1

Телефонный звонок, который раздался в апартаментах Асланбека Русланова в половине первого ночи, очень встревожил его. Еще больше Асланбек встревожился, когда утром выяснил у администратора, что в этом номере никогда не жил человек по имени Карл Нейрат. Человек с таким именем вообще никогда не жил в отеле «Кайзерпалас».

Значит, звонок от человека, который назвал себя Джорджем, был проверкой. Что означала эта проверка? Туманное упоминание о факсе могло быть подтверждением, что его сообщение принято. Но Асланбеку не нужны были никакие подтверждения. Он очень точно, как казалось ему, сформулировал условия своего сотрудничества с российскими властями. Будучи математиком не только по профессии, но и по складу мышления, он и представить себе не мог, что эти условия могут быть истолкованы иначе, чем они сформулированы. Разумеется, ему часто приходилось иметь дело с людьми безответственными, с болтунами и даже с жульем. Но факс-то он отправил не кому-нибудь, а начальнику Российского национального центрального бюро Интерпола — человеку по определению государственному и серьезному.

А тогда что же означал этот звонок? Только то, что ничего для его семьи не сделано, но меры принимаются, так что будьте покойны. Словесные игры — вот что это было такое. Играть в них Асланбек был не намерен. Он ждал только одного: объявления в венской газете «Zweite Hand», которое означало бы, что его семья в полной безопасности.

Объявления не было. Ни в первый день, ни во второй, ни в третий. Только какая-то студентка из номера в номер сообщала, что примет в подарок «фольксваген-гольф» в приличном состоянии. Асланбек загадал: как только появится объявление, которого он ждал, он подарит этой студентке «фольксваген-гольф» в приличном состоянии. Даже в очень приличном. В самом приличном, который только можно будет найти.

За газетой Асланбек ходил в киоск на Северном вокзале. Туда привозили тираж прямо из типографии. Затем отправлялся в кафе на Бергерштрассе и занимал наблюдательный пост возле банка «Кредитанштальт».

Асланбек Русланов прекрасно понимал, что случайно стал обладателем информации огромной важности. Пятьсот двадцать пять американских ПЗРК «Стингер» поступают на вооружение чеченских боевиков. Это ЧП государственного масштаба. Он не сомневался, что посланный им факс мгновенно приведет в движение всю Москву. Будут подняты по тревоге и срочно вызваны на службу самые опытные оперативники, аналитики и эксперты, всю ночь в служебных кабинетах в разных концах Москвы будет гореть свет. Возможно, будет проведено экстренное заседание Совета безопасности. Он даже ощущал сочувствие к этим служивым людям, на которых свалились проблемы неимоверной сложности.

Кроме чисто практической задачи сорвать сделку со «стингерами» им предстояло решить огромное количество общих вопросов. Кто и почему заинтересован в новом и очень резком обострении обстановки в Чечне? Кто дал на это деньги? Каким образом и по каким каналам американские ракеты могут быть проданы чеченцам? Как выявить и пресечь на будущее нелегальные пути снабжения сепаратистов деньгами и оружием?

Дай бог только к утру будет составлена программа, доложена президенту и начнется ее активная реализация.

Но ничего не происходило. Объявление не появлялось. Муса не появлялся. Не происходило ничего вообще. И это рождало у Асланбека какое-то странное чувство выпадения из времени.

После того как банк закрывался, он еще некоторое время гулял по Вене, потом возвращался в «Кайзерпалас» и смотрел телевизор, не слишком вникая в содержание информационных выпусков. Также вполглаза он посмотрел и репортаж о возвращении из Чечни делегации парламентской ассамблеи Совета Европы во главе с лордом Джаддом.

Пресс-конференция лорда Джадда, которую он дал в аэропорту Страсбурга, разочаровала журналистов, ожидавших сенсационных заявлений. Собственно, никакой пресс-конференции и не было. Высокопоставленный европейский парламентарий сухо сообщил, что программа визита в Чечню полностью выполнена, а собранный фактический материал требует тщательного изучения. Поэтому сейчас он не считает себя вправе давать какие-либо комментарии. После чего кортеж уехал, а комментаторы принялись обсуждать причины необычной сдержанности главы миссии.

Асланбек выключил телевизор. Его не интересовали мелкие подробности европейской политической жизни. Хотя, как часто бывает, это внешне ничем не примечательное событие имело самое прямое отношение к Асланбеку и сыграло огромную роль в его судьбе.

И только на пятый день, когда Асланбек Русланов уже и не знал, что думать, произошло то, чего он ждал с огромным нетерпением.

Как человек, который привычно не ожидает ничего хорошего для себя и отвлекается на мелочи, невольно стараясь отдалить получение неприятного известия, он рассеянно листал пухлый выпуск «Zweite Hand», воняющий типографской краской и пачкающий руки, вникал в бытовые мелочи жизни австрийцев, дешево продающих кожаную мебель в прекрасном состоянии и отыскивающих потерявшуюся собаку колли с добрым характером, суку. Дальше должно было стоять объявление студентки, страдающей без «фольксвагена». Объявление было, но текст был совсем другим: «Студентка благодарит за подарок. Спасибо всем».

Асланбек почувствовал, что у него задрожали руки.

«Услуги»: «Семья из двух человек ищет помощника, хорошо говорящего по-чеченски».

«Семья из двух человек ищет помощника…»

Он несколько раз перечитал объявление и только после этого понял, поверил, осознал всем своим существом: все, свершилось.

Свершилось! Тебе конец, Муса. Конец всем твоим бандитам. Конец этой безумной дьявольской вакханалии, в которую вы умудрились втянуть чеченский народ. Конец вам всем, шакалам. Им сгниете в ущельях. Вас будут травить, как бешеных собак. Ни один крестьянин не даст вам куска хлеба. А имя Аллаха в ваших устах будет звучать святотатством. Оно и сейчас звучит святотатством, только не все это еще понимают.

Ничего, поймут. Пройдет не так уж много лет, и об этих временах чеченцы будут вспоминать так же, как немцы вспоминают о временах нацизма. Кучка бессовестных политиканов, мелких партийных карьеристов умудрилась заморочить целый народ. Русским тоже предстоит осознать этот свой морок. Другого пути нет. Другой путь ведет в ад.

И Асланбек возблагодарил Всевышнего за то, что тот дал ему возможность помочь своему народу…

— Вы позволите?

По мраморному полу кафе прошаркали медлительные шаги, рядом со столиком Асланбека остановился герр Швиммер — ночной портье из «Кайзерпаласа».

Асланбек даже не сразу его узнал. Он сменил форменный сюртук служащего на цивильный серый костюм и стал похож на респектабельного рантье, который честно работал всю жизнь и заслужил комфортный отдых. Изящная, старинной работы трость с рукоятью из черной кости и серая, похожая на котелок шляпа с красной муаровой лентой не оставляли сомнений в том, что этот пожилой австрийский господин успешно миновал все житейские бури и уверенно вошел в то, что на Западе называют «третьим возрастом» — возрастом спокойной, обеспеченной старости, когда можно наконец пожить для себя. А если он еще продолжает сидеть ночами за конторкой портье, то это не от нужды: то ли привычка, то ли средство от одиночества или бессонницы.

— Доброе утро, герр Швиммер, — искренне обрадовался ему Асланбек. — Садитесь, пожалуйста. Вы позволите угостить вас пивом?

— Спасибо, с удовольствием. Но если вы решили меня угостить, то лучше чем-нибудь покрепче.

— Чем?

— Сейчас скажу.

Герр Швиммер опустился в кресло, на соседнее кресло положил трость и небрежным жестом бросил на него шляпу.

— Как обычно? — услужливо склонился к нему подоспевший кельнер.

— Да, Густав. Рюмочку кальвадоса. Рекомендую и вам, — обратился он к Асланбеку. — Я хожу в это кафе уже лет сорок. Здесь замечательный кальвадос. Хозяин выписывает его из Довиля специально для меня. От классического кальвадоса из Кана он отличается очень своеобразным послевкусием. Довиль южнее Кана, яблоки там созревают быстрее и к тому времени, когда начинают гнать кальвадос, чуть-чуть перележиваются. Это и придаст довильскому кальвадосу очень своеобразное послевкусие. Я привык к кальвадосу во Франции, мне пришлось там повоевать. И с тех пор не могу отвыкнуть, хотя понимаю, что эта моя привычка не слишком патриотична.

— Вы воевали во Франции? — почтительно поинтересовался Асланбек, благоразумно удержавшись от вопроса, с кем воевал герр Швиммер.

— Да, господин Русланов, да. Я воевал во Франции. Это было очень давно. Настолько давно, что я даже не помню, что именно я там делал. А вот кальвадос помню. Ваше здоровье, господин Русланов!

— Ваше здоровье, дорогой герр Швиммер!

— Ну как? — ревниво поинтересовался портье, с интересом наблюдая за реакцией Асланбека, бесхитростно махнувшего кальвадос, как водку.

