МЕКСИКАНСКИЙ ПИРАТ
В начале XIX века флибустьеры исчезли, но остались, затерявшись среди беспорядочно разбросанных островов, одиночные пираты. Они были достаточно вежливыми со своими жертвами: не убивали их, по крайней мере, если те не сопротивлялись.
Перед нами история, взятая из произведения неизвестного писателя, история типичная и очень похожая на подлинную с точки зрения описания морской жизни, что встречается довольно редко.
Родригес, капитан «Альбатроса», высокий и сильный мексиканский пират, только что упрочил свой авторитет с помощью одной из своих жестоких мер, а именно, единоличного суда и скорой кровавой расправы с непокорными, которая одна только могла поддерживать его абсолютную власть главаря разбойников. Однако, несмотря на доказательства своего умения и своей храбрости, которые он уже неоднократно демонстрировал, ему было важно после этого проявления репрессий дать экипажу возможность еще раз убедиться в его способностях правильно руководить своими людьми; удобный случай не замедлил представиться.
В пяти или шести лье от острова Маргариты был замечен шлюп, под двумя парусами. «Альбатрос» пустился за ним в погоню. Небольшое судно, увидев внушительный черный корабль, несшийся на него на всех парусах со скоростью, явно превышающей его собственную, немедленно развернулся и попытался уйти от пирата. Родригес погнался за ним, настиг и взял на абордаж. Шестнадцать человек, вооруженные саблями и карабинами, находились на борту захваченного судна; метатель камней, установленный на носу шлюпа составлял всю их артиллерию.
— Кто вы такие? — обратился Родригес к одному из членов захваченной команды, который по внешнему виду был похож на хозяина этого судна.
— Кто мы такие, командир? Да мы, в общем, никто: мы зарабатываем на жизнь рыбной ловлей в открытом море недалеко от острова Маргариты, иногда находим несколько жемчужин, которые водятся здесь, как вам это известно.
— Вы ищете жемчуг с помощью карабинов и сабель? Похоже, это новый способ ловить рыбу и драгоценности.
— Да, это наш новый способ, и мы не очень преуспели в делах. Вы же видите, как мы бедны.
— Ваша манера ловить рыбу меня не устраивает: и если вы не скажете мне в течение пяти минут, засекаю время, что вы искали здесь, я прикажу вас всех повесить, всех шестнадцать человек, на реях моего корабля как пиратов, занимающихся этим ремеслом таким образом, чтобы скомпрометировать порядочных разбойников, то есть нас.
— А! Великие боги! Командир, неужели вы пираты, посланные нам божьей милостью? Благодарю небо! Вы можете помочь нам, а добычу мы потом разделим.
— Посмотрим, что ты хочешь этим сказать. Пришвартовывай свое судно к моему кораблю, и если ты будешь вести себя хорошо, то мы сможем проворачивать дела вместе. Прикрепить передний швартов к лодке и пропустить на борт нашего корабля только хозяина, — отдал команду Родригес.
Поднявшись на палубу «Альбатроса», хозяин лодки Рафаэль после того, как трижды поприветствовал Родригеса и пожелал ему благословения божьего, обратился к капитану со следующими словами:
— Необходимо, чтобы вы знали, командир, что большое трехмачтовое испанское судно сделало остановку на острове Маргариты, чтобы пополнить запасы пресной воды и произвести мелкий ремонт. Его команде пришлось перенести весь груз на сушу, чтобы иметь возможность почистить подводную часть судна. Как только с этим делом было покончено, нас наняли вновь загрузить корабль, равномерно распределив груз по всему корпусу, так как все мы являемся бедными грузчиками, работающими за одну бутылочную тыкву в день. В настоящее время, когда корабль готов к отплытию, мы все объединились, чтобы нанять этот шлюп и ждать испанцев в море. Мы вооружились карабинами и собираемся ограбить корабль. На его борту находятся бочонки с пиастрами, и мы знаем, где они расположены, поэтому нам не составит большого труда их найти.
— Куда шел этот корабль? Сколько человек насчитывает его экипаж?
— Он направляется в Кампече. На борту двадцать человек, но все они слабаки, которые так и просятся, чтобы их захватили. Смотрите, сейчас, когда мы уже подходим к острову, вы можете разглядеть мачты в расселине береговых скал, там, на северо-востоке.
— Ну хорошо! Знаешь ли ты, Рафаэль, что нам нужно предпринять для того, чтобы не вызвать никаких подозрений у капитана этого испанского судна, который, возможно, испугался бы выйти в плавание, завидев мой пиратский бриг?
— Нет, командир, но я полагаюсь на вас, я выслушаю ваши советы, как если бы сама Дева Мария говорила со мной вашими благородными и чистыми устами. In nomine patris, filii et spiritus sancti, amen!
