Палмер издали наблюдал, как Деби, стараясь, чтобы под ногами не особо шуршала галька, на цыпочках преодолела дорожку к дому. Завозилась с ключом, так как ей мешали мокрые туфли, которые держала в руках. Подумать только, они наткнулись на них, когда, прежде чем уехать, решили бросить в воду монету на счастье. Собственно, предложила исполнить сей ритуал она, он-то и без того знал, что навсегда запомнит и это место на пляже, и эту ночь, и Деби — с растрепавшимися волосами, в помятом платье, босую… и такую прекрасную…

Сейчас она напоминала провинившуюся девчонку, нарушившую родительскую просьбу вернуться с прогулки пораньше, а то получит хорошую взбучку.

Вот и верь после этого, будто отец не станет гоняться с ружьем за ухажером, от кого та вдруг забеременеет. Гудвину Фарроу такой факт вряд ли доставит удовольствие. Но переживать ему не придется: они в любом случае поженятся!

Дебора обернулась и на прощание послала ему воздушный поцелуй.

Спускаясь в машине с холма, Палмер улыбался. Никогда он еще не чувствовал себя таким счастливым. Деби любит его, хочет выйти за него замуж, хочет от него детей.

Барт благодарил судьбу за то, что сумел вовремя во всем разобраться! Ведь вполне мог снова потерять ее, со страхом подумал Палмер. Его с юности укоренившееся недоверие к Деби, обостренное самолюбие, даже цинизм могли привести к полному краху, не помоги ему Бог сегодня прозреть!

Нет, больше он никогда не будет заблуждаться насчет Деби. Или подвергать сомнению ее любовь. Ибо только это чувство могло заставить ее так безоглядно отдаться! И с какой страстью! С каким упоением!.. Значит, ему тоже поверила, забыла прошлые обиды, унижения, причем без всяких там упреков, которые, если быть до конца честным, он вполне заслужил. Барт выиграл то, чего не добился Мур Даймонд. Завоевал не только тело Деби, но и ее любовь.

Теперь надо постараться ничего не испортить, постараться не омрачать их совместную жизнь какой-нибудь чепухой, коли им обоим так крупно повезло!

В его душе все ликовало. Барт несся к себе на ферму чуть ли не сломя голову. Вот сейчас приедет домой и все расскажет Урсуле. Или не стоит ее сразу огорошивать?.. Ведь не поверит! Или рассердится, сочтет предателем, перебежавшим на сторону своих кровных врагов.

Но уже через несколько минут Палмера самого буквально огорошило: впереди, над фермой, поднимались клубы дыма. Сердце екнуло в недобром предчувствии.

Он еще поддал газу. Навстречу ему показалась пожарная машина — так и есть, что-то случилось, но, наверное, не очень серьезное, коли спокойно возвращаются в город. Скорее всего, обычно склонная сжигать весь мусор Урсула не удосужилась как следует затушить костер, вот пламя и разбушевалось, что привлекло внимание пожарных. Пожалуй, потребуют штраф за неосторожное обращение с огнем. Хороший будет бабке урок.

Дом и в самом деле был целехонек. Но Палмер насторожился, увидев чуть поодаль от забора полицейскую машину, и припарковался рядом.

Бабкин старый голубой пикап, обычно находившийся в сарае и служивший ей еще и гаражом, стоял во дворе, а вот от самого сарая остались рожки да ножки. Палмер вспомнил, что вечером по субботам Урсула неизменно отправлялась к своей старой приятельнице посудачить, перекинуться в картишки. Значит, вернулась домой в разгар пожара, поэтому и пикап цел. Но с ней-то самой что?

Барт старательно отгонял от себя дурные мысли, однако, когда заглушил мотор, в ярком свете еще не выключенных фар он заметил нечто его ужаснувшее.

«Следующим будет дом!» Надпись эта украшала правую половину входной двери, на другой той же краской было выведено: «Убирайся отсюда, старая ведьма!»

Палмер похолодел. Сволочи! Подонки! Терроризировать беззащитную старуху! Он и представить себе не мог, что пережила Урсула, вернувшись на ферму. К его ярости примешивалось чувство собственной вины, поскольку будь он здесь, а не на пляже с Деби…

Ужасная мысль на мгновение мелькнула у него в голове. Неужели Дебора может хотя бы косвенно оказаться причастной к столь подлой выходке? Нет, это невозможно! Женщина, которую он любит и которая любит его, не могла так поступить! Она — нет!..