— Замечательно. Просто замечательно.

— А послевкусие? Обратили внимание на послевкусие?

— Ich habe kein Wort! — восхищенно подтвердил Асланбек, хотя не ощутил ничего, кроме ожога крепкого яблочного самогона. — Пожалуй, я не отказался бы еще от одной рюмки.

— Warum nein? — с удовольствием согласился герр Швиммер. — Я вижу, у вас хорошее настроение, — заметил он, сделав знак кельнеру повторить заказ.

— Да, сегодня я получил известие, которого давно ждал.

— Это прекрасно, когда есть чего ждать. А я уже в том возрасте, когда не ждут ничего. Я жду весну. Потом жду лета. Потом жду золотую осень, голдене хербст. Потом мечтаю пережить зиму и вновь жду весну. Только не нужно мне сочувствовать. Я не хотел бы поменяться с вами возрастом.

— Вы не хотите, чтобы вам снова стало сорок лет? — переспросил Асланбек. — Герр Швиммер, позвольте вам не поверить.

— Сорок лет мне было в шестьдесят первом году. Ни за что на свете я не хочу снова оказаться в шестьдесят первом году. Молодость — очень трудное время. Проблемы, одни сплошные проблемы. А я уже принадлежу миру Господню в его первозданном виде. Для меня красивый дом — это просто красивый дом, а не тот дом, который я хотел бы купить. Для меня красивая женщина — это просто красивая женщина, произведение искусства. Я любуюсь ею бескорыстно. Я читаю книги, на которые у меня никогда не было времени. И слушаю музыку, которую не слушал раньше. Вот только время идет быстро. Слишком быстро. Почему? Не понимаю.

— В этом вы похожи на моего тестя, — заметил Асланбек. — Он тоже считает, что время идет слишком быстро. Это его ужасно злит. Но он нашел объяснение.

— Очень интересно. Какое?

— Мальчик торопит время, потому что хочет быстрее стать взрослым. Мужчина торопит время до свидания. Женщина торопит время до замужества. Все торопят время. А потом старик изумляется: да кто же так раскрутил этот проклятый маховик часов? Сами и раскрутили.

— Сколько лет вашему тестю?

— Семьдесят восемь.

— Он мудрый человек. За вашего тестя, господин Русланов.

— За вас, герр Швиммер. Как насчет того, чтобы повторить?

— Спасибо, достаточно. Господин Русланов, я подошел к вам не случайно. У меня есть информация, которая вряд ли обрадует вас. Не в правилах нашего отеля вмешиваться в личную жизнь наших гостей, но вы мне глубоко симпатичны. И потому я скажу вам то, чего не сказал бы никому другому. За вами следят.

— Вы уверены?

— К сожалению. У нас, портье, профессиональная память. За вами следят три господина.

— Лица кавказской национальности?

— Не понимаю. Что значит это странное словосочетание?

— Черные, смуглые?

— Нет. Скорее славянской внешности. Думаю, русские. У них очень правильный немецкий язык. Слишком правильный, чтобы быть родным. Вы знаете, что такое Штази?

— Да. Госбезопасность ГДР. Но ГДР давно нет.

— А порода осталась. Мне кажется, они из этой породы. Появились позавчера вечером. Один из них спросил, в каком номере вы живете и когда можно вас застать. Я ответил, что в таких отелях, как наш, не принято беспокоить гостей, поэтому мы не даем никаких справок.

— Он назвался?

— Нет. А теперь незаметно посмотрите на правый угол банка «Кредитанштальт». Видите человека, который читает газету? Это один из них, старший.

Асланбек слегка развернул кресло, как бы устраиваясь поудобней, и внимательно рассмотрел незнакомца. Ему было, пожалуй, немного за сорок. Высокая крепкая фигура. Приличный темно-синий костюм с неброским галстуком. Солидный, но несколько тяжеловатый для весенней Вены. С виду типичный муниципальный чиновник средней или чуть выше средней руки. В Москве он не обратил бы на себя никакого внимания. В Вене в разгар рабочего дня он выглядел как жираф, потому что все австрийские чиновники сидели в это время в своих офисах.

— Вы знаете этого господина? — спросил Швиммер.

— Нет. Но вы правы — он русский. Потому что только русский чиновник может болтаться по городу в разгар рабочего дня и не видит в этом ничего необычного.

— Когда же он работает?

— Никогда.

— То есть?

— Русский чиновник не работает никогда. И в этом одна из тайн загадочной русской души. Вы сказали, что их трое. Кто остальные?

— Той же породы. Но помоложе. Один прогуливается возле «Кайзерпаласа». Второй вечерами сидит в баре отеля и пьет Bier fur Schwanger frau.

— А это еще что такое? — удивился Асланбек.

— Пиво для беременных женщин. Обыкновенное пиво, только без алкоголя. Как кофе без кофеина. У этого господина странный вкус.

— У него нормальный вкус, — возразил Асланбек. — Просто на хорошее пиво у него нет денег. Вы знаете, сколько денег выдают на сутки русским командированным? Шестьдесят долларов. При этом на них нужно не только есть, но и платить за гостиницу.

— Вы шутите! — поразился Швиммер. — Самый дешевый номер в пансионате для студентов стоит не меньше пятидесяти долларов. Разве на эти деньги можно прожить в Вене?

— Можно. Как? Не знаю. В этом заключается вторая тайна загадочной русской души.

— Господин Русланов, я рад, что мое сообщение вас не встревожило. Хоть и не понимаю почему. Но все-таки позвольте дать мне совет. Вряд ли вам стоит оставаться в «Кайзерпаласе». Вы слишком на виду. У меня есть небольшой дом за городом. В тихом, спокойном месте. С небольшим садом. Сейчас дом пустует. Я мог бы сдать вам его в аренду за умеренную плату. Там вам будет спокойно. Вам не нужно регистрироваться в моем доме. Таким образом, вы исчезаете бесследно. Что, на мой взгляд, вам сейчас и требуется.

— Герр Швиммер, вы поскромничали. От войны у вас осталась не только любовь к кальвадосу, но и навык разведчика. Извините за нескромный вопрос: вы воевали во Франции с англичанами?

— Нет, мой молодой друг. Я воевал в маки. Вы знаете, что такое маки?

— Да. Французское сопротивление.

— Боже милостивый! Поразительно! Просто поразительно! Молодой человек из России знает, что такое маки. А у нас об этом уже не знает никто. Да, я воевал с наци — с бошами, как называли немцев мои друзья-французы. У меня не было выбора. Я всегда был социал-демократом и не очень любил коммунистов. Но фашистов я ненавидел. Я не услышал ответа на мое предложение.

— Спасибо, герр Швиммер. Я тронут вашим доверием. И несколько удивлен. Я всегда считал австрийцев и немцев очень законопослушными людьми. А вдруг я преступник?

— Вы не преступник, господин Русланов. У меня есть глаза, которые еще не потеряли остроту. У меня есть голова, которая еще не разучилась думать. И есть еще одно соображение. Оно вне логики. Но для меня главное. У такой женщины, как ваша жена, муж не может быть преступником. Вы не сможете стать преступником, даже если вдруг захотите. Вы обречены на роль благородного человека. Это нелегкая роль. Но вам придется сыграть ее до конца.

— Вы видели мою жену пять лет назад и всего неделю. Вероятно, она напомнила вам какую-то женщину, которую вы хорошо знали и которая сыграла важную роль в вашей жизни. Я прав?

— И да, и нет. Та женщина, на которую похожа ваша жена, действительно сыграла огромную роль в моей жизни. Но я ее не знал. Я даже не знаю, как ее звали. Я видел ее всего полчаса.

— Она была еврейкой?

— Нет, она была немкой. В шестьдесят первом году ей было девятнадцать лет. Ей так и осталось девятнадцать лет. Может быть, когда-нибудь я расскажу вам о ней. Но не сейчас. Спасибо за кальвадос, господин Русланов. Спасибо за содержательную беседу. И помните: мое предложение остается в силе. Имейте это в виду.

— Непременно. Надеюсь, мне не придется им воспользоваться, но все равно спасибо. Я скажу вам только одно: для беспокойства нет никаких причин.

— Вы уверены, что вам не угрожает опасность?

— Сейчас уверен. В котором часу у вас начинается дежурство?

— В девять вечера.

— А когда появляется в баре любитель безалкогольного пива?

— Примерно в это же время.

— Герр Швиммер, окажите мне услугу. Передайте этому господину, что я жду его и его товарищей у себя в номере. Вас не затруднит моя просьба?

— Нисколько. Но вы уверены, что это правильное решение? Эти люди не похожи на тех, кто могут быть вашими друзьями.

— Они не друзья. Они союзники. Именно их я все эти дни ждал.

Швиммер медлительно поднялся из кресла, небрежным движением надел котелок и рассеянно повертел в руках трость.

