Барт поднял с пола свежий номер «Честер ньюс» и толчком ноги захлопнул за собой входную дверь. Сорвав обертку с почтовыми штемпелями, бросил свернутую трубочкой газету на свое любимое кресло в гостиной, намереваясь позже пролистать ее. В кухне он выбросил скомканную обертку в мусорное ведро и тут же протянул руку к бутылке виски, стоявшей на безукоризненно чистом столе. Сейчас ему было просто необходимо хоть чуть взбодриться. Отвернув пробку, Барт плеснул в стакан солидную порцию.

Ну и денек! Что за жизнь! Никакого просвета!

Ослабив рывком голубой шелковый галстук, он достал из холодильника лед, бросил в стакан тройку кубиков и, резко запрокинув голову, сделал несколько изрядных глотков.

Странно. Ему всегда казалось, что профессия юриста способна сделать человека счастливым. Она сулит достаток, уважение общества и успех у женщин.

Конечно, деньги у него водятся. Работа в солидной бостонской фирме отлично оплачивается. Иначе разве смог бы он позволить себе эту шикарную квартиру, откуда открывается великолепный вид на город? Или внушительный черный «мерседес», стоящий сейчас на одном из двух зарезервированных за ним мест в подземном гараже?..

Барт еще раз хлебнул волшебный напиток, позволяющий на время забыть о проблемах, и тут же помрачнел от сознания необходимости прибегать к подобного рода средству. В последнее время он все чаще ловил себя на мысли, что больше не испытывает былого удовольствия от своей работы. Его угнетала рутинность.

Хотя, если быть до конца честным, ему грех жаловаться: отличная должность и все прочее, включая успех у женщин, которым Барт Палмер неизменно пользовался. В Бостоне нашлось немало молодых, вполне обеспеченных женщин, ценящих в мужчинах умение жить широко: ездить на великолепных автомобилях, носить дорогие костюмы и водить их в престижные, шикарные рестораны.

Барт сменил бесчисленное количество подружек — девиц из так называемого общества, сослуживиц, упорно стремящихся сделать себе карьеру на юридическом поприще, не говоря уж об особах, беззастенчиво интересующихся лишь обогащением за счет мужского кармана. И пусть не покажется странным, но именно последней категории Палмер отдавал предпочтение, ибо прекрасно осознавал, что заставляет их идти на заведомо неперспективную в смысле брака связь: нищета, вернее, стойкое к ней отвращение.

Барту было прекрасно известно, что такое бедность, из которой не всем дано вырваться. Он сумел. Вот только жаль, что выбор профессии не принес ему столь желанного удовлетворения.

Пока не принес, подумал он, вновь поднося стакан к губам. Все совсем не плохо! Хватит киснуть! Лучше вспомни, как жил раньше в Честере, вместе с вечно ворчащей, едва сводящей концы с концами старухой на утлой ферме, вспомни, как в школе все считали тебя чужаком. А хуже всего, что та, единственная, кого ты безумно хотел, смотрела на тебя сверху вниз.

Деби Фарроу…

Барт скривил губы, злясь на себя, так как до сих пор думал о ней чаще, чем следовало бы. Какой же несносной, избалованной и высокомерной особой она была!

Но дьявольски красивой. О таких юноши вроде него могли только мечтать. Естественно, блондинка. С волосами до талии, с длинными стройными ногами и идеальной по форме грудью, волнующе покачивающейся под блузкой.

А как она умела ходить! Нечто среднее между вызывающей походкой распутной девки и непринужденностью знающей себе цену аристократки. Голова всегда гордо вздернута, точеные плечи расправлены, спина прямая, а бедра соблазнительно колышутся при каждом движении.

В школе не было парня — а в городке мужчины, — не остановившегося бы в остолбенении, наблюдая за проходящей мимо Деби.

Кроме меня, грустно улыбнувшись, сам себе признался мысленно Барт. Нет, Барт тоже наблюдал за ней. Но незаметно. Украдкой. Он никогда не пялился на нее, разинув рот, чтобы не доставить этой дряни такого удовольствия.

А уж дрянь она была первостатейная. По отношению к нему. И только к нему. С другими парнями олицетворяла саму любезность. Всегда вежливая, она одаривала их ослепительной улыбкой и сиянием бездонных голубых глаз, опушенных невероятно длинными и густыми ресницами.

Ему же, с того самого дня, когда он впервые появился в школе, доставались лишь жалостливые взгляды, от которых становилось не по себе. Позже, повзрослев, стал стесняться своей одежды, купленной на вырост, поскольку замечал с ее стороны плохо скрываемое сочувствие. Барт буквально ощетинился, когда однажды, отозвав его в сторону, она тихо, но твердо сказала: «Не знаю, как там у вас в другой школе принято, но здесь мы привыкли после физкультуры пользоваться дезодорантом…» Навсегда запомнил и откровенную выволочку: «Разве мать тебя не учила, что в упор смотреть на девушек неприлично?»

