Лешка не оставил попыток приобщить своих дам к активному образу жизни. Правда, ему больше не удавалось заманить жену на тонкий лед посреди торгового центра. Зато он повез ее играть в гольф — развлечение, вполне достойное героя Джейн Остин и королевского родственника.

Это была не просто игра, а гольф-пати, ответственное мероприятие, для Антонова ответственное вдвойне. В непринужденной обстановке на зеленом поле должны были состояться его переговоры с неким немецким предпринимателем, которого Лешиной фирме очень полезно было бы заполучить себе в партнеры. Предприниматель слыл на редкость скользким, осторожным, неуловимым и на обычную деловую встречу с юными русскими друзьями не соглашался, чтобы не связывать себя обязательствами. Но между ударами клюшкой согласился побеседовать и даже по собственной инициативе пригласил Алексея на игру — вступление в клуб стоило сказочно дорого, а простой смертный мог попасть туда только по приглашению одного из действительных членов.

Действительный член гольф-клуба считал русских друзей юными из-за смехотворного делового опыта — что такое пятнадцать лет в бизнесе! — хотя по годам был не намного старше. Все это Леша рассказал ей по дороге, и Аля про себя решила, что ее время пришло.

Вместе с подругой Терехиной, которая единственная сочувствовала ей после превращения Антонова в джентльмена (наверное, потому, что знала, что это за беда, на примере своего Иннокентия), они составили план. Але надо было непременно вывести Антонова из себя.

Во-первых, из спортивного интереса — уже почти полгода он хранил самообладание и держался как лорд-хранитель королевской печати. Аля на его фоне казалась самой себе взбалмошной истеричкой и мелкой врунишкой.

Жить с идеалом было вредно для чувства собственного достоинства. Аля привыкла, что в их семейном раскладе именно она — Мэри Поппинс, полное совершенство во всех отношениях. Но до нового Антонова, джентльмена из «Гордости и предубеждения», ей было как до неба.

Теперь с идеалом и джентльменством будет покончено. Она сотворит такое, что этот клон в пальто сорвется при посторонних, наорет на нее, замахнется, пошлет на все известные ему буквы. У них произойдет грандиозный скандал с визгом, рычанием и битьем дорогой клубной посуды. В престижном заведении, при стечении мажорного народа, это будет особенно эффектно.

И тогда все наконец встанет на свои места. Характер Рыжего начнет развиваться в правильном направлении, природа возьмет свое. Нужен только толчок, который запустит весь механизм превращения образцового мальчика из пальчика в живого, распутного, развеселого Лешку.

Правда, развеселый Лешка останется без очередного контракта, но у него и так дела идут в гору. Переживет, как раз и самонадеянности у него поубавится.

Терехина спросила, а как же быть с английским дворянством. Его-то жаль потерять.

Аля ответила, что дворянство — это каинова печать, которую не сотрешь вовеки, и даже повторное клонирование тебя не исправит.

Про себя она подумала, что ей от Лешкиного дворянства ни тепло и ни холодно, а знакомые о нем уже знают, и этого вполне достаточно. Тем более что английские спецслужбы вот-вот сотрут это дворянство вместе с остатками британского разведчика.

Гольф был не таким издевательством, как каток, но тоже достаточно обременительной мутью. Фасонно пройдясь по кромке поля в новеньком спортивном костюме за пятьсот баксов (без него, видите ли, дамы и господа к игре не допускались), Аля сразу поняла, что она никогда в жизни не попадет клюшкой по маленькому желтому мячику, не говоря уж о том, чтобы загнать его в неприметную норку в земле. Кроме того, катание мячика по траве показалось ей на редкость бездарным и безрадостным занятием. Неужели люди платят такие бабки — а клуб был одним из самых дорогих мест в Москве, — только чтобы побегать с палочкой под солнцем и показать, какие они аристократы?

