Энциклопедия пиратства

Мерьен Жан

12. XIX ВЕК. МАЛАЙСКИЕ ПИРАТЫ

 

 

Всем известен Луи Гарнерей, выходец из благородной семьи (его отец был, как говорится, «придворным художником»), который стал матросом, затем корсарским офицером, другом Сюркуфа и Лафита, но кроме того, редкая удача для нас, прекрасным художником и рисовальщиком, а также талантливым писателем. Благодаря ему мы имеем возможность проникнуть в личную жизнь великих моряков Первой Империи, увидеть в красках морскую жизнь той эпохи, более или менее авантюрную, так же как зловещие английские плавучие тюрьмы, которые он описал не с чужих слов, а опираясь на собственные впечатления от этого мрачного места, куда он был заточен.

Итак, Гарнерей рассказывает нам историю в присущих ему смачных тонах, показывая, как жили индийские и малайские пираты, занимавшиеся своим ремеслом в течение практически всего XIX века среди бесчисленных островов вблизи Индии и Малайзии.

«Малой Каролине» под командованием Лафита было поручено португальским губернатором Гоа доставить на Цейлон большую сумму золота и одного знатного португальца, нажившего здесь свое состояние. Экипаж с самого начала пути вызывал беспокойство у офицеров. Пять матросов не французской национальности, которые казались не знакомыми друг с другом до посадки на корабль, — два индуса, Киду и Кортишат, генуэзец Малари, испанец Саларио и португалец из Макао Антонио — удивительно быстро сговорились и организовали тайное сообщество.

Однако ничего не происходило вплоть до того дня, когда офицеры заметили, что за их кораблем следует «прао», или лучше сказать «praw», одна из необычных больших лодок с Малабара, способных развить огромную скорость и «утереть нос» любому европейскому судну. Лодка эта все время держалась сзади на определенном расстоянии и занимала позицию между солнцем и «Малой Каролиной» таким образом, чтобы с корабля можно было увидеть только лишь ее силуэт.

Рядом был берег скалистого острова, и «Малая Каролина» сбавила скорость, чтобы течение случайно не выбросило ее на прибрежные рифы. Прао исчезла из поля зрения.

Но вдруг она появилась на выходе из пролива между берегом и скрывавшей ее скалой и поплыла наперерез французскому паруснику.

«Экипаж индийской лодки, — пишет Гарнерей, — на первый взгляд показался нам малочисленным, но, приглядевшись повнимательнее, мы вскоре заметили довольно много людей, лежащих на дне лодки, старавшихся укрыться от наших взглядов.

— Если бы не эти проклятые течения, которые пригнали нас ночью к берегу, и не этот слабый бриз, — обратился капитан ко мне и своему помощнику Пронику, — то мы могли бы уйти в открытое море и не оказаться в данной опасной ситуации.

— Это правда, капитан, — ответил я. — Но раз уж дело приняло такой оборот, я полагаю, что самое лучшее будет оставить в стороне жалобы и приготовиться к бою.

— Это и мое мнение, — сказал боцман Дюваль, по привычке бесцеремонно вмешиваясь в разговор. — Если вы мне позволите, капитан, приказать от вашего имени принять некоторые меры предосторожности, о которых вам, возможно, некогда было подумать, то я это сделаю с большим удовольствием.

Господин Лафит, высоко ценивший предусмотрительность, осторожность и предприимчивость своего подчиненного, не колеблясь дал ему все полномочия, и бравый боцман бросился немедленно отдавать указания команде.

— Что касается вас, Гарнерей, — добавил Лафит, — то я попрошу вас заняться раздачей оружия».

 

ПОДГОТОВКА К БОЮ

«Пока я был занят вооружением экипажа, боцман Дюваль спустился в кормовую каюту и приказал плотнику Мартену просверлить четыре бойницы в передней стенке юта, две у правого борта и две у левого; затем, забаррикадировав люк, который соединял каюту с трюмом, он положил сверху на него доску.

Эти и другие непонятные приготовления проводились настоящим „мэтром Хладнокровие“, не снисходившим до ответа на вопросы плотника по поводу необходимости и предназначения некоторых вещей; боцман спустил в кормовую каюту бочку с пресной водой и приказал молодому матросу Мишо переложить в зарядные ящики половину пороха из самой нижней зарядной камеры, также как ядра, пули, заряды, пистолеты и ружья.

Возвратившись на палубу, Дюваль приказал соорудить с помощью канатов что-то наподобие абордажной сетки, тянущейся от выдающегося вперед бушприта до высокого конца кормы и приподнятой на высоту четыре ступни над защитными заслонами.

Наконец, чтобы окончательно завершить эти необъяснимые меры предосторожности, он вместе со своим помощником Маре обвязал шесть ядер наших орудий крепкой сетью и подвесил этот боеприпас нового вида на рее фок-мачты с левого борта.

Я приступил уже к тому времени к вооружению экипажа и раздал каждому по топору, мушкетону, пике и кинжалу, когда передо мной в свою очередь предстали пять иностранных матросов. При их виде, признаюсь, я оказался в замешательстве. Притворившись, что мне необходимо перекинуться парой слов с капитаном, я сделал им знак, что сейчас вернусь, и поспешил присоединиться к господам Лафиту и Пронику.

— Нужно ли выдавать оружие иностранцам, которые, возможно, задумали предательство, — быстро спросил я, — не лучше ли их запереть?

— Я нисколько не сомневаюсь в предательстве этих людей, — ответил мне капитан, — и уверен, что в их намерение входит завладеть „Малой Каролиной“, но из того, что они хотят украсть богатства, находящиеся на нашем борту, еще не следует, что они находятся в сговоре с индийскими пиратами. Это даже к лучшему, что если мы попадем в руки к бандитам, наши иностранцы могут быть убиты ими, так же как, возможно, и мы. Я полагаю, что в настоящее время их интересы совпадают с нашими, и мы можем выдать им оружие. Что вы об этом думаете, Проник?

— Я думаю, что действительно, капитан, исключив из команды пять человек, мы существенно ослабим наши силы! Вооружите этих негодяев!

— Ну нет! Так дело не пойдет! — вскричал боцман Дюваль, который никогда не упускал случая приблизиться к нам, завидев, что мы совещаемся по какому-либо поводу, и смело высказать свое мнение, хотя его никто и не спрашивал. — Господа, вы сошли с ума, желая вооружить наших врагов, так как эти матросы, безусловно, являются врагами! Знаю, что вы сейчас мне ответите, я слышал вашу беседу. Ах, черт возьми, неужели вы забыли слова, которыми обменялись вчера вечером наш малаец Киду и аборигены, проплывавшие в пироге вдоль нашего брига?

— Дюваль прав! — сказал мне капитан. — Не давайте им оружия!

Было почти девять часов утра; подул морской бриз, и мы хотели развернуться правым бортом, но каково же было наше разочарование и горестное изумление, когда мы обнаружили, что наш прекрасно оснащенный парусник практически не продвигается вперед.

— Это злая судьба! — сказал нам капитан. — Я ничего не понимаю. Как могло случиться, что „Малая Каролина“, которая вчера шла полным ходом, сейчас стоит на месте, как тяжелый голландский галиот?

Факт внезапного превращения легкого брига в неподвижную громаду мог поразить страхом и более стойкие и смелые умы. Сам боцман Дюваль казался озабоченным и, возможно, первый раз в жизни тщетно вопрошал свой разум, такой всегда изобретательный, в поисках решения.

Что касается пиратского судна, то оно как будто только и ждало нашей беспомощности, так как вскоре мы увидели, что над ним взвились паруса и оно начало неминуемо приближаться к нам.

Через час оно уже находилось на половине расстояния орудийного выстрела от нашего корабля.

— Бог мой! — обратился к нам Лафит. — По крайней мере, попробуем драться, раз уж не можем двигаться. Вперед, друзья мои, к орудиям, приступим к делу!»

 

ОГОНЬ!

«Я поспешил к орудиям левого борта, которыми должен был командовать; тщательно прицелившись в прао, я дал залп. Но когда туман рассеялся, я не заметил, чтобы враг потерпел сильный урон.

Тогда я приказал своим людям перезарядить пушки, и тут в носовой части корабля раздались крики, привлекшие мое внимание. Я быстро обернулся и увидел капитана, топающего в ярости ногами по палубе; я немедленно бросился к нему.

— Что случилось? — крикнул я ему на бегу.

— Посмотрите! Предатели! — вскричал он, указывая пальцем в сторону пушек. — Они заклепали орудие!

Это открытие поразило нас, как громом, но наш шок не длился слишком долго; инстинкт самосохранения и жажда мести быстро привели нас в чувство.

— Все на корму! — приказал Лафит, побледневший от ярости.

— Друзья мои, — продолжал он, обращаясь к экипажу, готовому исполнить любое его приказание, — я предпочту взорвать корабль, чем оказаться в руках пиратов; лучше уж сразу покончить с жизнью, чем подвергнуться длинной агонии, приготовленной нам презренными негодяями. Но прежде чем прибегнуть к этой крайней мере, которую, я уверен, можно избежать, если вы поддержите мои усилия, нам надо успеть еще заставить предателей дорого заплатить за наше поражение и их триумф. Могу ли я рассчитывать на вас?

— Да, капитан! — в едином порыве ответили члены экипажа, и эта безоговорочная поддержка всей команды тронула мое сердце и вселила слабую надежду.

— Отлично! Тогда схватите предателей, которые находятся среди вас и уже вывели из строя это орудие, — энергичным голосом приказал капитан.

— Это уже не требуется, капитан! — сказал в ответ генуэзец Малари, выходя из толпы. — Здесь есть только один предатель, я давно наблюдаю за ним и сам накажу его. Это он!

Произнеся эти слова, генуэзец быстрым театральным движением бросил к ногам Лафита матроса Жозе Саларио.

Испанец, совершенно не ожидая такого агрессивного поступка со стороны Малари, на какое-то мгновение застыл у ног капитана, не смея от ужаса произнести ни единого слова.

— Отвечай, негодяй! — обратился к нему Малари, не давая бедняге опомниться. — Ведь это ты заклепал орудие?

