Меньше всех огорчился из-за вывиха сам Шакир, а больше всех Фатима. Она ругала себя за то, что разрешила ребятам опасную игру. Юлай тоже считал себя виноватым как судья. Мидхат ходил опустив голову и не мог смотреть Шакиру в глаза. Все старались хоть чем-нибудь помочь пострадавшему.

Со всех лодок доносились обращенные к нему вопросы:

— Болит?

— Не болит?

— Ноет?

— Повязка не жмет?

— Голова не кружится?

Шакиру все эти вопросы быстро надоели, и он довольно резко отвечал на все одним и тем же кратким, но выразительным «нет».

— Хоть бы перелома не было, — сказала Фатима.

Шакир отвернулся.

Особое внимание оказывали «раненому» девочки. Это раздражало его еще больше: казалось Шакиру, что девчонки обращаются с ним, как с маленьким, и это унижает его перед мальчиками. И когда Нафиса спросила, не хочется ли ему чего-нибудь вкусненького вроде конфетки, тихоня Шакир взорвался.

— Отстань! — крикнул он не своим голосом.

Нафиса не обиделась. Она понимала, что к человеку, который страдает от боли, надо быть снисходительным. С ним лучше не спорить, ему нельзя делать замечания.

Так никто и не узнал, каково же все-таки состояние Шакира.

А сам Шакир совсем и не считал себя увечным или травмированным. Острая боль — словно током ударяло — пронизывала его локоть, только если он пытался согнуть или разогнуть руку. Немного опухли пальцы. Пустяки!

В конце концов товарищи оставили Шакира в покое.

Но всем без исключения хотелось как можно скорее попасть в это самое Охлыстино, чтобы там оказали ему помощь.

Однако хорошо известно, что, когда куда-нибудь торопишься или чего-то очень ждешь, время тянется дольше. Казалось, Охлыстино на другом конце света — его все не было, не было и не было.

Но вот за поворотом показались в синей дымке дома, прилегающие к пристани с длинным названием.

А следом за ними стало видно большое русское село.

На дебаркадере путешественников встретила женщина в белой фуражке.

— У селектора вас ждет Уфа, — сообщила она Фатиме.

Фатима заколебалась: стоит ли разговаривать, раз нужно срочно отправить Шакира к врачу.

— Потерпишь? — ласково спросила она пострадавшего.

— Конечно, потерплю, — отвечал Шакир. — Мне и не больно совсем.

Вожатая подошла к селектору и сказала:

— Фатима Мансурова слушает.

— Здравствуйте, товарищ Мансурова, — весело послышалось из селектора. — Как дела?

— Спасибо, хорошо.

— Как ребята? Не болеют?

— Нет… не болеют…

— Какие трудности?

— Пока никаких.

— Так уж никаких?

— Да, — сухо ответила Фатима, почувствовав, что представитель Уфимского общества туристов склонен к разговору неторопливому и длительному.

Уточнив день и час прибытия туристов в столицу республики, уфимский товарищ пожелал команде счастливого плавания и распрощался с Фатимой.

— Где у вас больница? — спросила Фатима женщину в белой фуражке.

— Ой, миленький ты мой! — всплеснула руками женщина в фуражке, только сейчас обратив внимание на забинтованную руку Шакира. — Что же с тобой стряслось? Не змея ли укусила? Или упал?

Болтливые люди! Они не понимают, что праздным своим любопытством, непреодолимым желанием во что бы то ни стало высказаться по поводу того, о чем никто их не спрашивает, они не только понапрасну отнимают время у себя и у других, но часто еще и наносят вред.

— Ой, как же вы хорошо загорели, детки милые вы мои! Какие вы все красивые! Любая болезнь вас испугается и от вас убежит! А знаете, у меня тоже есть племянник — ну точно такой, как вы. Он…

— Простите, — сдержанно, но решительно перебила женщину Фатима. — Где у вас тут врач?

