После этого первого разговора посещения ее отца начали происходить по стандартной схеме. Он заглядывал рано утром, перед работой — приносил цветы, кофе, свежие фрукты и старые книги на бумаге. И много позже того момента, как она съедала больничный ужин, он появлялся снова, по пути домой. Он никогда не задерживался больше, чем на четверть часа. Они почти не разговаривали.
Из-за сломанного ребра Ане трудно было двигаться. Она долгие часы сидела у окна за чтением или просто с закрытыми глазами, повернув лицо к солнцу. Она делала дыхательные упражнения, которым ее научили для заживления перелома, и размышляла над тем непростым положением, в котором оказалась. Ей удалось избавиться от «Трех мельниц», но не от ее отца, Коллегии и супружеского союза. Джаспер и Тэмсин по-прежнему сидят в психушке. А Коул так и не знает, где она. Не знает, что ее оставили в «Трех мельницах», что она неделю провела в коме. Ей очень не хватало Коула. Казалось, она снова возвратилась в то полуживое состояние, в котором пребывала до их встречи. Только теперь, когда она знала, какие чувства дарит ей его присутствие, одиночество стало невыносимым.
На четвертый день после выхода из комы одна из медсестер сжалилась над Аной и дала ей свой интерфейс на время утренних процедур. Ана потратила драгоценные минуты на то, чтобы решить, стоит ли связываться с матерью Джаспера, Люси, а если да — то что говорить. Можно было не сомневаться в том, что смотрители внимательно отслеживают все разговоры и сообщения семьи. В конце концов она отправила Люси сообщение, написав, что видела Джаспера и что он жив.
После этого она стала искать в сети какие-нибудь известия о Коуле. Кроме сообщений о том, что он главный подозреваемый в убийстве Питера Рида, министра торговли и промышленности, бывшего министра здравоохранения, она ничего раскопать не смогла. Где бы Коул ни скрывался, либо смотрителям пока не удалось его отыскать, либо они тянут время, не спеша его арестовать. Она предположила, что Коул вернулся на территорию «Просвещения» вместе с Лайлой и Нэтом. Власти не станут устраивать штурм, не имея уверенности в том, что Коул получил данные от министра и пытается их распространять.
Оставалась только Тэмсин. В прошлый сентябрь, когда Ана ходила по веб-сайтам, посвященным пропавшим без вести, она попыталась найти родных Тэмсин в онлайн-справочнике, составленном по избирательным спискам, в надежде, что они живут в какой-то другой Общине Чистых. Судя по тому, что Тэмсин рассказала ей в «Трех мельницах», исчезновение ее подруги должно было бы оказаться в заголовках новостей, — однако похоже было, что родители Тэмсин ничего не сообщили смотрителям. Психпатрулю удалось каким-то образом вывезти всю семью из Хайгейтской общины и принудить родителей Тэмсин к молчанию. Даже если Ане удастся найти их и сказать, где находится их дочь, маловероятно, что они начнут протестовать сейчас, раз уж не сделали этого семь месяцев назад.
Ана прикидывала, может ли ее отец ходатайствовать перед Коллегией о досрочной выписке подруги. Но чего он потребует от Тэмсин взамен? И сколько времени на это потребуется? Из программы по юриспруденции Джаспера ей запомнилось дело, которое тянулось больше года — и пациента так и не выписали. Должен существовать какой-то другой способ. Коул мог бы что-нибудь подсказать или знать кого-то, кто способен помочь. Если бы им удалось хакнуть базу данных «Трех мельниц», они смогли бы поменять дату рождения Тэмсин. Однако психпатруль украл ее удостоверение личности, так что Тэмсин, скорее всего, госпитализировали как неопознанную личность: без официального удостоверения и официальной даты рождения.
Надо набраться терпения. Сначала нужно вырваться из лап отца, а уже потом решать эту проблему.
Остаток времени она использовала одолженный интерфейс для того, чтобы, слушая ля-мажорный фортепианный концерт Моцарта, придумывать невероятные сценарии штурма психушки. Теперь она стала воспринимать музыку иначе: словно мелодии заползали ей под кожу и взрезали ее. К тому моменту, когда пришедший после ужина отец принес ей известие о том, что Джаспера выпустили из «Трех мельниц», она чувствовала себя странно, неспокойно. Публике средства массовой информации объявили, что Джаспера успешно освободили в результате анонимного звонка смотрителям. Похоже, никто не усомнился в правдивости этого сообщения.
