Римо Уильямс не заметил, что бензин кончается, пока двигатель не начал чихать. Римо взглянул на стрелку прибора. Она стояла на нуле, лишь изредка чуть-чуть вздрагивая.
Римо съехал на обочину и нажал на тормоз. Потом обернулся и посмотрел на своих пассажиров. Двадцать пар немигающих глаз уставились на него. Как совята в лесу!
– Слушайте меня все, – обратился к ним Римо. – Это привал. Я хочу, чтобы все, у кого есть оружие, вышли из автобуса и встали на страже. Я слышу шум воды. Возможно, где-то поблизости есть река или ручей. Двое вооруженных ребят будут сопровождать к воде тех, кто хочет пить. А всем остальным оставаться около автобуса! Понятно?
Странные полуазиатские-полуевропейские-полуафриканские лица закивали в ответ.
– Ну, тогда пошли! – скомандовал Римо и выпрыгнул из автобуса. АК-47 нашел свое место у него на плече – Римо этого даже как-то и не заметил.
Римо взял последнюю канистру с бензином и открыл крышку. Заливая дурно пахнущий бензин в бак, он копался в своих давних воспоминаниях. Он вел автобус всю ночь, но понятия не имел, где они находятся и как далеко отсюда до камбоджийской границы.
Один юноша явно никак не решался подойти к Римо. Римо поманил его пальцем. Парень подошел поближе.
– Как тебя зовут, дружище?
– Нгуен.
– Далеко ли отсюда до камбоджийской границы, Нгуен?
Нгуен почесал в затылке и задумчиво взглянул на дорогу.
– Сорок километров, – сказал он и махнул рукой в ту сторону, откуда они приехали.
– Ты хочешь сказать, в ту сторону? – Римо махнул рукой в противоположную сторону и залил в бак остатки бензина из канистры.
Нгуен покачал головой.
– Нет, туда. – И снова махнул рукой на восток.
– Но это дорога обратно в Сайгон! – возразил Римо. – Камбоджа в другой стороне.
– Это дорога назад во Вьетнам, – пояснил Нгуен. – Мы уже в Камбодже.
Римо от удивления даже выронил канистру.
– Когда мы пересекли границу?
– Час назад. Когда проехали мимо вон той горы. Римо проследил, куда указывал палец Нгуена. Далеко, почти на самом горизонте, виднелась крутая гора, поросшая лесом. Поначалу Римо не обратил на нее никакого внимания. Но теперь он ее вспомнил. Эту гору называли Черная дева. Она находилась как раз на границе между Вьетнамом и Камбоджей. До нее было далеко.
– Великолепно! – усмехнулся Римо. – А почему мне никто об этом не сказал?
– Никто не хотел, чтобы ты останавливался. Это опасный район. Здесь красные кхмеры. Постоянные бои.
Тут из кустов появились и другие юноши и девушки. Многие из них на ходу отирали прохладную влагу с губ. Все выглядели посвежевшими и даже отдохнувшими.
Римо велел всем собраться.
– Ну, вот и все, ребята. Это Камбоджа. Конечная остановка. Отныне вы предоставлены самим себе. У вас есть оружие, так что вы можете о себе позаботиться.
– Ты возьмешь автобус? – спросил Нгуен.
– Да, – ответил Римо. – Он мне нужен, чтобы освободить друга. Извините.
От группы откололась девушка с зелеными глазами.
– Пожалуйста, не уходи, американец. Останься с нами. Помоги нам попасть в Америку!
– Мне жаль, но я не могу, – искренне сказал Римо. – У меня особое задание.
– Мы пойдем с тобой. Поможем тебе. Будем драться. Не так, как армия Южного Вьетнама. Мы будем драться смело. Убьем для тебя много косоглазых.
Все остальные поддержали ее инициативу и пообещали смело драться за американца и его друзей.
Риме был тронут до глубины души, но об этом не могло быть и речи.
– У меня лучше получается, когда я один. В следующий раз.
Девушка с зелеными глазами приблизилась к Римо. В ее глазах стояла неизъяснимая грусть.
– Если я не попаду в Америку, ты скажешь моему американскому отцу, что я его люблю?
– Конечно, – пообещал Римо. – А как его зовут?
– Боб.
– Боб? А фамилия?
– Не знаю фамилию. Скажи ему, что Лан его любит, и попроси, чтобы он меня помнил.
– Ладно, я скажу ему. Боб! А как ты думаешь, сколько в Америке Бобов с зелеными глазами?
Лан улыбнулась. Римо заставил себя улыбнуться в ответ. Бедная девочка и понятия не имела, что за огромная страна Америка.
