соседнее расположены рядом друг с другом. Если расстояние окажется больше одного шага, то для него это будет непреодолимая пропасть. Расстояние оказалось равным одному шагу. Чиун перешагнул на соседнюю крышу первым и уже повернулся, чтобы подать Римо руку, но не стал подавать руки, а замер. Его взгляд был устремлен в дальний угол крыши, туда, где царила непроглядная темень. Римо посмотрел туда же и тоже увидел опасность. Им нечего было делать на соседней крыше, потому что по ней перемещались две светлые точки. Это были глаза. Кошачьи глаза. Чиун поднял руки. Синие рукава кимоно упали и повисли по бокам. Две точки быстро перемещались. Когда они поднялись над крышей, это означало, что человек-тигр выпрямился. Напрягая зрение, можно было различить его силуэт на фоне ночного неба. Издав звук, сочетавший торжествующий смех и радостное мурлыканье, он устремился к людям. Джеймс Галлахан, заместитель начальника бостонского управления Федерального бюро расследований, сказал Чиуну: - Из тебя получится ужин. Он медленно приближался к середине крыши, двигаясь бесшумно, несмотря на изрядный вес. Чиун прирос к месту. Руки его остались поднятыми, словно так он мог лучше уберечь Римо. - Если ты - не человек, значит, ты - меньше, чем человек,- негромко проговорил Чиун.- Оставь нас, тварь. - Я оставлю после вас одни кости,- сказал Галлахан и рассмеялся во все горло. И бросился на Чиуна. Животная хитрость подсказала ему, что старый азиат уклонится, и тогда он, проскочив мимо, перепрыгнет на крышу соседнего дома и схватит молодого врага, чтобы использовать его как прикрытие и как заложника. Но Чиун не уклонился. Руки в кимоно замелькали, как лопасти ветряной мельницы в бурю. Вытянутая рука Галлахана громко треснула, не выдержав соприкосновения с тонкой, костлявой рукой Чиуна. Галлахан отпрянул, взревел и снова ринулся на врага. Он собирался опрокинуть его здоровой рукой, а потом впиться ему в глотку острыми зубами... Из-за спины Римо доносился рев набирающего силу пожара. В узкую щель между домами вырвался из окошка язык пламени. Галлахан уже почти настиг Чиуна. Его правая рука была вытянута вперед, пальцы скрючены, словно он владел кунг-фу. Казалось, еще мгновение - и он придавит щуплого Чиуна своим весом. Потом раздалось негромкое похрустывание. Римо знал, что с таким звуком ломаются пальцы. Чиун отодвинулся, и тело Галлахана, увлекаемое инерцией, оказалось на самом краю крыши. Римо успел заметить, что рот Галлахана остался разинутым, словно он все еще готов был вонзить зубы в жертву. Римо поймал себя на странном чувстве. Он стал Мастером Синанджу, способным решать участь людей, однако остался цивилизованным человеком и в качестве такового оказался лицом к лицу с врагом, равным по кровожадности последнему исчадию джунглей. Новое для Римо чувство именовалось страхом. Однако подумать об этом хорошенько он не успел. Прежде чем тело Галлахана ударилось об асфальт внизу, Чиун помог Римо перебраться на следующую крышу. Издалека послышались сирены пожарных машин. Этот звук замер вдали, когда такси уносило их к городской окраине. Прижавшись к жесткой спинке сиденья, Римо зажмурился. Чиун напряженно оглядывался, словно боялся увидеть через заднее стекло стаю диких зверей, пустившихся в погоню за такси номер 2763-В, пятьдесят центов за первые полмили, пятнадцать за каждые последующие четыреста ярдов. Если не пользоваться групповым тарифом. Чуть позже Чиун осторожно положил Римо на кровать в номере мотеля и сообщил: - Опасность миновала. - Не так уж они страшны, Чиун. Ты с ними запросто справился,- сказал Римо. Чиун печально покачал головой. - Они тигры, но еще не взрослые. Вот когда они возмужают, нам будет, чего бояться. Но это неважно: нас здесь уже не будет. Римо повернул голову, и этого движения было достаточно, чтобы дала о себе знать боль в его порванном горле. - Где же мы будем? - Не здесь,- повторил Чиун, как будто это было исчерпывающим объяснением. - Это я уже слышал. - Нам пора уезжать. Мы сделали все, что могли, для этой вашей -конституции, а теперь нам пора заняться собственными делами. - Чиун, это тоже наше дело. Если эти люди... эти твари будут так ужасны, когда возмужают, как ты предрекаешь, то их надо остановить прямо сейчас. Иначе мы нище не будем чувствовать себя в безопасности. Выражение лица Чиуна убедило Римо, что тому нечем опровергнуть его логику. Однако Чиун упрямо повторил: - Мы уезжаем. - Погоди. Наверное, это связано с легендой? - Тебе надо отдыхать. - Сперва я хочу послушать легенду. - Почему, когда я хочу, чтобы ты вник в древнюю мудрость Синанджу, почитал старинные тексты, впитал историю, ты не обращаешь на меня внимания, а теперь пристаешь ко мне с тупыми вопросами о какой-то ерунде, о легенде? - Легенда - ерунда?- удивился Римо. - Подозреваю, что ты не уймешься, пока я не удовлетворю твое дурацкое любопытство. - Ловлю тебя на слове, папочка. Подавай свою легенду! - Как хочешь. Но учти, легенды подобны старым картам. Им не всегда можно доверять. Мир меняется. - А Синанджу живет вечно,- сказал Римо.-Легенда! Чиун вздохнул. - Это одна из наших наименее важных легенд, поскольку касается она ни на что не годных людей. - Значит, меня,- сказал Римо. Чиун кивнул. - Иногда ты схватываешь прямо на лету. Это всегда удивляет меня. - Не тяни, Чиун. - Ладно.- Он невнятно забубнил что-то по-корейски. - По-английски? - Легенды, рассказываемые по-английски, теряют всю прелесть. - А когда я слушаю их по-корейски, то до меня не доходит смысл. Пожалуйста, расскажи по-английски. - Только за твое "пожалуйста". Как тебе известно, ты - Шива, разрушитель-Дестроер. - Я еще не решил, верить этому или нет,- сказал Римо. - Понятно. Но я говорил, что легенда глупая и не стоит того, чтобы тратить на нее время. - А ты попробуй. - Тогда лежи тихо и не перебивай. Чья это легенда, в конце концов? Ты - Шива, Дестроер, воплощение бога разрушения. - Точно,- согласился Римо.- Никто иной, как Шива. Это я. Чиун бросил на него взгляд, от которого покоробилось бы пуленепробиваемое стекло. Римо прикрыл глаза. - Ты не всегда был Шивой. Рассказывают о Мастере Синанджу, мудром, добром, мягком человеке... - То есть о тебе. - Мягком и добром, чьей добротой все пользуются. Он находит среди белых варваров человека, который побывал в царстве мертвых. Это создание мертвый ночной тигр, которого воскрешает Мастер Синанджу. - Когда я заделался богом? Самое мое любимое место! - Только после того, как Мастер Синанджу поделился с тобой своей мудростью, ты стал Шивой. Но вообще это - всего лишь легенда. Римо, "умерший" на поддельном электрическом стуле, будучи обвиненным в убийстве, которого не совершал, был воскрешен для работы на КЮРЕ в качестве человека, которого никогда не существовало. Он кивнул. - Легенда гласит, что ты еще раньше прошел через смерть и теперь можешь быть предан смерти только...- Чиун осекся. - Только кем, Чиун?- спросил Римо. - В этой части легенда звучит туманно.- Чиун пожал плечами.- Только подобными мне или тебе. Превозмогая боль в животе, Римо повернулся на бок, чтобы посмотреть на Чиуна в упор. - Что еще за чертовщина? Подобными тебе и мне? То есть белым или желтым? Получается, что меня могут укокошить две трети землян. - Не совсем так,- возразил Чиун.- Легенда звучит более конкретно. - Тогда переходи к конкретике. В каком смысле "подобными мне или тебе"? - Подобные мне - это уроженцы деревни Синанджу. Даже самый ничтожный выходец из моей скромной деревни, появись у него такая возможность, может лишить тебя жизни. Это надо учитывать, поскольку ты стал таким, каким стал. - Авторский комментарий... Ладно, а кто такие "подобные мне"? Бывшие полицейские, ложно обвиненные в убийстве? Государственные служащие? Любой житель города Ньюарка, штат Нью-Джерси? Кто такие "мне подобные"? - Не они,- сказал Чиун. - Тогда кто? - Напрасно ты ищешь среди людей. Легенда гласит, что даже Шива должен соблюдать осторожность, когда оказывается в джунглях, где прячутся другие ночные тигры. - И ты считаешь, что эта доктор Файнберг со своей бандой вампиров?.. - Пока они детеныши, Римо. Но мне не хотелось бы, чтобы ты оставался здесь, когда они подрастут. - Чиун, это самая дурацкая белиберда из всего, что мне когда-либо доводилось слышать! - Я рад, что ты так это воспринимаешь, Римо. Когда ты немного поправишься, мы переедем туда, где сможем обсудить это подробнее. Подальше отсюда. Римо внезапно охватила такая усталость, что он не нашел сил ответить. Он закрыл глаза и заснул. Последняя посетившая его мысль относилась не к Шийле Файнберг с ее стаей, а к сигарете: ему опять зверски хотелось курить. Сигарета без фильтра, полная разъедающих легкие смол и убийственного никотина...

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Спал он недолго. - Римо, как говорить со Смитом с помощью этой штуки? Римо открыл глаза. Чиун тыкал длинным указательным пальцем в телефон. Палец дрожал, словно и ему передалась злость из-за необходимости воспользоваться подозрительным устройством. В пальце сконцентрировался невероятный гнев, словно с его помощью Чиун читал нотацию муравью, залезшему в лапшу. - В такое время?- сонно отозвался Римо,- Ты собрался вести переговоры о новом контракте? Водимо, в прежнем ничего не сказано о борьбе с тиграми? - Нас нисколько не забавляют твои жалкие попытки шутить. Как? - Очень просто.- Римо все еще с трудом ворочал языком после сна.- Какой сегодня день недели? - Вторник, среда... Кто его знает, как ты это называешь. - Надо знать, прежде чем звонить Смиту. В дне недели - ключ ко всей этой дурацкой системе. - Хорошо, среда. - А в названии месяца есть буква "Р"? - В слове "май" буквы "Р" нет. Как позвонить Смиту? - Ну, раз сегодня среда, а в названии текущего месяца нет буквы "Р", ты просто набираешь код "800" и мой семизначный армейский номер. Если бы в названии месяца была буква "Р", тебе пришлось бы найти в "Уолл-Стрит джорнэл" общее количество акций, проданных на "Биг-Борд" и набрать первые семь цифр из него. - Что за нелепость? - "Биг-Борд" - это Нью-Йоркская фондовая биржа. - Зачем они выдумали такую головоломку? Психи какие-то! - Вот ты и попал в ту же ловушку, в которую регулярно попадаю я. Вместо того, чтобы просто поступить согласно инструкции и набрать номер, я всегда недоумеваю, почему они выбрали именно Нью-Йоркскую фондовую, а не "Амекс" или "Чикаго опшнз". Эти мысли так меня отвлекают, что я забываю сам код или то, что после полуночи он меняется. Смит говорит,. что это издержки беспокойного ума. - Смит, как обычно, ошибается,- сказал Чиун,- Это издержки полного отсутствия ума. Сегодня среда, в слове "май" нет "Р". Как мне позвонить. Смиту? - Я уже сказал: набери код "800" и первые семь цифр из моего армейского личного номера. - Назови номер. - Теперь ты знаешь, почему я никогда не звоню Смитти по средам. Я не помню своего личного номера. Позвони ему завтра. - Завтра может быть слишком поздно,- ласково объяснил Чиун. Но Римо его не слушал. Он отвернулся к стене, и сон настиг его, как неумолимая волна. Во сне он тяжело дышал. Чиуну, для которого дыхание было тайным кодом к премудростям Синанджу, шумное дыхание подсказывало, что раны отбросили Римо далеко назад, и теперь ему долго придется восстанавливать форму. Если у него хватит времени. Он поднял трубку и набрал "0", чтобы связаться с телефонисткой. Доктор Харолд В. Смит провел ночь в кабинете, читая последние сообщения из Бостона. Не оставалось ни малейших сомнений, что Шийла Файнберг взялась плодить подобных себе тварей. Об этом свидетельствовало количество убийств: они совершались в разных местах, но примерно в одно и то же время, а следовательно, не могли быть делом рук одного и того же маньяка. Население, и так обезумевшее от страха, теперь еще больше всполошится из-за загадочной гибели Джеймса Галлахана, заместителя начальника бостонского отделения ФБР. Среди обугленных остатков сгоревшего дома пожарные нашли два тела. Труп Галлахана обнаружили во дворе. Видимо, он преследовал людей-тигров, был замечен и, пытаясь спастись бегством, свалился с крыши. Только почему он был бос? Римо с Чиуном по-прежнему хранили молчание. Шли дни, и Смит был вынужден всерьез отнестись к версии, что Римо и Чиун, его мощнейшее оружие, встали на пути у людей-тигров, и те их... Сожрали? Неужели возможно, чтобы Римо и Чиун пошли кому-то на обед? Харолд В. Смит не позволял себе отвлекаться на нелепые домыслы, способные нарушить безупречную логику его мыслительного процесса. Однако он никак не мог прогнать из воображения дикую картину: блюдо с Римо и Чиуном и истекающие слюной выродки. Смит усмехнулся. Этот мимолетный и совсем не характерный для него поступок помог ему понять то, о чем он никогда не позволял себе задумываться. Он не верил в то, что Римо является воплощением Шивы. Для него это оставалось сказкой Чиуна. Однако теперь он понимал, что всегда верил в непобедимость Римо и Чиуна. Эти двое, вполне реальные люди из плоти и крови выполняли задания Смита и КЮРЕ, сражаясь с эпидемиями, атомным оружием, разнузданными силами мироздания, вооруженными головорезами, целыми арсеналами оружия и электронной аппаратурой. И всегда одерживали верх. Они победят и на этот раз. Если не победят они, то новую напасть не победит уже никто. Тогда придется поверить в обреченность рода человеческого, и никакие волнения делу не помогут. Поэтому Харолд В. Смит отмел всякие волнения - наверное, впервые в жизни - и засмеялся. Вслух. Его секретарша, услышав незнакомый странный звук, решила, что Смит подавился, и влетела в кабинет. - С вами все в порядке, сэр? - Да, мисс Первиш,- ответил ей Смит и хихикнул.