Специалисты утверждают, что нейролингвистическое программирование действует практически на всех нормальных людей, у которых есть глубоко осознанное желание похудеть.

Оно заключается в мысленном представлении «запретных» слов («жирное, сладкое, шоколад, торт, колбаса» и т. п.) написанными самым неприятным для вас шрифтом, да вдобавок еще и дурно пахнущими, отвратительно произносимыми и противными на ощупь буквами. Можно представлять себе мерзопакостное начертание этих слов, а можно — и превращение самих продуктов в какую-нибудь дрянь. Очень хорошо действует.

Представляя себе, как очаровательный тортик превращается в кусок ненавистного грязно-желтого сала на моем животе, я пару раз довела себя аж до брезгливого передергивания плечами.

Очень важное правило: если что-то «заколдовывается», то надо эту потерю возместить чем-то другим. Торт превратился в несъедобную пакость, зато капуста как слово и как образ превращается в самое замечательное, самое желанное. И вот я мысленно пишу слово «капуста», пишу так, как сделала бы это для самой завлекательной рекламы, адресованной лично мне. И добрый голос произносит: «Капуста…» И солнышко подсвечивает нежно-салатные буквы… И у меня так славно и тепло на душе от этого солнышка… А как красива капуста на грядке — изумрудная роза, прохладная, тугая, живая. Прелесть какая, и почему это я раньше капусту на дух не переносила?

(Методика Людмилы Стояновой)

— Короче, продано у нас на двести восемьдесят восемь тысяч двадцать пять рублей, что, по-моему, для летнего месяца не так уж плохо.

Сашка журчал уже полчаса, и я чувствовала, что меня укачивает от его голоса и духоты. До сих пор цифрами и бумажками занималась у нас наемная бухгалтерша, приведенная еще Зинкой. Но братец Кролик решил взять отчетность в свои руки, усовершенствовал какую-то общепринятую бухгалтерскую программу, притащил на работу ноутбук и теперь регулярно изводил меня полученными рублями и копейками. Он хотел, чтобы я тоже научилась подводить баланс, высчитывать налоги и зарплату и заниматься прочими тошнотворными вещами, от которых я всю жизнь спасалась. Дело не в экономии на оплате бухгалтера, а в том, чтобы я представляла себе «полную картину», настаивал Сашка. И потеряла весь кайф от работы, про себя добавляла я.

Продажи у нас действительно поднялись после моих телепередач. Правда, народ огорчался, не застав свою любимую Катюшу Артемьеву в магазине, а я бывала там все реже. Потому что — и это тоже результат телевизионной популярности — в студию начали звонить разные народные умельцы и предлагать свои изделия в качестве талисманов для «Теремка». Среди них попадались очень интересные, например крошечные, вышитые бисером подушечки с малоизвестными народными пословицами. Их делала бывшая библиотекарша и моя тезка Екатерина Степановна из Звенигорода. А москвич Ипполит Павлович отливал настоящих оловянных солдатиков и других героев андерсеновских сказок. Так что теперь я целыми днями разъезжала по Москве и области, встречаясь с мастерами и изучая их изделия. По большей части это были удивительно приятные, светлые люди, и я все время капала на мозги Володьке и Черепанову, чтобы их начали приглашать на передачу. Но мужики были непоколебимы. Одного, пожалуй, можно, говорили они, сама выбери, кто выигрышнее, но проект называется «Шар удачи», а не «Сделай сам». Менять формат никто не собирается. О, это сладкое слово «формат», сколько лентяев и консерваторов оно защитило и сколько погубило прекрасных идей!

Прошло две недели с нашего знаменитого путешествия в дебри Тульской области. Деревню Филатово мы нашли по карте и выехали к ней через сорок минут после того, как обнаружили наш дорогой джип мирно пасущимся за деревьями.

Но дальше нас ждал облом. Оказывается, тетя Маруся Климова в деревне Филатово уже давно не живет. Кажется, уехала нянчить внуков, сказала загорелая девушка в модном открытом сарафане. Но старожил деревни Елизавета Филипповна, к которой нас отвели, только фыркнула. Никаких внуков у Маруси нету, она одна как перст, и куда ее черти понесли на старости лет, неизвестно. Продала дом и поминай как звали.

— А к ней никто не приезжал? — не выдержала я.

Елизавета Филипповна посмотрела на меня подозрительно, и я поняла, что из этой партизанки ничего больше не вытянешь. В доме Маруси действительно жили другие люди, та самая загорелая зазнайка, ее брат-подросток и моложавая бабушка, которая тут же, к моему изумлению, стала строить глазки Брянскому. Они были из Тулы, а деревенский дом использовали как дачу.

Почему-то провал поисковой экспедиции нас так расстроил, что мы поспешили убраться из деревни Филатово (подозреваю, что Володя хотел прежде всего сбежать от кокетливой бабули).

— Поедем в Ясную Поляну, — сказал он.