– Ну, ладно, – обратился Римо к своим молодым спутникам, не зная, что же сказать им на прощание. – Увидимся в Америке.
Дети американских солдат помахали ему. Они были так напуганы, что даже не могли двинуться с места. На какое-то мгновение Римо заколебался, а не взять ли их с собой. Они такие беззащитные. Даже те, у кого есть оружие. Но именно их беззащитность убедила его в том, что забрать их с собой невозможно, а сами они о себе позаботятся гораздо лучше.
Римо заставил себя отвернуться. Он положил канистру на место и убедился, что крышка бензобака завернута туго. На эту операцию он потратил куда больше времени, чем требовалось на самом деле. Римо пытался казаться очень занятым, надеясь, что молодые ребята наконец уйдут по своей воле. Но никто не взял на себя смелость сделать первый шаг. Они молча и внимательно следили за Римо.
Римо сел за руль и завел мотор. Ярко загорелись фары. Потом очень медленно он развернул автобус. Проезжая мимо группы молодых ребят, он отсалютовал им. Они в ответ помахали руками. Римо в последний раз оглядел их лица, надеясь увидеть среди них Лан. Но Лан не было.
Римо прибавил газу и направил автобус в сторону вьетнамско-камбоджийской границы. Дети американских солдат смотрели ему вслед, пока он не скрылся в джунглях.
Римо почувствовал, как в горле у него застрял комок. Он попытался сглотнуть его, но не смог. И тогда он сконцентрировал все свое внимание на дороге.
* * *
Никаких указателей не было. О том, что граница рядом, надо было догадываться. В качестве ориентира Римо избрал гору Черная дева. Он вспомнил, что где-то рядом с ней на север отходит грунтовая дорога. Другого плана у него не было, и он решил поехать по этой дороге. О том, где находится лагерь военнопленных, Римо не имел ни малейшего представления, но понимал, что пешком ему легче будет отыскать лагерь. Он надеялся, что удастся найти местечко, где можно будет спрятать автобус на время поисков. Потом автобус ему снова понадобится. Нельзя сказать заранее, в каком состоянии находятся Янгблад и другие заключенные.
Римо внимательно вглядывался в бегущие вдоль обочины заросли и наконец увидел то, что искал. Грунтовая дорога. Он свернул с шоссе и поехал по ней. Под колесами заскрежетали камни. Автобус трясло, он скрипел, и казалось, готов был развалиться.
Интересно, выдержат ли рессоры? – задал себе вопрос Римо, но тут в ушах у него раздался рев, в глаза что-то ударило и заволокло красной пеленой, словно в них разом лопнули все кровеносные сосуды. Звука взрыва он не услышал.
* * *
Когда Римо очнулся, первое, что он почувствовал, – это резкую боль в пояснице. Ему было трудно сфокусировать взгляд. Кругом – темнота, а очертания предметов – размыты. Римо чувствовал, что лежит на земле. Мелькнула слабая мысль – если только он вообще способен был думать: – а не ранен ли я?
Очень осторожно он пошевелил руками. Руки работали. Он попытался сесть. Спина ныла, боль усилилась. У Римо засосало под ложечкой от страха. Облокотившись на руку, другой рукой он прикоснулся к спине. Его очень страшило то, что он там может обнаружить. Сидеть было неудобно, и боль усилилась. Но, к своему облегчению, Римо обнаружил, что спина сухая, ткани не повреждены, кости не торчат. Он обернулся и увидел, что лежал на острых камнях.
С какой стати ему вздумалось лечь спать на острых камнях? Или он вчера напился?
Римо огляделся по сторонам. И хотя он по-прежнему видел все, как в тумане, он сумел различить очертания автобуса. Но с автобусом явно было не все в порядке. Слишком он короткий. Римо перевел взгляд дальше и увидел еще похожие очертания. Взгляд потихоньку прояснялся, и Римо смог разобрать, что это тоже автобус.
Но автобус был всего один. Просто развалившийся на две половинки. Взору Римо предстала задняя половина автобуса, очень напоминающая разрезанную буханку хлеба и изрыгающая обугленные останки сидений.
Римо понял, что случилось. Артиллерийский снаряд или мина. Но тел видно не было. Он надеялся, что и не будет. Он долго и мучительно размышлял, кто еще мог находиться в автобусе, и тут вдруг увидел собственные ноги.
