Иви и Георгос завтракали: она – в купальном халате, а он – в белых боксерских трусах, когда зазвонил телефон. Звук показался таким чужеродным, что какой-то миг они обменивались удивленными взглядами.

– Администратор, наверное, – сказал Георгос после второго звонка. – Я им звонил, пока ты была в душе, и просил приготовить счет. Хотят, наверное, уточнить количество шампанского, которое мы проглотили.

Он поднялся и по красному ковру пошел к телефонной столику. Иви с обожанием смотрела на его огромное тело, еще недавно нагонявшее на нее страх. Она полюбила все, что в нем есть даже эти устрашающие и властные манеры.

Теперь, если он рявкнет на нее, если неодобрительно нахмурится, отдаст грозное приказание, она уже не будет трястись от страха, а улыбнется про себя. Потому что он только лает, но не кусается, ее муженек. Страстен, да. И плотского в нем много, о чем предупреждала ее мать. Но агрессивный и порою тяжелый характер скрывал привязанность и нежность, которые ему не всегда удавалось спрятать. Иви не представляла, что когда-нибудь будет его бояться.

Ее размышления прервал внезапный возмущенный возглас:

– Ради Бога, Рита, вы сами не могли это уладить? Вряд ли я могу расценить пересмотр предельного срока подряда как крайне неотложное дело.

Когда Иви бросила в его сторону удивленный и, вероятно, слегка укоризненный взгляд, он подмигнул ей, одновременно продолжая распекать несчастную Риту. Иви не переставала удивляться.

– Придется мне, видно, прерывать медовый месяц, – заявил он, раздраженно прищелкнув языком. – Если вы так демонстрируете свои организаторские таланты, мадам, то я, пожалуй, пересмотрю вопрос о вашем повышении. Нет-нет, уже поздно, я не могу на вас надеяться. Буду у себя к часу. Постарайтесь находиться на месте, а не в поисках этих мерзких сандвичей с деревенским сыром, которыми вы только и питаетесь.

Он повесил трубку, на его лице появилась злорадная усмешка.

Иви была потрясена. Он ведь и так собирался на работу после того, как отвезет ее утром домой.

– Ох, Георгос, это жестоко, – упрекнула она его, все еще ухмыляющегося со злым удовлетворением.

– Жестоко? Черта лысого! – фыркнул он, отмахнувшись. – Эта ведьма, сующая нос в чужие дела и манипулирующая людьми, заслужила, чтоб ей наподдали пару раз. Я ей еще не простил, что она вырядила тебя под Новый год как уличную девку, а потом напустила на тебя Яниса с его жадными лапами, чтоб взвинтить меня еще сильней. До чего ж хитрая бестия!

– Но она же нравится тебе, – возмущенно заметила Иви. – И меня вовсе не выряжали как уличную девку. Я выглядела очень мило.

– Ты выглядела голой в этом платье.

– Я не выглядела голой. Просто... просто на мне не было лифчика.

– Этого достаточно, чтоб у всякого нормального мужика с горячей кровью дыбом встала шерсть, не говоря уже о прочих частях тела.

– Не будь таким грубым, – сказала она в ответ, в смятении чувствуя, как ее лицо заливает стыдливый румянец. А всего-то минуту назад она считала, что он уже не может ее смутить. Похоже, она ошиблась.

– Я думала, тебе мое тело нравится. – Сказанные в раздражении слова прозвучали глупо и по детски.

– Ты знаешь, что это так и есть. А с чего бы, по-твоему, я не давал тебе одеться эти два дня? Кстати, почему ты закутана в этот дурацкий халат? Сними с себя эту гадость.

– Не буду. – Ее преисполнила решимость отказаться от роли маленькой сексуальной рабыни, хоть ей это и нравилось. – Раз ты решил, что наш медовый месяц окончен, значит, мое сидение голышом за столом с тобой кончилось тоже!

Его глаза опасно сузились, и она прямо-таки задрожала от внутреннего страха, стараясь этого не показывать.