И мы поехали. Сначала проехали через вполне симпатичный город Тулу. На дороге действительно продавали пряники и самовары. Брянский божился, что ближе к городу начнут торговать пистолетами ТТ и другим оружием, которым также славится Тула, и в доказательство спел мне песню: «Тула веками оружье ковала, стала похожа сама на ружье». Его отец, оказывается, одно время ездил сюда в командировки и иногда брал с собой Володю, отсюда и знание местных реалий.

В Ясной по случаю понедельника (бывший красный день календаря, о, прощай, прощай, моя веселая диета) было безлюдно. Мы пробрались в заповедный парк, где нельзя было топтать траву, некошенную со времен Льва Николаевича (впрочем, он, кажется, не косил, а только пахал), и в эту некошеную, нетоптаную, непуганую траву рухнули вместе так, как это давно уже должно было случиться. Потом мы поели, что бог послал, без различия цветов и калорий, в ресторанчике на станции, а вскоре обнаружили неподалеку от усадьбы гостиницу. Она оказалась очень кстати, потому что после дня наступила ночь, но мой день рождения не кончался, и это был самый классный день рождения в моей жизни.

В цивилизованной Ясной Поляне мобильники работали, поэтому на следующее утро мне дозвонился Сашка и сказал, что шухер отменяется и можно возвращаться. Инквизиторов, налетевших на мой магазин, не поймали, но у милиции есть точные сведения, что они покинули Москву. В каком направлении — это, простите, тайна следствия. Уж не понесло ли их искать бедную Алену в Нижний Новгород, Кривой Рог или куда там я их послала? Там их, с божьей помощью, и накроют.

Возвращаться так возвращаться. Напоследок мы купили в гостинице кулинарную книгу Софьи Андреевны, тоненькую и невзрачную, как школьная тетрадка военных лет, и дорогую, как подарочное издание «Войны и мира». Вычитав в ее рецепте, что белки надо растирать «двести пятьдесят раз в одну сторону», не больше и не меньше, я поняла, как эта женщина смогла бестрепетной рукой переписать все собрание сочинений своего мужа. Не доверяла, наверное, молоденьким секретаршам, помня пример Достоевского. Мы в последний раз поели в ресторанчике за рекой, недалеко от Ясной, предавшись всевозможному чревоугодию, и отправились в Москву.

Дома на меня сразу навалились все дела, о которых я успела забыть, но отдохнуть от них, увы, не успела. В магазине начался внесезонный бум, и пришлось срочно заказывать и встречать новый товар. Мама опять хандрила и наотрез отказывалась ехать в какой-нибудь санаторий, разве что со мной или с Сашей. Оказывается, она все-таки возлагала надежды на наше путешествие в Филатово, думала, что мы найдем там бабушкины следы.

Зато Сашка ликовал, потому что его обожаемый Леонардо вернулся. Не нашелся, а именно вернулся, появился вдруг на своей полке, как ни в чем не бывало, пока братец жил в моей квартире. Сашка был уверен, что помогло его интернетовское обращение. Не иначе как черепах его сам прочитал и пожалел осиротевшего хозяина.

Скорее всего, черепаху утащили, а потом поставили на место общежитские прикольщики — такие шутки были вполне в студенческом духе. Но мне это совсем не понравилось. Совершенно очевидно, что у кого-то чужого есть ключи от Саниной комнаты. Хорошо, что пока его крутой комп стоит у меня дома, но что будет дальше, когда начнется учебный год? Придется просить администрацию сменить замок.

Мои отношения с Володей Брянским после короткого расцвета тут же перешли в летаргическую стадию. Каждый из нас был по горло занят, при этом Володя очень боялся смешать святое с грешным, а рабочее с личным, и в результате во время съемок мы не могли даже договориться о встрече. Да и встречаться было особенно негде: владелец преуспевающей продюсерской компании до сих пор жил с родителями, а у меня на кухне обитал брат Сашка.

Помимо всего прочего, Алена сбежала из клиники. Точнее сказать, не сбежала — сбежать оттуда труднее, чем из замка Иф, — а просто ушла, поскольку насильно держать взрослого человека в частном заведении никто не может. Правда, Лев Аркадьевич уверял, что она практически завершила курс терапии и у нее есть шанс выкарабкаться, если она снова не попадет в старую компанию. Но кто же знает, куда она теперь попадет!

В общем, месяц июль был каким-то суетливым и не особенно радостным. К тому же на нервной почве я стала есть все подряд и вскоре почувствовала, как пояс врезается в талию. Нюша советовала мне снова вернуться к разноцветному питанию, но я знала, что это невозможно. Нельзя дважды войти в одну и ту же диету.

А тут еще Сашка со своим бухгалтерским занудством. К счастью, в тот момент когда я должна была освоить формулу расчета налога из зарплаты, к нам заглянула покупательница.

Вначале я не обратила на нее особого внимания. На улице стояла невыносимая жара, и прохожие заползали в павильон просто глотнуть прохладного воздуха из кондиционера. Потные полуодетые люди слонялись по этажам, праздно разглядывая витрины, как на набережной в Дубаях, только муэдзина не хватало. Таких посетителей нельзя было сразу спугивать вопросами «чем вам помочь» да «что показать»: тогда они делали вид, что ошиблись дверью, и ретировались. Но если дать им осмотреться и освоиться, они, глядишь, утратят бдительность и что-нибудь купят.

