Когда Кентон проснулся, рядом с ним, храпя, лежал не Гиги, а викинг. Должно быть, Кентон спал уже долго, потому что мокрая одежда, которую с него сняли, уже высохла. Кентон надел тунику, сунул ноги в сандалии, накинул на плечи короткий плащ и осторожно приоткрыл дверь. Непроглядная темень превратилась в тусклый полумрак, и море отливало темно-серым. Дождь прекратился, но корабль вздрагивал от порывов мощного ветра.
Подгоняемый ветром, корабль летел вперед, походя на чайку, сидящую на гребне волны; когда волна отступала, чайка скользила назад по гладкой сизой воде и вновь взлетала вверх на гребне следующей волны.
Кентон пробирался к корме, прикрывая лицо от хлопьев морской пены. Одним рулевым веслом правил Гиги, другое держали двое рабов. Улыбнувшись, Гиги указал на компас и Кентон увидел, что стрелка, указывающая на Эмактилу, обращена строго к корме корабля.
- Проклятое логово осталось далеко позади! - воскликнул Гиги.
- Иди вниз! - крикнул Кентон ему в самое ухо и хотел перехватить весло. Но Гиги, рассмеявшись, покачал головой и кивнул в сторону каюты Шаран.
- Вон твой курс! - прокричал он. - Его и держись!
Преодолевая сильный ветер, Кентон подошел к розовой каюте и открыл дверь. Шаран спала, опираясь щекой о маленькую руку, шелковая золотистая сеть волос покрывала все ее тело. Рядом сидели две девушки.
Шаран открыла глаза, словно Кентон позвал ее, и тотчас же в этих глазах, затуманенных сном, вспыхнула сладкая нега.
- Мой дорогой повелитель! - прошептала Шаран.
Она села и знаком велела девушкам удалиться. Когда они ушли, Шаран протянула к Кентону белые руки. Он обнял ее. Как птица возвращается в родное гнездо, так и Шаран вернулась в эти объятия. Шаран подняла к нему губы.
- Мой дорогой повелитель! - шептала она, тянясь к Кентону для поцелуя.
Он больше не слышал рева ветра, не слышал ничего, кроме ее шепота и вздохов; он забыл все миры кроме того, что лежал меж его нежных рук.
Долго еще корабль летел на крыльях бури. Дважды Кентон сменял Гиги у руля, дважды на его место вставал викинг, ураган наконец стих, и они опять плыли по мерцающему бирюзовому морю.
О жизнь, полная погонь и преследований!
Эмактила была уже очень далеко, но беглецы ясно ощущали, что их преследуют. Это не вызывало страха и ужаса, напротив, сознавание того, что корабль ищут, сознавание того, что они могут перехитрить, обогнать тех, кто уже, должно быть, прочесывает моря, и укрыться в какой-нибудь безопасной гавани, вселяло уверенность. Впрочем, конец все равно будет один. В глубине души никто из них и не верил, что такое место можно найти.
И все же они были счастливы. Для Кентона и Шаран жизнь била ключом, они наслаждались своей любовью. Сигурд и Гиги выковывали огромные щиты и стрелы, викинг тем временем пел древние саги и слагал новые о персе Зубране. Щиты они укрепили на бортах корабля и прорезали в них щели, через которые можно было выпускать стрелы. Два щита прикрывали корму, охраняя рулевого.
Сигурд пел о предстоящей битве и о девах, которые будут кружить над кораблем, чтобы отнести душу Сигурда, сына Тригга, в Валгаллу, где его ждет Зубран. Он пел и о том, что там есть место для Кентона и Гиги, но об этом он пел только когда не слышала Шаран, ибо женщинам закрыт путь в Валгаллу.
Жизнь, полная погонь и преследований!
В черной каюте блуждали тени, они то сгущались, то рассеивались, уходили и возвращались. Здесь незримо присутствовал Темный Повелитель Мертвых, предъявляя свои права на корабль. Гиги и викинг не отваживались теперь спать в черной каюте, предпочитая открытую палубу или каюту девушек.
Рабы шептались о тенях, парящих над черной палубой, собирающихся у бортов и глядящих на них!
