В темной комнате, бывшей когда-то фотолабораторией, сидели два человека. Они изучали схемы и графики. На веревке висели фотографии Гольцова и Михальского. В раковине валялись пустые бутылки из-под пива. Стол покрывала серая простыня, на которой пропечатано: «ХОЗУ КГБ СССР».

Изредка молодые мужчины поглядывали на телефон с определителем номера, висевший на стене рядом с древним разворотом из «Плейбоя» — девушка марта черт знает какого года.

Телефон должен был зазвонить. Знакомый голос скажет: «Не засиделись там, ребята? Сворачивайтесь». Это был бы сигнал приступать к ликвидации Гольцова и Михальского. В ожидании мужчины в легкомысленных толстовках дорабатывали план убийства.

Впрочем, голос в телефоне мог сказать и другое: «Наведите порядок там у себя и дуйте ко мне». Это означало, что операция отменяется. И потому мужчины поглядывали на телефон как на неведомого зверя, от которого неизвестно чего ожидать.

1994 год, апрель.

— Вот кретин! — Полуяхтов отбросил от себя газету.

Несколько секунд он сидел в кресле и качал головой. Рядом, чуть согнувшись в поясе, словно хороший официант, стоял пресс-секретарь Службы безопасности президента.

— Спасибо, идите. — Генерал небрежно махнул рукой.

Пресс-секретарь неслышно исчез, оставив после себя запах туалетной воды от «Кристиан Диор».

В газете было интервью Павла Ткачева, вернувшегося с оружейной выставки в Абу-Даби. Бурную реакцию вызвали несколько фраз из разглагольствований министра обороны:

«Меня шах Арабских Эмиратов к себе туда, на островок через пустыню, пригласил. И говорит: «Дорогой, вот спасибо, что ты приехал, я хочу купить у вас оружие». Я говорю: «Я для этого приехал, вот выставка». «Да, — говорит, — эта выставка! Вот список вы мне дадите, танки там, пулеметы. Вот вам четыре миллиарда. Есть место в самолете? Погрузите туда сейчас деньги, я вам верю, оружие пришлете позже по списку». Я говорю: «Вы что, я не продаю… я способствую продаже… и подсказываю нашим соответствующим эмвээсам и прочим госвооружениям». Он же продолжает просить: «Пришли мне танки». А я не могу и как дурак сижу. Это рынок, надо уметь на нем работать. А те, кому положено, мух не ловят. В итоге страна теряет миллиарды долларов!»

Ткачев рассказал то, что широкой публике знать было не положено. Чем поставил в неудобное положение потенциальных клиентов — арабских шейхов. Мало того что он представил их дикарями, размахивающими деньгами и не признающими международных норм. Так еще и фактически натравил на них американцев, которые под предлогом соблюдения законов сделают все, чтобы шейхи не покупали оружие в России, а покупали в США.

Реакция на интервью министра обороны пришла через день. Послы стран Персидского залива потребовали встречи с министром иностранных дел России. Поскольку тот был в отъезде, отдуваться пришлось его заместителю. Ему и передали ноту протеста.

В тот же день посол Объединенных Арабских Эмиратов вторично пожаловал в МИД и официально заявил, что приглашенный на празднование Дня Победы начальник Генерального штаба ОАЭ в Москву не прибудет. А правительство Эмиратов решило приостановить выполнение договоренностей о поставках российского оружия до тех пор, пока министр обороны РФ не принесет извинения руководству и народу Объединенных Арабских Эмиратов.

Узнав об этом, Полуяхтов так ругался, как не смог бы ни один грузчик.

— Кто послал этого кретина?! — заключил свою пятиэтажную тираду генерал. И это были самые мягкие слова в так и не услышанном никем монологе.

Хотя «кто послал этого кретина», Полуяхтов прекрасно знал. Это был президент России. Личный друг министра обороны.

Павел Ткачев взлетел благодаря развалу СССР. Он был командиром дивизии. Очень толковым командиром. Звезду Героя в Афганистане он получил заслуженно, потому что воевал с минимальными потерями. Кто-то заметил, что, когда Ткачев уезжал из Афганистана, плакала даже полковая овчарка.

В 1990 году он совершил, пожалуй, самый главный выбор в своей жизни — сделал ставку на Бориса Ельцина. И за полтора года вырос из комдива в министры обороны. К такому возвышению он был не готов профессионально. Он по-прежнему оставался толковым командиром дивизии, которого следовало еще драть, как сидорову козу, чтобы сделать из него для начала приличного командующего армией. Поэтому вооруженные силы под Павлом Ткачевым стонали и бились в агонии, гордо называемой военной реформой. А сам министр тем временем пытался влезть в большой бизнес.