При этом обвинении Жозе Саларио побледнел, как мертвец, но вскоре вспышка негодования озарила его лицо; он стремительно вскочил и, глядя в упор на генуэзца, прокричал:

— Да, подлый доносчик, это я, действительно, вывел из строя пушку, но почему я это сделал? Потому что…

— Потому что ты бешеный пес и заслуживаешь смерти, — закончил за него Малари, приставив к виску испанца дуло пистолета, внезапно вытащенного из-за пазухи.

Прежде чем кто-нибудь успел броситься между Саларио и Малари, последний выстрелил в испанца, и бедняга упал замертво.

— Видите, капитан, мы не все предатели! — проговорил с мрачной усмешкой генуэзец. — Поверьте мне, когда придет время битвы, вы сможете положиться на нас!

Поступок генуэзца поверг нас в шоковое состояние, и мы уже собрались поблагодарить его за усердие и верность, как слова боцмана Дюваля холодным дождем сразу же погасили наш энтузиазм.

— Твой пистолетный выстрел доказывает только одно, Малари, — ледяным тоном произнес он, — это то, что Саларио был твоим сообщником и что ты боялся его болтливости или слабости. Поверьте, капитан, и прикажите связать всех проклятых иностранцев, и пусть их спустят в трюм. Как только мы победим пиратов, у нас будет время заняться этими мерзавцами!

— Связать меня! Меня! Ну уж нет! Ко мне, Киду… Ко мне, Кортишат… Антонио! — вскричал Малари, устремившись сильным рывком из круга матросов, которые обходили его, и выхватывая из кармана штанов второй пистолет. Ничего не бойтесь, наши индийские друзья уже на подходе… „Малая Каролина“ будет нашей!

Капитан Лафит первый пришел в себя от потрясения, какое произвела на нас всех дерзость генуэзца, и бросился на него с саблей в руке. Малари, обернувшись, прицелился и быстро выстрелил в капитана.

— Черт возьми! — раздался крик бедняги Проника. — Этот мазила не знает, куда стреляет!

И, действительно, пуля, предназначавшаяся Лафиту, угодила в руку его помощника.

Малари, не дожидаясь помощи своих соучастников, которые, видимо, не слышали его призыва, уже перелезал через защитные заслоны, намереваясь прыгнуть в море, когда Дюваль сбил его с ног, бросив вдогонку негодяю свой абордажный топор.

Прежде чем генуэзец успел подняться, боцман прыгнул на него, схватил беглеца за руки и уперся своим мощным коленом ему в грудь, ибо Дюваль обладал геркулесовой силой.

Через несколько секунд подлый предатель, здорово поцарапанный, для пущей безопасности был помещен в трюм.

Выполнив этот акт предосторожности, мы бросились искать сообщников генуэзца, но нашли только индуса Кортишата, которого, так же туго связанного, отправили в трюм вслед за Малари. Что касается Антонио и Киду, то они исчезли.

Мы собирались продолжить наши поиски, чтобы найти этих двух предателей, когда крики пиратов вернули нас к необходимости продолжить бой.

Прао находилась уже на расстоянии в несколько кабельтовых от „Малой Каролины“: пули и стрелы начали поливать дождем нашу палубу.

Что до нас, то мы, укрывшись как можно лучше, спрятавшись за защитные заслоны, поспешили ответить нападавшим ружейной стрельбой, стараясь вести прицельный огонь. Каждый наш выстрел достигал цели, насколько мы могли судить по крикам боли и ярости, раздававшимся со стороны противника. Особенно отличался своей меткостью молодой матрос Лабурдоне. Он брал на мушку местных жителей, которые ему казались важными персонами в команде прао, и каждый раз, когда слышен был звук выстрела его ружья, можно было с уверенностью сказать, что один из главарей пиратов получил пулю в голову.

— Смелей, друзья мои! — призывал нас капитан. — Ветер свежеет, и все говорит за то, что он усилится. Тогда мы смогли бы поднять все паруса, выйти в открытое море и оторваться от врагов, так как они не осмелятся потерять из вида землю и преследовать нас.

Прежде чем уйти в открытое море, нам было необходимо сначала обогнуть мыс большого острова, поэтому Лафит приказал выполнить маневр. Но, увы! Корабль не слушался руля. Наши паруса фок-мачты повисли!

— Тысяча чертей! — вскричал боцман Дюваль, выходя из себя, что было очень необычно для его хладнокровной натуры. — Что все это значит? Может быть корабль заколдован?

Дюваль бегом устремился на передние шканцы; но мы были так заняты пиратами, что не подумали ни спросить боцмана о его подозрениях, ни проследить за ним взглядом, пока ужасный крик, заглушивший шум стрельбы и вопли индусов, не привлек наше внимание к бушприту».

 

РАЗНОШЕРСТНАЯ ОРДА

«Дюваль, свесив одну руку с борта корабля, другой рукой делал нам знак поспешить ему на помощь; я бросился со всех ног вперед, матрос Аврио за мной, и мы первые перегнулись через борт рядом с боцманом. Кошмарное зрелище предстало перед нашими глазами! Боцман загарпунил индуса Киду, который украдкой поднялся на корабль снаружи, где он прятался все это время, успев перерезать подъемные канаты парусов фок-мачты; этот факт сразу объяснил нам, почему „Малая Каролина“, несмотря на поворот руля отказывалась выполнять маневр.

— Прошу вас, помогите мне поднять этого человека на борт, — спокойным голосом проговорил Дюваль, подавая нам веревку, которой была привязана ручка гарпуна, железное острие которого пересекало насквозь грудь индуса, — чтобы вытащить из его тела это оружие.

— Как же я неловок! — снова заговорил он через несколько секунд после того, как мы положили окровавленный труп Киду на шканцы. — Я проткнул этого подлеца, не рассчитав силы… И вот он мертв! Теперь уже невозможно получить от него хоть какие-нибудь сведения.

Оставив мертвого индуса, мы в спешке вернулись к прерванному бою и как раз вовремя, так как прао подошла вплотную к „Малой Каролине“ и индийские гости пошли на абордаж!

Экипаж прао оказался более многочисленным, чем мы предполагали; он включал в себя примерно 80 пиратов. Было бы трудно описать этих разбойников одной фразой, ибо все они были так смешно и причудливо одеты, что для полноты картины надо бы обрисовать каждого из них в отдельности.

Одни были одеты в черные одежды различных покроев, напоминавшие о разных течениях в моде; другие вырядились в морские куртки и формы солдат всех национальностей; я видел даже некоторых, одетых в что-то вроде пальто и женское платье. Тот, кто по всему казался их главарем, облачился в красную форму английского капитана, а на голове у него гордо красовалась кавалерийская каска! Сколько крови было пролито, чтобы раздобыть эти красивые вещи!

Прао качалась на волнах бок о бок с „Малой Каролиной“, и, поднявшись на защитные заслоны, мы отбивались ударами пик и выстрелами из ружей от разношерстных пиратов, не давая им подняться на палубу нашего брига. И тут к нам подоспел Дюваль в сопровождении трех матросов, Кадруса, Ребула и Морвана; все четверо несли котелки с кипящей водой.

— Осторожней, дайте пройти, — спокойно сказал „мэтр Хладнокровие“. — Позвольте нам окрестить некоторых неверных, чтобы, если мы их убьем, они умерли бы, по крайней мере, христианами.

С этими словами Дюваль и три матроса вылили содержимое своих котлов на головы пиратов. Эффект от такого душа нового вида был воистину огромным; оглушительный концерт диких завываний заглушил шум стрельбы. Дюваль скромно улыбнулся с чувством удовлетворения. Те, кто был окрещен Дювалем, катались с воплями по дну лодки; мы воспользовались этой сумятицей, чтобы нанести удары дюжине осаждавших нас пиратов.

Наши люди, подгоняемые мыслью о судьбе, которая их ждет, если они попадутся в руки разбойников, в таком едином порыве устремились на защитные заслоны с целью не дать врагам проникнуть на корабль, что рычаг руля оказался предоставленным самому себе. К счастью, капитан Лафит вовремя заметил эту оплошность, которая могла бы повлечь за собой катастрофические последствия, и, подозвав бретонца Ивона, нашего лучшего рулевого, приказал ему немедленно встать за руль.

Стрельба и удары пик тем временем продолжались, и нам требовалось много усилий, чтобы отталкивать пиратов, карабкавшихся, как тигры, вверх по всему борту нашего брига, как вдруг над нашими головами пронесся какой-то свист, а за ним мгновенно последовал звук падения очень тяжелого предмета; это наш боцман Дюваль продолжал применять свои эксцентричные методы ведения боя, давая нам возможность немного остановиться и передохнуть. Действительно, изобретательный уроженец города Бордо с помощью своего помощника ослабил гордень, державший сетку с ядрами, подвешенную на рее фок-мачты.

Результат от падения груза такой тяжести был ошеломляющим: кроме множества убитых и раненых индийских пиратов, ядра, к тому же, пробили дно прао.

— Да здравствует боцман Дюваль! — с энтузиазмом вскричал я.

Весь экипаж присоединился к моему возгласу.

Прежде чем пираты успели опомниться, боцман Дюваль подтянул обратно свой ужасный и оригинальный боеприпас, который примерно через десять минут вновь упал в прао с не меньшим успехом, чем в первый раз».

 

РЕКИ КРОВИ

«Потоки крови залили прао, которая уже погружалась в море. Но увы! Мы дорого заплатили за наше достигнутое преимущество. Я обнаружил распростертого на палубе, мертвого беднягу Проника, который, несмотря на рану, полученную им от генуэзца Малари, считал своим долгом оставаться на палубе во время боя, но индийская стрела попала ему прямо в глаз.

Матрос Бастьен Марсо был тяжело ранен и не мог продолжать бой. К тому же, наш неустрашимый знаток всех парусов Маглуар, который с самого начала всех действий сражался со смелостью льва, стал жертвой ужасного случая. Он нанес такой сильный удар топором по голове одного пирата, и железное острие оружия так глубоко застряло в черепе врага, что он никак не мог его вытащить; а так как с другой стороны его топор был привязан к запястью руки стропом, то он сам себя поймал в ловушку; пираты схватили несчастного Маглуара, изрешетили его ударами своих кинжалов и сбросили его труп в море.

