Стирка, штопка, ремонт рюкзаков занимают весь день.

Следующее утро отряд встречает все в том же лесу.

Нафиса кончила свои дела немного раньше других. У нее осталось время, и она отправилась в лес.

Солнце, как золотой пароход, пустилось в плавание по сине-голубому морю неба.

Травинки облегченно вздохнули, сбросив с себя тяжкую ношу — серебряные капли росы, выпрямились, будто разогнули спину, стоят во весь рост, радуются солнцу.

Листья деревьев отряхнули капли вечернего дождя, как только что выкупавшиеся птицы.

Вся природа словно так и ждала появления солнца, и теперь ожила, воспрянула, засверкала.

Вот вышла погулять по траве зеленая гусеница. Как бы опасаясь чего-то, остановилась, осмотрелась, снова пошла, то выгибаясь в дугу, то вытягиваясь в струнку. Она поднималась вверх, измеряя своими шагами стебель травинки.

У каждой сороконожки — свой аршин.

Нафиса наблюдает за гусеницей и улыбается.

Такая слабенькая эта гусеница, такая маленькая, а хитрая!

Только к ней подойдешь, она тотчас сворачивается калачиком и лежит. Будто мертвая! А вот попытаешься тронуть ее или взять в руки — еще сильнее, еще круче сворачивается, еще больше отвердевает ее тельце. Сбросишь ее с травинки на землю — некоторое время будет лежать неподвижно. Но едва покажется ей, что опасность миновала, снова выпрямится и мгновенно спрячется под какой-нибудь листок.

А вот из муравейника выползли муравьи. Сложив передние лапки, они делают ими движения, похожие на умывание. А потом со всех ног бегут по каким-то своим делам в разные стороны. Не проходит и минуты — возвращаются. Кто тащит соринку, вдвое или втрое большую, чем он сам. Кто муху. Кто еще что-то. А те, которые без груза, почтительно уступают дорогу.

С красноватого камня, увидев Нафису, спрыгнула ящерица. Она хотела было погреться на камне, да вот, как на грех, послышались шаги человека, и пришлось юркнуть под камень, где было все еще по-ночному холодно.

А вон и ежик. Тоже хитруша. Едва почуял Нафису, свернулся, стал похожим на маленькую серую кочку. Попробуй найди. А найдешь — тоже не возьмешь голыми руками.

Пригрело солнышко и птиц.

На густой липе сидят они, наклонив набок головки, словно застенчивые, стеснительные девочки, искоса посматривают на гостью. Они ведь не знают, что Нафиса хороший человек и не станет их трогать.

Но вот, кажется, поняли. И запрыгали, заскакали с ветки на ветку, с дерева на дерево, чирикая и посвистывая, нанизывая свои голоса на солнечные лучи, словно они вовсе и не лучи, а линейки в нотной тетрадке.

А вон там — белочки. Они любят высоту, скачут с одной верхушки на другую, иногда кажется, что они прямо-таки летают по воздуху. Белочки тоже присматриваются к Нафисе и тоже вскоре убеждаются, что она девочка добрая и ее не надо бояться.

Кто знает, может быть, здесь еще не ступала нога человека? Может быть, отряд тальгашлинских пионеров — первооткрыватель этих мест?

Так подумалось Нафисе. Но ей суждено было тут же разочароваться в своих надеждах.

На коре липы, под которой она стояла, девочка увидела безжалостно вырезанные ножом белые буквы: «С» и «3».