- Я думаю, Бел доволен нашей молитвой, - услышал Кентон голос танцовщицы.

- О чем ты? -глухо спросил жрец.

Приблизившись, Нарада подняла к нему трепетные руки.

- Шаламу, - трепетала она, - разве я танцевала для бога? Ты ведь знаешь, я танцевала для тебя. А ты, Шаламу, кому ты молился? Богу? Нет, жрице. А она, кому молилась она?

- Она молилась Белу! Нашему Повелителю Белу, который владеет всем! - горько сказал жрец.

- Шаламу, она молилась самой себе, - с насмешкой произнесла танцовщица.

- Она молилась Белу, - повторял жрец безрадостно.

Трепетные, страстные руки Наряды коснулись его.

- Шаламу, разве есть такая женщина, которая молилась бы богу? - спросила она. - Ах нет! Я - женщина, и я знаю. Эта жрица принадлежала бы богу - и никому из людей. Она слишком высоко себя ценит, чтобы принадлежать человеку. Она любит только себя. Она боготворит себя. Она преклонялась бы перед собой, если бы принадлежала богу. Женщины делают из мужчин богов, чтобы потом любить их, и ни одна женщина не любит бога, если он создан не ею, Шаламу!

- Что ж, я молился ей! - уныло ответил жрец.

- А она - себе! - сказала танцовщица.

- Шаламу, разве она хотела принести радость Белу, нашему Повелителю Белу, владеющему Иштар? Разве можем мы принести радость богам? Ведь они владеют всем! Цветок лотоса поднимается к солнцу, но разве это приносит солнцу радость? Нет, это приносит радость только цветку! Так и она, эта жрица. Я - женщина, и я знаю.

Руки Нарады лежали на плечах у жреца, он взял их в свои.

- Зачем ты говоришь мне это?

- Шаламу! - прошептала Нарада. - Посмотри в мои глаза. Посмотри на мои губы, на мою грудь. Я принадлежу богу, как и жрица, но я отдаю себя тебе, любимый!

- Да, ты прекрасна, - сказал жрец задумчиво.

Руки танцовщицы обвились вокруг его шеи, губы прижались к его рту.

- Разве я люблю бога? - шептала она. - Разве для него я танцую? Я танцую для тебя, любимый. Ради тебя я готова прогневить Бела… - Она нежно склонила его голову себе на грудь. - Разве я не прекрасна? Не прекраснее, чем та жрица, которая принадлежит Белу, а поклоняется самой себе и никогда не будет твоей? Разве не волнуют тебя мои ароматы? Никто из богов не владеет мной, любимый!

- Да, ты прекрасна, - так же задумчиво произнес он.

- Я люблю тебя, Шаламу!

Жрец оттолкнул ее:

- Ее глаза - как озера Покоя в Долине Забвения! Когда она проходит, я слышу, как бьют крыльями голуби Иштар! Она царит в моем сердце!

Алые губы Нарады побледнели, брови сурово сдвинулись:

- Жрица?

- Жрица, - ответил он. - Ее волосы - как легкое облако, скрывающее солнце на закате. Ткань ее одежд обжигает меня, как ветер из пустыни обжигает пальму. От ее одежд веет холодом, как веет холодом пустынная ночь.

- Этот юноша оказался смелее тебя, Шаламу, - сказала она.

Кентон увидел, как краска заливает лицо жреца.

- Что ты хочешь сказать? - грозно произнес он.

- Зачем ты приказал убить его? - голос танцовщицы звучал все так же спокойно.

- Он совершил кощунство, - горячо сказал жрец, - он…

Наряда презрительно прервала его:

- Потому что он оказался смелее тебя. Потому что он осмелился сорвать с нее покрывало. Потому что ты знаешь, что ты трус. Вот почему ты приказал убить его!

Жрец схватил ее за горло:

- Ты лжешь! Ты лжешь! Я не трус!

Наряда опять рассмеялась:

- Ты не смог даже убить его своими руками! - Она оттолкнула его. - Трус! Он осмелился взглянуть на возлюбленную! Он не побоялся гнева Иштар и Бела!

- Ты думаешь, я боюсь? Я испугаюсь смерти? Испугаюсь Бела?

Наряда насмешливо взглянула на него:

- Нет! Ведь ты любишь так сильно! - дразнила она. - В покинутом доме жрица ждет бога! А если он не придет с этой грозой? Может быть, другая женщина задержала его? О, Бесстрашный! О, смелый влюбленный, займи его место!