Однако именно этой новости Ана ждала. По крайней мере теперь, когда Джаспер оказался дома, ей можно было подумать о собственном освобождении. Ана старалась не думать о деталях сложившейся ситуации: у Джаспера мозги в полном беспорядке, и он находится в зависимости от собственного отца, против которого по неведению попытался выступить. Если над этим задумываться, то в итоге она может решить, что обязана остаться и продолжать ему помогать. Не говоря уже о том, что может случиться, если Джаспер когда-нибудь вспомнит, кто именно отправил его в «Три мельницы» и почему.
Нет, Ана сделала все то, что собиралась сделать. Джаспер благополучно находится дома, и сейчас, когда отец считает ее беспомощным инвалидом, настал самый подходящий момент для того, чтобы устроить побег.
И вот на следующее утро Ана собрала свои вещи: одежду, которую привез ей из дома отец, шампунь, мыло, кремы — и стала дожидаться обычного визита медсестры. После ее ухода, зная, что до самого ленча к ней никто не зайдет, она надела рюкзак и заковыляла к двери.
Коридор, в который выходила ее палата, пустовал, а в дальнем его конце виден был лифт. Сквозь стену доносилось журчанье голосов: медсестра находилась у своего следующего пациента. Ана тихо открыла дверь до конца и прошаркала к лифту. Дверцы лифта открылись, как только она нажала кнопку вызова. Зайдя в кабинку, она спустилась на два этажа и вышла в вестибюль на первом. Слева оказалась стойка регистратора, справа стояли диваны с журнальными столиками. Прямо впереди были окна во всю стену, откуда открывался вид на чистенькую пригородную улицу. У нее застучало сердце: она не подумала о том, что ее больница может оказаться в одной из Общин! Без удостоверения личности ей через КПП не пройти. Однако в следующую секунду мимо рысцой пробежал мужчина в потрепанном пальто и со странными лысыми пятнами на голове — побочным эффектом, вызванным приемом бензидокса. Ана облегченно вздохнула.
— Чем я могу быть вам полезен? — спросил регистратор.
Встретившись с ним взглядом, Ана улыбнулась и пошла к стеклянным дверям.
— Большое вам за все спасибо, — сказала она. — Не хочу заставлять отца ждать.
— Он здесь?
Словно по сигналу мимо прокатился автомобиль с шофером за рулем. Ана махнула рукой в сторону проезжающей машины и вышла за дверь. Оказавшись на улице, она прошаркала до подъездной аллеи и спряталась за стеной.
За те десять дней, которые она провела прикованной к постели, весна вошла в силу. Деревья были украшены зелеными почками. В воздухе пахло лужами и дождевыми каплями. Вокруг витало обещание лета.
Через пару минут, убедившись в том, что никто не вышел ее искать, Ана узнала у какого-то прохожего дорогу к метро и начала путешествие по Лондону, перебираясь через билетные турникеты или проталкиваясь в них следом за мужчинами и женщинами, оплатившими проезд.
Они с Коулом должны были встретиться в комнате на Форест-хилл уже двенадцать дней назад. Тем не менее она не переставала надеяться, что найдет его там, ожидающим ее, пусть это было нелогично, а если учесть то, что его разыскивают за убийство министра, то и практически немыслимо.
В окне первого этажа дома на Форест-хилл молодая женщина качала на коленях младенца. Ана позвонила в дверь. Никто не вышел. Она повторила попытку. Потом попробовала стучать. В конце концов на пороге появилась женщина с жесткими волосами и остекленевшим взглядом. Ана объяснила, что останавливалась в доме две недели тому назад с друзьями, что не смогла вернуться тогда, когда ее ждали, — и спросила, не оставили ли ей записку или адрес. Женщина пожала плечами. От ее просторной джелабы исходил запах благовоний. «Люди появляются и исчезают, приходят и уходят, — сказала она. — И откуда мне знать, откуда они появляются и куда отправляются?»
Разочарованная в своих надеждах, Ана отправилась по юго-восточной ветке подземки до Чаринг-Кросс. Она едва тащила ноги, ребра у нее ныли. Она начала осознавать, что если до Коула дошли известия о ее освобождении от «похитителей» и возвращении домой и если он при этом собственными глазами увидел, как длинноволосая копия Аны выходит из отцовской машины, то он мог решить, что она предпочла вернуться к Хайгейтскую общину, а не встречаться с ним. А если он прячется на территории «Просвещения», то у нее нет надежды на то, чтобы встретиться с ним и объясниться.
