Если и можно куда-нибудь поехать после Венеции, то разве что на отдых. К примеру, на Сицилию, на Капри, либо на побережье Одиссея, живописные скалы которого помнят не только легендарного героя, но видели богов и великанов, слышали чарующие песни сирен и пронзительные рожки фавнов.

У Италии, безусловно, есть ещё чем удивить вас, только вряд ли вы сами в состоянии будете воспринимать окружающее, поскольку не всегда чувство способно переводить во впечатления то, что находит вокруг себя разум. У любого человека существует некий предел, за которым он уже перестаёт удивляться. И я здесь, разумеется, не исключение.

В таком странном состоянии стороннего безразличного наблюдателя я и возвращался из Венеции в Рим. У меня непостижимым образом исчезла внутренняя речь, которая неизменно сопровождает любого бодрствующего человека. За окнами железнодорожного вокзала так же, как и вчера всё было погружено в феерию солнечного света, и вода Большого канала по-прежнему переливалась всеми оттенками жёлтого и голубого. Только всё то, что оставалось снаружи: катера, гондолы, переплетения стен и этажей с выступающими из них прямоугольными объёмами башен, казались отделёнными от меня не оконным стеклом, а чем-то более существенным, ибо вся эта пронизанная солнцем картинка лишь фиксировалась зрением, но не получала никакого внутреннего комментария. И было почти безразлично, что непостижимая и прекрасная Венеция уже встречала иных гостей, забыв про меня, не вспоминая больше о том, с каким восхищением я смотрел в её волшебные глаза, наполненные цветными миражами и вековыми тайнами.

Возможно, это и есть пресловутый синдром Стендаля, преследующий всех путешествующих по Италии. Слава Богу, что проявился он у меня ровно также как и у французского классика – в апатии, потере внимания, безразличии к происходящему и неспособности сосредоточиться.

Поэтому я с большим трудом нашел свой поезд и сел в вагон. Хорошо, что моими соседями оказались совсем юные американки, которые воспринимали меня просто как несвободное место, чем избавили от необходимости вести с ними вежливую беседу. Я смотрел на мелькающие рощицы, поля и виноградники и чувствовал, что вот так, неизвестно по чьей воле мне удалось прожить ещё одну жизнь, странную и необъяснимую, но оттого не менее осязаемую, полную необычных впечатлений, берущую своё начало где-то на заре цивилизации и простирающуюся до тех потаённых рубежей, где будущее смыкается с настоящим, прорастая в нём и чудесным образом реализуясь.

Увиденное в Италии дало мне лишний повод убедиться, что реальность может превосходить все наши самые причудливые и смелые фантазии и придумки. Ибо они, как и наши мечты, неизбежно похожи на нас, в то время, как у других стран и городов существует своя душа, свой собственный облик, свои привычки и часто всё это не соответствует нашим представлениям и догадкам. К тому же увиденное не сразу становится понятным и не всегда принимается сознанием.

Впервые увидев циклопические постройки Рима, почувствовав их холодный мрамор и выверенность форм, ощутив надменность статуй императоров, богов и героев, не видящих и не замечающих тебя, меня не покидала мысль о том, что античный Рим – это город молодых и дерзких, презирающий слабых, где нет и не может быть места думающим и чувствующим. Кто скажет, что это не так? В этом Риме редко доживали до сорока, и сострадание не ставилось в вину разве что весталкам, призывавших пощадить поверженных гладиаторов. Но ведь я наблюдал и иной Рим. Где царит спокойствие и уют, где всё наполнено приветливостью и сердечностью. Где заботятся не только о слабых, но даже и о бездомных животных, создавая для них отдельные территории, уход за которыми возложен на местные муниципалитеты. Если вы увидите среди античных руин множество

кошек, то так и знайте – это муниципальные животные. Не пытайтесь их кормить, в этом нет необходимости. И ещё: они не отзываются на привычное «кис-кис», к итальянским кошкам принято обращаться «мичо-мичо». Возможно, вам даже удастся погладить чью-нибудь мягкую спинку, если нет – не обижайтесь, у этих животных очень гордый нрав и обострённое чувство собственного достоинства.

Впрочем, Рим – действительно вечный город, а такое определение вмещает в себя всё – то что есть, то что было и то, что ещё только обещает случиться.

Разумеется, никакой недели недостаточно для того, чтобы даже бегло осмотреть Рим, и, понятно, что я был далеко не везде и многое упустил, только возвращался в этот город как к себе домой – таким он показался мне знакомым и близким. Когда не хочется никуда спешить, нанимать гида, ехать на транспорте, а тянет просто бродить пешком, поднимая подошвами городскую тысячелетнюю пыль, лениво сидеть за столиком уличного кафе, наблюдая прохожих и нависающие над тобою дома, гулять по тенистому скверу и отдыхать на его уютной скамейке под пальмой. В Италии это называется «прекрасным ничегонеделаньем» – «dolce far niente». Итальянцам очень нравится это занятие, правда, они больше мечтают о нём, нежели воплощают его на практике.

Последний вечер в Риме я решил посвятить посещению фонтана Де Треви, ставшему для меня чем-то вроде символа барочного Рима или даже, возможно, ещё чем-то большим. Рассказывать о нём бессмысленно, также бессмысленно, как пересказывать живопись, это надо видеть. Особенно он хорош вечером, подсвеченный сотнями разноцветных огней. Туристы почитают его волшебным, исполняющим желания в зависимости от числа брошенных в него монет. Однако я не бросил в него даже той монетки, которая давала возможность сюда вернуться, – ничего не хотелось просить у Вечного города, даже если он сам раздаёт чудеса всем желающим. Я смотрел на играющие радугами струи фонтана, любовался ими, но так и не решился бросить туда две монетки, обещавшие встречу с итальянкой – поскольку уже встретил здесь целую Италию, которая навечно останется в моём сердце, и тем более не бросил трёх – сулящих счастье и радость. Наверное оттого, что и без этих трёх монеток в моей душе всегда будут гореть разноцветные огоньки, которые родом отсюда, и стоит лишь слегка прикрыть глаза, как они непременно оживут, излучая беспричинную радость и беспечное счастье, преодолевающее недуги и побеждающее усталость. Огоньки прекрасного Рима, освещающие душу и помогающие жить.