— Избавь меня от твоих молитв и слушай внимательно.
— Я слушаю вас, сиятельный командир.
— Я спущу все паруса; ты поплывешь к берегу, таща за собой на тросе мой корабль, как будто мой бриг нуждается в помощи и хочет бросить якорь вблизи острова, чтобы ликвидировать неполадки.
— Отлично придумано, командир; я прекрасно вас понял; как только вы бросите якорь, я пойду в порт и скажу испанскому капитану, что прибыл английский военный корабль, чтобы запастись пресной водой, что я оказал ему помощь, так как на корабле случилась небольшая авария, и что…
— Лучше прыгай быстрей в свою лодку. Потом ты скажешь капитану трехмачтового судна все, что сочтешь нужным. Тебе достаточно знать, что если дело выгорит, то ты получишь свою долю вознаграждения, пропорциональную услугам, которые ты нам окажешь.
УТРЕННИЙ БРИЗ
Паруса «Альбатроса» были спущены и прикреплены к мачтам; шлюп Рафаэля плыл перед бригом против ветра, другие лодки пиратского судна помогали шлюпу тащить бриг. За несколько часов «Альбатрос» достиг удобного места, где можно было встать на якорь и находиться на виду у испанского корабля. Большой английский флаг развивался на корме пиратского брига. Рафаэль прибыл в порт и возвестил повсюду, что военный бриг, который его шлюп привел на буксире, бросил якорь в этих местах только для того, чтобы починить некоторые участки обшивки корпуса чуть выше ватерлинии и взять немного пресной воды; а потом он снова уйдет, чтобы продолжить свою борьбу с морскими разбойниками. Он придумал английское название бригу для капитана «Кинтаниллы», так называлось испанское трехмачтовое судно, и даже имя английского командира. «Хвала Святому Антонию, — воскликнул испанский капитан, — обстоятельства благоприятствуют мне. Пока этот английский крейсер будет стоять на якоре вблизи острова, я смогу отправиться в путь, не страшась пиратов, которые всегда снуют среди этих островов. Разбойники боятся военных кораблей, как воры боятся веревки: они чувствуют их за двадцать лье. Я снимаюсь с якоря завтра же».
Рафаэль под покровом ночи приплыл в пироге к капитану Родригесу, чтобы отчитаться перед ним в своих действиях и рассказать о намерениях испанского капитана. Родригес сделал ряд распоряжений, чтобы обмануть доверчивого испанца. Он приказал убрать реи грот-мачты «Альбатроса»; якорь забросить подальше в сторону от корпуса корабля и прикрепить к якорной цепи, а также к цепи второго якоря, два троса, с помощью которых зацепить вершины нижних мачт и накренить бриг таким образом, чтобы его подводная часть наполовину вышла бы из воды. Вскоре «Альбатрос», лежащий на правом боку, предоставлял противоположный борт матросам, которые, находясь в корабельных лодках и на шлюпе Рафаэля, делали вид, что ремонтируют разошедшиеся швы обшивки.
В неясном свете рождающегося дня разыгрывалась эта комедия среди спокойного моря, а пираты были актерами на этой сцене.
Бедная «Кинтанилла» подняла паруса при первых проблесках зари. Далекий от подозрений, которые ему должен был внушить внешний вид «Альбатроса», легковерный испанский капитан, наоборот, рассчитывал на присутствие брига, принятого им за английский. «Кинтанилла» покинула порт со спущенными нижними парусами, натянутыми марселями и гордо вздымающимися на мачтах верхними парусами. Утренний бриз надувал паруса и забавлялся, приводя в движение легкую оснастку корабля, принося с берега, покрытого ковром роз, чарующий запах цветов, который матросы глубоко вдыхали, выполняя привычные обязанности. Выкрики команд людей, занимающихся своим делом на палубе, будили звонкое эхо в прибрежных скалах, которое заглушалось шумом волн, рождавшихся позади корабля, быстро рассекавшего еще коричневатую в последнем сумраке ночи воду. Солнце уже позолотило горизонт; все предметы вокруг корабля приняли свои естественные очертания с приходом долгожданного дня; теперь все заметили впереди бриг, принятый накануне за английский, его наклоненную мачту и накрененный корпус. По мере того как испанский корабль приближался к бригу, удивление испанцев возрастало.
— Это хороший корабль, и он должен обладать высокой скоростью, — сказал, наконец, испанский капитан своему помощнику. — Смотрите, издалека видны его ясные очертания, заостренная форма, его конструкция!
— Действительно, капитан, это корабль, который должен быть хорошо оснащен, но, вместе с тем, он должен быть легким; мне даже кажется, что он более мелкий, чем большинство английских кораблей. До чего он красив! Они чинят обшивку; вы слышите удары деревянных молотков?
