Мы, испанские летчики, коммунисты, участники Великой Отечественной войны, все свои силы отдавали борьбе за бессмертные ленинские идеи о советском патриотизме а пролетарском интернационализме. Во имя этих высочайших идеалов мы сражались с фашизмом, укрепляя братство и дружбу с великим советским народом.

Конечно, я описал боевой путь не всех летчиков-испанцев в Великой Отечественной войне. Трудно собрать о них я материалы. Трудно также рассказать о послевоенной жизни всех летчиков, разъехавшихся по многим городам и селам необъятной Советской страны.

Мы, испанские летчики, и сражались в составе партизанских отрядов, и участвовали в Сталинградской битве. Мы воевали почти на всех фронтах — от Москвы до Берлина: участвовали в боях на Курской дуге, за Харьков и Киев, в Корсунь-Шевченковской операции, боролись за освобождение Польши и Венгрии. Мы летали на самолетах У-2, штурмовиках — «илах», на всех типах истребителей и бомбардировщиков. Мы защищали с воздуха советскую столицу Москву и крупнейшие города — Баку и Горький. Мы знали и боль утраты. На фронтах Великой Отечественной войны погибли наши лучшие летчики — Мануэль Сарауса, Хосе Паскуаль, Исидоро Нахера, Дамьян Макайя, Селестино Мартинес, Ансельмо Сепульведа, Августин Моралес и многие другие. Они пожертвовали жизнью во имя победы.

Испанские летчики были награждены орденами и медалями — от ордена Ленина до медали «За Победу над, фашистской Германией».

Тяжелые дни войны остались позади. Солнце счастья, созидательного труда, новой мирной жизни вновь засияло над народами Советского Союза. Прошло немало лет с того памятного дня 22 июня 1941 года, когда началась война. Тяжелое, трудное и героическое время! Солдаты, вернувшись с полей сражений в разрушенные войной города и села, приступили к напряженному творческому труду, чтобы сделать свою родину еще прекраснее, чем она была до войны.

Мы, испанские летчики, вместе с советскими людьми с огромной радостью встретили День Победы. Как и все солдаты, мы вернулись на заводы и фабрики, в колхозы и совхозы и занялись мирным трудом по восстановлению народного хозяйства страны.

Хесус Ривас, наш авиационный механик, воевавший в партизанском отряде, был направлен на учебу в военную академию в Ленинграде.

…В тот день было воскресенье. С Балтики дул легкий бриз. Услышав бой часов, Хесус Ривас почувствовал себя «не в своей тарелке». Он явно волновался, шагая по набережной Невы.

— Нет, это, конечно, не для меня, — тихо говорил он сам себе, как тогда, оказавшись в белорусском лесу. — Все разрушено войной, а я… должен учиться. Какая ирония судьбы!

На следующий день, в понедельник, Ривас не пошел на учебу, а направился в свою партийную организацию.

— Что с тобой, Ривас? — спросили его товарищи, когда он переступил порог комнаты. — Уж не болен ли ты? Или что случилось? Почему так рано?

— Нет, ничего не случилось, чувствую себя я сносно…

— У тебя такое расстроенное лицо… Мы подумали…

— Я больше не пойду в академию! — решительно заявил он секретарю парторганизации.

— А что же ты хочешь делать?

— Работать! На завод, в колхоз — куда хотите! Хочу работать! А учиться буду потом, когда все будет восстановлено… Если еще останется время…

— Ну что ж, как хочешь, но имей в виду: учеба — это партийное поручение, а ты от него отказываешься!

— Нет, я не отказываюсь. Я просто не могу, не могу! Я хочу сейчас работать.

Товарищи поняли состояние Риваса и пошли ему навстречу. Ривас стал работать по своей специальности — на аэродроме, в мастерских по ремонту самолетов. Мастерскими их в то время и назвать нельзя было. Это было полуразрушенное здание, похожее на длинный барак. Придя туда в первый раз, он увидел поломанные станки, порванные трансмиссии к станкам, разбитые шкафчики без инструмента.

— Что это такое? — спросил Ривас сопровождавшего его товарища.

— Это?.. Это ремонтные мастерские, которыми ты будешь руководить.

Однако, несмотря на запущенность, беспорядок и выведенное из строя оборудование, Ривас был несказанно рад. Ему хотелось все потрогать своими руками, положить на место, починить. Ведь его золотые руки мастера так истосковались по настоящему делу!

— Сколько, по-твоему, понадобится времени, чтобы все здесь заработало? — спросил Риваса сопровождавший его товарищ.

— Посмотрим!.. Посмотрим!..

— Ты ведь в партизанах начинал на голом месте.

— В партизанах — да, но тогда шла война…

— Сейчас тоже идет битва за производство!