Российской армии досталось шикарное наследство от советской: горы оружия, военной техники, разнообразного армейского имущества. Для продажи этого несметного богатства Минобороны создало госкомпанию «Военмаш». Деньги, которая она могла заработать, собирались направлять на социальные нужды военнослужащих.

Конкурентом у «Военмаша» была другая госкомпания — «Госвооружение», в разговорах называвшаяся «госвором». Она служила официальным посредником при продаже оружия.

Чтобы убрать конкурента, Ткачев начал массированную атаку на «Госвооружение», требуя ее ликвидировать, а право торговли оружием предоставить только Министерству обороны. Служебными записками на эту тему просто завалили стол премьер-министра. Об этом же Ткачев твердил президенту, играя с ним в теннис.

Его потуги были замечены. И поощрены. Специальным постановлением правительства его назначили руководителем российской делегации на крупнейшей международной оружейной выставке в Объединенных Арабских Эмиратах. Павел Сергеевич чувствовал себя окрыленным. В Абу-Даби он взял огромную свиту, включая охрану, помощников, адъютантов, личного фотографа и пресс-секретаршу. С такой толпой скандалы неизбежны. Вот два российских генерала и устроили пьяную драку на пляже шикарного пятизвездочного отеля. Эмираты, кстати, мусульманская страна, где не то что пить, а ходить в шортах чревато.

Но настоящий скандал случился из-за интервью после возвращения.

— Кеша, зайди ко мне, — услышал Полуяхтов из спикерфона голос начальника службы безопасности президента.

— Есть, — ответил генерал.

Полуяхтов терпеть не мог, когда его звали Кешей. Однако его всесильному шефу, Корсакову, на это было плевать:

— Проходи, Кеша…

В массивном кресле Корсаков сидел откинувшись, так что массивное пузо выглядело впечатляюще. Полуяхтов, сохранивший неплохую для своего возраста спортивную форму, презирал обрюзгших мужчин. Но никогда этого не говорил, опасаясь, что ненароком брошенное слово может долететь до шефа.

— Ко мне тут человечек заходил из комиссии по военно-техническому сотрудничеству, — начал Корсаков.

Полуяхтов прекрасно знал, о ком шла речь. Он сам негласно помог ему попасть на прием к Корсакову. Комиссия по военно-техническому сотрудничеству была отстойником для офицеров Главного разведывательного управления Генштаба — ГРУ.

В «Госвооружении» гэрэушников было пруд пруди. Номинально они числились подчиненными Ткачева, но он им не нравился. А эти люди не привыкли терпеть тех, кто им не нравится. Служба безопасности президента тоже хотела, чтобы во главе «госвора» стоял ее человек. Борьба шла нешуточная.

— Присмотрись к нему, — сказал Корсаков. — Мне он показался толковым.

Собственно говоря, Полуяхтов уже давно присмотрел того посетителя на должность начальника «госвора». Но, следуя давней привычке, действовал, оставаясь за кадром. В итоге пост главы «Госвооружения» должен занять не просто свой человек, а лично преданный Полуяхтову. Разумеется, ничего такого он Корсакову не сказал, а лишь кивнул:

— Хорошо.

И записал фамилию.

— Может возникнуть проблема с Пашкой, — продолжил Корсаков.

— Какого рода? — И на этот раз Полуяхтов знал, о чем речь, но опять предпочел не высовываться.

— Хочет малайцев переманить. А микояновцы, как проститутки, готовы и Пашке задницу лизать. Надо обломать ему рога.

«Военмаш» пытался перехватить у «Госвооружения» контракт с Малайзией на поставку двадцати истребителей МиГ-29. Цена вопроса — под миллиард долларов. В новой России убивали за деньги гораздо меньшие. Но Ткачев все-таки был фигурой близкой к президенту. Здесь хитрость нужна.

— Есть одно предложение, — сказал Полуяхтов.

— Говори.

— Александр Васильевич, вы ведь вправе назначить комплексную проверку «Военмаша». Контроль за торговлей оружием лежит на вашей Службе безопасности президента. Как вы считаете, назрело время?

— Что это даст?

— Нарушений там масса. Мы проинформируем президента.

Глава СБП изучающе посмотрел на своего подчиненного: человек вроде умный, а предлагает глупости. Какой толк информировать президента о проделках Паши, когда они чуть ли не каждый день в бане парятся?