— Слышу, они сейчас находятся в том же положении, в каком находились и мы пятнадцать дней назад, когда прибыли сюда за пресной водой. Но на борту военного корабля обычно такие большие запасы воды! Правда, экипаж у них тоже многочисленный, что верно, то верно. Возьмем к примеру этот бриг. Вот он лежит на боку, почти вверх дном, прямо в открытом море. Они смогли накренить корабль. А попробуйте провести такую смелую операцию с торговым кораблем водоизмещением в четыре сотни тонн, как наш, к примеру, да еще имея на борту только 20 человек!
— Сейчас мы с ним поравняемся, капитан. Приказать поднять наш флаг?
— Безусловно; покажите ему наши цвета и поприветствуйте бриг тройным поднятием и спуском нашего национального флага. Мы обязаны ему возможностью выйти в море, не опасаясь, что пираты плывут за нами по пятам, поэтому будет справедливо, если мы отдадим ему таким образом честь.
ПОГОНЯ
Во время этой мирной беседы между капитаном и старшим офицером «Кинтаниллы» совсем другая сцена разыгрывалась на борту «Альбатроса». Несколько человек, находясь в лодках, делали вид, что стучат деревянными молотками по обшивке, но на палубе часть экипажа была готова травить тросы, чтобы снова поставить корабль на воду, а другие матросы заняли свои места и ждали команду поднять паруса. Родригес, сидя на самом краю кормы, спрятавшись за защитные заслоны, наблюдал издалека за приближавшимся трехмачтовым судном. Это была легкая добыча, которая сама плыла в его руки и которую он страстно хотел сжать в своих объятьях. Испанский капитан приветствовал бриг залпом из орудий; «Альбатрос» в ответ на этот салют спустил и поднял три раза на своей наклонной мачте английский флаг, с помощью которого он продолжал обманывать доверчивого врага. «Ну что ж, поприветствуем его, — сказал вполголоса Родригес. — Скоро, когда он будет в открытом море, мы поприветствуем его по-другому, а не этой жалкой тряпицей».
А испанский корабль продолжал плыть дальше; он прошел мимо пиратского брига и уже достаточно удалился от берега, когда этот бриг… Именно тогда, матросы постепенно ослабили тросы удерживавшие «Альбатрос» на боку, и бриг гордо выпрямился на волнах; и, как по мановению волшебной палочки, так быстро и уверенно все было проделано, расслабленные реи жестко пересекли мачты под прямыми углами, марсели медленно поднялись на свои места, брамсели поползли вверх на самые вершины мачт, все паруса были мгновенно закреплены.
— Вы только посмотрите, — заметил испанский капитан своему помощнику, — кажется, этот английский корабль выпрямился!
— Он развернулся, капитан. Когда мы проходили мимо, он лежал под другим углом.
— Черт возьми, я не могу ошибиться — его марсели поднимаются на своих канатах, а верхние паруса уже наполнились ветром! А! Великий Боже, а если это пираты? Теперь, когда мы уже в открытом море! Развернемся и попробуем вернуться на берег, пока этот чертов бриг не отрезал нас от земли.
Но время было уже потеряно: «Альбатрос», подняв все паруса, мчался вперед, как дельфин, и благодаря тому, что он распустил все марсели и все нижние паруса, он мог бы и без верхних брамселей догнать «Кинтаниллу», как проворная дорада настигает летающую рыбу, пытающуюся спастись под волнами и рассекающую воду своими плавниковыми перьями. Как же ты, неосторожный испанец, не мог разгадать корсарский корабль по черному цвету корпуса судна, по слишком вытянутой форме, по этим высоким мачтам, смещенным к корме, и, наконец, по множеству матросов, сновавших туда и сюда по широкой палубе, обнесенной защитными заслонами и ощетинившейся стволами орудий! Теперь трепещи при приближении этих коричневых парусов, которые ветер толкает в твою сторону с таким напором; особенно дрожи при виде зловещих фигур, которые скопились на носу пиратского судна. Английский флаг, жестоко обманувший тебя, сейчас будет спущен, а его место на флагштоке займет колумбийский. Теперь уже ты можешь ясно понять причину твоей ужасной ошибки, разглядев в кильватере корсарского корабля шлюп Рафаэля. Это он привел твоего врага по твоим следам. Спасайся, если еще не поздно, но подумай хорошо, как дорого ты заплатишь за бесполезные усилия уйти от ужасного «Альбатроса»!
НА АБОРДАЖ!