— Посмотрим, посмотрим! Битва так битва! — ответил Хесус Ривас.

Ривас быстро привел мастерские в порядок. Любая работа кипела в его руках. Целыми днями, а то и ночами не покидал он мастерские. Через несколько месяцев под его началом работало несколько десятков человек. Они стали перевыполнять план. Мастерские завоевали в соревновании переходящее Красное знамя. Однако Ривасу казалось, что он сделал еще не все, что необходимо сделать больше.

Через несколько лет после войны Хесус Ривас женился. Здесь, в Ленинграде, у них родился сын Роберто. Сейчас Роберто уже вырос и стал артистом.

Так шли годы. В последний раз мы встретились с Ривасом в июле 1974 года в Ленинграде, когда Хесус Ривас был уже на пенсии. На летней дачке под Ленинградом мы нашли его в небольшой мастерской. Даже уйдя на пенсию, Ривас не в силах был оторваться от любимого дела и что-то мастерил.

— Кто говорил мне в самом начале войны, что мы видимся в последний раз? — весело спросил меня Ривас, вспоминая далекие дни.

Несколько месяцев спустя, в декабре того же года, перестало биться мужественное сердце нашего дорогого друга и товарища Хесуса Риваса Консехо. Он умер в возрасте шестидесяти четырех лет. Все свои силы и способности он отдал делу защиты и укрепления своей новой родины — Советского Союза.

* * *

Нас троих — Карлоса Гарсиа Аюсо, Рамона Моретонеса и меня — направили в Москву на завод по ремонту самолетов гражданской авиации. Карлос стал работать снабженцем. В те времена это был трудный участок: многого не хватало для производства. Ему приходилось часто ездить по стране, ночевать где придется, кое-как питаться, и все же он ухитрялся вовремя доставить на завод все необходимое…

Сейчас Карлос работает переводчиком в Интуристе и пользуется большим уважением в коллективе.

У Рамона на заводе были другие обязанности: он стал руководить бригадой ремонтников. Ремонтником-механиком он был и в Испании. Старое оборудование требовало частого ремонта, и в то же время оно не должно было долго простаивать: в стране многого не хватало, а план нужно было не только выполнять, но и перевыполнять. Ремонтники часто даже в обеденный перерыв оставались у станков и, перекусив, вновь принимались за работу. Рамон был примером в труде, образцом строгого соблюдения дисциплины, активно участвовал в общественной жизни, помогал заводской молодежи готовиться к службе в армии. Сегодня останки нашего мужественного друга покоятся на кладбище в Быково. Умер он внезапно 18 августа 1971 года, во время подготовки к праздничному вечеру — Дню авиации, организацией которого он руководил.

На этом же заводе я до 1964 года работал диспетчером. Затем мне и некоторым другим испанским летчикам предложили поехать на Кубу — остров Свободы в Латинской Америке.

На Кубе нас оказалось тоже трое: Фернандо Бланко, Ладислао Дуарте и я. Фернандо, окончивший войну майором, штурманом дивизии, работал на кафедре химии одного из институтов в Москве. Ладислао вернулся на автозавод в Горький и стал инженером по автомобилестроению.

На Кубе мы передавали свой опыт кубинским авиаторам, каждый по своей специальности, полученной в Советском Союзе. Дуарте, например, работая на автозаводе в Горьком, принимал участие в создании некоторых моделей автомашин и стал хорошим специалистом. Теперь он помогал кубинцам собирать автомашины, организовывать их ремонт, налаживать технологические процессы. Приходилось не только работать, но и быть переводчиком, участвовать в воскресниках, выезжать на плантации и рубить сахарный тростник. С кубинскими революционерами нас связала самая тесная, братская дружба.

Местом моей работы на Кубе было отделение «Авиаэкспорта». В то время контрреволюционеры на Кубе (кубинцы их называли «гусанос» — «червяки») всячески пытались нанести ущерб революции, и больше всего они стремились подорвать молодую гражданскую авиацию, чтобы изолировать Кубу от внешнего мира. Во время полетов контрреволюционеры не раз угоняли кубинские самолеты, и поэтому власти вынуждены были выставить в них охрану.

Так было и на этот раз. Один охранник, вооруженный автоматом, находился в кабине пилотов, другой — в хвосте самолета. Около ста пассажиров летели обычным рейсом на четырехмоторном самолете из Гаваны в Сантьяго — центр провинции Ориенте, самой восточной части кубинского острова.

Первый пилот Фернандес сел в левое кресло. Остальные члены экипажа второй пилот, бортрадист, бортмеханик — тоже заняли свои места. Закрылась герметически плотная дверь в кабину пилотов. Только после этого началась посадка пассажиров — все предъявляли билеты бортпроводнице. Самолет всегда был полон пассажиров, хотя и совершал ежедневно два рейса из Гаваны в Сантьяго. Все предпочитали пользоваться этим удобным и надежным видом транспорта, так как по железной дороге или шоссе от Гаваны до Сантьяго около 1200 километров.