Однажды Сигурд задремал у руля и, проснувшись, обнаружил, что корабль самостоятельно сменил курс и двигается прямо по направлению большой стрелки компаса - к Эмактиле; корабль возвращался на остров Колдунов!
С тех пор они стояли у руля по двое - Кентон и Шаран, Гиги и викинг.
Шаран больше не удавалось прогнать тени.
Они пристали к острову, чтобы пополнить запасы пищи и воды. Здесь была подходящая, скрытая от глаз гавань, за ней приветливо качал ветвями лес. Они пробыли здесь некоторое время; можно было вытащить корабль на берег, спрятать его, найти в лесу подходящее место и построить укрепления, чтобы встретить каких угодно врагов.
Но Корабль Иштар не отпускал их.
На суше они чувствовали тревогу и беспокойство, каждый в глубине души боялся, что остальные трое решат остаться; они веселились, как дети, когда корабль отчалил, разрезая носом гребни волн, а вокруг шумел свежий морской ветер, и остров остался позади.
- Это наша тюрьма, - смеялся Кентон.
- Но без нее нет жизни, - ворчал Сигурд. - Мы как будто прячемся в норе и ждем, когда придут собаки и откопают нас. Посмотрим, что будет.
По пути им встретился легкий корабль, торговое двадцативесельное судно. Корабль собирался быстро пройти мимо, но викинг закричал, что не стоит спешить сообщать новости в Эмактилу. Они взяли судно на таран и потопили его. Прикованные к веслам рабы стонали. Кентон, Гиги и Сигурд скрывали жалость, бледная Шаран плакала.
Им повстречалось еще одно легкое судно, столь же небольшое, как и первое, но на этот раз перед ними был военный корабль, один из охотившихся за ними. Они притворились, что спасаются бегством, и корабль начал преследование. Когда он подошел достаточно близко, викинг рванул руль и ударил бортом о борт, ломая противнику весла. Нападавшие сражались смело, но их сдерживал приказ черного жреца брать пленников живыми, и поэтому они не могли достойно ответить на удары булавы Гиги, клинка викинга и меча Кентона. А ведь были еще стрелы Шаран и девушек. Но прежде чем погибнуть, преследователи собрали свою дань - стрела пронзила сердце одной из девушек. Гиги и Сигурд были ранены.
На корабле беглецы нашли запасы металла, который мог пригодиться викингу в его кузнице. Они обрадовались еще больше, когда обнаружили запасы пакли, масла и кремня, длинные крепкие стрелы, на которые насаживалась пакля, и причудливой формы арбалеты, чтобы пускать эти огненные стрелы. Все это они прихватили с собой, а судно потопили вместе со всеми, кто был на борту, живыми и мертвыми.
Корабль шел вперед и вперед; Сигурд выковывал длинные щиты, а Гиги и Кентон устанавливали арбалеты рядом с каютами, пакля, масло и кремень были наготове.
Время шло; благоговение перед жизнью, охватившее Кентона, становилось все сильнее.
Однажды Кентон проснулся рядом со своей любимой - или подумал, что проснулся. Открыв глаза, он увидел два лица, обращенных к нему из какого-то неведомого пространства; их очертания были неясны, расплывчаты. Затуманенные глаза смотрели на него в упор.
Раздался голос, и Кентон узнал его - именно этот голос служил его проводником в тайных святилищах храма! Голос Набу!
- О Иштар, Нергал опять собирает вокруг корабля свои силы! - сказал он. - Борьба между ним и твоей Сестрой опять потревожит богов и людей, снова во множестве миров сгустятся тени. О Великая Мать, только ты можешь положить этому конец!
- Я сказала свое слово, - словно бы ветер тронул струны тысяч арф. - Я сказала свое слово; а моя Сестра, которую люди испокон века называли Гневной Иштар, разве у нее нет своих прав? Она не покорила Нергала, но и Нергал не покорил ее. Их борьба не окончена. Как, скажи, может моя Сестра сложить оружие, если решение, принятое мною в гневе, еще не осуществлено? И пока она продолжает борьбу, Нергал будет делать то же самое, ибо и он связан этим словом.
