Начиная с времен позднего средневековья, пиратство в чистом виде практически исчезло с европейских берегов то ли из-за того, что пираты настойчиво преследовались всеми морскими силами цивилизованных народов, не оставлявшими им никакой надежды на успех, то ли они постепенно перешли на службу: вопрос, можно ли термин «корсар» со всеми привилегиями, согласованными с постоянно воюющей стороной, применить к берберам или морским гезам, был в целом лишь словесной уловкой международного права, спором о законности действий правительства. В любом случае корсары находились в руках властей, хотя бы по причине необходимости пополнять свои запасы еды, военного снаряжения, корабельных снастей и т. д., а в Европе к этому времени уже не существовало берегов, не доступных морским или наземным силам упомянутых властей.
Когда открытия Христофора Колумба и его последователей показали миру тысячи километров девственных (с нашей точки зрения) берегов, контроль над которыми будет устанавливаться еще в течение длительного времени, то ситуация изменилась: бесчисленное количество авантюристов ринулось в эти далекие моря, чтобы там грабить либо воздвигнутые к тому времени постройки на суше, либо транспортные суда, везущие сказочные сокровища из Центральной Америки.
Заслуга Франции, благодаря беспрестанной войне, которую она вела вплоть до конца XVII века против Испании (по крайней мере у Антильских островов), а также созданию настоящей военной колонии на маленьком острове Тортуга, напротив Санто-Доминго или Эспаньола (ныне Гаити), состояла в привлечении этих авантюристов на службу, с тем чтобы сделать из них солдат постоянной армии и флота… или почти. Так появились флибустьеры, официальное название колониальных корсаров. Очень похожие на пиратов, пока их деятельность слабо контролировалась или когда театр военных действий удалялся, оставляя «актеров» вне досягаемости, или когда наступало перемирие, почти так же хорошо организованное, как военные действия метрополии в течение нескольких лет XVII века. Флибустьеры использовались французскими властями в своей колониальной политике, потому что эти авантюристы реально существовали, могли пополнить колониальные войска и лучше было их иметь на своей стороне, чем против себя; потом на деятельность флибустьеров наложили запрет, когда стало возможным заменить их более мощными военными отрядами и когда были найдены способы ввести в силу этот запрет.
В другой ситуации находилась Англия: ведя гораздо чаще мирную жизнь, она не чувствовала себя способной покорять другие земли, становиться метрополией, заниматься мирными или военными проблемами в колониях, разбираться со своими «свободными добытчиками». Последних власти объявили вне закона, повесили всех (или почти всех), кого сумели схватить, а с ними заодно и всех других «десперадос», в общем, всех пиратов. Термин «свободный добытчик» воспринимался как синоним слов: разбойник, мародер, пират.
Итак, надо поделить историю авантюристов Антильских островов на две части, начинающиеся почти одинаково, но затем расходящиеся все больше и больше.
ПОРТРЕТ ФЛИБУСТЬЕРА
Первые французские владения на Антильских островах, Больших и Малых, существовали вначале только фактически, оспариваемые не только главным противником, но и всеми остальными. Эти владения или зоны влияния позволяли эмигрантам (в основном, морякам, так как добраться сюда можно было только морем) прокормиться на новой земле, построить себе жилища или иногда отнять их у врага.
Здесь кроется объяснение двойного смысла, одновременно наземного (буканьеры и колонисты, называемые тогда «обитателями», занимающиеся добычей пищи и вербовкой солдат) и морского (проще говоря, флибустьеры, или, в более широком смысле, «авантюристы»), такого понятия, как «береговые братья», о жизни которых повествует нам Оливье Эксквемелин.
В действительности об этих чудесных приключениях мы не узнали бы ничего (официальные рапорты губернаторов Тортуги были очень сухие и набрасывали на все, что нас интересует, стыдливое покрывало: это не предназначалось для королевского двора…) без протестанта из Онфлера, родившегося в 1646 году, который, выучившись на хирурга, внезапно оказался в год получения диплома сражен новостью о запрете врачебной практики для сторонников реформации католической веры и который в результате такого рода гонений ринулся искать счастье в «Индию», как многие с похожей судьбой, и здесь стал «хирургом флибустьеров». К счастью для нас, он оказался прирожденным наблюдателем и великолепным писателем.
Мы не можем воспроизвести в данной книге все то, что он рассказывает о буканьерах, этих колонистах, которые, несмотря на запрет испанцев, обосновались на огромных незаселенных пространствах Санто-Доминго и здесь жили, охотясь на буйволов (быков и коров) и «одичалых» свиней, то есть свиней, сбежавших в леса из загонов испанцев; они коптили на кострах туши быков, насаженные на вертела (место коптильни называлось буканом), а продавали только шкуры, так как остальное было нетранспортабельно, они также засаливали и продавали мясо свиней. Заметим только, что такая торговля — обмен на соль, на несколько кусков ткани и необходимое оружие — осуществлялась их «морскими братьями», флибустьерами; затем, когда испанцы вздумали их прогнать, бросив против них ужасных «кровожадных псов», обитатели лесов сами стали флибустьерами, представляющими отныне для испанцев более опасного врага, чем будучи раньше мирными охотниками.
Оставим также историю острова Тортуга, которая уведет слишком далеко, и даже историю ее губернаторов, от которых происходят, однако, все превратности судьбы флибустьеров, плохие и хорошие, и посмотрим, как Эксквемелин нам их представляет:
«Они собираются вместе, пятнадцать или двадцать человек, все хорошо вооруженные, с одноствольной пушкой на четырех опорах, выстреливающей от одного до шестнадцати ядер подряд, и обычно с одним или двумя поясными пистолетами, стреляющими очередью от двадцати до двадцати четырех пуль; кроме того, у них есть острая сабля и тесак. Сформировав команду, они выбирают себе вожака, грузятся на каноэ, маленькую беспалубную лодку, сделанную из ствола дерева, которую они покупают в складчику, если только их вожак не покупает ее для себя лично при условии, что первый захваченный ими корабль будет принадлежать ему. Они набирают с собой немного провизии на то время, что будут добираться от данного места отплытия до места назначения, где, они знают, смогут раздобыть пищу, а также запасные матросские штаны и пару рубашек на всех. Экипировавшись таким образом, они приближаются к какой-нибудь речке или испанскому порту, откуда они предвидят появление барков, и, завидев один из них, бросаются на него и побеждают, присваивая барк себе. И всегда на корабле оказываются продовольствие и товары, которыми испанцы обмениваются между собой, и, воспользовавшись ими, они остаются сытыми и довольными, а также получают себе новую одежду.
Если барк находится в плохом состоянии, то его препровождают на какой-нибудь маленький островок, который они называют Кай, и здесь пользуются услугами захваченных в плен испанцев, чтобы починить корабль, так как сами они мало что в этом понимают. В то время, пока испанцы приводят в порядок барк, флибустьеры наслаждаются всем тем, что им повезло захватить, поделив добычу поровну. Когда корабль готов, они отпускают своих пленников, оставляя себе только рабов, если таковые имеются на борту. Если же их нет, то они оставляют одного испанца для работы на кухне; после чего приступают к вербовке команды, чтобы отправиться на новое дело. Когда их насчитывается тридцать или сорок человек, число, соразмерное по всеобщему согласию с размерами барка, то они начинают готовиться в путь, не тратя при этом ни монеты. Для этого они отправляются на поиски испанцев, у которых есть много корралей или загонов для свиней, и, если им удается поймать нескольких зазевавшихся пастухов, напав неожиданно из засады, то их заставляют пригнать две или три сотни жирных свиней, чуть больше или чуть меньше, в зависимости от сиюминутной потребности в мясе; если испанцы отказываются, то они вешают их, предварительно изрядно помучив.
Пока одни флибустьеры заняты засолкой свинины, другие собирают дрова и раздобывают воду для морского путешествия; решив на общем собрании, куда они поплывут, они заключают договор, который между собой называют „шасс-парти“ (по аналогии с половинной хартией, то есть „разделенной картой“, листком бумаги, разорванным на две половины; приложив друг к другу две части документа, можно восстановить оригинал), чтобы узаконить, какая часть добычи причитается капитану, хирургу и калекам, в зависимости от степени их увечий. Команда выбирает пять или шесть наиболее авторитетных матросов, включая вожака или капитана, для составления этого договора, который содержит следующие статьи:
1. В случае, когда корабль принадлежит всему экипажу, устанавливается, что они отдадут капитану первый корабль, который будет захвачен, а его доля будет равна долям других членов экипажа; если корабль изначально принадлежит капитану, то предусматривается, что он забирает себе первый захваченный корабль и две доли добычи и что он обязан сжечь худший из них, либо тот, который он возглавлял при атаке, либо захваченный у врага; в случае, когда корабль, принадлежащий капитану, потерпит крушение, экипаж обязан не покидать своего капитана до тех пор, пока он не приобретет другой корабль.
2. Хирургу полагается двести экю для покупки сумки с медикаментами, не зависимо от того, будет ли захвачена добыча или нет, и сверх того он имеет такую же долю добычи, как и другие, в случае, когда будет захвачен корабль. Если причитающихся ему денег нет, то он получает двух рабов.
3. Все остальные офицеры получают поровну, если только кто-нибудь не отличился в бою; в этом случае с общего согласия ему выдается вознаграждение.
4. Тому, кто первый увидит вражеский корабль, полагается сто экю.
5. За потерю глаза полагается сто экю или один раб.
6. За потерю двух глаз полагаются шесть сотен экю или шесть рабов.
7. За потерю правой кисти или правой руки полагаются двести экю или два раба.
8. За потерю двух рук полагаются шесть сотен экю или шесть рабов.
9. За потерю пальца или уха полагается сто экю или один раб.
10. За потерю ступни или ноги полагаются двести экю или два раба.
11. За потерю двух ног полагаются шесть сотен экю или шесть рабов.
12. Если флибустьер имеет рану на теле ему дают двести экю или два раба.
13. Если кто-нибудь потерял не полностью часть тела, но лишен возможности ее движения (парализованная рука), он тем не менее получает компенсацию, как если бы он потерял ее полностью».
Иные историки и исследователи пиратства дают другие цифры, хотя во многом и совпадающие с данными Эксквемелина.
«Составленный таким образом „шасс-парти“ подписывается капитаном и уважаемыми членами команды, которые его сочинили. Затем все члены экипажа разбиваются на пары, чтобы заботиться друг о друге в случае ранения или болезни одного из них. Они заключают об этом письменное соглашение, что-то вроде клятвы, под которой оба ставят свои подписи; в частности, по этому соглашению, если случится так, что один умрет, то другой имеет право забрать все его имущество. Иногда такие договоры между матросами длятся всю жизнь, а иногда только в течение одного плавания.
Покончив со всеми приготовлениями, они отправляются в путь; берега, на которые они обычно наведываются, это берега Кампече, Картахены, Никарагуа и другие, на которых есть много портов, часто посещаемых испанскими кораблями. Они выжидают подходящий случай близ портов Каракаса и Маракайбо. В губернаторстве Картахена они ждут корабли близ портов Ранчериа, Санта-Марта, Порто-Бельо (ныне Порто-белло). А на побережье Никарагуа — у входа в лагуну с тем же названием. На острове Куба испанские корабли часто заходят в города Сантьяго, Сент-Кристофер, Гавана. Что касается Гондураса, то есть только один сезон в году, когда можно достичь этих мест, но так как нет полной уверенности в успехе, то флибустьеры редко туда заплывают. Самую богатую добычу представляют собой большие корабли, идущие из Новой Испании через Маракайбо, которые перевозят по проложенному в этих местах морскому пути зерна какао для приготовления шоколада. Когда флибустьеры нападают на корабли, плывущие за какао, то они забирают себе все деньги, а когда они их подстерегают на обратном пути, то забирают какао. Для этого они поджидают суда у выхода в море у Каймановых островов между мысами Сан-Антонио и Каточе или у мыса Корриентес, где они должны проходить всегда.
Что касается добычи, забираемой у берегов Антильских островов, то это корабли, везущие из Испании всякого рода кружева и другую мануфактуру.
Те суда, которые они захватывают на выходе из Гаваны, нагружены золотом, серебром и товарами для Испании, такими как кожа, сандаловое дерево, какао и табак. Те же суда, которые идут из Картахены, обычно осуществляют торговлю в многочисленных небольших местечках, куда королевский испанский флот и не заглядывает.
Пока авантюристы находятся в открытом море, они все живут душа в душу, называя друг друга „береговыми братьями“.
Чтобы ни случилось, они обходятся друг с другом гуманно, никто не ворчит и не говорит „я выполняю больше работы, чем он“. Утром, часов в десять, кок ставит на огонь котел, чтобы сварить засоленное мясо в пресной воде, а за неимением таковой, иногда и в морской. Одновременно он варит просо, измельченное до размеров вареного риса, затем берет немного жира из котла с мясом и добавляет в котел с кипящим просом, как только кушанье готово, он раскладывает все по блюдам. Экипаж собирается около дымящихся блюд по семь человек на каждое. Капитан и кок подчиняются на корабле общему закону, то есть, если случится, что их блюдо покажется кому-нибудь лучше, чем у других, то каждый имеет право поменять его на свое, то же правило касается и офицеров. Тем не менее, несмотря на это, капитан авантюристов пользуется авторитетом среди своей команды, как никакой другой военный капитан на королевском корабле.
Ибо авантюристы подчиняются ему безоговорочно с того момента, как сами его выбрали. Но случается, что он им чем-нибудь не нравится, тогда они сговариваются между собой высадить капитана на необитаемом острове, оставив ему его пистолеты и саблю; а затем через семь или восемь месяцев, если возникнет такая необходимость, приплывают посмотреть, жив ли он еще.
Обычно флибустьеры готовят еду на корабле два раза, когда у них вдоволь провизии; в другом случае только один раз. Перед тем как сесть за стол, они горячо молятся. Французы как католики читают главы из книги пророка Захарии, англичане как реформисты читают главы из Библии или Нового завета и произносят наизусть псалмы.
Когда авантюристы замечают на горизонте какой-нибудь корабль, они моментально бросаются за ним в погоню, разворачивают в нужном направлении пушку, каждый готовит свое оружие и порох, за которыми он сам следит в течение всего времени плавания. Что касается пороха для пушки, то он покупается для пользования всего экипажа; иногда капитан ссужает им свою команду, и тогда, если удается взять порох среди прочей добычи при захвате вражеского корабля, экипаж освобождается от уплаты за него. Если вдруг они обнаруживают в море испанский корабль, то они неистово молятся, как будто речь идет о настоящей мировой войне, и просят Бога послать им победу над ненавистными испанцами и побольше денег; после этого все занимают боевую позицию, опершись животом о борт верхней палубы и приготовив оружие; только рулевой по-прежнему стоит на своем посту, ведет корабль в сторону врага и управляет парусами с помощью двух или трех матросов. Изготовившись таким образом, они при сближении с испанским кораблем берут его на абордаж, молниеносно перебираются на него, не обращая внимания на стрельбу, и где-то меньше чем через час корабль обретает себе нового хозяина.
После приведения в порядок захваченного судна приходится думать о раненых с двух сторон и о том, чтобы высадить врагов на землю, и если судно богатое и стоит того, чтобы его сохранили, то они берут курс на обычное место своего убежища, которым для англичан служит остров Ямайка, а для французов — остров Тортуга. На захваченном корабле располагается треть экипажа флибустьеров, и никто не имеет никаких привилегий решать, кому идти на новый корабль. И тем более никто не может назначить себя его капитаном. Для решения таких вопросов тянется жребий, и тот, на которого он выпадает, уже не может отказаться от выбора судьбы, даже если ему это отвратительно, кроме тех случаев, когда он болен или испытывает недомогание; тогда больного должен заменить его матрос или компаньон.
Когда все благополучно добираются до места своего пристанища, то в первую очередь (и это важно отметить) платят оговоренную сумму вознаграждения губернатору, затем выплачивают причитающиеся суммы хирургу, калекам и капитану, если тот покупал что-нибудь для команды за свои деньги. После чего перед тем, как поделить все остальное, члены экипажа обязаны принести все, что им удалось добыть, включая мелкие вещицы стоимостью в пять солей; затем их заставляют положить руку на Новый завет и поклясться в том, что они ничего не украли. Если кто-нибудь бывал уличен в ложной клятве, то он лишался своей доли добычи в пользу остальной команды или ее отдавали в виде дара какой-нибудь часовне. Наконец каждый получает свои деньги, а если удавалось захватить на этот раз драгоценности, то их продают на аукционе по самой большой цене, а вырученные от продажи деньги также поровну делятся на всех. Что касается всякого добытого скарба и товаров, то для их дележа команда разбивается на несколько групп по шесть или десять человек в зависимости от ее численности. После чего из этих товаров делается столько лотов, на сколько групп разбился экипаж; и каждая группа дает какую-нибудь свою метку некоторому выбранному всеми распорядителю, причем он не знает, какая метка принадлежит какой группе его товарищей; затем распорядитель в произвольном порядке раскидывает метки по разным лотам. Каждый лот затем делится уже своей группой между собой, используя аналогичный способ деления „большого лота“ на более мелкие по числу человек в группе.