«Кинтанилла» повернулась другим бортом; «Альбатрос» повторил ее маневр; испанский корабль, без сомнения, хотел попытаться достичь побережья, прежде чем бриг сумеет забросить на его палубу абордажные крючья. «Альбатрос» неотступно преследовал добычу, стремящуюся ускользнуть от него. Каждый раз, когда испанец уже думал причалить к берегу, колумбиец шел ему наперерез между «Кинтаниллой» и желанной землей, заставляя невезучий корабль вновь идти в открытое море. Не выстрелами из пушек хотел бриг завладеть трехмачтовым судном, а мирно взять его на абордаж, чтобы случайно не привлечь к себе внимание военных кораблей, которые могли оказаться поблизости в открытом море. «Кинтанилла», безостановочно преследуемая пиратами, теряла свое преимущество при каждом маневре, безуспешно лавируя вблизи берега. При каждом изменении курса она смещалась в сторону неутомимого врага, и как птичка теряет свои силы, пытаясь уйти от быстрого ястреба, так и она в конце концов сдалась на милость прожорливого корсара. Тогда раздался этот ужасный крик: «На абордаж! На абордаж!», несущийся с палубы колумбийца, который плыл вплотную к испанскому кораблю, словно намереваясь его проглотить. Все испанцы бросились на колени, и Родригес, увидев их в такой униженной позе, умирающих от страха перед ножами своих пиратов, рассмеялся с презрением, показывая жестом, что не собирается связываться с такими жалкими жертвами.
— Пусть приведут ко мне капитана, я хочу поговорить с ним.
Испанский капитан выступил несмело вперед, простирая трясущиеся от страха руки в сторону своего победителя.
— Что у тебя есть ценного на борту?
— Весь ценный груз в моем дорожном сундуке.
— И больше ничего?
— Ничего, сиятельный командир, клянусь Святым Антонием и нашими святыми великомучениками.
— Подумай хорошенько, прежде чем отвечать на мой вопрос. Я располагаю сведениями о твоем грузе. Если ты признаешься мне во всем, то я подарю тебе жизнь; если ты солжешь, то этот гордень на рее моей грот-мачты накажет тебя за скрытность.
— У меня есть три бочонка с пиастрами в моей каюте. Рафаэль должен был вам рассказать об этом, это он нас предал.
— Завяжи ему вокруг шеи канат, Гуфье, потому что у него, к сожаленью, есть только три бочонка пиастров.
— Сиятельный командир, я забыл вам сказать, так я взволнован всеми этими событиями, что есть еще пять бочонков, но совсем маленьких, прямо малюсеньких, в тайнике за доской в стене моей каюты.
— Этого недостаточно. Не убирай канат, Гуфье.
— О! Пощадите меня, благородный и отважный командир, дайте мне немного прийти в себя и вспомнить, что еще у меня может быть. Я, я… спрятал в щели, под обшивкой моей каюты, два мешочка с дублонами, два маленьких мешочка, которые ничего не стоят и вряд ли могут представлять для вас большую ценность. Но я хочу честно во всем признаться.
— Ну вот, это уже немного похоже на правду. Впрочем, мои люди все равно обыщут весь корабль, и если они найдут что-нибудь из того, что ты забыл со страху сказать мне, то я освежу твою память, повесив тебя на рее, чтобы, во-первых, дать урок другим, а во-вторых, иметь свежее мясо.
Весь испанский корабль был тщательно обыскан. Все золото и серебро были найдены и перенесены на борт корсарского корабля. Испанский экипаж остался на борту «Кинтаниллы», которая покинула своего друга «Альбатроса» и взяла курс на Картахену. Родригес вместе со всеми бочонками пиастров и мешками дублонов направил паруса в сторону Сент-Томаса, голландского острова, пристанища пиратов, где он мог предложить своим людям окунуться в разгульную жизнь, а потом снова пуститься в плавание, раздобыв сведения о торговых кораблях, на которых можно будет поживиться.
КЮРЕ-ПИРАТ
Мы уже видели итальянского монаха-расстригу, который прибыл на Мадагаскар и здесь стал пиратом. Теперь перед нами история колумбийского священника, кюре из Кито, Доминго Муньоса, произошедшая примерно в 1820 году.
Самое невероятное в этой истории то, что если данный священник чем и заслужил хорошую репутацию, так это своей застенчивостью; его прихожане даже подсмеивались над ним: когда он читал проповедь, бормоча себе под нос, то малейшее слово, обращенное к нему, заставляло его краснеть, как девица, и запинаться, как блаженный.
Но однажды среди его многочисленных желающих покаяться в грехах неожиданно появилась девушка, русская красавица с длинными золотистыми волосами по имени Ванда, вынужденная жить в притворной любви к своему мужу. То, что она доверила ему на исповеди, сначала вызвало тихое негодование священника, затем его желание исполнить священный долг и спасти красавицу от проклятой жизни, а затем и вовсе простое желание. Муж красавицы, некий Морель, был любезным человеком, но не любимым; и вот наш святой отец, сбившийся с пути, замешанный в невероятных драках, обвиненный в убийстве мужа, взят в Каракасе под стражу, а с ним и Ванда.