– Я... мне нравится заниматься любовью с тобой, Георгос, – сказала она со слабой претензией на твердость в голосе. – Но всему есть время и место. Леонидас не возражал бы, чтобы ты сделал меня своей женой, но он не захотел бы, чтобы ты меня развращал.

– Развращал? По-твоему, сидеть обнаженной перед своим мужем – это разврат?

– Есть нагота и нагота, – швырнула она в ответ, хотя почувствовала, как растет в ней возбуждение под этим роскошным халатом. Открытие было нежелательным, и кровь в ней окончательно вскипела. – И есть мужья и мужья! Я прекрасно знаю, что ты меня не любишь, тем не менее мне хочется чувствовать, что мы занимаемся любовью, а не сексом. Мне хочется чувствовать себя твоей женой, а не... а не шлюхой!

Господи, что на нее нашло, как могла она такое сказать? Ни разу за эти дни она не почувствовала себя шлюхой, да и не знает, как они себя чувствуют. Другое дело, немного игриво-порочной и восхитительно-сексуальной, вот и все. Все время она была с ним заодно каждый миг, каждое движение.

Он сидел очень неподвижно, его лицо посерело.

– Ты считаешь, что я обращался с тобой как со шлюхой? – спросил он угрюмо.

Иви не могла ни взять свою ложь обратно, ни продолжать в том же духе. Внезапно – и совершенно не понимая отчего – она разразилась слезами. Вид у Георгоса стал совсем потрясенный. Он привстал, собираясь, видимо, подойти к ней и утешить ее, но передумал.

– Извини... – тускло произнес он. – Я не знал. Я думал... надеялся, что...

Очевидность его горя заставила ее вскочить на ноги. Обогнув стол, она упала на колени возле стула Георгоса, стиснула его ногу и положила мокрую щеку к нему на бедро.

– Я не думаю этого, – всхлипнула она. – Не знаю, почему я так сказала. Не знаю, почему я плачу. – Она умоляюще взглянула на него снизу вверх сквозь мокрые ресницы.

Он поднял с лица ее рассыпавшиеся волосы, руки его дрожали.

– Я думаю, – медленно произнес он, – что ты, наверное, чувствуешь себя виноватой. Перед Леонидасом, – добавил он, когда она озадаченно заморгала.

– Но почему я должна чувствовать себя виноватой? – наивно спросила она.

– Потому что я здесь, а он – нет. Потому что ты разделила со мной ту страсть, которую, наверное, предпочла бы разделить с ним.

– Но я не разделяла с ним такой страсти, – выпалила она. – Я... я его любила, но... никогда не чувствовала с ним того, что чувствую с тобой!

Как ни странно, это признание ничего не изменило.

– Знаю, это называется сексом, Иви, – согласился он в присущей ему манере называть вещи своими именами. – Сексом, или плотским влечением, или похотью. Подобные чувства я вызывал у женщин не раз и не два, этот послужной список у меня длинный. Не жди от этого слишком многого и не спутай с чем-нибудь еще. Бога ради, не думай, что ты в меня влюбилась. Твоей любви я не хочу, она принадлежит Леонидасу. Я хочу твоего тела в своей постели каждую ночь и ребенка в обозримом будущем. Поскольку, кажется, ты не возражаешь против таких перспектив, то и причин для слез никаких нет, ведь правда?

– Д-да, наверное, – утвердительно кивнула она, в глубине души не совсем уверенная в этом. А если слова Яниса в день свадьбы обернулись правдой? Если она действительно влюбилась в очень красивого и очень сексуального младшего брата Леонидаса?

Эти вопросы мгновенно повергли ее в замешательство. Как она могла? Она по-прежнему любит Леонидаса всем сердцем и душой. Память о нем не покидала ее разум ни на миг. Но тело ее, однако, любило Георгоса. Нет, нет, заметалась она. Не может быть любовью это ужасное ощущение, что все переворачивается в животе, это желание прижать губы к его телу, это стремление притянуть Георгоса к себе так близко, чтобы почувствовать, как бьется его сердце рядом с ее собственным. Это было именно то, о чем говорил он, – секс, плотское влечение, похоть, Я не влюбилась, смутно подумала она, я плотски увлечена.