Когда, наконец, вся добыча полностью поделена, капитан может оставаться сторожить свой корабль, если хочет, но никто не возвращается на корабль, пока не потратит все деньги; для этого не требуется много времени, так как в играх, женщинах и кутежах не бывает недостатка.
Так авантюристы прожигают свою жизнь; когда же деньги кончаются, они вновь принимаются за поиски добычи, и иногда с трудом наскребают средства на покупку свинца и пороха. Среди них многие остаются должны хозяевам кабаков. Когда на остров прибывают корабли из Франции и среди них какой-нибудь корабль искателя приключений, то кабатчики пользуются этим случаем, чтобы покрыть свои расходы за счет очередного авантюриста, швыряющего деньги направо и налево без счету, пока он не оказывается и без денег, и без кредита; тогда он снова грузится на корабль, заботясь только о том, где бы ему почистить подводную часть своего плавучего жилища и, вообще, привести его в порядок.
Местами, которые флибустьеры облюбовали себе для этих целей, служат маленькие острова под названием Южные Кайкос, расположенные вдоль вытянутого берега острова Куба. Они вытаскивают корабль на берег и развлекаются охотой на черепах; питаясь исключительно нежным черепашьим мясом; они поправляют свое здоровье, подточенное бесконечными кутежами. Если они не останавливаются на этих островах, то плывут дальше к островам близ Гондураса, где могут найти все, что пожелают, и среди прочего — множество прекрасных туземных женщин. Они плывут также на остров Бока-дель-Тауро, к берегам Кастиллии-дель-Оро или Золотого острова, Картахены, Санто-Доминго и сотне других мест, которые можно еще долго перечислять.
После поправки своего здоровья, приведения в надлежащий вид своего корабля, отдохнув и развлекшись, они начинают подумывать о новом путешествии в открытое море за добычей и приключениями и осуществляют его так, как я описал выше».
По рассказам Эксквемелина мы можем представить себе, как жили наиболее известные капитаны флибустьеров.
ПЬЕР БОЛЬШОЙ, ИЛИ МУДРЕЦ
Уроженец Дьеппа, этот моряк прибыл в «Индию», чтобы заняться торговлей; но он быстро понял, что в здешних морях торговля ведется с помощью пушечных выстрелов. Тогда он оборудовал свой корабль — почти каноэ, похожий на будущие люгеры, — четырьмя небольшими артиллерийскими орудиями и экипажем в двадцать восемь человек и, имея на руках или нет, никто этого не знает, патент корсара, отправился на поиски удачи в многочисленные проливы между сотнями островов.
Проходили дни, но никакая добыча не плыла к ним в руки: единственным результатом выбившего их из сил курсирования между островами явилось истощение запасов продовольствия; воды, конечно, было вдоволь, но это была морская вода, со всех сторон окружавшая бедное старое «корыто».
Наконец около мыса Тибурон, у самой западной точки острова Санто-Доминго, показалось несколько испанских галионов. Но они были слишком хорошо вооружены, полуголодный экипаж «корыта» не решался напасть на них.
Пока моряки совещались между собой, сигнальщик оповестил их о появлении на горизонте еще одного корабля, который не уступал в размерах предыдущим, а даже наоборот.
— Тем лучше, — воскликнули хвастуны, — тем больше будет наша добыча.
И окрыленные надеждой они бросились за ним в погоню.
Но их отвага, бьющая через край вдали от противника, начала стихать так же быстро, как сокращалось расстояние между кораблями. Пьер из Дьеппа, — который уже к тому времени получил прозвище Большой, — заявил всем, что принятое решение о нападении на испанский корабль будет выполнено и что он уверен в успехе:
— Единственная наша трудность будет взобраться на борт этого высокого галиона; испанцам не придет в голову, что такое маленькое суденышко, как наше, осмелится атаковать их плавучую крепость; они даже не подумают принять меры предосторожности; мы захватим каюту капитана и зарядный погреб с порохом, который подожжем, если не найдем другого способа овладеть вражеским кораблем.
Ободренная словами своего капитана команда поклялась всеми святыми следовать за ним и беспрекословно выполнять его приказы. Но Пьер не очень-то верил этим клятвам и поручил корабельному хирургу, единственному, кому он полностью доверял, не «сжигать корабли», а потопить их собственную посудину; он должен будет последним взойти на борт испанского корабля, предварительно пробив дыру в боковой обшивке корсарского суденышка.
Тем временем на борту галиона несколько матросов заметили приближающийся маленький корабль и предупредили об этом капитана. Капитан, который был чрезвычайно занят игрою в карты, вышел на палубу, бросил взгляд на море и с презрительной ухмылкой вернулся к прерванной партии.
В скором времени ему опять сообщили, что приближающийся корабль похож на корсарский; не нужно ли приготовить на всякий случай хотя бы два артиллерийских орудия?
— Нет, — отмахнулся идальго. И добавил, пошутив: — Пусть приготовят только тали, мы втащим этого корсара на борт, как шлюпку или тяжелый тюк!
Корабль флибустьеров, однако, уже подошел близко к испанскому кораблю; море было спокойное, дул легкий бриз, и маленький корабль без труда встал своим бортом вплотную вдоль высокого борта галиона, скрытый от глаз испанцев. Несмотря на высоту этого борта, все флибустьеры, один за другим, вооруженные каждый двумя пистолетами и острым тесаком, смогли быстро и ловко взобраться на испанский корабль. Стоящие вдоль перил испанские часовые, не верящие своим глазам, смотрели на их действия с безразличием и иронией.
Как только все флибустьеры оказались на борту галиона, Пьер Большой помчался со своей бандой в заднюю часть корабля; он вломился в каюту капитана и приставил ему к голове пистолет, в то время как его люди захватили ключи и все военные припасы, после чего они заставили весь испанский экипаж спуститься в трюм.
Кроме часовых, быстро пришедших в себя, никто из членов этого экипажа не принял никаких мер самозащиты и даже не успел увидеть корсарский корабль, так как проломленный в нескольких местах верным врачом, как было им условленно с Пьером, старенький корабль быстро затонул. Напуганные до смерти испанцы с ужасом взирали на страшных пиратов, «упавших с облаков» на их корабль; вместо того чтобы защищаться, они начали неистово креститься и вопить: «Иисус! Это дьяволы!»
Когда все враги, если можно так сказать, были закованы в цепи, Пьер Большой и его люди смогли с криками безудержного восторга и радости наконец установить размеры своего триумфа: захваченный ими корабль был флагманом «серебряного флота», везущим на своем борту вице-адмирала испанских галионов! Он был набит доверху сокровищами и продовольствием, и, что особенно вселяло надежду на будущее, он был вооружен пятьюдесятью четырьмя пушками, в основном бронзовыми, с огромным количеством боеприпасов.
Именно с этого места данная история становится наиболее удивительной.
Высадив на пустынном берегу Санто-Доминго своих пленников, оставив при себе, однако, нескольких испанских матросов для ведения корабля (отдавших предпочтение новым хозяевам по сравнению со старыми), что, казалось бы, должны были сделать флибустьеры?
Может быть, имея в руках такой мощный вооруженный корабль, они начали наводить ужас на все близлежащие берега? Или, возможно, они накапливали где-нибудь захваченные сокровища, как поступило бы большинство корсаров?
Но нет!
Они преспокойно вернулись в Европу, где, окончательно покончив с поисками приключений после единственного нападения, зажили спокойной жизнью добропорядочных буржуа, обеспеченные добытым за морем богатством.
Пьер из Дьеппа, который несколько мгновений был Большим, а скорее, хорошим психологом, ловким и «везучим», заслуживал все-таки прозвище Пьер Мудрец.
По рассказам Эксквемелина пример его единственного удачного штурма явился надолго движущей силой, толкающей других флибустьеров на поиски объектов испытания судьбы и применения их невероятной ловкости.
ПЬЕР ФРАНЦУЗ, ХИТРЕЦ
Другой известный Пьер был родом из Дюнкерка. Вооружив небольшую бригантину со своими двадцатью шестью товарищами, он также прибыл в далекие моря, чтобы попытать счастья в местах, где проходили морские пути торговых кораблей; но он также добился лишь того, что провизия вся закончилась, а корабль пришел в полную негодность и держался на плаву только потому, что матросы постоянно работали насосами для откачивания воды.
Пьер решил, что пора сменить и корабль, и способ поймать удачу.
Он хорошо знал, что в устье реки Ачи, на близлежащих отмелях, испанцы организовали добычу жемчуга. Несчастные туземцы использовались ими как ныряльщики — иногда они умирали, нырнув на большую глубину, — с дюжины лодок, сгруппированных около более солидного барка «Капитан»; вся эта группа защищалась военным кораблем «Армадилла», вооруженным двадцатью четырьмя пушками и двумя сотнями людей.
Приняв невинный вид молодого волчонка, бригантина Пьера Француза подошла к маленькой эскадре. Понимая, что имеют дело с грабителями морей, лодки подтянулись ближе к своему «Капитану», переправив на него своих лучших людей, в то время как их «сторожевой пес» медленно приближался к ним, с трудом преодолевая сильный бриз.
Ночью Пьер Француз без труда захватил «Капитана», пятьдесят членов экипажа которого никогда не держали оружия в руках. И, надо сказать, вовремя, так как бригантина, считая, что уже достаточно послужила на своем веку, воспользовалась этим моментом и пошла ко дну, без сомнения рассерженная тем, что ее насосы были на мгновение оставлены бойцами.
Но военный корабль «Армадилла» был уже близко. Что делать?
Пьер Француз заставил всех испанцев спуститься внутрь корабля и, приставив к ним вооруженных и решительных стражников, приказал им молчать. Когда глубокой ночью при свежем ветре военный корабль наконец подошел совсем близко к захваченному «Капитан», Пьер начал кричать на чистом испанском языке:
— Победа! Победа! Старая развалина, которая хотела нас захватить, сама попалась! Посмотрите на ее обломки крушения, плавающие в воде!
Затем он заставил своих товарищей горланить «Победа!», стараясь четко произносить окончание слова на испанский манер.
Военные с «Армадиллы», услышав такие радостные крики, поверили, что каким-то образом «Капитан» взял верх над корсарским судном, что было безусловно удивительной победой для барка, занимающегося исключительно добычей жемчуга. Но национальная гордость взыграла и усыпила их подозрения. При нестихающем ветре операция по пересадке людей с одного борта на другой представлялась весьма сложной. Поэтому решено было заняться пленниками завтра утром.
На превосходном кастильском наречии Пьер Француз, а скорее Пьер Обманщик, отвечал, что ничего не случится с пленниками за одну ночь, тем более, что большинство «грабителей» было убито при нападении.
Как только военный корабль мирно расположился неподалеку, Пьер велел поднять паруса и под покровом черной ночи выйти в открытое море.
Но, увы! Ветер начал стихать и совсем прекратился. Экс-«Капитан» жемчужной флотилии застыл в объятьях полного штиля в нескольких милях от вооруженного до зубов корабля и в таком положении встретил рассвет; утром, разумеется, он был замечен, обман раскрылся и началась погоня. Весь день два корабля кружились друг около друга среди абсолютно спокойного моря, так и не сумев ни сблизиться, ни, увы, разойтись. К вечеру долгожданный бриз дал преимущество испанцам, и Пьер Француз, надеясь больше на свой разум, чем на свой новый корабль, велел спустить паруса.
Партия была проиграна, но не жизнь. Он запер испанских пленников в трюм и вступил в переговоры с капитаном военного корабля: либо он пустит ко дну захваченный барк, при этом он погибнет сам, а с ним и пленники, и добытый жемчуг, либо он сдастся при условии, что ему и всем его товарищам будет сохранена жизнь и их не отправят, как этот часто случалось, работать каменщиками на строительстве какой-нибудь крепости. Ибо, как свидетельствует Эксквемелин, флибустьеры не уважали ручной труд.
Военные соглашаются на второе предложение и препровождают флибустьеров в Картахену, где губернатор, полагая, что и так к ним была проявлена высочайшая милость в том, что им сохранили жизнь после того, как они убили многих испанцев, в том числе Альвареца, заставил их работать на строительстве бастиона. Но, надо сказать, сей губернатор оказался столь любезен, что по прошествии двух лет отправил пленных флибустьеров в Испанию, откуда, уже свободными, они перебрались во Францию, а потом снова в Америку, чтобы «возместить убытки за счет испанцев, которые заставили их работать два года бесплатно»!
Эта небольшая история, которая, в общем, более комичная, чем прославленная боями, показывает с одной стороны изобретательный ум флибустьеров, а с другой — поведение испанцев, которые неплохо относились к своим противникам и даже отпускали их на свободу, точно так же, как это делалось в Европе по отношению к корсарам, не заботясь ни в том, ни в другом случае о риске когда-нибудь встретить их среди своих врагов. Подобные нравы, несмотря на некоторую дикость, имевшую место, все-таки были менее безжалостные, чем современные.
ЧУДЕСНЫЙ ПОБЕГ БАРТОЛОМЬЮ
Он был родом из Португалии и на Ямайке, базе английских корсаров, снарядил для морских боев плохонький барк, оседающий под тяжестью четырех огнестрельных орудий, выстреливающих подряд по три ядра, и тридцати человек команды.
Недалеко от мыса Корриентес (на юго-западе Кубы) Бартоломью атаковал испанский корабль и, подойдя к нему вплотную, умудрился взять его на абордаж. Сплотившись на корме своего барка, флибустьеры во главе со своим капитаном подняли бешеную стрельбу, причем с такой меткостью, что каждый выстрел укладывал одного противника. Преувеличение? Нет. Флибустьеры были великолепными стрелками.
Короче, через пять часов, они стали хозяевами испанского корабля; флибустьеры потеряли при атаке десять человек и, посадив своих побежденных противников в лодки вместе с провизией, чтобы те сумели добраться до своих, остались только в количестве пятнадцати человек на борту захваченной громадины. Могли ли они противостоять трем испанским вооруженным торговым кораблям, которые им повстречались некоторое время спустя?
Бартоломью, однако, был хорошо принят испанским капитаном, но губернатор Сан-Франциско и Кампече (Мексика), раздраженный жалобами торговцев, уверявшими его, что Бартоломью «совершил больше злодеяний, чем все остальные авантюристы вместе взятые», велел заковать его в цепи по рукам и ногам на борту одного из рейсовых кораблей в ожидании казни через повешение.
Однако Бартоломью нашел способ освободиться от цепей; затем он отыскал два глиняных кувшина, которые тщательно закупорил и прикрепил на спине наподобие спасательного жилета, после чего убил часового и бесшумно погрузился в море. Ему пришлось плыть несколько часов среди черной ночи, стараясь не сбиться с пути, пока он не выплыл на берег, где недалеко от кромки прибоя высился лес; в этом лесу он и спрятался. Но он не чувствовал себя в безопасности на суше, где знаменитые «кровожадные псы» не замедлили бы его выследить. Тогда Бартоломью решил пойти по воде вдоль реки и шел так три дня и три ночи, не выходя ни на шаг из воды, правда теплой, благодаря здешнему климату.
Наконец, решив, что все считают его утонувшим, он снова вышел на берег моря и пошел в сторону залива Тристе (Юкатан), до которого надо было преодолеть расстояние порядка 175 км и где, как он знал, в любое время года можно было найти «береговых братьев». На суше эта дорога представляла собой нелегкий путь из-за большого количества диких животных и наличия многочисленных рек и их рукавов, кишащих кайманами, аллигаторами и акулами. Перед тем как войти в реку, наш путешественник должен был бросить в воду камни, чтобы разогнать этих чудовищ и идти вперед, полагаясь на удачу, которая, надо заметить, его не покидала. Пройдя половину пути, он оказался в мангровом лесу, настолько заросшем, что ему пришлось пробираться сквозь него около тридцати километров, не касаясь ногами земли. Наконец, только через двенадцать дней, питаясь исключительно моллюсками из раковин, Бартоломью прибыл на берег залива Трист, где нашел своих старых знакомых, французов и англичан, из которых сразу сколотил команду, горя желанием вновь заняться морским разбоем.
В распоряжении Бартоломью и его новой команды были лишь каноэ, выдолбленные в кусках дерева. Но они надеялись применить свой проверенный способ для получения в свою собственность настоящего корабля.
На одной из лодок Бартоломью с дюжиной друзей, смешавшись с лодками рыбаков, достигли Кампече и ночью подплыли к испанскому кораблю.
— Кто здесь? — окликнул их часовой.
Бартоломью, который тоже превосходно говорил на кастильском наречии (это было обычное явление для тех мест), ответил, что они испанцы и им поручено доставить на борт корабля кое-какой товар, минуя таможню. Поэтому, продолжат он, надо действовать бесшумно!
Любой моряк любит «надуть таможенника»; часовой позволил им подняться на борт, где флибустьеры, действительно бесшумно, убили его, как и всех его товарищей, затем перерубили канаты и вышли в море. Днем они были уже за пределами видимости из Кампече. Зайдя в Тристе, чтобы забрать остальных своих товарищей, они взяли курс на Ямайку, намереваясь там оснастить свой новый корабль, который был чисто торговым, подходящим оружием. Но вблизи южной части Кубы их корабль попал в шторм и налетел у острова Пинос на рифы Хардинес.