Аля была готова изобразить аристократку, но без палочек и мячиков. Она улизнула с поля и пристроилась к столику с коктейлями, куда играющие подходили выпить и перекусить в перерыве между ударами. Там уже толпилось несколько неумех, не желающих позориться в игре. Через некоторое время подошел и Антонов со своим немцем — оба красные, взъерошенные и довольные. Подошли и встали порознь — видно, еще не перешли Рубикон поверхностного знакомства.

Аля деликатно отцепилась от Алексея, который в последнее время приобрел навязчивую привычку держать ее под локоток и не отпускать от себя ни на шаг. Поболтала с местными сплетницами, покрутилась незаметно около скользкого немца — еще не стар, но как-то прожжен, обветрен всеми ветрами, а глаза за толстыми стеклами очков холодные и острые, настоящая акула бизнеса, не к ночи будь помянута. Тут же она обнаружила просто потрясающую вещь: герр Клаус вполне прилично говорит по-русски, но деловые переговоры предпочитает вести на немецком или английском, и вообще свое знание не очень афиширует. Наверное, читал в оригинале стихотворение Бродского про путешествия в Азию и вполне резонно применил к России совет: «Даже зная язык, не говори на нем».

Лешке она о своем открытии не сказала. Он наконец выловил немца в толпе, поговорил с ним на своем хорошем немецком — видимо, небезуспешно, и для закрепления налаженной дружбы представил свою очаровательную, элегантную жену.

— Александра — герр Клаус Вандербильд.

Господин Вандербильд окинул Алю оценивающим мужским взглядом, в котором мелькнули цифры — сколько денег он бы потратил на такую женщину. Сумма оказалась довольно высокой, и он благосклонно поцеловал ей руку.

— Можно просто Клаус. Мне будет очень приятно продолжить знакомство, — произнес по-английски.

— Я тоже надеюсь, что оно будет продолжено, — светски улыбнулся Антонов, переходя на английский. — Герр Вандербильд выразил заинтересованность в совместных проектах.

Клаус сдержанно кивнул. Тут Аля и выдала свой заранее подготовленный номер.

— Класс! — выдохнула она по-русски, хватая мужа за рукав. — Немец все-таки клюнул! Если дело выгорит, ты сможешь вернуть долги. И не надо будет мочить того парня из Тольятти, который поставил тебя на счетчик!

На случай, если немец не поймет слова «мочить», она сделала в его сторону «пах-пах» вытянутым пальцем, затем подмигнула герру Вандербильду, глупо хихикнула и пошла прочь, пошатываясь и расплескивая на зеленый газон содержимое бокала. Жаль, нельзя было посмотреть, какими взглядами провожают ее немецкий бизнесмен и собственный муж.

Алексей нашел ее через полчаса у декоративного пруда, где она с какой-то кудрявой блондинкой пыталась кормить золотых рыбок черной икрой. Молча взял за руку и повел к парковке.

«Скоро грянет буря», — удовлетворенно думала Аля, цепляясь туфлями для гольфа за траву и на ходу допивая мартини.

В машине Антонов развернул ее к себе лицом и начал разглядывать. Ни злости, ни бешенства не было в его глазах, только тревога и озабоченность.

— Ты нормально себя чувствуешь? — спросил он спокойно.

Ага! Меня хотят записать в психи и сдать в дурдом.

— Тебе не надо злоупотреблять алкоголем, — произнес Лешка вкрадчивым голосом врача из клиники мужских проблем. — Ты нервничаешь. Можешь мне сказать, из-за чего?

Вместо ответа Аля неуверенно икнула. Она хотела скандала, но где же скандал?

— Клаус пригласил нас на неделю в Швейцарию. Он тоже считает, что тебе надо привести в порядок нервы. Очень великодушно с его стороны.

— Так ты с ним договорился? — удивилась Аля. Даже забыла подпустить пьяных интонаций.

— Практически да, — улыбнулся Алексей. — После твоего демарша мы перешли на личные темы. Он все понял, он, оказывается, знает русский. Сказал, что у его жены тоже бывают такие необъяснимые вспышки, и он к ним привык. Отличный мужик, ты знаешь. Так что, поедем с ними в Альпы? Мы и Клаус с женой.