— Вперед, друзья мои, еще немного смелости и упорства, — сказал нам капитан, который недостаток инициативы с лихвой покрывал отвагой, с честью исполняя свой долг. — Прао в мгновение ока наполнится водой и пойдет ко дну вместе с нашими врагами. Смелей!

Эта мысль, удвоившая наши силы и поддержавшая нас, в равной степени привела в неистовство и пиратов; они чувствовали, что их лодка идет ко дну, и от отчаяния превратились в настоящих дикарей. Это были уже не люди, а смертельно раненые тигры, которые жаждали мести, прежде чем им суждено умереть.

Многие из них, цепляясь с невообразимой силой за борта „Малой Каролины“, все-таки умудрялись, все покрытые ранами, взобраться и ухватиться за наши абордажные сети, которые они резали своими кинжалами.

— Ола! Капитан… друзья! — крикнул нам вдруг бравый Ивон. — Смените меня у руля… Я покидаю вас…

Я подбежал к Ивону, которого нашел истекающего кровью, но стоящего прямо на ногах, застывшего в одной позе, старающегося не выпустить из рук руль корабля. Я рванулся к стойкому рулевому, чтобы поддержать его, но он мягко оттолкнул меня.

— Возьмите руль, — тихо сказал он мне, — обо мне не беспокойтесь. Лейтенант, эти мерзавцы специально хотели вывести меня из строя… стрелы пронзили мое тело в стольких местах, пули застряли во мне… Передайте прощальный привет моим друзьям… и крепче держите руль.

В тот момент, когда я взял из его рук руль, бретонец улыбнулся мне с благодарностью и упал к моим ногам, прошептав: „Добрый вечер“. Я склонился к нему, но он был уже мертв. Только чувство долга давало ему силы оставаться на посту все это время, так как тело его, образно выражаясь, представляло одну большую рану. Теперь, когда он убедился, что его заменили у руля, он мог спокойно умереть! И он умер, как герой!

Я подозвал матроса, который, в свою очередь, заменил меня на посту рулевого, и поспешил присоединиться к капитану, сражавшемуся без устали с озверевшими пиратами.

— Ах, мой дорогой Гарнерей, — сказал он мне, перезаряжая ружье, — мы погибли; чтобы спастись, нам нужен хотя бы час хода при попутном ветре, нам надо обогнуть мыс, который сейчас остается у нас под ветром и на который мы, безусловно, наскочим. Постарайтесь провести подобный маневр. Ветер действительно свежеет.

— Невозможно, капитан… Руль расположен по ветру уже длительное время, и корабль больше не управляется. Нас сносит на скалы. У нас нет больше парусов, ориентированных на фок-мачте, и мы не успели бы их сориентировать, не подвергая опасности корабль и наши жизни.

— Вперед, мой бедный Гарнерей, тогда умрем с честью!

Мы возобновили бой, но увы! Абордажная сетка, так предусмотрительно придуманная Дювалем еще до начала схватки, была, как я уже сказал, перерезана во многих местах пиратами; вскоре они доберутся до наших передних шканцев! Но где же наш „мэтр Хладнокровие“?

В этот критический момент, неужели его изобретательность изменила ему? Но нет; я увидел Дюваля, занятого сооружением крепостной стены из бочек с водой рядом с нашими орудиями, которые он расположил с той стороны, откуда ждал нападения врагов. Видимо, боцман Дюваль серьезно рассчитывал на свое новое средство защиты, раз он задействовал трех матросов себе в помощь, ослабив наш отряд сражающихся.

Но вот он направился к нам и как раз вовремя, так как через несколько секунд пираты уже будут на борту.

— Друзья мои, — быстро сказал он нам, — пусть четверо из вас, Аврио, Гид, Лабурдоне и Ребул, заберутся на марсы, чтобы оттуда стрелять по врагам. Все другие пусть укроются в кормовой каюте с заряженными ружьями; как только пираты окажутся на палубе, мы будем стрелять по ним сквозь те бойницы, которые я велел просверлить.

— Но, Дюваль! — воскликнул капитан.

— А! Капитан, извините… мы не можем терять время… что до остального, то ничего не бойтесь, маневр, который я провожу, это тот, о котором вы мне говорили накануне… ну, вы знаете!

Капитан, наоборот, очень хорошо знал, что он ни о чем не договаривался с боцманом, но он оценил благородную ложь, к которой прибегнул его подчиненный, чтобы спасти достоинство командира.

— Ах, да! Это так, — ответил он, — ну что ж, Дюваль, пусть будет так, мы сейчас же спрячемся в кормовой каюте.

— Секунду, капитан, одну секунду! Мы скроемся только после того, как сильно напугаем врагов, чтобы они не смогли нас догнать, прежде чем мы все займем свои боевые посты… Ждите меня здесь… Рустан и Кадрус, подсобите мне немного, ребятки…

Прошло не более нескольких секунд, как „мэтр Хладнокровие“ вернулся, неся с помощью двух матросов бочку, до краев наполненную водой; они поднесли ее к защитным заслонам.

— Это холодная вода, — сказал он нам, — но вы знаете пословицу: ошпаренная кошка и т. д. Так что бочка с водой произведет ужас на этих каналий, как если бы это был кипяток… Внимание… Когда я скажу „три“, пусть все разбегаются по своим указанным постам! Четыре матроса — Аврио, Гид, Лабурдоне и Ребул — на марсы, остальные — в каюту… Все понятно? Договорились… Так… Раз, два, три!»

 

ПОД ЗНАКОМ ПОБЕДЫ

«Наше доверие к боцману было настолько безгранично, а положение настолько отчаянное, что мы слепо подчинились ему и поспешили на свои места. Как только он произнес слово „три!“, защитные заслоны лишились своих бойцов и пираты могли теперь подняться на палубу!

Жуткий вопль испустили индийцы, когда они увидели боцмана с новой бочкой воды, уверенные, что это кипяток. Все отступили назад, чтобы смертоносная жидкость не попала на них, и хитрый уроженец Бордо, чтобы дать нам время укрыться в наших убежищах, начал медленно выливать на палубу содержимое бочки.

Вскоре матросы Рустан и Кадрус присоединились к нам на юте и рассказали, что Дюваль из боязни быть пораженным градом стрел и пуль, предназначенными озверевшими от страха пиратами исключительно ему одному, швырнул в конце концов еще полную бочку в прао, что, вероятно, послужило последним ударом для бедной посудины, и она пошла ко дну.

— А где сам боцман? — спросили мы.

На этот вопрос они не могли дать никакого ответа, сами они успели спастись, а что стало с их командиром, они не знали. Мы сделали предположение, что он, возможно, присоединился к матросам на марсах.

Но что это! Раздался оглушительный вопль, который извещал нас о каком-то важном событии. И действительно, пираты вторглись на палубу брига.

Наши мушкетоны, заряженные шестью пулями, обрушили на них через бойницы в стене каюты такое количество свинца, что более десяти человек упали замертво или были ранены; прицельный огонь сверху, с марсов, поддерживал наши старания.

Малайцы, придя в ужас от такой бешеной стрельбы почти в упор, на секунду остановились, но вскоре их главарь, абориген в форме английского офицера и с кавалерийской каской на голове, о котором я уже говорил в начале рассказа, вывел своих головорезов из оцепенения и придал им смелости, возглавив оставшихся в живых пиратов и поведя их в атаку.

Отряд пиратов, поредевший от наших пуль, не имея пути назад, ибо прао затонула, с громким рычанием диких зверей приготовились идти в последнюю атаку за своим командиром, как вдруг раздался страшный взрыв: столб огня и облако дыма, возникшие перед нашими бойницами, ослепили нас на несколько секунд. Когда дым рассеялся и снова солнечный свет залил палубу, мы с облегчением увидели боцмана Дюваля, который вышел из-за укрытия, составленного из бочек с водой, и с самым невозмутимым видом холодно рассматривал груды трупов, лежащие в беспорядке перед ним.

— Еще кто-нибудь остался? — спросил он спокойным голосом.

Как выяснилось, он дал залп из двух задних орудий.

Мгновенно мы выбежали наружу из нашего убежища; мы безжалостно прикончили всех раненых пиратов и убили тех, кто случайно уцелели после орудийного залпа Дюваля.

Теперь мы одержали окончательную победу! На борту „Малой Каролины“ не осталось ни одного живого индуса! Было уже около двух часов дня: бой продлился довольно долго.

Описывать все поздравления, которыми мы осыпали боцмана Дюваля, можно было бы бесконечно долго. Славный житель Бордо, исполненный скромности, не походил своей оригинальностью на своих соотечественников; он удовольствовался ответом:

— Позвольте, зачем же так кричать… Я лишь исполнял приказы капитана!

Огромная радость, которую мы испытывали по поводу нашего освобождения от пиратов, увы, не была слишком долгой; вскоре сильный удар потряс с низу до верху „Малую Каролину“. Корабль врезался в прибрежную скалу».

 

С ВЫСОТЫ СКАЛЫ

Далее Гарнерей рассказывает, как французы и их гости были вынуждены покинуть корабль, получивший трещину и заполнявшийся водой, выгрузив — к счастью, море было спокойно — в первую очередь золото, а потом как можно больше провизии.

Когда попытались отбуксировать бриг с помощью якорей, то сделали открытие, объясняющее неожиданную медлительность корабля и его не менее удивительную неспособность слушаться руля, что послужило причиной кораблекрушения: привязанные в носовой части корабля, на уровне форштевня, были подвешены под водой мешки с песком и ядрами!

Офицеры отправили на берег связанного по рукам и ногам Кортишата, но «забыли» в трюме, быстро заполнявшемся водой, генуэзца Малари… Они разбили лагерь на вершине скалы, которую превратили в свою цитадель.

«Прошло уже три дня с тех пор, как мы устроили лагерь на скале, когда утром третьего дня мы заметили на восходе солнца две большие прао, направлявшиеся в нашу сторону.

Это открытие, хотя мы были готовы к такому повороту судьбы, все же повергло нас в глубокое уныние.

