Уоррик выпорол свою дочь прямо там же, в зале, использовав для этой цели толстый ремень перевязи своего меча. Ровена откинулась на спинку стула и закрыла глаза, но она не могла не слышать. Это было жестокое истязание. Крики Беатрис становились все глуше, ее жалобные просьбы невозможно слушать. Ровена закусила губу, чтобы не попытаться вмешаться, прежде чем Уоррик сочтет наказание достаточным. Уоррик успокоился только когда счел, что его дочь уже выглядит вполне раскаивающейся и крайне запуганной.

После того как ее дамы увели ее из зала, Уоррик рухнул на стул рядом с Ровеной.

– Это должно было умерить мой гнев, но нет…

– И вызвало мой, – сухо заметила Ровена.

Уоррик чуть не подавился от смеха.

– Ровена!

– Нет, простите меня, – серьезно сказала она. – Я не могу относиться к этому так легко. И ваш гнев, он, конечно, понятен. Сердечная боль, вызванная тем, что твой собственный ребенок хотел причинить тебе вред. Но постарайтесь вспомнить, что она все еще ребенок, у нее и месть носит такой же ребячий характер.

Он приподнял бровь.

– Ты пытаешься утешить меня?

– Боже правый, я даже не мечтала об этом.

Он не мог опять сдержать смех.

– Я рад, что ты здесь.

Ровена затаила дыхание при этих словах.

– Правда?

– Да, мне противно думать о том, что надо было бы выезжать в такой ливень, чтобы искать тебя.

Она изумленно посмотрела на него и заметила вдруг, что в уголках его губ притаилась лукавая усмешка. Неужели этот устрашающий дракон подшучивает над ней?

Это было удивительно, насколько спокойно она чувствовала себя теперь с ним. Он не казался теперь захватчиком, она не казалась себе пленницей. Неужели эта ночь, когда они испытали взаимную страсть друг к другу, действительно положила конец его мстительным намерениям? Вопрос был слишком интересным, чтобы не попытаться его выяснить.

– Ситуация с кражей, – осторожно начала она, – разрешилась к вашему удовлетворению?

– Да.

– Здесь, да.

Ровена думала остановиться на этом, потому что услышала намек, который не вдохновил ее. Но в выражении его лица не было угрозы, и она решила еще попытаться.

– А что насчет моего пребывания – временного, в лесах?

Он прыснул, услышав, какие осторожные слова она подбирает для своего вполне успешного побега, если бы только не этот ее братец с планами мести.

– Что тебя интересует?

– Буду ли я наказана за это?

– Разве я чудовище, чтобы наказывать тебя, когда я знаю, какой вред мог быть тебе причинен, если бы ты не ушла из замка?

Она усмехнулась.

– Тогда…

– Не говори этого, – предупредил он.

– Чего? – невинно спросила она.

Его нахмуренный вид был тем не менее совсем не страшным.

– Поскольку мы разобрались теперь с твоей кражей и твоим побегом, ты собираешься, наверное, обсуждать со мной твою жадность?

Ровена округлила глаза.

– Что касается этого обсуждения, я бы отложила его на будущее – на какое-нибудь весьма отдаленное будущее. Но есть еще одна вещь…

Сейчас, когда она дошла до того вопроса, ответ на который хотела знать, она не решалась его задать. Он был в мирном настроении, несмотря на всю эту неприятную историю с его дочерью, и ей не хотелось увидеть, как лицо его опять примет жесткое выражение. Но она хотела узнать, насколько серьезно изменилась его позиция по отношению к ней. Или это просто внешнее?

Наконец она высказалась.

– Собираетесь ли вы по-прежнему отобрать у меня ребенка, Уоррик?

То, чего она боялась, произошло на самом деле – жестокая маска закрыла его лицо: изменилось выражение глаз, губы сжались, и ледяная угроза слышалась в его тоне.

– Что заставило тебя думать, что я больше не собираюсь этого сделать?

– Я… я не думала так – только…

– Ты бы хотела воспитывать его как виллана?

– Я не виллан! – огрызнулась она. – У меня есть собственные владения.

– У тебя нет сейчас никаких прав, кроме тех, что я тебе даю, – прорычал он.

– Что вы будете делать с ребенком? – спросила она. – Кто будет смотреть за ним, когда вы уйдете сражаться на свою проклятую войну? Кто-то из вилланов? Ваша жена?

