– Какой страшный оракул! – певучим голосом протянул Лобсанг Дром. – Это же долбаный телевизор!

– Да, долбаный телевизор, – подхватил Кула. – Теперь, когда мы свергли иго коммунизма, такие вот долбаные телевизоры стоят у нас в Монголии в каждом городе и становье. У меня одного тридцать таких аппаратов, чтобы, не переключая каналы, смотреть все программы одновременно.

– Это не обычный телевизор, – перебил его Чиун. – Волшебный.

– Прямо там – волшебный, – фыркнул Римо. – Самый обыкновенный – японский.

Присмотревшись как следует, все остальные тоже увидели марку: «Нишицу».

– Да, это японский телевизор, долбаный японский телевизор, – пробормотал Кула.

– Это дзен-буддистский оракул? – забеспокоился Лобсанг Дром. – Я не смогу принять предсказания дзен-буддистского оракула.

Мастер Синанджу глубокомысленно покачал головой.

– Это не дзен-буддистский оракул. Он просто укажет нам, где живет новый бунджи-лама.

– Бунджи-лама живет всегда, – заявил Лобсанг Дром.

– Вряд ли он проживет долго, если вы не выпустите его из сундука, – заметил Римо.

Мастер Синанджу резко хлопнул в ладоши.

– Чтобы выслушать мнение оракула, – объявил он, – нам надо свериться с подсказчиком. Римо, принеси волшебный подсказчик.

– Какой еще, к черту, подсказчик?

– Телевизионный подсказчик, дуралей ты безмозглый! – прошипел Чиун. – У тебя что, уши воском забиты?

– Нет, но меня уже воротит от запаха этого долбаного сундука.

– Вот уж не знал, что это долбаный сундук, – просипел Кула.

– Подсказчик всегда хранится на почетном месте возле оракула, чтобы бестолковые слуги всегда могли его найти, – с особой выразительностью произнес Чиун. – Неси же скорее!

– А, этот подсказчик, – протянул Римо и, подойдя к телевизору, взял программу за последнюю неделю. Чиун повернул ее первой полосой к гостям.

– Я не умею читать по-английски, – скосив глаза, признался Лобсанг Дром.

– А я могу, – провозгласил Кула. – Красными буквами написано «ТЕЛЕВИЗИОННАЯ ПРОГРАММА». Мастер верно говорит: это и есть легендарный подсказчик. В Америке его очень трудно достать.

– Там всего два слова? – удивленно спросил Лобсанг Дром.

– Вам надо бы знать чужой язык, – не удержался от назидания Римо.

Лобсанг Дром вытянул шею, вглядываясь косыми глазами в обложку.

– Эта женщина – дугпа?

Римо понятия не имел, что означает дугпа, но решил, что это вполне подходящее имя для ведущей.

– Эта дугпа внушает самый большой страх на американском телевидении, – заверил он тибетца.

– Я не знаю такого слова – тел-а-виш-он, – медленно протянул Лобсанг Дром.

– Да где ты жил все это время – в пещере?

– Да.

Римо недоумевающе моргнул. Чиун же стал перелистывать подсказчик-программу.

– Я думаю, лучше всего выбрать «Сумеречную зону», – шепнул ему Римо. – Род Серлинг – большой мастер заглядывать в будущее.

– Ш-ш-ш! – зашипел на него учитель. – В этом подсказчике я надеюсь найти предвещания о судьбе бунджи-ламы.

– А если найдешь?.. – спросил Лобсанг Дром.

– Узнаю наиболее благоприятное время, чтобы спросить оракула о судьбе бунджи-ламы, которая откроется нам на темном стекле.

Лобсанг кивнул. Конечно, это странное волшебство, хотя и не более странное, чем предсказания тибетского оракула. И оно внушает надежду.

Римо заметил, что Чиун просматривает вечерние передачи.

– Если вы обнаружите там следы бунджи-ламы, – шепнул он, – я готов съесть то, что лежит в сундуке.

С напряженным выражением лица мастер Синанджу водил длинным ногтем по строкам программы.

– Подсказчик оракула, – торжественно провозгласил он, – возвещает, что бунджи-лама предстанет перед нами ровно в полночь.

Римо закрыл глаза: до наступления полуночи оставался всего какой-нибудь час. Какое-то шестое чувство подсказывало ему точное время.

– Чуть ли не всю свою жизнь я провел в ожидании этого момента, – дрожащим голосом объявил Лобсанг Дром.

– Это великий момент! – подхватил Кула.

– Великая лажа, – пробормотал Римо.

– Лажа? – переспросил Лобсанг Дром.

– Лажа – разговорное американское слово, – поспешил объяснить Чиун. – Оно означает «грандиозное событие».

– Итак, мы на пороге великой лажи, – заявил Кула.

Все четверо стали медленно попивать чай в ожидании, когда наступит полночь.