— Друзья мои, — обратился к нам Дюваль, — почему мы должны отчаиваться? Это глупо — думать о тех бедах, которые могут наступить аж послезавтра: умный человек должен думать только о настоящем моменте. Итак, мы располагаем достаточным количеством еды на сегодня, скромным количеством боеприпасов, и я вам гарантирую, что одних наших укреплений достаточно, чтобы остановить противника на двадцать четыре часа! Разве этого вам не достаточно? Так что оставим на будущее наши жалобы и сетования!

Через три часа две индийские прао причалили к берегу и высадили сотню человек; что касается наших сил, то, не считая португальского пассажира и юнги, нас было семнадцать способных драться человек.

Как только индусы ступили на землю, они направились к нам, подгоняя себя воинственными криками, но вид наших укреплений поверг их в глубокое разочарование и быстро охладил их пыл; они остановились в недоуменье.

После короткого совещания между собой, пираты в беспорядке отступили; однако прежде чем уйти, они отсалютовали в нашу сторону целым градом стрел и выстрелами из ружей, но стрелы и пули расшибались о скалу, служившую надежным прикрытием, и не причинили нам никакого вреда.

— Передайте мне несколько обломков скалы и произведите несколько выстрелов из мушкетов по этим крикунам, — сказал боцман Дюваль, — это их немного успокоит!

Приказ жителя Бордо был немедленно исполнен, и это стоило жизни пяти или шести пиратам; остальные в ужасе бежали.

Я не стану утомлять читателя описанием осад нашей „крепости“, более многочисленных, чем опасных, которые мы выдержали в течение четырех дней, прошедших с момента высадки индийских пиратов; для нас было очевидно, что наши укрепления им не по зубам; единственной заботой в лагере была нехватка продовольствия; мы уже были вынуждены урезать наполовину наш рацион. Каждый день все новые прао причаливали к берегу, подвозя подкрепления осаждающим; я могу твердо заверить читателя, не боясь обвинения в преувеличении, что теперь на острове число пиратов доходило до тысячи. Люди начали уже терять надежду, несмотря на призывы боцмана Дюваля, когда на пятый день осады, утром, мы увидели на горизонте европейский парус.

Как описать наши чувства при мысли о возможном спасении!

Мы поспешили привязать к концам весел, которые мы предусмотрительно вытащили на берег вместе с нашими лодками, паруса и подать сигнал далекому кораблю, пользуясь этими приспособлениями за неимением сигнальных флажков; затем мы дали несколько выстрелов. Тщетные усилия! Корабль продолжал свой путь.

— По моему мнению, — сказал нам Дюваль, — этот корабль — военный крейсер, который патрулирует берега в центре архипелага, чтобы выслеживать пиратов. В таком случае он не удалится далеко от нас в течение какого-то времени… Возможно, мы успеем нагнать его.

— Нагнать его? — воскликнул я, — Дюваль, как вам пришла такая мысль в голову? Каким же образом?

— Да в наших же лодках, лейтенант! — ответил он мне. — Неужели вы думаете, что капитан приказал нам затащить их сюда наверх только для того, чтобы сделать из них жилища? Конечно нет! Капитан, спасая наши лодки, определенно думал, что настанет такой день, а мне кажется, что он уже настал, когда они послужат нам, чтобы добраться до какого-нибудь судна в открытом море. Не правда ли, капитан, что именно такая была у вас задумка?

— Да, Дюваль, — ответил капитан, слегка покраснев.

— Но, Дюваль, — снова вмешался я, — как вы полагаете, что мы сможем погрузиться в лодки, когда целая флотилия прао стоит у берега?

— Именно потому, что это кажется невозможным, нет ничего более легкого. Как, спрашиваю я вас в свою очередь, эти оборванцы пираты, которые тем более не знают ничего о наших лодках, смогут догадаться об этом? Они предполагают, что мы не такие сумасшедшие, чтобы покинуть наши укрепления, и, как следствие, не наблюдают за берегом. Этой ночью мы спустим со скалы одну лодку на воду… И да поможет ей бог! Решено?»

 

СРЕДИ ГЛУБОКОЙ НОЧИ

«Мое звание лейтенанта требовало от меня возглавить операцию; я и не думал противиться этому, боясь, как бы в моем отказе не увидели какое-нибудь личное соображение, и план Дюваля был принят единогласно.

Оставалось только отобрать людей, которые будут меня сопровождать. Капитан Лафит предложил кинуть жребий, но Гид и Аврио сами вызвались участвовать в опасной операции, и тем самым все трудности были сняты.

С наступлением ночи мы обняли на прощание своих друзей и все трое, Аврио, Гид и я, устроились в ялике, который наши товарищи спустили с вершины скалы в море. Держа в руке по веслу, мы старались не наткнуться в темноте на острые выступы скал, которые могли пробить нашу люльку; через некоторое время, показавшееся нам бесконечным, мы без происшествий завершили наш опасный спуск благодаря тщательным мерам предосторожности, предпринятыми заранее нашим предусмотрительным Дювалем.

Добравшись до моря, мы отвязали канаты, удерживавшие наш ялик во время спуска; затем, работая бесшумно веслами, стали удаляться от берега, никем не замеченные, как и предсказывал наш боцман.

Более трех часов мы с силой налегали на весла, не осмеливаясь произнести хоть одно слово; к тому же, наше положение было настолько критическим, что нам не хватало смелости делиться своими безысходными мыслями друг с другом.

Конечно, наши товарищи, оставшиеся с надеждой на вершине скалы, находились не в лучшей ситуации, чем мы; однако она не была такой безнадежной: с минуты на минуту корабль мог увидеть их сигналы и придти им на помощь или пираты, утомившись от их долгого сопротивления, откажутся от мысли продолжать осаду, тогда как мы, брошенные судьбой в открытое море в хрупкой лодке, могли стать добычей первой прао, которая нас заметит! И потом, что делать, если мы не встретим корабль, который ищем? Как вернуться на остров и добраться до неприступного жилища наших товарищей? Мы успешно смогли, обойдя подстерегавшие опасности, спуститься с вершины скалы к морю, но как подняться с моря на вершину, пусть хоть днем, а тем более ночью?

Мы были погружены в эти грустные размышления, когда Гид легко похлопал меня по руке.

— Взгляните, лейтенант, — сказал он тихо, — туда, в сторону правого борта. Мне кажется, я вижу свет.

— Правда, — с живостью ответил я. — Вперед, смелей, друзья мои, поплывем в ту сторону. Да, действительно, это свет; он похож на свет фонаря или сигнальные огни. Смелее!.. Мне кажется, он мигает.

Ветер посвежел, мы подняли наш парус и быстро устремились вперед.

В тот момент я так пал духом, что, наверное, даже прао, полная пиратов, не произвела бы на меня никакого впечатления; так и свет в морской дали, напоминавший Божественный свет, который, казалось, явился, чтобы указать нам дорогу в темноте, принес мне лишь слабую надежду.

— Что, если мы сделаем несколько выстрелов из ружья? — обратился ко мне с вопросом Аврио, взволнованный, как и я.

— Я тоже об этом подумал; рискнем, — ответил я.

Несколькими секундами позже гром выстрелов наших ружей разорвал тишину над морем, но увы! Тщетная надежда! Никакой ответный звук не достиг наших ушей.

Так прошел еще час, мы плыли вперед в полной неясности нашего положения. По истечении этого времени я заметил над поверхностью воды другой свет, менее яркий и от меньшего источника, чем первый, который быстро приближался к нам. Я немедленно указал на него своим двум матросам.

— А вдруг это прао? — сказал Аврио. — Впрочем, какое это имеет значение? Разве у нас нет пистолетов? У нас всегда будет время, чтобы взорвать нашу посудину.

Не успел матрос договорить эти слова, как выстрел из ружья потревожил тишину ночи и мы услышали свист пули, пронесшейся над нашей лодкой.

— Это пираты, лейтенант, — взволнованным голосом произнес Гид.

Я не ответил, так как заряжал свои пистолеты.

Не прошло и пяти минут, как голос, тембр которого мне показался песней, окликнул нас по-английски, приказывая нам остановиться.

Нет, никогда в моей жизни я не испытывал такого сильного счастья, как при этих нескольких словах, произнесенных на языке тех, кто когда-то были нашими врагами, а сейчас стали нашими спасителями.

И действительно, сомнений больше не оставалось; мы встретили, ведомые Провидением, лодку с корабля, на поиски которого наш маленький отряд отправился этой темной ночью.

Я должен отдать себе справедливость, что в этот момент безумной радости я не остался неблагодарным за помощь, которую послало нам Провидение; моя первая мысль была направлена Богу, которого я глубоко поблагодарил от всего сердца.

А теперь представьте мое удивление, когда мичман, управлявший английским куттером, поравнявшимся с нашей лодкой, объявил нам, что его прислали с корвета „Победа“!»

 

БОЙ ПЕРЕД СКАЛОЙ

«Капитан корвета приказал, чтобы нам, Гиду, Аврио и мне, подали обильную еду, которой мы все трое оказали должное, затем он поспешил направить свой корабль в сторону несчастной „Малой Каролины“.

Береговой бриз, как будто он был в сговоре с нашим нетерпением, быстро подталкивал нас к месту нашего назначения; никогда я не был в таком приподнятом настроении. Благодаря моим точным указаниям корвет управлялся таким образом, что, когда двумя часами позже поднялось солнце, мы увидели перед собой не только остров, но даже вершину скалы, служившую убежищем нашим друзьям.

К девяти часам утра подул морской бриз, который затруднил нам лавирование вблизи острова; английский капитан воспользовался этой задержкой движения для того, чтобы замаскировать корвет под корабль угнетенных. В мгновение ока матросы накрыли черным брезентом высокие защитные заслоны; тюрбаны украсили головы английских моряков, которые для пущей маскировки закатали свои брюки до колен.

Теперь при ловком и умелом маневре в сочетании с предпринятой метаморфозой корабля можно ставить сто к одному, что пираты попадут в расставленную ловушку и наши друзья Проник, Ивон и Маглуар будут отмщены.

Капитан Кольерс, подозвав меня, поинтересовался о качестве дна перед рифами, идущими вдоль берега мыса острова. Я ответил, что проходил здесь во время бегства с острова и не заметил никакой опасности.