- Но пламя, которое ты зажгла в душах Зарпанит и Алузара, пламя, которое стало для них смыслом жизни, пламя это не погибло, - тихо произнес спокойный голос. - Оно избежало и твоей Гневной Сестры, и Темного Нергала. Почему, Иштар? Может быть, потому что ты сама хотела этого? Ты сама укрыла его? А как же твое решение?
- Ты воистину мудр, Набу! - раздался голос Иштар. - Пусть этот человек, которому мы открыли глаза, посмотрит, какому злу открыли путь моя жрица и ее возлюбленный, когда привели в объятия друг друга Мать Жизни и Повелителя Смерти! Пусть он сам рассудит, был ли мой гнев справедлив!
- Хорошо, пусть он рассудит! - отозвался Набу.
Лица исчезли. Перед Кентоном открылись бесконечные глубины пространств. Множество солнц пронеслось перед ним, тысячи миров вращались вокруг этих солнц. В безграничном пространстве правили две силы, они сплетались, но не соединялись воедино. Первая - оплодотворяющее сияние, дарующее рождение, жизнь, радость жизни; другая - разрушительная тьма, уничтожающая все, созданное сиянием, поглощающая все своей чернотой. Сердцевина сияния пылала неописуемым огнем, и Кентон знал, что это душа светящейся силы. Душой тьмы была сгущавшаяся внутри нее мрачная тень.
Кентон увидел очертания мужчины и женщины. Внутренний голос шепнул ему, что это были Зарпа-нит и Алузар, жрица Иштар и жрец Нергала. Дивное белое пламя горело в их сердцах. Кентон увидел, что два язычка пламени дрогнули и потянулись друг к другу. Тотчас из самого сердца сияния к жрице потянулись светящиеся нити, а вокруг жреца обвились порожденные тьмой тени.
Два пламени встретились, и светящиеся нити соприкоснулись с черной тенью, на миг соединившись!
В ту же секунду пространство содрогнулось, солнца качнулись, и миры закружились, останавливая бурное биение жизни!
- Смотри, вот их грех! - прозвучал голос, похожий на звуки арфы.
- Пусть он шире откроет глаза! - сказал спокойный холодный голос.
И Кентон увидел озаренный светом зал, в котором собрались могущественные силы, внушающие благоговейный ужас, светлый ореол скрывал их от глаз, и только в одном месте сгущалась тьма. Кентон увидел жрицу и жреца, а рядом с ними - Шаран!
В двух сердцах все так же билось белое пламя, спокойное, ясное, безразличное к богам и гневу богини! Два негасимых пламени все так же тянулись друг к другу, безразличные к богам и к уготованной ими каре!
Внезапно все пропало. Кентон увидел все тот же залитый светом зал, в котором находились жрица и жрец, Шаран и Кланет, а вокруг - множество мужчин и женщин. Он увидел высокий алтарь, наполовину скрытый мерцающим лазурным облаком. В глубине этой дымки какие-то невидимые руки строили дивный корабль.
И Кентон видел, как одновременно со всем этим где-то вдалеке, как будто в другом измерении, растет еще один корабль, он поднимается из бирюзового моря среди серебряных облаков! Этот корабль-призрак увеличивался по мере того, как рос на алтаре игрушечный.
Кентон знал, что призрак и был настоящим кораблем, а на алтаре создавался символ.
Он понимал также, что оба корабля были единым целым, какая-то древняя мудрость связывала их, какие-то древние силы их создали, и судьба одного становилась судьбой другого.
Двуединство! Игрушка и настоящий корабль! И оба - одно!
Невидимые руки закончили свою работу. Опустившись, они по очереди коснулись жрицы Иштар и жреца Нергала, Шаран и Кланета и тех, кто лежал вокруг. При этом прикосновении неподвижные тела исчезали, а невидимые руки поднимали и ставили на корабль маленьких кукол.
На палубах корабля-призрака, плывущего по бирюзовому морю в мире серебряных облаков, лежали люди, один за другим они появились здесь, когда маленькие куклы переносились на игрушечный корабль!
Никого больше не осталось в зале.
Корабль был создан и населен людьми.
