Ждать Кентону пришлось недолго. Едва только замер звук усыпляющего рога, как он почувствовал, что кто-то трогает его за плечо. Цепкие пальцы ущипнули его за ухо, приподняли веки. Перед ним было лицо Гиги. Кентон вынул шелковые затычки, спасающие его от непреодолимого сна.
- Вот как ты это делаешь, - Гиги с интересом стал рассматривать затычки. Он присел рядом с Кентоном.
- Волк, - сказал он, - я хочу поговорить с тобой, чтобы ты смог получше узнать меня Я буду сидеть здесь, рядом, но сюда может прокрасться кто-нибудь из этих проклятых жрецов. И тогда я сразу же сяду на место Закеля. А ты повернись ко мне лицом и прими то обманчивое положение, которому я столько раз был свидетелем.
Он поставил ногу на скамью.
- Зубран сейчас с Кланетом, они спорят о богах. Зубран, хотя и поклялся служить Нергалу, считает, что этот бог - лишь слабое подобие Аримана, персидского бога тьмы. Он также убежден, что во всей этой войне за корабль, которая ведется между Иш-тар и Нергалом, нет не только искусности и оригинальности, но отсутствует всякий вкус, а на это никогда бы не пошли его боги; уж если бы они затеяли нечто подобное, они бы все сделали намного лучше. Зубран радуется, видя, что это раздражает Кланета.
Он опять поднялся и посмотрел вокруг.
- Тем не менее, - продолжал он, - в этот раз он спорит с Кланетом, чтобы отвлечь его, а особенно Закеля, на то время, пока мы с тобой разговариваем. Кланету в подобных спорах всегда нужна поддержка Закеля. Я сказал, что не могу слушать их разговоров и побуду здесь, пока они не закончат. А они не закончат, пока я не вернусь, ибо Зубран умен, о, он очень умен, он ожидает, что наш разговор положит конец его невыносимой скуке.
Гиги хитро взглянул на светлую палубу.
- Поэтому не бойся, Волк, - он покачался на своих кривых ногах. - Только когда я уйду, отодвинься в сторону и наблюдай за мной. Если понадобится, я дам тебе знак.
Он отошел вразвалку и уселся на место надсмотрщика. Повинуясь ему, Кентон притворился спящим, вытянув руку на спинке скамьи и положив на нее голову.
- Волк, - вдруг заговорил Гиги, - там, откуда ты пришел, растет кустарник под названием чилкуор?
Потеряв дар речи от такого вопроса, Кентон уставился на него. Но, видимо, Гиги задал вопрос не без причины. Слышал ли он когда-нибудь о таком растении? Кентон напряг память.
- Его листья примерно такой величины, - Гиги показал пальцами расстояние в три дюйма. - Он растет только там, где начинается пустыня, и крайне редко встречается, и это очень печально, очень. Слушай, а может быть, ты его знаешь под другим названием? Может быть, сейчас ты вспомнишь. Надо растолочь бутоны, когда они уже набрали цвет, затем смешать с кунжутовым маслом и медом, добавить немного жженой слоновой кости и намазать этим голову. И втирать - вот так, вот так, - он энергично продемонстрировал все это на своей сверкающей лысине.
- И вскоре, - продолжал он, - начинают прорастать волосы, они растут, как пшеница весной после дождя, и вот - голой макушки уже нет! Свет уже не убегает в испуге, отражаясь от блестящей лысины, а играет в волосах. И опять человек, который недавно был лысым, становится прекрасным в глазах женщин! Клянусь Надаком, клянусь Танитом, приносящим радости! - воскликнул Гиги с воодушевлением. - От этой мази волосы растут! Еще как растут! Они выросли бы даже на дыне, если ее натереть этой мазью. Они, как трава, полезли бы и из этих досок, если их как следует натереть. Так ты не знаешь, о каком растении я говорю?
Пытаясь побороть замешательство, Кентон покачал головой.