- Хи-хи, со мной все в порядке, все вообще будет в порядке. Разве вы... хи-хи... не того же мнения? Секретарша кивнула и мысленно взяла этот случай на заметку. Ей полагалось сообщать о необычных поступках Смита господину из Национального фонда научных исследований, который ежемесячно платил ей за то, что она информировала его о душевном здравии Смита. Она никогда не встречалась с этим господином и понятия не имела, почему кому-то не жалко ста долларов в месяц за сведения о нормальности или ненормальности Смита. Однако сумма ее вполне устраивала. Если бы ей сказали правду, а правда заключалась в том, что Смит сам платил ей эти деньги, она бы не поверила. Но КЮРЕ действовала именно так. Тысячи людей снабжали информацией ФБР, министерство сельского хозяйства, Иммиграционную службу, Таможенное управление. В конце этой толстой информационной трубы стояли компьютеры КЮРЕ, не пропускавшие ни малейшего сигнала, и лично Харолд В. Смит, проверявший все лично. Но кто проверяет проверяющего? Уже давно Смит понял, что абсолютная, ничем не ограниченная власть, которой он обладал благодаря служебному положению, может нарушить его способность логически мыслить. Если его мышлению станет присущ какой-то серьезный порок, то разве сам он это заметит? Порок мышления тем и опасен, что не позволяет разглядеть пороки мышления. Поэтому он придумал нехитрую систему: мисс Первиш было вменено в обязанность регулярно сообщать о его поведении и склонностях. Сообщения миновали Национальный фонд научных исследований и попадали прямиком Смиту, который вдобавок получал возможность, какой начальники обычно бывают лишены,- знать, что о нем в действительности думает его секретарша. На протяжении десяти лет она думала о нем одно и то же: что он совершенно нормален. Нормальным для него было не проявлять эмоций, демонстрировать скаредность и полнейшее отсутствие чувства юмора. Десять лет, пятьсот двадцать отчетов с одной и той же фразой: "Объект безупречно нормален". Он знал, какая фраза появится в очередном отчете: "Объект смеялся. Странное, неслыханное поведение". Сам факт, что применительно к Харолду Смиту смех будет охарактеризован как неслыханное поведение, настолько его насмешил, что он опять засмеялся. Он продолжал смеяться, когда мисс Первиш привлекла его внимание звонком коммутатора. - Извините, что отрываю вас, сэр, но тут звонят и говорят такое, что мне остается только развести руками. Наверняка это касается вас. - Да? - Насколько я понимаю, на линии сразу четырнадцать телефонисток, а также некто, говорящий на непонятном мне языке. Все вызывают какого-то императора по фамилии Смит, потому что в случае отказа им угрожают убийством. Я действительно ничего не понимаю, сэр. Смит опять хихикнул. - Я тоже ничего не понимаю,- солгал он,- но трубку возьму. Мне полезно посмеяться. - Да, сэр, я тоже так считаю. Теперь у нее было, чем дополнить отчет о стремительно ухудшающемся душевном здоровье Харолда Смита. - Алло,- сказал он и был тут же оглушен гомоном выступающих хором телефонисток. Он не понимал ни единого слова, пока всех не призвал к порядку царственный рык: - Молчать, жалкие наседки! Ишь, раскудахтались! Чтоб я больше вас не слышал. Это был голос Чиуна. Линия умолкла, как по мановению волшебной палочки, и у собеседников появилась возможность общаться без помех. Смит нажал кнопку, лишавшую мисс Первиш шанса подслушать разговор. - Алло,- сказал Смит. - Мастер Синанджу приветствует императора,- сказал Чиун. - С вами все в порядке? Как Римо? - Я в порядке, как всегда. Но не Римо. - Что с ним? - Его ранила одна из этих человеко-зверей. Нам надо вернуться в Фолкрофт. - Нет,- быстро ответил Смит,- это слишком опасно. Это невозможно. - Прошлой ночью они напали на нас и попытались убить. Еще немного, и они добьются своего. Нам надо покинуть этот город, населенный олухами и людьми, не умеющими разговаривать. - Прошлой ночью? Это не связано с пожаром? - Связано. - Там во дворе нашли труп. Агент ФБР Галлахан. Вам известно, что с ним случилось? - Да. Это я его устранил. Смит похолодел. - За что?- спросил он. - Он был одним из них. Теперь их много. - О! - Нам надо возвратиться в Фолкрофт, там Римо будет в безопасности. - Где вы сейчас?- спросил Смит. - В гостинице, в которую заезжают на автомобиле. - Мотель. Как вы там оказались? - Приехали на таксомоторе, шофер которого был так любезен, что ни разу не открыл рот. - Значит, вас найдут,- обнадежил его Смит.- Таксист запомнит вас обоих. - Да. Нам надо вернуться в Фолкрофт. Если это запрещено, то мы покинем страну навсегда. - Возвращайтесь,- сдался Смит. Он снабдил Чиуна подробными инструкциями: сперва им предписывалось доехать на такси до границы Массачусетса, там пересесть в наемный лимузин из Бостона, который доставит их до места на шоссе, где их будет дожидаться другой наемный лимузин, уже из Коннектикута, который и привезет их в Фолкрофт. - Вы все поняли? - Да. Еще одно, император. Правда, это такая мелочь, из-за которой мне совестно вас беспокоить. - О чем речь? - Кто оплатит все эти такси и лимузины? - Я,- ответил Смит. - Должен ли я сперва сам заплатить водителям? - Будьте так любезны. - А вы мне все возместите?- спросил Чиун. - Все. - Я буду брать квитанции,- пообещал Чиун и повесил трубку. Смит тоже положил трубку. У него пропала охота смеяться.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Шийла Файнберг расхаживала взад-вперед вдоль прохладной кирпичной стены пустого склада. Она сбросила кожаные туфли и теперь наслаждалась прикосновением ступней к полу. - Куда они подевались?- спросила она. - Я следил за ними до самого мотеля "Колони Дейз",- ответил мужской голос. Остальные восемь собравшихся уставились на говорящего. Они расположились полукругом, внутри которого расхаживала Шийла. - И?..- поторопила она его. - Но они уехали оттуда,- закончил мужчина и зевнул. Этот широкий зевок свидетельствовал не об усталости, напротив, он сигнализировал о потребности в дополнительном кислороде, что типично для крупных зверей, когда они лишены возможности размяться. - Куда они подевались?- повторила Шийла свой вопрос и, отвернувшись к стене, словно с намерением пересчитать кирпичи, в ярости царапнула ее ногтями. Потом она снова посмотрела на свою стаю и проговорила: - Мы должны до них добраться. Это все. Должны! Мне нужен молодой. Если бы Галлахан не упал с крыши! Он бы их выследил. - Я их тоже выследил,- сказал тот же мужчина с легкой досадой. Шийла резко повернулась к нему, словно он перешел в атаку. Он выдерживал ее взгляд не больше секунды; потом опустился на корточки и склонил голову Дальше он говорил, не поднимая глаз. - Сначала они ехали на такси, потом пересели в лимузин. Я говорил с таксистом. Лимузин был бостонский, направление - южное. Надо будет дождаться возвращения лимузина, тогда я узнаю у его шофера. куда он их отвез. - Займись этим,- коротко распорядилась Шийла и добавила: - Я знаю, что у тебя получится. Мужчина поднял довольные глаза, словно его погладили по голове. Славно, когда тебя замечают и хвалят. Особенно когда это делает вожак стаи. Это могло означать, что ночью ему будет предоставлено право насытиться первым. Ему достанутся самые лакомые кусочки.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

В окно больничной палаты заглядывало солнце. Под окном лениво плескались темно-серые воды залива Лонг-Айленд, похожие на нью-йоркский асфальт в безветренный, душный день. Влажность снаружи была настолько высокой, что людям казалось, что им на голову набросили полотенца, только что вынутые из кипятка. В палате, впрочем, стояла кондиционированная про" хлада. Проснувшись, Римо обратил внимание как на это, так и на то, что впервые за долгие годы не ощущает распространяемого обычным кондиционером угольного запаха. Он замигал и огляделся. Рядом с койкой сидел Смит. Увидев, что Римо проснулся, он облегченно вздохнул. Обычно его лицо походило на выжатый лимон, теперь же на нем появилось выражение, допускающее сравнение с нетронутым лимоном. Говоря о Смите, нетронутый лимон приходилось считать олицетворением счастья, а изрезанный и выжатый - нормой. - Вы не представляете себе, какая это прелесть - вот так проснуться и застать вас рядом,- сказал ему Римо, не узнавая собственный сонный голос. Чрезвычайно крепкий сон не был ему свойствен.- Некоторые, просыпаясь, видят рядом любимую женщину. Другие - хирурга, четыре дня подряд боровшегося за жизнь пациента на операционном столе и одержавшего победу А я вижу вас, нависшего надо мной, как удав, намеревающийся полакомиться мышкой. От этого зрелища сердце переполняется весельем. - Я посмотрел на ваши раны,- сказал Смит. Ваше счастье, что вы хоть кого-то видите - А, раны... О них позаботился Чиун.- Римо обвел взглядом палату.Кстати, где он? - Пошел в гимнастический зал. Сказал, что хочет увидеть место, где у него все пошло кувырком. Кажется, именно в этом гимнастическом зале вы с ним впервые встретились,- сухо молвил Смит. - Точно. Ладно, не будем об этом. Слушайте, у вас не найдется закурить? - Простите, я не курю. Бросил, как только появилось предупреждение Главного хирурга США. Тогда я решил, что с меня хватит и такой угрозы для моего здоровья, как вы. - Как приятно вернуться домой!- сказал Римо.- Может, сгоняете в вестибюль за сигареткой? - С каких пор вы закурили? - Я то курю, то бросаю,- соврал Римо. Ему и впрямь хотелось закурить, и он никак не мог взять в толк, в чем тут дело. Он не курил уже много лет. Годы тренировок привели его к пониманию того, что самое главное - это дыхание. Все приемы, все волшебство, вся техника Синанджу зижделись на дыхании. Без дыхания не получится никогда и ничего. При правильном дыхании становилось доступно буквально все. Первый урок заключался в том, чтобы не вдыхать дым. И тем не менее он сходил с ума по сигарете. Смит кивнул и вышел. В его отсутствие Римо как следует осмотрел палату и с легким содроганием пришел к выводу, что это была та самая палата, где он когда-то очнулся после инсценированной казни на электрическом стуле. Ностальгия по былым временам? От Смитти этого ожидать не приходилось. Римо поместили в эту палату по той простой причине, что она оказалась свободной. Если бы единственным свободным помещением оказалась бойлерная, Римо провел бы ночь у топки. Это была обыкновенная больничная палата: белые стены, одна койка, один стул, одна тумбочка, одно окно. Впрочем, окно было непроницаемым для взгляда снаружи. Смит вернулся с двумя сигаретами. - Вы - должник медсестры из вестибюля. Я обещал ей, что вы вернете долг. Она сказала, что это необязательно, но я сказал, что завтра вы вернете ей две сигареты. Между прочим, она считает, что ваша фамилия Уилсон и что Чиун - ваш слуга. - Только ему этого не говорите,- предупредил Римо и выхватил у Смита обе сигареты. Одна упала на пол. Римо сунул сигарету с фильтром в рот. Смит вынул из коробка с двумя спичками одну спичку и зажег ее. Иногда Римо начинал сомневаться, человек ли он вообще. Две сигареты, две спички... Смит был способен потратить час на вылавливание в коридоре человека, который согласился бы отдать ему свой коробок с двумя оставшимися в нем спичками. Пока Смит поднимал упавшую сигарету и клал ее вместе с оставшейся спичкой в тумбочку, Римо сделал первую могучую затяжку - и закашлялся. Неужели курево всегда имело такой мерзкий вкус? Он знал, что так оно и было. Еще будучи курильщиком, он часто бросал и держался неделями. Первая затяжка после длительного воздержания всегда вызывала душащий кашель: этим способом организм делал ему последнее предупреждение, прежде чем сдаться. Вторая затяжка была куда лучше; докурив сигарету до половины, он уже чувствовал себя так, будто никогда не бросал, даже на час. Сейчас он испытывал те же ощущения. - Добудьте мне пачечку, ладно?- попросил Римо.- Включите это в счет. - Постараюсь,- ответил Смит и кратко поведал Римо о событиях в Бостоне. Жертвы множились. Полицейские застрелили одну особь человеко-тигра. - Домохозяйка! На беду, она умерла, поэтому ее не удалось исследовать, чтобы попробовать получить противоядие. - Какая неприятность!- посочувствовал Римо. - Теперь они требуют массированного федерального вмешательства. Раз вы с Чиуном больше в этом не участвуете, то другого выхода действительно не остается. Кстати, что произошло с вами? - Я сидел в машине с одним из них - с одной. Думаю, это была сама крошка Шийла, хотя выглядела она по-другому. Она разодрала мне глотку и попробовала вырвать желудок. Она почти добилась своего. - Что стало с ней? - Я немного ее проучил, но ей удалось сбежать. Смиту стало нехорошо. Римо был его лучшим оружием - и даже он едва избежал смерти. На что в таком случае могут надеяться остальные? Шийла Файнберг могла производить людей-тигров в неограниченном количестве. Любой новичок в стае становился источником генетического материала для продолжения программы. Единственный выход заключался в том, чтобы истребить всю стаю, а главное - саму Шийлу Файнберг. Без ее научных знаний геометрическому прогрессированию напасти будет положен конец. Но кому это под силу? Кому, если не Римо? Введение военного положения вряд ли спугнет Шийлу и ее людей-тигров. Ведь на вид они - обыкновенные люди. История с агентом ФБР Галлаханом - наглядное тому свидетельство. Днем, перед попыткой убить Римо и Чиуна, он прилежно трудился за своим рабочим столом. Если их не остановить, причем скоро, угроза перекинется с Бостона на другие города. На автомобиле или самолете они способны добраться куда угодно, и не только в стране, но и во всем мире. Нельзя же объявить военное положение на всем земном шаре! Даже если бы это было осуществимо, это вряд ли дало бы результат. Главное - обезвредить Шийлу Файнберг. Тогда появлению новых монстров будет положен конец. Существующих на данный момент можно будет извести нескоро, но до последней твари. - Вы собираетесь возобновить преследование?