От Чаринг-Кросс она проехала семь остановок по северной ветке и вышла на какой-то людной улице. Ярко окрашенные здания вздымались над морем бурлящих интерфейс-проекций. Стараясь беречь ребра, Ана двинулась к железнодорожному мосту Камденского шлюза. Казалось, что прошла целая жизнь с того момента, когда она увидела поднимающихся над толпой воздушных гимнастов на фоне оранжевого солнца, когда укрывалась от ветра за фургоном фастфуда, а Майки подъедал ее лапшу. И сейчас, проходя по узким переулкам и складским территориям в поисках здания «Гильгамеша» с магазинчиком музыкальных мобилей, она понимала, что Коула, Лайлы и Нэта там уже давно нет. Втайне она продолжала надеяться, что кто-нибудь увидит ее и сообщит Коулу о том, что она приходила его искать. Тогда, возможно, он попытается с ней связаться.
Она нашла Майки на одной из причаленных барж. Он сказал ей то, что она и без того знала: Уинтерсы собрали вещички две недели назад и не возвращались.
На закате она нашла скамейку, на которой они с Лайлой ели салат на второй день пребывания Аны в Городе. Она плюхнулась на нее, совершенно измученная. Боль в груди в равной степени объяснялась сломанным ребром и Коулом.
На канал наползала темнота. На пешеходном мостике возникла чья-то фигура. Человек несколько минут стоял на месте, наблюдая за ней. Она старалась игнорировать его присутствие. В конце концов он гулко прошагал по булыжникам.
— Пора идти, Ариана, — сказал он.
Она вздохнула. Ей и раньше приходила мысль о том, не найдет ли отец способа найти ее даже без ее интерфейса.
— Я не поеду домой.
— Конечно, поедешь.
Она понурилась, понимая, что он прав. У нее нет денег. Нет удостоверения личности. Ей больше некуда идти.
* * *
Ана отключила будильник и снова опустилась на подушки. В ее комнате пахло подснежниками и одеждой, только что извлеченной из сушилки. Ее чисто отмытые волосы шелковисто щекотали ей шею. В коридоре тикали старинные отцовские часы. Ночью она несколько раз просыпалась от того, что они начинали отбивать время. После всего лишь двух с половиной недель отсутствия дом стал казаться ей чужим. Ее комната больше не ощущалась как ее комната, несмотря на то, что она вернулась сюда уже четыре дня назад.
Она прислушалась, проверяя, не встает ли отец. Убедившись в том, что будильник его не разбудил, она натянула свитер и кроссовки, засунула спрятанную под подушкой наличность за резинку носков и скользнула вниз.
В гостиной она бесшумно прошла к открытой застекленной двери, выходившей на веранду, и шагнула в полумрак. Запах скошенной травы донесся из-за забора, с поля для гольфа. Снаружи дома пожарная лестница вела по стене на крышу. Ана повернулась спиной к каменным скамейкам и столу и к глиняным горшкам, расставленным по краю веранды, и начала подниматься. Карабкаясь наверх, она вынуждена была останавливаться через каждые несколько ступенек, чтобы отдышаться и дать отдых ребрам, но наконец оказалась на присыпанной гравием крыше в двух этажах над садом.
С того места, где она пригнулась, была видна вся улица: особняки в псевдотюдоровском стиле и роскошные ренессансные виллы по обеим ее сторонам, платаны, высаженные вдоль тротуаров, поворот на Хэмпстед-лейн. Кроме нее был только еще один источник движения. Его дыхание образовывало облачка пара в рассветном воздухе. С момента возвращения Аны ее отец нанял охранника следить по ночам «за домом». Сейчас она выяснит, есть ли у охранника подмена. Приходит ли сюда человек, который незаметно следит за ней в дневное время.