В самолете находились женщины и дети, рабочие и крестьяне. Все были опрятно одеты. Были здесь и мачетеро (рубщики сахарного тростника) с длинными, широкими ножами — мачете. В самолет вошла и группа военных с пистолетами у пояса, в выгоревшей на солнце бледно-зеленой форме.

Стояла нестерпимая жара. Последних пассажиров, вошедших в самолет, озарили лучи заходящего солнца. Однако с заходом солнца на Кубе не становится прохладно — по-прежнему душно и влажно.

Заработали моторы. Пилоты включили аппараты кондиционирования воздуха, и пассажирам стало легче дышать.

Самолет покатился к краю аэродрома и пересек линию железной дороги, которая делила аэродромное поле на две неравные части. Иногда, когда паровоз еле тащил по рельсам вагоны, груженные сахарным тростником, временно прекращались полеты. Везде свои обычаи! Куба — страна сахарного тростника.

Взлет и набор высоты самолетом прошли нормально.

Самолет взял курс на восток. Через десять минут сообщили на контрольный пост, что прошли над Варадеро — лучшими пляжами на Кубе. Радист, окончив передачу, неожиданно выхватил из своего чемоданчика кастет и со всей силой обрушил его на голову охранника. Бедный парень! Ему было всего 25 лет…

В следующее мгновение радист приставил пистолет к спине пилота и приказал:

— Курс на Майами, иначе убью и тебя!

Что было делать капитану Фернандесу? Положение сложилось критическое. Как спасти самолет? (Это был Ил-18, поставленный Кубе Советским Союзом.) Как не допустить гибели пассажиров? Американцы еще не вернули ни одного самолета, угнанного контрреволюционерами с Кубы…

И Фернандес решился. Он изменил курс, направился в сторону открытого моря и сделал вид, будто связывается с аэродромом в Майами: Фернандес заговорил по-английски, этого языка предатель не понимал. На самом же деле Фернандес по-английски вызвал контрольный пост гаванского аэродрома «Хосе Марти»:

— На борту у нас ЧП!

— Что за ЧП? — услышал он в ответ тоже по-английски.

— Летим курсом на Майами. Что делать? Через десять минут будем над территорией США!

Это был не первый случай, и, быстро оценив создавшуюся обстановку, из Гаваны приказали пилоту:

— Ни в коем случае не садиться! Сделать несколько кругов над морем для дезинформации и возвращаться в Гавану!

Получив приказ, Фернандес постарался сделать все, чтобы выполнить его, не вызвав подозрений у предателя.

— Самолет на подходе! — услышал пилот по радио. — Приготовьтесь захватить предателя.

В это время самолет начал заходить на посадку. Пассажиры были в полном неведении относительно всего происходившего. Исключение составляла группа людей в военной форме. Как стало известно позже, они ждали условного сигнала, чтобы захватить пассажирский салон.

Самолет уже побежал по земле. Капитан Фернандес осторожно вел его к зданию аэропорта. Но всего не предусмотришь! Предатель поочередно смотрел то в одно, то в другое окно, надеясь увидеть своих хозяев. Вдруг его глаза различили огромные очертания самолета Ту-114, который прилетел в этот день из Москвы и стоял у края взлетной полосы. Предатель понял, что его обманули, и в бешенстве закричал:

— А, канальи! Обманули меня?! На тебе за это! На! — И выпустил несколько пуль в спину первого пилота. Затем он пытался застрелить и второго пилота, но тому удалось избежать прямого попадания (он был ранен в плечо), и он вступил в схватку с бандитом.

В пассажирском салоне остальные заговорщики, решив, что они уже на американской земле, попытались напасть на второго охранника, но это им не удалось.

Боец охраны, стоя у двери, взял их под прицел своего автомата и не давал пошевельнуться.

Второй пилот от полученной раны потерял сознание. Предатель, решив, что он мертв, хотел взять управление самолетом в свои руки. Он дернул рукоятки газа, и машина покатилась к краю летного поля, сокрушая все на своем пути. Съехав на поле, на мягкую землю, самолет капотировал.

Предателю в этот момент удалось выпрыгнуть наружу и скрыться в темноте. Снова послышались выстрелы в пассажирском салоне.

Когда мы вытащили из кабины капитана Фернандеса, он еще был жив, но вскоре умер. Второй пилот был ранен несколькими пулями, но его раны оказались не смертельными.

Все сообщники предателя были разоружены и арестованы. Три месяца продолжались поиски бежавшего главаря предателей. Наконец его поймали в одной из церквей. Местные священники вырядили его в поповскую рясу и хотели тайком вывезти с острова. Предатель получил по заслугам.