Полная женщина с голыми руками, похожими на круглые короткие лапки Винни-Пуха, показалась мне вначале именно такой пугливой прохожей. Но она смотрела не на талисманы, а на меня, из чего я заключила, что это зрительница моей программы, и приветливо улыбнулась.

Посетительница на мою улыбку не ответила.

— Деточка, — сказала она унылым голосом, — деточка, вы должны мне помочь.

Она бросила недовольный взгляд на Сашку, и он весь напрягся. Сумасшедшие редко, но все же забредали в «Теремок», а тетенька, которая назвала меня «деточкой», казалась не вполне нормальной.

— Мальчик, — сказала она, повернувшись к Сашке, — не смотри на меня так, я не куку и не крэйзи. Просто мне надо с Катенькой поговорить об очень важном. Может, ты сделаешь променад по пленеру?

У нее был красивый голос с приятной хрипотцой, который портили лишь тревожные завывания.

— Пойди, Саш, — попросила я тихонько.

Саня пожал плечами, сложил свой ноутбук и вышел, многозначительно бросив мне: «Я буду рядом».

— Я видела вас по телевизору, — продолжила странная гостья, когда мы остались одни, — и поняла, что только вы можете меня спасти. Но сначала обещайте, что вы никому не откроете мою тайну.

Нет, все-таки зря я Сашку отпустила!

— Обещаю, — успокоительно произнесла я.

Тетенька перегнулась через прилавок, обдав меня горячим запахом дезодоранта, и трагически прошептала:

— Я — Отвертка.

Я уставилась на нее, хлопая глазами. Но через минуту мне уже все было понятно.

Кто же не знал Отвертку, знаменитую попсовую певицу, которая интриговала своих поклонников тем, что никто ее никогда не видел. Ее песни, исполняемые в смикшированном и слегка кислотном тембре, звучали на всех углах, но сама она существовала лишь в виде анимационного клипа. Теперь-то ясно почему — стада буйных подростков ни за что не стали бы писать кипятком от любви к толстой бабе, похожей на Винни-Пуха, какой бы крутой певицей она ни была.

А может, у моей гостьи просто мания величия?

— Не верите? — настороженно улыбнулась она, угадав мои мысли.

И вдруг пропела тонким скрипучим голосом, точь-в-точь как по радио, хоть и без всякой электроники:

И у меня исчезли последние сомнения.

Отвертка, она же Варвара, была не намного старше меня, но выглядела женщиной средних лет. Она и чувствовала себя теткой, а все из-за своей комплекции. Она всегда была полной, сколько себя помнит, потому что просто обожает есть. Может заниматься этим с утра до вечера, разве что с перерывом на обед, ха-ха. Не смешно.

Я припомнила, что даже в ее песнях тема еды всегда звучит в том или ином виде, и минеральная вода — еще пустяки. Взять, например, самый первый шлягер, который вывел никому не известную исполнительницу в первые строчки хит-парадов:

Или тот популярный рэп:

Наверное, под сытым тюленем она имела в виду себя.

В общем, полнота ей не мешала до поры до времени. Анонимная слава была даже удобна — можно спокойно ходить неузнанной по улицам, не опасаясь, что разорвут на сувениры. Но в какой-то момент продюсер решил, что пора снимать маску — народ хочет знать своих героев в лицо. Лицо Варвара еще могла показать, куда ни шло, — лицо было широкое и слегка квадратное, но вполне моложавое. Но все остальное!..

Варвара решила, что она скорее умрет, чем позволит всей стране потешаться над ее фигурой. Сытому тюленю место только в тени. Но спорить с продюсером она не могла — ее контракт, кстати, совершенно грабительский и обдиравший ее как липку, действовал еще полгода.

Она пробовала голодать, но не выдерживала и дня. Она сбежала из частной клиники, где пыталась анонимно худеть по голливудской методике. Она не могла ни с кем поделиться своей бедой: информация о том, как выглядит легендарная Отвертка, немедленно стала бы достоянием республики.

Увидев меня в дебильной программе «Шар удачи» (я проглотила — чего не вынесешь от поп-звезды), Варвара поняла, что этой стройной и милой девушке можно довериться. И наверняка она знает секрет: как избавиться от лишнего веса, а главное — от всепоглощающей страсти к пожиранию.

— Деточка, Катенька, — сказала она, снова превращаясь в тетку, — помоги мне стать такой же худенькой, как ты. Мне через два месяца надо появиться в ящике, или смерть. Тогда другой ящик, ха-ха. Не смешно.

Я слабый человек — я сдалась. Нет, я не согласилась, конечно, но и не отказала. Я сказала: давайте попробуем. И она вся просто воссияла, послала мне через прилавок воздушный поцелуй и стала очень похожа на мадам Грицацуеву.