Она отползла на дальний край плоской крыши и легла на живот, неприятно придавив ребра. Если чуть вытянуться, ей станет виден небольшой нечеткий участок кирпича и заостренных металлических прутьев. Стена. У нее семь дней до того момента, когда им с Джаспером надо будет объявить о своем решении — девять дней до запланированного заключения союза. Этого времени хватит на то, чтобы у нее зажили ребра и она придумала способ перебраться через стену. Когда она окажется возле «Просвещения», ей останется только надеяться на то, что в одинокой девушке не увидят никакой опасности и что охранники границы выслушают причину, по которой она пришла, а не сразу же на нее нападут. При мысли о том, что она окажется в секте «Просвещение», у нее сжалось сердце. Возможно, ей удастся получить от «просветителей» разрешение остаться, — но как она убедит их разрешить им с Коулом уйти? А что, если Коул вообще не стал искать там убежища, а ее секта не отпустит? «Прекрати! — приказала она себе. — Нельзя верить ничему, что Чистые говорили тебе о „просветителях“». Ей следует доверять Коулу. Коул там вырос. Разве там может оказаться так уж плохо? Пусть эти сектанты и странные, но они не станут пытаться промывать ей мозги или держать ее в плену.
Размышления Аны прервал лязг металла. Ворота в конце подъездной аллеи открылись, впуская смотрителя Домбранта.
Ана поспешно отползла обратно к лестнице. Гравий больно впивался ей в коленки. Когда она опиралась на руки, это нагружало ей ребра. Тупая боль превратилась в уколы острого ножа. У нее за спиной Домбрант прошел по хрусткому гравию аллеи и поздоровался с собратом-смотрителем.
Как только боль в ребрах немного унялась, Ана перелезла с крыши на лестницу и быстро спустилась вниз. Вернувшись в дом, она со щелчком закрыла застекленную дверь. Из кухни донесся пронзительный свисток. Она резко обернулась.
— Чаю? — предложил ее отец. Он стоял в дверях кухни, его губы изгибались в улыбке. Она нахмурилась, досадуя на то, что, несмотря на все ее предосторожности, он сумел так легко ее поймать. — Что это на тебе надето? — спросил он.
— Ничего не узнал?
— Конечно, нет. Мешковатый пестрый свитер и леггинсы. Не по местной моде.
— Да, но мама в Общину так и не попала, правда?
Ее отец на эти слова никак не отреагировал. Ему это удавалось намного лучше, чем ей.
— Рано встал, чтобы за мной шпионить? — съязвила она.
— У меня совещание.
Она провела пальцами по опущенной полированной крышке своего рояля: так отец в свое время решил компенсировать ей смерть матери и отъезд из сельского дома сюда.
— Что бы ты сделал, если бы она осталась жива? Как ты собирался добиться, чтобы нас всех приняли в Общину? Ты заключил сделку?
Ее отец устремил на нее взгляд через разделявшие их четыре метра. У нее начала зудеть кожа на лбу. Даже сейчас он ее подавлял. Даже сейчас ей хотелось добиться его одобрения. Она отвела взгляд. За застекленными дверями лучи еще невысоко поднявшегося золотого солнца касались верхнего края изгороди.
— Ты считаешь, что я делаю все это ради себя? — спросил он.
— Поделись со мной своими соображениями.
— Бога ради, Ариана! На том диске ничего нет.
Что-то в его голосе заставило ее замереть. Она повернулась, проверяя, не читается ли ложь в его взгляде.
— Ты не можешь этого знать, — заявила она.
Или все-таки может? Не оказался ли медальон Джаспера с самого начала у ее отца? Не попали ли данные к нему?
Он перешел в гостиную.
— Джаспер этот материал не проверял, — сказал он. — Как бы он это сделал? Чтобы хоть как-то разобраться в мутации генома, надо защитить диссертацию по генетике. У его брата Тома… были проблемы.
— Проблемы, — повторила Ана. Она стиснула зубы в решимости не допустить, чтобы отцовская ложь задурила ей голову. — Если это правда, — добавила она, — если у Тома была паранойя, то это доказывает, что сам постулат о том, что Чистые непогрешимы, порочен, а анализ на Чистоту — это ложь.
— Чистые, — ответил Эшби, — это единственное, что спасает наше общество от полной анархии. Ты бы предпочла полный хаос, который охватил США, Канаду и пол-Европы?
— Значит, ты этого не отрицаешь. Анализ на Чистоту — это всего лишь средство достижения некой цели?
Эшби со вздохом покачал головой.
— Я понимаю: ты хотела бы верить, что тебе не передалась болезнь твоей матери. Я могу понять, как сильно тебе хочется, чтобы это было так, как тяжело тебе было узнать, что у тебя спящая форма болезни.
— Нет. Ты пытаешься мной манипулировать.
Однако сомнение в душе Аны начало расти, словно гусеница, прядущая себе кокон. Страх шелковистым клубком упругих волокон душил ее.
— Правда причиняет боль, — заметил он.