Дымку, окружавшую Иштар, прорезал луч света, коснувшийся носа корабля. Корму окутало черное облако, отделившееся от тьмы, нависшей над Повелителем Мертвых.
Все исчезло.
Кентон увидел другой зал, маленький, похожий на склеп. Там стоял алтарь, над которым висел светильник, окруженный ореолом голубого сияния.
Алтарь был сделан из лазурита и бирюзы и усыпан сапфирами чистейшей синевы. Кентон понял, что это было какое-то тайное святилище Набу, Повелителя Мудрости.
На алтаре стоял корабль. И глядя на него, Кентон опять ощутил, что эта сверкающая драгоценность, этот сияющий символ был неотделим от того, другого корабля, плывущего в ином пространстве, в ином измерении, в том неизвестном мире…
От того корабля, на котором сейчас находился и он сам!
Судьба игрушки неотделима от судьбы Корабля Иштар, и если одному из них угрожает опасность, опасность угрожает и другому.
И вновь видение исчезло. Теперь Кентон видел окруженный стеной город, над которым поднимался высокий храм, возведенный террасами. Город окружило войско, на стенах стояли защитники. Кентон понял, что перед ним - древний Урук, а в этом высоком храме были созданы оба корабля. В это время нападавшие ворвались в город. Прежде чем видение исчезло, Кентон успел заметить, что началась кровавая резня.
Перед ним вновь было тайное святилище Набу, а в нем - двое жрецов. На серебристой металлической решетке стоял корабль. Мерцающее голубое облако парило над алтарем. Кентон понял, что двое жрецов, выполняя приказания голоса, который доносится из этого облака, спасают корабль. Из огромных чаш они сыпали какой-то чудесный белый порошок, похоже было, что это толченая слоновая кость, в которой вспыхивают маленькие жемчужины. Корабль стал исчезать, растворяясь в воздухе, а на его месте возник огромый камень Облако растаяло. Вошли другие жрецы, вынесли камень во двор храма и оставили его там.
Грабя и убивая на своем пути, во двор храма ворвались победители. Но они не обратили внимания на огромный камень.
Перед взором Кентона возник другой город, огромный и прекрасный, тоже обнесенный стеной. Кентон понял, что это Вавилон в расцвете своего могущества. Потом он увидел еще один храм. Когда тот исчез, перед Кентоном возникло другое святилище Набу. В нем находился камень.
Перед Кентоном промелькнули картины сражений и побед, триумфальных шествий и катастроф; разрушенные храмы и захваченные врагом города, вновь отвоеванные и опять захваченные, разрушенные, чтобы возродиться в еще большем великолепии…
Павшие города - покинутые богами.
Гибнущие - оставленные людьми. Медленно наступая на них, пустыня наконец их поглотила.
Их погребло забвение!
Перед Кентоном - промелькнул водоворот быстро сменяющих друг друга образов, бесцветных и размытых. Но вот движение прекратилось, и он увидел каких-то людей, работающих в пустыне, - там, где раньше стоял Вавилон. Среди них Кентон узнал Форсита! Он увидел, как раскопали камень, как высокие арабы погрузили его на примитивную тележку, запряженную терпеливыми пони, как он трясется в трюме корабля, идущего по морю мимо знакомых берегов, увидел, как камень вносят в его дом…
Кентон увидел даже самого себя в тот момент, когда освободил корабль!
Он вновь смотрел в свои затуманенные глаза.
- Суди! - прошелестели струны арф.
- Еще рано! - прошептал спокойный голос.
Перед Кентоном опять открылись неизмеримые пространства, в которых он раньше видел светлую и темную силу. Но теперь этот космос заполняли бесчисленные огни, такие же, как те, что горели в душах жрицы Иштар и жреца Бога Смерти, они мерцали и озаряли бесконечностью. Они озаряли все вокруг, и свет их привлекал к себе новые множества таких же огней, раньше скрытых во тьме. И Кентон понял, что без этих огней само сияние превратилось бы во тьму!