Но сам того не желая, Барт подумал о ее отце. Он не мог сбросить со счета вероятность того, что Гудвин Фарроу, не добившись за званым обедом согласия продать ферму и точно зная, что они с Деби на прогулке, воспользовался подходящим случаем…

Палмер вспомнил, как за обедом, когда речь зашла об Урсуле, сказал о ее нежелании продавать ферму хотя бы из привычки к самому месту жительства и возможности каждую субботу навещать своих старых подруг. А вскоре хозяин, вдруг сказавшись усталым, удалился в свою комнату… Не исключено — созвонился с кем-нибудь из своих подручных, готовых и с полунамека все понять и все обтяпать…

Барт считал, что, даже не имея на руках прямых доказательств, вправе так думать, поскольку еще во времена своей юности слышал разные толки насчет того, как Гудвин Фарроу добивается своих целей, сметая на пути любые преграды. Возможно, кое-что является преувеличением или сплетнями, но дыма без огня все-таки не бывает… А сегодняшний дым и огонь существовали отнюдь не в переносном смысле.

Крепко выругавшись, Палмер выскочил из машины. Перемахнув через забор, подбежал к крыльцу, где как раз в тот момент из дверей дома вышел полицейский.

Сержанту Кегни Бруку давно перевалило за пятьдесят, и, сколько Палмер себя помнил, тот всегда возглавлял здешний полицейский участок. Мужчина он был суровый — все мальчишки его побаивались, — но вместе с тем славился своей прямотой и справедливостью. Мир стал бы намного лучше, если бы все полицейские хоть чуть походили на этого сержанта.

— Рад тебя видеть, Барт, — сказал он. — Неприятное дельце!.. Урсулу я отправил в больницу. Не паникуй, она в общем в порядке. Шок и, конечно, сердечный приступ. Ее добило, когда пожарные нашли пса.

— Боже правый, неужели негодяи расправились с Райтом? Он ведь и мухи не обидит!

— Да, я знаю, — сухо заметил полицейский. — Откровенно говоря, Урсула сама отчасти виновата — заперла его в сарае, прежде чем отправиться в гости. Не хотела брать его с собой, не хотела, чтобы он всю дорогу бежал за пикапом. Сомневаюсь, что он учуял чужих, возившихся за стенкой. Дрых небось без задних ног, по-стариковски, вот и поплатился…

— Он мертв?

— Да, сильно обгорел.

Палмер присел на ступеньки, опустил голову на руки. Печалился не столько о глупом старом псе, сгоревшем сарае или об ущербе, сколько об Урсуле. Нельзя ей жить здесь одной. Угрозы уже не просто слова, а жестокая реальность.

Кегни Брук похлопал его по плечу, стараясь подбодрить, но ничего не сказал, просто ждал, пока тот успокоится.

— Вы кого-нибудь подозреваете, сержант?

— Остался след машины, причем довольно четкий. Есть еще пара пустых канистр. Думаю, постепенно мне не составит особого труда выяснить, в каком направлении вести поиск злоумышленников. Хотя в последнюю неделю мало кто был на стороне твоей бабки… Многие в городе заинтересованы в строительстве здесь торгового комплекса с гаражами и прочее, прочее. Вопрос давно назрел. Впрочем, действовать подобным образом преступно!

— Ага, тогда могу прямо сказать, где стоит поискать в первую очередь, — заметил Палмер. — Назвать адрес?

— Я знал, что ты именно так и подумаешь… Но ты ошибаешься. Гудвин Фарроу вряд ли причастен. Знаю, знаю, о нем ходили разные слухи когда-то. Но ведь слухи, слухи и только! Со временем его репутация совершенно изменилась, поверь.

— Да уж, конечно, — саркастически хмыкнул Барт.

— Ты не допускаешь, что люди могут меняться? — с долей иронии спросил сержант. — Вспомни хотя бы себя. Разве ты не тот парень, который, появившись в здешнем округе, доставил мне поначалу столько хлопот? Если бы не Урсула, я точно посадил бы тебя за угон машины, которую вы дружной компанией разбили. Она уговорила дать тебе шанс. А теперь вон каким солидным стал человеком… Получил образование, юрист и вообще…

Палмер ничего не ответил, а сержант тяжело вздохнул.

— Послушай, утром я, конечно, первым делом поговорю с Фарроу. Но готов держать пари на свою годовую премию, что тот не виноват.

Либо Кегни Брук наивен, подумал Барт, либо мои представления о нем как высокопрофессиональном полицейском и умном человеке сильно преувеличены: не такой уж он идеал…

— Вряд ли Гудвин Фарроу признается, даже если виноват, — стараясь не язвить, сказал Палмер. — Что ж, если нет прямых улик, он выкрутится… Тогда кто же, по-вашему, мог это сделать?