Она засекла тот единственный раз, когда он наблюдал за ней во время большой перемены. Как сейчас, Барт представил себе тот летний день. Школьный сад, лежащую на траве Деби. Стояла изнурительная жара, и она расстегнула две верхние пуговицы на форменной блузке. Со своей поодаль стоящей скамейки он мог видеть впадину меж великолепных выпуклостей грудей, обрамленных белым кружевом дорогого бюстгальтера. Ему даже показалось, будто Деби слегка изменила положение тела, чтобы он мог наслаждаться приоткрывшейся ему красотой. Он и наслаждался, забыв обо всем на свете. Но тут-то она резко и вскинула голову, застав его врасплох. Барт не отвел глаз, как сделал бы раньше, а продолжал смотреть.

Он готов был поклясться, что на мгновение румянец вспыхнул на ее щеках — хотя виной тому могла оказаться тридцатиградусная жара, — но затем она решительно села, отбросила назад волосы и выдала ему тот самый текст насчет матери и неприличных взглядов…

С тех пор Барт возненавидел ее. Ненавидел и хотел одновременно. Он дал себе клятву обязательно расквитаться за оскорбительное презрение, бесившее и выводившее его из равновесия. Но жажда жестоко отомстить все же не шла ни в какое сравнение с другим, более примитивным желанием, разбуженным ею, тем самым желанием созревшей плоти, неподвластной рассудку, которая сильнее всего дала о себе знать на выпускном балу.

Барт появился там один, без подружки, причем лишь из-за того, что, раз ею не является Деби, лучше не приглашать никого. Столь велика оказалась его одержимость ею.

Наверняка несколько знакомых девиц почли бы за честь составить ему компанию. Так и было. Многие сверстницы находили высокого, поджарого, с ладной фигурой девятнадцатилетнего Барта Палмера весьма привлекательным и не стеснялись с ним заигрывать. Он быстро убедился в своих сексуальных возможностях, но ни одной из девушек, всегда готовых пойти на интимный контакт, не удалось захватить его целиком. С одной стороны, ему не хватало денег, чтобы завести постоянную связь, с другой же — Барт очень скоро начинал испытывать холодок пренебрежения к девицам за ту легкость, с какой они ему доставались…

Деби Фарроу, природой наделенная откровенной женственностью фигуры и повадок, оставалась девственницей. Все в школе это знали. Если бы дело обстояло иначе, ее последний ухажер растрезвонил бы о своей победе на каждом углу.

Тони Шинкл — красавчик с выгоревшими на солнце волосами и бронзовым от загара торсом — полагал, что Бог создал его в качестве подарка для слабого пола. Этот лучший спортсмен-серфингист, по слухам, не пропускал ни одной мало-мальски симпатичной юбки и, естественно, положил глаз на самый заветный из призов — красавицу-блондинку, дочь одного из богатейших людей в городе. Но, похоже, успеха ему пока добиться не удалось…

Барт приложил массу усилий, чтобы на выпускном балу выглядеть достойно. Для него это стало делом принципа. Многие недели откладывал каждый цент, тяжким трудом заработанный после занятий, и ему удалось обзавестись вполне приличным гардеробом для столь торжественного события: щегольским черным костюмом, белоснежной рубашкой и галстуком-бабочкой. Он даже приобрел черные туфли. В довершение всего, его непослушные волосы были уложены опытной рукой парикмахера. Дома, оглядев внука с головы до ног, бабушка признала, что тот неотразим.

В тот вечер Деби выглядела особенно красивой. Все ее прелести отчетливее подчеркивало шелковое белое платье, длиной немного ниже колен, расклешенное внизу, с обтягивающим лифом и тонюсенькими бретельками на плечах.

Барт не мог отвести от нее глаз. Сегодня он не скрывал своих чувств, позволив своему страстному, обычно тщательно маскируемому желанию открыто проявить себя. Желанию, смысл которого не составило бы труда понять любой девушке.

Деби прекрасно его поняла, удостоив в ответ долгим, волнующим, интригующим загадочностью взглядом. Она посмотрела на него так, словно ей совсем того не хотелось, но оказалось выше ее сил.

Выказанный, пусть даже с неохотой, интерес к своей особе пробудил в Барте безрассудную и безудержную смелость. Когда около полуночи Тони Шинкл, вертевшийся все время рядом с ней, отлучился, Барт вразвалочку направился к Деби.