Тут появились покупатели, да и Сашка уже многозначительно прохаживался мимо витрины, исчерпав терпение на «променаде». Отвертка ушла, на прощанье прижав толстый палец к губам, мол, не болтай, в такие дни подслушивают стены.

Первая мысль моя была о маминой солнечной диете, потом о моей разноцветной, потом о капустном супчике, потом о Володькином лечении с виноградом… И все их я отмела одну за другой. Бедная Варвара не вынесет пытки черносливом, проросшими зернами и вареной капустой, ей неинтересно знать, где сидит фазан, а из частной клиники она уже сбегала. Ее проблема — не в животе, а в голове. Вот голову и надо лечить, но я же не психиатр. Может, послать ее к Льву Аркадьевичу? В конце концов, болезненное пристрастие к еде — тоже своего рода наркомания…

Дома я залезла в интернет и обнаружила одну штуку под названием «нейролингвистическое программирование». Как раз для головы и для живота; главное — не перепутать. Заключается это программирование в том, что про вредную еду надо думать всякие гадости, представляя себе, как она превращается в мерзкие жировые складки на твоем теле, а про полезную, наоборот, — какая она вкусная, свежая и приятная. В случае Отвертки, боюсь, гадостью должна стать вся еда или почти вся.

А что, если пойти дальше? Настроиться на то, что безобидный тортик отравлен тайными завистниками, а в луковый суп конкуренты подмешали толченое стекло. В мире шоу-бизнеса ничего невозможного нет.

А роль хорошей еды пусть играет та же капуста — ее довольно сложно отравить, разве что на генетическом уровне.

На всякий случай я выписала еще один рецепт, который привлек мое внимание категоричностью изложения и рекордным количеством восклицательных знаков. Выглядел он так, дословно:

1. Купить ананас весом от 1 до 3 кг.

2. Перемолоть его вместе со шкуркой на мясорубке.

3. Положить это все в трехлитровую банку.

4. Залить бутылкой водки (стандартной).

5. Поставить в темное место и держать две недели, чтобы забродило!

6. Затем перед каждым приемом пищи съедать по 2 столовые ложки этой настойки!!!!

P.S. Средство очень хорошее!!!!! Проверено!!!!!!!! Похудеешь на 5–1 кг (у кого как) за 1,5–2 недели.

Прочитав рецепт, я вспомнила, как мой приятель Рик в возрасте пяти лет обиделся за что-то на свою мамашу Ирку, пошел на кухню, налил в стакан кока-колу пополам с молоком, а затем начал мелко нарезать туда же картонную коробку из-под корнфлекса. На вопрос: «Что ты делаешь?» — он гордо ответил: «Я готовлю тебе яд».

Рецепт ананаса, бродящего в обнимку с водкой, был сильно похож на Риков яд, но поскольку бедная Варвара все равно грозилась сыграть в ящик (не в один, так в другой), я решила, что большого вреда этот эксперимент ей не принесет. Похудеть она скорее всего похудеет от такого ядерного заряда, а вот как будет себя чувствовать — это уже другой вопрос, и мне его не задавали.

И все же травить непроверенным снадобьем постороннего человека было стыдно. С другой стороны, испытывать его на себе тоже не хотелось. Мой организм не годился для опытов, что наглядно показала мамина солнечная диета. А если я сыграю в ящик или по крайней мере в реанимацию, то что станет с магазином и программой? Даже если пьяный ананас на несколько дней прикует меня к унитазу, это будет катастрофа.

Может, использовать в качестве подопытного Сашки братца Кролика, то есть наоборот? Но он тоже нужен мне в магазине.

Единственный человек, который в силу невероятного своего пофигизма позволит проводить над собой эксперименты, — это Лизка. Правда, обращаться к ней неловко, потому что я не появлялась у нее с марта, с тех пор как мы на пару жрали шоколад, а это, конечно, свинство (я имею в виду — не появляться). Хотя, если разобраться, то пожирание шоколада — тоже в своем роде свинство. Но если я открою ей тайну Отвертки, это искупит мою вину.

Лиза была ровно там, где я оставила ее почти полгода назад, на том же самом диване. Она, как водится, не вышла даже на мой звонок, и ее мама по обыкновению радушно открыла мне дверь. Только кошка Да Винчи уже не крутилась под ногами, загуляла где-то в конце весны, ушла и не вернулась.

— А как ваши черепахи? — спросила Лизка.

Она теперь питалась мюслями, грызла их всухомятку, черпая горстями из большой миски, и говорила, что это психоделическая еда, особенно семечки, потому что они скрипят на зубах. На мой взгляд, именно семечки — самый сомнительный ингредиент мюслей, потому что в какой-то момент они могут заскрипеть в слепой кишке и подарить приступ аппендицита. Об этом я напомнила Лизе после того, как рассказала ей про черепах, Черепанова и поездку в Тульскую область с Володей Брянским.

Опасность, таящаяся в семечках, не заинтересовала ее совершенно, а больше всего заинтересовал Брянский.