- спросил Смит у Римо.- Вы в состоянии это сделать? - Что? Вместо того, чтобы слушать Смита, Римо наблюдал, как поднимается к потолку дымок от тлеющей сигареты, и наслаждался вкусом табака. - Я говорю, вы сможете опять приняться за Файнберг? - Не знаю,- сказал Римо.- Я здорово ослаб и, кажется, утратил форму. Не думаю, чтобы Чиун дал добро. Он сильно напуган одной легендой. - Чиун всегда встревожен той или иной легендой,- возразил Смит. - Даже если я ее снова выслежу, ума не приложу, что с ней делать. Один раз мне уже не удалось ее схватить. - Можете позвать подмогу,- сказал Смит. Римо сердито уставился на него, словно Смит усомнился в его способностях. Потом он поостыл. В конце концов, почему бы действительно не позвать на помощь? Если он снова повстречается с Шийлой, без помощи ему не обойтись. - Не знаю, Смитти,- сказал он. - Почему, собственно, они пришли за вами?-спросил Смит.- Вряд ли они сочли, что вы представляете для них какую-то особенную угрозу, даже после того, как вы ранили Файнберг. Почему бы просто не оставить вас в покое? Если они настоящие звери, они не должны мстить. Месть - занятие для людей, а не для животных. Животные бегут от опасности. Они не возвращаются, чтобы расквитаться. - Может, я им просто приглянулся? С моими-то замашками!- предположил Римо. - Сомнительно, весьма сомнительно,- сказал Смит, глядя на Римо, который в последний раз набрал в легкие дыму, понаблюдал за тем, как огонек дошел до пластмассового фильтра, который превратился от смолы из белого и волокнистого в коричневый и липкий, и раздавил окурок в пепельнице. - А теперь я должен вас покинуть,- сказал Смит. - Не забудьте про пачку сигарет,- сказал Римо ему вдогонку, но Смит не услышал. Он размышлял над задачкой, ответ на которую был ему заранее известен. Просто он не торопился взглянуть правде в глаза. Он охотится на стаю Шийлы Файнберг, а стая охотится на Римо. Значит, чтобы схватить их, надо использовать Римо в качестве приманки. Все было ясно и безупречно логично. Альтернатив не просматривалось. Либо рискнуть Римо, либо поставить под удар всю страну и остальной мир. Смит знал, что ему делать. Он решил действовать так, как действовал всегда, то есть выполнять свой долг. Ловушкой стало платное объявление в бостонской "Таймс": "Пациент Ш.Ф. в Фолкрофте, Рай". Капкан торчал на виду. Стоило одному из стаи показать объявление Шийле Файнберг, как она поняла, что оно значит. - Ловушка,- сразу определила она. - Тогда не будем обращать на нее внимания,- сказала другая женщина, пышногрудая брюнетка с узкими бедрами и длинными ногами.- В Бостоне и без того хватает мяса. Однако вековой инстинкт выживания уступил у Шийлы Файнберг не менее древнему инстинкту - продолжения рода. Она ласково улыбнулась брюнетке, демонстрируя длинные белые зубы, отполированные благодаря частому разгрызанию костей, и ответила: - Нет, наоборот. Отправимся туда. Он мне нужен.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Римо задрал голову к высокому потолку гимнастического зала санатория Фолкрофт, обвел взглядом переплетение канатов для лазания, напоминавшее паутину телефонных проводов на станции, и провел носком мокасина из итальянской кожи по зеркальному полу. - Здесь мы впервые встретились,- сказал Чиун. На Чиуне было желтое утреннее кимоно, и он оглядывал гимнастический зал, как творение собственных рук. - Да,- ответил Римо.- Тогда я попытался тебя убить. - Верно. Именно тогда я понял, что в тебе есть что-то такое, что я готов тебя переносить. - Чего нельзя было сказать обо мне, поэтому ты меня здорово отделал,сказал Римо. - Помню. Это доставило мне удовлетворение. - Могу себе представить! - А потом я научил тебя приемам каратэ, причем так, чтобы они смотрелись устрашающе. - Я так и не понял, зачем это тебе понадобилось, Чиун. Какая связь между каратэ и Синанджу? - Никакой. Просто я знал, что эти психи никогда не предоставят мне достаточно времени, чтобы я научил тебя чему-нибудь толком. Поэтому я и выбрал каратэ, решив, что эти приемы ты запомнишь. Но если бы я сказал тебе, что с помощью каратэ бесполезно нападать на противника, если это не мягкая сосновая палка, ты бы стал меня слушать? Нет. Человек всегда должен быть уверен, что подарок имеет какую-то ценность. Поэтому я сказал тебе, что каратэ - это чудо, что с его помощью ты станешь непобедимым. Потом я привел доказательства, сокрушая доски и показывая разные фокусы. Только таким способом я мог добиться твоего внимания на те пять минут в день, которые были необходимы, чтобы ты освоил игру. Как другие учили тебя, раз ты все моментально забываешь? - Прекрати, папочка. Потом я оставил тебя и отправился убивать вербовщика. Чиун кивнул. - Да. Макклири был славный малый. Храбрый, умный. - Он завербовал меня,- сказал Римо. - У него почти хватило храбрости и ума, чтобы исправить эту ошибку,сказал Чиун. - И с тех пор мы вместе, Чиун. Сколько это лет? - Двадцать семь,- ответил Чиун. - Только не двадцать семь! Десять-двенадцать. - А мне кажется, что двадцать семь. Или тридцать. Я начал молодым. Я отдал тебе свою молодость, свои лучшие годы. Они ушли, унесенные раздражением, волнением, отсутствием истинного уважения, они были растрачены на субъекта, питающегося мясом и стреляющего сигаретки, как ребенок. Римо, для которого оказалась сюрпризом осведомленность Чиуна о его курении, быстро ответил: - Всего-то две штучки! Мне захотелось попробовать, как это будет после стольких лет. - Ну и как? - Чудесно,- сказал Римо. - Ты отказался от дыхательных упражнений, чтобы вдыхать частицы горелого конского навоза? Ведь эти штуки делают из коровьего и конского навоза. - Из табака. А от дыхательных упражнений я не отказываюсь. Разве нельзя сочетать одно и другое? - Как же ты теперь будешь дышать? Для дыхания нужен воздух, а твой белый рот теперь занят втягиванием дыма. Это только так говорится, что на сигареты идет табак. На самом деле это испражнения. Так поступают у вас в Америке, это дает большие прибыли, благодаря которым работает вся ваша страна. - Ты говоришь, как коммунист. - А они курят сигареты?- осведомился Чиун. - Да. И у них они точно из дерьма. Я пробовал. - Тогда я не коммунист. Я просто бедный, непонятый наставник, которому недоплачивают и который не смог добиться уважения от своего подопечного. - Я тебя уважаю, Чиун. - Тогда брось курить. - Брошу. - Вот и хорошо. - Завтра. Перед Чиуном свисали с потолка гимнастические кольца. Не поворачиваясь к Римо, он потянулся к ним. Кольца рванулись в направлении головы Римо, как боксерские кулаки в перчатках. Первым Римо заметил кольцо, подлетавшее справа. Он отскочил влево, чтобы миновать встречи с ним, и получил в лоб кольцом, настигшим его слева. Пока он выпрямлялся, правое кольцо, возвращавшееся обратно, угодило ему в затылок. Чиун взглянул на него с отвращением. - Кури, кури. За тобой придут и сделают из тебя свиную отбивную. - Ты так уверен, что за мной придут?- спросил Римо, потирая голову. - Обязательно придут. Ты безнадежен. И не проси меня о помощи: я не могу вытерпеть запаха у тебя изо рта. Он проскочил мимо Римо и покинул гимнастический зал. Римо, продолжая потирать голову, уставился на покачивающиеся кольца, удивляясь, что так быстро потерял сноровку. Смит усилил охрану палаты Римо и раздал фотографии доктора Шийлы Файнберг, велев повесить их на стене сторожки при въезде в санаторий. Женщину было приказано пропустить, но немедленно уведомить о ее появлении Смита. Смит подумывал, не приставить ли к Римо неотлучного телохранителя, но потом спохватился: Чиун счел бы это оскорблением. Приставить к Римо телохранителя в присутствии Чиуна было все равно, что влить в Седьмую армию для усиления ее огневой мощи звено бойскаутов. Теперь оставалось только ждать. Смит занимался этим в своем кабинете, читая последние сообщения о двух убийствах, случившихся в Бостоне за ночь. Губернатор ввел военное положение, что означало, что покой жителей будет охраняться почти так же ревностно, как до того, как полицейским было вменено в обязанность заниматься психиатрией, социальным вспомоществованием и спасением заблудших душ. Смит думал о том, что если бы был жив Достоевский, он бы назвал свой шедевр просто "Преступление". "Преступление и наказание" было бы для читающей публики пустым звуком: кто слышал о наказании? Смит ждал. На протяжении девяти лет она только и делала, что принимала трудные решения. Настало время пожинать плоды. Сейчас, когда тяжелые годы остались позади, Джекки Белл никак не могла решить, что надеть: коричневый костюм, достоинство которого состояло в том, что женщина выглядела в нем профессионально, или желтое платье с глубоким круглым декольте, у которого тоже было свое преимущество: в нем она выглядела сногсшибательно. Она выбрала последнее и, одеваясь, размышляла о своей удаче. Ей повезло, что она покончила с изнурительным замужеством, повезло, что она не осталась на мели за годы учебы, повезло, что она оказалась неглупой и упрямой и в конце концов стала Джекки Белл, бакалавром гуманитарных наук, Джекки Белл, магистром, и наконец Джекки Белл, доктором философии. Доктор Жаклин Белл! Удача не оставляла ее: ей попался "Американский психоаналитический журнал", в котором она нашла предложение работы в санатории Фолкрофт. Желающих было много, но ей и тут повезло: доктор Смит взял ее. Если бы ее спросили, кому, по ее мнению, следовало бы стать ее первым пациентом в Фолкрофте, она без колебаний назвала бы самого Харолда В. Смита. За всю беседу он ни разу не поднял на нее глаз. Говоря с ней, он читал сообщения на компьютерном дисплее, гипнотизировал телефонный аппарат, словно тот мог взвиться в воздух и начать его душить, барабанил по столу карандашами, пялился в свое дурацкое коричневое окошко, а в итоге, задав одни и те же вопросы по три раза, сообщил, что она принята. Изучая свое отражение в большом зеркале, висевшем на двери спальни в удачно снятой трехкомнатной квартире, она пожала плечами. Наверное, на свете есть случаи и посерьезнее, чем доктор Смит. По крайней мере у него хватило здравого смысла взять ее на работу. Она попыталась выяснить, чему была посвящена его диссертация, поскольку в табличке на двери не было указано, что он доктор медицины. Однако он никак не удовлетворил ее любопытство, а всего лишь сказал, что она будет работать самостоятельно. Он не станет донимать ее мелочным контролем, не будет ставить под сомнение ее профессиональные решения и вообще будет только счастлив, если им не придется больше разговаривать. Это ее тоже устраивало. Он останется доволен. Одним словом, она считала, что ей очень повезло с работой. Прежде работу гарантировала степень бакалавра. Потом аудитории колледжей превратились в площадки, на которых давали "уместное образование", и это все больше походило на курсы по "мыльным операм" для безграмотных зрителей. Степень бакалавра обесценилась. Для того, чтобы получить работу, надо было становиться магистром. Далее степень магистра постигла участь степени бакалавра. Теперь для трудоустройства требовалась докторская степень. Однако так будет продолжаться недолго. Скоро и ее окажется мало. Люди, нанимавшие на работу других людей, вернулись к простейшим тестам на грамотность, способным разве что продемонстрировать способность кандидата добраться до работы без провожатого. Ни одна ученая степень не была теперь гарантией работы, ибо ни одна степень не служила гарантией того, что ее обладатель владеет устным счетом в пределах десяти. По мнению Джекки Белл, единственное преимущество новой ситуации состояло в том, что доктора от образования, затеявшие всю эту муть, оказались в своей же ловушке. Оказалось, что и их докторские степени лишились цены, и им стало столь же трудно найти работу. Разумеется, будучи людьми образованными, они решили, что не имеют к этому ни малейшего отношения. Во всем виновато коррумпированное капиталистическое общество, пронизанное пороками. Она припомнила фразу из одного сборника политических эссе: "Тот, кто устраивает потоп, часто сам оказывается мокрым". Доктор Жаклин Белл одобрила свое отражение в зеркале и смахнула с левого плеча воображаемую пушинку. В дверь позвонили. Она никого не ждала, однако подумала, что это может быть кто-то из санатория. Не имея опыта жизни в Нью-Йорке, Чикаго или Лос-Анджелесе, она подошла к двери и распахнула ее, даже не спросив, кто там. Там оказалась женщина - красивая женщина с длинными светлыми волосами, раскосыми, почти кошачьими глазами и такими потрясающими телесными формами, что Джекки приросла к месту. Женщина улыбнулась, демонстрируя самые безупречные белоснежные зубы, какие только доводилось видеть Джекки. - Доктор Белл?- спросила незнакомка. Джекки кивнула. - Рада встрече. Я - доктор Файнберг. - О! Вы из Фолкрофта? - Да. Меня попросили заехать за вами сегодня утром. - Сегодня у меня счастливый день,- обрадовалась Джекки.- На улице так жарко, что не хочется идти пешком.- Она посторонилась, пропуская доктора Файнберг к себе в квартиру.- Между прочим, еще рано,- сказала Джекки.Вы уже завтракали? Может, перекусите? Шийла Файнберг вошла в квартиру с широкой улыбкой на устах. - Именно это я и запланировала,- сказала она.

