Справа лежал огромный серый и неподвижный, как труп, Финский залив. Даже днем там был беспросветный мрак. Волн различить невозможно было, сколько ни вглядывайся. Песчаный берег терялся в далекой дымке.

С нашей гряды хорошо просматривалась равнина, на которой рос негустой лесок. Там, внизу, саперы вырубали деревья и сооружали проволочное заграждение. Дальше высилась гряда, в точности такая же, как наша, темный сосновый лес ее сливался с серым небом. Вдоль той, другой, и проходила передовая.

Шел дождь, он шел уже так давно, что к этому привыкли. Время от времени с деревьев срывались тяжелые капли и глухо ударялись о землю, как плевки. Мы поднимались на нашу гряду рыть третью линию траншей: решили незаметно от неприятеля перенести передовую на более выгодную позицию. Нам отметили белой известковой линией ход новой траншеи. Почва была песчаной, в день каждый из нас должен был продвинуться на пять метров. Боевой окоп делается узким: на дне шестьдесят сантиметров, а наверху — метр. Глубина — полтора метра.

Копали мы вдвоем, так намного легче, тем более что напарником моим оказался довольно крепкий парень, куда сильнее меня. Мы покончили с работой за два часа и ушли. Решили подкрепиться у себя на артиллерийской позиции. И вот спокойно сидели и болтали. Со стороны залива доносились бульканье и посвистывание, будто в котелке мирно варилась картошка. Это был лишь слабый отголосок канонады: немцы вели артобстрел Ленинграда.

— Не очень-то там сейчас весело, — заметил мой друг.

— Здесь, что ли, хорошо?

— Все лучше, чем там.

— Там город, а здесь насквозь промокший лес, не забывай этого.

…Казалось бы, совсем недавно я окончил лицей. Потом была офицерская школа в Хамина, из которой меня, правда, исключили… Может быть, оно и к лучшему?.. А тут еще я здорово опоздал из отпуска, загулял на собственной свадьбе. Вот так-то! Судили, конечно, и военно-полевой суд отобрал у меня одну нашивку. «Возьмите уж заодно и вторую, так вас и так», — не выдержал я. Отобрали и вторую. Наплевать им, что я успел отличиться во многих боях.

…Мы сидели и трепались о том о сем, и тут подошел к нам полковой интендант майор Метсякууси.

— Где у вас мусорная куча? — грозно спросил он, наступив на отбросы.

— Куча как раз под вами, господин майор, — отчеканил я.

Он тупо уставился на меня. Я, надо сказать, произвожу впечатление интеллигентного человека, и в конце концов майор расценил это как дерзость.

— Смир-р-но! Руки по швам. Запрещается выбрасывать мусор на позиции! заорал Метсякууси и принялся изучать содержимое кучи. Сначала он разворошил рукой картофельную шелуху (ну и дерьма же было внутри!), потом снял перчатки, чтобы не запачкать, и начал усердно вытаскивать все по порядку: заплесневевшую картофелину, проросшую, всю в шишках и наростах, и, наконец, полугнилую. Тут майор обрадовался, поднес ее к заблестевшим глазам и слегка ковырнул ногтем: — Ага, съедобная картошка! Вот что они вытворяют! Предупреждаю, если будете такую выбрасывать, картошки больше не получите. И зарубите это себе на носу.

— Так точно, зарубим, господин майор.

Я удивился, как он не слопал эту гниль. Поговаривали, будто майор на глазах у солдат прямо-таки пожирает отбросы, чтобы продемонстрировать их съедобность. Но сейчас, вероятно, зрителей было слишком мало, всего двое, он не стал устраивать представления и ушел.

Только мы сели снова, как заявился командир батареи Вики Сунд, самый толстый в мире артиллерийский капитан. Вечно голодный, Вики всюду неотступно ходил за интендантом. Еще бы, одна ножища нашего капитана с мое туловище! Уникальное зрелище, скажу я вам. Нас отправляли на фронт со станции Коувола, так люди просто диву дались: «Боже праведный, а таких-то зачем берут на войну? Кому понадобилось это пушечное мясо?!»

Вики только посмеивался. У него было большое имение, и каждые две недели ему присылали из дома полтелячьей туши и деревянные ящики с хлебом и картошкой. На ящиках было аккуратно выведено: «Зимнее обмундирование».

— Что вы тут прохлаждаетесь? Идите выполнять задание! — с брезгливой миной приказал Вики.

— Уже выполнили, господин капитан! — ответил я.

Но Вики не поверил. Пришлось тащиться и показывать.

— Молодцы, и в самом деле вырыли. — Вики угостил нас сигаретой и ушел.

Мы спрыгнули в мокрый окоп и, сев на рукавицы, закурили. Если бы нам не помешали, вероятно, мы так и проболтали бы здесь до самого вечера. Но вдруг появился незнакомый капитан, остроносый, смахивающий на иностранца.