Инстинктивное отвращение, вызванное этой мыслью, подняло ее на ноги и повело прочь от искушения, прочь от Георгоса.

– Пойду... пойду уложу вещи, – нервно сказала она, не в силах поднять на него глаза.

Поспешно ретировавшись в спальню, она услышала, как он устало вздохнул и пробормотал что-то вроде: «Медовый месяц и вправду кончился» .

* * *

– Ты какая-то притихшая, – сказала ей Рита во время их еженедельного турне по магазинам. – Разве ты не счастлива с Георгосом?

Минуло шесть недель с их медовых двух дней, шесть недель, за которые были исполнены два пункта, намеченных Георгосом. Она проводила каждую ночь в его постели, и она была беременна, по оценке врача, которого она посетила на прошлой неделе, с Нового года.

Георгос встретил эту новость неожиданно сдержанно. Иви после обеда пришла к нему в кабинет, где он по-прежнему иногда проводил вечера, порой лишь за полночь присоединяясь к ней в постели. В такие ночи он старался не дотрагиваться до нее, когда тихонько забирался под одеяло, но ночью их тела соприкасались, сводя на нет его попытки воздержаться. Теперь Георгос не был так буйно изобретателен, как в те дни, но, казалось, стал более жадным, более страстным, если это возможно. Услышав о ребенке, он замолчал и бросил на нее несколько отчужденный взгляд. Потом прокашлялся и, передвинув на столе какие-то бумаги, снова посмотрел на нее, на сей раз с довольно равнодушным выражением.

– А ты довольна? – спросил он.

– Очень, – честно призналась она. – Мне всегда хотелось детей.

Он кивнул, его губы изогнулись в какой-то странно печальной улыбке.

– Я думала, ты тоже хочешь детей, – выпалила она. – Я думала, ты обрадуешься!

– Я очень рад, – сказал он.

– Не похоже.

– Просто я немного потрясен, что ты забеременела так быстро, вот и все. Но, надо полагать, в данных обстоятельствах это и неудивительно... – Несколько секунд он хмуро смотрел в пол, а потом вновь поднял на нее глаза. – Хочешь вернуться в свою спальню?

Она была ошарашена и вопросом, и той жесткостью, которая проступила на его лице и в прекрасных голубых глазах.

– Почему это... почему бы мне этого хотеть?

– Я думал, может, доктор так посоветовал, учитывая предыдущий выкидыш.

– Нет, он сказал, что мне можно делать все, что я делаю обычно. Он... он особо подчеркнул, что нет никаких причин воздерживаться от нормальной половой жизни.

– Что значит нормальная половая жизнь? – сухо спросил Георгос.

Вопрос поверг Иви в замешательство.

– Я... я не спросила. Нормальная, я полагаю. Не... не знаю. – Она покраснела, сама не понимая почему.

– Я ему позвоню и выясню, что он имел в виду. А пока, я думаю, тебе лучше спать в прежней комнате.

– Но я не хочу! – запротестовала она.

– Это всего лишь временная мера.

– Что подумают твоя мать и Эмилия?

– Ничего они не подумают, когда ты скажешь им о ребенке, разве только, что я очень внимательный и чуткий муж. Не устраивай из этого шума, Иви. Это моя обязанность – заботиться о благополучии, твоем и малыша. Не добавляй мне трудностей.

Она уставилась на него, думая, что и ей будет трудно. Часы, проведенные в постели, были единственным временем, когда они оказывались одни, единственным временем, когда отступали чувства, каждый вечер обуревавшие ее за обедом. Она пожирала его глазами за столом, проскучав по нему весь день, а он едва смотрел на нее, едва перебрасывался словом. А теперь он хотел лишить ее и этой единственной части суток, которая приносила ей радость, которую она ждала всем своим существом.

Но вряд ли она могла с ним спорить, идти наперекор его доводам. В этом здравомыслии не было нужды. На этой стадии беременности занятия любовью не опасны для ребенка.