— Он был толстый, а стал худой? Но ему все равно должны нравиться толстые, — задумчиво сказала она.

— Ему нравятся средние, — ревниво возразила я.

— Да уж конечно, — проворчала Лизка. — Есть такие средние, которые всем нравятся. Ну давай, что там у тебя?

История Отвертки не произвела на нее впечатления. Оказалось, что она путает эту кислотную исполнительницу с двумя другими эстрадными соплюшками. Если Отвертка не соплюшка, то тем хуже для нее. А вот на нейролингвистическое программирование Лиза отреагировала с энтузиазмом.

— Слушай, это же можно навнушать себе что угодно, — размечталась она. — Например, что с мужиками нельзя иметь дела. Только представь, как эта грязная вонючая штука, вся в бактериях, лезет в тебя, такую нежную и ранимую…

Я представила, и меня действительно передернуло.

— Цепляет? — заметила Лизка не без злорадства.

Но в целом идея бороться с калориями силой духа ей понравилась. Она даже согласилась попробовать бродячий ананас, который уже три дня пускал пузыри у меня в буфете.

Лизка позвонила мне вдогонку, когда я уже подъезжала к дому. Оказывается, она успела найти в интернете еще одну внушательную систему. По ней надо изо дня в день мысленно рисовать идеальный образ себя — стройной, хрупкой, очаровательной, всеми любимой…

— Вот такое мне больше нравится, без людоедства, — сонно сказала Лизавета. Видимо, усилия, потраченные на интернет-поиск, истощили ее хрупкий, всеми любимый организм.

— Попробуй и то и другое, — попросила я. Неизвестно, какая методика больше понравится Варваре-Отвертке. Может, ей как раз ближе людоедство.

— А из тюбиков вниз головой кушать не надо? — фыркнула Лизка. — Может, ты меня в космонавты готовишь, так скажи прямо. Ладно. Ананас привези, когда поспеет.

Уже потихоньку смеркалось, и в моей кухне горел свет — вероятно, Сашка был дома и колдовал с компьютером. Я вышла из машины и неуверенно зашагала к подъезду, пытаясь вспомнить, есть ли дома хоть какая-то еда, кроме водочного ананаса, или придется прямо сейчас начинать худеть за компанию с Лизаветой и Отверткой. А может, лучше заглянуть в супермаркет?

И тут меня окликнули с детской площадки. Этого еще не хватало! Сам господин Черепанов, оказывается, подстерегал меня у подъезда, лениво покачиваясь на деревянных качелях. А что, телефон еще не изобрели?

— Ты была временно недоступна, — сказал Славка вместо приветствия. Специально сказал, чтобы прозвучало двусмысленно, к тому же врал. Ведь для Лизки я почему-то оказалась доступна.

Черепанов подошел вплотную и стал меня разглядывать, как будто хотел разгадать головоломку, нарисованную на моем лице. Черт, он ведь прекрасно знает, что я ездила за город с Володькой Брянским, и должен догадываться, что между нами произошло. Хотя Брянский партизанит и на съемках даже не смотрит в мою сторону, опасаясь, вероятно, обвинений в сексуальных домогательствах с использованием служебного положения. Но между мной и Славой все закончилось гораздо раньше, и это был просто постельно-приятельский эпизод, то, что называется перипихоном, без всяких чувств, а Володя мне действительно нравится. Неужели Славка явился выяснять отношения? Что за детский сад!

По-моему, это и было в детском саду, когда мне сделал предложение соседский мальчик Федор. Он сказал, что я самая красивая на свете и он хочет на мне жениться в восемь лет. Почему именно в восемь? Потому что тогда ему купят красную блестящую машину с настоящим мотором, и он будет меня катать. Эта попытка завоевать меня с помощью красной машины показалась мне такой возмутительной, что я ушла домой и написала ему письмо желтым карандашом. Письмо было длинным, хотя писала я еще плохо и печатными буквами. Помню только одну фразу: «Я СТАБОЙ НЕБУДУ». Это «НЕБУДУ», а главное — желтый карандаш поразили Федора в самое сердце. Он рыдал весь вечер (так рассказывала его мама), а на следующий день подкараулил меня, кажется, как раз на детской площадке и отдал набор фломастеров, который я подарила ему на день рождения. Вроде как «я возвращаю ваш портрет».

Все-таки мужики не меняются с возрастом. Неужели Славка не понимает, что я теперь недоступна не временно, а постоянно, и больше СТАБОЙ НЕБУДУ?..

Он вдруг поднял руку и потрогал мои волосы на затылке. Не погладил, а именно потрогал, едва касаясь кончиками пальцев. И от этого касания меня потянуло к нему, как будто между нами пробежала электрическая искра. То самое, о чем Пастернак писал: «мы провода под током». У меня бывало такое очень редко, и только с Костей, то есть в прошлой жизни.

Я еле удержала себя в руках. Если бы Славка сейчас потащил меня в ближайшие кусты или в деревянный домик с дырчатыми окошками, я бы не сопротивлялась. Но он только вздохнул, убрал пальцы и тихо сказал:

— Я привез журнал для твоей мамы, тот, что она просила. Давай к ней съездим.