— Я бы предположил, что это дело рук кого-нибудь попроще. Например, заподозрил строительную фирму. Не исключаю и фигуру какого-нибудь работяги: каменщика, плотника, которому пообещали место на стройке, а это по вине хозяйки земельного участка явно срывается… Ты не представляешь, Барт, как плохо у нас с рабочими местами.

— Это что… оправдание?

— Нет. Но, возможно, одна из причин, — устало заметил сержант.

— Не хочу вникать в социальные мотивы. Пусть их поднимает пресса — это ее хлеб. Завтра же обращусь в газету покрупнее той, которая выходит в Честере.

— Господи, Барт, меньше всего городу нужна дурная слава. Туристы нас и так не балуют. Кроме достопримечательностей и пейзажей им еще комфорт подавай!

— Плевать мне на этот городишко! Моя бабка и ее безопасность мне дороже!

— Дело твое, Палмер, как поступить. Но я бы не советовал тебе пороть горячку и опрометчиво ссориться с семейством Фарроу, в дом которых вхож.

Барт молча уставился на него.

Полицейский пожал широкими плечами.

— В Честере трудно что-то сохранить в тайне. Насколько знаю, ты обедал там сегодня вечером. Это так?

— Так.

Сержант посмотрел на часы, и его густые брови насмешливо поползли вверх.

— Долго же ты обедал.

— После обеда я решил немного проехаться.

— Долго же ты катался.

— Я был не один.

— Уж не Гудвина ли с собой взял? А может — Хильду?

— Очень смешно.

— Ну уж и пошутить нельзя… Ладно, пожалуй, мне пора заняться делом, а не болтовней. Тебе же советую поехать в больницу и проведать бабку. И еще… Хочу дружески предостеречь: не говори о своих подозрениях с Деборой Фарроу. Ей не понравится, если вздумаешь порочить имя ее отца. Она, между прочим, боготворит его…

Горькая гримаса исказила лицо Палмера. Сержант, несомненно, прав. Деби встанет на дыбы, стоит ей только услышать, каково мнение Барта о ночном преступлении. Для нее это станет лишним подтверждением того, что он не избавился от своей злобной подозрительности к людям. Припомнит и то, как Палмер к ней лично отнесся когда-то. Кошмар прошлого опять станет между ними. А настоящее?.. Возможно, откажется верить и в него…

Сержант, прощаясь, похлопал его по плечу!

— Предоставь все закону, Барт.

— Там, откуда я приехал, закону, к сожалению, не всегда удается торжествовать.

— Тогда, наверное, ты живешь не там, где надо.

— Пожалуй, сейчас не вполне подходящий момент, чтобы дискутировать, сержант, — пробормотал Палмер и вошел в дом.

Здесь было пусто, темно, тихо. На душе стало совсем тоскливо. Одиночество всей тяжестью навалилось на него. Часы пробили три. Барт подумал: в такое время ему вряд ли дадут повидаться с Урсулой, но решил, что все равно прорвется.

Урсула находилась в отдельной палате. Высокая больничная койка, казалось, сделала ее еще тщедушнее. Выглядела она неважно. Осунулась, побледнела.

Когда Палмер на цыпочках подошел поближе и осторожно придвинул стул, Урсула не сразу открыла глаза.

— Привет, бабуля, — с нежностью произнес он. — Как ты себя чувствуешь?

— Как я могу себя чувствовать? — слабым голосом ответила она. — Простить себе не могу, что мой Райт погиб. Ты уже знаешь?

— Да.

— Я сама во всем виновата. Во всем…

Две крупные слезинки сползли по ее щекам. Барт стиснул ей руку и горячо сказал:

— Неправда. В том, что сегодня случилось, нет твоей вины. Пожалуйста, не преувеличивай.

— Нет, есть, — упрямо отозвалась она. — Я получила то, чего заслужила. «Старая ведьма», кажется, так написано на моей двери?..

— Утром сотру надпись к чертовой матери, забудь!

— Но как мне забыть Райта? Лучше бы я сама оказалась на его месте.

— Глупости! Перестань казниться, очень прошу.

Урсула взглянула на внука с невыразимым страданием.

— Ты не понимаешь, Барт. Я просто не могу тебе всего рассказать… Не хочу, чтобы ты меня потом ненавидел.