- Да, - печально сказал Гиги, - бутон чилку-ора обладает такой силой. И потому я ищу его, - он глубоко вздохнул, - чтобы вновь стать прекрасным в глазах женщин.
Он опять вздохнул. Потом, одного за другим, он хлопнул каждого раба по спине кнутом Закеля, всех, даже Сигурда.
- Да, - пробормотал он, - да, они спят.
Темные глаза его блеснули, по губам пробежала усмешка.
- Ты не можешь понять, - сказал он, - почему я говорю о таких мелочах, как кусты, волосы, лысина, тогда как ты лежишь здесь, скованный цепями. Но, Волк, это далеко не мелочи. Это они привели меня сюда. А не будь меня здесь, ты думаешь, мог бы помыслить о свободе? О нет, - сказал Гиги, - жизнь - серьезная вещь, поэтому серьезно все то, из чего она состоит. И поэтому в ней не может быть мелочей. Давай передохнем минутку, Волк, пока ты усваиваешь эту великую истину.
И опять он прошелся кнутом по спинам рабов.
- А теперь, Волк, - продолжал Гиги, - теперь я расскажу тебе, как я попал на этот корабль, и причиной тому были чилкуор, его воздействие на мои волосы и моя лысина. И ты увидишь, что и твоя судьба зависит от всего этого. Волк, когда я был совсем юным - я жил тогда в Найневе, - девушкам я казался необычайно привлекательным. Когда я проходил мимо, они кричали: «Гиги! Гиги, красавчик, малыш! Поцелуй меня, Гиги!»
Голос Гиги звучал жалобно, и это рассмешило Кентона.
- Ты смеешься, Волк, - сказал он, - ну что же, так мы быстрее поймем друг друга.
Его глаза лукаво сверкнули.
- Да, - сказал он, - так и говорили: «Поцелуй меня». И я целовал, потому что все они казались мне такими же привлекательными, как и я им. Я становился взрослее, и взаимное притяжение росло. Ты, несомненно, заметил, - сказал Гиги самодовольно, - что у меня необычное телосложение. Когда закончилось мое отрочество, то самое красивое, что у меня было, - это мои волосы. Черные и кудрявые, они спадали кольцами мне на спину. Я заботился о них, надушив ал, и девушки, любившие меня, оплетали ими свои пальчики, когда я брал их на руки и поднимал высоко или когда моя голова лежала у них на коленях. Им и мне это доставляло радость.
А потом меня подкосила лихорадка. И когда я выздоровел, все мои волосы выпали!
Он опять вздохнул.
- Одна женщина из Найневе пожалела меня. Это она намазала мне голову мазью из чилкуора, она рассказала мне, как ее готовят, и показала кустарник. Прошли годы, ах, счастливые годы, и вот я опять заболел лихорадкой. И опять мои волосы выпали. Я был тогда в Тире, Волк, и я поспешил вернуться в Найневе. Но добрая женщина уже умерла, и на том месте, где рос кустарник, были теперь пески!
Он опять глубоко вздохнул. Как ни заинтересовался Кентон рассказом, услышав этот грустный вздох, он не смог удержаться от подозрительного взгляда. В словах Гиги ему почудилась какая-то наигранность.
- Потом, когда я решил продолжать поиски, - быстро заговорил Гиги, - до меня дошли слухи, что влюбленная в меня принцесса направляется в Найневе, ко мне. Какой стыд и отчаяние я пережил! Я не мог предстать перед ней лысым. Ибо никто не полюбит лысого!
- Никто не полюбит толстого, - усмехнулся Кентон. Он выразил свою мысль в привычной ему манере, и Гиги ничего не понял.
- Что ты сказал? - спросил он.
- Я сказал, - с серьезным видом ответил Кентон, - что для человека е такими достоинствами, как у тебя, потеря волос должна была иметь в глазах женщины не большее значение, чем потеря птицей одного пера.