— Кончил дело — гуляй смело, верно, мальчики? — Он протянул сигареты.

— Да мы уже курим.

— А вы положите за ухо, выкурите потом, — посоветовал он и бодро спросил: — Как тут у вас насчет боевого духа?

— Кончился бы наконец этот дождь и эта проклятая война, — вздохнул я.

— Артиллерист?

— Так точно, артиллерист.

— Зря жалуешься. На фронте не так уж плохо быть артиллеристом. Кстати, кто у вас командир батареи?

— Капитан Сунд.

— Не знаю такого.

— Быть не может, этакая туша!

— Все равно не знаю. Так вот, мальчики, чем баклуши бить, лучше помогите мне. Я тут недалеко ящики с гвоздями припрятал, они валялись на дороге. Зачем добру зря пропадать! Ящички-то ничейные!

— Ну что ж, годится, — согласился я.

Капитан пошел первым, и тут только обнаружилось, что сзади на поясе у него русский наган. Мы спустились по тропе вниз. Проволочное заграждение было уже готово, но в одном месте зияла большая дыра.

— Осторожнее, идите за мной, здесь мины, — предупредил капитан.

— Что он сказал? — спросил мой друг.

— Он сказал, тут мины.

— Ну и черт с ним!

— Кто не верит, может пройтись, — добавил капитан.

— Я не говорил, что не верю.

— А то попадется такой, ни за что не поверит, пока на собственной шкуре не испытает. Но в жизни-то не все можно испытать на себе, это точно.

Противоположный склон не был расчищен, мы повернули налево и пошли вдоль него.

— Ишь ты, сколько колючей проволоки, целые километры, — удивлялся мой друг. — Я думаю, не так-то просто ее сварганить.

— Почему? — поинтересовался капитан.

— Больно колючая!

— Не волнуйтесь! — усмехнулся капитан. — Проволоку делают машины.

— Еще бы, просто так, голыми руками, и не схватишь.

— Слушай, а ты у нас, оказывается, умник!

Мы все шли и шли, и лишь когда отмахали километров пять по верху гряды и по равнине, капитан объявил перекур. Он дал нам по сигаретке. Присели на корточки и закурили. Тихо было, кругом сплошь лес. И вдруг за спиной у нас прогремели выстрелы.

— Вас как зовут? — невозмутимо спросил капитан.

— Хэмелайнен.

— Вы что, из Хэме?

— Да нет, из Хельсинки.

— Так обычно и бывает, а в самом Хэме и не встретишь Хэмелайнена… Стихло, по-моему. А ты что скажешь, умник?

— Ничего.

— Тогда пойдем дальше. Вроде бы где-то тут я прятал ящики.

— Послушай, — мой напарник пнул меня в бок. — Кто он такой, а?

— Откуда мне знать?

— И зачем только нас нелегкая понесла!

— Черт, как сквозь землю провалились! Должны же быть где-то рядышком, капитан почесал в затылке. — Неужто кто-то оказался хитрее нас?!

Мы прибавили шагу.

— Смотри, у него русский наган, — шепнул мой друг.

— Да вижу я.

— А у меня и винтовки-то нет.

— Тише ты, он услышит.

Тут явственно донесся шум и треск, будто где-то впереди валили лес. И действительно, вскоре мы увидели человек двадцать, яростно работавших топорами, причем совсем незнакомых.

— Лес рубят — щепки летят, — заметил капитан. — Вы устали?

— Нет.

— Эти люди, по-видимому, совсем из другого отряда. Выходит, мы проскочили.

Повернули и пошли обратно.

— Вот увидишь, нет у него никаких ящиков.

— Тсс, помалкивай.

— В чем дело? — вмешался капитан. — Кажется, нашему умнику уже все порядком надоело. Что ж, сядем покурим.

Мы плюхнулись на мокрую землю, как в кадушку с водой.

Три ящика с гвоздями вскоре нашлись в ближних кустах, они были поставлены один на другой. Капитан вытащил средний и уселся на него.

— Что это умник такой мрачный? Неужто устал? Не верится, разве что самую малость. Такого богатыря усталость не берет.

— Не устал, — мой напарник схватил сразу два ящика, а капитан только сделал вид, что тоже собирается нести.

Мы поплелись в обратный путь. Спустились в долину и сразу же с головой пропали в густом и высоком кустарнике. Целых полчаса мы продирались сквозь него, как сквозь заросли камышей, — такая же пытка.

— Скоро уже наша дыра, — бодро сказал капитан.

Словно в ответ, со стороны проволочного заграждения застрочил автомат. Он трещал, будто игрушечный. Мы бросились на землю.

— В чем дело? Почему в нас стреляют? — удивился капитан. — Эй вы, не стреляйте!