Красавица быстро оказалась на свободе, применив для этого способ, старый, как мир. Муньосу, чтобы выйти из тюрьмы, потребовалась невероятная удача, хотя, по правде говоря, и не такая уж редкая в этих местах: революция. По крайней мере, в данном районе мятежи и революции не заставляли себя долго ждать. На этот раз сам Боливар вовремя подоспел к городу, богатые горожане и полицейские разбежались, ворота тюрьмы распахнулись, и все заключенные разбрелись в разные стороны.
Муньос ни о чем не думал, кроме как найти свою красавицу. Наконец, он нашел ее в доме начальника полиции в компании с Морелем, которому раньше, по ее словам, она была отдана силой. Муньос осадил дом, поджег его и принял на руки свою красавицу, выпрыгнувшую к нему из окна. Красивый вестерн! Но не с точки зрения морали, так как хоть дама его сердца принадлежала каждому, кто встречался ей на пути, и подсмеивалась над бывшим священником, но это мало его заботило; она была красива, он сжимал ее в своих объятьях, и это было для него важнее всего.
А для нас важно то, что произошло дальше.
Генерал Паес от имени Боливара решил навести в городе порядок и для начала расстрелять всех преступников, обвинявшихся в грабежах и убийствах. Муньосу надо было бежать, а лучшая дорога для этого всегда море.
Европейские флибустьеры уже к тому времени не бороздили моря Антильских островов, но большое количество одиночных местных пиратов, колумбийских и перуанских, пришли им на смену и нападали на все без разбору торговые корабли. Муньос, в сопровождении своей белокурой славянки, сделал неплохую карьеру на этом поприще и заслужил репутацию, которая могла сравниться только с репутацией его бывшего соперника Мореля. Мир тесен! Они искали друг друга, но не могли найти, и это занимало их мысли. Перед нами тексты той эпохи, которые обнаружил Морис Магр и воспроизвел в своем значительном произведении «Пираты, флибустьеры, работорговцы».
ПОД ЧЕРНЫМ ФЛАГОМ
Сначала приведем отрывки из «Географических архивов» от 1822 года:
«Газеты Ямайки от 4 августа поместили статью о случае пиратства, отличившемся особой жестокостью. Невозможно поверить, что мыслящее человеческое существо может дойти до такого чудовищного варварства. Обстоятельства этого волнующего события были доведены до сведения адмирала Фергюссона, командующего морским постом Ямайки, он был потрясен до глубины души и пообещал приложить все силы, чтобы безотлагательно исполнить справедливое возмездие. Приводим здесь факт пиратства, вызвавшего всеобщее возмущение.
Моряк Хьюго Гамильтон доложил адмиралу, поклявшись в подлинности своего рассказа, что он завербовался в должности мастера на шлюп „Благословение“ под командованием Вильяма Смита, что проделал три рейса от порта Орабесса до острова Сантъяго-де-Куба и что во время возвращения из четвертого путешествия на упомянутом шлюпе в начале июля 1822 года он вместе со всем экипажем угодил в руки к пиратам, плывшим под черным флагом на широкой шхуне с названием „Эммануэль“, написанном на ее корме. Командовал шхуной белый капитан, а ее экипаж состоял из людей разного цвета кожи, в том числе и белых, среди которых были англичане и американцы. Завладев шлюпом, главарь пиратов взял в плен капитана Смита и его сына, а также весь экипаж, отдал их под стражу своим людям и потребовал от капитана выкуп в обмен на их жизни. Капитан шлюпа, сказав, что у него нет личных денег, предложил в качестве выкупа груз своего корабля, состоявший из ста бочек отборной пшеницы и пятидесяти мешков с мукой. На следующий день, поняв, что его пленник не собирается доставать деньги, капитан шхуны положил на правый борт доску и заставил капитана Смита идти по ней; когда капитан дошел почти до конца шаткого сооружения, пират внезапно убрал доску и несчастный Смит упал в море. Пока он предпринимал все усилия, чтобы доплыть обратно до корабля и взобраться на него, капитан шхуны потребовал принести ему мушкет и выстрелил в пловца сверху в упор таким образом, что тот исчез под водой и море поглотило его.