— Господин Русланов, нет ли у вас ощущения, что вы затеяли опасную игру с судьбой?

— А что делать, герр Швиммер, что делать? — беззаботно отозвался Асланбек. — Се ля ви, как говорят ваши друзья-французы.

— Поэтому я и не хочу быть молодым.

Распрощавшись со старым портье, Асланбек еще немного посидел в кафе, затем расплатился и не спеша двинулся в центр города, по очереди заходя в пивные и бары. В одном из баров он нашел то, что ему было нужно: международный таксофон. Кабина его стояла в глубине бара и не просматривалась с улицы.

Телефон на даче в Краскове не отвечал. В московской квартире сработал автоответчик. Дозвониться до лицея оказалось сложней. Трубку сначала брали, потом бросали. Наконец подозвали завуча. Асланбек представился отцом одной из учениц Рахили Ильиничны. Они договаривались, что она даст несколько дополнительных уроков его дочери, но почему-то не звонит и на звонки не отвечает.

— Она взяла несколько дней за свой счет и уехала с сыном к какой-то подруге, — сообщила завуч. — Она позвонила и сказала, чтобы мы не беспокоились.

— Когда позвонила?

— Позавчера.

Пока все сходилось. Тестю Асланбек звонить не стал: тот мог почуять неладное и устроить совершенно ненужный переполох. Асланбеку и без того стоило огромного груда уговорить Илью Марковича никому ни слова ни под каким видом не говорить о сорока двух миллионах долларов, которые объявились на счету «Сигмы».

У Асланбека было огромное искушение позвонить на мобильный телефон Рахили. Но он сдержался. Она могла выдать себя интонацией, словом. Стоит московским следователям заподозрить, что Рахиль что-то знает о муже, они вывернут ее наизнанку. Не от зловредности, а потому что начальство давит на них со страшной силой, требует результат — чем быстрей, тем лучше. Поэтому это была самая правильная тактика. Она ничего не знает о муже. Совершенно ничего. Чеченские мужчины не посвящают женщин в свои мужские дела.

Что ж, теперь можно было дать контрольный звонок по контактному телефону, обозначенному в объявлении в «Zweite Hand». Номер был местный, венский. Трубку подняли сразу. Хорошо поставленный женский голос произнес по-немецки:

— Посольство Российской Федерации. Консульский отдел. Чем мы можем быть вам полезны?

— Сорри, я ошибся номером, — ответил по-английски Асланбек и повесил трубку.

Последние сомнения исчезли. Факс произвел свое действие. Рахиль и Вахид в безопасности. Это развязывало Асланбеку руки. Теперь он знал, что ему нужно делать.

В начале десятого вечера герр Швиммер по внутренней связи позвонил в апартаменты Асланбека и очень официально, как и положено портье, осведомился, не изменились ли планы господина Русланова и ждет ли он трех господ, которых пригласил к себе в гости.

— Да, жду, — подтвердил Асланбек. — Я сейчас спущусь.

— Не трудитесь, — возразил портье. — Я распоряжусь, их проводит рассыльный.

Через десять минут на этаже остановился медлительный старомодный лифт, обитый бархатом и облицованный красным деревом. Асланбек уже стоял в открытых дверях своего номера:

— Господа, прошу!

Они не очень уверенно вошли и остановились на пороге гостиной, пораженные то ли ее размерами, то ли богатым баром на мраморной каминной доске, то ли белым ковром и белыми кожаными креслами и диванами, сгруппированными так, что в гостиной можно было устраивать прием для трех десятков гостей.

Асланбек сунул рассыльному несколько шиллингов, запер дверь и с облегчением проговорил:

— Ну, здорово, ребята! Если бы вы знали, как я рад вас видеть!

 

2

Фамилия старшего была Литвинов. Он чем-то напомнил Асланбеку проректора по хозяйственной части Бауманки, отставного полковника. Хозяйство МВТУ он знал досконально — от комплектации сложнейших ЭВМ до последней швабры уборщицы. Это сообщало ему независимость в общении с любым, даже самым высоким начальством. В Литвинове чувствовалась та же хмуроватая властность, проистекавшая от уверенности в том, что он делает нужную для государства работу, и делает профессионально — так, как мало кто ее может сделать. На предложение Асланбека познакомиться он слегка склонил голову и назвался, не подавая руки:

— Литвинов.

— И все? — удивился Асланбек.

— Подполковник Литвинов.

— Вообще-то я имел в виду имя-отчество, — уточнил Асланбек.

— Сергей Иванович.

— Очень приятно. Рад познакомиться. А вы, молодые люди?

Перед тем как ответить, они взглянули на начальника. Не то чтобы вопросительно, но как бы выражая сомнение, следует ли им вообще отвечать на вопросы хозяина этих роскошных апартаментов. Тот кивнул, разрешая быть откровенным, но в меру.

— Капитан Сонькин, — представился первый. Немного подумал и добавил: — Юрий.

— Капитан Николай Карпов, — более уверенно назвался второй.

Обоим было лет по тридцать пять. Капитан Сонькин был белобрысый, с крутыми скулами и жесткими светлыми глазами. Капитан Карпов — чернявый, с густыми бровями и правильными чертами лица. Но при всем различии было в них что-то общее. Они не запоминались. Стоило отвернуться от них, и они как бы переставали существовать, растворялись в массе, как пассажиры метро.

Асланбек никогда не имел никаких дел с гэбистами, если не брать в расчет начальника первого отдела, а о восточногерманской Штази только читал. Но герр Швиммер был прав: все они были одной породы. Какая-то незаметная черта отличала их от обычных людей. Так опытный, много лет прослуживший милицейский опер даже вне службы помимо своей воли профессионально присматривается к окружающему.

— Располагайтесь, — радушно предложил Асланбек. — Будьте как дома.

Но они продолжали стоять.

— В чем дело? — спросил Асланбек. — Что-то не так?

— Нет-нет, все в порядке, — заверил Литвинов. — Вы неплохо устроились, господин Русланов.

— Я нахожу в этом несколько изощренное и даже извращенное удовольствие, — пошутил Асланбек, но по каменным лицам гостей понял, что шутка не понята. И объяснил, чтобы они могли попять: — Такие апартаменты производят сильное впечатление на деловых партнеров. По-русски это называется пускать пыль в глаза, но на Западе к этому относятся весьма серьезно.

— Неплохо устроились, очень неплохо, — повторил Литвинов. — А там что?

— Спальня.

— А там?

— Кабинет, лоджия, ванная.

— Можно посмотреть?

— Разумеется, почему нет?

По знаку Литвинова Сонькин и Карпов умело рассредоточились по апартаментам. Перед тем как заглянуть в комнату, они открывали дверь и тут же отступали в сторону, словно бы опасались, что оттуда прозвучат выстрелы. Из этого Асланбек сделал вывод, что оба капитана — что-то вроде группы захвата или силового прикрытия. И хотя они находятся в подчинении Литвинова, отношения их более сложные. Вероятно, в своем деле они были профессионалами очень высокого класса, и это сообщало их отношениям с начальником не то чтобы развязность, но известную степень свободы.

— Все чисто, — закончив осмотр, доложил Карпов.

— Да вы никак опасались засады? — усмехнулся Асланбек.

— Служба, — недоброжелательно буркнул капитан Сонькин.

— Понимаю. Служба есть служба. Раз уж вы, Сергей Иванович, назвали свое воинское звание, уточните — подполковник чего?

— Что значит — чего?

— Минобороны, МВД, Интерпола, Генпрокуратуры?

— Мы из Федеральной службы безопасности.

— Я так и думал, что этим делом займется ФСБ. У нас на Кавказе считается неприличным начинать разговор с гостями с дела, но один предварительный вопрос я все же задам. Что с моей семьей?

— Разве вы не видели объявления в газете «Zweite Hand»?

— Видел.

— Почему же спрашиваете?

— Чтобы получить информацию не из вторых рук, а из первых.

— Ваша семья в полной безопасности.

— Это я и хотел услышать. Спасибо, подполковник. Спасибо, ребята. Огромное вам спасибо. А теперь будем ужинать. Снимайте пиджаки, устраивайтесь поудобнее. Пистолеты можете пока положить в холодильник.

— Почему в холодильник? — удивился капитан Сонькин.

— Чтобы не испортились.

— У нас нет оружия, — хмуро сообщил капитан Карпов.

— Прошу извинить. Я пошутил. И боюсь, что неудачно. Но ужинать мы все-таки будем.

— Не беспокойтесь, мы не голодны, — отказался Литвинов.

— Мы перекусили в Макдоналдсе, — объяснил Сонькин.

— Совет номер один. Никогда никому не говорите в Вене, что вы едите в Макдоналдсе. Этим вы сразу снижаете свой социальный статус. В Макдоналдс ходят только студенты и люмпен. Серьезные люди не ходят туда никогда. И второе. У нас на Кавказе никогда не спрашивают гостя, голоден ли он. Сначала накрывают на стол. В этом есть историческая традиция. Если гость отказывается преломить хлеб в доме хозяина, он пришел с дурными намерениями.