– Иви, почему ты не отвечаешь? – тормошила ее Рита. – Георгос плохо с тобой обходится?

Иви отвлеклась от своих раздумий и возмущенно запротестовала:

– Конечно нет! С тех пор, как на прошлой неделе я сообщила ему о ребенке, он сама доброта.

– Что ж, очень рада это слышать, потому что на работе он злой как черт. Не знаю, чем ублажить этого типа. У него красавица жена, которая собирается подарить ребенка, а он ведет себя так, словно все время мается зубной болью.

Волна удовлетворения обдала Иви. Значит, он тоже скучает по их совместным ночам! Однако это открытие она решила придержать при себе. Рита уже достаточно вмешалась в их жизнь. Если она узнает, что ее подопечные спят врозь, то придумает какой-нибудь дьявольски хитрый план, чтобы навести здесь порядок.

Иви знала, что Георгос этого терпеть не мог. Когда она обнаружила, что он страдает не меньше ее, ситуация стала почти терпимой. Идиот доктор заявил ему, что, если супруга необоснованно беспокоится, они могут воздержаться от секса, пока беременность не пройдет трехмесячный рубеж.

– Какое счастье видеть его удаляющюся на время спину, – сердито высказалась Рита.

Иви мгновенно повернула голову.

– То есть как? Ты хочешь сказать, что Георгос куда-то едет?

– Ты что, не знаешь? Господи, как это на него похоже! Да, он завтра улетает на Золотой берег. Не знаю зачем. У нас ни капельки надежды заполучить это казино, что бы он там ни сделал.

– Какое казино?

Рита метнула в нее жалостливый взгляд.

– Он тебя держит в полном неведении, да? Если ты за этим не проследишь, то скоро станешь, как жены мафиози: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу. Но если ты хочешь что-нибудь узнать, спрашивай у доброй старой Риты. Я же кладезь информации.

– В таком случае расскажи мне про это казино.

– Ну, мы были одной из компаний, сделавших заявку на подряд на новое казино, которое хотят построить на Золотом берегу. Я предложила Георгосу понизить нашу ставку, но куда там, этот самонадеянный дурак считает, что дешево работать – не лучший путь к успеху. Я пыталась сказать, что времена изменились с тех пор, как его отец создал фирме репутацию на одном качестве. Наверное, он надеется, что, откушав и испив с кем надо, сумеет выиграть дело.

– Но ты так не думаешь.

– Нет, я бы отмела эту сделку и двинулась дальше. Честно говоря, я удивлена, что он так уперся и настаивает еще на одной попытке. По моим расчетам, это напрасная трата времени и денег.

Сидя в машине Риты, Иви почувствовала дурноту. У нее не оставалось ни малейших сомнений, что поездка Георгоса не имела ни малейшего отношения к казино. А откушает и выпьет он с какой-нибудь потрясающей и искушенной женщиной. Интересно, сколько ему потребуется дней, с горечью подумала она, чтобы избавиться от растущей неудовлетворенности? Два? Три?

Три, пожалуй. Это поможет ему продержаться, пока ее беременность не перевалит за три месяца.

– Ты заказывала ему обратный билет? – спросила она напряженным голосом.

– Да. Он должен возвратиться вечером во вторник, но сказал, что, может, задержится и до среды, если потребуется.

Три дня. Или четыре. Должно быть, ему и правда здорово приспичило, свирепо подумала она.

Иви хотелось до крови расцарапать его красивое лицо, изукрасить его так, чтобы ни одна женщина больше на него не взглянула. Она испытывала такую болезненную ревность, такую всепоглощающую ненависть, что ей пришлось прикусить язык, чтобы удержаться от крика.

– Полагаю, о своем намерении сводить тебя завтра пообедать он тоже ни словом не обмолвился?

Вот это да! Иви раскрыла рот. Ни разу со дня свадьбы Георгос никуда ее не водил. Как-то вечером у них обедал Янис со своей очередной подружкой. Но до сих пор она не показывались в обществе в качестве женатой пары.