- Почему в коридорах столько людей в голубой форме?- спросил Чиун.Это вы их там поставили? - Совершенно верно, Мастер Синанджу,- ответил Смит официально. - Зачем? Чиун перестал звать Смита "императором". Титул казался подобающим, когда он находился далеко от Фолкрофта и встречался со Смитом только изредка. Однако при тесном контакте Чиун отказался от использования титула: Смит мог возомнить, что он главнее Чиуна. - Я боюсь, как бы эти люди не нашли Римо. Я решил его защитить. - Как они смогут найти его здесь?- спросил Чиун. - Я передал им, что он здесь. - Причина? - Чиун, нам необходимо схватить этих тварей. Я понимаю, вас расстраивает то обстоятельство, что я подвергаю жизнь Римо опасности. Но я вынужден учитывать и другое. Мне надо заботиться обо всей стране. - Сколько Мастеров Синанджу породила эта ваша чудесная страна?- осведомился Чиун. - Ни одного,- согласился Смит. - И вы все же полагаете, что эта страна стоит жизни Римо? - Если вы предпочитаете такое сопоставление, то да, полагаю. - И моей в придачу?- не унимался Чиун. Смит кивнул. - Сколько же жизней понадобится лишиться, чтобы она перестала стоить так дорого?- Чиун сплюнул на пол прямо в кабинете Смита.- Вы хотите отдать жизнь Римо просто потому, что кто-то сожрал нескольких толстяков в промозглом городишке? - Дело не только в них и не только в одном Бостоне. Если мы не остановим этих... тварей, они распространятся по всей стране. По всему миру! Возможно, и до Синанджу доберутся. - Синанджу в безопасности,- заверил его Чиун. - Они могут появиться в Корее, Чиун! - Синанджу там, где находимся мы с Римо. Где мы, там и Синанджу. Я позабочусь о безопасности Римо. Возможно, вы с вашим императором будете под угрозой, но мы с Римо выживем. На мгновение их взгляды скрестились. Смит отвернулся, не выдержав горящего взора карих глаз Чиуна. - Я хотел кое о чем вас спросить, Чиун. Римо сам не свой. Дело не только в ранах. Например, он стал курить. А вчера вечером он ел бифштекс. Когда он в последний раз ел настоящее мясо, а не утку или рыбу? Что с ним, Чиун? - Его организм испытал шок от ранений, такой сильный, что сам организм забыл, каким он был до этого. - Не понимаю,- озадаченно сказал Смит - Иногда человек, испытавший душевное потрясение, начинает страдать так называемыми провалами памяти. - Амнезией,- подсказал Смит. - Да. То же самое может случиться с телом. Это произошло с Римо. Его тело возвращается к состоянию, в котором находилось, прежде чем я начал его тренировать. Предотвратить это невозможно. - Означает ли это... Означает ли это, что с ним покончено? Что Римо уже не будет прежним? Что утеряны его специфические навыки? - Этого никто не знает,- сказал Чиун.- Организм может окончательно вернуться в прежнее состояние или остановиться на полпути. Может остановиться где угодно и больше не изменяться, а может достигнуть дна и всплыть, вернувшись к состоянию, предшествовавшему ранению. Точно сказать нельзя, потому что все люди разные. - Да, я знаю. - А я думал, что вы об этом забыли, потому что воспринимаете Римо как обыкновенного человека, просто очередную мишень для этих людей-тигров, не вспоминая, что он - Мастер Синанджу. Глаза Чиуна сузились. Смит почувствовал, как не раз бывало за время общения с Римо и Чиуном, что играет с силой, которой ничего не стоит превратить жизнь в смерть. Смит догадался, что стоит на опасно раскачивающемся мостике. - К счастью, он - Шива, бог разрушения, разве не так? Он попробовал улыбнуться, надеясь, что улыбочка укрепит его уязвимую позицию. - Да, так,- сказал Чиун.- Но даже непобедимый ночной тигр может пасть жертвой людей-тигров. То, что с ним произойдет, падет виной на вашу голову. Будьте благоразумны, уберите охранников вместе с оружием подальше от палаты Римо, потому что там буду я. Чиун вел переговоры стоя. Закончив свою речь, он развернулся и вышел, волоча за собой алый шлейф, подобно невесте, торопящейся по церковному проходу к грозящей начаться без нее брачной церемонии. У двери он обернулся. - Когда Римо достаточно поправится, мы с ним уедем. Вы сами будете сопротивляться своим людям-тиграм, потому что он будет далеко. - Куда же вы отправитесь?- хмуро спросил Смит. - Куда угодно. Только бы подальше от вас.

Шийле Файнберг стоило труда не рассмеяться, когда она увидела на проходной свою фотографию, украшавшую толстую каменную стену санатория Фолкрофт с внутренней стороны. На фото красовалась прежняя Шийла Файнберг - крючковатый нос, понурый взгляд, безобразная прическа. Шийла испытала небольшое потрясение, вспомнив, до чего уродливой была совсем недавно. Фотография подсказала ей также, что Фолкрофт - одна большая ловушка, готовая захлопнуться. - Это ваша жена?- спросила она охранника, верзилу с громадным брюхом любителя пива и пятнами пота под мышками. - Нет, Боже сохрани!- ответил тот, улыбаясь грудастой блондинке.- Просто бабенка, которую мы должны засечь. Беглая пациентка, что ли... Вы только взгляните на нее! Такая не вернется. Наверное, поступила клоуном в цирк.- Он со значением улыбнулся и сказал неправду: - А я не женат. Шийла кивнула. - Вот такими людьми вам и придется теперь заниматься, доктор,- сказал охранник, рассматривая бумагу, предписывавшую ей обратиться в отделение психиатрии.- Все в порядке. Можете пройти. Ваше отделение расположено в правом крыле главного здания. Когда оглядитесь, закажите себе пропуск. Тогда вы будете преодолевать проходную без хлопот. Конечно, в мое дежурство у вас в любом случае не будет хлопот. Я вас не забуду. Он отдал ей документ. Шийла приблизилась, чтобы забрать письмо, и словно невзначай коснулась его. Глядя на ее удаляющуюся фигуру, охранник ощутил шевеление в штанах, коего не ведал со второго года женитьбы, то есть давным-давно, и в возможность которого уже не верил. Надо же! За время работы в Фолкрофте он усвоил, что психиатры бывают еще более сдвинутыми, чем их пациенты. Вдруг эта питает слабость к худым верзилам с огромными пивными животами? Он еще раз взглянул на ее имя в списке пропущенных на территорию. Доктор Джекки Белл. Звонкое имечко! Белый халат и блокнот на дощечке с зажимом служат пропусками в любом лечебном заведении мира. Достав то и другое из ящика в вестибюле, Шийла Файнберг получила право свободного перемещения по всему санаторию. Она быстро сообразила, что большое L-образное главное здание разделено на две части. В передней части этой старой кирпичной постройки занимались тем, чем положено заниматься в такого рода заведениях,- лечением пациентов. Однако южное крыло, основание "L", выглядело по-другому. Первый этаж был здесь занят компьютерами и кабинетами, на втором находились больничные палаты. Полуподвальный этаж, устроенный в склоне холма, представлял собой гимнастический зал, который тянулся до самого конца территории, упиравшейся в залив, где сохранились старые лодочные пристани, напоминающие скрученные артритом пальцы. Вход в южное крыло был перекрыт охранниками. В своей прежней жизни Шийла Файнберг, наверное, задалась бы вопросом, что именно требует столь строгой секретности в невинном санатории; однако теперешней Шийле не было до этого дела. Ее интересовало одно: Римо. И она знала, что его держат именно в южном крыле. Шийла вернулась в главное здание и обратилась в Специальную службу, где ей сделали моментальную фотографию. - Интересное местечко,- сказала она молоденькой женщине, заведовавшей Службой. - Недурное,- был ответ.- Здесь по крайней мере не лезут в душу. - Я только сегодня начала у вас работать,- сказала Шийла.- Кстати, что происходит в южном крыле? Почему столько охраны? Что там особенного? - Там всегда так. По слухам, сейчас там держат какого-то богатого пациента.- Девушка обрезала края фотографии и прилепила ее на толстую карточку.- Там занимаются исследованиями по заказу правительства, поэтому у них и компьютеры, и все такое прочее. Наверное, просто не хотят рисковать своим оборудованием. Шийлу больше занимал богатый пациент. - А этот их богач женат?- с улыбкой осведомилась она. Женщина пожала плечами и засунула карточку в машину, похожую на аппарат для изготовления визиток. Она нажала кнопку, и верхняя часть аппарата опустилась. Раздалось шипение, Шийла почувствовала запах нагретой пластмассы. - Вот этого я не знаю. С ним слуга - старый азиат. Пожалуйста, доктор. Прицепите это на халат - и вас везде пропустят. - Даже в южное крыло? - Везде. Как же вы будете лечить своих психов, если не сможете к ним попасть? - Это точно,- кивнула Шийла.- Мне бы только к ним попасть. Миновав столовую, Шийла зашагала по каменистой дорожке позади здания, ведущей к старой пристани. Пристанью давно не пользовались, но она еще не до конца сгнила. Она запомнила и это. Оглянувшись на главное здание, она с удивлением отметила, что все окна южного крыла односторонние и снаружи представляют собой зеркала. Это навело ее на мысль, что именно сейчас молодой белый может рассматривать ее через окошко. Мысль не напугала ее, а наполнила предвкушением приятных событий. Она широко зевнула, как зевают крупные кошачьи, и адресовала улыбку окнам второго этажа над гимнастическим залом. После обеда она, пользуясь своей бляхой, проникла на второй этаж южного крыла. Перед ней был обычный больничный коридор, пропитанный вездесущим больничным запахом. Для того, чтобы найти Римо, ей необязательно было знать номер его палаты. Она учуяла его, шагая по узкому коридору. Запах привел ее к двери перед вестибюлем. Запах, несомненно, принадлежал Римо, но к нему примешивался горький запашок чего-то горелого. Она узнала сигаретный дым. Она подошла к самой двери. Побуждение распахнуть ее и войти было неодолимым. Она уже готовилась ворваться, когда ее остановил другой запах - жасмина и трав, принадлежавший старому азиату. Он был знаком ей по квартире в Бостоне: там он ударил ей в нос, как только она избавилась от перца, которым надышалась на пороге. Палата имела номер 221-В. Она прошла в следующий коридор и нашла лестницу, по которой добралась до запасного выхода. Оттуда она увидела, что весь второй этаж окружен металлической галереей для эвакуации при пожаре. Отлично, подумала она и зашагала в отделение психиатрии, чтобы убить время и разработать план. В палате 221-В Чиун сказал Римо, беззаботно попыхивавшему сигаретой: - Они здесь. - Откуда ты знаешь?- спросил Римо. Тревога Чиуна из-за людей-тигров начинала действовать ему на нервы. Он думал о том, что ему не помешал бы отдых на Карибском море. И хороший коктейль. - Оттуда же, откуда и неделю назад,- сказал Чиун.- Я их чую. - Брось,- сказал Римо. - И тем не менее они здесь,- монотонно повторил Чиун. Как он спасет Римо от тигров, раз Римо не только не в состоянии защитить самого себя, но и потерял бдительность? Только что в коридоре прозвучали шаги. Они затихли у двери, а потом стремительно удалились. Эти шаги не принадлежали обычному человеку. Когда шагает человек, проходит томительно долгое время, прежде чем за каблуком на пол опустится подошва, эти же шаги издавали совсем другой звук, звук мягких лап. Тигровых лап. - Предоставляю тебе заботиться о них самостоятельно,- изрек Римо.- А я буду мечтать о свиной отбивной, яблочном соке и картофельном пюре. Да, о свиной отбивной! Трое из стаи Шийлы Файнберг, приехавшие вместе с ней в Рай, штат НьюЙорк, перелезли через стену санатория строго в указанное ею время - в восемь вечера. В 20.12 они появились в коридоре, ведущем к палате Римо. Стоявший здесь охранник был удален по настоянию Чиуна. Поэтому никто не остановил троицу, продвигавшуюся с помощью нюха к палате 221-В, где в кровати лежал Римо с желудком, набитым лангустами и свиной отбивной. Однако нельзя сказать, чтобы их не услышали и не заметили. Чиун, сидевший в палате Римо на маленькой циновке, поднялся и так бесшумно двинулся к двери, что Римо и ухом не повел. Доктор Смит, несший вахту в своем кабинете непосредственно под палатой, увидел на экране монитора двух женщин и мужчину, перемещавшихся по коридору. Зрелище повергло его в дрожь, какой он не испытывал с тех самых пор, как стал свидетелем нацистских зверств во второй мировой войне. Трое людей-тигров перемещались на четвереньках, принюхиваясь к каждой двери. Одна женщина очутилась перед самой камерой. Рот ее был ощерен, в глазах горел нечеловеческий огонь. Смит впервые осознал, как мало в них осталось от людей и как много появилось от диких зверей. Он рывком открыл ящик стола, схватил автоматический револьвер 45-го калибра и бросился по коридору к лестнице, ведущей на следующий этаж. Чиун дежурил у двери. Римо присел в кровати. - Они здесь,- сказал Чиун. - Я понял,- сказал Римо. - И каковы твои действия?- спросил Чиун. - Думаю, как тебе помочь. - Помочь кому и в чем? Побереги свое набитое брюхо. - То, что я хорошо поел, еще не значит, что я не смогу тебе помочь,возразил Римо. Чиун брезгливо отвернулся, махнув на Римо рукой. В коридоре трое людей-тигров принялись царапать противопожарную стальную обшивку двери. Им всего и надо было, что повернуть ручку, но они не сделали этого, а предпочли царапать дверь. Они настойчиво царапали ее, как кошки, которых по забывчивости не впустили в дом на ночь. При этом они мяукали. Смит ворвался в коридор. При виде троицы, царапающей дверь, он едва удержался, чтобы не вскрикнуть, и отскочил в угол, чтобы на него не накинулся со спины недруг, воспользовавшийся, как и он, лестницей. Он прицелился и крикнул: - Эй, вы, прочь от двери! Лечь на пол! Троица обернулась. Если судить по выражению их лиц, то Харолд В. Смит был не человеком, а бараньим эскалопом. До палаты, где притаились Римо и Чиун, донесся голос Смита. - Что здесь делает этот идиот?- прошипел Чиун. Трое из стаи Шийлы Файнберг начали наступать на Смита с поднятыми руками, скрюченными пальцами, изображающими смертоносные когти, и разинутыми пастями, из которых струйками сбегала слюна. - Хватит,- невозмутимо сказал им Смит.- Теперь стоять на месте.- Он опустил револьвер. Однако двое женщин и один мужчина продолжали наступать. Смит дождался, пока они отойдут от двери на достаточное расстояние, и снова скомандовал: - Все трое, на пол! Но трое, вместо того, чтобы выполнить команду и распластаться на полу, разделились и бросились на Смита с трех сторон, угрожающе рыча. Смит выстрелил мужчине прямо в грудь, отчего тот сначала взмыл в воздух, а потом растянулся на мраморном полу. В палате 221-В снова началось движение: Римо предпринял вторую попытку встать. - Это Смитти! Ему нужна помощь. - Ложись. - Прекрати, папочка! Я спешу ему на помощь. - Ты ?- презрительно переспросил Чиун.- Не ты, а я. С этими словами он выскочил в коридор, оставив Римо, беспомощного и опустошенного, сидеть на краю кровати. Шийла Файнберг, притаившаяся на пожарной лестнице у окна палаты, выпрямилась. После долгих часов, проведенных в скрюченном положении, ей понадобилось потянуться. Ее мускулы были готовы к рывку. Она давно нашла на зеркальной поверхности стекла царапину и теперь подглядывала через нее в палату Римо. Она видела, как вышел Чиун. Как только за ним закрылась дверь, Шийла прыгнула в окно, вдребезги разбив стекло, и предстала перед ошеломленным Римо, приветственно мяукнув. - Привет, сладенький,- сказала она.- Я по тебе соскучилась.