Остальные члены экипажа шлюпа были закованы в наручники и брошены в трюм, за исключением сына несчастного капитана Смита, юноши четырнадцати лет, который был свидетелем гибели своего отца. Устав от плача и криков мальчишки, озверевший капитан нанес ему удар по голове прикладом своего мушкета, ухватил его за ноги и сбросил в море. На следующий день он забрал весь груз и все снасти шлюпа, а сам шлюп поджег. Каждому пленнику он выдал на день только кувшин воды и сухарь, заставил их пересесть в плоскодонку и оставил в море на милость всем ветрам без буссоли и компаса, сказав им, что будет стрелять и отправит всех в ад, если они не подчинятся его воле. Эти бедняги остались одни в открытом море, но, к счастью, в этот же день после полудня они были замечены со шхуны „Мария-Анна“, лавировавшей неподалеку в устье Черной реки, которая забрала их на борт и высадила их в Порт-Моране 18 июля 1822 года. Жестокий пират, о котором шла речь, был высокого роста, крепкого телосложения, с римским носом, вытянутым лицом и, примерно, сорока пяти лет».
Кто же этот человек с вытянутым лицом?
ДРУГОЙ РАССКАЗ
Англичанин по имени Хоустон рассказал французскому путешественнику Мольену следующую историю, которую тот в 1825 году привел в своем произведении «Путешествие в республику Колумбия»:
«Я ловил рыбу в открытом море недалеко от острова Маргариты, куда закинула меня ненависть к людям; перед тем, как покинуть мою хижину на берегу и выйти в море, я набросил на голову огромную соломенную шляпу, бросавшую густую тень на мое лицо. После дня, проведенного в море, течение пригоняло нас в небольшую бухту, откуда мы выходили по утрам. Лежа на носу лодки, я почти целый день не двигался, изредка развлекаясь лишь тем, что вычерпывал старым деревянным ящиком воду со дна нашей посудины, когда она доходила до моих ног.
Индеец, сопровождавший меня, наоборот, как все представители его расы, был настоящий болтун, но моя немногословность в конце концов остановила поток его слов. Я не прислушался к тому, что он говорил мне по поводу корабля, подходившего к нам и обратил на него внимание, только когда он уже поравнялся с нами. Мне послышался голос приятного тембра, почти музыкальный, который напевно спрашивал у моего спутника, как идет рыбалка и не продадим ли мы ему немного рыбы.
Я был поражен его хорошим испанским акцентом и поднял голову, скрывавшуюся под моей широкополой шляпой. Только тогда моему взору предстал черный флаг, развевавшийся на ветру, и очень белое лицо, похожее на лицо служителя церкви, мужчины, склонившегося над нашей рыбацкой лодкой. Он держал в своей руке длинную пику с крюком на конце, чтобы, без сомнения, притянуть нашу лодку к своему кораблю, если мы не договоримся по-хорошему. В то время, как мой индеец наполнял рыбой корзину, спущенную ему на веревке, я бросил еще один взгляд на корабль, все время помня о том, что встреча с пиратом — это всегда опасная встреча. На палубе я увидел нечто, что меня весьма поразило.
У подножия грот-мачты сидела женщина, наполовину обнаженная, с гибким телом, черты лица которой я не мог разглядеть. У нее были золотистые волосы, рассыпавшиеся по плечам, и она издавала звуки, похожие на рычанье зверей. Она была прикована цепью за ногу к мачте и, пытаясь освободиться, дергалась на цепи, как привязанное животное. У меня было время заметить, что у ее ног находился котелок, а пища из него была разбросана по палубе.
Корзина с рыбой была поднята на корабль, и я услышал звон нескольких пиастров, упавших в лодку. В это же время я почувствовал прикосновение какого-то предмета к полям моей шляпы. Я рискнул бросить еще один взгляд, и увидел, что человек с лицом священника концом своей пики, на которую минуту назад он опирался, пытался скинуть мою шляпу, чтобы увидеть мое лицо. В этот же миг индеец со словами благодарности сильно взмахнул веслом и мы быстро отплыли от корабля. Мысль, что наш покупатель был сам Доминго Муньос, о котором много говорили в Картахене, пронзила мой мозг. Я с облегчением понял, что он отказался от намерения увидеть мое лицо, и подумал о моей соломенной шляпе, которая не позволила пирату узнать во мне англичанина, сбежавшего в эти места от забот и неприятностей, и, возможно, спасла мне жизнь».
ЛЕГЕНДЫ И ТАЙНЫ
Репутация бывшего кюре становилась все более и более наводящей ужас и, в конце концов, породила легенду. Говорят, что Доминго Муньос прятал свои сокровища среди скал Сьерра-Колорадо; сюда он привозил пленников, особенно часто французов, ибо по непонятным причинам представители этой национальности заслужили особую привилегию его наибольшей ненависти. Несчастные подвешивались за руки к виселице, стоявшей на вершине скалы, чтобы ее было хорошо видно с моря и чтобы люди, проплывавшие мимо, не упустили ничего из зрелища казни; огонь, разжигаемый под ногами жертв поджаривал их, и их судороги и крики от боли оживляли любовный пыл, немного потухший за годы совместной жизни, ужасных любовников. Говорили также, что рядом с виселицей были сложены холмики из костей, а тропа к ней была выложена черепами; что касается Ванды, то ее можно было увидеть прикованную за лодыжку к столбу, имеющую в качестве одежды только свои роскошные длинные волосы и скачущую, как лошадь на манеже, под кнутом хромого негра — верного Конго, настоящего преданного друга Муньоса еще с тех времен, когда он имел церковный приход в Кито.