«Только понимающего Клауса и его жены с необъяснимыми вспышками мне не хватало, — подумала Аля. — А впрочем, почему бы и нет?»

— Поедем, — сказала она.

Аля совершенно не была готова к тому, что в Альпах ее заставят кататься на лыжах. Сообразила только тогда, когда Лешка стал укладывать два новеньких костюма — синий для себя, оранжевый для нее, несколько пар толстых носков, негнущиеся перчатки и связанный тещей пестрый свитер.

— Имей в виду, я ноги ломать не собираюсь, — предупредила его Аля.

— И это правильно, — с энтузиазмом отозвался Антонов.

Еще он взял с собой ноутбук, чтобы работать в свободное от активного отдыха время, и новую книжку Пелевина. Это Рыжий-то, который серьезнее «Ночного дозора» ничего в руки не брал и вообще предпочитал боевики с Брюсом Уиллисом!

Но у Вандербильда и его жены было свое понятие об отдыхе, и они не дали Лешке заняться ноутбуком и «Священной книгой оборотня».

Жена герра Клауса была тощая жизнерадостная немка с уродливым именем Карла. «Не Клара, а именно Карла, та самая, что украла у Клары кораллы», — подмигнул Але Вандербильд, когда их знакомил. Карла ничего не поняла, но громко захохотала, выставив большие белые зубы.

— А ее девичья фамилия — Черномор? — набравшись наглости, спросила Аля у герра Клауса. Шутить так шутить.

Он ухмыльнулся, и они стали друзьями.

Всю неделю Карла Черномор без устали таскала Лешку по горам, рассказывала ему истории здешних мест (ее прадед был родом из Швейцарии), поила глинтвейном в окрестных кабачках — все это без малейшего намека на интимность. Приходя домой, в их отделанный сосной гостиничный номер, Рыжий падал на кровать и засыпал, успев сонно пробормотать:

— Какой воздух, какая красота, Алик! Тебе тут весело, правда? Ты не скучаешь?

Але было весело. Успешно избежав лыжной повинности, она гуляла по снежным аллейкам и старинным улицам с насмешливым немцем, который обычно молчал, если не отпускал однообразные шутки по поводу погоды, встречных лыжников и Алиных восторгов перед горами. Он ни о чем ее не спрашивал и не рассказывал о себе. У него был сухой галльский акцент, похожий на потрескивание оголенного провода. Когда он смотрел на нее сквозь мощные окуляры, она чувствовала себя мелким бриллиантиком под взглядом опытного ювелира. Чувство двойственное: стараешься блестеть, чтобы тебя оценили повыше, и трепещешь, что скоро продадут.

За день до конца отдыха Карла со своими кораллами неожиданно сорвалась и уехала в Авиньон на театральный фестиваль. Оказывается, она была крупной меценаткой и любила искать жемчужные зерна в навозной куче — талантливых артистов в толпе нищих комедиантов. Их она спонсировала, раскручивала, устраивала им выгодные гастроли, на которых сама неплохо зарабатывала, а тех, из кого получались полноценные звезды, через знакомых агентов продавала в хорошие театры за хорошие комиссионные. На Алин взгляд, это не очень походило на меценатство, но Клаус ей объяснил, что расходов на Карлино романтическое увлечение все равно получается больше, чем прибыли, ведь люди — самая ненадежная область вложения денег, особенно люди культуры и искусства.

— При слове «культура» я хватаюсь за кошелек, — с холодной улыбкой добавил герр Вандербильд. Это была одна из его шуток. Вслед за этим он предложил Леше и Але продолжить развлекаться уже не в холодных заснеженных горах, а на его яхте, пришвартованной в Марселе. Всего час лету — и мы у теплого моря.

Услышав о море, Аля покрылась мурашками, а Антонов сокрушенно покачал головой. Ему пора было возвращаться, ведь он ничего не успел сделать за эту неделю. Но если Аля хочет…

Это было сказано из чистой вежливости. Но Аля ответила: «Хочу» — и со злорадным удовольствием поймала Лешин удивленный взгляд. Что ты теперь скажешь, папочка?