Обе женщины присели, готовясь к прыжку. От Смита их отделяло пять футов, друг от друга - такое же расстояние. Смит не спешил стрелять. Вместо этого он наставил оружие сначала на одну, потом на другую и в третий раз отдал им приказ лечь. Они ответили ему шипением. Чиун увидел, как напряглись их мышцы. Нападение было неминуемым. Тогда он пронесся в своем синем кимоно между Смитом и женщинами, подобно ветру. Первым делом он выбил у Смита револьвер, который при падении на мраморный пол издал тяжелый металлический лязг. Женщины дружно бросились на Смита, но его уже загородил Чиун. Одна с размаху напоролась на его левую руку, как на острое копье. Другая собиралась вцепиться зубами в горло Чиуна, однако он легко проскочил у нее под подбородком и, вынырнув с другой стороны, всадил ей локоть чуть пониже солнечного сплетения. Из нее разом вышел весь воздух, и ее тело рухнуло поверх первого тела. Смит нагнулся над ними. - Они мертвы,- сообщил он. - Конечно,- сказал Чиун. - Они были нужны мне живыми,- сказал Смит. - А вы были им нужны мертвым,- сказал Чиун.- Возможно, они были мудрее вас.- Он посмотрел на мертвые лица.- Никто из них не нападал на нас раньше. Чиун бросился в палату, сопровождаемый Смитом. Палата была пуста. Пол был усеян осколками оконного стекла. Чиун подбежал к окну и выглянул. Внизу он увидел женщину, торопившуюся побыстрее добраться до пристани. Через ее плечо было переброшено тело Римо. Она несла его без видимых усилий, подобно могучему мужчине, укравшему тонкий коврик. - Ай-иии!- крикнул Чиун и перемахнул через зловещие куски стекла, торчащие из рамы. Смит успел заметить, как Чиун, оттолкнувшись от железной галереи, спрыгнул прямо со второго этажа на землю, приземлился на ноги и бросился вдогонку за женщиной. Смит тоже вылез на галерею, но осторожно, боясь порезался, и загрохотал вниз по ступенькам. У причала покачивался катер "Силвертон" с уключинами и тентом. Женщина перекинула Римо на катер, сорвала швартовочный канат со ржавого надолба и сама последовала за канатом. Чиуна отделяло от пристани еще сорок футов. Он уже достиг пристани, когда взревели оба двигателя катера, и он, задрав нос, помчался во мглу, которая все больше окутывала холодную гладь залива. Еще несколько мгновений - и рядом с Чиуном оказался Смит. Они вместе проводили взглядами катер. Катер, не зажигая огней, канул в темноту. Смит ощутил потребность положить руку Чиуну на плечо. Старик словно не почувствовал его руку. Взглянув на него, Смит понял, до чего мал и тщедушен 80-летний кореец, знающий так много сразу о многих вещах. Смит стиснул плечо Чиуна, чтобы по-дружески поддержать его в горе, которое он разделял. - Мой сын умер,- сказал Чиун. - Нет, Чиун, он не умер. - Так умрет,- сказал Чиун безразличным тоном, словно от пережитого удара повредились его голосовые связки, утратив способность передавать волнение.- Он больше не способен защищаться. - Он не умрет,- твердо повторил Смит.- Я позабочусь об этом. Он развернулся и решительно зашагал назад к санаторию. Его ждали дела. Ночь только начиналась.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Римо, лишившийся чувств после удара, нанесенного ему в голову правой рукой Шийлы Файнберг, правой рукой, движение которой он не успел заметить, пришел в себя, когда рев моторов стих и катер остановился. Он почувствовал, как катер ткнулся бортом в другое судно. Пока Римо тряс головой, стараясь восстановить зрение, Шийла вцепилась ему в правое плечо, заставив поморщиться от боли. - Пошли,- приказала она и подтолкнула его к ограждению. Ночь была темной, воды залива пахли солью гораздо сильнее, чем днем, словно на ночь с него сняли крышку. Шийла помогла Римо перебраться через ограждение. Они оказались на другом катере, меньше размером и более быстроходном. Она ни на секунду не ослабляла свою хватку. Римо решил, что с него хватит и попытался вырваться, но потерпел неудачу. Ее пальцы по-прежнему держали его за плечо, подобно цепким когтям. Он не поверил, что настолько ослаб. Вторая попытка освободиться последовала незамедлительно и была столь же решительно пресечена. - Будешь дергаться - я тебя опять вырублю. Тебе этого хочется? - Нет. Чего мне хочется, так это покурить. - Мне очень жаль, но здесь не курят. В темноте Римо различил на корме какой-то ящик. - Сюда,- поторопила его Шийла. Вблизи Римо понял, что это не ящик, а клетка с железными прутьями, размером с большую стиральную машину с функцией сушилки. На клетке лежали черные чехлы. Свободной рукой Шийла открыла дверцу клетки и подтолкнула Римо. - Залезай. - Это так необходимо?- спросил Римо. - Я не могу все время беспокоиться, как бы ты не прыгнул за борт. Давай. - А если я откажусь? - Тогда я запихну тебя туда силой,- сказала Шийла.- Я очень сильная, ты уже знаешь это. Даже в темноте ее зубы и глаза давали кинжальные отблески, отражая дальние огни. Римо все же решил попытаться. Он вырвал у нее свою руку, при этом резко развернувшись и затратив на прием все оставшиеся у него силы. Прием был ему хорошо знаком и всегда выполнялся машинально. Теперь же ему пришлось рассчитать каждое движение. Мышечная память, способность тела выполнять несложные задачи без участия рассудка, напрочь его покинула. Именно это умение является общим в мастерстве выдающегося спортсмена, непревзойденной машинистки и швеи-волшебницы. Память о том, что надлежит делать телу, впечатанная в сами мышцы и минующая мозг. Он улыбнулся про себя, радуясь, что на этот раз добился цели. Мертвая хватка Шийлы Файнберг не удержала его, и он снова оказался на свободе. Но при этом он повернулся к ней спиной, против чего настойчиво предостерегала система Синанджу. Прежде чем он вспомнил об этом и попытался уклониться, Шийла прыгнула ему на спину. Римо почувствовал, как ее сильные пальцы сжимают ему горло, нащупывая артерии. Мгновение - и в горле у него забулькало, к мозгу прихлынула кровь, в глазах помутилось и померкло. Римо тяжело шлепнулся на палубу. Он успел почувствовать собственное падение, но потом его глаза закрылись и он отключился. Он не чувствовал, как Шийла заталкивала его в клетку, не слышал, как она вешала на клетку замок, не видел, как завешивала клетку тяжелыми черными чехлами. Римо спал. Шийла завела мотор и помчалась прочь от большого катера, на котором сбежала из Фолкрофта, оставив его болтаться на воде и дрейфовать по течению вдоль берега залива Лонг-Айленд. Она развернулась и на полной скорости понеслась в восточном направлении. Путь до Бриджпорта занял полтора часа. Когда Римо очнулся, движение уже прекратилось. Руки Шийлы Файнберг дотянулись до его горла. Она злобно шипела. - Выбирай: либо ты ведешь себя смирно и тогда бодрствуешь, либо пробуешь поднять шум и тогда опять валяешься без сознания. Только учти, от этого у тебя прибавится шрамов. Римо избрал первый вариант. Вдруг в награду за покорность он получит то, чего ему сейчас больше всего хотелось,- сигарету? А потом - бифштекс. Сырой, сочный, какой ему однажды подали в Вихокене, штат Нью-Джерси. Римо отчетливо помнил тот бифштекс, его восхитительный вкус. Но, вспомнив, где он и в чьей власти, он сообразил, что мечтать сейчас о мясных блюдах по меньшей мере неуместно. Чиун дождался, пока Смит уберет с пола перед палатой Римо трупы, а потом прошел к себе в комнату, отказавшись перекинуться со Смитом даже словечком. Впрочем, Смиту было не до разговоров: он был слишком занят. Он проследовал прямиком в кабинет. В правительственных кругах никто не знал Смита. Ни в одном вашингтонском кабинете не висело его портрета, никто не получал от него предложений защиты от молнии, наводнения или пожара. Однако, действуя анонимно, он тем не менее распоряжался более могучими армиями, чем кто-либо другой во всей Америке. В его кабинете сходилось больше, чем в любом другом месте, приводных ремней, заставляющих крутиться всю страну. Тысячи людей оплачивались непосредственно им, тысячи трудились на иные структуры, но их доклады поступали в КЮРЕ, хотя никто из них этого не знал и не послушался бы прямого приказания, отданного Смитом. Молодой президент, поручивший Смиту руководство тайной организацией КЮРЕ, сделал мудрый выбор. Он поставил на этот пост человека, для которого ничего не значили ни личный престиж, ни власть. Его интересовало одно: иметь достаточно власти, чтобы хорошо исполнять свои обязанности. Таков был его характер: он был органически неспособен злоупотребить властью. Сейчас он собирался эту власть употребить. Уже спустя несколько минут над заливом Лонг-Айленд стали кружить военные вертолеты, разыскивая катер "Силвертон" длиной 27 футов. Федеральные агенты взяли под контроль мосты, тоннели и пункты оплаты за пользование автострадами между местечком Рай, штат Нью-Йорк, и городом Бостоном, штат Массачусетс. Им сказали, что они ищут дипломата, похищенного после того, как ему было предоставлено убежище в США. Имя его держалось в тайне, зато было известно, что он - брюнет с темными глазами, широкоскулый, с очень широкими запястьями. Остальное их не касалось. Службы безопасности аэропортов и инспектора в морских портах по всему востоку США были приведены в состояние повышенной готовности приказом найти человека с теми же приметами. Им было известно одно: задание имеет чрезвычайную важность. Мобилизовав все эти силы, Смит принялся ждать. Он развернул свое кресло так, чтобы у него перед глазами был залив Лонг-Айленд. Он не питал большой надежды на успех, поскольку правительство было как вода, на которую он сейчас смотрел. Поведение воды можно предсказать, ибо приливы и отливы подчиняются безупречному графику. Но разве его можно контролировать? С правительством дело обстояло точно так же. Его поведение иногда можно было предсказать, но только дураки могли утверждать, что способны его контролировать. Так же и воды залива: сотни, тысячи лет приливы сменяются отливами. Пройдут сотни, тысячи лет, и кто-нибудь будет так же сидеть в кресле Смита, глядя на воду. Вода будет по-прежнему находиться в движении, подчиняясь собственному ритму, собственному графику. Зазвонил телефон. Это был не тот телефон и не тот звонок, которого ждал Смит. - Да, господин президент,- произнес Смит. - Не думал, что опять придется вам звонить,- начал президент,- но что творится, черт возьми? - Что вы имеете в виду, сэр?- спросил Смит. - Мне докладывают о происходящем. Впечатление такое, будто все это дурацкое правительство поднято по тревоге. Это ваши проделки? - Мои, сэр. - С какой стати, раз вам положено разбираться с бостонской заварухой? - Это - часть того, что вы именуете "бостонской заварухой",- ответил Смит. - Я полагал, что ваше секретное оружие наведет за это время порядок.Мягкий, вкрадчивый голос президента был полон сарказма. - Секретное оружие повреждено и захвачено неприятелем, сэр,- отрапортовал Смит.- Важно найти его, прежде чем оно... - Заговорит?- догадался президент. - Да. Или будет уничтожено. Президент вздохнул. - Если оно заговорит, то это приведет к падению всего правительства. Не только моей администрации, но и всей концепции конституционного правления. Полагаю, вам это известно. - Известно, сэр. - Как мы можем воспрепятствовать тому, чтобы оно заговорило? - Обнаружив его. - И что тогда? - Если возникнет опасность, что оно разгласит то, чего не следует разглашать, я возьму это на себя. - Как?- спросил президент. - Не думаю, что вам хочется услышать ответ на ваш вопрос, господин президент,- ответил Смит. Президент, отлично понявший, что только что услышал, как один человек дал обязательство убить другого, если это будет отвечать интересам страны, негромко произнес: - Так. Оставляю это на вашей совести. - Так будет лучше всего. Мы уже уничтожили несколько бостонских тварей. Количество жертв благодаря этому уменьшится. - Слабое утешение. Не думаю, чтобы американский народ успокоился, если я скажу ему, что мы понизили смертность от мутантов на шестьдесят семь процентов. Вместо шести человек в день теперь от них погибают двое. - Боюсь, что нет, сэр. Мы продолжаем заниматься этим,- сказал Смит. - Спокойной ночи,- сказал президент.