Властями была организована экспедиция под командованием негритянского адмирала, самого Падиллы. Он не обнаружил никаких черепов, но на вершине «они нашли потухшие остатки костра, обрывки парусов, куски ящиков, некоторые брошенные инструменты, следы лагеря многочисленного отряда; офицер, командовавший этими поисками, принес длинную цепь, которая была привязана к столбу и заканчивалась открытым кольцом, запирающемся на ключ».
Муньос, имевший и другие базы, ушел в открытое море.
Один путешественник (Магр не приводит его имени) однажды увидел в тумане устрашающий корабль. «Наш курс, — рассказывал путешественник, — лежал на север от острова Куба. Когда я поднялся на палубу, туман уже немного рассеялся: я мог разглядеть всю оснастку корабля. Матросы занялись приготовлениями к бою. Палуба была заставлена всем, что только могло служить нам защитой.
Капитан распределил между матросами все огнестрельное оружие, которое нашлось у пассажиров. Казалось, они не знали, что с ним делать то ли из-за его малого калибра, то ли из-за тонкой работы его рукоятей. Этим крепким мужчинам атлетического сложения, нужно оружие, отвечающее их сильным рукам; они должны плотно держать его всей ладонью и отдавать себе отчет по поводу ран, которые они могут нанести противнику. Топор, длинная абордажная сабля, длинные пики — вот их любимое оружие, потому что они хорошо понимают, что сильный удар топора разрубает череп на две части, что удар кинжалом в грудь делает в ней большую рану, что удар саблей отсекает руку, вспарывает живот и что все эти раны выводят человека из боя.
Наша защита была организована с умом, учитывая наши слабые возможности. Глухой шум, который мы слышали, исходил от приближающегося пиратского корабля и шел со стороны левого борта; именно с этой стороны мы ждали нападения и сюда мы переместили все наши силы. Малуэрн с зажженным факелом стоял около своей батареи и приоткрытого орудийного люка, ожидая только благоприятного момента, чтобы дать залп.
Наши матросы, вооруженные топорами, саблями, пистолетами и длинными баграми, выстроились по обеим его сторонам, готовые убить всех, кто попытаются взобраться на борт или повиснуть на нем. Сзади в укрытии находились вольные стрелки; они должны были вести прицельный огонь только по команде своего человека. Каждый был на своем посту, ожидая команды от капитана выполнять свое задание согласно разработанной системе защиты корабля.
Мы смотрели во все стороны с беспокойством, опасаясь внезапной атаки; но не видя приближения врага, мы уже начали думать, что отделались лишь демонстрацией нашей готовности защищаться и что нам больше ничего не остается, как поблагодарить друг друга за мужество и волю, проявленные каждым в критический момент.
Тем временем, как только рассеялся туман, матрос, отправленный капитаном в качестве наблюдателя на марс грот-мачты, подал нам условный сигнал. Мы не могли еще разглядеть пиратский корабль, но слышали глухой шум весел, проворачивающихся в бортовых уключинах. Вскоре мы заметили размытый в тумане молочный силуэт; это был широкий прямой парус. Капитан приказал, чтобы все легли на палубу лицом вниз, готовые вскочить по первой команде и стрелять в упор по врагу. Во время этого томительного ожидания бретонец бесшумно открыл орудийные люки, просунул в них стволы орудий таким образом, чтобы иметь возможность прицеливаться и поджечь запал. В руке он держал зажженный факел. Капитан, одетый в форменную куртку и с матросской фуражкой на голове, сжимал в руке штурвал руля и управлял кораблем с таким безучастным видом, как будто единственной его мыслью было не сбиться с курса. Он занял данную позицию, чтобы особо тщательно проследить за ходом нашего корабля и обмануть бдительность пиратов, не дав им знать о наших приготовлениях. Вахтенный матрос лежал на палубе около него, готовый немедленно сменить капитана, если близкая опасность вынудит его покинуть показной пост и возглавить наши морские и военные силы».