— Нам не стоит светиться в ресторане, — сделал еще одну не слишком уверенную попытку отказаться капитан Карпов.

— А мы и не пойдем в ресторан. Поужинаем в номере. Легкий фуршет а-ля Франсе. Здесь прекрасная французская кухня. Когда-то очень давно в этом отеле было французское консульство. С тех пор и сохранился дух бель Франсе.

— Убедили, — помедлив, кивнул Литвинов.

Пока два официанта, вкатившие трехэтажную тележку с закусками, сервировали стол, гости молча курили. В их молчании угадывалась напряженность, причины которой Асланбек не понимал, и это его беспокоило.

Он подписал счет, дал официантам на чай и предложил гостям на выбор богатое содержимое бара.

— Водка здесь скверная, — предупредил он. — Вина есть очень хорошие. Сам я предпочитаю сухой херес урожая девятьсот шестьдесят седьмого года. Если покрепче — рекомендую виски «Джонни Уокер». «Блю лейбл» — с голубой этикеткой. В Москве часто бывает «ред лейбл», красная этикетка, реже черная — «блэк лейбл». «Блю лейбл» не видел ни разу. А оно стоит того, чтобы его попробовать.

— Годится, — оживленно согласился Сонькин и принялся уважительно рассматривать бутылки в баре, как заядлый книголюб, впервые попавший в дом, рассматривает книги в богатой библиотеке хозяина. Но в конце концов он все-таки выбрал «блю лейбл».

— Итак, друзья мои, — начал было Асланбек, но Литвинов его перебил:

— Извините, Русланов, что нарушаю кавказские традиции, но у нас тоже есть один предварительный вопрос. Он так же важен для нас, как для вас безопасность вашей семьи.

— Спрашивайте.

— Можно взглянуть на ваши документы?

— Вас интересует мой паспорт?

— Не только.

— Понимаю. Банковская книжка?

— Да.

— Извольте.

Загранпаспорт Асланбека гости просмотрели бегло, а банковская книжка «Кредитанштальта» подверглась самому тщательному изучению.

— Откуда и когда поступили эти миллионы на ваш счет? — спросил Литвинов.

— У меня не было времени этим интересоваться. Счетом в Вене мы не пользовались много лет. Я заказал раскладку — движение сумм за последние годы. Обещали подготовить. Но это требует времени. И для вас, как я понимаю, это сейчас не главное.

— Что, по-вашему, для нас главное?

— То, что эти сорок два миллиона долларов действительно лежат на счету моей фирмы. А это приводит к выводу гораздо более важному. Это означает: все, что я сообщил в факсе, правда. Признайтесь, что вы в этом сомневались.

— Были сомнения, — согласился Литвинов.

— Сейчас нет?

— Сейчас нет.

— А теперь докажите, что вы пришли ко мне без дурных намерений.

— Докажем? — спросил Литвинов, не без некоторого сожаления, как показалось Асланбеку, возвращая ему паспорт и банковскую книжку.

— Запросто, — отозвался капитан Карпов и потер руки, оглядывая уставленный закусками стол.

— Со всем нашим удовольствием, — весело подтвердил Сонькин.

— За встречу, друзья мои! — предложил Асланбек.

— За успех, — поддержал Литвинов.

Ужин несколько затянулся, потому что гости проявили не только завидный аппетит, но и любознательность, и Асланбеку приходилось называть французские блюда и закуски и объяснять, что они собой представляют. Наконец Литвинов вытер крахмальной салфеткой губы, промокнул слегка вспотевший лоб и оценил:

— Это был не ужин. Это была экскурсия по Франции. Замечательная экскурсия. Я словно бы побывал в Лувре.

Вызванные официанты увезли тележку и сервировали кофе.

— А вот теперь можно поговорить, — заключил Асланбек.

 

3

Асланбек Русланов был человеком наблюдательным, но по натуре беспечным и редко когда сразу задумывался, что означает тот или иной подмеченный им факт. И позже, случалось, волосы на себе рвал от досады на то, что не дал себе труда сразу подумать.

Ему многое не нравилось в его гостях. Но по легкости своего характера он всему находил удобное объяснение. Ну смущены видом его апартаментов. Поживи-ка на их зарплату — тут не просто смутишься, а самым натуральным образом озлобишься. Ну чуть более развязны, чем того требуют приличия. Так ведь не в пажеском корпусе обучались, а в каком-нибудь училище ВДВ — там этикету не учат. Ну все время настороже и как бы на взводе. И это тоже понятно — не на экскурсию приехали, а по делу огромной государственной важности.

Но главное, почему он не обращал внимания на мелочи и находил им удобное для себя объяснение, было то чувство огромного облегчения, которое он испытал, когда понял, что он уже не один, что рядом с ним свои, профессионалы, на которых можно положиться.

— Уверен, что у вас ко мне бездна вопросов, — начал Асланбек. — У меня к вам тоже много вопросов. Но думаю, что меньше. Поэтому позвольте начать мне.

— Валяйте, — благодушно разрешил Литвинов.

— Столько всего свалилось, что даже не знаю, с чего начать, — признался Асланбек.

— Начните с главного.

— Хороню. С главного. Поставлен ли президент в известность о переданной мной информации?

— Президент? — переспросил Сонькин. — Какой президент?

— Президент Путин.

— А как же? — не без иронии подтвердил Карпов. — Первым делом. Сразу, как только получили ваш факс, тут же позвонили ему.

— Отставить! — приказал Литвинов. — Неуместные шутки. Я не могу, Русланов, ответить на ваш вопрос. Это не мой уровень. Вопрос решался в самых верхах. Это единственное, о чем я могу говорить с уверенностью.

— Задержан ли Муса?

— Муса? — переспросил Литвинов.

— Да. Гражданин Турции Абдул-Хамид Наджи. Под этим именем он вылетел в Амстердам. Полевой командир Магомед Мусаев. Он объявлен в международный розыск. Он главная фигура в осуществлении сделки со «стингерами». Через него пойдут все проплаты. У него доверенность на распоряжение счетом. Хоть он еще не знает, что она аннулирована. Его задержание представляется мне одним из самых важных этапов операции. Поэтому я и спрашиваю: он задержан?

— Насколько мне известно, нет, — ответил Литвинов. — Этим занимается Интерпол.

— Арестованы ли люди, которые хотели похитить мою семью? — продолжал Асланбек.

— Нет. Мы не стали рисковать. Мы вывезли вашу семью в безопасное место, не дожидаясь похищения.

— Но слежку-то вы за ними установили?

— «Наружку» пустили, но они ушли. То ли наши лопухнулись, то ли их кто-то предупредил.

— Значит, и здесь прокол, — констатировал Асланбек.

— Почему это прокол? — обиделся капитан Карпов.

— Потому, что через этих людей можно было выйти на руководителей операции. Один из них — Шамиль. Он координирует действия чеченской агентуры в Москве.

— Что вы о нем знаете? — цепко спросил капитан Сонькин.

— Ничего. Только имя. Если это имя, а не кличка.

— Это плохо, — прокомментировал Карпов.

— То, что я ничего не знаю об этом человеке, это действительно плохо, — подтвердил Русланов. — А вот то, что о нем ничего не знаете вы, — это вообще ни в какие ворота не лезет. Ладно. Следующий вопрос. Сообщили ли ЦРУ, что готовится тайная продажа большой партии «стингеров»?

— С какой стати нам об этом им сообщать? — удивился Сонькин.

— А как иначе вы сможете выявить механизм этой сделки? Или у вас настолько мощная агентура во всем мире? Это гораздо легче сделать американцам. Они знают всех покупателей «стингеров» и смогут вычислить канал утечки.

— А если они специально продают «стингеры» чеченцам? — вмешался Карпов.

— Смысл?

— Ослабить Россию, расчленить и превратить в колонию.

— Вы всерьез полагаете, что колониальная Россия с ядерным оружием — это хороший для Америки вариант?

— Стоп! — решительно вмешался Литвинов. — Разговор не по делу. Вы задаете вопросы, на которые мы не можем ответить. Это не наш уровень. Мы оперативники. Я начальник отдела, капитан Сонькин и капитан Карпов — мои сотрудники. Мы можем отвечать на ваши вопросы только в пределах своих полномочий.

— «Оперативник» от слова «оперативный». Быстрый. Почему же вы появились здесь только сегодня, а не пять дней назад, когда получили мой факс? — поинтересовался Асланбек, с трудом сдерживая быстро копившееся в нем раздражение. — За это время могло случиться все. Мог появиться Муса, меня могли захватить его люди и заставить разблокировать счет.

— Но этого же не случилось, — заметил Карпов.

— Я не вижу в этом никакой вашей заслуги, — отрезал Асланбек. — Я вижу в этом счастливый случай. И только.