— Вот только я опасаюсь, что не удастся гарантировать секретность, — озабоченно предупредил Иннокентий. — Администрация президента и аппарат правительства постоянно допускают утечку информации. С этим надо жестко разобраться. Вы представляете, что будет, если доклад вдруг попадет в прессу?

— Да, — ответил Корсаков. — Это было бы нежелательно.

Он на секунду задумался, а потом связался с заместителем и приказал готовить комплексную проверку «Военмаша».

Собственно говоря, дальнейшие события должны были развиваться по плану, разработанному Полуяхтовым. Эпизоды, происшествия, инциденты — как капельки дождя. По одному не опасны, потому как мелочь. Но если вдруг они соберутся и на бедный «Военмаш» обрушится «ливень»… Да еще «реки» начальственных аппетитов и амбиций выйдут из берегов. Стихия просто сметет фирму. И главное — винить некого: стихия — случайность.

«Но этого мало, — думал Полуяхтов, садясь в служебную «Волгу» позади водителя. — Надо задвигать Пашку. Иначе он армию совсем развалит».

— Куда, Иннокентий Тимофеевич? — поинтересовался водитель.

— Домой, — устало ответил генерал.

Люди его ранга обычно ездили на иномарках. Приличными в их кругу считались «мерседесы», «ауди», «БМВ». Естественно, представительского класса. Но Полуяхтов принципиально ездил на «Волге». «Мы люди государственные и должны ездить на отечественных машинах, — объяснял он. — Иномарки для коммерсантов. Чиновники по статусу обязаны любить отечественное. Это вопрос престижа государства. А если считаете, что «Волги» дорогие и неудобные, поднимайте автопром. Или бросайте госслужбу».

И еще одна черта, необычная для государственного человека, была у Полуяхтова. Он не брал взяток. Вообще. Предлагать ему взятку все равно что махать тряпкой перед разъяренным быком. Осмелившихся на это генерал изничтожал. Еще он не терпел лесть, особенно открытую и неумеренную. Не принимал подарков и мелких услуг.

Зато Полуяхтов любил власть как таковую, считая взятки, лесть и подарки вредными примесями, которые надо уничтожать. Главный капитал, который подобает копить, — интеллект и влияние. По этой причине он ненавидел Павла Ткачева, считая его рвачом и дуболомом, наскоком пробравшимся во власть и гадившим на святое.

Сам Иннокентий Трифонович шел к вершинам долгой и окольной дорогой, как альпинист, который карабкается на свой страх и риск без страховки.

Он вырос в маленьком сибирском городке. В школе учился неплохо, политику партии и правительства понимал как надо, но все равно больших перспектив для себя не видел. После школы закончил техникум. Работал мотористом на речном катере.

На дворе поздние пятидесятые, из тюрем возвращались «враги народа», в столице намечалась «оттепель», а в глубинке все шло по-прежнему. Серо, убого и тоскливо.

Иннокентий мог так и проработать до конца дней мотористом. И, доживи он до двадцать первого века в том городке, то сейчас растягивал бы пенсию, проклинал демократов, разваливших страну, собирал пустые бутылки и пил горькую. Но две вещи круто изменили его жизнь: армия и шахматы.

Имелся в городке клуб «Четыре коня», организованный Марком Хазановым, мастером спорта из ссыльных. Кеша пришел туда, когда учился в первом классе. Сходил на пару занятий и исчез. Его расстроило, что продул все партии. Причем, когда ставили мат взрослые ребята (класс пятый-шестой), он еще терпел. Но когда его посадили играть против зачуханного второклассника, жевавшего на протяжении всей партии длинную соплю, а потом неожиданно выигравшего, Кеша обозлился на себя. «Я полная бездарность», — решил он, захлопывая за собой дверь.

Он не любил проигрывать. Но так никогда и не узнал, что Марк Анатольевич заметил тогда способного мальчишку, упорно боровшегося с признанными асами секции. И проигрывавшего только из-за недостатка опыта и незнания элементарных вещей. Марк жалел, что бойкий паренек перестал ходить. «Значит, не борец», — подумал шахматист, не собиравшийся закалять чей-то характер или кого-то воспитывать. Он просто учил играть в шахматы.

Второй раз Кеша пришел в клуб уже шестиклассником. Теперь он чаще выигрывал. И потому задержался.

— У каждого человека свой потолок, — сказал ему как-то тренер, запомнивший паренька. — У тебя высокий потолок. Жаль, что ты поздно начал. Мог бы стать гроссмейстером.