- Когда все кончится - если, конечно, мы выживем, мне, видимо, захочется с вами встретиться. - Спокойной ночи, сэр,- сказал Смит, уклонившись от ответа. Следующий звонок был тем самым, которого Смит ждал. Работник прибрежной охраны, полагавший, что беседует с агентом ФБР по графству Вестчестер, доложил, что один из вертолетов засек "Сильвертон" длиной 27 футов. Катер был пуст и дрейфовал без огней по заливу. Принадлежал катер дантисту из Нью-Джерси, показавшему, что продал катер всего 8 часов тому назад за 27 тысяч долларов наличными. Покупателем был молодой мужчина с золотым медальоном в виде солнца на шее. Смит поблагодарил звонившего и повесил трубку. Все, нить оборвалась. Мужчина с медальоном был одним из людей-тигров. Смит лично пристрелил его в коридоре перед палатой Римо. Следствие зашло в тупик. Смит прождал у телефона всю ночь, но других звонков не последовало.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Была еще ночь, когда небольшой реактивный самолет приземлился на ухабистой полосе. Как только он остановился, Римо почувствовал, что его клетку потащили к двери. Через секунду клетка упала с высоты пяти футов на землю. - Больно, черт возьми!- крикнул Римо. Однако его голос не вырвался за пределы тесной клетки, завернутой в плотный черный брезент. Воцарилась тишина. Через некоторое время моторы самолета заработали снова, причем прямо у него над головой. Было время, когда он умел отгородиться от любого шума, подобно тому, как обычные люди закрывают глаза, но сейчас у него ничего не вышло. Оглушительный рев моторов отдавался у него в голове, заставляя стучать зубами и нарастая с каждой секундой. Наконец Римо перевел дух: самолет покатился прочь, взлетел и вскоре шум моторов стих. Ночь была тихой, если не считать стрекота насекомых, выступавших слаженным сводным хором всех букашек, какие только появлялись когда-либо на свет. Римо по-прежнему сходил с ума по сигарете. Неожиданно чехол откинули, и по ту сторону решетки предстала Шийла Файнберг в шортах, которые едва прикрывали то, что им положено прикрывать, и в рубашке цвета хаки, обтягивающей ее огромную грудь. - Как поживаешь?- спросила она. - Превосходно,- отозвался Римо сквозь прутья.- Время бежит незаметно, когда человек веселится вовсю. - Хочешь выбраться оттуда? - Либо так, либо присылай мне служанку. Как тебе больше нравится. Шийла наклонилась над прутьями клетки. - Слушай. Думаю, теперь ты понял, что целиком находиться в моей власти. Если не станешь этого забывать и не будешь пытаться сбежать, я тебя выпущу. Но если начнешь выкрутасничать, лучше не выходи из клетки. Выбор за тобой. - Выпусти меня,- сказал Римо. - Ладно. Так-то лучше. Она достала ключ из кармашка шортов, которые казались Римо слишком узкими для того, чтобы держать там даже заколку, и отперла замок. Римо выбрался на растрескавшуюся полосу, встал и потянулся. - Как здорово!- сказал он. - Пошли,- сказала Шийла и направилась к джипу, стоявшему неподалеку. Римо сел рядом. Она завела мотор. - Один вопрос,- сказал Римо.- Ты - Шийла Файнберг, да? - Да. - На фотографиях ты другая... - На фотографиях я еще в прежнем виде. С тех пор прошло много времени. - Где мы?- задал Римо второй вопрос. - В Доминиканской республике, в восемнадцати милях от Санто-Доминго. - Далеко же ты меня затащила, чтобы убить! - Кому нужно тебя убивать? У меня в отношении тебя другие планы. Она повернулась к Римо и улыбнулась ему, продемонстрировав острые зубы. От этого зрелища Римо сделалось не по себе. - Какие планы?- задал Римо третий вопрос. - Ты будешь работать племенным жеребцом,- сказала она, громко захохотала и помчалась по узкой грязной дороге в сторону холмов, протянувшихся милях в шести от взлетной полосы. Римо откинулся в кресле и решил получить удовольствие от поездки, чему, правда, мешало адское желание курить. Они остановились у беленького домика на краю квадратного поля сахарного тростника размером с четыре городских квартала. Урожай был давно убран, тростник срублен и увезен. Остались только небольшие островки, похожие на клочки волос на голове у лысеющего мужчины. Остатки стеблей на земле были совсем сухими и оглушительно хрустели под ногами. В домике было чисто и удобно. Бензиновый движок, тарахтевший неподалеку, снабжал дом электричеством, поэтому здесь был нормальный свет и холодильник. Римо начал с поиска сигарет, который увенчался успехом: он нашел их в кухонном буфете. Он поспешно закурил и сладострастно зажмурился, наслаждаясь вкусом дыма на языке и чувствуя, как смола частично оседает у него на зубах, деснах и языке, а частично проникает в легкие. Потом он залез в холодильник и нашел там бисквит в целлофане. Он разорвал целлофан зубами и запихал бисквит в рот. В жизни есть два главных удовольствия: сигарета и шоколадный бисквит, подумал он. Еще недавно его рацион состоял исключительно из риса, рыбы, утиного мяса и иногда овощей. Сколько времени прошло с тех пор, когда он последний раз уплетал сладости? И как он обходился без них столько лет? Римо принялся за второй бисквит, когда в двери кухни появилась Шийла. Она переоделась в прозрачный белый халат, который не оставлял воображению возможности дорисовывать прелести ее тела, так как выставлял их напоказ. Она открыла было рот, чтобы что-то сказать, но тут же сжала губы, подскочила к Римо и решительно затушила его сигарету в пепельнице. - Эй, я ведь курю!- запротестовал он. - Пора понять, что курение опасно для здоровья.- Она повернулась, задев его грудями.- Не то, что я: я могу оказаться полезной для твоего здоровья. Римо так и застыл с бисквитом в руке. Он почувствовал то, чего не чувствовал уже много лет,- желание, жгучую потребность обладания женщиной. Искусство Синанджу научило его овладевать женщиной, когда это бывало нужно, причем так, что женщины лезли на стену от восторга. Однако, превратив это занятие в искусство и в науку, Синанджу сделало его скучным. Римо забыл, когда в последний раз испытывал настоящее желание. Сейчас же он его испытывал. Он запихал остаток бисквита себе в рот и обнял Шийлу Файнберг. Телесное влечение заставило его забыть, что эта женщина всего несколько недель тому назад разодрала ему глотку и живот. Он провел ладонями по ее гладкой спине, обхватил ее круглые ягодицы и прижал ее к себе, с удовольствием чувствуя, что его тело должным образом откликается на контакт. Она подставила ему рот, и он впился в него поцелуем. Шийла Файнберг подняла его и отнесла в спальню, где аккуратно уложила на постель. - Мы что же, будем сожительствовать?- спросил Римо. Шийла сбросила халат и легла с ним рядом. - Тебя предназначили на роль племенного жеребца,- сказала она.Действуй! Римо подчинился и стал действовать. Это продолжалось тридцать секунд. Искусство, убившее желание, погибло, когда желание вернулось. Все кончилось быстро, вопреки намерению Римо. Он устыдился своего неумения. - Ненадолго же тебя хватило!- заметила Шийла, поджав губы. - Я исправлюсь,- пообещал Римо. - У тебя будет достаточно практики,- холодно сказала она и, даже не подумав понежиться в постели после секса, встала и направилась к двери. Римо услышал щелчок замка. - Спи,- донесся до него ее голос из-за двери.- Тебе нужен отдых. На это у Римо не нашлось возражений. Прежде чем покинуть кухню, он сунул в карман брюк пачку сигарет. Сейчас он извлек одну, закурил и откинулся на подушку, стряхивая пепел на пол и размышляя о том, что все в жизни случается не вовремя. До того, как он стал работать на КЮРЕ, он не мог и помыслить о чем-либо более заманчивом, чем сделаться пленником роскошной блондинки, единственное требование которой состоит в том, чтобы обрабатывать ее в постели как можно чаще и качественнее. Теперь же, оказавшись в такой ситуации, он вовсе не чувствовал себя на вершине блаженства. Он выкурил три сигареты, гася их об пол и забрасывая окурки под кровать, и уснул. Спал он крепко, без сновидений. Проснувшись утром, он увидел, что дверь в спальню распахнута настежь. Обнаженная Шийла стояла перед кухонной раковиной. Тело ее источало здоровье и силу. Она казалась образцом совершенства, хоть сейчас на журнальную обложку. - Хочешь заняться любовью до или после еды?-спросила она подошедшего к ней Римо. - После.- Увидев на тарелке еду,- незажаренный бекон и миску с только что разбитыми яйцами - он поправился: - До. - После,- сказала она. - Но тут ничего не готово,- возразил Римо. - Не хочу возиться с этой плитой,- объяснила Шийла. - Кто же будет такое есть?- спросил Римо, но Шийла уже села за стол и стала насыщаться, поглощая жирный бекон, как финалистка соревнований по глотанию золотых рыбок. - Это лучшее, на что я способна,- отрезала Шийла.- Если тебе не нравится мой завтрак, то ничего не могу поделать. Ешь хлопья. - Я сам что-нибудь приготовлю. - Не трогай плиту!- приказала Шийла.- Ешь хлопья. Римо довольствовался бисквитом из вчерашнего пакета. Дождавшись, когда он поест, Шийла взяла его сильной рукой за плечо и подтолкнула к спальне. - Давай, специалист,- сказала она.- Посмотрим, протянешь ли ты сегодня хотя бы минуту. Римо повиновался, не зная толком, что из этого выйдет, но решив не переживать понапрасну. Во всяком случае, пока не кончатся сигареты. Прошло три дня. В Фолкрофте были получены результаты вскрытия троих убитых людей-тигров, подтвердившие худшие опасения Смита. Все трое претерпели изменения на хромосомном уровне. По сути, они перестали быть людьми и находились где-то в промежутке между человеком и зверем. Смит беспокоился, как бы новое существо не оказалось сильнее, хитроумнее и даже кровожаднее, чем человек. Убийства в Бостоне продолжались, но их стало меньше. Возможно, причина заключалась в патрулировании улиц Национальной гвардией. Однако Смит склонялся к мнению, что это он подорвал силы людей-тигров, вырвав из их рядов сразу троих. Из этого следовало, что Шийла Файнберг - Смит пришел к убеждению, что именно она похитила Римо,- не возвращалась в Бостон, иначе она бы уже успела наштамповать новых чудищ и жертв бы прибавилось. Смиту не давала покоя еще одна мысль, такая страшная и тягостная, что он сознательно гнал ее. Однако мысль отказывалась повиноваться. Что, если Шийла Файнберг завладела Римо, чтобы превратить его в члена своей стаи? Римо, сохранившего все свои навыки, помноженные на беспощадную, звериную жестокость! Его и раньше нельзя было одолеть, теперь же он станет во сто крат хуже. Значит, его просто необходимо остановить. Но это было по плечу единственному человеку на свете... Но как заговорить об этом? Смит легонько постучал в дверь на втором этаже. Ответа не последовало. Он распахнул дверь и вошел в комнату. Чиун, облаченный в кимоно очистительного белого цвета, сидел на травяной циновке посреди комнаты. Оба окна были наглухо зашторены. По углам темной комнаты, напрочь лишенной мебели, горели свечки. Перед Чиуном стояла фарфоровая чашечка с курящимися благовониями. - Чиун!- негромко позвал Смит. - Да? - Мне очень жаль, но сообщений от Римо нет. Он и эта женщина, кажется, исчезли с лика земли. - Он мертв,- ответил Чиун нараспев. - Откуда такая уверенность? - Потому что я так хочу,- ответил Чиун, помолчав. - Вы?! Вы этого хотите?! Но почему, скажите Бога ради! - Потому что если Римо не погибнет, то станет одним из них. Если он станет одним из них, сотни поколений Мастеров Синанджу потребуют, чтобы я утопил его в морской пучине. Даже если он мой сын. Раз я научил его Синанджу, то не могу позволить, чтобы он воспользовался своим мастерством в негодных целях. Раз я не хочу...- Чиун не смог заставить себя произнести слово "убивать".- Раз я не хочу его убирать, мне остается надеяться, что он уже мертв. - Понимаю,- проговорил Смит. Он уже получил ответ на свой вопрос. Если Римо изменился, Чиун избавит от него мир. Он хотел было поблагодарить Чиуна, но вовремя осекся. Голова старика снова опустилась на грудь. Смит знал, что разговор окончен. Одного он не знал: сколько дней продлится траурная церемония Синанджу.