Упоминание о маме меня отрезвило. Я перевела дыхание. Поехать к маме, как мы практиковали раньше, в лучшие наши времена? Нет, это так же немыслимо, как и все остальное.

— Ты можешь съездить сам, — ответила.

— Мне не очень…

Чудеса: Черепанову — и вдруг что-то «не очень!»

— Вполне удобно. Хочешь, я позвоню? Ты имеешь в виду сейчас?

Он кивнул. Что ж, время позднее, но еще не ночь. Маму этот визит, пожалуй, развлечет.

Я набрала ее номер. Конечно, она будет рада увидеть Славу. И журнал очень кстати. А почему я не могу приехать?

Мама была не в курсе последних событий. Но мне не хотелось посвящать ее раньше времени именно потому, что с Володей все казалось всерьез.

Черепанов еще раз пробежал взглядом по моему лицу, складывая невидимый паззл, и пошел в сторону дороги ловить машину. Пора ему уже остепениться и сесть за руль, не век же скакать кузнечиком.

Я поплелась домой, размышляя, что это со мной происходит — гормональные бури? Преждевременный климакс? С такими порывами надо бороться, а то попадешь в беду. Достаточно того, что я снова вспомнила Костика, а это само по себе беда.

Кстати, вот и повод применить нейролингвистическое программирование. Как там Лизка говорила? Грязная вонючая штука лезет в тебя, вся в бактериях… Бр-р! Что еще? Немытые руки, тоже в бактериях, трогают тебя за все места, вызывая прыщи и раздражение. Колючая щетина — отлично! Прокуренное дыхание — тоже хорошо…

Нет, классная штука это программирование. Я успела лишь доехать до своего этажа на лифте, а мне уже хотелось вымыться, чтобы избавиться от воспоминаний обо всех вонючих штуках, которые когда-либо в меня лезли. Я вошла в квартиру, поздоровалась с погруженным в сеть Сашкой и отправилась в душ. Завтра, на свежую голову, надо попробовать поизничтожать последнюю память о Косте. Отрицательных моментов там более чем достаточно.

— Кто-то звонил, кажется, Черепанов, — сообщил брат, когда я вышла из ванной и стала исследовать пустой холодильник. Как это получилось, что в нем вообще ничего нет?

— Саш, а где сыр? И помидоры?

— Кончились, — невозмутимо ответил Сашка. — А про корнфлекс даже и не спрашивай. Он очень подозрительный тип.

— Кто? Корнфлекс?

— Твой Славик Черепанов. Ему что-то нужно от тебя. Нет, не то, что ты думаешь, не секс. У него какой-то интерес к нашей семье. И я уверен, что это он сп…л Леонардо.

Я дала Сане подзатыльник, чтоб не матерился.

— Наверное, он тоже ищет у нас секрет вечной молодости, как тот мамин писатель. И решил, что Леонардо расколется, если держать его на хлебе и воде и не давать пиццы. Саш, у тебя паранойя или затянувшееся детство?

В буфете, за балдеющим ананасом, я нашла шоколадку в зеленой обертке. Попробовала вспомнить, какого цвета сегодня день, и махнула рукой. Молоко братец тоже выдул, и я съела шоколадку с зеленым чаем, который он, на мое счастье, не переваривал.

Уже в первом часу ночи, когда Сашка погасил свой комп, я спохватилась, что надо позвонить маме. Мало ли чем могла кончиться ее встреча с серым волком, который так коварно охотится на нашу семью.

— Что-то случилось? — недовольно спросила мама. — Я уже сплю.

— Черепанов уехал? — спросила я.

— Разумеется, уехал! Ты вообще соображаешь, о чем спрашиваешь?!

Ну, и что она сердится, интересно?

Я не сердилась. Мне просто никого не хотелось слышать, даже Катю.

Не помню ни начала, ни конца, ни автора. Только две строчки:

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Стихотворение называется «Галатея» или «Пигмалион». Если спросить у Гриши, он, наверное, вспомнит. Но обязательно поинтересуется, с чего вдруг мне понадобились эти стихи. Или сам начнет догадываться и скажет своей Зинке: «Слава богу, у Ани роман».

А у меня не роман, а мания преследования. Кого волнует, какие стихи я повторяю и почему? Никого, включая моего бывшего мужа. Чего же я боюсь?

Звонила Катя и сказала, что знает теперь потрясающий способ избавиться от воспоминаний, которые держат меня в плену прошлого и не дают жить сегодняшним днем. Она выразилась как-то более прозаично, это у меня все сейчас звучит литературными цитатами.