Она знала женщин, которые всю жизнь резвились с оглядкой на строгого папика — мужа, за чей счет и творился этот бесконечный праздник непослушания. Даже в самые разухабистые моменты у светских красавиц глаза были на затылке: не идут ли «родители». И потому они напоминали маленьких девочек, которым в день рождения позволили побеситься в комнате с подружками.

У Али все складывалось по-другому. В их семье она была строгим родителем, а Лешка — беспутным подростком. Это он оглядывался, не идет ли она, хотя без особого страха: оглядывание и последующее наказание были частью их игры в дочки-матери. Теперь расклад поменялся, и Аля решила испытать безукоризненного джентльмена — как он будет вести себя со строптивой дочкой?

Она была уверена, что он запретит ей ехать с Клаусом. Ей было страшно интересно, в каком тоне Рыжий станет защищать свою супружескую собственность. «Скорее всего, объяснит, что это неприлично», — предполагала она, обдумывая свою реакцию: оскорбленно фыркнуть в лицо? Назвать домостроевцем и тираном?

Он не сказал ничего. Аля ждала до упора, пока он собирался и давал ей последние напутствия — беречься от солнца, не купаться в холодной воде, — растерянно приняла прощальный поцелуй, и… И все. Антонов уехал в аэропорт на желтом такси, а она осталась со скрипящим, как старое кресло, Клаусом. Немец-перец-колбаса. Что она теперь с ним будет делать?

Клаус, сразу приободрившийся, с благородным металлом в голосе объяснил ей, что делать. Она должна прикинуть, какие вещи ей надо купить в Марселе, чтобы зря не тратить время и скорее выйти в море.

— Вещи? — переспросила Аля.

— Ну да. Купальный костюм, шляпу от солнца, летние платья, обувь, крем для загара. Я пойду с вами и заплачу по своей карточке. Но я не люблю долгих походов по дамским магазинам, так что решите все заранее.

Ей надо было признать, что она заигралась, извиниться перед Клаусом за произошедшее недоразумение и отправиться домой. И согласиться, что Лешка опять прав, а она — маленькая непослушная девочка, убежавшая в темный лес.

Но она не девочка. Она будет делать все, что захочет. Она тоже имеет право на веселую жизнь, а если Рыжему это все равно — тем хуже для него.

Аля представила себе, как будет рассказывать о яхте и немецком миллионере. Подруга Терехина и Ирка-училка точно лопнут от зависти.

В Марселе Клаус действительно заплатил за все, не споря и не возмущаясь, хотя Аля в душевном смятении хватала первые попавшиеся и потому самые дорогие шмотки. Она пыталась подсчитать, сколько теперь стоит и к какому разряду дорогих шлюх может себя отнести. Получалось так себе, средненько, на уровне непрофессиональной стриптизерши из казино.

В Марселе пекло солнце, дул обжигающий ветер и в небе висели многоэтажные облака, похожие на белые океанские лайнеры. Такие же лайнеры, но поменьше и погрязнее, стояли в порту. После тихого горного курорта Аля сразу оглохла и ошалела от шума и запахов приморского города. Яхта Вандербильда тоже была белая, вылизанная до тошноты. Ее блестящие поверхности так сверкали на солнце, что Аля зажмурилась под темными очками и поспешила спуститься в каюту. Клаус весь вечер отдавал распоряжения капитану, матросу и повару и ей не досаждал.

Ужин принесли вниз. Аля ела запеченную рыбу и смотрела на ноги гуляющих по набережной людей. Она даже забыла, что боится моря. А чего там бояться, в самом деле, акулы здесь не водятся. Забавно, наверное, жить в портовом городе. Каждый день приходить на причал, встречать и провожать пароходы совсем не так, как поезда. Верить, что когда-нибудь и ты уплывешь за горизонт под алыми парусами. Глядя на лайнеры и облака, в это можно верить всю жизнь.

С такими мыслями Аля незаметно заснула.