— Чем вы, собственно, недовольны? — спросил Литвинов. — Откуда у вас этот агрессивный тон?

— Объясню. Я рисковал жизнью жены и сына. Я рисковал собственной жизнью. Я хотел предотвратить беду. И с чем я столкнулся? С обычной бюрократической тупостью. И это почему-то не приводит меня в восторг. Вы прилетели в Вену двое суток назад. Почему вы сразу не пришли ко мне?

— Мы отслеживали обстановку вокруг вас. На нашем языке это называется контрнаблюдение, — объяснил Карпов. — Мог появиться тот же Муса. Или его люди.

— Вы кого-нибудь засекли?

— Нет.

— И на том спасибо.

— Ну-ну, — успокаивающе покивал Литвинов. — Не нужно нервничать. Все спланировано. Нам нужно было время, чтобы провести определенные мероприятия и выработать план действий.

— И мы не могли вылететь раньше, потому что нам разрешено летать только рейсами Аэрофлота, — поддержал начальника капитан Сонькин. — А они летают в Вену всего два раза в неделю.

— Я не ослышался? — изумился Асланбек. — Вы не могли срочно вылететь по делу огромной государственной важности, потому что не было рейсов Аэрофлота? А переплатить пару долларов и вылететь на «Остриен эрлайнз»?

— Инструкция, — пожав плечами, объяснил Сонькин.

— Я про это и говорю! Инструкция!

— Не выступайте, Русланов, — недовольно посоветовал капитан Карпов. — А то вы не знаете, что такое инструкция. И мы же не знали, что вы в Вене.

— Про инструкцию верю. А вот про то, что вы не знали, что я в Вене, — извините, не верю. Все вы прекрасно знали. Ваш проверочный звонок раздался через пять часов после того, как я отправил факс.

— О каком звонке вы говорите? — заинтересовался Литвинов. — Я не звонил.

— Я и не говорю, что звонили вы. Голос был молодой. Этот человек почему-то назвался Джорджем, спрашивал господина, который в «Кайзерпаласе» никогда не жил. Смысл же звонка был в том, что мой факс получен.

— Это не наши дела, — заявил Сонькин. — О том, что вы в Вене, мы узнали только на второй день.

— От кого?

— Из оперативных источников.

— Друзья мои, давайте договоримся сразу, — предложил Асланбек. — Вы профессионалы, я в вашем деле полнейший дилетант. Поэтому не нужно специальной терминологии. И если я спрашиваю, как вы узнали, что я в Вене, так прямо и отвечайте. А если не имеете права сказать — так и скажите.

— Почему это не имеем права? — слегка даже обиделся капитан Сонькин, словно бы Асланбек понизил его в звании. — Имеем. Мы узнали об этом от вашей жены.

Асланбек насторожился:

— Моя жена сказала вам, что я в Вене?

— Ну да, — подтвердил Карпов. — Она просила передать, что очень беспокоится за вас.

— Я тоже за нее очень беспокоюсь. И потому хочу поговорить с ней. Сейчас, немедленно.

— Это невозможно, — возразил Литвинов. — Она в надежном месте, но телефона у нее нет. Из соображений безопасности. За ней охотятся чеченцы. Если они узнают, где она находится, они предпримут все, чтобы выкрасть ее и заставить вас разблокировать счет.

— И все-таки я хочу получить подтверждение, что моя семья у вас и в полной безопасности.

— Послушайте, Русланов, вы не в том положении, чтобы ставить нам условия, — довольно развязно сообщил капитан Сонькин.

— В том, — возразил Асланбек. — Если я не получу доказательств, наша встреча закончится и никаких дел с вами я иметь не буду.

— Что будет для вас доказательством? — спросил Литвинов.

— Доставьте мою семью в Вену. Здесь я сумею обеспечить ее безопасность.

— Хорошенькое дело! — искренне изумился капитан Сонькин. — За кого вы нас принимаете? Мы привезем вашу семью, вы ее спрячете, а потом исчезнете вместе с сорока двумя миллионами. Такое вот чеченское авизо! Господин Русланов, вы человек ученый, доктор наук, но нельзя же всех остальных считать лохами!

— Капитан Сонькин задал нормальный вопрос, — вступил в разговор Карпов. — Почему вы молчите, Русланов? Вам нечего сказать?

— Я думаю, как ответить точно по содержанию и корректно по форме. Я пытаюсь понять, осознает ли ваш коллега, что он нанес мне оскорбление.

— Чем это я вас оскорбил? — удивился Сонькин.

— Вы назвали меня, чеченца, вором.

— А чего тут такого? Чеченцы не воры? Еще какие! Вспомните те же фальшивые авизо! Да мало ли что еще!

— Вы не поняли, что я сказал. Это я, чеченец, могу сказать, что чеченцы воры. Прав я или не прав — это дело моей совести. Но я, чеченец, не могу сказать, что русские воры. Это значило бы оскорбить русских. О том, что русские воры, имеет право сказать только русский.

— Чего-то я не понял всех этих тонкостей.

— В этом вся и беда. Чеченцы на сайте «Кавказ» публикуют серию статей под названием «Русское быдло»…

— «Русское быдло»? — оскорбленно вскинулся Сонькин.

— Да, — подтвердил Асланбек. — «Русское быдло». А русские называют всех чеченцев ворами и бандитами. Всех подряд. Мы когда-нибудь научимся разговаривать на нормальном человеческом языке?

— Капитан Сонькин погорячился, — вмешался Литвинов. — Он не хотел вас оскорбить. По ряду причин мы не можем доставить вашу семью в Вену. Но мы можем доказать, что она под нашей охраной и в полной безопасности. Мы предполагали, что этот вопрос у вас возникнет. И попросили Рахиль Ильиничну дать нам какое-нибудь свидетельство, которое убедило бы вас, что вы можете нам доверять.

— И она дала?

— Да.

— Что?

— Сейчас покажу.

Литвинов достал из портмоне сверточек в обычной газетной бумаге, развернул его и положил на стол перед Асланбеком золотое кольцо с зеленой изумрудной змейкой.

— Узнаёте?

— Да, — кивнул Асланбек, напрягая всю свою волю, чтобы не выдать волнения.

— Рахиль Ильинична просила нас передать вам это кольцо. Оно должно убедить вас, что мы ваши друзья.

Асланбек хорошо знал это кольцо. Он привез его Рахили из Египта в первый год их семейной жизни. Его пригласили в Каирский университет прочитать курс лекций по математической теории игр, заплатили какие-то небольшие деньги, и все их Асланбек отдал торговцу на Золотом базаре за это кольцо. При этом торговался так яростно, что заслужил уважение арабов, для которых торговля всегда была не только промыслом, но и искусством. Но кольцо почему-то Рахили сразу не понравилось. Не желая огорчать мужа, она некоторое время носила его. И все это время с ней происходили какие-то нелепые неприятности: то сумочку украдут, то вывихнет ногу. Когда Вахид неожиданно подхватил краснуху, Рахиль показала кольцо приятельнице, которая была задвинута на всей этой идиотской эзотерике и экстрасенсорике. Та ужаснулась и заявила, что этот камень не ее, он приносит ей несчастья. Рахиль сняла кольцо и больше никогда его не надевала. Асланбек только пожал плечами, но не возражал. Так оно и валялось с тех пор в старой шкатулке в шкафу вместе с вышедшими из моды женскими побрякушками.

Рахиль могла передать это кольцо мужу через Литвинова только с одной целью: как знак, что этим людям доверять нельзя. Было и другое объяснение: кольцо нашли при обыске московской квартиры и решили, что эта красивая дорогая безделушка может сыграть хорошую службу.

Так или иначе, но Литвинов врал. Рахиль не могла сказать им, что муж в Вене. Рахиль не могла дать им это кольцо.

Вывод был страшный: Рахиль и Вахид не у них. А все, что они говорят, — ложь. Оставалось выяснить, какую цель преследует эта ложь.

— Убедились? — спросил Литвинов, внимательно наблюдавший за реакцией Асланбека.

— Да, — обаятельно улыбнулся Асланбек. — Вопрос снят. Теперь я понял, что меня окружают друзья. Задавайте вопросы.

— Откуда вы узнали, что российский бомбардировщик Су-24 был сбит «стингером»?

— От Мусы.

— От того самого?

— Да. Он провел в моем доме ночь перед вылетом в Амстердам и проболтался по пьянке.

— Вы давно его знаете?

— Еще с тех пор, когда он учился в Академии общественных наук, а потом был советником генерала Дудаева.

— Вы с ним дружили?

— Нет.

— Сотрудничали?

— Нет.

— Почему же он появился в вашем доме?

— Он был уверен, что я его не узнаю. Он сделал пластическую операцию. Она полностью изменила его внешность.

— И вы все же его узнали?