— Кто там кричит? — спросили «кусты».

— Да Йокилехто.

Снова рвануло и шарахнуло.

— Это Йокилехто. Вы что, не слышите?

— Слышим, конечно. И откуда они только берутся?

— Что?! Да ты у меня сейчас схлопочешь за эти слова. Я капитан Йокилехто.

— Видали мы таких…

— Ну и дела, — возмутился капитан, — придется переползать на другое место.

Как только мы поползли, «кусты» угрожающе зашевелились: они умели стрелять.

— Не стреляйте, не то я прикажу открыть огонь, — рассердился капитан.

— Ишь, гады, так залегли, что и не зацепишь, — переговаривались в кустах.

— Ой, ящик выронил! — спохватился мой друг, отползая назад.

— Куда это он? — быстро спросил капитан.

— Он ящик выронил.

— Вот сумасшедший, ящик вздумал искать! Здесь же кругом мины. Только помалкивай. Вскоре показался мой друг.

— Надо же, вернулся оттуда, живой.

— Я ящик уронил.

— Да знаю. Хэмелайнен мне уже доложил. Стемнело. Мы ползли и ползли.

— А вдруг здесь мины? — занервничал мой друг.

— Без паники! Спрашивается, кто и когда мог заминировать этот кустарник?! Давайте лучше послушаем, почему-то моря совсем не слышно. А что это такое сыпучее, интересно? Ха, да это же песок. А вот и вода! Ну что ж, обыкновенная вода. Ничего страшного.

Я и не заметил, как уже стоял по грудь в ледяной воде. Волна бесцеремонно съездила мне по физиономии.

— Кто-нибудь видит зарево? — не унимался капитан. — Вот темнотища, ни зги не видно. Где же этот Ленинград, черт возьми, провалился он, что ли? Там же должно все полыхать.

— Стой! Кто идет? — спросили глухо, будто из-под земли.

— Это капитан Риббентроп! — крикнул остроносый. — Не узнаете?

— Ага, ну покажись, раз назвался, — пролаяли из подземелья. — Выходи, выходи, что же ты?

В небо взметнулась ракета и осветила все вокруг. Мы почувствовали себя словно раздетые и побежали со всех ног, пока, наконец, не ввалились в лес. Я заметил, что на берегу не было заграждения, по-видимому, еще не успели сделать, а может быть, просто проволоки не хватило.

— Да кто ж вы такой на самом деле? — не выдержал мой ДРУГ.

— Я же только что назвался, — отмахнулся капитан.

— А тот, кто спрашивал, Молотов, что ли?

— Как вы разговариваете с начальством! — вдруг рассвирепел капитан. Фамилия!

— Егерь Лохенполви.

— Что-что?

— Лохенполви, Вильо.

— Врет и не краснеет. Вот погоди, я выясню твое настоящее имя. Молись, пока не поздно.

— Разрешите обратиться, куда поставить эти ящики? — спросил я в надежде избавиться от капитана. На самом-то деле свой ящик я «обронил» еще на берегу моря.

— Ящики? Вы все еще их несете? Да суньте их куда-нибудь, куда хотите, хоть в задницу, этой войне не очень-то нужны ящики с гвоздями.

Тут мой друг не выдержал и грохнул ящики об землю.

— Ах, твою… А я, идиот несчастный, всю дорогу тащил их, — сказал он, чуть не плача.

— Зачем так отчаиваться?! Главное, что я вас за это не ругаю.

— Ничего! Это в последний раз! Больше уж меня не проведешь. Распелся: «Ящики, ящики, ящики…»

— Ну, наш умник что-то раскис. Пора, наверное, спать, ребята. Большое вам спасибо за помощь.

— За «спасибо» курица яйцо снесла.

— Вы что это, смеетесь надо мной?

— И не думал, господин капитан.

— Смотрите у меня.

Тут я не на шутку рассердился.

— В конце концов, что это за издевательство, господин капитан? Во имя чего, спрашивается, мы, рискуя жизнью, перли на себе эти ящики?

— Можете забрать их себе.

— А те, что в лесу деревья валили, были не наши. Думаешь, мы не поняли? — не отставал мой друг.

— Разумеется, не наши. Наконец-то до вас дошло! Неужели трудно было догадаться: за то время, пока мы с вами ящики искали, передвинули линию фронта.

— Е-елки, так вот, оказывается, в чем дело! — поразился мой товарищ и моментально успокоился.

— Вот умник наш и сообразил. Совсем другое дело… Закурить бы после такой встряски, да сигареты намокли.

— А моя так и лежит за ухом, — обрадовался мой друг. Я стал искать свою, чуть ухо не оторвал, дурак, но сигареты не было.

— Спокойной ночи, — сказал капитан. — Днем встретимся, посмеемся над этой историей.

Но мы больше так и не встретились никогда, тем более днем.