Катя считает, что если представлять себе какие-то гадости из нашей с Гришей семейной жизни, то я почувствую к нему отвращение, несовместимое с любовью и ностальгией. Бедная девочка, она еще не знает, как прекрасно совмещаются отвращение и любовь. А вот истина о том, что клин выбивают клином, не устарела до сих пор. Это то, чем я сейчас занимаюсь, не задумываясь, как и чем буду выбивать последний клин…

Она не принимает его всерьез и называет кузнечиком. Да, он скачет по жизни с невыносимой легкостью, и в глазах девочки это недостаток. Ей еще не надоели солидные, обстоятельные мужчины, которые всю жизнь сидят, нахохлившись, на одном и том же суку и больше всего озабочены тем, чтобы его никто не подрубил. Ведь и Гриша, ее папа, был в молодости таким же веселым кузнечиком, иначе я бы никогда не обратила на него внимания. Таким он и оставался все годы нашей совместной жизни, пока не женился на своей резиновой Зине и не превратился в навозного жука.

Ладно, это уже лишнее.

Катя настаивает (именно так, настаивает!), что мы должны встретиться и помедитировать каждая о своих проблемах, от которых надо избавиться. Она не понимает, что я не хочу больше думать гадости о своей прошлой жизни, я все это передумала уже сотни раз. Мама, если б была жива, сказала бы ей это прямо, она была смелым человеком. А я стесняюсь, боюсь, что младшее поколение сочтет меня упрямой и сварливой теткой. Да и обидеть их боюсь. Они ведь заботятся обо мне, Катя и Саша, они хотят мне помочь. И чем дальше, тем меньше их волнует, какая помощь мне действительно нужна, а от какой не знаешь куда деться. Они умные, взрослые, они все решают сами. Tomorrow belongs to me [1] — будущее принадлежит им. Но я и не претендую на будущее. Отдайте мне хотя бы мое настоящее.

Почему природа устроила, что в том возрасте, когда так важно жить в согласии с собой, ты попадаешь в зависимость от других, пусть даже собственных детей, и живешь по их законам? Почему мы стараемся угнаться за молодыми — ведь мы раньше и мы впереди? А их не догонишь, они вечно спешат, и главное для них — посадить тебя в уголок, где ты не будешь им мешать своим нытьем. В удачное замужество, в отдельную квартиру, в уютное кресло, в инвалидную коляску. Мы не должны болтаться у них под ногами и попадаться на пути, иначе, не дай бог, они сломают о наши костыли свои красивые молодые ноги.

И только Славке-кузнечику никто не мешает, потому что он не ходит, а скачет, перелетая огромные расстояния по воздуху. Кузнечик — это почти птичка божия.

Да, он ровесник моей дочери. Ну и что? Я не собираюсь выходить за него замуж и даже появляться с ним на публике, вызывая косые взгляды и перешептывания. Он приходит ко мне домой, и можно изображать богатую старуху, которая купила себе молодого любовника. Это из Грибоедова: «Как молодой француз сбежал у ней из дому…». Не помню дальше. Одним словом, «забыла волосы чернить и через три дни поседела. Вот так и обо мне потом заговорят». Обо мне не заговорят — никому не интересно обо мне говорить.

Может, найти в городе нового профессора Преображенского и пересадить себе яичники обезьяны? Нет, не поможет. Я ведь не яичниками чувствую нашу разницу в возрасте, а головой. Все в голове, сказала Катя, агитируя меня за этот новый, как его, нейролингвистический способ борьбы с лишним весом и прочими лишними вещами. Надо только выкинуть из головы возраст, и тогда станет просто. Он мужчина, я женщина. Все остальное ерунда.

Выкинуть лишние годы? Легко сказать, это ведь не лишние килограммы. Вся наша цивилизация построена на бесконечных напоминаниях человеку о его возрасте. «В начале детство помню я…», «Но старость — это Рим, который…». Я бы продала душу за бессмертие, не потому, что боюсь черноты и пустоты, дрожащей челюсти и текущей слюны. Нет, я боюсь экзамена, который называется старостью. Этого времени, когда жить надо наверняка — а я не умею. Я ведь в жизни ничему не училась, только читала книги, растила детей и любила Гришу.

Так при чем же тут мальчик? Просто с ним я оттягиваю момент, когда придется посмотреть правде в глаза и стать наконец взрослой. Должен же быть хоть крошечный промежуток взрослости между молодостью и смертью.

Или старости никакой нет, а есть мечта о вечной жизни, которая приходит, когда жизни остается все меньше?..

Отвертка появилась у магазина на неделю раньше, чем мы условились. Она не стала со мной говорить, потому что рядом были Нюша и покупатели, просто стояла за витриной и жалобно вращала глазами. Ее медвежьи ручки просвечивали сквозь марлевые рукава расшитой блузки. Может, посоветовать ей сменить стиль одежды? Но это уже не мое дело.

Я вышла наружу и продиктовала ей рецепт с ананасом, который только вчера отвезла Лизке, поэтому еще не знала результатов эксперимента. Потом рассказала про нейролингвистическое программирование, про нежную свежую капусту, булочку, превращающуюся в желтый мерзкий жир, в общем, про все. А также посоветовала Лизкин нелюдоедский метод — представлять себя стройной и похудевшей.