Ноги были обуты в легкие туфли. А где же мои тяжелые башмаки? – удивился Римо. Римо попытался согнуть ноги. Ноги затекли, но повиновались. Римо снял туфлю. Легкая, удобная. Из хорошей кожи. Похоже, итальянская. Римо не мог вспомнить, были ли у него когда-нибудь такие. Наверное, он купил туфли в Сайгоне. Импортные товары в Сайгоне стоят очень дешево. Но Римо не помнил, чтобы он такие туфли покупал. Впрочем, не это его сейчас больше всего беспокоило. Он видел, что находится в джунглях. Так где же, черт побери, его армейские ботинки? Без них он моментально сотрет ноги в кровь. Особенно если сейчас сезон дождей. Странно, но он даже этого не помнил.
Римо снова надел туфлю и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Потом встал. Суставы болели. Римо попытался сделать несколько шагов. Кости были целы, значит, он просто ушибся. Римо несколько раз взмахнул руками, прогоняя ночной холод.
И только тогда он заметил, что руки его обнажены выше локтя.
– Что же это такое, черт побери? – громко спросил он сам себя.
На нем была майка с короткими рукавами. Черная. И легкие брюки – тоже черные.
Римо огляделся по сторонам, не валяется ли где рядом его форма морского пехотинца. Но формы не было. Не было ни ранца, ни фляги, ни ботинок. Одет он был так, словно находился в бильярдной в Ньюарке, а не во Вьетнаме.
На плохо гнущихся ногах Римо с опаской приблизился к передней половине автобуса. Он вскарабкался в салон сзади. Стены автобуса были покорежены. На полу Римо нашел автомат Калашникова. Проверил затвор. Автомат в порядке. В автобусе никого не было – ни живых, ни мертвых. Куда подевался водитель? – спросил себя Римо. В голове у него стучало. Уши заложило так, как это случилось с ним в день прибытия в Сайгон из Америки. Римо ненавидел это ощущение. Он тогда впервые летел на самолете, и при приземлении уши заложило так, что потом они болели до тех пор, пока он вместе с другими бойцами не сошел по трапу самолета и не увидел грузовики, доставившие в аэропорт цинковые гробы с убитыми американскими солдатами. От шока уши прочистило сразу.
Сейчас Римо ощущал что-то похожее. Он напряг челюсти, чтобы прогнать это ощущение, но не смог прочистить уши. Заложило их крепко.
Вдруг раздался стон. Римо бегом бросился к задней половине автобуса, взяв автомат на изготовку. В автобусе было темно, лишь металлическим блеском мерцали какие-то неясные огоньки, как глаза диких животных.
– Кто там? – крикнул Римо. В ответ раздался лишь новый стон.
Стволом автомата Римо раскидал все еще дымящиеся подушки кресел. Потом осторожно забрался в автобус, не вполне доверяя своим легким туфлям. И опять у него от страха засосало под ложечкой. Если человек оказался в джунглях без тяжелых ботинок, то лучше ему сразу пустить себе пулю в лоб и тем самым уберечь себя от лишних неприятностей.
В автобусе Римо обнаружил совсем юную девушку. Лицо ее скрывала тень. На ней было черное одеяние, какие носят вьетнамские крестьяне. Или бойцы Вьетконга. Наверное, это пленная, и ее перевозили куда-то, решил Римо.
Он растолкал девушку. Девушка открыла глаза, и Римо вздрогнул от неожиданности. Глаза у девушки были зеленые.
* * *
С раннего детства у Тао Ха Лан была лишь одна мечта. Она мечтала, что настанет день, когда американцы вернутся во Вьетнам, и свергнут ханойский режим. По ночам ей снилось, как все это начинается: сначала застрекочут тяжелые военные вертолеты, низко летящие над Южно-Китайским морем. Первой их целью будет город Хошимин. А один вертолет прилетит специально за ней. Вести его будет ее отец. Лан не знала, был ли ее отец вертолетчиком во время войны. Она знала только, что он был американским солдатом. А американские солдаты умеют все.
Эта мечта была взлелеяна девочкой благодаря ее матери. Мама любила американского солдата. Американец погиб, так сказала мама. Но Лан ей не поверила. Она знала, что он живет где-то и Америке – там, где нет ни войны, ни сражений, ни коммунистов. Она надеялась, что когда-нибудь тоже туда поедет. Эту мечту она хранила в душе даже после того, как ее мать отправили в трудовой лагерь на перевоспитание, и после того, как та же участь постигла и ее саму.
Мечта разгорелась с новой силой, когда в лагерь приехал американец с мертвыми, ничего не выражающими глазами, в которых не было страха. У него были европейские черты лица. Как и у нее. Раньше Лан видела европейские черты лица только у таких же, как она, буй дой, полукровок, живших с ней в одном бараке.