— Пойдем-ка, пройдемся, — скорее приказал, чем попросил он. Обычно с девушками напускная властность, граничащая с грубостью, странным образом срабатывала. Но он и не предполагал, что окажется способен столь бесцеремонно обращаться с Деборой Фарроу: как правило, одно ее присутствие лишало его уверенности в себе, хотя желание обладать ею от этого отнюдь не уменьшалось. А сейчас каждая клеточка его тела, казалось, источала нестерпимое вожделение.

Прекрасные голубые глаза Деби расширились от удивления.

— Ты что себе вообразил, с кем ты так разговариваешь, Барт? — В ее попытке осадить его, однако, почудилась некая неуверенность. — Я не одна из тех, с кем ты не прочь уединиться за спортивным залом.

— Не язви, лучше делай, что велено, — побелевшими губами произнес он, изо всех сил стиснув ей пальцы. В ту же секунду ему показалось, будто электрический разряд обжег их ладони. — Пошли. — Не выпуская ее руку, он потянул Деби через толпу мерно покачивающихся в такт мелодии танцующих пар, не обращая внимания на брошенные им вслед взгляды.

У него мелькнула мысль, что завтра ему, возможно, предстоит малоприятное объяснение с Тони Шинклом, но плевать… Сейчас Деби покорно следовала за ним, видимо сама удивляясь своей безропотности. Головокружительное ощущение полной власти над ней овладело Бартом, чья кровь и без того кипела от возбуждения.

Миновав спортивный зал, Барт привел ее к пустынному административному корпусу и прижал к гладкой деревянной двери одной из полутемных ниш. Он почти не различал лица Деби, зато ощущал волнующий запах духов и чувствовал, как дрожит девичье тело.

Не произнося ни слова, он просто начал целовать ее, ладонями лаская плечи, грудь, бедра, упиваясь сладостью недоступной раньше и в мыслях близости. Деби не сопротивлялась и не пыталась остановить его. Более того, с каждым поцелуем ее губы податливо мягчели, руки смелели, теребя ему волосы на затылке. Похоже, она тоже будто хотела им насытиться.

Возбуждение, владевшее Бартом, переросло в бурю. Бешеная страсть рвалась и искала выхода. С каждой минутой в нем крепла решимость уже не отступать и дойти до конца, чтобы доказать, как сильно всегда ее хотел.

Рывком Барт задрал ей подол, рывком спустил с бедер кружевные трусики, сразу соскользнувшие на мраморные плиты под ногами, рывком расстегнул на брюках молнию. Сейчас уже ничто не могло остановить его, даже если бы она отчаянно сопротивлялась. Но Деби и не пыталась, ее тело лишь мягчело от его напора. И тогда он без труда раздвинул ей колени и вошел в нее.

Ни крика боли, ни хотя бы стона не последовало. Она только чуть закусила губу и глаза на мгновение затуманились, а потом же… потом, будто хмелея, подхватила ритм движений, с каким он погружался в ее лоно, заставляя его испытывать столь восхитительные ощущения, каких раньше не испытывал ни с кем.

Это ошеломило Барта, и он отстранился в изумлении, а она… она вдруг, словно изнемогая от предчувствия пика наслаждения, которого внезапно лишилась, разочарованно застонала.

Барт мог бы торжествовать, но почему-то обозлился.

— Тебе мама не говорила, что надо быть приличной девушкой, а ты ведешь себя… как озабоченная сучка.

В ярости он поносил ее последними словами, которые потом не мог вспомнить. Деби же лишь молча на него смотрела. Крепость сдалась ему без боя, а Барт не чувствовал себя победителем. Он знал: она все равно предназначена другому, слишком многое в жизни их разделяет, поэтому в выражениях не стеснялся.

Деби в ответ не проронила ни звука. В ее лице читалось презрение, взбесившее его еще сильней. Будто получил удар плетью. Это не она унижена и оскорблена! Он… он ничтожество! Больший кошмар трудно было и вообразить.

Барт не смотрел, как Деби приводила себя в порядок. Оглянулся, лишь услышав шаги. Прямая спина, гордо вскинутая голова — вот и все. Ушла не обернувшись.

Он не сразу вернулся в зал. С порога мгновенно увидел в толпе Деби. Она танцевала с Тони Шинклом. Его, конечно, заметила, но глянула как сквозь стекло или на пустое место, зато с улыбкой и легким смехом ответила на слова Тони, шептавшего ей что-то на ухо.