В душе она разрывалась от бессильной досады. Она не станет ему верить. Не станет его слушать. Если бы Том Торелл не обнаружил нечто потенциально опасное для анализа на Чистоту, то ее отец не стал бы прилагать такие усилия к тому, чтобы его остановить — чтобы остановить Джаспера.
— Тебе не удастся вечно держать меня здесь под круглосуточным наблюдением, — сказала она с горечью. — Неужели ты считаешь меня слабой, думаешь, что меня манят уют и роскошь Общины? Сколько, по твоему мнению специалиста, дней, недель, месяцев нужно для того, чтобы я настолько привыкла к безопасности и уюту, чтобы не пожелать обменять привилегии и физический комфорт на свободу?
Эшби провел рукой по своим светлым волосам.
— У тебя будет выбор, Ариана. Когда ты будешь к этому готова.
— А решать, когда я готова, будешь ты.
— За последние несколько недель тебе пришлось многое пережить. Церемония заключения союза, событие, которого ты так ждала три года, состоится через девять дней. Сейчас не время принимать поспешные решения, о которых ты будешь жалеть всю оставшуюся жизнь.
— По крайней мере, это была бы моя жизнь и мои сожаления.
Он сузил глаза.
— Извини, Ариана.
— А что, если Джаспер начнет вспоминать? Может, завтра, а может — через полгода. Думаешь, он будет молчать о том, что ты с ним сделал?
— Вы уже заключите союз. Ты сможешь все ему объяснить.
Ее тело скрутило от отвращения.
— Слава богу, что не тебе пришлось учить меня тому, что такое любовь, — сказала она. — Иначе я была бы самым жалким и одиноким существом на свете.
— По-моему, на сегодня хватит истерик.
— Я откажусь. Даже если Джаспер согласится на заключение союза, я откажусь.
— Не думаю, чтобы тебе понадобилось представать перед Коллегией или возвращаться в Регистрационный отдел до знаменательной даты.
Ана подозрительно сузила глаза и внутренне содрогнулась. Неужели он способен сделать такое? Неужели он может дать согласие от ее лица? Она вдруг задумалась о том, как ее отцу удалось не допускать тестирования Коллегии с того момента, как ее якобы вернули от похитителей.
Словно читая ее мысли, Эшби сказал:
— Пока ты была Эмили Томас, я нашел ту, кто стала тобой. К счастью, никто из членов Коллегии, присланных для твоего обследования на прошлой неделе, раньше никогда с тобой не встречался. Думаю, «новая ты» с радостью даст свое согласие на этот союз.
— Может, она с радостью пойдет и на само заключение союза? Может, она заменит меня на постоянной основе? Сомневаюсь, чтобы ты заметил разницу. Не считая того, что я стану более послушной.
Он улыбнулся:
— Я не могу допустить, чтобы ты жила в Городе.
— Ты предпочтешь видеть, как я задыхаюсь здесь.
Они скрестили взгляды. Ана внезапно поняла: отец никогда ничего не поймет. По его мнению, лучше быть в клетке, но в безопасности, чем на свободе постоянно сталкиваться с угрозой.
Через час она стояла у окна кухни и смотрела, как отъезжает его машина. Шофер остановился около автоматически открывшихся ворот. Ее отец опустил стекло и поманил к себе смотрителя Домбранта из его укромного уголка среди деревьев. Они коротко о чем-то переговорили. Смотритель оглянулся на дом. Ана, которую хорошо было видно из окна первого этажа, хладнокровно выдержала его взгляд.
Она наблюдала за тем, как они заканчивают разговор. Домбрант отошел. Машина ее отца набрала скорость, ворота закрылись.
Выхватив из ящика кухонного стола поварской нож, Ана пробежала через гостиную, поднялась наверх и бросилась в дальний конец коридора. Она подергала ручку запертой двери отцовского кабинета. Если медальон Джаспера находится у них в доме, то он должен быть именно здесь. В святая святых ее отца. За шесть с половиной лет она ни разу не переступала порог этой комнаты.
Ана заглянула в замочную скважину, потом попыталась отжать язычок замка ножом. Увы: специалистом-слесарем она не была. Она понятия не имела, что можно сделать с компонентами запорного устройства. Она швырнула нож на пол, злясь на себя за то, что усомнилась в надежности результатов расследования Томаса, и с отчаянием понимая, что ее отец был прав: Джаспер не просматривал тот диск. Потому что он все равно ничего не понял бы, даже если бы это сделал.