— Очень хорошо! Мой план остается в силе, и если он удастся, на что я надеюсь, то я преподам пиратам урок, который они еще долго будут помнить.

По распоряжению капитана Кольерса один якорь был брошен в указанном месте позади „Победы“, замедлив движение корвета; теперь он еле полз вдоль острова.

Пираты, введенные в заблуждение кораблем, который своим внешним видом и своим поведением еще раз подтверждал их впечатление, не сомневались, что это дружественный им корабль, и высыпали на узкую песчаную полосу берега, чтобы вдоволь полюбоваться на него.

В этот момент „Победа“, демаскировав внезапно все орудия, заряженные по самое горло картечью, дала залп!

Душераздирающий крик пронесся над утренним морем, и черный бордюр из тел несчастных убитых индийцев и малайцев покрыл песчаный берег, ясно продемонстрировав нам, что план командира „Победы“ удался.

Через пять минут после залпового огня три лодки с шестьюдесятью матросами и солдатами причалили к берегу острова и освободили наших бедных друзей.

Я не буду подробно останавливаться на всплесках радости и счастья, которые мы все испытали, собравшись наконец вместе и избавившись от опасности: читатель сам догадается, как все это происходило. Единственный человек, боцман Дюваль, которого не могло сломить никакое несчастье, сохранял свое стойкое хладнокровие и перед лицом счастья».

 

К НОВЫМ ПРИКЛЮЧЕНИЯМ

«На следующее утро, подойдя на расстояние нескольких лье к месту крушения „Малой Каролины“, корвет бросил якорь; две лодки с „Малой Каролины“ и корабельная шлюпка с „Победы“, с солдатами военно-морского флота на борту и снабженные всем необходимым для проведения десанта, были направлены в сторону удаленной бухточки, где были замечены несколько прао, наполовину спрятанные под деревьями. Командовал этой операцией лейтенант Кроуфорт.

Экипаж, поднявшись на защитные заслоны, следил за маленькой экспедицией до тех пор, пока она не скрылась за скалами, которые, как острые иглы, окружали берег. В любой момент мы ожидали услышать выстрелы, но вскоре нас обуял страх: над нами по-прежнему царила полная тишина.

Наконец наступила ночь, а мы так и не дождались возвращения лодок; нами овладело беспокойство.

Никто в эту ночь не спал, и на следующее утро, еще до восхода солнца, весь экипаж „Победы“ уже был на палубе. Пиратские прао не сдвинулись с места из своего убежища, а наша флотилия бесследно исчезла!

— Итак, лейтенант, — сказал мне боцман Дюваль, — неужели я догадался? Лишь бы только капитан Кольерс не уперся! Но они упрямы, как дьявол, эти англичане, и никогда не ошибаются! Вы увидите, чтобы вернуть первый заброшенный шар, он сделает новую глупость…

Действительно, через полчаса мы узнали, что капитан Кольерс держал совет со своими офицерами и было решено направить еще одну экспедицию.

— Я был уверен в этом, — вновь обратился ко мне Дюваль. — В конце концов, пусть англичанина толкает на повторную авантюру его искренние намерения сделать все как лучше, но я все же спрошу у него, не позволит ли он мне участвовать в новой экспедиции. Я хорошо знаю эти моря и смог бы иногда дать им хороший совет.

Боцман Дюваль, сопровождая свои слова делом, немедленно отыскал капитана и изложил ему свою просьбу.

— Мне неприятно вам отказывать, мой друг, — ответил Кольерс, — но я не имею права использовать иностранцев на службе Его британского величества.

— Тем хуже для Его британского величества! — пробормотал Дюваль, не настаивая.

На борту „Победы“ оставались еще четыре лодки: шлюп и три корабельные шлюпки; так как нельзя было подвергать опасности шлюп, то капитан отдал распоряжение вооружить две шлюпки. Капитан рекомендовал офицеру принять самые тщательные меры предосторожности и дал ему точные и подробные инструкции.

Экспедиция отправилась в путь и скоро скрылась за скалами. День прошел в страхах и предположениях и не принес никакого результата. Наступила вторая ночь: никаких известий!

Мы уже начали верить, что здесь не обошлось без таинственных сил; тревога и беспокойство царили на борту „Победы“!

На следующий день было решено отправить последнюю шлюпку на поиски предыдущих, но с приказом не приставать к берегу.

Однако, несмотря на этот запрет, намного уменьшавший опасность, воображение английского экипажа разыгралось до такой степени, что с трудом нашлись желающие сесть в эту ненадежную шлюпку.

Уже прошел час с тех пор, как шлюпка скрылась в свою очередь за скалами, как береговое эхо донесло до нас шум сильной стрельбы. Наконец, пусть мы окажемся победителями или побежденными, но мистические страхи, висевшие тяжким грузом над судьбой экспедиций развеются!

Тщетная надежда! Звуки стрельбы из мушкетонов постепенно стихли, и на их место пришла гнетущая тишина! Шлюпка не возвращалась; прао врагов по-прежнему оставались неподвижными в своей бухточке и под своим прикрытием.

Я не смогу передать отчаяние, охватившее капитана Кольерса при мысли, что из ста восьмидесяти человек, составлявших экипаж корвета, он потерял шестьдесят, причем без пользы для службы своему королю, то есть немного больше, чем ему стоил бы упорный бой против корабля такой же мощности, как „Победа“. К этим потерям надо было еще добавить лейтенанта Кроуфорта, четырех мичманов и двух мастеров мачт.

Прежде чем уйти от этих злосчастных берегов, капитан объявил, что будет ждать еще три дня, положенных по закону, чтобы считать пропавших людей погибшими за своего сюзерена.

Время истекло, но, увы, ожидания наши были тщетны; капитан приказал сниматься с якоря».

 

ПОД ОГНЕМ НЕВИДИМКИ

«Теперь ветер дул таким образом, что корвет, выйдя в открытое море, должен был легко обогнуть мыс ближайшего к нам острова. Матросы повернули кабестан, и множество марсовых поднялись на мачты, чтобы отдать паруса, когда внезапно град пуль, вылетевших из-за невысоких камней, находящихся у нас по правому борту, убил и ранил нескольких человек; двое из последних упали в море; мы хотели бросить им веревки, но не смогли: все те, кто показывались над защитными заслонами, становились мишенью для засевших в засаде пиратов и были тяжело ранены.

Капитан, безусловно испытывая безотчетный страх перед необъяснимым нападением, как и весь его экипаж, отказался от мысли послать людей отдать паруса. „Победа“ застыла на волнах мрачной громадой.

Что делать? Этот вопрос каждый задавал сам себе и мог ответить только одно: ничего, ждать!

Действительно, чтобы выбраться из нашей необычной ситуации, надо было ждать, пока ветер толкнет нас прямо с места стоянки в открытое море, это был единственный способ, который нам оставался, чтобы покинуть бухту со спущенными парусами, так как ни береговой бриз, ни морской не предоставляли нам такой возможности без наличия парусов.

Луна, как будто желая усугубить нашу беду, сияла полным кругом на небе, и ночь таила для нас те же опасности, что и день.

— Послушайте, лейтенант, — обратился ко мне на третий день боцман Дюваль. — Мы что, останемся здесь сходить с ума до конца наших дней? Можно подумать, что мы находимся на плавучей английской тюрьме…

— Ради Бога, Дюваль, хотел бы я знать, как бы вы выпутались из создавшегося положения, если бы были в настоящий момент капитаном „Победы“?

— Я, лейтенант, я бы просто увел корабль отсюда!

— Не отдав паруса?

— Напротив: приказав отдать все паруса!

— Да, но только в том случае, если бы экипаж повиновался вам… Но ужас, который царит на борту корвета, так силен, что ни один матрос не согласился бы даже высунуть голову за высоту защитных заслонов.

— Потому что это очень опасно, лейтенант!

— А вы могли бы снять эту опасность?

— Конечно! Это совсем не трудно.

— Черт возьми! — воскликнул я, пораженный внезапным озарением. — Именно это нам и нужно. Я все организую.

Не раскрывая моего намерения боцману Дювалю, я немедленно отправился искать капитана Кольерса; затем, рассказав ему в двух словах о неоценимых услугах, оказанных нам в сложных ситуациях предприимчивым жителем Бордо, я поделился с ним содержанием моей беседы с боцманом.

— Благодарю вас, лейтенант, за ваше доброе намерение, но разве подобает капитану королевского корабля держать совет с боцманом?

— Видимо, — добавил он, грустно улыбаясь, после минутного молчания, — командующий Кольерс выглядит таким смирившемся и достойным жалости, что я понимаю вашего Дюваля, как вы его называете, который хочет помочь незадачливому капитану.

— Ах, капитан, не говорите так, заклинаю вас, — вскричал я с чувством. — Я хорошо знаю, будучи сам морским офицером, знаки уважения, которые требует от нас иерархия, чтобы осмелиться хоть на минуту подумать о нарушении субординации! Безусловно, я плохо объяснил вам мое намерение!.. Я хотел вам сказать…

— Я ошибался, рассердившись на вас, лейтенант, — прервал меня англичанин. — Провидение иногда посылает своих посредников… И потом, в нашем положении нельзя пренебрегать ничьим мнением… Прошу вас, приведите ко мне вашего человека».

 

МЫСЛЬ ГЕНИЯ

«Я поспешил на поиски „мэтра Хладнокровие“; отыскав его, я поведал боцману о нашем разговоре с капитаном.

— Не знаю, должен ли я откликнуться на это приглашение, — ответил он. — Разве уже один раз командир не заявил мне, когда я просил его разрешения принять участие во второй экспедиции, отправленной против пиратов, что он не имеет права использовать иностранцев на службе Его британского величества?

— Пойдемте, Дюваль, оставьте ваше злопамятство и следуйте за мной!

— Несмотря ни на что, я подчиняюсь вам, лейтенант.

Командующий Кольерс, несомненно желая встретиться с нашим боцманом без свидетелей, спустился с палубы и скрылся от всех в своей каюте.