И как же она была разочарована, когда американец приказал им всем сойти с автобуса в самой гуще камбоджийских джунглей! Она не могла поверить этому. И потому, пока американец заправлял автобус бензином, она тайком пробралась обратно и спряталась в темном углу салона, где ее никто не заметил.
Лан твердо решила, что последует за бесстрашным американцем, куда бы он ни направлялся.
Она помнила красную вспышку. Она чувствовала, что зажата среди покореженных кресел. Потом она увидела американца. Он целился ей прямо в лицо. И вид у него был очень сердитый.
– Не стреляй. Я Лан. Лан!
– Не двигайся! – приказал американец. Голос его звучал жестко и холодно. Лан понимала, что он сердится, и была готова к этому.
– Я не двигаюсь, – сказала Лан и сложила руки ладонями вместе, чтобы показать, что она не вооружена. – Я не двигаюсь.
– Что это за место?
– Кампучия.
– Никогда не слыхал. Ты из Вьетконга?
– Нет. Не Вьетконг. Вьетконга нет.
– Не ври. Встань. Медленно.
По-прежнему держа руки ладонями вместе, Лан с трудом встала на колени и поклонилась американцу. Она надеялась, что американец понимает, что означает поклон.
– Завязывай! – оборвал ее американец. – Встань на ноги.
Лан поднялась на ноги, но голову держала, как при почтительном поклоне. Она очень надеялась, что американец не отошлет ее домой.
– А теперь отвечай на мои вопросы, – хрипло сказал американец. – Кто еще был в автобусе?
Лан замялась. Она не понимала, чего этот американец от нее хочет. А он все смотрел и смотрел на нее.
– Лан была в автобусе, – наконец выдавила она из себя.
– Кто еще?
– Ты. Больше никого.
– Кто сидел за рулем? Только не говори мне, что ты.
– Ты сидел за рулем. Ты хотел найти американского друга. Пленника.
Американец нахмурился.
– Только не пытайся меня надуть. Ладно, выходи.
Он отступил на шаг, давая ей протиснуться и выйти из разбитого автобуса. Лан осторожно ступила на землю. Американец по-прежнему держал ее на мушке. Казалось, что он сильно нервничает и не вполне владеет собой – он стал совсем не такой, каким был еще недавно.
Американец провел ее мимо разорванного взрывом автобуса. Посередине дороги они нашли круглое углубление в земле с рваными краями.
– Противопехотная мина, – сказал американец, ткнув грязь носком туфли. Из-под земли выкатилось несколько стальных шариков. – Мина разорвала автобус надвое.
Лан кивнула.
– Мина красных кхмеров.
– Красных кхмеров? – удивился американец. – Ты хочешь сказать, камбоджийцев? Так мы в Камбодже?
– Ты не помнишь? Ты привез нас сюда.
– Нас? Кого нас?
– Вьетнамских заключенных. Ты освободил нас.
Американец недоумевающе посмотрел на нее. Потряс головой, словно пытаясь что-то припомнить.
– Где ближайшая американская база? Ну, отвечай!
– Американцы ушли. Давно ушли. Никого нет.
– Ну, тогда не ближайшая, а любой американский лагерь. Мне надо вернуться в свою часть.
– Лан не понимает. Не знаю, где твои американские друзья. Ты их искал.
– Ну, ладно, тогда какая-нибудь часть армии Южного Вьетнама, на худой конец.
Лан стало страшно. Этот американец ищет армию Южного Вьетнама, но ведь армия Южного Вьетнама давно разбита. Он что, с ума сошел?
– Армия Южного Вьетнама? Нет армии Южного Вьетнама. Нет Южного Вьетнама.
– Что ты хочешь сказать? Как это нет Южного Вьетнама?
– Армия Южного Вьетнама сдалась.
– Врешь!
– Американцы уехали домой. Южного Вьетнама нет. Нет Юга, нет Севера. Война закончилась.
– Закончилась?! – взревел американец. – Кто победил?
– Коммунисты. Ты не помнишь?
– Провалиться мне на месте! Ты из Вьетконга!
– Ты не понимаешь. Нет Вьетконга. Армия Южного Вьетнама разбита. Американцы ушли. Война окончена. Как мне объяснить тебе?
– У тебя ничего не получается, так что лучше забудь об этом.
Лан во все глаза смотрела на американца, а тот вдруг принялся ходить кругами. Вот он поднес руку к голове, не сводя глаз с Лан. Не заболел ли он? – испугалась Лан. Никогда раньше американцев она не встречала. А может, они все сходят с ума, когда их что-то не устраивает?
– О моя голова! – простонал американец.
И тут он выронил автомат и упал в грязь. И больше не шевелился.