Она проснулась от прикосновения чего-то холодного к плечу. В иллюминатор доносился легкий плеск — яхта вышла в море. Пахло солью, йодом и еще чем-то кисловатым.

Прохладное касание повторилось, словно ей на спину упала большая маслянистая капля. Аля повернулась и увидела прямо у своей подушки глубоко посаженные глаза Клауса. Впервые он был так близко и без очков. Его мокрая рука тихонько скользила по ее плечу и спине.

— Что это? — испуганно прошептала она.

— Это кефир, — так же шепотом ответил немец. — Ты еще не вспомнила?

Она вспомнила, едва только услышала его шепот. Как же он изменился, хотя прошло не так уж много лет! И она не узнала его, хотя когда-то они месяц провели бок о бок и лицом к лицу. Лицо, голос, акцент, манеры и повадки — теперь все было другим. Но все же немецкий миллионер герр Вандербильд оказался тем самым мальчиком, с которым в юности она отдыхала в Крыму. Он мазал ее обгоревшее тело кефиром и задыхался от любви, а она день за днем и ночь за ночью из чистой стервозности говорила ему «нет»…

Теперь сказать «нет» было невозможно. Его вообще мало интересовало, что она скажет. Никаких воспоминаний, откровений, упреков — машина, включенная на кнопку «секс». Он был с ней, пока не кончился завод, а потом ушел, предупредив, что завтрак подадут в кают-компанию. Аля долго стояла под душем, смывая со спины уже подсохшие кефирные разводы, и думала о том, как мог застенчивый студент — Коля, да, правильно, вот как его звали, потому-то и Клаус — превратиться в безжалостную акулу капитализма. И какая в этом ее заслуга — или вина?..

— Я уехал в Штаты и начал работать в хай-теке. Потом открыл фирму в Силиконовой долине, — ответил он за завтраком на ее робкий вопрос. — Но Америка мне не нравится — бестолковая, шумная страна. Я люблю Германию, там больше строгости и порядка. Поэтому я переехал туда, женился на Карле и взял ее фамилию. На мое счастье, она оказалась Вандербильд, а не Черномор.

Аля не решилась спросить, чем он занимается сейчас. И каким образом их отношения повлияют на контракт с Лешкой — он же вроде бы еще не подписан.

— Разумеется, сотрудничать с твоим мужем я не собираюсь, — продолжал Клаус. — Это был чистый блеф. Я не торгую автомобилями.

— Ты хотел заманить меня на яхту?

— Заманить? Кто вас заманивал, мадам? Разве ты сама не вертела передо мной хвостом, как ненормальная? Вернее, не передо мной, а перед моими деньгами.

— Я — хвостом?..

— Ты старалась, чтобы герр Антонов тебя приревновал, понимаю. Но ему плевать на тебя. Его волнует только его бизнес, и это правильный подход. Он добьется успеха и без моей помощи. Серьезный молодой человек. Скажи, его ты тоже подцепила где-нибудь на вечеринке, напившись в стельку?

Аля молчала, красная до ушей. Что ей тут делать? Наорать на этого фальшивого немца или с чувством собственного достоинства объяснить, что она не напивается в стельку? Что Рыжего она нигде не цепляла, у них любовь, и ему на нее совсем не плевать, совсем!

Но если не плевать — то почему муж так спокойно ее отпустил?..

— Сколько я здесь пробуду? — спросила Аля, вскинув голову, тоном плененной принцессы.

— Сколько дней мы жили в том вонючем Крыму и ты меня динамила? По-моему, тридцать.

— Но это…

— Да и мужу будет спокойнее без твоих выходок, — насмешливо продолжал Клаус. — Что за выражения, милая фрау? Успокойтесь, вас никто здесь не держит. Вы сойдете на берег в ближайшем порту и можете катиться на все четыре стороны. Правда, это будет не сегодня, а послезавтра. Я собирался провести в море несколько дней и не хочу из-за вас менять свои планы.

