Серые тучи закрыли полнеба. Плывут и плывут. Медленно и странно продвигаются, словно барсы, готовые вот-вот броситься на свою жертву.

Одинокие капли. Капли. Капли. Начинается дождь, слабый, неуверенный утренний дождик. Ступит — отступит, ступит — отступит. Кап-кап-кап…

Кое-где коснувшись земли, а кое-где и не коснувшись, не успев разойтись, кончился дождь.

Листва на деревьях все же стала мокрой и потому казалась теперь темнее, но ярче. Камни, омытые скупыми каплями, посвежели. И лодки тоже.

Все засверкало. Все ожило.

Деревья распушили свои кроны. Две горы, словно расправив плечи, стояли друг против друга, как джигиты, которые, испив добрую чашу кумыса, выходят на поляну, чтобы помериться силами.

Юлай запел:

Настроение у всех от этого дождика было не грустное, как бывает порой при плохой погоде, а наоборот — хорошее, бодрое.

Но вот с берега донеслись голоса Иршата и Сабита.

— Бревна-то, бревна… уплыли… — кричали они, перебивая друг друга.

— Как так — уплыли? — удивился Юлай.

— Ночью. Наверно, волной смыло, — развел руками Иршат.

— Скажешь тоже! Такие тяжелые разве смоет!

— Там еще доски были, их тоже нет.

Все, кроме дежурных, бросились к берегу.

Фатима рассмотрела на мокром песке следы огромных охотничьих сапог. «Нет, тут ходил не один человек, а по крайней мере трое», — подумала она, и ей показалось странным, почему, собственно говоря, она должна думать о таких вещах.

— Пошли отсюда, ребята, — сказала она. — Бревна так бревна. Наверно, взял тот, кто их здесь сложил.

Ребята не хотели уходить.

Да и Фатима стояла в задумчивости. Ей пришло в голову, что бухточка, в которой были сложены бревна и доски, отгороженная от воды кустарником, могла служить хорошим укрытием. Укрытием? А почему людям, которые явились сюда ночью, нужно было укрываться? И вообще, почему они пришли или приплыли именно ночью? Нет, здесь что-то не так…

Фатима спустилась к самой реке и повернулась лицом к берегу. Под кустом видны были отсюда охапки сена, на которых, судя по всему, недавно кто-то лежал. На пепелище костра виднелся след от котелка. А вот и веревки, обрывки мочалы, обтесанные палочки, длинный шест…

«Что же это все-таки значит?» — спрашивала себя вожатая. Ей не хотелось делиться своими, быть может, нелепыми мыслями с ребятами, но, глянув на них, она вдруг поняла, что и они озабочены тем же.

— Это бандиты, — громко произнес Юлай.

— Точно, — иронически ухмыльнулся Мидхат. — Шайка «Железная рука — костяная нога».

— А ты что делал ночью, когда дежурил? «Точно, точно»! — передразнил его Иршат. — Вот ты-то как раз со своим Маликом и должен был бы нам сказать точно все, как было!

— Да брось ты панику наводить! — отмахнулся Мидхат. — Есть же на свете такие люди, которые всюду видят одних только преступников!

— Проспал, так и скажи, — вмешался Сабит.

— Кто проспал? Я? — Мидхат сжал кулаки и двинулся к Сабиту. — Я, да? А ты видел?

— Ты меня не пугай, я тебя не боюсь, — спокойно произнес Сабит. — Проморгал, конечно.

— Проморгал? А почему я обязан какие-то бревна охранять? Я свой лагерь караулил, и точка. А за все, что есть на острове, отвечать не должен. Ясно? — И, резко повернувшись, Мидхат зашагал к палаткам.

— И чего вы к нему пристали! — сказал Малик.

— Ты тоже хорош! — отрезал Юлай.

— Хорош я или плох, а службу мы честно несли, — рассердился Малик.

В эту минуту Мидхат вернулся к ребятам, держа в руках серую куртку-стеганку.

— Что это?

— Это? Это вот, наверное, оставили для нас.

— Кто оставил? Что оставили? — спросил Юлай.

— Гости ночные оставили… Вот, — проговорил он и бросил куртку к ногам Фатимы.

— Ну-ка подними и убери, — коротко распорядилась вожатая.