Римо догадывался, почему Адам и Ева пошли на сделку с дьяволом, чтобы удрать из рая. Дело было в скуке. Прошло шесть дней. Погода оставалась безупречной. Шийла Файнберг была безупречно прекрасной и доступной. Римо нечем было заняться, кроме расхаживания по дому и выполнения желаний Шийлы. Ему это наскучило. Ситуация усугублялась тем, что бисквиты кончились, а сигареты должны были кончиться вот-вот. С сигаретами можно было бы протянуть и дольше, но Шийла завела мерзкую привычку, едва завидя сигарету, давить ее в пепельнице. Причем делала она это не как цивилизованный человек, который просто притушил бы окурок, и тогда Римо мог бы снова его раскурить. Нет, она расправлялась с сигаретой с такой силой, словно метала дротики, и всегда ломала окурок минимум в двух местах. Такие окурки не подлежали вторичному использованию. Помимо этого, она вечно выкидывала спички, поэтому он теперь прятал их под матрасом. О еде и вовсе не хотелось думать. Шийла по-прежнему не подпускала его к плите. Сама она жрала сырое мясо, не пользуясь приборами; из углов ее рта стекали при этом струйки крови. Насытившись, она слизывала кровь с пальцев и смотрела на Римо такими глазами, словно перед ней был не поджарый мужчина, а ходячая вырезка. Римо довольствовался едой из пакетиков. Он все чаще вспоминал славные деньки, когда на чеках обильно рос рис, а в океанах ходила косяками рыба. Впрочем, он еще не успел соскучиться по рису и рыбе. Иногда он вспоминал Чиуна и задумывался, увидятся ли они когда-нибудь. Вполне возможно, что Чиун уже забыл его и ищет, кого бы еще потренировать. Что ж, Римо вполне мог обойтись и без этого. С него и так хватило тренировок и ворчания наставника. Ему также надоел Смит и работа, при которой из него делали затычку для всех бочек на свете, причем одновременно. Хватит, хватит, хватит! Римо вышел на веранду. Она была обнесена заборчиком в три фута высотой. Римо провел по заборчику рукой. Он вспомнил, как Чиун тренировал его, заставляя ходить по самым узким жердочкам для улучшения равновесия. На счету Римо было хождение по тросам моста Золотые Ворота и по ограждениям палубы океанского лайнера в сильный шторм. Что такое для него ограда веранды? Но стоило ему забраться на ограду, как правая нога потеряла опору. Падая, он больно ушиб колено. Происшествие сильно его удивило. Обычно он не оступался. Он повторил попытку, и на этот раз удачно, хотя для того, чтобы не свалиться, ему пришлось отчаянно раскачиваться, расставив руки в стороны. - От тебя никакого проку! Реплика Шийлы застала его врасплох. Он чуть не свалился в кусты, но вовремя подобрался и тяжело спрыгнул на скрипучий дощатый пол веранды. - Что ты хочешь этим сказать? Шийла стояла в дверях, как всегда, нагая. Это помогало спариванию в любой момент. - При нашей первой встрече ты был необыкновенным. Поэтому ты здесь. А теперь? Обычное молодое ничтожество. Со временем ты превратишься в старое ничтожество. Она даже не старалась скрыть свое презрение. - Подожди-ка? В каком смысле "поэтому я здесь"? Она осклабилась. - Вот именно. Мозги у тебя тоже не ворочаются. Если сам не можешь сообразить, то не надейся, что я тебя надоумлю. Иди, завтракай. Тебе надо подкрепиться. - Я устал от хлопьев и бисквитов. - Мне-то что? Ешь траву. Шийла вернулась в дом. В первые дни она неусыпно следила за ним, чтобы не позволить сбежать, или запирала на ключ. Теперь же она махнула на него рукой, словно, оценив его физическую форму, решила, что он и так никуда не денется. Неужели он действительно так опустился? Чтобы женщина испытывала к нему физическое пренебрежение? Что же хорошего в Синанджу, если оно так быстро покидает тело? Или это он сам отказался от Синанджу?.. Он снова налег на ограждение и потрогал брус пальцами. Всего несколько недель назад он сумел бы сказать, из какого дерева выпилен брус, насколько он сух, сколько лет древесине, насколько он скользок, если его намочить, и какая сила требуется, чтобы его переломить. Теперь же брус был для него простой деревяшкой, бесчувственной, мертвой палкой, не способной ни о чем ему поведать. Это он отвернулся от Синанджу, а уж потом Синанджу отвернулось от него. Он забыл про тренировки, забыл про дыхательные упражнения, забыл, как делать свое тело непохожим на тела остальных людей. Он отвернулся и от многого другого. Например, от Чиуна, который на протяжении многих лет был для него больше, чем отцом. Который с любовью учил его вековой мудрости Синанджу. А что сказать о Смите и нечеловеческом напряжении его труда? О проблеме людей-тигров в Бостоне? О президенте? Римо понял, что забросил свою единственную семью, своих единственных друзей. Поэтому его и оставило искусство Синанджу, в свое время преобразившее его. Римо огляделся и сделал глубокий вдох. Воздух был чист и свеж. Он сделал еще более глубокий вдох, наполняя воздухом легкие, пропуская его через весь организм, как учился делать это день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Подобно шлюзу, открывающемуся в наводнение, какой-то механизм у него внутри, уступив напору воздуха, дал волю воспоминаниям о том, каким он был прежде. Теперь он мог не только нюхать воздух, но и пробовать его на вкус. В нем была сахарная сладость и гниение растительности, а также влага, свидетельствующая вместе с солоноватым привкусом о близости моря. Он сделал новый вдох и учуял полевое зверье. В ноздри ударил запах мяса с кухонного стола Шийлы, тяжелый дух мертвечины. Он чувствовал сухой аромат досок под ногами. Ощущение было такое, будто он был мертв, а теперь ожил. Римо громко засмеялся, переполненный жизнью. Синанджу было искусством смерти, но тем, кто им владеет, оно несло только жизнь, полноту жизни, когда все органы чувств и каждый в отдельности нерв вибрирует от ощущения своего всесилия. Римо опять засмеялся. Веранда заходила от его смеха ходуном. Он сделал разворот и высоко подпрыгнул. Он опустился на узкий брус ограждения двумя ногами и застыл без движения, как мачта, строго перпендикулярно брусу. Зажмурившись, он подпрыгнул, перекувырнулся и опустился на балюстраду двумя ногами, только с развернутыми в стороны ступнями. Он пробежался по ограде вперед и назад, не разжимая век, ощущая дерево подошвами и впитывая природную силу через древесину. Смеясь, он понял, что добился своего. Шийла Файнберг была в кухне и не слышала его смеха. Она только что закончила завтрак, состоявший из сырой кровавой печени. Теперь ее выворачивало наизнанку. Она посмотрела на свою рвоту и улыбнулась. Чуткий зверь внутри ее уже третий день подавал долгожданные сигналы. Теперь к нему подключилось ее женское естество. Если это тот самый сигнал, на который она надеялась, то Римо ей больше ни к чему. Разве что на обед. Стоя на веранде, Римо вынул из кармана пачку с сигаретами, раздавил ее в ладони и выбросил на поле срубленного тростника. Он больше не испытывал потребности в сигаретах. Впрочем, он приберег спички.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Барменша в "Трех мушкетерах" не кичилась своей смазливостью, хотя кичиться было чем. Просто Дервуд Докинз не произвел на нее сильного впечатления. Подумаешь, "кадиллак", подумаешь, толстая пачка денег! Но то, что он летает на собственном реактивном самолете, растопило лед ее безразличия. Может, он и ее как-нибудь прокатит? - Обязательно!- пообещал он.- Хоть днем, хоть ночью! Он закрепил победу, расписав, как быстро они могли бы попасть в какое-нибудь райское местечко. Скажем, на прошлой неделе он всего за три часа доставил клиентов в Доминиканскую Республику. До чего странные клиенты! Шикарная блондинка в шортиках, а при ней клетка. Он знал, что в клетке сидит человек, потому что слышал его крик, когда клетку сбросили на бетон. Все это Дервуд Докинз выложил барменше как на духу. Ведь он уже выпил четыре порции мартини, о чем и уведомил остальных посетителей бара, включая плохо одетого человека у дальнего конца стойки, который последние четыре года умудрялся кормить вечно больную жену и детей только благодаря тому, что раз в неделю набирал один телефонный номер, чтобы поделиться тем, что ему удалось подслушать. За это ему платили сорок пять долларов в неделю. Человек, которому он звонил, всего два дня тому назад говорил, что разыскивает блондинку и темноволосого мужчину с толстыми запястьями. Рассказ трепача Докинза мог оказаться холостым выстрелом, но существовала и иная возможность. Плохо одетый допил кружку пива, которой всегда ограничивался по дороге с работы домой, и набрал заветный номер. Вдруг на этот раз его ждет премия? Спустя час барменша засобиралась уходить. Дервуд Докинз вспомнил, какой беспорядок она застанет у него дома, и покачают головой. Но пока он поджидал ее у стойки, к нему подошел незнакомец и спросил сухим, как готовая полыхнуть солома, голосом: - Вы - Дервуд Докинз, летчик? Докинз оглядел незнакомца с ног до головы и приободрился. Старый костюм, неухоженные волосы. Не клиент бара и уж подавно не владелец. Докинз решил, что с ним не обязательно соблюдать вежливость. - Кому какое дело? - Моя фамилия Смит. Расскажите о своем полете на Карибские острова на прошлой неделе. - О каком еще полете? - Блондинка. Клетка с человеком. - Кто вам об этом рассказал? - Неважно. Знаю, и все,- сказал Смит. - А мне не хочется об этом разговаривать. Докинз огляделся, чтобы узнать, есть ли свидетели. Блондинка отвалила немалые денежки, чтобы он держал язык за зубами. Конечно, о том, чтобы забрать у него денежки обратно, она может забыть, но если пожалуется на него, то все будут знать, что Докинз не в меру болтлив. Это скажется на его доходах. - Мне очень жаль, но вам придется все рассказать,- сказал Смит. - Это угроза?- спросил Докинз. Как он ни сдерживался, вопрос прозвучал недопустимо громко. А все мартини! - Нет, я стараюсь обойтись без этого,- ответил Смит почти шепотом, чтобы подсказать Докинзу верный тон.- Я не стану вас предупреждать, что, если захочу, у вас уже завтра утром не будет лицензии на полеты. Я не стану обсуждать ваши регулярные полеты из Мексики с весьма странным грузом. Такие маленькие бумажные пакеты. Но я не стану в это вдаваться. Мне нужно знать одно: кого вы везли. Куда вы их доставили? Кто вам заплатил? Кем были ваши пассажиры? Говорили ли они что-нибудь? Потребленный Докинзом алкоголь препятствовал запугиванию, хотя намек на его визиты в Мексику вызвал у него в желудке явление, напоминающее мертвую петлю. - Если вам нужны ответы на такие вопросы, то вы обратились не по адресу,- заявил он и, забыв про барменшу, переодевающуюся в задней комнате, добавил: - Я пошел. - Как вам угодно,- сказал Смит.- Лучше было бы, если бы вы ответили мне прямо здесь. - Оставьте меня в покое,- сказал Докинз. Смит сделал попытку взять его за плечо, но Докинз отшатнулся и кинулся к двери. - Что вам подать, сэр?- спросил у Смита новый бармен. - Ничего, благодарю. Я не пью. Смит купил коробок спичек, взял со стойки бесплатный соленый крекер и последовал за Докинзом. Подойдя к двери, он услышал снаружи сдавленный крик. Дервуд Докинз крутил головой, приходя в себя после столкновения со столбиком стояночного счетчика. Тело его лежало на тротуаре, одна рука пробила счетчик насквозь и вышла с другой стороны. Рядом с ним стоял Чиун. - Теперь он готов к беседе с вами, император. Смит откашлялся и встал так, чтобы загородить от прохожих отчаянно хватающую воздух руку собеседника. - Итак: кого, куда, когда и зачем? - Сперва освободите мою руку,- взмолился Докинз. - Куда прикажете ее положить?- осведомился Чиун, подойдя ближе.- В ваш левый карман? В багажник вашей машины? Если император пожелает, мы можем выслать ее вам по почте. Решайте, болтун. - Тогда я все скажу,- сказал Докинз Смиту. Глаза летчика безумно вращались.- Только обещайте, что он ко мне больше не притронется. - Вы говорите, говорите,- подбодрил его Смит. Спустя пять минут Смит и Чиун сидели в вертолете, который доставил их к частному реактивному самолету. Маршрут следования - Доминиканская Республика. В 1500 милях к югу, в Доминиканской Республике, Шийла Файнберг изрыгнула на тарелку все до одного куски сырого мяса, пробывшие у нее в желудке совсем немного времени, которого, впрочем, хватило, чтобы под воздействием желудочного сока они из кроваво-красных превратились в серозеленые. Она захохотала. Тигриная часть ее естества уже предупредила об успехе, сейчас о том же уведомлял женский организм. Утренняя тошнота! Она беременна. Новый вид начал размножаться естественным путем. Римо совершил то, для чего предназначался. Откровенно говоря, он успел ей надоесть. Наступило время избавиться от него. Может быть, эту еду ее организм усвоит.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