Непрошеная боль кольнула ему сердце. Коварное воображение моментально нарисовало картину, как Деби обнаженной лежит в объятиях Тони и дарит ему то же самое, что и ему. Нет, не то же самое, а много, много больше…

…Барт усилием воли заставил себя вернуться к действительности. Давно уже в нем не возникало столь ярких воспоминаний о юности, о Деби Фарроу. Одному Богу известно, зачем ее образ преследует его. Она не стоит того, чтобы о ней думать и уж тем более заниматься никчемным самоедством.

Захватив с собой остаток виски, Барт вернулся в гостиную, где в кресле валялась «Честер ньюс» — единственное теперь, что связывало его не только с этим городом, но и с высокочтимой мисс Фарроу. Несколько лет назад из той же газеты он узнал о ее свадьбе с неким Даймондом. Из нее же ему стало известно о разводе и возвращении Деби домой.

Барт полагал, что пребывание той в родных местах долго не продлится, и с немалым удивлением прочитал: Дебора Фарроу возглавила семейную строительную компанию — невероятное событие, ведь сколько-нибудь серьезного расположения к подобным занятиям она никогда не проявляла. В школе прическа и маникюр заботили девушку намного больше, чем математика и, тем паче, экономика или бизнес. Однако городская хроника не раз отмечала успехи молодой бизнесменши, а однажды довольно подробно осветила и план строительства нового торгового центра.

Присутствие Деборы в городке стало одной из причин, заставивших Барта сократить свои поездки туда. Хоть все давным-давно быльем поросло, но вероятность лишний раз увидеть ее не приводила его в восторг. На Рождество бабка наверняка потащила бы за собой в церковь, а там наверняка опять оказалась бы Деби, так что Барт с удовольствием вместо Честера уехал в гости в Спрингфилд, куда его пригласила Лиз Уорсон.

Как выяснилось, это было ошибкой. Даже малоприятная встреча с Деби явилась бы куда предпочтительней, чем пребывание среди членов семейки Лиз. В сравнении с ними Фарроу выглядели вполне сносными людьми. Увидеть Лиз в привычной для нее обстановке — Боже, она называла своих надутых от важности родителей «мои папулька и мамулька»! — Барту оказалось достаточным, чтобы поумерить свой пыл в постели, и с тех пор он решительно избегал свиданий с ней…

Но почему же, недоумевал Барт, время не стирает память о юношеской страсти к Деби? Неужели, какой бы она ни была — высокомерной, надменной, честолюбивой, какой угодно, он все равно будет хотеть ее?

Барт бросил взгляд на газету и усмехнулся. Ему вдруг подумалось, что именно непроходящая одержимость Деборой Фарроу упорно заставляет его подписываться на дешевый провинциальный листок. Почему он не в силах избавиться от болезненной очарованности этой особой? Почему не прекратит подписку на совершенно не нужное ему издание, не перестанет возвращаться в Честер, навсегда оборвав тем самым нить, связывающую с прошлым?

Но, похоже, это выше его сил. Нельзя причинять боль той же Урсуле. Пусть она занудная старуха, но сделала ему много добра. Если бы не ее твердость и воля, он, возможно, подростком оказался бы не в ладах с законом, не разгони суровая бабка компанию, в которую он попал, и не заставив вовремя взяться за ум.

Палмер твердо решил, что на Пасху он поедет в Честер и снова будет сидеть в этой треклятой церкви, боясь и в то же время надеясь еще раз увидеть свой извечный кошмар. Он допил остатки виски, поставил пустой стакан на журнальный столик, плюхнулся в кресло и открыл газеты.

Заголовок и фото сразу бросились ему в глаза. Он читал статью, и гнев горячей волной накатывался на него. Дебора Фарроу намерена прибрать к рукам их старую ферму? Заставить Урсулу расстаться с домом и землей!.. Барт скрипнул зубами. Надеется всего добиться потому, что с детства усвоила правила влиятельной и обеспеченной семьи? Вот дрянь! «Я хочу. И получу то, что хочу. А если нужно — избавлюсь от обузы, которая мне мешает», — отличный девиз получился бы для таких, как она, подумал в ярости Барт.

Он почему-то вдруг посочувствовал неведомому бедняге, женившемуся когда-то на Деборе, и даже глубоко презираемому им Тони Шинклу, удостоенному лишь мимолетного внимания, когда тот явно рассчитывал на большее. С содроганием вспомнил и самого себя, вернее то, как, даже добровольно ему отдавшись, Деби заставила его почувствовать собственную ничтожность.

Что ж, однажды Барт лишился удовольствия насладиться ее унижением, но будь все проклято, если он позволит ей избежать этого на сей раз! Он ни за что не разрешит Урсуле продать свою землю, а коли потребуется — сам купит чертову ферму! Пришло время расквитаться с гордячкой — принцессой из Честера. И такой шанс он не упустит!