— Можно изменить внешность, но нельзя изменить суть человека. Можно изменить разрез глаз, но нельзя изменить выражения глаз. Он всегда был шакалом и остался шакалом.

— Почему вы дали ему доверенность на распоряжение своим счетом в банке «Кредитанштальт»?

— Меня попросил об этом Шамиль.

— Тот Шамиль, о котором никто ничего не знает? — вмешался капитан Карпов.

— Да.

— Каким образом вы узнали, что на счету вашей фирмы появились сорок два миллиона долларов?

— Я попросил моего бухгалтера запросить банк. Когда я узнал об этих миллионах, то сразу понял, что Муса не сболтнул по пьянке, а проговорился.

— Почему вы немедленно не сообщили об этом в ФСБ?

— Потому что за мной следили. И за мной, и за моей женой и сыном. Я решил вылететь в Вену и постараться опередить Мусу, заблокировать счет. Мне это удалось.

— Вы сказали, что за вами следили. Как вам удалось оторваться от слежки?

— Мне помогли. Их машину отсекли, и я смог уехать в Шереметьево.

— На какой машине за вами следили? Кто?

— Два кавказца на синей «Вольво-940».

— Синяя «Вольво-940» была обнаружена пустой на набережной Яузы, а ее водителя и пассажира выловили утром. У них были проломлены головы. Как вы можете это прокомментировать?

— Им не повезло.

— Вам не кажется, Русланов, что для скромного профессора математики вы ведете слишком активную жизнь? Вы принимаете в своем загородном доме эмиссара чеченских боевиков, на счету вашей фирмы аккумулируются миллионы долларов для закупки оружия. Те, кто мог бы вам помешать, оказываются в Яузе с проломленными черепами. Вы не находите, что все это выглядит странновато, если говорить мягко?

Асланбек только пожал плечами.

— Не думал об этом. Но вы, вероятно, правы. Все это может выглядеть и так. Все зависит от точки зрения. Надеюсь, вы высказали предположение, а не свою точку зрения.

— У нас есть информация, что в начале девяносто шестого года вы доставили в Чечню шесть большегрузных «КамАЗов» и заплатили за это из личных средств триста шестьдесят тысяч долларов, — продолжал Литвинов, не ответив на вопрос, прозвучавший в словах Асланбека. — Что было в этих «КамАЗах»?

— Лекарства, продукты, теплая одежда, палатки.

— Так говорите вы. А у нас есть сведения, что там было обмундирование и оружие.

— Доказать вам это будет очень непросто.

— Все можно доказать. Было бы желание.

— И это желание у вас есть. Я вас верно понял?

— Наконец-то вы задали вопрос, которого я ждал, — удовлетворенно проговорил Литвинов. — К чему я все это веду? Правильно? Объясню. Ситуация для вас складывается крайне двусмысленная. Все ваши поступки можно толковать и так, и эдак. Можно сказать, что вы поступили как настоящий патриот России и постарались предотвратить незаконную закупку «стингеров»? Можно. Можно сказать, что вы являетесь тайным агентом боевиков и ведете какую-то свою игру, обеспечивая то, что мы называем операцией отвлечения? Тоже можно. Лично я верю, что вы действовали из самых высоких патриотических побуждений. Но вам придется доказать это делом.

— Продолжайте, — кивнул Асланбек. — Я вас внимательно слушаю.

— Ваш факс, Русланов, наделал в Москве очень много шума. Перед Федеральной службой безопасности была поставлена задача: сорвать эту сделку любыми способами. Каким образом это можно сделать быстро и с максимальным эффектом? Вы уже наверняка догадались, но я все же скажу. Вы единственный человек, который может распоряжаться этими сорока двумя миллионами долларов. Вы переводите эти деньги на так называемый депозитный счет российской Генпрокуратуры и возвращаетесь вместе с нами в Москву. Таким образом, закупка «стингеров» будет сорвана. Мы обеспечиваем вам и вашей семье стопроцентно надежную охрану и начинаем спокойно работать по всем направлениям. И в конце концов и Мусу выловим, и вашего таинственного Шамиля найдем. Вас устраивает этот вариант?

— Нет.

— Вот как? — удивился Литвинов. — Почему?

— Вы знаете почему. Если чеченские эмиссары нашли сорок два миллиона долларов, найдут и еще. Канал поставки «стингеров» не раскрыт. Мусу и Шамиля, даже если вы сумеете их поймать, с успехом заменят другие люди. И в один прекрасный день в Чечне появятся новые пятьсот «стингеров». И вы даже знать не будете, когда они появятся и откуда. Вы назвали меня патриотом России. Да, я считаю себя гражданином России. Но я еще и чеченец. Я не хочу, чтобы Чечня превратилась в кровавую мясорубку. Я люблю мой народ, я верю в него. Вы думаете о «галочке» в отчете своего отдела, а я думаю о людях. Поэтому я говорю: нет.

— Вы забываете о своей семье, — напомнил Литвинов.

— Что вы этим хотите сказать?

— Вовсе не то, о чем вы подумали. Мы же не бандиты. Мы действуем в рамках закона. Вашей супруге принадлежат пятьдесят процентов акций вашей фирмы. Она не занимается делами фирмы, но официально числится вице-президентом. И следовательно — несет ответственность за все дела фирмы. А дела у вашей фирмы, Русланов, с точки зрения закона весьма уязвимы. Сорок два миллиона долларов на вашем счету — это грязные деньги…

— Мне объяснили, что эти деньги были собраны в мечетях мусульманских стран. Их жертвовали мусульмане для помощи народу Чечни. Есть и крупные пожертвования арабских шейхов. Эти просто откупились, чтобы их не обвинили в равнодушии к страданиям братьев по вере. Я не утверждаю, что все это так и есть. Я говорю лишь о том, что мне сообщил Муса.

— Все это казуистика, — отмахнулся Литвинов. — Вы прекрасно знаете происхождение этих миллионов. Ваша фирма, Русланов, отмывает деньги чеченских бандитов, полученные с помощью рэкета, захвата заложников, торговли наркотиками.

— Может быть, — согласился Асланбек. — Но ваше утверждение, что я об этом прекрасно знаю, юридически безграмотно. Умысел должен быть доказан в суде.

— Докажем. Как это будет происходить? Объясняю. Генпрокуратура возбуждает уголовное дело. Поскольку вы останетесь на Западе и достать вас будет непросто, обвинение предъявляется Рахили Ильиничне. Мера пресечения, сами понимаете, — содержание под стражей. Следствие у нас дело небыстрое. Может и год пройти, и два, и три. Согласитесь, Русланов, три года в Бутырках для вашей жены — слишком дорогая плата за вашу упертость, которую вы, вероятно, считаете принципиальностью.

— Знаете, подполковник, не стоило вам этого говорить. Не стоило, — повторил Асланбек. — Даже если вы об этом действительно думаете.

— По-моему, он вас пугает, — насмешливо заметил капитан Сонькин.

— А мы уже испугались, — согласился капитан Карпов. — У меня так уже поджилки дрожат.

— Итак, Русланов, выбор за вами, — подвел итог Литвинов. — И времени на раздумья у вас нет. Завтра утром эта банковская операция должна быть проведена, а вечером мы уже будем в Москве. Либо… Ну вы уже поняли, что будет, если вы откажетесь.

— Вы мои документы видели, — напомнил Асланбек. — Видели?

— Ну видели, — подтвердил Литвинов.

— А теперь я хочу взглянуть на ваши документы.

— Это еще зачем? — недовольно спросил Сонькин.

— Ну почему? Имеет право, — проговорил Литвинов, достал загранпаспорт и бросил его на стол.

— Меня не интересуют ваши загранпаспорта, — возразил Русланов. — Я хочу увидеть ваши служебные удостоверения. У меня есть подозрение, что вы не те люди, за кого себя выдаете.

— У нас нет с собой служебных удостоверений. Мы находимся в Вене в качестве простых туристов. Из конспиративных соображений, — объяснил Литвинов.

— В таком случае, господа, позвольте пожелать вам спокойной ночи. Будем считать, что наша встреча не состоялась.

— В Вене есть человек, который может подтвердить наши полномочия.

— Кто этот человек?

— Консул российского посольства. Устроит? — спросил Литвинов.

— Звоните, — кивнул Асланбек.

— Наберите телефон, который указан в объявлении, — посоветовал Литвинов. — Чтобы вы не заподозрили никакого подвоха. А потом дайте трубку мне.

— Посольство Российской Федерации. Консульский отдел, — прозвучал в мембране хорошо поставленный женский голос. — Чем мы можем быть вам полезны?

— Литвинов, — небрежно представился подполковник, перехватив трубку у Асланбека и переключив аппарат на громкую связь. — Соедини меня с консулом. Срочно.

— Консул посольства России. Слушаю.

— Привет, это Литвинов. Со мной рядом Асланбек Русланов. Тот самый. Подтверди ему наши полномочия. Объясни ему, кто мы такие.