- Римо, ты где? Пора! Она приближалась к нему как-то по-новому. Римо почувствовал ее шаги по колебаниям досок веранды и понял, что это необычные шаги. Ее движения были медленными, расчетливыми, словно она искала, где лучше поставить ногу. Римо сделал из этого верный вывод. Она звала его в постель, но он уже не верил ей. Она вышла на охоту. Наступил ответственный момент. Римо легко перемахнул через ограду и бросился в поле, чтобы спрятаться в остатках тростника. Среди шелухи начали подниматься новые стебли, переплетавшиеся с могучими сорняками. Здесь хватало растительности, чтобы спрятать Римо. Раня ноги и царапая руки, Римо достиг дальнего угла поля, где и притаился. До него опять донесся голос Шийлы: - Где ты, дурной мальчишка? Иди к мамочке! Примитивная имитация соблазна совершенно не соответствовала ее натуре. При иных обстоятельствах это вызвало бы у Римо смех. Но не теперь. Сейчас она бросится за ним в погоню. Римо не знал, насколько полно в нем восстановилось мастерство Синанджу. Однажды, когда он находился в пике формы, она его чуть не прикончила. Как же обернется дело теперь, когда он растренирован и утратил форму? Шийла выскочила на веранду. Римо хорошо видел ее сквозь стебли. Она была обнажена, руки подняты над головой, пальцы скрючены. Она поводила головой вправо-влево. Принюхавшись, она определила, в каком направлении скрылся Римо. Из ее горла вырвалось злобное рычание, тигриный рык, от которого жертва начинает трепетать, стелиться по земле и лишается сил к сопротивлению. Она сбежала с веранды. Руки прижаты к бокам, голова низко опущена. Она шла по следу. - Ты знаешь, что тебе не уйти!- крикнула она.- Так мне будет еще проще тобой пообедать. Она понеслась в направлении Римо так быстро, словно заросли у нее на пути сменились гладкой тропинкой. Римо припал к земле, чтобы не быть замеченным, и бросился к дому. Направление ветерка была таким, что теперь до нее не мог долететь его запах. Рядом с домом стоял бензиновый движок, питавший электроэнергией лампочки и холодильник. Наготове были две полные канистры, по пять галлонов в каждой. Римо подхватил обе и поспешил назад в поле. Шийла все звала его. Ее голос разносился по окрестностям с нечеловеческой силой. Достигнув зарослей, где запах Римо стал отчетливее, она остановилась и хорошенько принюхалась. - Как ты догадался, что твоя работа окончена?- Она выпрямилась и заторопилась через поле тем же путем, что в первый раз пробежал Римо.- Уймись, от меня все равно не спрячешься! Достигнув второго густого островка, где также побывал Римо, она крикнула: - Жаль, что ты не сможешь увидеть расу, которую помог создать! Римо выливал бензин на краю поля. Он делал это на бегу, зажав канистры под мышками. Сухая шелуха покрывалась маслянистой пленкой. Римо израсходовал полторы канистры. К тому моменту, когда Шийла добежала до шестого островка, где остался запах Римо, он описал вокруг поля полный круг и теперь опять находился у веранды. Он чувствовал, что форма не восстановилась до конца. Разодранные мышцы живота срослись, кожа зажила, не украсившись шрамами, однако мышечный тонус ослаб. От пробежки с двумя канистрами он совершенно выдохся. Он удивленно пожал плечами и бросил канистры. Шийла стояла на четвереньках, вынюхивая его следы у шестого островка растительности. Римо устремился к центру поля, крикнув: - Эй, киска, ты где? Шийла выпрямилась и зарычала. Увидев Римо, она улыбнулась широкой хищной улыбкой, в которой не было ни радости, ни счастья, а лишь удовлетворение от близости лакомой добычи. Она медленно пошла в его направлении, слегка согнувшись. Ее красивые груди склонялись к земле, соски напряглись от страсти, не имевшей ничего общего с сексом. Впрочем, груди казались теперь меньше, чем прежде. - Я думала, что охота будет увлекательнее,- сказала она. - Сейчас слишком жарко для игр,- ответил Римо. - Даже с матерью твоего ребенка? Эти слова ударили Римо, как тяжелый молот. Он уже много лет мучался от мысли, что у него никогда не будет дома, детей, своего угла, где не придется платить за ночлег. - Что ты имеешь в виду? - Я ношу твоего ребенка. Для этого ты здесь и торчал, глупец! Его отделяло от Шийлы каких-то двадцать ярдов. - Зачем тебе это? - Затем, что я собираюсь увеличить свое племя. Придет день, и его возглавит мой сын. Он станет властелином мира. Это не мой ребенок, подумал Римо. Ребенок получается, когда двое любят друг друга. Двое людей. Это существо, если оно родится, будет уродливой карикатурой на ребенка - наполовину человеком, наполовину зверем, безжалостным убийцей... Такое существо еще мог бы воспитать он, Римо, но не она. Только сейчас он впервые испытал ненависть к Шийле Файнберг: он ненавидел ее за издевательство над его отцовством, за то, что она сделала из него племенного жеребца, не зная и не желая знать, как много значит ребенок для Римо. Римо не смог сдержать ярости. - Властелином мира? Нет, он будет спать на дереве, подъедать отбросы из мясной лавки и радоваться, что не угодил в зверинец. Вместе с тобой, безмозглый гибрид! Шийла заскрежетала зубами. - Я могла бы сохранить тебе жизнь. Но ты ничего не понимаешь. Я - новая порода людей. - Нет, ты из старой породы психов. Она подобралась и прыгнула, скрючив пальцы и широко разинув рот с блестящими от слюны длинными белыми клыками. Ее скорость застала Римо врасплох. Лишь в последнее мгновение он поднырнул под нее, откатился в сторону и бросился наутек. Шийла по инерции отлетела в заросли, но тут же вскочила на ноги и кинулась вдогонку. Римо понимал, что не обрел прежней формы и наполовину. Зато Шийла была безупречным зверем, сильным и молодым. Правда, у Римо было еще одно оружие - человеческий ум. Именно ум помог человеку завоевать мир, используя животные инстинкты зверей против них самих. Оказавшись на краю поля, он повернулся и стал ждать Шийлу, держа в руке спичечный коробок. Настигнув его, она сделала обманный прыжок вправо, а потом бросилась на добычу. Ее длинные ногти до крови разодрали ему левое плечо. Он опять поднырнул под нее и нанес сокрушительный удар ей в живот. - Уууф,- прошипела она. Он понял, что удар не попал в цель, иначе она умерла бы на месте. Вместо этого она шлепнулась на землю, тут же вскочила и повернулась к Римо. Ее чудесная белая кожа была теперь залеплена грязью пополам с соломой. Она походила на зверя, принявшего грязевую ванну и потом катавшегося в траве. Прежде чем она успела нанести новый удар, Римо чиркнул спичкой и бросил ее в сторону Шийлы. Спичка упала в прочерченную им полоску бензина. Полыхнуло пламя. Сухой тростник яростно затрещал. Огонь побежал в обе стороны, взяв обоих двуногих в кольцо. Глаза Шийлы расширились от страха и потрясения. Это стало для Римо подтверждением его правоты. Единственным животным, подчинившим себе огонь, был человек. Ее борьба с сигаретными окурками и отказ пользоваться простой кухонной плитой подсказали Римо, что Шийла боится огня. Она отпрыгнула от языков пламени. Теперь она была загнана в угол: с трех сторон ее окружал огонь, перед ней стоял Римо. Она кинулась на Римо. Римо сделал почти незаметное движение туловищем, которое обмануло ее. Он попытался вернуться к огню, но ему не хватило прыти. Она зацепила его рукой за ногу, и он рухнул в грязь. Она прыгнула ему на спину. Римо чувствовал, что сейчас ему в шею вонзятся ее когти. Без паники, отлично сознавая свои шансы. Римо вскочил и бросился к огню. У самого огня Шийла Файнберг спрыгнула с него и попятилась. Ее глаза горели ненавистью. Их разделял какой-то десяток футов. - Огонь не сможет гореть вечно,- прошипела она.- А потом ты подохнешь! Ты все равно не сможешь от меня убежать. - Не делай скороспелых выводов,- посоветовал ей Римо.- В этом-то и беда с вами, кошками: вы очень торопитесь. Теперь слово за мной. Шийла уже трижды прыгала на него, и он изучил ее повадку. Она нападала с поднятыми руками, пригнутой головой, неприкрытым животом. Настал момент наказать ее за то, что она не помнит о собственном животе, иначе она окончательно его измотает. Римо вырвался из огненного кольца и описал вокруг Шийлы круг. Остановился он в том месте, где у него за спиной не оказалось огня, как бы приглашая ее напасть. Шийла отозвалась на приглашение. Бросок ее выглядел точно так же, как прежде. Римо сделал кувырок и ударил ее обоими каблуками в живот. Шийла взмыла в воздух. Еще в полете она, как кошка, перевернулась, готовясь приземлиться на ноги. Однако вместо этого она напоролась на острый стебель тростника, который проткнул ей живот, как копье. Римо наблюдал, словно в замедленном кино, как тело Шийлы Файнберг нанизывается на стебель, не уступающий по твердости бамбуку. Стебель вышел у нее из спины, запачканный кровью, с кусками внутренностей. Она умирала, но в ее взгляде не было боли, а только изумление, как у неумеющих размышлять животных, сталкивающихся с реальностью собственной смерти. Римо встал на ноги и подошел к Шийле Файнберг. Она поманила его рукой. Рука дергалась, как у мима, подражающего роботу. - Мне надо тебе кое-что сказать,- прошипела она.- Иди сюда. Римо опустился перед Шийлой на колени, собираясь выслушать исповедь. Она разинула рот и едва не вцепилась ему в глотку. Однако стремительность была уже далеко не та. Жизнь покидала ее, а вместе с ней и умение убивать. Римо просто отодвинулся, и зубы лязгнули, ухватив воздух. Она ткнулась лицом в землю. Римо встал и дождался, пока она испустит дух. - Прости, дорогая, но иначе было нельзя,- напутствовал он ее. На него тут же навалилась страшная усталость, подобная волне, захлестывающей пловца. Ему захотелось погрузиться в отдых, в сон, а очнувшись, опять заняться совершенствованием тела по системе Синанджу. Однако сперва он должен было кое в чем разобраться, иначе ему никогда в жизни не будет покоя. Огонь погас, но поле еще тлело, когда несколько минут спустя на него заехал джип со Смитом и Чиуном. Работник аэропортовской конторы по найму машин вспомнил блондинку с клеткой и доходчиво растолковал им, как доехать до фермы. Римо стоял спиной к ним. Перед ним лежало навзничь нагое тело Шийлы Файнберг. Дыра у нее в животе была теперь шире, руки Римо были залиты кровью. Увидев Чиуна, Римо улыбнулся. - Вы не ранены?- спросил Смит. - Я в порядке. Она не была беременна,- сказал Римо и побрел к дому, чтобы умыться. Чиун засеменил за ним, ступая с ним в ногу. - Гляжу я на тебя,- раздалось у Римо из-за спины.- Ну и жирен ты, ну и жирен! - Знаю, папочка,- сказал Римо.- Я кое-чему научился. - Впервые в жизни! Знаешь ли ты, как я потратился на свечи? Римо остановился и оглянулся на Чиуна. - Для траурного ритуала? Мне кое-что известно о Синанджу, папочка. Я знаю, что так оплакивают только кровь родного человека. - Твоя жизнь настолько не имела цены, что я решил таким путем ускорить твою смерть,- сварливо проскрипел Чиун.- А ты взял и не умер. Зря я тратил деньги на свечи. - Ничего, мы возместим тебе расходы. А знаешь, Чиун, даже если я никуда не гожусь, тебе все-таки повезло, что у тебя есть сын - я. Здорово, должно быть, иметь сына! - Здорово иметь хорошего сына,- ответил Чиун.- Иметь такого сына, как ты,- все равно, что не иметь никакого. Ты совершенно ничего не соображаешь, Римо. - К тому же я жирен. Этого тоже не забывай. К моменту появления Римо на веранде Смит закончил осмотр женского трупа. - Это Шийла Файнберг?- спросил он. - Она самая,- ответил Римо. Смит кивнул. - Что ж, по крайней мере она перестанет делать из людей тигров. Вы случайно не узнали у нее имен тех, которые по-прежнему остаются в Бостоне? - Нет,- сказал Римо. - Тогда после возвращения вы их быстро устраните. Теперь, когда вы знаете их повадки, это не составит для вас труда. - Я туда не вернусь, Смитти,- сказал Римо. - Но они все еще там. И все еще убивают. - Скоро перестанут. Скоро им крышка. - Вы так уверены? - Уверен. Я же сказал: она не была беременна. На этом Римо прекратил всякие разговоры. Он хранил молчание, пока джип вез их на аэродром, где дожидался частный самолет Смита. Только в самолете Чиун осторожно обратился к нему: - Она менялась в обратную сторону? Римо кивнул и спросил: - Как ты догадался? - Ее тело утратило прежнюю гибкость. Это существо уже не могло двигаться так, как то, которое утащило тебя на прошлой неделе из санатория. - Ты прав, папочка,- сказал Римо.- Ее рвало. Она решила, что это утренняя тошнота, свидетельствующая о беременности, но причина была в другом. Ее организм отторгал привнесенные изменения. Менялись ее формы, она была уже не такой сильной. Она была на пути назад. - Значит, остальные, те, что в Бостоне, тоже пройдут этот путь... - Правильно. Поэтому мы можем оставить их в покое. К ним подсел Смит. Чиун сказал: - Но попытка была неплохой. Если бы можно было справиться с отторжением и получить немного этой НКД... - ДНК,- сказал Смит. - Ну, да. У вас, кстати, не найдется? - Нет. - Не сможете достать для нас бутылочку? - Вряд ли ее продают бутылками. Зачем вам? - Последнее время я усиленно практикуюсь в терпимом отношении к низшим народностям. Если вы обратили внимание, я давно не напоминал вам, что вы белые. Это - часть моей новой программы терпимого отношения к низшим мира сего. Если бы мы раздобыли этой ДНК, можно было бы превратить в желтых всех белых и черных. Потом мы бы подняли их умственный уровень до корейского, а потом еще выше - до северокорейского. Улавливаете? - Пока да,- сказал Смит. - В конце концов мы бы всех северокорейцев превратили в лучших из людей, какие когда-либо появлялись на земле,- по образцу одного-единственного уроженца Синанджу. Вы только вообразите такое чудо, император! - Точно, Смитти,- подхватил Римо.- Пораскиньте мозгами. Четыре миллиарда Чиунов! - Я не смогу достать ДНК,- поспешно ответил Смит. - Он согласен и на центрифугу,- со смехом сказал Римо. Чиун высказался в том смысле, что какой бы ни была его терпимость, белым свойственно отказываться от хороших предложений, даже если речь идет о последнем для них шансе улучшить свою породу. Перейдя на корейский, он сообщил Римо, что это станет темой его следующей книги. - Следующей? Где же последняя? - Я решил не тратить на вас силы. Вы бы все равно этого не оценили. Вот следующая книга обязательно приведет вас в чувство. - Когда ты собираешься ее написать?- спросил Римо. - Я бы сильно продвинулся уже сейчас, если бы не пришлось тратить столько времени на тебя. Если ты оставишь меня в покое и будешь соблюдать тишину, я ее мигом закончу. - Я буду стараться изо всех сил,- пообещал Римо. - И, как обычно, у тебя ничего не получится,- сказал Чиун.