Потерян корабль, потерян огромный груз какао.
Тем хуже для испанцев. Надо начинать все заново. Наши незадачливые флибустьеры кое-как добрались до Ямайки, откуда Бартоломью еще не раз отправится, как пишет Эксквемелин, на поиски многочисленных приключений, которых хватило бы на множество романов, прежде чем, будучи менее удачливым, чем Пьер Большой, и более упрямым в своих действиях, окончит свои дни в нищете, но в своей кровати — или убогом ложе, — а не в бою.
КАПИТАН РОК, ОПРАВДЫВАЮЩИЙ СВОЕ ИМЯ
Уроженец Гронингена, сын голландского торговца, он получил, однако, прозвище Бразилец, так как, будучи юношей, в сопровождении родителей прибыл в эту страну, где к тому времени жило уже довольно много его соотечественников. Когда в 1641 году португальцы снова стали хозяевами этих земель, Рок, уже достигший возраста молодого мужчины, занялся торговлей на Антильских островах, принадлежащих Франции, где он выучил французский язык так же великолепно, как до этого португальский и диалект бразильских индейцев.
Но здесь он не сумел договориться со своими соотечественниками и переправился на Ямайку, где с присущей ему легкостью выучил и английский язык. Рок со своими новыми английскими друзьями участвовал в трех морских набегах в должности простого матроса, прежде чем ему доверили командование бригантиной, с которой ему удалось захватить большой красивый галион и привести его в качестве трофея на Ямайку.
Эксквемелин, который знал Рока в то время, так рисует нам его ужасный портрет:
«У него мужественный вид и крепкое телосложение, рост средний, но выглядит он солидно, лицо в ширину больше, чем в длину, глаза и брови достаточно большие, взгляд гордый и всегда смеющийся.
Он ловко обращается со всеми видами оружия, которыми пользуются индейцы и европейцы; он такой же хороший лоцман, как и бравый солдат, но в драке бывает ужасен, ничего не видя от ярости. Он ходит всегда с обнаженной саблей в руке, и горе тому, кто позволит себе хоть малейшее замечание в его адрес: Року не составляет ни малейшего труда разрубить обидчика пополам или снести ему голову. Он наводит страх на всю Ямайку, но, однако, можно сказать, что его любят больше, когда он пребывает натощак, чем боятся, когда он изрядно выпил.
К испанцам Рок относится с крайним отвращением и поступает с ними настолько жестоко, что, когда он берет в плен некоторых из них и те отказываются говорить, где прячут деньги, или отвести к своим загонам, где пасут кабанов, то он заставляет их умирать мученической смертью. Иногда он применяет даже варварские методы, привязывая некоторых несчастных к вертелу и жаря их над огнем. Многие из его жертв считают, что он испанец, так как он великолепно говорит на их языке. Они называют его злодеем, позорящим свой народ».
Однажды, когда корабль Рока был выброшен штормом на берег и разрушен в районе испанского побережья Кампече, капитан с тридцатью товарищами тоже направился в сторону залива Тристе, но не прячась, а шагая по проторенной дороге.
Более сотни испанцев бросились за ним в погоню и вскоре настигли небольшой отряд, но все они были перебиты безжалостными флибустьерами, которые потеряли в бою только двух человек, да двое были ранены; они забрали себе лошадей поверженного противника, а также всю провизию, вино и тростниковую водку. Два дня спустя, достигнув берега моря, Рок и его спутники увидели барк, хозяева которого были заняты рубкой сандалового дерева; один, без товарищей, Рок тихо подошел к самому берегу и спрятался в кустарнике, где просидел всю ночь, а рано утром, когда рубщики снова принялись за свою работу, он завладел судном.
К несчастью, на судне не оказалось никаких съестных припасов, кроме соли. Соль? Флибустьеры быстро забили нескольких лошадей, засолили их мясо, чтобы оно могло сохраниться под тропическим солнцем. Рок милостиво оставил испанским дровосекам других лошадей (отнятых у солдат) и обратился к ним с такими словами: «Я вас вовсе не надуваю, эти лошади стоят больше, чем ваш барк, к тому же вы не рискуете утонуть!»
Барк доставил Рока и его оставшихся двадцать шесть товарищей к Кампече, где они надеялись захватить более крупный корабль. Но они оказались менее счастливыми, чем Пьер Француз, и их затея не удалась. Взятые в плен, флибустьеры были извещены, что их ожидает виселица.
Тогда Року пришла в голову чудесная мысль. Он собственноручно написал письмо на испанском языке от имени грозного, мощно вооруженного флибустьера. Если, писал этот мифический, но ужасный персонаж, Рок и его спутники не будут содержаться как военнопленные и не будут отправлены в Европу, то он и его люди атакуют Кампече, перекроют все выходы и убьют всех испанцев, которые им попадутся.
Подобная угроза не казалась абсурдной: город уже один раз был захвачен отрядом флибустьеров, и это вполне могло повториться и во второй раз. К тому же, письмо было доставлено губернатору рабом, выдавшим себя за пленника ужасного неизвестного капитана (и которому Рок обещал даровать свободу за удачно выполненное задание); этот губернатор решил проявить осторожность, никого не повесил, а отправил Рока с его людьми в Испанию с первой королевской флотилией.
На борту галиона, который нес пленников к берегам Испании, Рок сумел так расположить к себе капитана, что ему предложили перейти на службу к испанскому королю. Он отказался. Но, пользуясь хорошим к себе отношением команды, он на борту корабля занимался тем, что с помощью гарпуна или стрел, пущенных из лука, с невероятной ловкостью поражал рыб, которых богатые испанцы не отнимали у него, а покупали! За время пересечения океана Рок заработал таким нехитрым образом 500 экю.
По прибытии в Испанию это небольшое денежное пособие позволило ему перебраться в Англию, затем… на Ямайку, где он снова начал свою войну против испанцев, объединившись с двумя французами, один из которых, Трибитор, имел славу опытного и доблестного флибустьера.
Трое закаленных в боях мужчин решили больше не нападать на торговые корабли в море, которые проходили в этих местах все реже и реже, а защищены были все лучше и лучше, а напасть на порт — такая тактика после данного случая стала применяться повсеместно. Они выбрали Мериду на Юкатане. Выданные туземцем, флибустьеры потерпели страшное поражение, но Рок, хотя и вел в атаку своих людей в первых рядах, сумел скрыться, в то время как Трибитор расстался с жизнью. Рок же еще долго продолжал вести жизнь флибустьера, полную удач и поражений.
ЖАН ДАВИД, СПЕЦИАЛИСТ
Нападения флибустьеров на города участились. Одна из первых удачных попыток захватить порт была предпринята Льюсом Шотландцем, который ворвался в Сан-Франциско в Кампече, разграбил город и, погрузив добычу на свой корабль, беспрепятственно ушел в море. Мансфельд тоже сделал несколько удачных вылазок на том же побережье, но потерпел неудачу у Картахены из-за раздоров между французскими и английскими матросами своей команды, не поделивших между собой съестные припасы.
Жан Давид был родом из Голландии. Прибыв с Ямайки, он «специализировался» на нападениях на корабли, идущие в Никарагуа.
Когда одна из его боевых кампаний не принесла желаемого результата, он с невероятной ловкостью проник в огромное озеро в Никарагуа, расположенное примерно в 300 км от берега моря, плывя против течения в глубь страны на корабле, управляемом индейцем, сначала вдоль узкой речки Сент-Жан, а потом и по самому озеру. Здесь он спрятал свой корабль под большими, нависающими над водой деревьями, оставил десять человек на борту, а остальных восемьдесят пересадил в три лодки; затем ночью лодки поплыли к городу Гранада, расположенному в самом дальнем конце озера и находящемуся, однако, под защитой гарнизона из 800 хорошо вооруженных солдат.
Подплыв в полночь к городу, Давид ответил часовому, что он вернулся с рыбалки. Два его человека, выпрыгнув из лодки на берег, бесшумно убили доверчивого часового. Проводник-индеец провел большую часть отряда флибустьеров к городу, в то время, как другой туземец отвел лодки в условленное место, где остальные члены отряда должны были ждать своих товарищей, чтобы быстро погрузить добычу.
Как только флибустьеры подошли к городу, они разделились; индеец начал стучать в двери горожан; те открывали и их сразу хватали за горло; под страхом смерти испуганные люди отдавали бандитам все, что у них было. Затем были подняты с постелей ключники самых больших церквей, у которых отобрали ключи, а затем вынесли из божьих обителей всю золотую и серебряную утварь, которую только смогли унести.
Этот тихий грабеж длился уже два часа, когда несколько слуг смогли вырваться из рук авантюристов и известить всех жителей, что в город проник враг, они звонили в колокола и призывали всех к оружию. Авантюристы проворно перенесли всю добычу в поджидавшие их лодки и уплыли, не помышляя о продолжении грабежа. Испанцы бросились было за ними в погоню, но не смогли им помешать уйти. Наоборот, флибустьеры привезли на свой корабль нескольких пленных, которые получили обратно свободу только за выкуп в 500 коров; такое стадо было необходимо флибустьерам для пополнения своих съестных запасов для обратного пути. Испанцы предприняли атаку на флибустьерский корабль, но были вынуждены отойти.
Добыча составила, больше за счет серебра, чем за счет драгоценностей, примерно 40 000 экю, не считая мебели, которую грабители, хватая все на своем пути, побросали в лодки. Экспедиция в целом длилась всего восемь дней; добычи хватило на время, не намного большее, так как флибустьеры вдоволь выпили и съели, вернувшись на Ямайку!
Жан Давид еще раз дал о себе знать, захватив с горсткой людей Сент-Огастен во Флориде, порт, защищенный крепостью. Но жители города были столь бедны, что добычи хватило лишь на два дня загула.
ДРЕЙФУЮЩИЙ ВЕТЕР, ИГРОК
Чтобы дать понять, что такое «загул», расскажем коротко историю одного флибустьера с острова Тортуга, который был награжден данным прозвищем, немного смешным, так как для моряков это корабль может дрейфовать (остановленный принудительным образом, не взирая на рвущийся из рук парус) на ветру, а не сам ветер, разве только при полном штиле. Прозвище появилось, безусловно, после какой-нибудь авантюры, достойной этого шумного хвастливого человека.
Итак, Дрейфующий Ветер вернулся на Тортугу, получив деньги за свою корсарскую службу в размере 500 экю.
Он не собирался пропить все деньги, а хотел сыграть. На борту корабля игра была запрещена; игроки отыгрывались Только на берегу, хотя многие компании флибустьеров в своем кругу договаривались о запрете игры даже в порту.
Дрейфующий Ветер быстро все просадил. Он одолжил у своих товарищей сто пистолей (около 25 000 франков 1956 года), которые он с таким же успехом проиграл. Его компаньоны были в ярости и заставили его работать в порту, пока он не получит нужную сумму денег. Он быстро заработал требуемую сумму, расплатился с долгами, но как только у него на руках оказалось чуть больше, чем пятьдесят пиастров, он их все поставил на игру. На этот раз его ожидал триумф: он выиграл 12 000 экю.
Это была большая удача, которая требовала бережного к себе отношения: необходимо было сохранить свалившееся с неба сокровище. Дрейфующий Ветер покупает корабль и отправляется со своим огромным состоянием к месту своей «службы», в Англию, через Барбадос. Но здесь он встречает еврея, у которого выигрывает 12 экю серебром, затем целый груз сахара, мельницу для сахара и в придачу еще двадцать рабов.
Дальнейшее можно предугадать: Дрейфующий Ветер снова все это проигрывает, а кроме того и собственное состояние, и даже свою одежду.
Ему оставалось только снова вернуться на Тортугу и оттуда провести несколько морских набегов. В течение ряда месяцев Дрейфующий Ветер «заработал» 6000 или 7000 экю, которые собирался частью пропить, а часть поставить на игру. Но вмешался губернатор господин д’Ожерон, который заставил его отдать ему деньги в обмен на кредитный чек на большую сумму, подлежащий оплате во Франции, и на хороший совет ехать лечить свой ревматизм в свою родную страну, где бывший игрок заживет по-королевски, как когда-то Пьер Большой.
Так и было им сделано? Сначала Дрейфующий Ветер так и поступил. Но потом он стал изнывать от скуки, сожалея о покинутых жарких тропиках, и, не выдержав французской жизни, отправился в путь к дальним островам на борту большой каравеллы с латинскими парусами, груженной всякими товарами, в которые он вложил все свои деньги. К несчастью, каравелла была захвачена в бою двумя голландскими судами из Остенде, управляемыми испанцами, но лишь после того, как Дрейфующий Ветер был убит.
Можно сказать, что он умер «при исполнении».
МОНБАР, ГУБИТЕЛЬ
Флибустьеры, в целом, безусловно не являлись образцом хорошего воспитания. Но случались исключения, хотя эти исключения не приводили к появлению менее жестоких грабителей морей.
Монбар, лангедокский дворянин, был по натуре пылкий и благородный молодой человек. В хорошем колледже, где Монбар получил образование, он изучил неприглядную историю завоевания «Индии» испанцами, прочитал рассказ доброго «индейского епископа» Лас Касаса, ставшего на защиту несчастных туземцев и заклеймившего позором своих братьев по вере. В результате Монбар затаил жгучую ненависть к иберийцам.
Рассказывают, что во время праздника в колледже, принимая участие в постановке комедии, он играл роль французского дворянина, с которым некий идальго должен был вести «блистательную» дискуссию. Во время репетиций Монбар вел себя сдержанно, но когда наступило время представления спектакля, он, разгорячившись от своих амбиций в споре с «испанцем», заменил свою очередную реплику ударом кулака с последующей попыткой задушить партнера.
Узнав, что разразилась война, Монбар сбежал из родительского дома и предстал перед одним из своих дядей, офицером морского флота, стоящего в Гавре, с просьбой взять его на корабль. Дядя зачислил юношу в команду корсарского корабля, которым сам командовал.
Про каждый парус, появлявшийся на горизонте в море, Монбар спрашивал всех, не испанский ли это корабль. Наконец он дождался: далеко в море показались паруса ненавистного врага. Молодой человек был так возбужден предстоящей встречей, что дядя, полагая опасным такое повышенное проявление эмоций, запер племянника на ключ в своей каюте.
Как? Абордажная схватка, шум которой отчетливо был слышан Монбару, пройдет без него?
Он выламывает дверь, прыгает на борт вражеского корабля со шпагой в руке. Он наносит удары во все стороны, колет, рубит, больше похожий на демона, чем на фехтовальщика, как «ангел-губитель». Потом Монбар должен будет всю жизнь подтверждать это прозвище.
Эксквемелин, который знал его и ухаживал за ним, так рисует его портрет:
«Монбар был живой, возбужденный и горячий юноша, настоящий гасконец. Высокого роста, широкоплечий, ладно скроенный, он имел благородный и бравурный вид, доказывая преимущество сильной расы во время битвы. Это был смуглый черноволосый красавец; что же касается его глаз, то только любимая женщина могла бы увидеть их на близком расстоянии и разглядеть их форму и цвет, так как густые лохматые брови нависали арками над глазами и выдавались вперед так далеко, что глаза исчезали под ними, как под темными сводами. Одно только его появление, его угрожающий вид вселял в противника ужас. Говорят, в схватке он сначала обеспечивал себе победу своей выправкой и всем своим поведением, деморализуя врага, завершая в конце свой триумф ударами сильной руки».
Вернемся к первой битве — и к первой победе — Монбара, трофеи оказались богатыми: 30 000 тюков хлопковых тканей, великолепные ковры, 2000 тюков шелковых тканей, сотни бочонков с бесценным фимиамом и другие не менее ценные вещи, такие как пряности, огромные бриллианты. (Монбар говорил про них: «Как пуговицы для одежды».) Дядя был очарован сокровищами. Монбара радовал только вид крови многочисленных убитых испанцев.
На Тортуге буканьеры принесли на борт корабля копченую свинину в обмен на водку и пожаловались на свою жизнь, на то, что больше не смогут снабжать флибустьеров мясом, так как испанцы разрушили их буканы.
— А почему вы терпите это? — прервал их жалобы молодой Монбар.
Буканьеры утихомирили пылкого юношу и ответили с яростью:
— Мы, молодой человек, не терпим их действий, но испанцы пользуются моментами для своих злодеяний, когда мы уходим на охоту. Ну, ничего, вот мы соберем отряд и…
— И, — перебил снова с горячностью молодости Монбар, — если вы позволите, я возглавлю ваш отряд…
— Возглавишь наш отряд?
— Послушайте меня! Я это сделаю не для того, чтобы командовать вами, а для того, чтобы испанцы увидели меня в первых рядах!
Этот прямой и гордый ответ почти подростка пришелся по душе суровым буканьерам, которые сразу почувствовали в нем эту смесь высокого ума и отваги, развиваемых в молодых дворянах системой воспитания того времени. Конечно, буканьеры обладали опытом, выносливостью и недюжинной силой, но этот мальчик обладал «сердцем», как тогда говорили, и умом. Несмотря на его юный возраст и белые руки, они согласились считать его своим главарем.
