– Теперь пора браться за дело, – сказал папа Барлаш в то декабрьское утро, когда до Данцига дошла весть, что Наполеон покинул армию, что он передал командование призрачной армией Мюрату, королю неаполитанскому, что он, как злой дух, пробрался невидимкой через Польшу, Пруссию, Германию, преодолел двенадцать тысяч миль. Он ехал в одиночестве день и ночь, спеша в Париж, чтобы спасти свой трон.

– Пора приняться за дело, – сказала вся Европа, когда уже стало поздно, ибо Наполеон снова овладел собой. Он был бодр, неукротим, собирал новую армию, призывал Францию подняться до той высоты духа, до которой могла подняться одна только Франция. Более расчетливым народам севера недостает воображения, дающего людям способность восставать против богов по желанию одной поразительно сильной воли, уступающей только воле самого Бога.

– Отправляйтесь в Данциг и оставайтесь там, пока я не вернусь, – приказал Наполеон Раппу.

– Отступите в Польшу и ждите, пока я не вернусь с новой армией, – приказал он Мюрату и принцу Евгению.

– Пора приняться за дело, – сказали все покоренные народы, посматривая друг на друга. И вот мастер сюрпризов опять поразил всех своим внезапным появлением в собственной столице, и все нити управления Европой были как по волшебству снова собраны в его руках.

Между тем как каждый говорил своему соседу, что пора приняться за дело, никто не знал, что делать. Ибо творцу было угодно послать в мир много говорунов и очень мало людей действия, которые и создают историю человечества.

Однако же папа Барлаш знал, что делать.

– Где тот моряк? – спросил он Дезирэ, когда она передала ему новости, которые Матильда узнала на улице. – Тот, что нес в ту ночь багаж хозяина. Двоюродный брат вашего мужа.

– В Цоппоте есть человек, который знает об этом, – ответила она.

– Так я отправляюсь в Цоппот.

Барлаш с самого возвращения спокойно жил на Фрауэнгассе. Он был стар, плохо одет, одноглаз. Никто ни о чем не спрашивал его, за исключением Себастьяна, который не уставал слушать рассказы о Москве. О том, как армия, пришедшая в Россию числом в четыреста тысяч человек, сократилась до ста тысяч, когда началось отступление. Как войскам роздали ручные мельницы, чтобы молоть зерно, которого не было. Как лошади падали тысячами от голода, а люди – сотнями. Как наконец Бог отвернулся от Наполеона.

– Что-то нужно предпринять. Хозяин ничего не сделает, он витает в облаках, он мечтает о новой Франции. Я старик, и я отправляюсь в Цоппот.

– Вы хотите сказать, что мы уже давно должны были получить известие о Шарле? – сказала Дезирэ.

– Да, черт возьми, он может быть в Париже! – воскликнул Барлаш с внезапной вспышкой гнева. – Говорю вам, что он состоит при штабе!

Неизвестность – одно из самых мучительных человеческих чувств и скорее других вызывает нашу симпатию. Разве мы не испытываем желания, чтобы наш сосед немедленно узнал все самое худшее, что мы и спешим сообщить ему?

И не одна Дезирэ испытывала это тяжкое чувство. Матильда сообщила отцу и сестре, что, если полковник Казимир вернется с войны, он будет просить ее руки.

– И тот… полковник, – прибавил Барлаш, взглянув на Матильду, – он тоже состоит при штабе. Говорю вам, что они в безопасности. Они, без сомнения, вместе. Они были вместе в Москве. Я их видел и получил от них приказ. Они исполняли свои обязанности.

Матильда не любила папа Барлаша. Она, казалось, предпочла бы вовсе не иметь никаких известий о Казимире, чем получить их от старого солдата. Матильда вышла из комнаты, не удостоив его даже презрительным взглядом.

Барлаш, шевеля губами, подождал, когда умолкнут ее шаги на лестнице, и тогда бросил Дезирэ лист пожелтевшей шершавой бумаги. Он совершил путешествие в Москву и обратно.

– Напишите ему два слова, – сказал он. – Я доставлю записку в Цоппот.

– Но вы можете известить его через рыбака, имя которого я вам сообщила, – возразила Дезирэ.

– Разве он обратит внимание на такое послание? Разве он придет на берег по одному моему слову… слову всего только Барлаша? Помните, что он рискует жизнью, английский матрос с французским именем. Тысяча чертей! Они могут застрелить его, как собаку.

Дезирэ покачала головой, но Барлашу не стоило противоречить. Он принес перо и чернила и пододвинул их через стол к Дезирэ.

– Я бы не требовал этого, – сказал он, – если бы это не было так необходимо. Неужели вы думаете, что он испугается опасности? Она придется ему по сердцу. Он скажет мне: «Барлаш, благодарю вас». О, я знаю его! Пишите. Он придет.