Правда, Иви не возражала. Она не из тех девушек, кого прельщает светская карьера или развлечения. Она существо домашнее, ей по душе читать, ходить в кино, смотреть телевизор, возиться в саду, готовить.

Настоящая Тамми, подумала она, посмотрев по телевизору один из старых фильмов с Тамми. Наконец-то она поняла, что тогда имел в виду Георгос. Тамми была деревенской девушкой, простой, домовитой, чем снискала себе расположение богатой светской семьи, у которой она жила. В ее случае реальность уступала кинофантазии. Тамми удалось завоевать любовь сына этих богатых людей. Георгос чувствовал к ней лишь плотское влечение, такое же, как к любой другой привлекательной женщине.

– Я заказывала ему столик в ресторане, – изливалась Рита, – и так узнала. По-моему, он чувствует себя виноватым, что уезжает, особенно после того, как допоздна работал все прошлые недели. Конечно, дела с недвижимостью сейчас идут не очень хорошо, и он обеспокоен, что в какой-то степени объясняет его дурное настроение.

– У него денежные затруднения? – нахмурилась Иви.

Рита рассмеялась.

– Вряд ли. У его семьи солидные доли и в других, более безопасных вкладах, чем недвижимость. Фирма может закрыться хоть завтра, и Георгос это переживет. И не подурнеет от горя!

Иви покачала головой. Это ее больше всего и волновало. Если бы у Георгоса была заурядная внешность, что бы она тогда чувствовала? Можно ли объяснить его успех у женщин только превосходно вылепленным лицом и дерзкими голубыми глазами? Этого она не знала, как не понимала и своего настоящего отношения к Георгосу. Если это просто плотское влечение, то оно усиливалось, а не слабело. Разве плотское желание не должно гаснуть со временем?

– А что за ресторан? – вяло спросила Иви. Ее гнев и злость, похоже, улетучились, оставив ее в смятении.

– Ну не надо так. Георгос не уехал бы, если бы не такая необходимость. Он просто пьян тобой!

Не удержавшись, Иви смерила Риту холодным взглядом.

– Да-да! – настаивала секретарша. – Я знаю, что говорю. Видела его, когда он был одержим этой Анной. Но сейчас совсем другое. Ты знаешь, у него на столе стоит твоя фотография. Одна из тех, что он сделал на Рождество твоей камерой. Я видела, как он нее смотрит, когда считает, что никто этого не замечает. У него было такое лицо! Оно тронуло меня почти до слез. А что касается вас, скромница, меня вы не проведете. Ты стараешься казаться равнодушной, когда говоришь о Георгосе, но твои чувства так же явственны, как нос на моем лице. Ясно, что ты его обожаешь. Я-то увидела это задолго до того, как наш плут затащил тебя в постель, почему и постаралась поторопить события. Естественно, что теперь ты обожаешь его еще больше. Милашка Анна лопнула бы от злости, увидев вас вместе. Готова биться об заклад, она считает, что оставила мужика с разбитым сердцем. А он нашел себе красавицу жену, которую до смерти любит и которая носит его ребенка. Что еще нужно мужчине для счастья?

Иви потеряла дар речи. А вдруг это правда? Возможно ли, что они любят друг друга?

– Я тебя смутила? – спросила Рита, когда Иви так и не нарушила задумчивого молчания.

Иви подумала, не поделиться ли ей своими сомнениями с Ритой, но решила уйти от этого разговора.

– Нет, что ты. И что за ресторан?

– Шикарный до невозможности. И недалеко от вашего дома, кстати. Он при пятизвездном мотеле и очень сейчас в моде, поэтому столик пришлось заказывать заранее.

– А как мне одеться?

– То черное платье, что было на тебе в Новый год, пожалуй, сгодится.

– Нет, Рита, это не то. Разорюсь-ка и куплю себе что-нибудь новое, что-нибудь более... тонкое.

– Ух ты, это мне нравится. Тонкое. Что это вы замышляете, госпожа Павлиди?

Иви только улыбнулась.