ДО ПОСЛЕДНЕГО
Но что скажет на это дядя? Он не может отпустить молодого человека в такую авантюру.
Монбар дает дяде слово, что вернется до начала подготовки кораблей к отплытию.
Затем он садится в лодку буканьеров и плывет с ними к берегу Санто-Доминго.
Удача улыбается ему: он сразу замечает на берегу отряд испанских кавалеристов. Монбар рвется в бой, как сумасшедший.
— Подождите, капитан, — обращается к нему старый буканьер, подмигнув одним глазом, — мы возьмем всех этих людей, и ни один не сбежит.
Тогда, как будто не заметив врага, благородный капитан велел поставить палатки для ночлега на большом расстоянии друг от друга, после чего буканьеры пустили по кругу бутылочные тыквы с водкой, делая вид, что напиваются.
Испанцы, завидев небольшой отряд буканьеров, спрятались за деревьями, ожидая, пока охотники опьянеют, чтобы потом напасть на них и всех перебить.
А в это время посланцы устремились в лес, чтобы вызвать на подмогу соседних буканьеров. Как только наступила ночь, хозяева палаток тихо покинули свои временные жилища и рассредоточились в кустах вокруг лагеря.
На рассвете произошло то, что и предвидел хитрый старый охотник. Испанцы, полагая, что все буканьеры напились и спят, в открытую направились к их лагерю, выпустив впереди себя индейских рабов.
Как только они подъехали к палаткам, буканьеры с криками бросились на испанцев, которые из-за большого расстояния между палатками оказались разделенными на маленькие группы, мгновенно окруженные нападавшими.
Монбару удается завладеть лошадью, он бросается на пытающихся сбежать врагов и истребляет их всех одного за другим, оставляя открытым путь для индейцев, которым он кричит «amigo, amigo» и обещает свободу. Эти несчастные приветствуют его, сплачиваются вокруг него и поливают стрелами своих бывших хозяев. И среди этих индейцев, выполняя клятву мести, которую еще в колледже он дал перед душой умершего Лас Касаса, Монбар добивается обещанной блестящей и полной победы: ни один испанец не спасся.
Страшная битва как раз закончилась, когда вдалеке раздался гром пушечного выстрела: дядя начинал готовить корабли к отплытию. Монбар спешит к морю, рассаживает по лодкам своих новых товарищей, а также и индейцев, которые не хотят с ним расставаться, и в назначенный час возвращается на Тортугу.
Дядя решил доверить своему отважному племяннику испанский трофей — великолепный корабль, а также несколько матросов для поддержания его в надлежащем порядке и лейтенанта, опытного в навигации, чтобы восполнить невежество молодого человека в науке управления кораблем, которую нельзя заменить отвагой и горячим нравом. Буканьеры и индейцы, проверенные в бою, получили должности «военных» на борту корабля.
Два корабля, оборудованные всем необходимым, вышли в море на поиски врага.
Вскоре они встретили четыре мощно вооруженных испанских корабля, по два на каждый корсарский корабль.
Можно лишь догадываться, что произошло дальше. Скорее всего, дядя Монбара слишком сильно послал свой корабль навстречу противнику: произошло страшное столкновение, корсарский корабль со всего размаху врезался в одного из своих врагов, отбросив его на второе испанское судно; в результате, все три корабля, получив огромные пробоины, пошли ко дну со всеми, кто был на борту.
Монбар в это время потопил первого своего противника, затем после абордажной схватки завладел вторым испанским судном, сбросив в море весь его экипаж.
Во главе двух новых кораблей, быстроходных и мощно вооруженных, — и не забыв произнести надгробную речь о своем дяде, «великом человеке на море и на земле», который, несмотря на свою подагру, всегда неотступно преследовал врага, — Монбар стал королем этих вод, выходящих из пролива вблизи Санто-Доминго, окруженный верной командой индейцев, которые его боготворили.
В отличие от других флибустьеров Монбара не интересовали сокровища, размеры добычи, загулы, азартные игры и даже женщины. То, что он хотел больше всего, была пролитая кровь испанцев.
Однако Монбар никогда не прибегал к пыткам; он удовлетворялся даже тем, что испанцы просто сдавались в плен, и хорошо обходился с пленниками.
Добавим с сожалением: Монбар всегда продолжал вести бой как можно дольше, чтобы убить больше врагов, отомстить за индейцев и как можно дольше получать наслаждение от пролитой крови.
Никто не знает, как он окончил свои дни.
НАУ ОЛОННЭ: ПЛОХОЕ НАЧАЛО
Жан-Давид Нау, родившийся в 1630 году в местечке Сабль-д’Олоннэ в Пуату, был одним из самых знаменитых флибустьеров и, без сомнения, тем, кто «больше других послужил идее показать испанцам в Америке величие французского оружия и укрепить наши зарождающиеся колонии в самом начале их создания».
В возрасте двадцати лет Жан-Давид взошел на корабль в Ла-Рошели как нанятый на службу к одному плантатору Антильских островов, заключив с ним обычный контракт: три года практически рабской работы на плантации, бесплатной, но оплачивался переезд и по истечении срока можно было самостоятельно обосноваться в колонии.
Когда прошли эти тяжелые три года, Олоннэ примкнул к буканьерам на Санто-Доминго, где сразу выделился в непрекращающихся схватках с испанцами. Но, как повествует Эксквемелин, он «заскучал» от такой жизни и проникся желанием вести морские набеги вместе с флибустьерами острова Тортуга; после первых же рейсов он показал себя одним из лучших бойцов; очень быстро его товарищи выбрали Олоннэ своим капитаном; господин дю Россе выдал ему постоянный патент о корсарской службе.
Но после нескольких добытых вражеских судов неудачный выход в море молодого корсара привел его к потере своего корабля. Господин де Ла Плас, который с 1663 по 1665 годы управлял Тортугой, сам лично доверил Олоннэ новый корабль, который тот тоже разбил. Решительно, новая служба начиналась плохо. К тому же, его команда, потерпевшая кораблекрушение, едва добравшись до берега, безоружная, была схвачена испанцами, которые убили почти всех; самого Нау, раненного в короткой схватке, и несколько его товарищей было решено доставить как пленников в Кампече. Но по дороге им удалось обезоружить некоторых конвоиров и освободиться. Вновь завязалась жестокая драка. Но, чудом оставшийся невредимым, не считая неглубокой раны, Олоннэ вымазался кровью убитых и лег на землю между ними. Когда испанцы удалились, оставив многих своих солдат лежать на земле и даже не позаботившись об их захоронении, Нау поднялся, снял одежду с одной из своих кастильских жертв, надел ее на себя и добрался до ближайшего города; здесь он собрал нескольких индейских рабов, которым обещал, как это было принято, свободу; маленький новый отряд похитил лодку, на которой они могли бы достичь берегов Тортуги. Сначала они пересекли Юкатанский пролив, имеющий ширину 200 км и очень опасный, это морское путешествие еще более удивительно, чем подобное, предпринятое Диего Мендесом, но которое, кажется, было обычным делом для флибустьеров, и особенно, в сторону Ямайки, что похоже на чудо. Затем надо было пройти 1200 км вдоль берегов острова Куба, что таило другие опасности, так как здесь хозяйничали испанцы, особенно в районе Сантьяго. Наконец оставалось преодолеть, если повезет обойтись без неприятных встреч, пролив, который сегодня называется Наветренный, между Кубой и Санто-Доминго, имеющий ширину 80 км и мало судоходный для каноэ.
Завершив этот удивительный морской переход, Нау, освободив индейцев, больше ни о чем не думал, кроме мести за себя и за своих товарищей, погибших от руки испанских варваров, позволивших себе убивать безоружных, потерпевших бедствие людей; он рвался в бой отомстить испанцам и, одновременно, разбогатеть за их счет.
ФОРТУНА РАЗВОРАЧИВАЕТСЯ
С командой в двадцать одного человека и с одним врачом-хирургом Олоннэ снарядил небольшой корсарский корабль, который через некоторое время вместе с еще одним завоеванным рыбачьим барком подошли сообща к Кубе.
Но они были обнаружены с острова; добыча ускользала из рук флибустьеров; да еще туземцы объявили о приближении легкого испанского фрегата, вооруженного десятью пушками и с экипажем в восемьдесят человек, спешащего для защиты берега от пиратов.
Не ведая страха, Олоннэ вскричал:
— Отлично, братья мои! Мы скоро пересядем на этот прекрасный корабль!
Военный корабль уже появился близко от берега и встал на якорь в очень маленькой бухточке, зажатый между береговыми косами, на которых росли раскидистые деревья, склонив над водой свои густые ветви. Ночью в полной тишине флибустьеры проскользнули на своих каноэ под деревья и устроили засады на двух выдающихся в море береговых косах при выходе из бухты, пользуясь своими лодками, вытащенными на сушу, как прикрытием. На рассвете они предприняли беспорядочную стрельбу по фрегату. Испанцы моментально дали отпор, но они не видели противника и поэтому, несмотря на частые ружейные залпы, не могли его поразить, при этом сами они несли тяжелые потери. Слишком поздно они догадались выйти в море. Только к полудню флибустьеры увидели, что фрегат начал маневрировать в сторону выхода из бухты, но «завидев кровь, льющуюся из щелей» военного корабля, они решили, что враг сломлен, и, столкнув свои лодки в воду (никто не говорит, сколько они сами при этом получили пуль), без труда взяли испанский фрегат на абордаж с двух сторон; это большое судно как раз в это время начинало отходить от берега, и поредевший экипаж не мог успеть одновременно проводить маневр (корабль все время запутывался в ветках деревьев) и защищаться от нападавших флибустьеров.
Олоннэ, по-прежнему полный ненависти и злобы, приказал прикончить всех раненых.
Один из рабов бросился на колени перед Нау и стал молить о пощаде: он «расскажет всю правду». — Правду? Какую правду?
Заинтригованный, Нау обещал этому человеку жизнь и даже свободу. Тогда раб признался, что он был взят на корабль в качестве палача: «Я должен был повесить всех пленников, которых взял бы мой капитан, чтобы устрашить ваш народ (Францию) и чтобы отныне вы не смели подходить к этому берегу».
Только колоссальное усилие воли и уважение к данному слову не позволили разъяренному Нау убить палача прямо на месте. Но он с лихвой отыгрался на его хозяевах и товарищах по команде: Нау заставил их по одному подниматься по трапу на палубу и, когда они постепенно появлялись над палубой, он собственноручно ударом сабли отсекал им головы.
Это ужасное обезглавливание — так любимое Монбаром — длилось, пока все пленники не были убиты, кроме одного последнего. Этот последний был отправлен с письмом к губернатору Гаваны. Нау писал ему, что выполнил его указания, проделав с его людьми то, что он сам хотел сделать с флибустьерами. Олоннэ добавил еще, что ему было очень приятно получить такие указания именно от него и что губернатор может быть уверен в том, что все испанцы, которые будут взяты в плен, будут подвергнуты той же процедуре. В конце письма Олоннэ пожелал губернатору самому оказаться в их числе, но что касается самого Нау, то он скорее покончит с собой, чем попадет в руки к испанцам.
Разумеется, губернатор захотел ответить на такое издевательское письмо еще большими жестокостями: он решил отправить посланцев во все порты «Индии» с приказами повесить всех французских пленных, которые находились в заключении, ожидая отправки в. Испанию.
Но члены его правления знали, к чему приводит война с пиратами, жаждущими возмездия, и заметили ему, что каждый месяц число испанцев, плененных англичанами или французами, было в сто раз больше, чем выходцев из этих стран, которых удалось схватить испанцам, и что реакция противника, которая незамедлительно последует после подобных официальных мер, как предлагает губернатор, будет иметь гибельные последствия для Испании. В результате, пока только один Олоннэ был объявлен вне закона.
Его это абсолютно не волновало. Он имел уже то, что ему было нужно: хороший корабль. В 1666 году на Тортуге Олоннэ повстречал другого известного флибустьера Мигеля Баска, который только что «поднялся» на корабль таким же способом, то есть взяв штурмом, под дулами пушек гавани Порто-Бельо, галион эскадры Тьерра Фирма с миллионом пиастров на борту. По указанию французских властей, которые примкнули к испанским и знали хорошо восточный берег Южной Америки (где они всего лишились), было решено сформировать небольшую эскадру. Олоннэ стал ее адмиралом, Баск возглавил «сухопутный отряд». После вербовки в матросы флибустьеров и буканьеров на Тортуге и на Санто-Доминго эскадра насчитывала почти 400 человек, находящихся на борту пяти небольших кораблей.
ОБРАЗЦОВАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ
С самого начала выхода в море эскадре удалось захватить два корабля, из которых один был доверху нагружен какао, а другой начинен оружием, и оба трофейных корабля были значительно крупнее любого из эскадры.
Выгрузив какао на Тортуге для магазинов господина д’Ожерона, бывшее торговое судно, получившее новое название «Какаовая плантация», присоединилось к эскадре, имея на своем борту большую шумную команду молодых людей, включая двух племянников губернатора. Таким образом, эскадра уже насчитывала семь боевых единиц: Нау, возглавлявшего трофейный военный корабль, фрегат с 16 пушками и 120 членами экипажа; Муи Вокелена, вице-адмирала, находившегося на борту другого фрегата с 10 пушками и 90 членами команды; А. Дюпюи, командовавшего «Пороховницей», набитой боеприпасами и везущей также деньги для выплаты жалованья (видимо, практиковался уже не только дележ добычи в соответствии с долей каждого; это жалованье, несомненно, предназначалось «военным»), с 10 пушками и тоже 90 членами команды; Пьера Пикардийца, хозяина бригантины, с 40 матросами; Муизе, имевшего в своем распоряжении такую же бригантину; и, наконец, еще два небольших барка, имевших на борту по 30 человек каждый. Всего эскадра насчитывала 440 человек, наиболее многочисленное объединение флибустьеров за все время с начала открытия Америки.
Договор с флибустьерами заключался особенно строгий: не выполнивший приказ лишался своей доли добычи; кроме того, капитаны, проводники (отвечающие за неудачу своей жизнью), возможные раненые, должны были получать дополнительное вознаграждение.
Итак, эскадра взяла курс на Маракайбо (город в современной Венесуэле), находившийся в глубине огромного залива с тем же названием (200 км) около узкого входа в большую лагуну, вдававшуюся также на расстояние 200 км к югу в материк, на берегу которой располагался крупный по тем временам город Гибралтар.
Вход в лагуну был перекрыт многочисленными песчаными мелями, которые надо было проходить очень осторожно, делая все время замеры глубины, но кроме этого он был защищен фортом, который надо было разрушить, чтобы попасть в лагуну. Маракайбо был быстро захвачен эскадрой. Правда, богатые жители города успели сбежать в лучше защищенный Гибралтар. Но и этот город был захвачен. Данная экспедиция стоила эскадре жизней 100 человек, но испанский гарнизон был уничтожен почти полностью и добыча, увеличенная еще за счет выкупа, оказалась ошеломляющей: более 360 000 экю, не считая корабля, груженного табаком, уведенного эскадрой как боевой трофей. Возможно, самое сложное было «сложить воедино» все ценности, которые удалось захватить при грабеже города каждому матросу, солдату и даже юнге. Нау Олоннэ справился с этой задачей, и добыча была поделена по справедливости согласно принятому договору.
Ущерб, нанесенный флибустьерами в результате данной кампании, превысил сумму в миллион экю.
Вернувшись на Тортугу, все предались безудержному веселью. Заключение, сделанное Эксквемелином из предпринятой авантюры, стоит того, чтобы быть здесь приведенным:
«Пока не иссякли деньги, наши авантюристы были со всеми любезны; между ними происходили сплошные пирушки, танцы, веселье, клятвы в вечной дружбе. Некоторые из них, которым повезло в игре, заработали еще новые значительные суммы денег и уплыли со всем своим состоянием во Францию с намерением купить кое-какие товары, а потом по возвращении торговать ими здесь, как многие другие, разбогатевшие на торговле вином и водкой, а особенно ликером, который флибустьеры любили с такой страстью, что готовы были отдать за него все, что имели самого ценного. Это было на руку хозяевам кабаков и женщинам, так как большая часть денег разгульных авантюристов оседала в их кошельках. Губернатор тоже получил свою выгоду от этой кампании, так как он купил у Олоннэ груз какао вместе с захваченным кораблем, который он велел привести в порядок и отправил затем во Францию с тем же товаром; на этом он заработал 120 000 новеньких ливров. Он заслуживал этого барыша больше, чем кто-либо другой, ибо он рисковал своим положением и всем своим имуществом, а также нес существенные траты на содержание колонии. Впрочем, он любил честных парней, бесконечно оказывал им разные услуги и всегда следил, чтобы они ни в чем не нуждались».
Известно, что от всей этой удачной операции в действительности, господин д’Ожерон не получил ничего.
ЯРОСТЬ ОТ ОТЧАЯНИЯ
Олоннэ не был таким разумным, как Пьер Большой: он спустил всю свою долю и наделал долгов. В 1667 году он был вынужден снова отправиться в море на поиски добычи. Ему не составило особого труда найти себе множество компаньонов, которые почти все находились в таком же бедственном положении; к этим испытанным морякам примкнули также многочисленные «обитатели» острова, табачные плантаторы, которые даже «забросили карточный пикет, чтобы заняться морскими набегами».