– Почему? – спросила Дезирэ.

– Да почем я знаю – почему! Он же приходил раньше, когда вы просили его об этом.

И Дезирэ написала несколько слов:

«Приходите, если можете нам помочь».

Барлаш взял бумагу и, сняв с глаза повязку, благодаря которой он невредимым пробрался через Россию, нахмурил брови и посмотрел на записку, не понимая в ней ни одного слова.

– Я не всякий почерк могу прочесть, – признался он. – Вы подписали записку?

– Нет.

– Ну так напишите что-нибудь такое, чтобы он понял, от кого послание, но не больше: меня могут подстрелить. Только ваше крестное имя.

Она подписалась – «Дезирэ».

Барлаш тщательно сложил бумагу и засунул ее за подкладку старой войлочной шляпы Себастьяна, которая перекочевала к нему. Он повязался шарфом, как это делают зимой жители балтийских берегов.

– Остальное предоставьте мне, – сказал Барлаш и с лукавой гримасой вышел из дома.

В этот день Барлаш не вернулся. Дни были короткими, так как уже наступила середина зимы, а на следующий день, когда он пришел, было уже совсем темно и очень холодно. Барлаш послал Луизу наверх за Дезирэ.

– Прежде всего, – сказал Барлаш, подчеркивая каждое слово ударом пальца по тыльной стороне руки, – французы укрепятся в Данциге. Начнется осада. Как бы хозяин не совершил ошибку. На этот раз осада будет не такая, как в прошлый раз. Тогда Parai находился вне города; теперь он будет внутри его. Он постарается продержаться в Данциге, пока не наступит конец Света.

– Отец не покинет Данциг, – сказала Дезирэ. – Он так сказал. Он знает, что идет Рапп, а за ним следуют русские.

– Но, – прервал ее Барлаш, – он думает, что Пруссия пойдет против Наполеона и объявит ему войну? Это может случиться. Кто знает? Вопрос заключается в другом: можно ли уговорить хозяина покинуть Данциг?

Дезирэ отрицательно покачала головой.

– Это не я, – сказал Барлаш, – задаю этот вопрос. Вы понимаете?

– Понимаю. Отец не покинет Данциг.

На этот раз Барлаш сделал жест, выражавший желание постараться, насколько возможно, оставить хорошее впечатление об Антуане Себастьяне.

– Через полчаса, – сказал он, – когда будет темно, не пойдете ли вы со мной прогуляться по дороге Лангфур?

Дезирэ нерешительно посмотрела на него.

– Но… если вы боитесь!.. – произнес Барлаш.

– Я не боюсь. Я пойду, – быстро возразила Дезирэ.

Кода они вышли, снег скрипел под ногами, как это всегда бывает при низкой температуре.

– Мы не оставим никаких следов, – сказал Барлаш, указывая дорогу по направлению к реке. Грунт был неровный в том месте, где земляные работы уже начались. Деревья большей частью срубили. Но с отъездом Раппa все строительство прекратилось.

Барлаш обернулся к Дезирэ и указал ей на холм с соснами. Дезирэ поняла, что Луи ожидает там и обязательно должен увидеть их. Она секунду замешкалась, и Барлаш, обернувшись, проницательно взглянул на нее. Дезирэ пошла против своей воли, и ее спутник знал об этом. Ноги почти не слушались ее, как ноги человека, вступающего в неведомую страну по дороге, в которой он не уверен. Она испугалась Луи д’Аррагона, когда в первый раз увидела его на Фрауэнгассе. И теперь этот страх снова овладел ею и не оставлял ее, пока Луи не заговорил.

Он вышел из-за деревьев, сделал несколько шагов вперед и остановился. Дезирэ снова замешкалась, и Барлаш, окончательно выведенный из себя, обернулся и взял ее за руку.

– Снег, что ли, скользкий? – спросил он тоном, не требующим ответа.

В следующий момент подошел Луи.

– Я могу сообщить только дурные вести, – лаконически сказал он. – Барлаш, должно быть, уже все передал вам, но не надо отчаиваться. Армия дошла до Немана, арьергард покинул Вильну. Нам ничего не остается делать, как отправиться искать Шарля.

– Кому?

– Мне.

Луи серьезно посмотрел на Дезирэ. Но она смотрела мимо него на небо, слабо освещенное луной. Ее напряженная поза и ускользающий взгляд говорили о сознании некоторой вины.

– Мое судно задержано льдом в Ревеле, – сказал д’Аррагон просто. – Во мне не будут нуждаться до окончания зимы, и я получил отпуск на три месяца.

– Чтобы отправиться в Англию? – спросила Дезирэ.