— Ах! Так это вы? — сказал он вошедшему Дювалю. — Я вас узнал, мой друг! Итак, говорите, не бойтесь… Похоже, что вы человек умный и изобретательный!.. Как, если бы вы были на моем месте, вы смогли бы сняться с якоря? Ваш лейтенант сказал мне, что вы нашли способ…

— Этот способ настолько прост, что вы будете смеяться надо мной, капитан. Что вы хотите, у меня не достает образования, поэтому я не офицер.

— Это неважно, зато, говорят, у вас хорошая голова; так что объясните вашу мысль.

— Ну что ж, даже если вы посмеетесь надо мной, я от этого не умру, — продолжал Дюваль. — Вот моя хитрость в двух словах. Итак, договорились, я — капитан? Хорошо. Ну так, я поднимаюсь на палубу; так как пираты могут стрелять по нашему кораблю только со стороны камней, я приказываю моим марсовым подняться на марсы и на нижние реи с другой, безопасной, стороны под прикрытием нижних мачт, чтобы пули не задели их, и быть наготове; я приказываю также зарядить все орудия по самое горлышко, выжидаю, чтобы все стихло, и приказываю открыть продолжительный адский огонь…

— Против кого, — прервал его англичанин, улыбаясь, — против камней?

— Против все равно кого! Если вам больше нравится, то из соображений экономии можно и не заряжать пушки ядрами… Итак, как я уже сказал, я приказываю дать мощный залп, в результате чего корвет весь окутается дымом и станет невидимым для пиратов! Тогда, конечно, матросы, которых я спрятал за мачтами, быстро отдают паруса, не подвергаясь никакой опасности, и мы убираемся отсюда.

Хитрость, придуманная Дювалем, была настолько проста, как он сам сказал нам об этом, что я не мог понять, почему эта идея до сих пор никому не пришла в голову; к тому же она показалась мне непогрешимой.

— Друг мой, — ответил ему холодно капитан Кольерс после минутного молчания, сопровождая свои слова чуть насмешливой улыбкой, — я рад встретиться с вами, так как эта идея, которую вы только что изложили мне, уже была мною продумана! Единственная причина, по которой я ее пока не осуществил, это то, что я не мог решиться навсегда оставить здесь экипажи пропавших лодок и я воспользовался ситуацией, чтобы подождать их еще три дня. Поэтому нет необходимости рассказывать кому-нибудь о нашем разговоре.

— Теперь, мой друг, — продолжал капитан, вытаскивая из своего жилетного кармана часы с репетиром, — я должен как то вознаградить вашу забывчивость; я решил вам преподнести подарок в знак моего уважения к вашим заслугам на борту „Малой Каролины“ в нелегком деле борьбы с пиратами, нашими врагами. Прошу вас, примите на память о нашей дружбе эти часы.

Боцман Дюваль принял часы, покраснев от радости, с важным видом поблагодарил капитана и удалился, не добавив ни слова. Только на палубе он позволил себе один раз высказаться, повернувшись ко мне:

— Вот уже двадцать лет я мечтал иметь часы с боем, спасибо вам, лейтенант! Этот капитан — неплохая бестия!

— Но, — добавил „мэтр Хладнокровие“, оглядываясь вокруг, чтобы убедиться, что за нами никто не наблюдает, и наклоняясь к самому моему уху, — он законченный хвастун… Моя идея вовсе не приходила ему в голову.

Часом позже, благодаря совету Дюваля, пушки „Победы“ и всевозможные скопления пороха устроили облако пламени и дыма над кораблем, марсовые отдали паруса и мы снялись с якоря без происшествий.

Через несколько дней английский корвет выгрузил два мешка рупий, предназначавшихся губернатору, и высадил нашего португальского пассажира в Коломбо на Цейлоне, а нас — в Тринкомали, единственном порту острова, где можно было пополнить наш экипаж».

 

В ОТКРЫТОМ МОРЕ У ФИЛИППИН

Хотите узнать еще одну историю о малайских пиратах, произошедшую в начале XIX века?

Она перед вами в изложении капитана Мак-Леода, офицера корабля «Альцеста», который вез из Китая посла Великобритании в феврале 1817 года.

«Выйдя из Манилы, мы осторожно вели наш корабль, стараясь не наткнуться на многочисленные и еще мало известные подводные камни, которые могли скрываться в этой части Китайского моря, то есть к западу от Филиппин и северо-западу от Борнео. Оказавшись 14 числа за пределами опасного прибрежного района, мы взяли обычный курс, намереваясь пройти по проливам Банка или Гаспар (пролив Келаса). Было решено, что мы поплывем вторым проливом, так как он более прямой и менее подвержен штилям, чем первый. Оба эти пролива мы считали надежными для нашего плаванья. Рано утром 18 числа, точно в рассчитанное время, мы увидели остров Гаспар; обогнув его мы вошли в пролив, приняв все меры предосторожности, которые всегда применяются в таких случаях, особенно, если не достаточно хорошо знаешь рельеф дна. Капитан, так же как и все офицеры и боцманы, провел ночь на палубе и здесь же встретил утро. Замеры зондов дали результаты, совпадавшие с указанными на картах, и мы строго следовали по указанному на карте маршруту, чтобы не подвергнуться опасности. Внезапно, около семи часов утра, корабль со страшным треском наткнулся на риф, скрытый под водой, и замер.

Мы сразу поняли, что любая попытка высвободить „Альцесту“ будет иметь роковые последствия, так как с двух сторон от злосчастного подводного камня, на который мы наскочили, море имело от десяти до семнадцати саженей глубины и полученные повреждения корабля должны были бы привести к тому, что если корабль поплывет вперед, то через нескольких минут он пойдет ко дну. Тогда мы бросили самый надежный якорь и прекратили работать помпами, помощь которых была бесполезной.

Наши лодки были спущены на воду. Лейтенант Гопнер получил приказ пересадить в куттер и шлюп посла с его свитой, а также тех, чье присутствие на корабле не было необходимым, и переправить всех на остров, находившийся в трех с половиной милях от нас. Тем временем капитан и оставшиеся на борту корабля офицеры занимались спасением продовольствия, до которого они могли добраться, что было нелегко, так как вода поднялась уже до второй палубы; после полудня ее уровень опустился и мы смогли даже вытащить много необходимых вещей на верхнюю палубу. Мы сконструировали плот, на который погрузили самые увесистые предметы и некоторый багаж, и все это переправили на землю.

По возвращении лодок, которые перевозили посла, мы узнали, что высадка на остров была очень трудной. Мангровые заросли покрывали берег, и пришлось плыть вдоль острова почти три мили, чтобы найти открытое место; затем, чтобы достичь берега, надо было карабкаться с одного камня на другой. Остров весь утопал в зелени; удалось немного расчистить довольно большое пространство у подножия высокой скалы и разбить здесь лагерь под густыми деревьями.

На борту „Альцесты“ мы продолжали заниматься спасением всего, что могло бы нам понадобиться; но при новом приливе волны приподняли наш корабль и с такой силой обрушили его на камни, что ближе к полночи уже настала необходимость всем покинуть тонущее судно. 19 числа я отправился в сторону острова вместе с двумя членами экипажа, тяжело раненными в результате падения мачт. Большинство людей, которых я нашел на острове, и даже сам посол, не имели из одежды ничего, кроме надетых на них рубашек и брюк.

Лорд Амхерст, узнав, что еще не привезли на остров пресную воду и не было большой вероятности, что удастся вытащить бочки из трюма, собрал тех, кто находились около него и приказал распределить среди всех, не делая никаких различий, по стакану воды, которую он захватил с собой накануне; он добавил к ней еще по стакану рома и, выпив свою порцию, показал пример бодрости духа; поведение лорда произвело на всех положительное впечатление, так как люди увидели, что человек такого высокого ранга готов вынести с ними на равных все превратности судьбы.

Многие бочки, отправленные на остров, оказались треснутыми в различных местах, и в них обнаружили соленую воду, возможно, потому что они долго находились в морской воде. Человеческий скелет, найденный на острове, вселил в головы людей ужасную мысль, что этот человек умер от жажды. Те, кто осмеливались углубиться в лес, были вынуждены делать зарубки на деревьях, чтобы потом найти обратную дорогу».

 

«РОБИНЗОНЫ КРУЗО»

«После полудня капитан вызвал на совет лорда Амхерста, чтобы обсудить с ним, что можно предпринять при таком критическом стечениях обстоятельств. Лодки могли вместить в себя лишь половину всех людей, а так как было абсолютно необходимо, чтобы кто-нибудь добрался до ближайшего порта и вызвал подмогу, то капитан предложил послу с его свитой отправиться в Батавию или другой порт Явы, откуда он смог бы отправить корабли на помощь остальным членам экипажа.

Как раз в это время подул северо-западный муссон, и все говорило за то, что при благоприятных ветре и течении лодки прибудут на Яву через три дня. Посол отбыл около пяти часов вечера в сопровождении своей свиты, господина Гопнера, нескольких других офицеров и охраны, чтобы иметь возможность защищаться от малайских пиратов, которых можно было часто встретить среди здешних многочисленных островов. На куттере и шлюпе насчитывалось сорок семь пассажиров; они везли с собой провизии на четыре или пять дней, срок по нашим предположениям достаточный, чтобы добраться до соседнего порта. После их отплытия на острове остались двести человек, включая несколько юнг и одну женщину.

Перво-наперво капитан выделил рабочих, чтобы они выкопали колодец в том месте, где мы надеялись найти воду. Затем он перенес наш бивуак на вершину холма; здесь мы вдохнули более чистый и свежий воздух; кроме того, отсюда будет легче защищаться в случае нападения. Пришлось применить огонь, чтобы расчистить вершину холма; эта операция взбудоражила тучи насекомых, которых в этих местах неслыханное множество. Наш небольшой запас продовольствия был помещен под охрану в импровизированный магазин, выполненный самой природой под нависающим куском скалы. Два раза в день мы отправлялись к нашему несчастному кораблю, чтобы попытаться спасти еще что-нибудь.