Несмотря на отступничество Мигеля Баска, — который отплыл один и с 40 членами команды сумел снова завладеть Маракайбо, — Олоннэ с легкостью воссоединил шесть кораблей и 600 человек в свою эскадру. Закончив оснастку кораблей, он повел свою парусную флотилию на этот раз к озеру в Никарагуа, где мы уже видели чудесный успех Жана Давида.
Но Олоннэ, как он уже успел это продемонстрировать, потеряв ранее в борьбе с морской стихией два корабля, был куда более худшим моряком, чем воином: он не справился с течением, которое сносит всех к западу в сторону Гондураса, где его большой тяжелый корабль не смог лавировать и встать по ветру. Наши авантюристы вынуждены были задержаться вблизи этого скудного берега, не представляющего для них никакого интереса, на долгие месяцы, вынужденные грабить нищих индейцев, чтобы хоть как-то продержаться.
Наконец они прибыли к маленькому городку Сан-Педро, который был ими захвачен, несмотря на густую ограду из терновника с длинными иглами — ужасное испытание для людей с босыми ногами и имеющими на теле только рваные рубахи и матросские штаны. Во время этой операции по дороге к городу имела место страшная сцена — Нау заколол одного взятого в плен испанца, вырвал из груди несчастного сердце и съел его, еще трепещущее, для устрашения других пленных. Он совершил это варварское злодеяние, придя в отчаяние от невозможности выпытать у пойманных местных жителей секретную дорогу к городу, которой не существовало, а у пойманных жителей города узнать под страхом смерти расположение тайников, где спрятаны сокровища, которых тем более не существовало. Конечно, в городе было много разных товаров, но изможденные флибустьеры не взяли на себя труд их перетаскивать на корабль; они просто разрушили город и подожгли его. Эта история, очень жестокая, не имеющая никакого отношения к военным действиям, дошла до Франции в числе многих аналогичных, что привело в дальнейшем к осуждению вообще всех флибустьеров.
А пока наши герои, если можно так выразиться, не много преуспели: они все также находились у «негостеприимного» берега и все также нуждались во всем необходимом. Чтобы прокормиться, они были вынуждены соорудить из фибры и шильной травы сети и с помощью такого примитивного приспособления ловить черепах, надо сказать, любимое кушанье всех жителей островов.
Олоннэ поджидал какое-нибудь испанское грузовое судно; наконец одно появилось на горизонте. Судно было вооружено 56 пушками и всякой пиротехникой: гранатами, факелами, порохом в оболочках, зажигательной смесью, что было для него более полезно, чем артиллерия, чтобы защищаться от стаи маленьких флибустьерских кораблей. Первая атака пиратами испанского корабля была отбита. Но вторая, проведенная под покровом утреннего тумана, оказалась удачной: мощный корабль был взят на абордаж.
Увы! Он был нагружен писчей бумагой, товаром, с которым наши бравые парни не знали, что делать.
Покинутый своими лейтенантами Муи Вокеленом и Пьером Пикардийцем, которые увезли с собой значительную часть отряда флибустьеров, Нау снова начал курсировать в поисках объектов нападения перед заливом Гондураса, но снова потерпел аварию: налетел на рифы в Панамском заливе вблизи острова Перл.
Единственным выходом из положения было построить новый корабль. Но эта операция требовала много времени. Чтобы не умереть с голоду, пока будет идти строительство, флибустьеры охотились на обезьян, собирали крабов и даже выращивали овощи, в первую очередь, горошек, который созревал за шесть недель. В таких условиях могло возродиться людоедство, но, к счастью, ни один из потерпевших кораблекрушение не был съеден своими товарищами. Такая жизнь «Робинзонов» длилась почти год.
Наконец корабль был готов и Нау спустил его на воду реки Сент-Жан, чтобы попытаться достичь озера в Никарагуа. Но испанцы с помощью местных индейцев отбросили их; флибустьеры понесли при этом большие потери.
В начале 1671 года Олоннэ с горсткой людей, еле живых от голода, причалил на своем полуразрушенном корабле к берегу самого маленького из островов Бару в заливе Дарьен недалеко от Картахены.
Этот остров был населен индейцами племени «бравос», свирепыми и непримиримыми воинами, они-то, действительно, были настоящими людоедами.
Взяв в плен Олоннэ, они не стали его мучить, а просто убили, разорвали на части и часть жертвы изжарили на костре, а часть закоптили на своем букане, как знаменитый пират сам когда-то коптил «одичалых» свиней со своими друзьями буканьерами; изобретение такого способа заготовления мяса впрок, вообще, было придумано очень давно этими дикими туземцами, и теперь такой страшной ценой знаменитый флибустьер как бы оплатил им авторские права.
Нау Олоннэ было в момент смерти сорок один год.
В течение какого-то времени он был «многообещающим» флибустьером, и губернаторы Тортуги, господа де Ла Плас и д’Ожерон, в нем тогда ошиблись. Но затем с того момента, как он подменил морские сражения осадой городов, он превратился в простого пирата, бандита, дикое животное.
«ГЕНЕРАЛ» ДЕ ГРАММОН
Кавалер де Граммон, урожденный парижанин, кажется, был сыном одного из офицеров гвардии Людовика XIII. В четырнадцать лет, возмущенный некоторым обстоятельством, задевающим честь его сестры, он убил на дуэли офицера. Это случилось в самый разгар кампании по запрещению дуэлей; если мальчик будет замешан в таком неприглядном деле, то… В общем ему было необходимо незаметно скрыться, и его определили юнгой на корабль, отплывающий к далеким заманчивым берегам Антильских островов.
Сын офицера, он быстро завоевывал чины и в двадцать один год уже командовал королевским фрегатом, вооруженным для морских набегов с острова Мартиника. Великолепная добыча принесла Граммону при его доле в двадцать процентов сущую безделицу в 80 000 ливров. Красивая сумма. Однако ему удалось растратить практически все деньги почти за восемь дней на пирушки и на азартные игры. Такое мотовство и сопутствующие ему разгулы казались властям мало соответствующими погонам королевского офицера. Граммон не заставил себя долго просить: он вышел в отставку, полагая, что выгоднее будет продолжить совершенствование в своей профессии на борту собственного корабля. Поставив на игру все, что у него еще оставалось, он выиграл, купил на эти деньги большой корабль с пятьюдесятью пушками, который снарядил на Тортуге.
Хотя Граммон был по своему рождению дворянином (но школа юнги — это не колледж в Клермоне), он обладал вульгарными манерами, простецким неряшливым видом и частенько позволял себе грязно выражаться. Маленького роста, смуглый, черноволосый, с живым взглядом, он походил на испанцев, с которыми собирался воевать; обожаемый своими людьми, он умел, тем не менее, заставить их подчиняться его приказам «без роптаний и колебаний». Любя больше удовольствия и деньги, чем славу, он был почти единственным среди известных флибустьеров «распутником», то есть безбожником, заявляющим, что пусть ему покажут ангелов и демонов, иначе он не поверит в их существование; такие взгляды в тот период истории способствовали его изгнанию из королевского морского флота намного больше, чем даже его дебоши.
Его прозвали «генерал» де Граммон; в то время этот титул применялся к главе эскадры, так же как к главе армии, и обычно обозначал командующего флотилией. Именно такую должность занимал Граммон, стоя во главе своих флибустьеров, но он не претендовал, конечно, на высшие офицерские погоны ни в армии, ни в королевском флоте и не делал на них ставку.
В начале своей самостоятельной деятельности «генерал» отличился взятием (еще раз!) многострадальных городов Маракайбо и Гибралтар, к которым он еще добавил их соседа, город Торилья; эти события происходили в 1678 году, у Граммона был корсарский патент, выданный господином де Пуанси, так как еще не было подписано в Нимвегене соглашение о мире.
В 1680 году Граммон атаковал берег Терра Фирме (Венесуэла) выбрав для начала южный берег острова Маргарита.
1680 год! Мир в Нимвегене был ратифицирован 15 сентября 1678 года. Мог ли господин де Пуанси покрывать Граммона? Да, с помощью уловки, которая ясно показывает молчаливое согласие между губернатором и флибустьерами в предвестии подписания мира, его желание всячески противостоять приказам из Версаля: корсарские патенты подписывались на короткое время, например, на одну экспедицию, прямо как современные разрешения на навигацию. При подготовке очередной экспедиции такой патент уже был выдан Граммону, когда господин де Пуанси получил из Франции извещение, что подписание мирного договора состоялось. Отнять официальную бумагу у генерала… Это потребовало бы применения власти, что могло привести к конфликту. Задержать отправку кораблей под предлогом нехватки пороха? Но не было уверенности, что Граммон не отправится за порохом на Ямайку. В результате сложились такие отношения между флибустьером и губернатором, при которых последний позволял Граммону производить морские набеги, но имел свои десять процентов от захваченной добычи у новых испанских друзей, часть этих средств предназначалась королевскому дому.
Итак, Граммон отправляется в новую экспедицию в июне 1680 года. Он атакует среди бела дня форт Ла-Гуайра (город Каракас), настоящую крепость, с развевающимися на ветру знаменами и под бой барабанов, как регулярная армия (без применения бесчеловечной практики пускать впереди солдат священников и женщин). Флибустьеры овладели небольшим укреплением и с таким воодушевлением голосили «Да здравствует король»(!), что остальные защитники крепости сами сдались.
Отступление с добычей к морю оказалось гораздо труднее, так как приходилось сдерживать напор 2000 человек, которых выслали испанцы в качестве подкрепления; Граммон был тяжело ранен в голову. Добыча оказалась довольно скудной, но флибустьеры привезли с собой 150 пленников, за которых получили выкуп (и это при подписанном мире), существенно увеличив добытую в боях сумму, поделенную с королем.
ШОКОВЫЙ ПРОЕКТ
Вернувшись на Тортугу в 1682 году, Граммон вместе со своими соратниками начал вынашивать идею атаки Веракруса, находящегося в глубине залива Кампече, одного из самых значительных, богатых и хорошо укрепленных городов Мексики, а также новой стоянки военно-морского флота Новой Испании.
Похоже, что для этой экспедиции губернатор Тортуги господин де Пуанси еще раз должен был выдать корсарские патенты, несмотря на состояние мира с Испанией.
Но когда в 1685 году Граммон захотел подготовить новую экспедицию, на этот раз в Кампече, то новый губернатор Тортуги господин де Кюсси, назначенный после смерти де Пуанси, как раз прибыл из Франции с жесткими инструкциями: остановить деятельность флибустьеров, которая в мирное время рассматривается не как свободная добыча в пользу воюющей страны, а как разбой; завербовать тех флибустьеров, которые не захотят «осесть на земле», в королевский флот, задача которого свелась к роли наблюдателя и гарнизона.
Однако у флибустьеров были доводы в свою защиту: испанцы продолжали по-прежнему считать французов и буканьеров с острова Санто-Доминго своими врагами.
Граммон отправился сначала на остров Васкес (в пиратских источниках — Коровий остров), расположенный у самой западной точки Санто-Доминго, где он должен был встретиться с другими капитанами. Отсюда он полагал направить посланцев с просьбой о выдаче патентов, когда увидел господина де Кюсси, самого спешащего причалить к острову. Он опередил флибустьера, чтобы по приказу короля помешать любому выходу в море.
Граммон весело заметил ему:
— Господин губернатор, как Его величество могло узнать о наших намерениях, когда наибольшая часть нашего флота еще об этом не знает? Невозможно, чтобы Его величество дало вам знать о своем мнении на этот счет. Что касается жестокостей, которые мы якобы применяем по отношению к испанцам, то я вам гарантирую, что их не будет: мы постараемся так тщательно хранить в секрете наши планы о внезапном нападении на город, что не прозвучит ни одного выстрела и жители не успеют даже заметить, что их ограбили, и тем более не успеют вызвать подмогу. Как говорится, с овцы состригут шерсть, не сдирая шкуры, и она не успеет издать даже слабого блеяния!
Господин де Кюсси вышел из себя, заявив, что сейчас не время для шуток. Губернатор призвал Граммона отказаться от своей затеи, а он тем временем попросит у Двора выгодные должности для каждого флибустьера исходя из его заслуг и умения.
Граммон сделал вид, что согласен на это предложение, но он должен, следуя обычаю, узнать мнение своих товарищей, которых к тому времени уже набралось 1200 человек. Можно только представить, какой в ответ ему поднялся гвалт, прерываемый всевозможной бранью и криками.
Наконец один из «братьев» сумел перекричать других и высказал общее мнение:
— Уже много сделано, чтобы теперь все бросить. Если губернатор не желает давать нам патенты, разрешающие нападать на испанцев, то обойдемся и без них. Воспользуемся разрешением, какое у нас есть для охоты и рыбной ловли. Братья знают, что нам и его достаточно.
Эти слова, загадочные для нас, но имевшие абсолютно точное значение для жителей островов, обезоружили господина де Кюсси и давали шанс флибустьерам, так как, несмотря на рыболовные патенты, испанцы сами мгновенно начнут нападать на этих «мирных рыбаков». А что произойдет дальше, можно будет назвать законной самозащитой…
Господин де Кюсси вынужден был отплыть ни с чем, сопровождая свой отъезд пустыми угрозами типа «использования силы, чтобы заставить вас выполнять свой долг перед королем», которые были достаточно смешны: флибустьеров насчитывалось 1200 человек (и каких!), а корабль губернатора имел на борту несколько сотен бойцов, которые вряд ли могли бы победить пиратов в «честном бою».
Таким образом, все осталось по-прежнему до появления санкции о неподчинении приказам, о которой речь пойдет впереди.
ЛОРЕНС ДЕ ГРАФФ: ЗНАТОК СВОЕГО ДЕЛА
Флибустьер голландской национальности (его фамилия вовсе не дворянского происхождения и не должна писаться с частицей «де»), Лоренс Графф служил сначала испанцам, а позднее стал мужем известной бретонской охотницы-буканьера Марии Богоугодной, вдовы Пьера Длинного, основателя Порт-Франсе (очевидно Порт-о-Пренс) на Санто-Доминго. Вот как описывает этого бравого флибустьера Эксквемелин:
«Капитан Лоренс — высокого роста, но не сутулящийся, лицо его красиво, но без всякой женственности, волосы — светло-золотистые, но не рыжие, и главная его гордость — усы испанского вида, которые ему идут более, чем кому-либо в мире. Никогда мы не знали лучшего канонира; при наведении дула пушки на цель он всегда точно рассчитывает точку, куда должно ударить его ядро, равно как и его пуля при стрельбе из ружья. Капитан — человек смелый, быстрый и решительный. Задумать дело, организовать его и выполнить — это для него три обязательных пункта любой операции. Опасности его не страшат, но он всегда слишком нетерпелив и горяч. В остальном он прекрасно владеет техникой ведения боя с испанцами, он их хорошо понимает, так как в молодости долго находился среди них.
Лоренс всегда возит с собой в море скрипки и трубы, игрой на которых он любит развлечь себя и других, кто предпочтет такой способ отдыха в перерывах между драками. Он явно выделяется среди других флибустьеров своей воспитанностью и хорошим вкусом. В конце концов он так прославился, что как только становится известным о его прибытии в какой-нибудь порт, то сразу со всех сторон сбегаются люди, чтобы увидеть собственными глазами, что он такой же обычный человек, как и они.
Что отличает его все-таки от других, так это то, что он довольно долго служил испанцам на море, даже сражаясь против самих флибустьеров, к которым сам теперь относится. Если бы он и дальше продолжал им служить, то избавил бы их от многих неприятностей и потерь, а о дальнейших событиях, вообще, нельзя что-либо предугадать. На самом деле Лоренс успел побывать на островах Санто-Доминго, Тортуга и Ямайка и после многочисленных боев, принесших ему большое количество пленников, он был схвачен сам. Оказавшись среди людей, цену которым он прекрасно знал, не раз испытав на себе их боевые качества, Лоренс принял решение остаться у них и отныне бороться с испанцами еще более яростнее, чем французы, которых он ранее сам брал в плен. У него было много времени, чтобы узнать коварство и жестокость своих бывших начальников, и теперь он страстно желал найти возможность их наказать».
Самой блистательной операцией, проведенной Лоренсом, — не считая его участия в экспедициях к Кампече и Веракрусу, о которых мы еще поговорим, — считается его спасение от двух мощнейших испанских кораблей, имеющих на борту по 60 пушек и 1500 человек, один из которых был адмиральским галионом, а другой — вице-адмиральским.
Увидев слишком поздно, с кем он имеет дело, капитан Лоренс уже не мог спастись бегством. Отдав приказ взорвать свой корабль, если полностью будет ясно, что дело проиграно, он рискнул пройти между двумя галионами под вражеским обстрелом из 60 орудий, беспорядочно стреляя по испанцам из ружей и пушек с двух бортов таким образом, что вражеский расчет никак не мог точно прицелиться.