Отвертка-Варвара благодарно кивала головой и все записывала в массивный ежедневник. Потом вошла и купила большую соломенную девушку. Этих девушек одна веселая старушка в Можайске делала из обыкновенных веников: приделывала головы и руки, одевала в платья-сарафаны — вот и домашняя красавица-работница. Расходились они моментально — их было очень удобно ставить в углу. Та, которую взяла Варвара, оставалась у меня последняя, самая худая. Такой попался веник, с длинной тощей ручкой.

— На удачу, — объяснила знаменитая певица и послала мне через прилавок воздушный поцелуй.

Интересно, какой она станет после похудания? Пожалуй, я ее и не узнаю.

С Лизаветой мы встретились через несколько дней. Она все так же лежала на диване и грызла мюсли, не опасаясь коварных семечек.

— Забирай свой ананас, — сказала она сиплым голосом.

Оказывается, в тот момент, когда она открыла мое бродячее зелье, сунула в рот две столовые ложки подряд и разом проглотила их, как волк Красную Шапочку с бабушкой… О, тут случилось такое! От физиологических подробностей она меня избавит. Но, как в книгах, вся жизнь промелькнула у нее перед глазами. И Лизка увидела, что это была совсем не плохая жизнь, во всяком случае, не настолько плохая, чтобы отдавать ее за пару ложек забродившего ананаса.

Когда пылающий внутри пожар удалось залить литрами холодной воды, ананас обиделся и потребовал выпустить его на свободу. С горшка Лиза не слезала два дня. Мало того, при одной мысли о еде ее челюсти сводило воспоминанием о буйном ананасе, и раздвинуть их не было никакой возможности. Обещанные семь кило потерялись досрочно, без всяких дополнительных умственных усилий вроде самопрограммирования или как его там. Так что, если я хочу спросить, работает ли диета, то ответ однозначный: да, работает, и еще как работает, так, что все остальные отдыхают. Если в доме в эти дни что-то работало, так только диета и сливной бачок в туалете.

Я выслушала Лизку в полном недоумении. На мой взгляд, она была совершенно такая же, как раньше. Куда же ушли семь килограмм?

А вот в этом-то главный фокус, хитро улыбнулась Лиза.

— Помнишь метод, который я сама надыбала в инете? Когда меня наконец сняли с толчка, я улеглась трупом и стала представлять себя такую красивую, ага, всеми любимую, обаятельную… Толстую, Катька! Толстую! Я такую себя люблю. Я такой себе нравлюсь. А как подумаю о тощей козе, так плеваться хочется.

Она ела одни лишь мюсли, но семь кило вернулись домой, как братья мальчика-с-пальчика после победы над людоедом. Вот что значит сила духа и воображения. В общем, осталась Лизавета при своих.

— То есть как это — при своих? — возмутилась она. — Я смысл своей жизни увидела. Из меня вся депрессуха с этим ананасом вышла. Я теперь счастлива — не лежу, а летаю. И ничего мне больше не надо. Вы все бегаете, ищете, а я уже нашла.

В целом эксперимент полагаю считать удачным, — подвела итог Лизка. — Ведь твоя баба страшная, как ее, Отмычка? Она-то будет себе все правильно программировать. Ну, и похудеет, как миленькая. А если что не так, то ананас ей поможет.

Я уходила от нее в растрепанных чувствах и противоречивых размышлениях. С одной стороны, слава богу, что с Лизой все обошлось и ананас ее не погубил. Значит, и Отвертка выстоит, она мощнее. И если я ей все грамотно объяснила, она будет себя программировать в нужном направлении и добьется правильного похудательного результата.

А если нет? Вдруг она поняла меня не так, или у нее в голове что-то переклинит в свою сторону, как это случилось с Лизкой? И вместо избавления от лишнего веса она избавится от чего-то другого. Например, от предрассудков? Ладно, лишь бы выжила после ананасовой атаки, а за чужую голову я не отвечаю.

Мне пора было уезжать (потом расскажу куда), а дела творились какие-то странные. Славка Черепанов повадился ездить к маме, непонятно зачем, и Сашка все время бухтел по этому поводу, предсказывая беды, которые принесет нашей семье этот кузнечик. Володя Брянский занимался новым проектом, и мы практически не виделись. Съемки «Шара удачи» стали рутиной и не требовали присутствия и контроля генерального продюсера.

Мне оставалось только нейролингвистическое программирование, я и успешно внушала себе, что от этих мужиков одни неприятности, и не только из-за их вонючих штук, заносящих нам бактерии в самые нежные интимные места. Я представляла себе, как болеют и изнашиваются мои нервные клетки от бесконечных любовных переживаний. Эти клетки казались мне трогательными измочаленными веревочками, на которых держится мой хрупкий организм. Я мысленно протирала веревочки влажной салфеткой и старалась не разводить новую грязь и сопли, не думать о Брянском, о глупом Славке, о Костике, которого не удавалось до конца забыть. В общем, ни о чем не думать, кроме работы.

Никакого счастья и познания смысла жизни я, в отличие от Лизки, не достигла. Зато почему-то стала худеть.