Он не обратил внимания на ее тон.

– Если будет сын, я сам буду смотреть за ним. Я хочу сына. Дочь? – Он пожал плечами. – Незаконные дочери иногда оказываются полезны, как я недавно убедился.

Она была так рассержена этим ответом, что чуть не закричала. Но срываться, как она сделала только что, не имеет смысла, тем более с ним.

Она постаралась умерить свое негодование и уже более мирным тоном спросила:

– А как с лаской, любовью и правильным воспитанием?

Он приподнял бровь.

– Ты думаешь, я неспособен к таким вещам?

– Да. И Беатрис тому прекрасный пример.

Это был удар ниже пояса, и притом верный. Выражение его лица изменилось, и она увидела человека, глубоко раненного горем. Невероятно, но Ровена, почувствовав это, ощутила, что у нее сжалось сердце, и она вскочила со стула и бросилась к нему.

– Прости меня! – воскликнула она, обняв его за шею руками. – Я не хотела, честное слово, не хотела! Это не ваша вина, что в стране творится такое беззаконие, что вам приходится без конца воевать, а не быть дома с семьей. Этот проклятый Стефан виноват во всем. Это из-за него мой отец был вынужден все время сражаться, и вы видите, до чего в итоге я дошла, и это несмотря на то, что со мной была мать. Вы можете быть только виноваты в том, что больше меня не запугиваете, и я распустила свой язык…

– У-успокойся.

Он затрясся и сжал ее руки в своих. Она пыталась отклониться и заглянуть ему в лицо, но он слишком крепко прижал ее к себе и подозрительно шумно засопел.

– Уоррик? – спросила она испуганно. – Вы… вы ведь не плачете?

Он затрясся еще сильнее. Ровена нахмурилась. Он наконец отпустил ее, но только взглянул на ее лицо – и его сдерживаемый до сих пор смех перешел в громкий хохот. Ровена вскрикнула от раздражения и ткнула его в грудь. Он обхватил ее лицо обеими ладонями и начал целовать ее, но оттого, что он еще смеялся, то были прерывистые поцелуи, по крайней мере вначале. Но она оказалась еще достаточно рассержена и вцепилась ему в волосы обеими руками, притянув его к груди. И это положило конец его развлечению и через некоторое время – ее раздражению.

Они оба были почти без сознания, когда наконец оторвались друг от друга. Она забралась к нему на колени, а он, прижав ее щеку к своей груди, поглаживал ее по бедру.

– Ты глупышка. Ты даже не можешь спорить, потому что слишком беспокоишься о том, чтобы не задеть чужие чувства.

Они были в зале не одни, но в основном никто не обращал на них внимания. Ровену это не беспокоило. Удивительно, еще несколько дней назад она бы умирала от стыда, если бы он ее так держал на глазах у всех. И несколько дней назад Уоррик не сказал бы ей ничего подобного.

Она усмехнулась.

– Большинство женщин страдают от своего сочувствия. Вы недовольны тем, что я женственна, Уоррик?

Он хмыкнул.

– Я просто хотел сказать, что есть время быть безжалостной, и есть время – быть женственной. Сейчас, однако, мне нравится твоя женственность.

Она выпрямилась и прижалась своим телом еще плотнее к нему.

– Такая женственность для вас достаточна? – сказала она с соблазнительным мурлыканьем.

– Это скорее безжалостность – или ты хочешь, чтобы я понес тебя в кровать прямо сейчас?

Действительно, она бы вовсе не возражала, но сказала вместо этого:

– Вы не забыли, что приказали приготовить ванну?

– Если ты говоришь это для того, чтобы охладить мой пыл, то ты забыла, что эту ванну я заказал – с тобой в ней.

– Нет, я не забыла, но похоже, она будет опять холодная, – предупредила она.

– Ты возражаешь?

– Разве я тогда возражала?

Он снял ее с колен.

– Иди тогда и принеси вина. Я думаю, теперь ты от него не откажешься?

– Нет, я думаю, что не откажусь.

Ровена еще не привыкла к такой словесной игре. Щеки ее пылали, сердце стучало. Да, после всего, что было, она, похоже, все еще пленница – своих собственных желаний. Однако, возможно, что и Уоррик тоже.