В результате бешеной перестрелки сам Лоренс был сбит с ног ударом ядра, задевшим его на излете, но со словами «Ничего страшного» быстро поднялся и направился к пушке, которую сам навел на цель. С первого залпа он сбил большую мачту адмиральского корабля; испуганный капитан вице-адмиральского корабля не осмелился идти на абордаж, несмотря на огромный перевес в силах.
Испанский двор не мог допустить, что 1500 человек спасовали перед какой-то несчастной посудиной флибустьера, за голову которого, тем более, была назначена награда. И тогда голова нерешительного офицера легла под топор палача.
Лоренс же, напротив, после этого удачного маневра снискал себе большую известность и громкое имя.
Другой раз, когда он попал в засаду около Картахены с капитанами Мигелем, Жонке, Лесажем и Бруажем, он был окружен тремя испанскими военными кораблями, имеющими на судах более 800 человек и 80 орудий; Лоренс захватил адмиральский корабль с 38 пушками, а Жонке завладел вице-адмиральским.
После этого приключения, имея прекрасные корабли, Лоренс, Мигель и Бруаж объединили свои силы. Однажды Лоренс без единого выстрела завладел кораблем с 14 пушками, груженным хиной и 47 фунтами (примерно 23 кг) чистого золота. Приведем здесь интересное уточнение по поводу корсарского патента:
«Прежде чем что-нибудь предпринять, — пишет хроникер, — он отбыл в сопровождении лишь сотни человек на берег Санто-Доминго (в Порт-де-Пэ, без сомнения), чтобы заставить губернатора оставить такую прекрасную добычу в полное распоряжение флибустьеров и обновить свой патент, срок которого уже истек (патент был выдан на определенное время, а не для авантюр)».
Далее хроникер добавляет:
«Между прочим надо здесь отметить, что хотя флибустьеры и отправились в путь с целью уговорить губернатора оставить за ними захваченное золото, но это было сделано лишь для соблюдения формальностей, так как частенько они распоряжались добычей сразу же после ее захвата. Они анализируют, насколько ценны для них все боевые трофеи; после проведения оценки ценностей они оставляют, в лучшем случае, часть добычи дня губернатора, как если бы он сам присутствовал среди них, а затем делят между собой все остальное. Если же так случается, что флибустьеры не занимались дележом до прибытия на место их базы, то их капитан сходит с корабля и отправляется к губернатору с донесением о проведенной операции и размерах захваченной добычи. Он рассказывает ему, что все захваченные ценности являются боевыми трофеями, добытыми во время корсарской экспедиции согласно выданному патенту. После выполнения таких цивилизованных формальностей губернатор анализирует ситуацию и лично забирает себе примерно десятую часть стоимости всей добычи».
КАПИТАНЫ МИГЕЛЬ И БРУАЖ
Два этих человека известны нам лишь в связи с совместными действиями с Лоренсом де Граффом и после следующего случая, который проливает свет на одно важное обстоятельство: трудность отличить, как и при современных войнах, настоящих «нейтралов» от фальшивых, занимающихся военной контрабандой.
Итак, Мигель и Бруаж проводят осмотр двух кораблей, экипаж которых выдает себя за голландцев — соотечественников Лоренса де Граффа. Капитаны уже собираются покинуть корабли. Но маленький раб, обнаруженный ими в трюме, кричит, что расскажет правду и выдает заговор: два корабля везут из Картахены груз — 200 000 экю золотом и серебром, который они должны доставить этим путем в Испанию, так же как и одного епископа.
Мигель приказывает доставить груз и епископа (за которого можно взять выкуп в 50 000 экю) на борт его корабля. Заметим, что он поступает весьма благородно, не забирая себе корабли «нейтралов», что в Европе было (да и сейчас есть) обычным делом. Но все равно голландские капитаны высказывают недовольство.
— Действительно? — отвечает им на это Мигель. — Ну ладно! Я согласен драться один против вас двоих.
Капитан Бруаж будет наблюдать за нашим боем. Но если я выйду победителем, то я стану хозяином не только испанских денег, но и двух ваших кораблей.
Два разумных голландца предпочли оставить флибустьерам деньги и прелата и поспешно удалились.
Но случилось так, что Бруаж, потеряв мачты в неравной борьбе с ветром, вынужден был сделать остановку на острове Сент-Томас. На этом острове — деталь, которая показывает, какая путаница царила на «Индийских островах», — проживали датчане, но их король только что стал членом электората Бранденбурга. Германский губернатор сразу освободил прелата без всякого выкупа, а Бруажу продал необходимые материалы для строительства новых мачт за все золото, какое было у того на корабле, золото, о существовании которого он прекрасно был осведомлен!
ВАН ДООРН, ГОЛЛАНДСКИЙ НАГЛЕЦ
Другой голландец, служивший французскому королю, был маленького роста, «сложен ни хорошо, ни плохо», как писал о нем с неудовольствием Эксквемелин, ценивший красивых мужчин.
Еще больше он сожалел о том, что Ван Доорн «носил на шее нитку жемчуга (колье) с бесценными жемчужинами огромной величины и рубином удивительной красоты». Безусловно, эта шейная цепочка больше бы подошла красавцу Лоренсу де Граффу! Но Эксквемелин с важностью добавляет: «Мужчин ценят не за внешность, а за ум». А Ван Доорн был не только хорошим лоцманом, но и умным и отважным капитаном. Мы еще увидим его в Веракрусе. Но надо добавить: чрезмерно независимым.
Ван Доорн начинал простым матросом в Голландии. Скопив немного денег, он прибыл со своим товарищем во Францию, и оба записались в «каперы», то есть в корсары, на службу к французскому королю. Их небольшой корабль с тридцатью хорошо вооруженными людьми на борту, замаскированный под рыбачье судно (часто применявшаяся хитрость), так же как и патент на рыбную ловлю, был записан на имя Ван Доорна. Последний без всякого стыда нападал на своих бывших соотечественников, как и многие товарищи Жана Бара, который сам был французом по воле случая в результате того, что многие семьи породнились с двух сторон новой границы.
Проведя несколько удачных захватнических операций, Ван Доорн смог купить (в Остенде!) военный корабль и занялся вновь морскими набегами, да с таким успехом, что через несколько лет он уже находился во главе небольшого флота, с которым достиг берегов Вест-Индских островов.
«Непомерно возгордившийся», он уже не давал себе труда разбираться, какому народу принадлежал встречный корабль — врагу, «нейтралу» или союзнику, приказывая принести ему флаг поверженного противника; единственное исключение для него были корабли Франции. Он «забывался до такой степени», что, если запаздывало вознаграждение за его службу, «он наносил оскорбление и самой Франции». Ван Доорн делал это чисто пиратскими методами; в конце концов господин д’Эстре получил ордер на его арест и бросил за ним в погоню корабль, который нагнал пирата в открытом море. Не имея возможности уйти от погони, Ван Доорн пересел в шлюпку и сам предстал перед капитаном губернаторского корабля, утверждая, что он атаковал корабли под французским флагом, так как ему стало известно о некоторых людях, которые под прикрытием этого флага хотели от него спастись.
Но его оправдания никто не слушал; видя, что его хотят взять под стражу, Ван Доорн пришел в сильную ярость и поднял голос на командующего:
«Что вы собираетесь сделать? Неужели вы думаете, что мои люди позволят вам увести меня на их глазах, без борьбы? Знайте же, что все мои флибустьеры знают свое дело и быстры на расправу, они безоговорочно подчиняются моему лейтенанту, они встречали и не такие опасности и не боятся смерти».
Что же сделал королевский офицер?
«По решительному виду флибустьеров он понял, что Ван Доорн говорит правду; а так как у него не было приказа рисковать королевскими военными силами против таких воинов, то он принял решение отпустить пирата, руководствуясь больше политическими мотивами, чем какими-либо другими. А Ван Доорн, узнавший в то время, что группа галионов короля Испании дожидалась в Пуэрто-Рико благоприятного случая в виде военного эскорта, чтобы выйти в море, на всех парусах устремился туда и, войдя в порт под звуки труб, дал знать местному губернатору, что пришел предложить свой флот в качестве эскорта галионов на всем их пути следования в далекую Испанию».
Так Ван Доорн второй раз переходит на другую воюющую сторону.
Испанцы согласились. На свою беду. Кто предал один раз, предаст снова: сторожевой пес набросился на охраняемых им баранов; он потопил несколько галионов, присвоил себе самые богатые грузы и погнался за другими! Контрабандисты не всегда оказываются хорошими жандармами…
Вероятно, что после этого случая, «ненавидимому в равной степени французами, испанцами и голландцами», не говоря об англичанах, Ван Доорну было бы трудно раздобыть для себя корсарский патент на постоянную службу. Так случилось, что он принял участие в экспедиции к Веракрусу в качестве члена экипажа, а не капитана.
Смерть вспыльчивого пирата в результате глупой ссоры с Лоренсом де Граффом поставила точку в его шараханье от одного народа к другому…
Богатая вдова Ван Доорна (ни одно из преданных им государств не наложило руку на его имущество) перебралась в Остенде, где жила счастливо до самой смерти.
ЭКСПЕДИЦИЯ В ВЕРАКРУС
Объединение флибустьеров для этой экспедиции включало в себя Граммона и Ван Доорна, находившихся вместе на борту настоящего военного корабля с 50 пушками, а также Лоренса де Граффа, Годфруа, Жонке и других, командующих шестью менее значительными кораблями. Маленькая эскадра насчитывала 1200 человек.
Значительное количество для объединения флибустьеров. Но они замахнулись на самые сильные позиции испанцев, на центральный «редут» защитных укреплений Мексиканского залива с гарнизоном в 3000 солдат, который еще мог быть усилен за несколько дней подкреплением от 15 000 до 16 000 человек, не считая 600 защитников цитадели Сен-Жан де Улуа, вооруженной 60 пушками и держащей оборону города и порта. Это было, пишет автор «Истории Америки» (1770), такое же безрассудно смелое предприятие, как если бы 1200 басков, сидя в десяти утлых лодках, осмелились бы атаковать Бордо.
Однако именно это попытались сделать наши флибустьеры и добились успеха.
Они высадились ночью в нескольких лье от города, к которому подошли уже на заре. И тогда было реализовано предсказание Граммона, которое он выскажет позже по поводу предстоящей операции в Кампече: напуганные до полусмерти защитники города открыли ворота без малейшего сопротивления.
Флибустьеры растеклись по улицам, заняли все укрепления, перекрыв жителям все дороги к бегству из города, затем заперли знатных горожан в соборе. Окружив здание бочками с порохом, они объявили, что взорвут его, если им не выплатят выкуп в размере двух миллионов пиастров.
Один миллион им принесли сразу. Остальная сумма должна была быть собрана за три дня. Все эти три дня банда флибустьеров методично грабила город.
Второй миллион, — а скорее третий или четвертый, так как грабеж принес колоссальную прибыль, — еще не был собран, когда дозорные возвестили о появлении в море семнадцати испанских кораблей, а со стороны берега — облака пыли, что означало приближение к городу отряда испанских солдат.
Три пушечных залпа пробили сигнал тревоги с первыми лучами солнца.
К счастью, добыча и 1500 рабов были уже погружены на четыре самых больших корабля. Со всех ног бросились флибустьеры к своим кораблям, таща на себе последнее, что удалось украсть, и толкая перед собой пленников и заложников.
По легенде, а надо помнить, что это только легенда, именно в этот момент произошла драка между Ван Доорном и Лоренсом де Граффом. Момент был явно неподходящим. В действительности ссора, в результате которой де Графф нанес смертельную рану Ван Доорну, возникла несколькими днями раньше (видимо, до осады города) в двух лье от Веракруса на Кайе дю Сакрифис. Ничтожным мотивом ссоры явилась возможная клевета, простая болтовня одного англичанина о никем не виденном «кожаном кофре, украшенном арабесками», куда Ван Доорн якобы складывал свою персональную добычу, права на которую оспаривались Лоренсом де Граффом.
На этом закончим с легендой и вернемся к нашим флибустьерам. Спешный отъезд их из Веракруса произошел без какого-либо значительного инцидента, что можно считать просто чудом. И когда прибыл в город вооруженный отряд испанцев и достиг порта испанский флот, грабители в полном составе были уже далеко и возвращались домой на свою базу с победой, притом на кораблях, оседающих под тяжестью сокровищ.
В действительности только одна удача позволила пиратам вернуться домой: флибустьеры оказались в плену у полного штиля и их провизия была уже на исходе, когда течение чудесным образом пригнало буквально им в руки галион с мукой, который при такой погоде они никак не смогли бы догнать.
Спустя некоторое время Лоренс де Графф и Граммон расстались с довольно резкими выражениями (похоже, что Граммон обвинял Лоренса в убийстве Ван Доорна), а потом после нескольких самостоятельных удачных набегов оба вновь оказались на Ямайке. Почему на Ямайке? Для Лоренса де Граффа, очевидно, потому что после его драки с Ван Доорном он не посмел вернуться на Санто-Доминго, куда он отправится только много позже.
Вот как рисует Эксквемелин картину загулов вернувшихся с победой на Ямайку флибустьеров:
«Когда они прибыли на Ямайку, одежда их была рваная и грязная, лица худые и бледные. Но никто не замечал беспорядка их внешнего вида, все смотрели только на сокровища, которые они несли.
Все с восхищением и удивлением глазели, как одни из них тащили большие мешки с серебром на своих плечах и головах, другие несли в руках все, что только человек может унести. Каждый радовался их приезду и принимал участие в общем веселье согласно своей профессии и таланту, ожидая возможности поживиться и поделить добычу флибустьеров между собой, особенно это касалось торговцев и хозяев кабаков, женщин и игроков.
Сначала победители отправились в кабаре, где все было к их услугам: из запасников доставалась любая еда и вино, которые они хотели съесть и выпить для поправки своего расшатанного здоровья, но довольно быстро они восстановили свои силы и перешли от необходимого рациона к излишествам. На столах появились только изысканные блюда и отменное вино. Обилие съеденного и выпитого ударило им в голову: они подбрасывали вверх стаканы, переворачивали горшки и блюда; на столах и под ногами валялись осколки стаканов, смешанные с остатками еды и пролитым вином; пир превращался в отвратительную оргию, в результате которой за ущерб приходилось платить больше, чем за удовольствие.
Некоторые, утомленные такой жизнью, шли к торговцам, выбирали красивые ткани и шили себе изумительные одежды. В таком виде они предстали перед дамами, затем засели за игру и в скором времени спустили все, что имели. Тогда они отбыли с Ямайки в таком же виде, как и прибыли сюда накануне, практически без денег, такие же утомленные и побитые в результате загулов, как ранее от голода и трудностей скитания по морям.
Когда спрашиваешь у флибустьеров, какое удовольствие они получают, спуская так бездумно все свое богатство, добытое с таким трудом, они простодушно отвечают: „Мы ежеминутно подвергаемся бесчисленным опасностям, поэтому наша судьба не похожа на судьбы простых людей. Сегодня мы живы, а завтра можем умереть, зачем нам копить богатства и заводить хозяйство? Мы живем только сегодняшним днем и не думаем о завтрашнем. Наша единственная забота — жить в удовольствие, а не отказывать себе во всем ради непонятного будущего“».
УМЕНИЕ ТОРГОВАТЬСЯ
Чем заняться после такого успеха? Начать все заново.
Но не стоящее на месте время многое изменило. Версаль все настойчивее требовал уважения к его испанскому «другу», даже если последний сам не менял своей позиции на островах «Индии». Господин де Кюсси стремился исполнить приказы короля как можно лучше. Он сам предстал перед Граммоном, чтобы попытаться его остановить. Но губернатор вынужден был прикрывать свою неудачу в этих переговорах, бросая в лицо строптивым флибустьерам страшные, но невыполнимые угрозы. Однако появилось новое существенное обстоятельство: корсарская деятельность на «Индийских островах» была запрещена.
Между тем в 1685 году Граммон вместе с Лоренсом де Граффом вновь выступил против испанцев и без французских патентов. Их это мало заботило, так как царило всеобщее неподчинение приказам.
Эскадра насчитывала один большой корабль, три корабля поменьше, двадцать две лодки и 1100 человек.
Высадка на берегу Кампече прошла гладко.
Но на этот раз предсказание Граммона, которое он высказал непосредственно перед данной экспедицией, не сбылось: завязался бой, и бой беспощадный. Жители города возвели баррикады на всех перекрестках. Однако город был взят после того, как 800 неприятельских солдат обратились в беспорядочное бегство.
Добыча оказалась значительно меньше, чем в Веракрусе, и Граммон послал несколько отрядов флибустьеров прочесать окрестности с целью ее пополнения.
Один из отрядов попал в засаду.
Чтобы освободить своих людей, Граммон предложил губернатору провинции обмен: коррехидор и офицеры городского совета против пленных флибустьеров. В случае отказа Кампече будет сожжен.
На это «честное» предложение, более сообразное военному времени (а надо не забывать, что уже подписан мир), губернатор ответил, что у него нет недостатка в деньгах, чтобы восстановить город после разрушений, а также в людях, чтобы его потом заселить, и что он не будет ничего обсуждать с бандитами. Гордый ответ, но только не с точки зрения заложников и имущих жителей города.