Больше он ни разу к ней не пришел — задетое много лет назад самолюбие было удовлетворено. Они встречались только за столом в кают-компании и почти не говорили. Герр Вандербильд смотрел в свою тарелку или читал какие-то бумаги, демонстрируя, что больше она ему не интересна. Аля то сидела в каюте, открыв иллюминатор и вдыхая сырой ветер, соленый, как вкус досады, то стояла у бортика и смотрела на ребристые волны. Делать ей было нечего, и она в сотый раз мысленно пересказывала историю про свою встречу с разбогатевшим другом юности. Если убрать пошлость и добавить романтики, получалась просто Даниэла Стил.

В Гренобле друг юности действительно высадил ее, купил билет на поезд до Парижа и на самолет в Москву. Аля все время думала о том, как вернется домой к Лешке. И что он ей скажет. Может, ему и правда спокойнее без ее выходок?

В туалете аэропорта Орли она выкинула пакет с летними платьями, купальником, шляпой от солнца и прочими дорогими подарками Кольки Вандербильда. Пакет оказался слишком объемистым, он не пролез в урну, и пришлось поставить его рядом. Когда Аля, в ожидании своего рейса, решила еще раз посетить туалет, место уже было оцеплено и полицейские что-то тревожно кричали в свои рации, взмахами отгоняя любопытных.

— Простите, это мое, — попыталась объяснить Аля, догадавшись, что вся катавасия вызвана несчастным пакетом.

— Но, мадам. Но антрэ, — сказал ей чернокожий полицейский, то ли не понимая английского языка, то ли не расслышав среди писка раций и гула толпы.

«Ну вот, — отходя в сторону, обреченно подумала Аля, — от меня всюду одни проблемы. Лешку я бросила, в Кольке поселила пожизненный комплекс, а сейчас чуть не взорвала французский аэропорт. И ведь наверняка кто-то скажет, что я это все сочинила».

— Малыш, я же видел, что ты сама не своя, что тебе действительно надо развеяться, отдохнуть. Разве на яхте было плохо?

Вот и все, что он ей сказал.

— На яхте? Как ты думаешь, что было на яхте? Я отправилась туда с чужим мужиком — и ты меня отпустил!

— Что значит «отпустил», Алик? Ты взрослый самостоятельный человек. Не привязывать же мне тебя.

— Ты даже не возражал!

— Зачем мне было возражать, давить на твою волю? Ты сделала то, что тебе хотелось.

— А ты?

— А я поехал работать, потому что это было необходимо.

— И тебе было плевать, с кем и чем я в это время занимаюсь.

— Мне было не плевать. Но это не причина, чтобы ограничивать твою свободу. Лучше скажи — ты хорошо отдохнула?

— Да, — сказала Аля, — потрясающе. Послушай, — все-таки спросила она затем, — а если бы я не вернулась? Осталась с этим миллионером? Что бы ты сделал?

Антонов пожал плечами:

— Ничего.

— Ничего?

— Но ведь это было бы твое решение…

— То есть ты бы отдал меня без борьбы?

— Аля, ну что за глупые выражения! Я бы тебя не отдавал, потому что ты не вещь. Без борьбы — разве я боксер, а ты переходящий кубок? Да, я понял, что у тебя роман с этим немцем, что тебе не до меня. Да, меня это очень огорчило. Да, я надеялся, что ты вернешься. Но не отдавать, борьба — это дикость, каменный век.

— Ты не ревновал? Тебе было все равно? — Аля все-таки решила его добить.

— Мне было не все равно, но я не ревновал. Такой ответ тебя устраивает?

— Почему?

— Почему — что?

— Почему ты не ревновал?

Лешка задумался и, похоже, всерьез. Потом пожал плечами:

— Не знаю. Как-то не ревновалось.

— Что же у нас теперь будет? — спросила Аля.

— Ты о чем, глупышка? Все будет, как было. Даже лучше. Знаешь, я взял семейный абонемент в фитнес-центр. Юльку там учат плавать. Ты тоже можешь ходить. У них есть всякая гимнастика, тренажеры, массаж. Пойдем прямо сегодня вечером?