- Ты красиво говоришь, - вяло заметил Гига. - В нескольких словах заключено так много. Конечно, - продолжал он, - я был в отчаянии. Я мог бы спрятаться где-нибудь, но я боялся, что у меня не хватит силы духа, чтобы долго скрываться. Она была прекрасна, Волк. К тому же я понимал, что если она узнает, что я в Найневе, гС так оно несомненно случится, она найдет меня. Она была светлокожей, а между светлыми и темными женщинами есть одна разница - последние ждут, когда ты к ним придешь, а первые принимаются сами себя искать. И я не мог укрыться ни в каком другом городе - везде были женщины, которые любили меня. Что мне было делать?
- Почему же ты не носил парик? - спросил Кентон. Его так заинтересовал рассказ Гиги, что он позабыл о своих цепях.
- Я же сказал тебе, Волк, что им нравилось оплетать мои волосы вокруг пальцев, - ответил Гиги сурово, - что бы тогда случилось с париком? Нет, нет - парик не для таких женщин. Я скажу тебе, что я сделал, и сейчас ты поймешь, как переплетаются мои волосы с твоей судьбой. Высочайший жрец Нергала в Найневе был моим другом. Я пошел к нему и попросил совершить чудо - сделать так, чтобы моя лысина вновь покрылась волосами. Это привело его в негодование, и он сказал, что он не станет расходовать свое искусство на такие пустяки.
И тогда, Волк, я впервые усомнился в силе этих колдунов. Я видел раньше, как этот жрец совершил чудо. Он вызвал духов, и волосы зашевелились у меня на голове - тогда у меня еще были волосы. Я думал, что ему будет несложно сделать так, чтобы мои, собственные, волосы зашевелились у меня на голове.
Но теперь-то я знаю. Он просто не мог! Я избрал наилучший путь - и попросил его спрятать меня где-нибудь на некоторое время, так, чтобы моя принцесса не смогла отыскать меня, и откуда я сам, несмотря на мое безволие, не мог бы пробраться к ней. Он улыбнулся и сказал, что знает как раз такое место. Он сделал меня слугой Нергала и дал мне одну вещь, благодаря которой, как он сказал, меня узнает и будет ко мне благосклонен некто Кланет.
Он также заставил меня дать клятвы, которые нельзя нарушить. Я с легкостью поклялся, думая, что эти обеты всего лишь временны и что его друг Кладет - это верховный жрец какого-нибудь тайного храма, где я буду в безопасности. Я отправился спать, преисполненный надежд, счастливый, как ребенок. А проснулся - здесь!.. Это мрачная шутка, - гневно проговорил Гиги, - и такой же мрачной местью обернется этому жрецу из Найневе, если я только смогу найти его!.. И с тех пор я здесь, - добавил он, - связан службой Нергалу и не могу пойти на палубу, где обитает этот маленький сосуд радости по имени Саталу, которую я охотно заключил бы в объятья. Я связан клятвами и не могу покинуть корабль, когда он пристает к берегу, ибо я просил укрыть меня в святилище, куда бы не могла пройти моя принцесса и откуда я сам не мог бы уйти.
- Клянусь Тиаматом, повелителем Бездны - я попал в такое святилище! - уныло воскликнул он. - И клянусь Белом, покорителем Тиамата - как и Зубран, я устал от этого!
- Но не будь меня здесь, - добавил он, помолчав немного, - кто бы разбил твои оковы? Этот кустарник и моя лысина, влюбленная принцесса и мое тщеславие - все это привело меня сюда, чтобы, когда придет время, я освободил тебя. Из таких вот нитей сплетают боги наши судьбы.
Он наклонился к Кентону, в его блестящих глазах не было никакой враждебности, в изгибе лягушачьих губ читалась непривычная нежность.
- Волк, ты мне нравишься, - сказал он просто.