Он отпрянул.

- Занять… его… место… - прошептал он.

- Ты знаешь, где спрятаны доспехи бога. Приди к ней в обличье бога!

На какое-то время жрец задумался. Потом Кентон увидел, что сомнения его исчезли: он решился. Жрец подошел к алтарю, и острый язычок пламени задрожал и погас. Во внезапно наступившей темноте почудилось, что Керубы зловеще взмахнули крыльями.

Таинственным светом вспыхнула молния.

В ее радужном зареве Кентон увидел, как жрец быстро прошел следом за Шаран; увидел лежащую без движения Наряду. Ее покрывала черная паутина, золотистые бабочки не шевелились; она тихо и безутешно плакала.

Кентон медленно отпустил ручку. Пришло время воспользоваться этим ключом и пройти туда, куда указал ему голубой жрец. Внезапно рука его замерла.

В окне появилась тень, она была чернее сгущавшейся тьмы. Она остановилась около танцовщицы. Что-то знакомое было в этой неуклюжей громаде.

Кланет!

- Хорошо! - громко сказал черный жрец и дотронулся до женщины ногой. - Скоро ни он, ни Шаран не потревожат тебя. Ты заслужила обещанную награду.

Страдальчески взглянув на него, Нарада протянула к нему дрожащие руки.

- Если бы он любил меня, - рыдала она, - он никогда бы не ушел. Если бы он хоть немного любил меня, никогда бы я не отпустила его. Но он отшвырнул мою любовь - и теперь меня мучит стыд. Не ради нашей сделки, черный змей, я послала его туда - к ней и к смерти!

Пристально посмотрев на нее, черный жрец рассмеялся.

- Каковы бы ни были причины - ты сделала это. А Кланет свои долги не забывает.

В ее раскрытые ладони черный жрец швырнул горсть сверкающих камней. Женщина вскрикнула и раздвинула пальцы, словно драгоценности обожгли ее. Камни покатились по плитам пола.

- Если бы он любил меня! Если бы он хоть немного любил меня! - зарыдала Нарада и опять упала ничком, покрытая сетью своих бабочек.

Теперь Кентон ясно понял замысел черного жреца. Он отпустил ручку, бросился к бронзовой двери и вставил ключ в скважину. Дверь медленно приоткрылась, и Кентон бросился по коридору. Два пламени сжигали его - светлое пламя любви и черное пламя ненависти. Что бы ни было на уме у жреца Бела, он шел к Шаран, и если Кентон опоздает, конец будет один.

Нарада повторяла одно и то же, но было уже поздно. Черный жрец сделал ставку - и выиграл!

G губ Кентона срывались проклятия. Если Шаран, находясь во власти колдовского сна, увидит жреца в обличье самого бога, возлюбленным ее станет смертный. Невиновность не спасет ее, Кланет позаботится об этом.

А если Шаран проснется - о Боже! Не примет ли она спросонья жреца Бела за него, за Кентона!

В любом случае, если их застанут вдвоем в Приюте Бела, этого будет достаточно, чтобы обвинить обоих. Да, Кланет позаботится и об этом.

Кентон свернул в какой-то коридор, по обеим сторонам которого на страже стояли некие фантастические существа; коридор вел вниз. Перед Кентоном предстал широкий дверной проем, завешенный тяжелой неподвижной тканью, похожей на слиток серебра. Насторожившись, Кентон протянул руку, раздвинул металлические шторы и заглянул внутрь…

Он увидел свою комнату.

Вот она перед ним, знакомая комната в том, привычном, мире!

Корабль переливался, мерцая, но Кентон видел его будто сквозь туман, сквозь какую-то огненную дымку. В таком же светящемся тумане сверкало большое зеркало. Бесконечно маленькие бесчисленные мерцающие частички отделяли Кентона от комнаты.

А сам он оставался в этом незнакомом мире!

Дрожащая туманная дымка окутывала комнату, размывая все очертания, то рассеиваясь, то вновь сгущалась.

Не веря своим глазам, Кентон смотрел на комнату, и сердце его сжимало холодное отчаяние; вдруг он почувствовал, что держит в руке легкую шелковую ткань, которая внезапно опять превратилась в твердый металл; мерцающая дымка рассеивалась, и ткань ускользала из рук, но вновь отвердевала, когда туман окутывал комнату.

Комната то появлялась, то опять исчезала, а очертания корабля проступали все яснее, он светился ярким светом и звал Кентона, притягивал его!