Казалось, что корабль парит в этом пространстве. Кентон всмотрелся внимательнее и увидел, как черная тень сгустилась над ним. В тот же миг ее прорезал светящийся луч, началась борьба. Корабль стал средоточием ненависти и гнева, и можно было видеть, как от него широкими кругами отходят волны. Казалось, что тьма впитывает силу этих волн, ее тени становились темнее и гуще. Сияние меркло, и многочисленные огни дрожали и мерцали все более неверно.
- Суди! - раздался тихий бесстрастный голос Набу.
И Кентон, оказавшись во сне - если только это был сон - перед необходимостью выбора, не знал, как поступить. Предъявить обвинение Иштар, богине, которая, как бы ни называли ее в этом чуждом мире, обладала огромным могуществом, было делом нешуточным. К тому же Кентон уже обращался к ней с просьбой, и разве она не услышала его молитвы? Да, но ведь он просил о помощи и Набу, Набу - Повелителя Истины…
Мысли Кентона облеклись в слова его родного языка, в его привычные обороты.
- Если бы я был богом, - сказал он просто, - и дарил бы жизнь мужчинам и женщинам, или каким-то другим существам, я бы сделал их совершенными, так, чтобы им не приходилось из-за своего несовершенства нарушать мои законы. Если бы я был могущественным и мудрым, какими, я понял, должны быть боги и богини, я бы поступил так. Если бы, конечно, я не хотел, чтобы люди были всего лишь моими игрушками. И если бы я обнаружил, что создал их несовершенными, и от этого они совершают ошибки, я считал бы себя ответственным за их грехи, потому что, обладая могуществом и мудростью, я мог бы сделать их совершенными, но не сделал. А если бы они были просто моими игрушками, я, конечно, не стал был обрушивать на них страдания и несчастья, боль, печаль, наказания, если бы, о Иштар, они были игрушками, которые могут чувствовать. Ибо они были бы всего лишь куклами у меня в руках.
- Конечно, - продолжал Кентон без тени иронии, - я не бог и, по всей вероятности, не смог бы стать богиней, я даже никогда раньше не сталкивался ни с теми, ни с другими. И все же, рассуждая, как обычный человек, если бы кто-либо нарушил законы, мною установленные, я бы не допустил, чтобы из-за моего гнева страдали другие люди, не имеющие никакого отношения к его первопричине. А борьба за корабль приносит страдания, если я правильно понял все, что сейчас увидел.
- Нет, - серьезно говорил Кентон, забыв о призрачных лицах, - я не вижу справедливости в мучениях жрицы и жреца, а если борьба за корабль приносит такие разрушения и потери, я бы непременно прекратил ее, если бы это было в моих силах. Во-первых, я побоялся бы, что однажды тьма разрастется и поглотит все маленькие огоньки, а во-вторых, я бы не позволил, чтобы слово, сказанное мною в гневе и приносящее все эти несчастья, стало сильнее меня самого. Я человек, и я бы поступил так. И будь я богом, или богиней - я поступил бы так же!
Наступило молчание.
- Этот человек вынес свое решение! - прошептал бесстрастный голос.
- Он вынес решение! - Струны арф звучали почти так же холодно, как и первый голос. - Я отказываюсь от своего слова! Пусть борьба завершится!
Лица исчезли. Кентон поднял голову и увидел вокруг знакомые стены розовой каюты. Был ли это сон? Слишком уж ясными были картины, представшие перед ним, слишком уж последовательными и убедительными.
Шаран зашевелилась, он повернулся к ней.
- Что тебе снилось, Джонкентон? - спросила она. - Ты что-то говорил, какие-то странные слова, я ничего не поняла.
Он наклонился и поцеловал Шаран.
- Я очень боюсь, мое сердце, что обидел эту твою богиню, - сказал он.
- О, Джонкентон, нет! Но как? - Ее глаза были полны ужаса.
- Я сказал ей правду, - ответил Кентон и поведал Шаран о своем видении.
- Я забыл, что она женщина! - закончил он.
- Но, любимый, она - все женщины! - воскликнула Шаран.
- Что ж, тем хуже! - уныло произнес Кентон.
Он поднялся, накинул плащ и пошел поговорить с Гиги.
Шаран долго еще сидела неподвижно, обеспокоенная мыслями, наконец встала, подошла к покинутому алтарю и в мольбе распростерлась перед ним.