– Может, откроем пока сундук? – предложил Римо.

Чиун покачал своей старой головой.

– Еще не время.

– Чем же нам заняться – травить истории, которые обычно рассказывают вокруг костра?

– Сейчас я разведу огонь, – воскликнул Кула, порываясь встать.

– Для тех, кто сидит в присутствии Безымянных Почитателей, Прозревающих Свет Во Тьме, в этом нет никакой необходимости, – великодушно возвестил Чиун.

Поняв, что старый кореец говорит о Лобсанге Дроме, Римо спросил:

– Вы его имеете в виду? Но ведь пока еще не темно, он назвал свое имя и к тому же, едва завидев меня, высунул язык.

– Это делает тебе честь, – отозвался Чиун.

– Почему?

– В Тибете язык высовывают в знак приветствия.

– А ты чилинг, – добавил Кула. Заметив немой вопрос в глазах Римо, он пояснил: – Чужестранец.

– Чужестранец? Но это же моя страна – не его.

– Пока, – со значением сказал Кула.

– Что значит – «пока»?

– Хан Ханов собирается последовать по стопам великого Чингисхана, да славится он вечно! В настоящий момент Хан Ханов намеревается захватить власть над оседлыми горожанами, живущими в Улан-Баторе. Затем он покорит Китай, Россию и другие страны. Корею, разумеется, пощадят.

– Мне все равно, что произойдет в Южной Корее, лишь бы до моей деревни не доносились никакие неприятные звуки, – равнодушно произнес Чиун.

– Очень разумная позиция, – кивнул Римо.

– Северную Корею пощадят, – продолжил монгол Кула. – Со временем будет завоевана Европа, а затем, возможно, и эта страна, если здесь найдется достаточно богатая добыча, а женщины будут попокладистее.

– Американки так же покладисты, как мулицы, – буркнул Римо.

Кула широко ухмыльнулся.

– Я был бы рад приручить этих американских мулиц.

– Среди них много больных. Смотри не подцепи проказу, а то и чего-нибудь почище.

– Я не боюсь заразиться, ибо американские женщины пользуются резиновыми колпачками. Эти колпачки защитят монголов от всех болезней.

– Попробуй-ка добиться, чтобы американка надела колпачок, – пробурчал Римо.

Кула наклонился к нему и доверительным шепотом произнес:

– Говорят, в постели ваши женщины пищат, как мыши.

– Никогда не слышал, чтобы женщины пищали в постели.

– Я имел в виду звук, который производят презервативы.

– Переменим тему. – Римо сверкнул глазами. – Ты – монгол, почему тебя так волнует судьба Тибета?

– Китайцы считают Тибет своим, китайским. А тибетцы есть тибетцы. В данный момент они сражаются, и это хорошо! Тибетцы не умеют сражаться, как подобает мужчинам, и их часто завоевывают. По крайней мере каждое второе столетие.

– Но сейчас-то мы сражаемся! – встрепенулся Лобсанг Дром.

Кула кивнул.

– Сейчас вы сражаетесь. И это хорошо.

– Я слышал, их там колошматят почем зря, – сказал Римо.

– Если они потерпят поражение и Китай навсегда поработит Тибет, – продолжил Кула, – китайцы, полагающие, будто правят внутренней Монголией, обратят свои взоры на внешнюю Монголию. Хорошо бы до этого времени Болдбатор Хан успел объединить всю Монголию, в противном случае нам не устоять. Значит, Монголия никогда не завоюет весь мир. Кроме, конечно, Северной Кореи, – добавил он, чтобы ублажить Чиуна.

– Мне наплевать на Северную Корею, – откликнулся тот. – Меня беспокоит только судьба моей деревни Синанджу.

Кула просветлел.

– Ты не будешь против, если мы подвергнем Пхеньян разграблению?!

– Что ж, грабьте. При том, однако, условии, что плач побежденных по ночам не будет мешать сну невинных младенцев в Синанджу.

– По рукам! Никакого плача не будет. А тех, кто все же осмелится плакать, придется безжалостно обезглавить.

– Прежде чем делить целый мир, – вмешался Римо, – вернемся к самому главному. Какое отношение ко всему этому имеет бунджи-лама?

– Мы, монголы, всегда следовали за бунджи-ламой, это всем известно, Белый Тигр.

На помощь ученику тут же пришел учитель:

– Римо заслуживает прощения, ибо он сирота, воспитанный девственницами.

– Вы, монголы, буддисты? – выпалил Римо.

– Да, конечно. И это не секрет.

– Я думал, что буддисты – пацифисты.

Кула грубо рассмеялся.

– Тибетские буддисты – да, но отнюдь не монгольские. Наши бойцы готовы гордо сражаться и побеждать во имя Будды, Воплощения Бесконечного Сострадания, мы знаем, что те, кто умирает, возрождаются, поэтому монголы могут вновь и вновь побеждать и убивать их. Это очень хорошее мироустройство. Всегда есть чем заняться.