- И ты мне, Гиги, - Кентон забыл все свои опасения. - Очень нравишься. И я во всем доверяю тебе, но Зубран…
- Не сомневайся в Зубране, - быстро сказал Гиги. - Его тоже заманили хитростью на этот корабль, и он рвется на свободу еще сильнее, чем я. Когда-нибудь и он расскажет тебе свою историю. Ха-ха! - он засмеялся. - Зубран всегда в поисках нового, а известное ему надоедает. Такова его судьба - попасть в новый, незнакомый мир и увидеть, что он хуже, чем старый. Нет, Волк, не бойся Зубрана. С мечом и щитом он будет рядом с тобой, пока и это ему не надоест. Но и тогда он останется верен тебе.
Гиги стал серьезным и не мигая смотрел на Кентона, казалось, он вглядывается в его душу.
- Подумай хорошо, Волк, - прошептал он, - преимущества не на твоей стороне. Может быть, нам не удастся помочь тебе, пока Кланет правит здесь. Может быть, ты не сумеешь освободить длинноволосого, что сейчас рядом с тобой. Против тебя будет Кланет, двадцать его слуг и, может быть, сам Нергал! Если ты проиграешь - тебя ждет смерть, долгая и мучительная. Сейчас, прикованный к веслу, ты все-таки жив. Подумай хорошо!
Кентон протянул ему скованные запястья.
- Когда ты разобьешь мои цепи, Гиги? - таков был его ответ.
Лицо Гиги осветилось, черные глаза заблестели, он вскочил, и в ушах заиграли золотые пластины.
- Сейчас! - ответил он. - Именем Сина, Отца богов, именем Шамаша, его сына, и Бела-Победите-ля - сейчас!
Просунув руки внутрь огромного бронзового кольца на поясе Кентона, он легко раздвинул края, как будто в его руках был воск, а затем разбил замки на запястьях.
- Беги, Волк! - прошептал он. - Беги!
Ни разу не оглянувшись, Гиги зашагал вверх по ступенькам. Кентон медленно поднялся. Цепи упали. Он взглянул на спящего викинга. Как освободить его? И как потом разбудить его, пока не вернется Закель?
Кентон огляделся. На месте, где сидел надсмотрщик, он увидел сверкающий нож с длинным тонким лезвием. Гиги оставил его здесь - для него? Кентон не знал. Зато он знал точно, что теперь может разомкнуть оковы викинга. Он шагнул вперед…
Как много времени прошло, прежде чем он сделал второй шаг.
Туман застилал ему глаза.
Этот туман размыл очертания спящих гребцов, они казались привидениям. И Кентон не видел больше ножа.
Кентон протер глаза и посмотрел на Сигурда. И этот тоже стал призраком!
Он оглядел корабль. Четкие линии бортов таяли под его взглядом. Краем глаза он увидел сверкающее бирюзой море, но вот оно скрылось в тумане, стало таять. Исчезло совсем!
Какое-то мгновение Кентон словно парил в густом тумане, пронзаемом серебряными лучами света. Вот свет погас. Кентон летел в черную пустоту, а вокруг завывали буйные ветра.
Темнота растаяла. Сквозь закрытые веки он чувствовал свет. И он уже не падал. Он стоял, покачиваясь. Кентон открыл глаза..
Он опять находился в своей комнате!
За окнами слышался гул машин, его однообразие нарушалось резкими звуками автомобильных гудков.
Кентон бросился к кораблю. Не считая рабов, там была только одна маленькая фигурка, одна игрушка. Человечек стоял на ступенях, ведущих в углубление гребцов, рот у него был раскрыт от удивления, кнут застыл в опущенной руке; каждая напряженная линия его тела выражала безграничное изумление.
Закель, надсмотрщик!
Кентон иосмотрел на гребцов. Рабы спали, их весла замерли…
Вдруг он заметил в зеркале свое отражение. Он долго стоял, внимательно разглядывая себя.
Ибо человек, стоявший перед ним, был совсем не тот Кентон, кого унесло из этой комнаты ворвавшееся сюда загадочное море; у него была твердая линия рта, бесстрашные глаза по-соколиному сверкали. На широкой груди играли мускулы - красивые, гибкие и твердые как сталь. Он согнул руки, и на них тоже обозначились выпуклости мышц. Повернувшись, он стал рассматривать спину.