* * *

Наша работа и жизнь на Кубе были отмечены и многими радостными событиями. Вместе с кубинцами мы радовались их трудовым успехам, вместе готовили специалистов, осваивали новую технику. Мы были горды и счастливы тем, что вместе с кубинцами участвовали в строительстве новой жизни на острове Свободы.

Бланко обучал в сельскохозяйственной академии кубинских юношей и девушек по своей специальности — применению химии в сельском хозяйстве и отдавал этому делу много сил. В свое время один из его родственников, генерал Бланко, в составе испанской армии огнем и мечом подавлял в прошлом веке освободительное движение кубинцев. Теперь же Фернандо Бланко, тоже испанец, но движимый пролетарским интернационализмом, помогал кубинцам строить новую жизнь.

* * *

После окончания войны из Баку в Саратов приехали два испанских летчика — Луис Лавин и Хоакин Диас. Воевали они на разных фронтах, а встретившись в Баку с другими пилотами, решили вместе со своими семьями перебраться жить на берег великой русской реки Волги. В Саратов они прибыли безо всяких пожитков, в одном военном обмундировании. Правда, они везли с собой огромный чемодан, но в нем по ночам спали их малыши. Все это теперь позади — и дни войны, и трудные дни восстановления. Сегодня испанцы работают на одном из предприятий Саратова и пользуются большим уважением среди своих друзей и товарищей по работе, собираются на пенсию. Иногда их обоих можно встретить на моторной лодке на Волге: в свободное время они ловят рыбу, отдыхают и любуются своим Саратовом, похорошевшим и помолодевшим за послевоенные годы.

* * *

После окончания войны Антонио Ариас поселился в Белоруссии. В части, где он служил, находилась, пожалуй, самая, интернациональная эскадрилья. В ней были представители десяти национальностей Советской страны, а командовал ею испанец Антонио Ариас. Тяжело было расставаться: летчики сроднились в жарких, кровопролитных боях. Самому Антонио было вдвойне тяжело. Он не только покидал свою часть, своих друзей, но и оставлял авиацию. Но у него была вторая профессия: еще до войны в Испании он работал в типографии. В Барановичах и окрестных населенных пунктах он стал помогать восстанавливать разрушенные войной типографии, обучал молодых рабочих своей специальности. За свою работу Антонио Ариас был награжден орденом Трудового Красного Знамени.

Из Барановичей Антонио Ариас перебрался в Минск, столицу Белоруссии. Здесь его, как передовика производства, несколько раз избирали депутатом областного Совета. Товарищи на полиграфическом комбинате, где он работает, избирали его председателем товарищеского суда.

В последний раз, когда мы с ним виделись, я спросил:

— Антонио, когда пойдешь на пенсию? Он ответил:

— Еще рано!

Своим ответом он напомнил мне молодого Ариаса, когда ему было двадцать лет и когда он в испанском небе сбивал на своем истребителе фашистские самолеты…

Бывшие фронтовики, и среди них немало летчиков-испанцев, стали передовиками труда, отдают все свои силы и знания на благо мира.

Имя Ладислао Дуарте — летчика испанской республиканской истребительной авиации широко известно: командир полка истребителей, он сбил немало фашистских стервятников и водил испанских летчиков в смелые атаки, когда противник превосходил в силах в четыре, пять, а то и в семь раз.

В годы Великой Отечественной войны Ладислао Дуарте тоже был военным летчиком. Он командовал авиаполком, действовавшим под Москвой, в районе Вологды и Череповца, а также охранявшим железную дорогу на Ленинград.

Окончание войны застало Ладислао Дуарте под Кенигсбергом: там он сбил свой последний самолет — фашистский «Юнкерс-88».

Дуарте вернулся в Горький на автозавод, где до войны трудился сначала фрезеровщиком, а затем, после окончания вечернего техникума, в конструкторско-экспериментальном отделе завода.

После войны, работая на Горьковском автозаводе, Ладислао Дуарте участвовал в конструировании новых легковых автомобилей. Его труд был отмечен грамотами, благодарностями и премиями, он всегда находился в числе передовиков и новаторов социалистического соревнования.

Везде, на каких бы участках мы ни работали, мы свято верили и верим в торжество немеркнущих идей марксизма-ленинизма, ведущих народы мира к светлому будущему — коммунизму.

Наши жертвы не были напрасными. Тем, кто отдал свою жизнь за справедливое дело борьбы с фашизмом в Испании и на полях сражений Великой Отечественной войны, вечная память и слава! Памятником им в веках будет братская дружба между испанским и советским народами, скрепленная кровью в борьбе с фашизмом, за свободу, мир и социализм.

Литературная запись Ткаченко В. Г.