— Я вас слушаю, господин Русланов. Что вас интересует?

— Я хотел бы знать, кем являются господа Литвинов, Сонькин и Карпов.

— Подполковник Литвинов, капитан Сонькин и капитан Карпов — сотрудники Федеральной службы безопасности России. Они выполняют специальное правительственное задание. Что еще вас интересует?

— Больше ничего. Спасибо, — сказал Асланбек.

— Убедились? — спросил Литвинов.

— Да.

— Решение приняли?

— Да.

— Какое?

— А какое решение я могу принять? — разозлился Асланбек. — Вы же не даете мне выбора!

— Не даем, Русланов, не даем, — согласился Литвинов. — Потому что у нас тоже нет выбора.

— Сразу видно — математик, — одобрил капитан Сонькин. — Умеет быстро считать.

— Во сколько открывается банк? — спросил Литвинов.

— В девять.

— Значит, ровно в девять мы будем в банке. Из номера никто не выходит. Ночуем здесь.

— И без глупостей, Русланов, — хмуро предупредил капитан Карпов.

 

4

На следующий день в начале десятого утра по мраморным ступенькам центрального подъезда банка «Кредитанштальт» поднялись четверо мужчин, настолько отличающихся от обычных утренних посетителей банка, что на них невольно обращали внимание. Приличные, но вполне заурядные костюмы московских оперативников по сравнению с одеждой Асланбека казались унылым тряпьем, купленным на дешевой распродаже. Он надел белый костюм от Гуччи с отделанными белым атласом лацканами пиджака и укороченными, тоже отделанными атласом рукавами. На шее, под широко распахнутой черной рубашкой апаш, поблескивала золотая цепочка тонкой работы. Запястье левой руки украшал золотой «роллекс». В модной, трехдневной небритости бороде поблескивали серебряные нити седины.

Он весело поздоровался со швейцаром, сделал ручкой хорошенькой операционистке, выглянувшей из-за своего монитора, чтобы получше рассмотреть этого шикарного мужчину, дружески приветствовал менеджера отдела, курировавшего операции с Россией.

— Возникла необходимость в небольшом трансферте, — сообщил он, даже не удосужившись представить своих спутников.

— Сумма?

Асланбек наклонился над его столом и на перекидном календаре написал цифру. Глаза менеджера уважительно округлились.

— Господин Русланов, такие операции идут через вице-президента. Сейчас я провожу вас к нему, только сделаю один звонок. Пройдите, я вас догоню.

Вице-президент банка, предупрежденный звонком менеджера, уже поджидал клиента на пороге кабинета.

— Мои деловые партнеры, — небрежно представил Асланбек фээсбэшников, слегка оробевших в солидных интерьерах банка. — Вы знаете, какого рода операцию я намерен совершить?

— Да, мне доложили. Уважаемый господин Русланов, не в наших правилах вмешиваться в дела вкладчиков, но позвольте спросить: вас не устраивает уровень услуг, который мы предоставляем своим клиентам?

— О нет, все в порядке, — заверил Асланбек. — Ваш банк — лучший из всех, что я знаю. Это просто небольшая деловая операция. И только. У меня были некоторые сомнения в ее целесообразности, но мои партнеры привели мне убедительные аргументы. Я бы даже сказал: весьма убедительные.

— Когда вы намерены осуществить перевод?

— Немедленно.

— Боюсь, что подготовка документов потребует некоторого времени. Ваш паспорт и банковскую книжку, пожалуйста. Не соизволят ли господа подождать в гостиной? Это займет не более получаса. Моя секретарша предложит вам кофе. Пройдите, пожалуйста, сюда.

Он ввел Асланбека и его сопровождающих в примыкавшую к кабинету гостиную с черными кожаными диванами и старинными гравюрами на стенах, еще раз извинился и вернулся в кабинет.

Фээсбэшники от кофе отказались, а Асланбек попросил эспрессо и к нему рюмку старого коньяка. Все это он получил вместе с обворожительной улыбкой секретарши и удобно расположился в глубоком кресле, приготовясь с удовольствием провести последние полчаса своей свободной и спокойной жизни.

Но ждать полчаса не пришлось. Через двадцать минут дверь гостиной раскрылась, на пороге появился вице-президент банка и посторонился, пропуская вперед рослого мужчину в штатском и двух полицейских при полном параде — с пистолетами в кобурах, с рациями в нагрудных карманах и с наручниками на широких кожаных поясах.

— Инспектор криминальной полиции Фишер, — представился штатский. — Сержант Банкович. Сержант Штраух.

— Что это значит? — насторожился Литвинов.

— Спокойствие! — приказал инспектор. — Обыскать!

Все карманы фээсбэшников были быстро и профессионально проверены, их паспорта оказались в руках инспектора Фишера. Он внимательно просмотрел их и обратился к вице-президенту:

— Вы сообщили, что ваш клиент подвергся вымогательству со стороны неизвестных вам лиц. Поясните обстоятельства дела.

— Несколько дней назад наш весьма солидный русский клиент господин Русланов — позвольте представить вам его — пришел ко мне с просьбой, которая показалась не совсем обычной. Он потребовал, чтобы доступ к банковскому счету его фирмы был лично у него и лишь в том случае, если он появится в банке персонально. Не накачанный наркотиками и без сопровождения. Полчаса назад он явился в сопровождении этих господ и распорядился перевести из нашего банка в другой всю сумму, которая находится на его счету. Господин инспектор, я не могу назвать вам эту сумму, это коммерческая тайна, я назову ее только по решению суда. Но уверяю вас, что эта сумма более чем солидная. У меня и раньше, при первом разговоре, возникли подозрения, что наш русский клиент опасается за сохранность своего вклада. Сегодня, когда я увидел его в сопровождении этих людей, мои подозрения превратились в уверенность. Поэтому я счел своим долгом вызвать полицию.

— О'кей, с вами все ясно. Господин Русланов, намерены ли вы обвинить этих господ в вымогательстве или иных противозаконных действиях?

— Откровенно говоря, инспектор, я не стану утверждать, что мне тыкали в бок ствол пистолета или приставляли к горлу нож. Нет, этого не было. Эти господа потребовали, чтобы я снял со своего счета сорок два миллиона долларов и перевел их в другой банк, на который они укажут.

— Сколько?! — ошеломленно переспросил инспектор Фишер. — Сорок два миллиона долларов?!

— Совершенно верно, — безмятежно подтвердил Асланбек. — Я несилен в австрийских законах. Но если они трактуют подобные действия как вымогательство, я не буду протестовать.

— Именно так наши законы подобные действия и трактуют! — заявил инспектор Фишер. — Так, и только так! Господин Литвинов, господин Сонькин, господин Карпов, вы арестованы. Вы будете доставлены в суд первой инстанции, он примет решение о вашей дальнейшей судьбе. Сержант Банкович, сержант Штраух! Надеть наручники — и в машину. Господин Русланов, вам тоже придется проехать с нами, чтобы дать показания. Господин вице-президент, ваше присутствие в суде не кажется мне необходимым. Если вы понадобитесь, вас вызовут.

— Мы российские граждане, мы протестуем! — возмущенно заявил Карпов. — Мы требуем присутствия российского консула!

— Заткнись! — рявкнул по-русски Литвинов.

— Господа, все будет сделано по закону, — сурово заверил инспектор Фишер. — Консул, адвокат — все будет. Увести!

— Ну ты и сука! — изумленно проговорил капитан Сонькин, когда его выводили мимо Асланбека в коридор.

— Не сука, а голубчик, — поправил Асланбек, как говорили когда-то на офицерских сборах.

— Накормил ты нас ужином, Русланов, накормил, — хмуро проговорил Литвинов. — Этот ужин я тебе никогда не забуду!

— Это не все, подполковник. Еще будет десерт, — пообещал Асланбек и обратился к банкиру: — Господин вице-президент, я еще раз убедился, что ваш банк — лучший в мире. Я был в крайне трудном положении. Вы меня выручили. Можно даже сказать, спасли. Даже не знаю, как мне вас благодарить.

— Забота о клиенте — наш закон, — торжественно ответил банкир.

Заседание венского муниципального суда первой инстанции проходило в зале, напоминающем небольшую студенческую аудиторию — с несколькими рядами кресел, столами для обвинения и защиты и кафедрой, на которой в дубовом резном кресле восседала судья — молодая, очень высокая, очень худая и словно бы бесполая блондинка в круглых очках и в черной шелковой мантии, под которую невольно хотелось заглянуть, чтобы посмотреть, есть ли под ней хоть какое-то тело, или же мантия существует сама по себе.