Но Кеша и так был доволен своими результатами. Он быстро выполнил норму второго разряда. А потом забуксовал: с каждой ступенью противники становились все сильнее и сильнее. Перворазрядники играли с раннего детства. Они разделывались с Кешей без видимых усилий.

Кеша страдал. Но бился до последнего. Он по-прежнему считал, что должен быть первым.

— Смотри на шахматную доску, она открыта, — учил Кешу мастер. — Противник видит все твои ходы. Но ему никак нельзя раскрывать свои замыслы. Это трудно, ведь шахматы не карты, здесь все перед глазами. Поэтому надо просчитывать на один ход дальше соперника. Если он смотрит на три хода вперед, ты должен смотреть на четыре. А лучше — на пять. Жизнь — те же шахматы, только в ней чаще играют вслепую.

Кеша это запомнил. Хоть выше первого разряда так и не поднялся. Но еще один вывод он сделал для себя, играя в дворовый футбол: победитель может быть и вторым номером, если играет в команде-победительнице.

В армию его забрали в двадцать лет. Три года он отбарабанил на границе. На дальней заставе. На самой собачьей должности — вожатый служебной собаки. Это в кино романтично: мы с Джульбарсом на границе и нам хорошо. А в жизни вожатый со своим «напарником» каждый день должен протопать дозором километров двадцать-сорок. Да еще по тревогам побегать. Плюс занятия, тренировки, прочие тяготы и лишения службы.

Кеша не унывал. В армии он научился ценить маленькие радости солдатской жизни. Например, жареную картошку.

Никто из сослуживцев не знал, что Кешка-якут (так его прозвали, потому что из Сибири и метко стрелял, как, по мнению командиров, и должен стрелять настоящий якут) в оперативных сводках особого отдела КГБ проходил как источник Матрос. Его друзья и подумать не могли, что Кеша был, грубо говоря, стукачом. На таких, как он, секретных сотрудниках (сокращенно — сексотах) держалась вся государственная безопасность Советского Союза. На контакт с особистами Кеша пошел сознательно и просчитав ходы на два-три шага вперед.

После демобилизации младший сержант Полуяхтов поступил в Высшую школу КГБ. Это не было случайностью или удачей. Хорошие сексоты пользовались при поступлении туда почти такими же льготами, как дети послов на вступительных экзаменах в МГИМО.

Учился пять лет. Первое офицерское звание, лейтенант, получил, когда стукнуло двадцать восемь. Его одногодки уже были капитанами, а то и майорами. Но цена званию в пехоте и в КГБ разная. И власть разная.

Семья играла в его жизни не очень большую роль. Женился, потому что положено. Иначе не дали бы чекистский «сан». С женой стерпелось и слюбилось, так что сильно вторая половина не мешала.

Сам Иннокентий был неприхотлив. Считал, что ему одному достаточно маленькой комнатки с кроватью, радиоприемником и умывальником. Дома надо спать, а жить — на работе.

Но семья разрасталась, хочешь не хочешь, приходилось решать бытовые проблемки, жалея потраченного на них времени. Но и тут все шло удачно: Иннокентий получил трехкомнатную квартиру на Котельнической набережной.

Когда жена умерла, это стало трагедией. Иннокентий и не ожидал, что будет так переживать. Будто ушла часть его жизни. И не самая худшая часть.

Дети выросли и ушли. И за эту самостоятельность Иннокентий был им признателен. Сейчас он жил в полной гармонии с самим собой. Квартира казалась ему уютной подземной каморкой, а себя он часто сравнивал с кротом, которому хорошо в темноте. Его никто не замечает, но именно от него зависит устойчивость почвы.

Гармонию нарушали только несколько чужаков, регулярно вторгавшихся в его квартиру, — домработница, сантехник и прочие. Но к ним он привык, как крот привыкает к червям, заползающим в его нору.

Он уже не стремился делать карьеру, лишь хотел так устроиться, чтобы никто не мешал и работа была интересная. И власть, незаметная такая, чтобы не на первых ролях, но крепкая. Как у тренера, который стоит за спиной гроссмейстера. Всем кажется, что фигуры двигает шахматист. Но ведь кто-то же запрограммировал гроссмейстера играть именно так.