— Ой, хорошая моя, врач-то наш в отпуске. Как на грех! Ему бы летом не уезжать, туристы все-таки, народу много, навигация, а она говорит: «Зимой не отдых». Врач-то — специальность особая. Врач…

— Что же делать? — снова не дала договорить Фатима. — Помогите нам, пожалуйста! Может, в колхоз обратиться, чтобы лошадь дали?

— О-о! Не знаю, не знаю…

— А можно, я в больницу от вас позвоню? — спросила Фатима.

— Можно, девушка, конечно, можно. Да только будет ли толк — врача-то нет на месте.

Фатима сняла трубку и набрала номер. Послышались короткие гудки.

— Да разве дозвонишься? Знаете, как трудно дозвониться! Вот однажды… — И болтливая женщина начала рассказывать какую-то новую историю.

Фатима снова позвонила, и снова было занято.

— Давай уж я сама позвоню, голубушка, — сказала женщина, — у меня, говорят, легкая рука.

«И язык», — подумала Фатима.

Женщине повезло, она сразу соединилась с больницей.

— Вот ведь что, — сказала женщина, положив трубку. — Оказывается, здесь она, у себя, на квартире. Уехать не успела. Бегите прямо к ней домой. Она женщина хорошая, мигом все сделает, что положено. Вот в прошлом году…

Евдокия Мироновна на самом деле приняла ребят очень хорошо.

— Через недельку Шакир будет здоров, — сказала Евдокия Мироновна, сделав ему полужесткую повязку, и дала какое-то лекарство.

Фатима поблагодарила врача и начала прощаться.

— Куда вы торопитесь? Посидите, отдохните! — радушно воскликнула Евдокия Мироновна и, ласково погладив Мидхата по голове, спросила его: — А у тебя что там такое — тоже ранение?

— Да не-е-ет, — смутившись, ответил Мидхат. — Так, чепуха.

— А у тебя почему глаза красные? — обратилась Евдокия Мироновна к Иршату.

— Спал мало.

— Э, нехорошо, дружок, нехорошо! А вы, девочки, как поживаете?

Получилось так, что Евдокия Мироновна, как бы между прочим, расспросила и осмотрела едва ли не всех ребят.

А потом прямо в саду на столике, стоявшем среди густой листвы, появился самовар, чашки, стаканы, ложечки, розетки и ваза с вареньем.

— Ступайте, ребятки, руки мыть, — сказала Евдокия Мироновна, — сейчас будем пить чай.

Выглядела Евдокия Мироновна моложаво, хотя еще на пристани болтливая женщина в фуражке сообщила, что врачу под пятьдесят.

— Я очень люблю ребят, — сказала Евдокия Мироновна. — Сама в детдоме воспитывалась.

— Вы из детдома? — почему-то переспросила Фатима.

— Да, попала я туда в голодный год, после смерти родителей, когда было мне восемь лет. Сперва детдом наш находился под Уфой, в бывшем помещичьем имении. Потом перевели его в город Белебей. Оттуда часть ребят отправили в Ташкент, часть — на Украину. Спасали нас, детей, от голода.

— Расскажите, пожалуйста, о ребятах из вашего детдома, — попросила Нафиса.

— Рассказать? — улыбнулась Евдокия Мироновна. — Можно бы, конечно, и рассказать. Да только долго рассказывать. Я думаю иногда — надо бы книгу о воспитанниках нашего детдома написать. Хорошо бы, нашелся писатель такой, чтобы за это взялся…

— А были у вас такие, которые, как, например, Гайдар, на войне участвовали? — спросил Иршат.

— Да, да! — подхватила Евдокия Мироновна. — Помню, один такой был мальчик. Должна сказать, замечали за ним кое-какие странности. Например, не мог он спокойно смотреть на винтовку. Говорили, что родителей его расстреляли белые. Но ходили слухи и другие — будто бы и самого его хотели расстрелять и даже расстреливали, но он чудом спасся.

— А как его звали? — спросил Иршат, раскрывая «Партизанскую книгу» и доставая авторучку.

— Вот не помню сейчас, — ответила Евдокия Мироновна. — А ведь помнила раньше…