Вот уже два дня все обитатели острова страшно мучались от жажды, ибо каждый получил за это время только по пинте воды. Со все возрастающим беспокойством люди следили, как продвигаются работы по рытью колодца. Это была их последняя надежда. Наконец, незадолго до полуночи, землекопы принесли капитану бутылку с мутной водой. Как только разнеслась весть, что найдена пресная вода, каждый поспешил к колодцу и рабочие были вынуждены приостановить рытье. Пришлось поставить около колодца часовых. К счастью, сильный дождь позволил растянуть одеяла, скатерти и другие, оказавшиеся под рукой, куски материи, которые потом мы выжимали с большой осторожностью.

Рано утром 20 числа капитан приказал всему экипажу собраться и заявил нам, что по морским законам каждый должен так же беспрекословно выполнять все распоряжения старших по званию, как на корабле, что отныне он будет даже более строго следить за дисциплиной, так как от этого зависит общее благополучие; он заверил, что с удовольствием наградит тех, кто отличатся своим правильным поведением в нашей критической ситуации, и объявил, что продовольствие будет распределяться экономно, но в равных количествах для всех, пока не придет помощь, которую не замедлит прислать лорд Амхерст.

Колодец предоставил нам еще по пинте воды каждому; ее вкус напоминал вкус кокосового молока. Поездки в лодках к нашему полузатопленному кораблю приносили нам мало полезных вещей, самые ценные поглотила вода».

 

ПОЯВЛЕНИЕ ПИРАТОВ

«21 февраля наш откомандированный отряд, который провел ночь на корабле, обнаружил на восходе солнца, что находится в окружении довольно большого числа пиратов, которые казались хорошо вооруженными и экипированными. Наши товарищи, не имея никакого оружия для защиты, были вынуждены быстро прыгнуть в лодки и попытаться вернуться к нам на остров. Несколько пиратов погнались за ними, но, увидев две другие лодки, отошедшие от берега острова на помощь тем, кого они преследовали, развернулись и поплыли обратно на наш корабль, где уже вовсю хозяйничали непрошеные ночные гости.

Через некоторое время с высоты скалы, где мы организовали наблюдательный пост, нам сообщили, что заметили пиратов, высадившихся на острове примерно в двух милях от нас. Капитан немедленно отдал приказ вооружиться всем, что есть под рукой; этот приказ был выполнен с поразительной быстротой. Люди бросились делать пики из срубленных молодых деревьев, концы которых они увенчали лезвиями кинжалов и ножей, всякими заостренными инструментами, вплоть до больших острых гвоздей; те, кто не смогли достать ничего металлического и острого, заострили деревянный конец своей самодельной пики и подержали его над огнем; все эти средства защиты были весьма посредственными. В нашем распоряжении также была дюжина сабель; солдаты имели тридцать ружей и еще несколько штыков, но только семьдесят пять патронов на всех. К счастью, мы успели забрать порох, предназначавшийся для пушек; он как раз находился на палубе, когда произошло кораблекрушение. Плотники срубили большие деревья и сделали из них что-то вроде укрепления, которое немного скрывало нас и могло приостановить атаку врага, не имеющего артиллерии. Капитан приказал стрелять только в том случае, если будет уверенность, что выстрел достигнет цели.

Отряд, который мы послали на разведку, доложил нам, что малайцы не стали высаживаться на острове, а обосновались на соседних скалах, куда они свозили все, что еще можно было украсть на бедной „Альцесте“.

Вечером капитан сделал общий обзор наших приготовлений, сформировал отряды, расставил посты, отдал все необходимые распоряжения. Лодки были подтянуты к самому берегу; взводу солдат во главе с офицером было поручено их охранять. Тревога, поднятая ночью, показала мудрость всех распоряжений капитана: часовой услышал какой-то шум в кустах. По первому сигналу каждый немедленно, без паники, занял свое место.

22 февраля несколько малайских лодок подошли к месту, где была пришвартована наша маленькая флотилия. Офицер и четверо солдат сразу же отплыли от берега в одной из наших шлюпок навстречу малайцам, в руке он держал покрытую листьями ветку дерева, символ дружбы и желания вести мирные переговоры. Но все оказалось напрасным: малайцы, желавшие только выяснить для себя нашу позицию, быстро развернулись обратно к своим скалам. Тогда капитан отдал приказ господину Гею, старшему лейтенанту и своему помощнику, хорошо вооружить, насколько это было возможным, наши три лодки, отправиться на них в сторону корабля и отобрать его у пиратов, если не по доброму, так силой; по всем наблюдениям разбойники насчитывали не более 80 человек. Как только малайцы из своего убежища на скалах увидели наши вооруженные лодки, они вмиг сложили всю добычу в барки и вышли в открытое море. Рядом с „Альцестой“ находились еще два пиратских шлюпа, на которые разбойники грузили какие-то вещи, но при виде нашей приближавшейся флотилии и своих компаньонов, покинувших скалы, оставшиеся пираты прыгнули в лодки и отправились вслед за ними в открытое море, успев перед отплытием поджечь наш многострадальный корабль. В одно мгновение пламя охватило торчавшую из воды палубу; наши лодки, не имея возможности подойти близко к кораблю, вернулись на остров.

Так рассеялась всякая надежда договориться с этими малайцами. Те, кто разоряли соседние побережья Борнео, Белитунга и менее населенные берега Суматры, возможно были самыми злыми и дикими пиратами на всем свете. Пожар на нашем корабле дал нам недвусмысленное доказательство их отношения к нам; но, несмотря на их злобные намерения, они сослужили нам службу, так как мы сами собирались сжечь верхнюю часть „Альцесты“, чтобы предметы, находившиеся под водой, могли бы всплыть и принести нам какую-либо пользу.

В воскресенье, 23 числа, капитан отправил лодки к еще дымившемуся кораблю. Они привезли нам два ящика вина, небольшие бочки с мукой и бочку с пивом, которые плавали в волнах. Этот последний подарок небес был принят как Божий дар. Каждый получил сразу по пинте пива, что было встречено троекратными возгласами ликования. Весь день все были заняты приведением в порядок защитных укреплений. Наши враги укрылись за маленьким островом под названием Поуло-Чалака (Остров несчастий), находившийся примерно в двух милях от нас. Казалось, они ожидали подкрепление, так как несколько их шлюпов отправились на Белитунг».

 

ЧЕРЕДА ДНЕЙ

«24 февраля наши лодки привезли нам с корабля еще бочки с мукой, которая только частично было пригодна к употреблению, ящики вина, сорок пик и восемнадцать ружей. Канонир сделал патроны из небольшого количества пороха, который нам удалось спасти; у нас также было немного свинца и разная оловянная посуда: мы выплавили пули, сделав литейные формы из земли. В этот же день мы закончили рыть второй колодец у подножия холма; он снабжал нас более чистой водой и в большем количестве, что было для нас единственным утешением.

25 февраля на борту корабля отыскали еще несколько ящиков с вином и пики. Наши люди продолжали работу по прокладыванию тропинок к колодцам и срубили несколько деревьев, закрывавших вид на море. На следующий день, на рассвете, мы заметили два пиратских корабля, каждый из которых тащил на буксире пирогу; они направлялись в бухту, где качались вблизи берега наши пришвартованные лодки. Лейтенант Гей дежурил этой ночью на борту нашей флотилии; он немедленно бросился навстречу пиратам, которые поспешили уплыть от него подальше в море на всех парусах, бросив свои пироги. Лодка с господином Геем на борту догнала малайцев; они приняли угрожающий вид и открыли стрельбу по нашим людям. Лейтенант ответил им выстрелами из своего единственного ружья. Малайцы бросили копья и ассегаи, некоторые из них попали в лодку, но, к счастью, никого не задев. Лейтенант бросил абордажный крюк и взобрался на корабль, он убил четырех малайцев, пятеро пиратов сами бросились в море, троих взяли в плен, один из которых был ранен.

Пираты заранее приняли меры, чтобы их корабль нам не достался, так как практически в тот момент, когда он перешел в наше владение, он начал тонуть. Ничто не сравнится с дикой злобой этих пиратов. Малаец, раненный пулей навылет и пересаженный в нашу лодку в последний момент, когда корабль уже пошел ко дну, вдруг с жутким воплем схватил саблю, и нам с большим трудом удалось вырвать ее у него из рук; через несколько минут после приступа ярости он испустил дух. Второй пиратский корабль обстрелял наших смельчаков из мушкетов, взял курс в открытое море и скрылся, обогнув северную оконечность острова. Мы нашли в двух брошенных пирогах разные вещи, украденные с нашего корабля. Мрачный вид пленников, доставленных на берег, говорил о том, что они считали себя уже мертвецами. Один из них был уже преклонного возраста, а другой еще совсем юный. Когда же они увидели, что их развязали и занялись лечением ран юноши, что им принесли еду и приняли по-доброму, то пленники немного приободрились. Особенно на них произвело впечатление, что мы похоронили по всем правилам их мертвого товарища, пытавшегося нас убить.

У молодого малайца было прострелено колено, пуля раздробила кости, и ему была необходима ампутация. Однако, мы думали, что будет трудно уговорить пациента подвергнуться болезненной операции для его же блага, так как он мог принять это за разновидность пытки, и, если случится, что кто-то из нас попадет в руки его друзей, то им тоже может придти в голову применить к нам ампутацию; поэтому мы ограничились простым лечением, а об остальном пусть позаботится природа. Мы соорудили для больного небольшую хижину, дали ему одеяло и другие необходимые вещи; его товарищу было поручено наблюдать за раненым. Сначала оба они отказывались есть пищу, которую мы им предлагали, но, когда им принесли сваренный по их правилам рис, то они съели его с большим аппетитом.

После полудня мы увидели в море 14 больших кораблей и несколько маленьких, шедших со стороны Явы; они собирались бросить якорь за островом Поуло-Чалака. Несколько человек сошли на берег и углубились в лес, неся на плечах большие мешки; потом они вернулись налегке за следующими. Зная, с какой стороны приплыли корабли и какое выбрали место для стоянки, а именно это место было оговорено с лордом Амхерстом перед его отъездом, мы имели все основания надеяться, что эти корабли прибыли из Батавии нам на помощь.