– Чтобы ехать, куда я захочу, – ответил он с коротким смехом. – И я отправляюсь искать Шарля, а Барлаш будет сопровождать меня.

– Не даром, – вмешался солдат строгим полушепотом. – За плату.

– За небольшую плату, – уточнил Луи, обернувшись, чтобы посмотреть на него с вниманием человека, исследующего неизвестную страну.

– Ба! Вы даете, что можете. Никто не станет переходить Неман ради собственного удовольствия. Мы заключили с вами договор. Я выторговал себе, сколько мог.

Луи весело рассмеялся, как будто познал настоящую истину.

– Если бы у меня было больше, я бы и дал вам больше. Это деньги, которые я поместил в Данцигский банк для своего кузена. Придется их взять, вот и все.

С последними словами Луи обратился к Дезирэ, как будто он был заранее уверен в ее согласии.

– Но у меня есть средства, – сказала она, – немного, не очень много. Нам не следует думать о деньгах. Мы должны сделать все, чтобы найти его, чтобы прийти к нему на помощь, если он в ней нуждается.

– Да, – ответил Луи, точно Дезирэ задала ему вопрос. – Мы должны сделать все… но у меня нет больше денег.

– А у меня нет денег с собой… и ничего, что я могла бы продать.

Она сняла меховую перчатку и показала руку, на которой не было никаких перстней, кроме простого обручального кольца на безымянном пальце.

– У вас есть икона, которую я привез вам из Москвы, – грубо возразил Барлаш, – продайте ее.

– Нет, – сказала Дезирэ, – ее я не продам.

Барлаш цинично рассмеялся и обратился к Луи со словами:

– Вот перед вами настоящая женщина. Сначала она не хотела брать вещь, а затем не хочет расставаться с нею.

– Что ж, – сказала Дезирэ несколько запальчиво, – женщина может иметь свои слабости.

– Некоторые и имеют их, – небрежно согласился Барлаш, – счастливые. Ну а так как вы не хотите продать икону, то я вынужден согласиться на то, что предлагает monsieur le capitaine.

– Пятьсот франков, – пояснил Луи. – Тысячу франков, если нам удастся благополучно доставить моего кузена в Данциг.

– Соглашение уже состоялось, – сказал Барлаш.

Дезирэ смотрела то на одного, то на другого со странной лукавой улыбкой. Женщины не понимают того духа приключений, который подстрекает моряка принимать участие в экспедиции без всякой надежды на вознаграждение сверх своей ежедневной платы, за которую он готов честно работать и умереть.

– А я? – спросила Дезирэ. – Что мне предстоит делать?

– Мы должны знать, где вас найти, – ответил д’Аррагон.

Этим простым ответом было так много сказано, что Дезирэ задумалась.

Немного, казалось, ей предстояло сделать, а между тем это было все. Ибо в этих шести словах заключался итог всей женской жизни: ждать, пока ее найдут.

– Я останусь в Данциге, – сказала она наконец.

Барлаш поднес палец к самому ее лицу, так, чтобы она видела его, и медленно покрутил им из стороны в сторону, как бы призывая Дезирэ к вниманию. Он сказал:

– И купите соли. Наполните всю кладовку солью. Она довольно дешева в Данциге. Хозяин ведь не подумает об этом. Он мечтатель. Но даже мечтатель в конце концов просыпается и просит есть. Это говорю вам я, Барлаш.

Он подчеркнул эти слова, дотронувшись корявыми пальцами сначала до одного, потом до другого своего плеча.

– Купите соли, – повторил он и поднялся на холм, чтобы убедиться, что за ними никто не следит.

Дезирэ и Луи остались одни. Он пристально посмотрел на нее, но она внимательно наблюдала за Барлашем.

– Солдат сказал, что счастливые женщины имеют свои слабости, – медленно произнесла она. – Полагаю, что он говорил о чувстве долга, – прибавила Дезирэ, видя, что Луи не пытается заговорить.

– Да, – ответил он.

Барлаш отчаянно жестикулировал, обращаясь к Дезирэ. Она пошла к нему, но, сделав несколько шагов, остановилась и посмотрела назад.

– Вы думаете, что стоит попытаться? – спросила она с коротким смехом.

– Не стоит и пытаться, если не уверен в успехе, – ответил он.

Она вторично рассмеялась и помедлила еще немного, хотя Барлаш энергично звал ее.

– Ах! – воскликнула она. – Я вас не боюсь, когда вы так говорите. Я вас опасаюсь, когда вы молчите. Я думаю, что боюсь вас, потому что вы много ждете от жизни.

Дезирэ попыталась заглянуть ему в лицо.

– Я ведь, знаете ли, всего только обыкновенный человек, – сказала она многозначительно.

Затем Дезирэ последовала за Барлашем.