Пока его однокурсники искали шпионов, мечтая завербовать ценного агента и провести блестящую операцию, попасть на глаза начальству и получить очередную звездочку, Иннокентий присматривался, выбирал. И понял: его дело — аналитика. Эта служба считалась отстойником для оперов-неудачников. Но Полуяхтов понимал: любой информации грош цена, если не умеешь ее грамотно анализировать. И делать верные выводы. Мысль простая до очевидности, но на практике большинство руководствуется незабвенным: «Думать некогда, трясти надо!»

Полуяхтов перевелся в аналитическое управление и даже закончил аспирантуру Высшей школы КГБ, получив ученую степень. За нее доплачивали к зарплате. Кроме того, он получил право преподавать, за что тоже платили. Но главное — у преподавателя, как ни у кого, много возможностей для выбора помощников.

Служба текла тихо-мирно, без крутых поворотов, пока в 1992 году его не пригласил на работу сам Корсаков, которому Полуяхтова порекомендовали надежные люди. А в 1993-м Иннокентий стал генералом. Незадолго перед этим ему исполнилось пятьдесят лет. Очень неплохая карьера!

Одна его генеральская звездочка, благодаря самой крутой тогда спецслужбе страны за спиной, позволяла «строить» и перемалывать даже трехзвездных генералов из других ведомств.

Но Павел Ткачев был сильным противником. С таким интересно играть и такого приятно побеждать.

«У него крепкая оборона, — думал Иннокентий, расставляя в своем воображении шахматные фигурки. — Если затянуть партию, затеять размен, он вполне может плавно перевести в эндшпиль и довести до ничьей. Нет, надо атаковать сразу. Нужен королевский гамбит».

Он больше всего любил гамбит, игру для романтичных юнцов. В ней атаку ведут пешки, которые мужественно гибнут под слонами и конями противника. Но они открывают путь тяжелым фигурам, которые наносят удар в самое сердце противника.

Невероятно красивая, но рискованная игра. Чуть зазеваешься — и чужая пешка, прорвавшаяся под шумок к последней линии, вдруг бросит твоего короля на обагренную кровью клеточку шахматного боя. Мат!

Поэтому не стоит играть так против очень сильных, чья армия уже собаку съела на гамбитах.

«Но с Ткачевым надо действовать только так, — решил Полуяхтов. — Он себя окружил дилетантами. Нужен хороший скандал. Допустим, газета будет получать компромат на Ткачева. Но писать негатив будет только один журналист этой газеты. Логично, если министр обороны разозлится именно на него и прикажет убрать. Нет! Он прикажет наказать, а услужливые подчиненные перестараются — и убьют. Жизненно? Вполне. И тогда поднимется настоящий шум. А уж мы постараемся, чтобы он дошел до туловища, когда оно с похмелья.

Но многое зависит от того, как именно погибнет журналист. Вся соль гамбита в этом. В испанской партии или при староиндийской защите пешки гибнут блекло, где-то на периферии больших сражений. В гамбите они кладут головы в самом центре, на линии главного удара, на глазах у всех. Не просто падают, а взрывают игру, разжигая страсти вокруг. Да, взрыв, пусть будет взрыв, — заключил Полуяхтов, выходя из машины во дворе своего дома. — Эх, забыл молоко. Ладно, сейчас пошлю водителя. А хлеб, интересно, остался?»

Дима Белугин был на седьмом небе от счастья. Так ликует ученый на пороге открытия.

Для Димы такой находкой стал чекист Ермаков, раньше приносивший интересную информацию от случая к случаю. А тут его словно прорвало. Стал приносить убойные материалы один за другим. И публикации пошли одна громче другой. Дима почувствовал себя в газете уверенней.

Он, правда, видел, что его материалам еще не хватает остроты для настоящей мировой сенсации. Но Толя обещал, что скоро принесет нечто такое, отчего, по его словам, мир заплачет.

— Мы перевернем эту страну! — обещал чекист.

Дима ощущал себя в пол шаге от вершины. И уже не замечал, как скрипит зубами в соседнем кабинете Тинкин, чьи статьи все реже появлялись на доске «Лучший материал дня», потому что публикации Белугина не оставляли там места.

«Кто он такой? Обычный сосунок, — свирепел Петр Тинкин. — Пасется в чужом огороде. Снимает пенки с чужих тем. И Ермаков — козел. Почему он, когда надо что-то гнилое слить, просит меня: «Сделай конфетку!» А когда что-то интересное, что любой дурак может ярко подать, так это он Белуге тащит! Сволочь!»

Обида душила Тинкина болью и горечью.

«Ничего, время покажет, — старался успокоиться Петр. — Терпи. И тебе еще повезет».