— Не морочь мне голову, дорогая моя… Разве я могу тебя ненавидеть? Я люблю тебя.

Слезы вновь блеснули в глазах Урсулы, но голос, когда она заговорила, оказался спокойным и твердым.

— Я хочу, чтобы утром ты позвонил Фарроу домой… Скажи им, скажи… я согласна продать ферму…

В первый момент Палмер изумился, инстинктивно противясь такому решению. Разве она не понимает, что именно этого кое-кто добивается, стремясь сломить ее дух и вынудить сдаться?

Он уже собирался было отговаривать Урсулу, хотел сказать: вместе им непременно удастся выстоять… Да есть ли у него право не учитывать столь серьезные обстоятельства?

Его мучительные раздумья прервала сама Урсула:

— Я… я не хочу больше возвращаться… туда. Подыщу себе местечко где-нибудь в приличном доме для престарелых. Говорят, в нашем штате есть вполне подходящие.

— Чепуха! Зачем переезжать куда-то? Тебе ведь нравится Честер! Здесь же твой дом!

— О, я не могу в нем оставаться. Особенно теперь.

— Тогда живи со мной в Бостоне… Продам свою квартиру и куплю нам что-нибудь попросторней…

— Нет, — резко оборвала его Урсула. — Спасибо, Барт, но не хочу, чтобы ты делал это. Даже не заводи такой разговор… А сейчас дай мне поспать, милый. Я так устала.

Барт вздохнул, сам вдруг почувствовав жуткую усталость. Ночь выдалась длинной, да еще похожей на качели — то он на верху блаженства, то в мрачной бездне.

— Хорошо, ба, поспи, отдохни как следует. Увидимся утром…

В больничном коридоре Палмер остановился у столика медицинской сестры, попросил вызвать дежурного врача. Тот немного успокоил его: Урсуле просто требовался покой после пережитого. Через пару дней все нормализуется.

Она и в самом деле никогда не жаловалась на свое здоровье. Скорее всего, сказывались твердый характер, природная закваска или вообще стойкость к испытаниям жизни. Конечно, сейчас немного расквасилась, подумал Барт, однако он в душе надеялся, что ему удастся все-таки отговорить ее от нелепой идеи с домом престарелых. Разве сможет она жить без своих старых привычек, друзей, среди чужих стен, без своего огородика, вдали от любимого ею морского залива?..

По дороге на ферму Палмер пребывал в мрачном настроении, хотя ярко светила луна и занимался чудный рассвет. Что принесет он ему? У него совсем не было уверенности, что в теперешних обстоятельствах между ним и Деби все сложится гладко. Барту не терпелось немедленно, как только приедет, позвонить ей по телефону. Останавливало одно — перебудит всех домочадцев, включая отца и мачеху.

Жаль, Деби не живет отдельно, думал он. Будь у нее своя квартира или дом, поехал бы туда прямо сейчас. Ему нестерпимо хотелось обнять ее, насладиться любовью и нежностью и, возможно, обрести желанный покой…

А пока Палмеру ничего не оставалось, как надеяться хотя бы на несколько часов забытья в спасительном для его нервного состояния сне.

Эта надежда рухнула, когда, притормозив у калитки, Барт снова увидел отвратительные надписи на створках дверей. Все в нем вскипело. В ярости он терзал себя мыслями о том, кому это было нужно. И самое ужасное — приходил опять к выводу, что Гудвин Фарроу приложил тут руку.

Кому, как не Гудвину, играть ва-банк, любым способом добиваясь возможности осуществить задуманное строительство? Крупный торговый и культурный центр — хороший козырь, если мечтаешь о кресле мэра. Да Гудвин спит и видит этот пост! И уже в уме небось прикидывает процент голосов, отданных ему избирателями.

Барт стиснул зубы от злости. Хочет въехать в рай на чуждом несчастье? Так не бывать тому!

Мрачная решимость Палмера лишь усилилась, когда, обогнув дом, он подошел к руинам сарая и увидел обгоревшие останки любимой Урсулой собаки…

Ладно, он не станет обращаться ни в какие газеты, а прямо отправится к Гудвину и, глядя ему в глаза, выскажет все, что о нем думает. И уж в выражениях не постесняется!

Барт отдавал себе отчет — он рискует потерять Деби. Возможно, она возненавидит его! Но он также знал, что станет презирать себя, если не отважится на такой шаг! Пусть доказывает свою невиновность, коли уж на то пошло! Приводит аргументы и факты! Барт потребует от Гудвина ответа, чем бы ему лично это ни грозило и чем бы лично для него ни кончилось…