Маленький флажок посольства сразу же взвился на вершине нашего холма; вновь прибывшие в тот же миг подняли свой флаг на вершину одной из грот-мачт. Тогда капитан направил к ним отряд; незнакомцы тоже снарядили небольшую флотилию, которая вышла навстречу со знаменем на борту. Малайцы, ибо мы их сразу теперь узнали, остановились; только лодка-знаменосец продолжала свое движение; наша делегация предприняла те же действия; два депутата медленно сближались; после многочисленных приветствий и церемоний они пожали друг другу руки. Наконец, обе делегации соединились и дружно поплыли к тому месту, где их уже ждали капитан Мак-Леод и его офицеры. Наши матросы, решив, что эти малайцы наши друзья и посланы нам на помощь, приветствовали их радостными криками, но мы вскоре узнали, что малайцы принадлежали к странствующему племени, которое занималось поисками съедобных водорослей, водившихся в большом количестве у берегов здешних островов. Водоросли являлись одним из объектов торговли с Китаем; гурманы этой страны любили полакомиться ими, также как птичьими гнездами. Все эти подробности мы узнали с помощью знаков и нескольких малайских слов, известных нашим людям.

Лейтенант Гей, другие офицеры и вооруженный отряд взошли на борт корабля раджи, возглавлявшего малайцев, который выказал большое желание увидеть нашего капитана; он послал ему в подарок немного рыбы и кокосового молока. Ночью мы провели совещание, обсудив возможности сторговаться с этими иностранными моряками. Некоторые из нас высказывали предположение, что за вознаграждение они могли бы доставить нас на Яву и их кораблей вместе с нашими лодками как раз хватило бы, чтобы захватить всех наших людей. Другие, зная вероломный характер малайцев, опасались, как бы те не убили нас всех, едва только мы окажемся в их власти, чтобы забрать себе все оставшиеся наши вещи, которые для них представляли большую ценность; эти пессимисты придерживались мнения, что самое лучшее было бы разоружить малайцев и заставить их силой отвезти нас в Батавию, а уж потом оплатить им издержки перевоза и потерянное на нас время.

Утро 27 февраля избавило нас от дальнейшего обсуждения этого вопроса: обнаружив каркас нашей „Альцесты“, все малайские корабли собрались около него и начали забирать с него все, что еще можно было забрать. Вероятно, накануне они не знали нашего истинного положения и вообразили, что мы принадлежали к новому поселению, обосновавшемуся на острове. Именно такова, возможно, была причина их любезного обращения с нами, ибо после того, как они обнаружили каркас нашего корабля, ни о каких подарках речь уже не шла».

 

ЗЛОВРЕДНЫЕ МАЛАЙЦЫ

«Мы считали не без оснований, что было бы неумно посылать наши лодки атаковать грабителей; подобные действия с нашей стороны на короткое время отвлекут их внимание от каркаса „Альцесты“ и заставят принять меры против ночного нападения, если, конечно, мы решимся напасть еще раз; к тому же, железо и медь, которые они искали на нашем корабле, не так уж были нам нужны в нашей ситуации.

Накануне мы отвели наши лодки в самую удаленную бухту, практически спрятанную под ветвями больших деревьев; здесь они были в большей безопасности в случае нападения, потому что находились под защитой скал, где можно было ночью выставить пикет под командованием офицера. Мы проложили извилистую тропку, которая соединяла бухту с нашим лагерем.

28 февраля малайцы были еще заняты каркасом „Альцесты“; один из их кораблей после полудня направился к нашему острову. Наша вооруженная лодка вышла ему навстречу, но малайцы развернулись в сторону своего флота. Никакая помощь не спешила к нам из Батавии; мы привели в порядок всю имевшуюся в нашем распоряжении флотилию и принялись конструировать плот, чтобы не пренебрегать никаким средством, могущим помочь нам покинуть остров, прежде чем у нас полностью кончится продовольствие.

1 марта четырнадцать новых кораблей, приплывших с севера, присоединились к нашим малайским „друзьям“. Они тотчас включились в кипевшую работу по расчленению нашего корабля. Ночью еще многочисленное подкрепление прибыло на помощь малайцам. В воскресенье, 2 марта, пираты оставили пироги продолжать грабеж, а свои двадцать самых больших кораблей направили к месту высадки на наш остров; они стреляли из пушек, били в барабаны и бросили якоря, растянувшись в линию на расстоянии кабельтова от нашей бухты. Мы вмиг приняли защитные меры: усилили отряды наших лодок, а так как несколько пиратских кораблей обогнули бухту и оказались сзади наших позиций, то мы выставили часовых для наблюдения за их маневрами; кроме того, мы направили патрули в разные стороны от лагеря, опасаясь засад на суше.

Старый пленный малаец был помещен под стражу часовых, охранявших колодец, которые имели неосторожность поручить ему нарубить деревьев для костра. Услышав крики соотечественников и барабанный бой, он бросил своего юного раненого товарища на произвол судьбы и сбежал в лес, прихватив с собой топор.

Покончив со всеми приготовлениями, мы заметили, что противник не предпринимает никакой попытки высадиться на берег. Наш офицер вывел лодку из бухты и просигналил им о наших дружеских намерениях. После нескольких минут совещания один из их кораблей с отрядом, вооруженным крисами (кинжалами с изогнутыми лезвиями), подошел к лодке; но эта встреча явилась лишь новым подтверждением воровской сущности малайцев. Некоторые из них так страстно просили отдать им рубашку и брюки юнги, что только твердый отказ помешал им раздеть юношу, ибо применить силу они не решились.

Мы написали письмо главе английского поселения в Минто, находившемся на северо-западной окраине острова Банка; мы изложили ему нашу ситуацию и умоляли его прислать нам, если он сможет, один или два небольших корабля с хлебом, солониной и боеприпасами. Тот же офицер в своей лодке снова направился к малайцам; тот же корабль вышел ему навстречу. Офицер передал письмо на борт корабля и много раз произнес слово „Минто“, которое, как ему показалось, они поняли; вместе с тем он указал им, в какой стороне находилось это поселение, и несколько раз повторил, что, если они привезут нам ответ, мы дадим им много пиастров; он показал им в качестве образца одну монету. Но вид денег явился суровым испытанием для их воровских душ. Один из их кораблей в тот же момент направился к Поуло-Чалака, где, видимо, находился их глава, и ни один не взял курс на Банка.

Тем временем силы пиратов быстро увеличивались, теперь уже можно было насчитать не менее пятидесяти кораблей разных размеров; самые большие из них имели на борту от шестнадцати до двадцати человек; самые маленькие — от семи до восьми; таким образом, мы имели дело примерно с пятью сотнями малайцев. Грабеж остатков нашего корабля казался законченным; разбойники полагали, что самое ценное мы забрали с собой в лагерь. Они взяли в кольцо наш остров и полностью блокировали бухту, особенно тщательно они следили за ней во время высокого прилива, боясь, как бы наши лодки не улизнули.

После полудня люди из окружения раджи, которых мы вначале рассматривали как друзей, приблизились к нам, показывая своим видом, что желают вести переговоры. Мы выслали им навстречу свою делегацию. Они дали нам понять частично знаками, частично словами, смысл которых мы угадывали, что, кроме них, остальные малайцы имели дурные намерения в наш адрес и разрабатывали в настоящее время план ночного нападения на наш лагерь; как следствие они предложили направить часть своего отряда на холм, чтобы помочь защитить наших людей от грабителей. Их предшествовавшее поведение и неразрывные связи с другими малайцами так явно говорили о коварстве их предложения, что мы его отклонили и объяснили им знаками, что сумеем сами постоять за себя. Они вернулись обратно к своему флоту, который в тот же миг принял угрожающий вид».

 

СПАСЕНЫ!

«Вечером, около восьми часов, когда все мы вооружились и заняли свои обычные посты, капитан МакЛеод обратился к нам с короткой бодрой речью, призвав быть на страже в случае, если врагу вздумается атаковать ночью наш лагерь. На этот призыв мы ответили троекратными громкими приветствиями, которые, долетев до ушей малайцев, произвели, пожалуй, некоторое впечатление на их умы, так как мы заметили, что с помощью огней они подавали сигналы некоторым своим кораблям, оставшимся позади острова. После скудного ужина мы легли спать, положив рядом с собой, как обычно, оружие, а капитан остался бодрствовать рядом с охраной.

3 марта на восходе солнца мы увидели малайцев на тех же позициях, что и накануне, но усиленных еще десятью кораблями. Их заговор против нас был налицо; наша ситуация с каждым мгновением становилась все более критической, так как силы врага быстро прибывали, а наши запасы продовольствия стремительно таяли, и этот факт толкал нас на отчаянный шаг. Мы все были сильно возбуждены и уже готовы были сами решиться напасть на пиратов, победить их или погибнуть, но попытаться отделаться от них любой ценой, чтобы обрести свободу.

К полудню, в то время, как мы строили всевозможные проекты осуществления решительных мер по нашему спасению, один офицер, залезший на самое высокое дерево, служившее нам наблюдательным пунктом, заметил вдалеке корабль, который он посчитал слишком большим для малайского. Немедленно все взгляды сосредоточились на дереве, откуда мы ждали подтверждения наших надежд. Кто-то вскарабкался на вершину дерева с биноклем, но густое облако скрыло корабль на двадцать минут. Когда он снова появился, наблюдатель сообщил нам, что по виду это европейский корабль и что он направляется к острову на всех парусах. Проще представить себе, чем описать словами ту радость, которая охватила нас при этом известии; мы привязали на вершине дерева флаг, чтобы привлечь внимание корабля в случае, если данный корабль был иностранный, заплывший в эти места.

Пираты не замедлили сделать то же открытие по сигналам, посланным им со стороны их кораблей, стоявших за Поуло-Чалака. Прилив нам благоприятствовал; мы полагали, что обогнув внезапно риф, мы могли бы подвергнуть некоторые пиратские корабли огню и захватить их; но они имели все основания поставить под сомнение наш проект, так как когда наши люди появились под низкими мангровыми деревьями, окружавшими остров, ближайший малайский корабль дал выстрел из пушки, и наши люди оставили пока свою затею. Мы открыли стрельбу по врагу издалека. Прорвав блокаду, одна из наших лодок поплыла навстречу большому кораблю, чтобы узнать, чей он; это был „Тернат“, один из судов Индийской компании, отправленный нам на помощь лордом Амхерстом с двумя нашими товарищами на борту».