Граммон, в свою очередь, велел передать, что поджигает город, и в присутствии посланника губернатора приказал отрубить головы пяти знатным горожанам. Посланник (неприятная роль!), стремясь защитить свою голову, обязался добиться обмена пленными. И обмен состоялся.
Перед тем как уйти из города, Флибустьеры захотели отпраздновать день Святого Людовика. Они разожгли костер из ценного кампешевого (сандалового) дерева, и в огне сгорело «дров» на кругленькую сумму в 200 000 экю.
По возвращении Граммон и Лоренс де Графф разделились. Лоренс подвергся нападению со стороны трех кораблей с 50 пушками на борту, его собственный корабль был захвачен вместе со всей добычей, а ему самому, тяжело раненному, удалось скрыться. Вернувшись в Санто-Доминго, он начал восстанавливать свои силы, когда к нему присоединился и Граммон, который сумел сохранить свой богатый груз.
Здесь, кажется, их должен был бы настичь карающий меч Архангела…
Но нет!
Кавалер де Граммон, дуэлянт, блестящий офицер морского флота, ставший флибустьером, а по существу пиратом, был назначен королевской грамотой от 30 сентября 1686 года лейтенантом короля в южной части острова Санто-Доминго. Но, отправившись в свою последнюю экспедицию, он погиб в море в одном из боев.
Лоренс де Графф получил свидетельство о прощении ему убийства Ван Доорна (однако после строгого расследования) и назначение «майором» острова Санто-Доминго с поручением наладить на острове полицейскую службу; позднее он тоже был назначен лейтенантом короля.
В те времена и в тех местах было разрешено не подчиняться приказам, но при условии успешной операции.
УПАДОК ПРОФЕССИИ
Морские набеги и береговые грабежи были теперь действительно запрещены на Антильских островах; губернатор заявлял об этом со всей убежденностью.
Некоторые флибустьеры ему поверили и отправились в «Южные моря», то есть на американские берега Тихого океана, где уже Равено де Люссан, принимавший участие в экспедиции, описал для нас их приключения. В действительности эти приключения не имеют ничего общего с морем: они свелись к грабежам на суше, к ужасным жестокостям, внутренним войнам (экипажи представляли собой сборища людей всех национальностей) и к более устрашающим действиям в содружестве с местными главарями самих испанцев. Морские набеги? Возможно, существовали патенты, но они не были подписаны, что их полностью обесценивало; и отсутствовал главный элемент постоянной колониальной корсарской деятельности (флибустьерской): ни один капитан не имел полномочий — ни военных, ни финансовых.
Так что скорее речь идет о пиратстве, что соответствует нашей теме, но о пиратстве мрачном и жестоком. Здесь, до того как приведем отрывки из книги Равено де Люссана (чьи писательские качества значительно ниже, чем у Эксквемелина), дадим в качестве вступления и примера повседневной жизни пиратов Тихого океана фрагменты из «судового журнала» Борделе Массерти. Мы увидим, что приключение потеряло всю свою дикую поэзию.
Но еще раньше скажем несколько слов о том, кем стали флибустьеры, оставшиеся на Антильских островах.
Некоторые из них все же не подчинились запрету и продолжали свои экспедиции: в 1685 году они атаковали город Мерида, находящийся на территории многострадальной провинции Кампече, так часто подвергающейся нападениям. В 1686 году флибустьеры разграбили пригороды Картахены, захватив здесь такую существенную добычу, что в первый раз они не смогли договориться между собой о ее дележе и прибегли к помощи арбитра, в качестве которого выступил губернатор, запрещающий морские набеги и грабежи.
И что же произошло дальше?
Господин де Кюсси провел такое необычное судейство с большим умом, что дало ему в руки «рычаг управления» этими людьми, которые иначе все стали бы обычными пиратами. Большинство из флибустьеров ему удалось (невероятный успех!) переделать в плантаторов.
Так постепенно морские набеги и грабежи в здешних морях совсем исчезли.
ПРИГОВОР ФЛИБУСТЬЕРАМ
Но деятельность флибустьеров возродилась во времена войны Аугсбургской лиги с Францией, хотя в другом виде: знаменитая военная кампания, проводимая против Картахены бароном де Пуанти, капитаном королевских кораблей, главнокомандующим эскадрой, прибывшей из Франции, задействовала в качестве вспомогательного подразделения флотилию из 1200 флибустьеров, объединенных под личным командованием Ж.-Б. дю Касса, губернатора уже не Тортуги, а Санто-Доминго.
Эта кампания имела успех. Но флибустьеры, которые, между прочим, являлись главной силой при высадке не берег из своих пирог в тех местах, куда не могли причалить корабли, и которые затем пробирались первыми сквозь лес и первыми шли на штурм города, эти флибустьеры посчитали себя обманутыми, когда узнали о смехотворной доле, причитающейся им от полученного огромного выкупа за город. Разъяренные несправедливостью, они отделились от регулярных отрядов и начали сжигать дома в городе, убивать и мучить несчастных мирных жителей, нарушая своими действиями договор о капитуляции и «слово короля».
Эти пиратские действия флибустьеров вызвали негодование в рядах флота метрополии и привели на этот раз к окончательному запрету всей флибустьерской деятельности.
Удачей Франции можно считать то обстоятельство, что только очень незначительное число флибустьеров превратилось в пиратов, по крайней мере на Антильских островах. Некоторые пираты подались на Мадагаскар.
В основном же флибустьеры стали плантаторами или торговыми моряками. Когда позже разразилась Семилетняя война, которую назвали «флибустьерской» как пережиток прошлого, то просто существовала база французских морских сил на Мартинике, что-то вроде «преемников» корсаров.
В «ЮЖНЫЕ МОРЯ», ТО ЕСТЬ К БЕРЕГАМ ТИХОГО ОКЕАНА ГОЛОДНЫЕ ФЛИБУСТЬЕРЫ И ОТЕЦ ИЕЗУИТ (ЖУРНАЛ МАССЕРТИ)
Настоящие судовые журналы корсаров были очень редки; что касается флибустьеров, то известен только один, — не считая упорядоченных рассказов Эксквемелина и Монтобана, — журнал на французском языке: тот, записи из которого мы приводим ниже.
Массерти, который, как другие флибустьеры, участвовал во многих операциях на Антильских островах, был единственным, кто обогнул Америку (через Магелланов пролив) на маленьком корабле, чтобы сражаться на берегу Тихого океана, который в те времена называли «Южные моря», даже ту его часть, которая лежит в северном полушарии.
Его судовой журнал написан кратко и сухо, как все подобные записи. Но он один может поведать правдивую историю, без литературных приемов, о нищенской жизни флибустьеров на суше. Все, что мы знаем о приключениях других флибустьеров, особенно на ужасном «москитовом берегу» на востоке Мексики, подтверждают полностью его описание: страх, голод, нищета, преступления от страха и голода были «долей» этих людей, которых легенды нам рисуют обладателями сокровищ и прожигателями жизни в вечных пирушках.
Итак, приводим журнал Массерти:
«4 января 1688 года, утром, мы подняли якорь, чтобы двигаться вдоль берегов от Новой Испании к Калифорнии».
Вход в лагуну
«14 января, в полдень, мы бросили якорь перед полосой суши, отделяющей от моря большую лагуну, которую мы назвали Лавиель. Без промедления мы пересели в лодки и поплыли к узкому проливу, чтобы войти в лагуну. Я шел впереди на моем каноэ, очень удобном для плавания на мелководье. Лодку, которая следовала за мной, разыгравшееся море перевернуло. Один человек утонул. Другие спаслись, добравшись до лодок, шедших сзади и не решающихся войти в лагуну. Я, который уже был далеко впереди, не понимал причину, по которой они не хотят входить в лагуну, так как не видел опрокинувшуюся лодку. Мои товарищи отправили ко мне вплавь матроса, который рассказал о потере и об общем решении остальных переждать, пока успокоится море, а затем причалить к берегу как можно быстрее. Мне с моим экипажем необходимо было решить проблему ночлега посреди лагуны в ожидании остальных. Было очень холодно».
Высадка
«15 января другие лодки тоже вошли в вышеупомянутую лагуну, по которой мы двинулись вглубь к берегу, высадились и пошли по широкой тропе, приведшей нас к эстансии — большому поместью, где мы провели ночь, голодные, потому что здесь ничего не было».
Сушеная рыба и лошади
«Утром мы снова пошли по тропе. В полдень наткнулись на городок, в котором не нашли ни одного человека. Но мы нашли достаточное количество сушеной рыбы. Здесь мы переночевали и раздобыли лошадей.
17 января, на рассвете, мы погрузили на лошадей рыбу и немного испанского зерна (маиса), найденного в городке. Вечером мы прибыли к месту, где оставили наши лодки. 18 января мы погрузили в одну из больших лодок всю рыбу и убили всех лошадей, чтобы перевезти их туши в этой же лодке на борт корабля и там засолить. Вечером лодка возвратилась. 19 января мы вошли в другой рукав все той же лагуны, проплыли 5 или 6 лье, пристали к берегу и пошли опять по широкой тропе, показавшейся нам более исхоженной. Мы шли весь день, ничего не обнаружив, и заночевали прямо в лесу, где думали, что умрем от холода».
Холод. Пленные семьи
«20 января, на заре, мы снова зашагали по дороге, потому что не могли больше выносить страшный холод, а разжечь костер не осмеливались; холод заставлял нас быстрее двигаться. Мы шли до полудня и вышли к городку. Здесь мы взяли в плен две или три семьи, мужчин, женщин и детей, которых увели на берег лагуны, где договорились с одним из мужчин об их выкупе, состоящем только из провизии. За пленных мы потребовали приносить нам по две туши буйволов каждый день. Мы отпустили его, чтобы он начал „выплачивать“ выкуп один за всех. Он нам приносил в течение трех или четырех дней то, что мы потребовали, но в день, когда должен был быть выплаченным весь выкуп, никто не пришел, что вселило в нас подозрение и заставило насторожиться».
Ложная тревога
«25 января, когда мы уже были начеку, в наш лагерь прибыл кавалерист, вселив в нас кратковременную надежду, что он прибыл поговорить с нами о выкупе. Но он сразу же развернулся и ускакал, что нас сильно удивило и заставило подозревать, что в лесу расположился отряд, который ждет ночи, чтобы напасть на нас. Мы приняли решение немедленно выяснить, прячутся ли за деревьями люди, чтобы иметь возможность провести спокойно ночь. Разбившись по 20 человек, мы углубились в лес, где никого не нашли. Еще одну ночь провели мы на берегу. На следующий день наш отряд погрузился в лодки со всеми пленниками и поплыл к выходу из лагуны. Здесь мы обнаружили, что наш барк снесло течением. Тогда мы пристали к маленькому острову и отсюда отправили лодку с приказом кораблю отправляться искать барк. 26 января, вечером, мы снова поплыли вглубь лагуны и высадились на островке, расположенном недалеко от знакомой широкой тропы».
Угрозы по отношению к пленникам
«27 января 1688 года мы направили к испанцам гонца с письмом, требуя, чтобы кто-нибудь принес нам выкуп либо пришел переговорить с нами. Иначе мы отрубим головы всем пленникам; мы будем вынуждены это сделать, так как у нас совсем не осталось провизии».
Выкупы
«28 января было решено проверить, получили ли испанцы наше письмо. Наш гонец нашел мужчину, сестра которого была среди пленников. Тот нам рассказал, что губернатор, руководствуясь приказом короля, запретил давать какой-нибудь выкуп, особенно продовольствие. Но в том случае, продолжал он, если мы отпустим его сестру, он постарается сделать все, что сможет. Ему было обещано отпустить сестру и ее семью, если он доставит тележку с испанским зерном, запряженную пятью лошадьми».
Трусость губернаторов
«30 января, в день, когда он должен был привезти зерно, он предстал перед нами ни с чем. Он рассказал нам, что в городе находится губернатор провинции со своими 700 людьми, которые помешали ему привезти нам обещанный выкуп. Мы отпустили его, не сказав ни слова. Когда же мы собрались вместе и рассказали о губернаторе, то все пришли в ярость и стали кричать, что надо навестить этих господ, надо драться с ними, надо их победить, или пусть они победят, но надо сделать последнее усилие, прежде чем совершить казнь над пленными. Если и после этого испанцы не захотят их выкупить, то тогда мы будем вынуждены применить к ним крайние меры. Хотя население городка хотело бы дать нам провизии, но губернаторы им не позволяли это сделать, потому что сами они всегда находятся на таких позициях, где их не могут ни взять в плен, ни убить наши храбрецы, которых они заставляют выполнять приказы короля. Но если им случится спасаться бегством, то здесь они всегда впереди своих людей, как хорошие командиры».
Поход в глубь берега
«Вечером мы высадились на берегу, нас было 35 человек; мы шли всю ночь, прежде чем достигли вышеупомянутого города, в котором расположились 700 солдат губернатора провинции. Мы пришли к городу за час до рассвета, очень уставшие, так как пришлось пройти 7 длинных лье. Подойдя к подножию холма, на котором стоял город, мы остановились отдохнуть на четверть часа, и каждый подготовил свое оружие. Затем без промедления, стремясь скорее покончить с этим делом, мы бесшумно взобрались на холм. Здесь были видны горящие огни лагеря солдат. Мы сделали так, чтобы они заметили нас и это заставило бы их уйти из лагеря. Наш отряд оставался здесь до полудня. В полдень, поев немного, шесть человек отправились в разведку на берег небольшой реки».
Взятие в плен Иезуита
«Так как матросы были опечалены, а с ними и другие члены нашего отряда, тем, что ничего не удалось достать из еды, то они с грустным видом сидели на берегу реки и смотрели на тех, кто решил искупаться. И тут они услышали топот копыт лошадей. Они мгновенно вскочили, схватили свое оружие и в ожидании стали смотреть на дорогу, которая как раз проходила вдоль берега реки. На дороге показался Отец Иезуит, который тут же был взят в плен. Переполненные радостью, со смехом и песнями наши товарищи возвращались к городу, где мы их поджидали. Утомленные не столько длительным переходом, сколько отсутствием еды, мы были удивлены их радостным пением, слышным издалека. Мы спросили у нашего часового, что там происходит. Он ответил с радостным криком, что, похоже, наши люди ведут Отца Иезуита, и в этот момент они сами прокричали нам об этом. Все сразу поднялись. И даже те, кто до этого не могли и рукой пошевельнуть, теперь прыгали от радости чуть ли не четверть часа и благодарили Бога за его милость, как будто они взяли в плен самого короля Испании. Через некоторое время все успокоились и отошли от бедного пленника, который в страхе гадал, что с ним сделают — то ли съедят, то ли еще что-нибудь ужасное».
Выкуп за Иезуита
«Как только все остыли, мы сказали Отцу Иезуиту, что он должен заставить своих дать нам провизию. Он ответил, принимая нас за бедных дикарей, что нам надо только сказать ему, что нам нужно. Он заверил нас, что даст за себя 400 мешков с пшеничной мукой и испанским зерном (маисом), 400 засоленных туш буйволов и сало, табак и 50 000 экю. Он все это нам клятвенно обещал, но я видел по его словам, что у него есть свой расчет, так как он хотел сам идти за своим выкупом; я сказал ему: „Отец мой, я думаю, вы ждете, что вас отпустят, с тем чтобы вы принесли нам выкуп?“ Он ответил утвердительно и сказал, что только он сам сможет достать все и что нам ничего не остается, как довериться ему. Отец Иезуит стал клясться всеми святыми, что вернется. Пришлось ему сухо объяснить, что если он принимает нас за дикарей, то сильно ошибается, и что ему надо только молиться, чтобы принесли выкуп, иначе ему отрубят голову; такие слова сильно удивили и испугали святого отца. Остаток дня и ночь мы провели без еды, если не считать нескольких зерен испанского зерна, найденных в лагере солдат».
Отец Иезуит под присмотром мулата
«1 февраля 1688 года, на рассвете, мы двинулись в обратный путь к нашим лодкам. Отец Иезуит вынужден был идти с нами, причем так же быстро, как мы. Особые страдания ему доставляло то, что к нему на короткое время приставили мулата, который должен был присматривать за пленником во время похода. Когда я увидел его таким грустным, то спросил, в чем дело. Он пожаловался, что очень странно, что такого человека, как он, сопровождает мулат и что, если бы это был белый человек, то дорога не показалась бы ему такой тяжелой. Я ответил ему, что он должен считать себя счастливым, так как попал к нам в руки, и что я сочту за честь позаботиться о нем. Тогда Отец Иезуит почувствовал себя спокойнее и бодро продолжал свой путь. На полпути мы увидели в лесу несколько коров. Мы остановились, чтобы попытаться подстрелить хоть одну. В это время Отец Иезуит спросил у мулата, который его сопровождал: „Ты же испанец, как тебе не стыдно развлекаться с этими презренными людьми? Положись на меня, убежим вместе, и я заверяю тебя, что ты будешь жить прекрасно“. Мулат сразу же нам передал эти слова, что нас немного развеселило. Тем не менее, так как люди этой расы не обладают большим умом, мы ему сказали: „Он обязательно обманул бы тебя“. Затем мы подозвали 5 или 6 человек и приставили их к святому отцу, а сами занялись подстреленными тремя или четырьмя коровами; после этого все продолжили путь. К вечеру, вернее уже к часу ночи, наш отряд вышел на берег лагуны, где находились наши лодки с другими пленными. Здесь мы, наконец, поели и переночевали».