УДИВИТЕЛЬНАЯ СУДЬБА
«Смертельная тишина царила на палубе; каждая грудь вздымалась от бешено колотящегося сердца, которое даже самый бесстрашный человек не в силах сдержать в минуту опасности. Некоторые пытались разглядеть приближающийся парусник сквозь щели в обшивке бортов; другие примеривались к своему оружию, положив палец на спусковой крючок; я еще раз убедился, что мои пистолеты заряжены. Каждый удар весла, к которому мы молча прислушивались, отдавался в нашей груди, как сильный удар кулака. Капитан покинул руль и присоединился к нам.
Чтобы почувствовать удивление, которое мы испытали, увидев после долгого ожидания ужасный пиратский корабль, представший перед нами яркой кометой, нужно представить себе потрясение человека, который, лежа на спине, задыхаясь от кошмара, думая, что перед ним крылатое чудовище, дракон с мерцающей чешуей, свернувшийся на его груди, чувствуя ветер от машущих крыльев дракона и прикосновение его кровавых когтей, вдруг просыпается от ужаса, открывает глаза и видит… муху, жужжащую и летающую над его головой.
Действительно, когда мы увидели хрупкий кораблик пиратов, нам всем стало стыдно лежать на животе на палубе, как приказал капитан; мы сделали движение, чтобы подняться и, опершись локтями о широкий борт палубы, полюбоваться на безобидное судно и приветствовать его. Капитан топнул ногой от ярости и сделал энергичный жест, приказывая нам не двигаться. Признаюсь, мне было трудно понять, какую опасность представлял собой барк, плывший нам навстречу. Он был во всем похож на крепкие барки, которые обычно использовались нашими рыбаками у берегов Британии. Однако при ближайшем рассмотрении его внешний вид являл собой довольно зловещее зрелище: толстые слои смолы покрывали его борта и придавали кораблю мрачный вид, делая его похожим на похоронные дрожки бедняка; его оснастка состояла из двух целиковых мачт; две длинные реи, расположенные крест-накрест, поддерживали паруса разных размеров; палуба корабля занимала носовую часть и составляла три четверти его длины; большие железные наконечники торчали на некотором расстоянии друг от друга на широких бортах палубы; серединная часть барка содержала, по крайней мере так казалось, нагромождение каких-то предметов, покрытых парусиновой тканью; вдоль всей кормы шла широкая скамья-сундук; еще мокрые весла и багры были сложены у левого борта. Мужчина в широкополой соломенной шляпе, под которой едва можно было различить его лицо, держал в руках румпель руля и вел себя, как человек, которому все безразлично: он курил сигару и, опершись на левый локоть, казалось, был очень занят рассматриванием парусов и флюгера на своей мачте. Когда он поднял голову, мне показалось, что он украдкой бросил в нашу сторону испытующий взгляд. Лицо моряка выдавало его хорошее происхождение; правильные черты лица были вытянутыми и типичными для испанца; на нем была надета короткая полосатая куртка; красный пояс, небрежно обернутый вокруг пояса, прекрасным образом подчеркивал его гибкую и стройную талию. Его пристальный и проникающий взгляд был, как у тигра, завораживающего свою добычу; его руки и ноги были ухожены, как и вся его статная фигура. Этот человек абсолютно не был предназначен для грубого морского ремесла. Два матроса с обнаженными торсами, один из которых лежал на передней палубе в позе спящего, а другой занимался развешиванием сетей на борту барка, мне напомнили „приятелей-кочегаров“, известных под названием разжигателей интереса, роль которых долго торговаться и ничего не покупать, чтобы привлечь настоящих любителей».
Никто не мог схватить Муньоса, и снова легенда обрела силу, очень похожая на аналогичную легенду, гулявшую по свету шесть веков назад про другого святого отца, монаха Евстафия: он тоже имел дар быть невидимым! Один из его товарищей, бывший узник, утверждал этот факт абсолютно серьезно; он добавлял, что Муньос, облачившись в церковную одежду, служил мессу в своей каюте или в пещере на острове Оруба и что он полагал при этом стать миссионером божьим. Бывший пленник рассказывал повсюду еще и не такие вещи. Под конец он договорился до того, что эти мессы, где прислуживал негр, были черными, что алтарь был украшен черепом буйвола с рогами, что во время демонических церемоний, и это истинная правда, поджаривались пленники. Но Ванда вовсе не была низведена до положения животного, наоборот, она играла весьма активную роль во время жертвоприношения, держа в руках фитиль на длинной палке, или сама публично выступала в роли жертвы, пока негры пиратской банды входили в транс. Именно тогда подругу святого отца приковывали цепью к столбу, согласно ритуалу жертвоприношений животных, в чем легко можно узнать культ Вуду.
Муньос и Ванда никогда не были пойманы. Их можно было встретить, только став их жертвами. Ходили слухи, что они нажили огромное богатство, уехали в Европу и дожили здесь спокойно до глубокой старости.