Ее покрывали шрамы, следы укусов кнута. Кнута Закеля..
Закель - игрушка?
Никакая игрушка не могла бы оставить таких шрамов!
И никакая игра не могла так развить мускулы.
Сознание Кентона встрепенулось. Он ощутил стыд, страстное желание, отчаяние.
Что подумает о нем Сигурд, когда проснется и увидит, что его нет, Сигурд, которому он поклялся быть братом. Что подумает Гиги - Гиги, с которым они обменялись клятвами и который, доверяя ему, разбил его оковы?
Отчаяние охватило Кентона. Он должен вернуться! Вернуться раньше, чем Сигурд и Гиги обнаружат его исчезновение.
Сколько времени он здесь? В ответ ему раздались удары часов. Он насчитал восемь. Восемь!
В его привычном мире прошло два часа с тех пор, как он попал на корабль. Всего два часа! И за это время столько произошло? Так изменилось его тело?
А что случилось на корабле за эти две минуты, что он здесь?
Он должен вернуться! Он должен…
Кентон подумал о схватке, ожидавшей его. Мог ли он взять с собой пистолет, когда вернется, если только он мог вернуться? С таким оружием он готов будет сразиться с любыми колдунами черного жреца. Но пистолет находился в другой комнате, в другой части дома. Кентон опять посмотрел на себя в зеркало. Если бы его увидели слуги - вот таким! Они бы не узнали его. Как он объяснит все это? Кто ему поверит?
И они могут выгнать его, выгнать из этой комнаты, где стоит корабль. Закрыть ему единственный путь назад, в мир Шаран!
Он не мог так рисковать.
Кентон опустился на пол и схватил золотые цепи, висевшие на носу корабля, - такие тонкие, такие маленькие были они! Они украшали игрушечный корабль, сделанный из драгоценных камней.
Всю свою волю Кентон сконцентрировал на этом корабле, звал его, приказывал!
Он почувствовал, как золотая цепь шевельнулась в его руке, стала увеличиваться. Дернулась еще, и Кентон почувствовал боль. Цепь все. росла. Вот он стал разгибаться в пояснице, и опять ему показалось, что кто-то больно тянет каждый его мускул, каждую кость, каждый нерв.
Его ноги оторвались от пола.
Взвыли ветры - но только на одно короткое мгновение. Наконец все стихло, и слышался лишь слабый шелест волн. Кентон чувствовал их соленые поцелуи.
Внизу плескалась лазурь. Вверху поднимался изогнутый нос Корабля Иштар. Но этот корабль совсем не был похож на драгоценную игрушку. Нет! Заколдованный корабль - живое воплощение того маленького символа; реально существующий корабль где удары настоящие и где подстерегает настоящая смерть, может быть, и сейчас она подкарауливает его где-нибудь совсем рядом!
Цепь, на которой висел Кентон, поднималась вверх и входила в отверстие, похожее на огромный глаз, находившееся между каютой и изогнутым носом корабля. Неподалеку поднимались и опускались огромные весла. Отсюда его не было видно; гребцы сидели спиной к Кентону, и дыры, в которые вставлялись весла, были плотно закрыты толстой кожей, чтобы через них не проникала вода. Скрытый отвесным бортом, Кентон был незаметен и для тех, кто находился на черной палубе.
Медленно, как можно теснее прижимаясь к борту корабля, Кентон осторожно пополз по цепи. Вверх, к каюте Шаран. Вверх, к маленькому окошку, которое открывалось из ее каюты на палубу. Огромная турецкая сабля - нос корабля - скрывала эту часть палубы.
Он двигался медленно, очень медленно, все время останавливаясь и прислушиваясь. Наконец Кентон добрался до отверстия, перекинул ногу через борт и выбрался на палубу. Пробравшись к окну, он прижался к стене каюты. Теперь никто на корабле не мог увидеть его, никто, даже Шаран, если бы ей вздумалось выглянуть в это окно.
Он притаился и стал ждать.