– В прежние времена монголы были защитниками Тибета, – изрек Лобсанг Дром.

– Почему же вы носитесь по свету в поисках бунджи-ламы, вместо того чтобы сражаться за освобождение Тибета? – недоумевая, спросил Римо.

– Если Монголия примет открытое участие в боевых действиях, начнется война между Монголией и Китаем. Китайцы, конечно, проиграют. Пусть даже выставят пятьсот солдат против одного монгольского всадника. Правда, для того, чтобы разбить Китай, понадобится время. Если во главе тибетского народа встанет новый бунджи-лама, китайцы будут деморализованы. Когда же мы нанесем решительный удар, они сдадутся без всякого сопротивления, поскольку раз уж не смогли победить мирных тибетцев, то стоять против новой Золотой Орды им вообще не под силу.

– Стало быть, вы готовы сражаться с буддистами? – поинтересовался Римо.

– Мы также чтим предков, – отозвался Кула.

– Почитание предков заслуживает всяческих похвал, – одобрительно кивнул Чиун.

– А ты почитаешь своих предков? – спросил Кула у Римо.

– Нет, – ответил тот.

И тут же на него со всех сторон уставились миндалевидные глаза, словно укоряя за то, что он испортил воздух.

– Он сирота, – вновь пришел ему на помощь учитель. – Не знает своих предков и потому не может их почитать. В противном случае он бы каждый вечер почитал их приношением.

– Быть сиротой – весьма печально, – поцокал языком Кула.

– Да к тому же еще и христианином! – прошептал Лобсанг, качая бритой головой.

Римо закатил глаза и помолился своим безымянным предкам о скорейшем наступлении полуночи.

* * *

В полночь мастер Синанджу закрыл глаза и стал петь по-корейски. Ни Кула, ни Лобсанг Дром не знали корейского, но Римо прекрасно понял, какими проклятиями Чиун осыпал своего ученика, какими карами грозил, если тот будет бесцеремонно вмешиваться в разговор, грозя сорвать надежды корейца на получение целой комнаты золота.

Уильямс слушал молча, не произнося ни единого слова, а старый кореец при этом правой рукой стал выделывать замысловатые пассы перед телевизором, одновременно ловко действуя пультом дистанционного управления, запрятанным в складках одежды.

Телевизор вдруг засветился и ожил.

Лобсанг Дром ахнул от изумления. Сощурив глаза, Кула, сидя на своей циновке, подался вперед.

– Мы воочию увидим бунджи-ламу, – прошипел он.

Римо прикусил язык.

По мере того как телевизор разогревался, из него все громче лилась радостная музыка, краски становились все ярче, и вот появилась беззаботная черная женщина, танцующая на фоне рамки с надписью «Шоу Пупи Серебряной Рыбки».

– Это волшебница? – спросил Лобсанг Дром.

– Это Пупи Серебряная Рыбка, – ответил Чиун. – Знаменитая колдунья нашей страны.

– Кожа у нее черная, как у мертвой, волосы свисают космами, – пробормотал Лобсанг. – Никогда не видел таких женщин.

– Но ведь ее шоу отменили еще в прошлом году! – удивился Римо.

– Я же говорил тебе, что это волшебный телевизор.

– Или видеозапись, – проворчал Римо.

Заставка погасла, заиграла веселая музыка. На экране появилось изображение полутемной жилой комнаты, где на туго набитом диване развалившись сидела Пупи Серебряная Рыбка, а напротив, на небольшом канапе, так же непринужденно расположился кто-то рыжий.

Камера придвинулась ближе.

Мастер Синанджу провозгласил:

– Смотрите, смотрите! Вот он, пропавший бунджи-лама!

И Лобсанг Дром, и монгол Кула тяжело дышали от волнения.

– Но это невозможно! – воскликнул живой жрец.

– Если ты не доверяешь глазам, доверься своим ушам, тибетец.

– Расскажи мне, – словно большая черная кошка, промяукала Пупи Серебряная Рыбка, – сколько именно жизней выпало на твою долю.

Едва Лобсанг Дром услышал ответ, как глаза его чуть из орбит не повылазили.

– Если считать принцессу Мувиан и тот случай, когда я поделила сиамскую душу с Мэй Уэст, тридцать два. Я не знаю, почему возвращаюсь в этот мир, Пупи, но, должно быть, на это есть какая-то причина.

– Может, тебе предстоит выполнить какое-то великое деяние на этой земле, но какое именно, ты не знаешь? – предположила Пупи.

– Мой последний гуру мне так и сказал.

Святой жрец Лобсанг Дром Ринпоче с трудом оторвал взгляд от экрана.

– Мастер Синанджу, – произнес он хриплым голосом, – возможно ли такое?