Вместо фитнес-центра с тренажерами Аля вечером закрылась в спальне и села перед телевизором. Показывали рекламу гнусовского детского центра «Маленький лорд». Юный пижон лет двенадцати, одетый в идеально сидящий смокинг и цилиндр, открывал высокую стеклянную дверь, небрежно отдавал цилиндр швейцару и проходил павлиньей походкой сначала в банк, где ему улыбались вылизанные девушки-служащие, потом в ресторан, где официант, почтительно склонившись, вручал ему меню и указывал что-то особо соблазнительное. Все это происходило под идиотски жизнерадостную мелодию песенки «С голубого ручейка начинается река».

Ролик заканчивался сценой, в которой герой сидел за столиком с дамой примерно Юлькиного возраста, одетой в стиле начала двадцатого века — изысканно и женственно. Они поднимали бокалы — и камера отъезжала, оставляя парочку в романтической дымке. Означал ли этот финал, что Шереметьев все-таки устроил в своем «Лорде» маленький воспитательный бордель?..

Аля прижала к себе декоративную подушку. Так она любила смотреть телевизор: забравшись с ногами на кровать и с подушкой на животе. Жаль, ужасно жаль так бездарно опошленную идею! Неужели детям хочется быть такими надутыми индюками? А может, пиаровская служба Гнуса — она у него собственная и очень напористая — введет этот образ в моду? И Юльке скоро начнут нравиться прилизанные мальчики в цилиндрах…

У девочки был вздорный папин характер — те, еще некорректированные, антоновские гены, — и Аля подозревала, что укротить ее в будущем сможет только такой же буйный Рыжий, какой и ей, Але, встретился когда-то на пути. Только такого мужчину Юля сможет полюбить, как ее мама любила папу…

Любила? Аля даже ноги спустила на пол, словно надо было куда-то бежать. Почему это она говорит в прошедшем времени? Разве она не любит Лешку? Не любила бы — не смогла бы терпеть все его закидоны.

Но закидоны остались в прошлом. А любовь?

Аля прошлась по комнате, сжимая подушку, как гармонь.

Любовь к Рыжему всегда была частью ее жизни. Она ждала его звонков из долгих командировок, бросалась к двери, когда он приходил — пусть пьяный, пусть из загула, но это был он, драгоценный и единственный, и другого такого ни у кого нет.

Рыжий тоже ее любил, но, наверное, иначе. У мужиков все устроено по-другому, им необходима своя личная территория, на которую посторонним вход запрещен. И жена тут тоже посторонняя. Так объясняла когда-то Але подруга детства Верочка, которая про любовь и человеческие отношения прочитала почти все книжки, что когда-либо были написаны.

Но он тоже всегда бросался к ней, и не было такого, чтобы они дома сидели по разным углам и занимались каждый своими делами. Не было — а сейчас есть.

Лешка много работает, и эти усилия приносят результат: он вытащил фирму из кризиса, и денег теперь становится все больше. И он не шутил, когда предлагал ей открыть магазин сумочек. Какой-нибудь женский булавочный бизнес он в состоянии ей купить.

Но она уже не хочет даже детский винный магазин. Пускай Гнус развлекается. Ей нечем заполнить свою жизнь, если она не любит Лешку.

Да, да, да. Вернее, нет. Она больше не любит его. Только поэтому стал возможен роман с англичанином Максимом и эта безумная история на яхте. Она реагирует на него, как на видимый раздражитель: вот пришел муж, надо подать ему ужин, достать чистую рубашку, положить носки в стирку. И отчаянно тоскует по тому Лешке, который был когда-то.

Как собака или кошка равнодушны к своему отражению, потому что оно не пахнет и не излучает живые флюиды, — так и она не чует в Антонове своего любимого Рыжего. Но что же это значит? Что он не настоящий? Что при клонировании он утерял какую-то необходимую часть человеческой натуры?

Аля почувствовала, что больше не может жить с этими мыслями одна, их надо срочно кому-то излить. Тому, кто не привык считать ее откровения экстравагантными сказками для взрослых.

После отъезда Максима у нее оставался еще один близкий человек — подруга Вера.