Парламентер
«2 февраля мы отправились к тому месту, где было оставлено письмо Отца Иезуита. Там мы встретили испанца, который был послан своим губернатором и которого мы препроводили на остров. Когда он оказался на острове, то так перенервничал, что не мог сказать нам ни слова. Ему предложили поговорить сначала с Отцом Иезуитом и другими пленниками, чтобы он удостоверился, что все они живы. Все, что он смог сделать, это поцеловать руку и подол рясы Отца. Взволнованного парламентера заставили войти во временное жилище Отца вместе с ним, чтобы он пришел в себя. Но все, что он смог, наконец, сказать, было следующее: он послан от имени своего губернатора, чтобы узнать, что мы собираемся делать с Отцом Иезуитом. В ответ на это мы написали письмо, в котором просили губернатора прислать нам более решительного человека для переговоров. После этого мы перевезли парламентера на берег и сказали ему, что он может и сам вернуться для переговоров, но только с большим доверием к нам и с большей решимостью, и что если мы даем слово, то держим его, как честные люди. Он обещал нам вернуться. Прошло четыре дня, а ответа все не было, и это нас сильно огорчало. А в это же время наш корабль, который отыскал уплывший барк, вынужден был его сжечь, что очень порадовало испанцев, полагающих, что сгорел наш большой корабль».
Письмо губернатора
«7 февраля мы отправились к тому месту, где высаживали на берег парламентера. Здесь мы нашли письмо от губернатора, в котором он уведомлял, что, если мы отпустим Отца Иезуита и остальных пленников, то он пришлет нам 20 мешков с испанским зерном. Мы послали ему ответное письмо такого содержания: что касается Отца Иезуита, то мы не собираемся возвращать его за такой выкуп, а что до остальных пленников, то губернатору ничего не остается, как доставить нам 20 тележек с испанским зерном, после чего все они будут высажены на берег, иначе он может быть уверен, что мы отрубим заложникам головы. Ответа губернатора мы ждали очень долго».
Попытка к бегству Отца Иезуита
«Отец Иезуит, видя, что ответа все нет, начал опасаться за свою жизнь. И так как он располагал даже большей свободой, чем мы сами, то однажды мы обнаружили наши лодки в плачевном состоянии: одна имела вид изъеденной червями, была перевернута кверху днищем, в котором зияла дыра величиной с большую монету, другая лежала на боку, а третья затонула вблизи берега. В это время Отец Иезуит, имея разрешение прогуливаться по всему острову в сопровождении стража с саблей, воспользовался общей суматохой вокруг лодок. Он незаметно оказался на другой стороне острова и, сделав вид, что у него развязался шнурок, внезапно одним движением стянул с себя рясу и скинул башмаки, после чего изо всех сил бросился к морю. Страж быстро спохватился и прибежал на мыс с криками: „Отец Иезуит убегает!“ Нас это сильно удивило. Мы бросились затыкать дыру в лодке и толкать ее к морю. Не теряя времени, некоторые из нас легли на землю и из этого положения начали стрелять по беглецу; после трех или четырех нажатий на курок им удалось ранить его. С другой стороны к Отцу уже подплывала лодка. Она успела вовремя подплыть, так как беглец уже начал тонуть. Его погрузили в лодку совсем голого, как он был, без единой нижней одежды, и привезли в лагерь. Ему сразу дали рубашку, затем повалили на землю и несколько раз ударили, чтобы выместить на нем свое негодование. Я спросил у него, как пришло ему в голову бежать, когда ему жилось даже лучше, чем нам. Он ответил мне, что сегодня как раз тот день, когда Господь принял мучения ради него, и поэтому он тоже захотел рискнуть своей жизнью. Я же ответил ему, что он должен страдать, доказывая этим свою любовь к Богу. Итак, его заперли в его временном жилище, запретив выходить, и поставили у двери часового, а также предупредили, что если он опять вздумает сбежать, ему отрубят голову».
Ответ губернатора
«15 февраля мы опять поплыли на большую землю к условленному месту. Здесь мы нашли письмо губернатора, в котором он извещал нас, что ему запрещено приказом вице-короля Мексики под страхом смерти давать нам продовольствие или другие богатства этой земли, что повергло нас в большую печаль, так как мы находились на ограниченном кусочке земли, не имея возможности добыть себе еду и не зная тех мест, где ее искать. В сердцах мы собрались написать губернатору, что отрубим головы всем пленникам; но так как необходимо держать слово с людьми такого сорта, то мы ответили, что, если в течение двух дней он пришлет нам два мешка с испанским зерном, то мы отпустим всех пленных, но если он ничего нам не пришлет, то пусть присылает кого-нибудь забрать тела своих людей. Губернатор прислал ответ, что мы можем поступать, как нам вздумается, его это не волнует».
Казнь пленников
«Этот ответ нас сильно задел. Он поверг нас в отчаяние, так как мы были обязаны сдержать слово, которое дали против веления сердца; но мы удовлетворились казнью лишь двух пленников, а остальных отправили домой с письмом к губернатору, в котором писали ему, что это вовсе не мы виноваты в смерти его людей, а он, не захотевший в обмен на безделицу спасти их жизни, и раз он принял такое жестокое решение, то отныне он может быть уверен, что всех испанцев, которые нам попадутся, мы будем беспощадно убивать, а также он может быть уверен, что мы сделаем все возможное, чтобы захватить кого-нибудь из губернаторов, и тот заплатит за все мучения казненных. И еще, добавляли мы в письме, хотя губернаторы окружены охраной, но будь это хоть вся армия Испании, все равно они не могут быть уверены, что не попадутся к нам в руки».
Отплытие из лагуны
«16 февраля мы погрузились в лодки, чтобы спуститься ко входу в лагуну. Здесь, у самого выхода в море, мы провели ночь, чтобы утром выйти из лагуны через узкий пролив, который таил в себе много опасностей».
Пролив
«С первыми лучами солнца мы сели в лодки вместе с Отцом Иезуитом, чтобы выйти из лагуны в открытое море. Когда мы оказались в коварном проливе, то сразу почувствовали, что море здесь неспокойно и мы можем погибнуть. Полагаясь на Бога и Деву, мы вошли в пролив на наших лодках, вмиг наполнившихся водой; волны перекатывались над лодками и удары их были столь сильны, что мы могли погибнуть в любой момент; ко всем прочим несчастьям сломался руль моей лодки. Наконец Бог смилостивился над нами и помог моей лодке проскочить между двумя огромными волнами, 40 человек были спасены и с нами Отец Иезуит, который впервые в жизни попал под такой душ. Все, кто смотрели на нас с палубы корабля, были в отчаянии от невозможности помочь нам, видя, что мы можем погибнуть на их глазах. Какое-то время мы долго не появлялись, скрытые от них волнами. Но Бог, я верю, послал ангелов, чтобы помочь нам выскочить из пролива в море, не потеряв ни одного человека», хотя удары волн бросали нас из одного конца лодки в другой и друг на друга, но не выбросили никого за борт, где смерть была бы неминуема. Бог явил милость, сделав так, что мы не потеряли управление при выходе из пролива, иначе при малейшем отклонении в сторону мы потерпели бы крушение. Наконец мы прибыли на борт корабля в абсолютно плачевном виде, где мы сразу возблагодарили Бога за все его милости. На следующий день мы пустились в обратный путь вдоль берега в надежде раздобыть какой-нибудь еды или вернуться на старое место, где мы солили мясо; может быть удастся еще засолить немного.
Поиск еды. Флибустьер, застигнутый врасплох
«19 февраля, ночью, мы высадились на берег в количестве 40 человек, чтобы идти в глубь берега через горы в городок, расположенный в 7 лье от моря. 20 февраля, в полдень, мы подошли к вышеупомянутому городу, названному нами Алузи; здесь мы не нашли никакой провизии. Мы обыскали всю округу, но собрали только несколько испанских зерен да еще какую-то мелочь, которые послужили нам пищей. Мы слишком дорого заплатили за то немногое, что нашли, так как один из нас решился пойти на поиски еды в город, но был замечен испанцем. Испанец, видя, что наш человек идет один, спрятался за деревьями, чтобы неожиданно напасть на флибустьера, что он и сделал. Испанец выскочил из засады, качалась драка, на шум прибежали другие испанцы, обезоружили флибустьера и нанесли ему множество ударов саблей и камнями. Но так как некоторые наши люди были неподалеку и прибежали на помощь своему товарищу, то испанцы испугались и бросились бежать. Раненого смельчака, потерявшего сознание, перенесли на место временной стоянки, где наши хирурги его быстро привели в норму, сказав, что ничего страшного с ним не случилось. 21 февраля мы ушли от этого города, ведя за собой пленников, которых удалось поймать, и к вечеру вышли на берег моря, где нам предстояло провести ночь».
Письмо губернатору
«22 февраля мы отправили женщину с письмом к губернатору, чтобы сообщить ему, что за пленных, взятых в его городе, мы просим выкуп в виде продовольствия, после чего мы сразу отчалим от берега и увезем все на наш корабль».
Охота
«23 февраля мы снялись с якоря, чтобы войти в порт, называемый Горный и находящийся на расстоянии одного лье от места нашей прежней стоянки, и здесь попытаться раздобыть немного мяса. Около большого луга, где паслись животные, мы провели восемь дней, ожидая ответа на наше письмо, который все не приходил. В конце концов мы были вынуждены покинуть эти места вместе с пленниками, не имея никакой еды, кроме небольшого количества мяса, и плыть туда, где можно было его засолить».
Бананы
«2 марта 1688 года мы подняли якорь, чтобы посетить заброшенные поселения, где можно было раздобыть немного бананов для подкрепления наших сил. В полдень мы причалили к берегу, где находились эти старые жилища и здесь нашли очень мало бананов, еще не созревших, но жестокая необходимость заставляла нас собрать их и такими. Вечером этого же дня мы снялись с якоря, чтобы плыть к дельте Бандерес, где мы когда-то засаливали мясо, и там идти в город, который нам указал один из пленников, сказав, что там можно будет раздобыть продовольствие».
В поисках еды. Виселица для проводника
«3 марта мы бросили якорь в вышеупомянутой дельте и вечером высадились на берегу в количестве 35 человек. Мы прошагали всю ночь, потому что наш пленный проводник не хотел показывать нам дорогу в город. Всю ночь мы провели в поисках. С рассветом мы отыскали ее. Тогда наш проводник заверил нас, что эта дорога ведет в город, где мы обязательно найдем еду. Отшагав 5 лье, мы еще при свете дня пришли в городок, который был покинут жителями уже более шести лет назад. Тогда мы спросили у проводника, тот ли это город, о котором он нам говорил. Он ответил утвердительно. Все были очень рассержены тем, что он нас обманул таким образом. Так как все очень устали от долгого перехода и несносной жары, то всех мучила жажда. Но в городке не было ни капли воды. Мы были вынуждены, не отдохнув ни минуты, идти искать воду. Чтобы, казалось, разъярить нас еще больше, проводник отказался опять куда-то идти, надеясь, что мы его оставим здесь. Так как мы знали, что находимся в 3 или 4 лье от большого города, столицы Новой Бискайи, то мы сказали проводнику, что если он не пойдет с нами, он будет повешен на дереве. Он ответил, что это его не пугает. Из боязни, что этот упрямый проводник навредит нам, так как мы успели разглядеть несколько испанских кавалеристов в окрестном лесу, мы повесили его с помощью одного негра, выбрав для этого большое дерево у дороги. Мы прошагали 3 лье и к часу ночи вышли к месту, где паслись одинокие коровы, а люди давно все ушли. Остались только стены. Мы немедленно убили несколько коров и унесли их туши в лес. Каждый наконец наелся, так как с того момента, как мы покинули борт корабля, ни у кого не было и кусочка во рту, да и на корабле мы, прямо сказать, не объедались. Здесь мы заночевали…
4 марта, съев еще по куску мяса, так как больше у нас ничего не было, мы пошли обратно к берегу моря. Перед отходом мы подожгли остатки построек вблизи нашей последней стоянки и уже к двум часам пополудни вышли на берег моря, принеся немного мяса для других наших товарищей, которые сторожили корабль и тоже не имели вдоволь еды».
Охота на коров
«5 марта, на рассвете, мы подняли якорь, чтобы бросить его в час пополудни в глубине бухты перед речкой с прозрачной водой, впадающей в море. Мы сразу высадились на берегу, чтобы убить нескольких коров, которые здесь пасутся в большом количестве. В этой бухте мы оставались до 15 апреля, чтобы засолить побольше мяса, прежде чем пуститься в дальнейший путь. Мы должны были найти большую реку, чтобы сделать себе новые лодки, так как наши уже пришли в полную негодность».
Выкуп за Отца Иезуита
«В это же время Отец Иезуит, видя, что мы доведены до крайности, и будучи сам не в лучшем положении, предложил нам, если мы согласны, достать выкуп в виде 100 мешков с испанским зерном, 100 засоленных туш коров и немного табаку. Что же касается денег, то их у него нет. Мы, которые испытывали острую нужду в продовольствии, тем более, что приближалась зима и надо было ставить корабль в безопасное место, согласились на его предложение, хотя все-таки потребовали прибавить к этому 2000 экю. Договорившись с ним, что все обещанное он даст нам в порту Горный, куда мы должны были отправиться за новыми лодками, мы решили выйти в море раньше, чем когда-либо. Итак, 15 апреля мы снялись с якоря в дельте Бандерес, чтобы идти в порт Горный. 20 апреля мы отправили большую лодку на берег, чтобы раздобыть мяса. Когда к вечеру на море наступило затишье, они вернулись с двумя коровами. Пересекая узкий пролив вблизи берега, они чуть не погибли».
Порт Горный
«25 апреля мы бросили якорь в порту Горный, который был определен как место получения выкупа, и сразу послали женщину с письмом от Отца Иезуита, которое тот писал настоятелю монастыря, расположенного в 14 лье от моря, с просьбой послать ему указанный в письме выкуп и как можно скорее, так как он уже три долгих месяца соблюдает вынужденный строжайший пост».
Река в Сантьяго. Ответ на просьбу о выкупе
«26 апреля 30 человек поплыли вверх по реке под названием Сантьяго. Они плыли примерно 4 лье вверх по течению и здесь нашли пригодные большие деревья. Были сделаны две лодки, одна — на 24 весла, другая — на десять весел…
Мы получили ответ настоятеля монастыря на наше письмо, в котором он сообщал нам, что, видя наше бедственное положение и оторванность от своего народа, он предлагает нам, если мы сумеем поверить ему, прийти в монастырь без оружия, откуда он сможет переправить всех по суше в Белль-а-Крус, а там он посадит нас на галионы, отправляющиеся в Испанию. Он даст каждому по 50 экю, чтобы мы могли добраться каждый до своих, и даст клятву духовного лица, что нам не сделают ничего плохого. В знак верности своему слову он послал нам приспособления для подъема в горы, полагая, что их у нас нет…
Мы сразу послали ему ответ, поблагодарили за его доброту, но добавили, что на этом его миссия по нашему наставлению на путь истинный заканчивается, а если он не побоится взойти на борт нашего корабля, то мы можем сами перевезти его во Францию и это избавит его от многих мучений путешествия верхом на муле, так как дорога по суше намного тяжелее, чем по морю. Мы написали также, что премного ему обязаны, но это не то, что мы у него просили, и пусть лучше поторопится с выкупом, потому что мы собираемся идти к берегам Перу и хотим попасть туда до зимы. 30 апреля настоятель опять прислал нам ответ: что касается провизии, то он пришлет нам ее, чтобы мы поскорее отбыли из этих краев, но что касается денег, то их у него нет, так как монастырь сам находится в бедственном положении. Отец Иезуит, который с нетерпением ждал момента уйти от нас, хотя мы заботились о нем лучше, чем о самих себе, немедленно ответил, чтобы присылали выкуп как можно скорее. И если вице-король или какой-нибудь офицер в любом чине захочет этому воспрепятствовать, то пусть настоятель воспользуется своими привилегиями и авторитетом».
Выкуп
«1 мая 1688 года пришел ответ, что настоятель уже отправил нам кое-какую провизию, которую ему удалось найти в городе, он велел также передать на словах, что будет искать по всей провинции остальную часть требуемого нами выкупа. Он обязался каждый день присылать нам по две незасоленные коровьи туши. Мы его особо не торопили, так как нам нужно было время, чтобы спокойно сделать лодки. Мы оставались здесь до конца месяца, и, наконец, 4 июня получили полностью весь выкуп. Тогда мы высадили всех пленников на берег вместе с Отцом Иезуитом. Потребовалось еще четыре дня, чтобы закончить работу с нашими новыми лодками. 8 июня 1688 года мы подняли якорь в порту Горный, чтобы выйти на поиски какого-нибудь удобного для зимовки порта на острове Калифорния, потому что зимой наступает плохая погода с сильным южным ветром и проливными дождями; в это время очень опасно идти к берегам Перу».