Но свое дело она знала. Она заставила Асланбека со всеми подробностями изложить ход событий. Он строго придерживался фактов. Он пригласил к себе на ужин троих соотечественников. Они назвались сотрудниками Федеральной службы безопасности России. Их полномочия и должности подтвердил консул российского посольства. Они потребовали произвести вышеупомянутый трансферт. В случае отказа они угрожали возбудить уголовное дело против его жены, совладелицы его фирмы, и посадить ее в московский следственный изолятор. Никаких преступлений она не совершала, но Асланбек вынужден был уступить, так как в России, как госпоже судье, возможно, известно, уголовные дела часто возбуждаются без всяких на то оснований или по соображениям политическим.

Судья понимающе покивала, давая понять, что она следит за событиями в России и осуждает политическую ангажированность российской юстиции.

Подозреваемые свою вину категорически отрицали. Они всего лишь дали господину Русланову дружеский совет поместить свои деньги в российский банк.

Упоминание о том, что арестованные являются сотрудниками ФСБ, заинтересовало судью. Она объявила перерыв и распорядилась вызвать в суд консула посольства России. Он явился через полчаса и с ходу заявил, что задержанных видит первый раз в жизни и никогда не утверждал, вопреки заявлению господина Русланова, что российские граждане Литвинов, Сонькин и Карпов являются офицерами ФСБ. Сотрудники правоохранительных органов России посещают Австрийскую Республику в соответствии со строго узаконенной процедурой, об их служебных командировках заранее оповещаются все официальные инстанции Австрии. Таким образом, заявление господина Русланова не соответствует действительности. Вместе с тем посольство Российской Федерации призвано защищать законные права своих граждан и готово предоставить подозреваемым адвоката. С тем господин консул был отпущен и убрался из зала суда с видимым облегчением.

Все слушание дела вместе с перерывом заняло чуть больше часа, а резюме судьи длилось всего пять минут. Согласно законам Австрийской Республики, вымогательство является одним из самых тяжких преступлений, подпадает под действие таких-то, таких-то и таких-то статей и, будучи доказанным, грозит обвиняемым тюремным заключением сроком до пятнадцати лет. Задачей суда первой инстанции не является рассмотрение дела по существу. Суд должен решить вопрос о возбуждении уголовного преследования и об избрании для подозреваемых меры пресечения либо в виде содержания в следственном изоляторе, либо в виде освобождения до суда под залог в размере до двухсот тысяч австрийских шиллингов, что примерно эквивалентно ста шестидесяти тысячам долларов США. За каждого.

— Господин Русланов, намерены ли вы обвинить этих господ в вымогательстве? Вы должны сказать «да» или «нет». Это все, что от вас требуется.

— Ваша честь, я стою перед необходимостью принять крайне важное решение, — со скорбным и несколько торжественным видом заявил Асланбек. — Не позволите ли вы мне поговорить с арестованными без свидетелей, чтобы самому лучше разобраться в существе дела? Это пе займет много времени.

— Просьба удовлетворена, — решительно объявила судья.

Судебные приставы надели на фээсбэшников наручники и вывели в коридор, примыкавший к залу суда. В конце коридора находилась просторная и довольно опрятная камера с обычной офисной мебелью. Туда же ввели и Асланбека.

— Тебе конец, мужик, понял? — мрачно сообщил капитан Сонькин. — Ты, падла, не знаешь, с кем связался!

— Помолчи, щенок, — миролюбиво посоветовал Асланбек. — И послушайте, что скажу я. Весь вчерашний вечер вы вешали мне лапшу на уши. Правду вы сказали только один раз: что вам разрешено летать лишь самолетами Аэрофлота. Правдой можно считать и то, что вы хотели решить проблему со «стингерами» самым простым и выгодным для себя способом. Но сейчас я узнаю правду. Вы мне скажете правду. Всю правду, одну правду и только правду. Как на духу. И знаете почему? Потому что от вашего ответа будет зависеть то, что я скажу судье.

— Спрашивайте, — хмуро кивнул Литвинов.

— Где моя жена и сын?

— У нас.

— До свиданья, ребята. Не расстраивайтесь. Тюрьмы здесь хорошие, не Бутырки, кормят хорошо. Так что пятнадцать лет пройдут совсем незаметно.

— Куда вы, Русланов?

— К судье, подполковник. Она ждет от меня «да» или «нет». Как вы думаете, что я ей сейчас скажу?

— Подождите.

— Ладно, вторая попытка, — согласился Асланбек. — Моя жена и сын у вас?

— Нет.

— Вы видели ее?

— Нет.

— Как у вас оказалось ее кольцо?

— Случайно.

— Не врите, подполковник, это очень опасно, — напомнил Асланбек.

— Нашли при обыске квартиры.

— Похоже на правду. Но это еще не сама правда. Где моя жена и сын?

— Не знаем. Мы перерыли всю Москву. Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Поэтому мы и прилетели так поздно. Все надеялись, что найдем.

— А когда поняли, что не найдете, дали объявление в газету «Zweite Hand». Решили блефануть. Так?

— Нас поджимало время.

— А совесть вас не поджимала? Впрочем, это пустой разговор. Последняя попытка. Постарайтесь ответить так, чтобы я поверил. Где моя жена и сын? Ответ «Не знаем» не принимается. Вы профессионалы, хоть и говенные. Я хочу услышать ваши версии.

— Версия у нас только одна. Ваша жена и сын у чеченцев.

— Аргументируйте.

— Больше негде им быть. Они нужны только нам и им. У нас их нет. Значит, у них. По чеченцам сейчас работает ГУБОП.

— Результаты?

— Пока никаких. Накопали много чего, но никаких следов вашей семьи. Ни малейших.

— Немного же вы мне рассказали, — заключил Асланбек. — Можно даже сказать, что не рассказали совсем ничего.

— Мы рассказали вам правду.

— Это вам зачтется. Ладно, бывайте.

— Не торопитесь, Русланов! — остановил его Литвинов. — Пожалеете. Потому что если кто и сможет вам помочь, то только мы.

— Вы?! — Асланбек бешено обернулся от двери. — Вы?! Вы даже себе не можете помочь! Теперь я понимаю, почему в Чечне хозяйничает кучка бандитов. Одно время я думал, что их не хотят ловить по каким-то грязным политическим соображениям. Да вы просто не можете их поймать! Вы убогие придурки, вот вы кто!

— Господин Русланов, вы приняли решение? — спросила судья, когда в зал ввели арестованных.

— Да, ваша честь.

— Каково же оно? Намерены вы официально обвинить подозреваемых в вымогательстве?

— Скажите, ваша честь, если я откажусь от обвинения, они будут высланы из Австрии?

— И немедленно. Такие туристы нам не нужны. У нас хватает своего жулья, нет никакой необходимости экспортировать этот продукт из России.

— Ваша честь! Я много и мучительно размышлял и пришел к выводу, что высший дар Господень, который он дал человеку, — это свобода. Деньги — ничто, свобода — все. Эти люди, конечно, мерзавцы. Но в конце концов они не переступили ту грань, после которой преступление становится фактом. А намерения? Намерения — это сон разума, ночные химеры. Кто из нас может сказать, что в сумрачные минуты жизни его не посещали дурные мысли? Я надеюсь, что это послужит им уроком на всю оставшуюся жизнь. Я не хочу брать на душу грех за их искалеченные судьбы. Поэтому я отказываюсь от обвинения. Бог им судья.

— Дело закрыто, — объявила судья. — Все свободны.

На выходе из зала Асланбека остановила молоденькая секретарша суда:

— Господин Русланов, вы сказали прекрасные, прочувствованные слова. Не часто слышишь такие слова в нашем суде. Вы благородный человек.

— И вы решили мне об этом сказать? Это не очень справедливо, но я тронут.

— Нет, это я к слову. Вам звонили из банка «Кредитанштальт». Вы забыли там свои документы. Они у менеджера русского отдела.

— Спасибо, милая фройляйн. Сейчас поеду. Можно маленький интимный вопрос? Скажите, у госпожи судьи под мантией что-нибудь есть? Я имею в виду — немножко фигуры?

— Чуть-чуть, — засмеялась секретарша и показала мизинчик: — Примерно столько.

— Но зато есть характер, — уважительно заметил Асланбек.

— О да, — подтвердила она. — Характер у нее есть.

Операционный день в банке уже закончился, но менеджер распорядился впустить господина Русланова. Он вручил ему паспорт и банковскую книжку и хмуро предупредил:

— Боюсь, господин Русланов, ваши неприятности еще не кончились.

— В чем дело?

— Вскоре после того как вы уехали в суд, появился господин и предъявил доверенность на распоряжение счетом вашей фирмы. Я объяснил, что доверенность аннулирована. Он спросил: кем? Я ответил: тем, кто имеет на это право. Разумеется, я не назвал вас, но мне кажется, что он понял.

— Что он сказал?

— Ничего. Повернулся и быстро ушел.

— Он был один?

— Не могу сказать. Во всяком случае, в банк он заходил один.

— Он назвался?

— Нет. Но в доверенности было его имя. Я записал. Вот оно.

Менеджер показал запись в настольном календаре.

Там стояло: «Абдул-Хамид Наджи».