Когда я вышел из дверей Дискавери-Клуба, часы били восемь. Я остановился на мгновение, глядя на лежащую предо мной Пятую авеню. Как только я остался один, вновь возникло гнетущее ощущение слежки. Последние две недели оно изводило меня и сбивало с толку. Колючий холодок пробирался глубоко под кожу с той стороны, где находились наблюдатели. Как большинство людей, проведших большую часть своей жизни в джунглях или в пустыне, я обладал необычной для цивилизованного человека восприимчивостью и способностью к наблюдению. Своеобразное возвращение к некоему звериному шестому чувству, - все дикари обладают им, пока не отведают напитка белых людей.

Скверно было то, что на этот раз я не мог определить, откуда шло это ощущение. Казалось, оно просачивалось в меня со всех сторон. Я внимательно оглядел улицу. Два встречных потока машин стремительно неслись по авеню впритирку друг к другу. Три такси выстроились вдоль тротуара напротив Клуба. Они были пусты, водители оживленно болтали. Я не заметил ни одного слоняющегося без дела зеваки. Я изучил окна домов на противоположной стороне улицы. Никаких признаков того, чтобы оттуда наблюдали, я не обнаружил.

Однако я совершенно точно знал, что за мной неотрывно следят.

За последние две недели подобное беспокойство овладевало мной в самых разных местах. В музее, куда я зашел посмотреть нефриты Йаннана, - это ведь я дал возможность старому богатому Рокбилту передать их туда, что заметно прибавило веса его репутации филантропа. Я ощущал слежку в театре и во время верховой прогулки в парке, в брокерской конторе, где на моих глазах мгновенно исчезли деньги, что принесли мне нефриты, в игре, в которой я не понимал абсолютно ничего, и лишь теперь с сожалением признавался себе в этом. Я ощущал наблюдение на улице, но этого и следовало ожидать, А вот то, что я чувствовал его и в Клубе, было уже странно и беспокоило больше всего.

Да, с меня не спускали глаз. Но почему за мной ведется столь пристальное наблюдение? Я решил выяснить это сегодня же ночью.

Я вздрогнул от чьего-то прикосновения к моему плечу и едва не схватился за пистолет, висевший под мышкой левой руки. И понял, как дурно отразилась на моих нервах вся эта мистика. Я обернулся и с идиотской усмешкой воззрился в лицо Ларсу Торвальдсену. Ларс, здоровенный малый, всего несколько дней назад вернулся в Нью-Йорк после двухгодичного пребывания в Антарктике.

- Ты чего такой дерганый, Джим? - спросил он. - Случилось что? Или перебрал малость сегодня?

- Да нет, Ларс, ничего подобного, - ответил я. - Просто этот город меня достал. Одурел я от непрерывного шума и суеты. И от людей, - добавил я с искренностью, о которой он и не подозревал.

- Ну ты даешь! - воскликнул он. - А мне так в самый раз. Лично я просто упиваюсь городом - после двух-то лет. Но думаю, что через месяц или два и с меня тоже хватит. Я слышал, ты собираешься скоро снова сваливать? Куда на этот раз - опять в Китай?

Я покачал головой. Мне казалось: что-то должно произойти до того, как я истрачу шестьдесят шесть долларов, которые лежат в моем бумажнике, и девяносто пять центов, которые бренчат в моем кармане, и именно это определит место моего назначения. Но мне не хотелось говорить об этом Ларсу.

- У тебя все в порядке, Джим? - Его взгляд сделался пристальнее. - Если что-нибудь нужно, я с радостью помогу.

Я покачал головой. Все знали - старый Рокбилт отвалил неожиданно много за эти чертовы нефриты. Я в глубине души надеялся, что оберну обломившийся капиталец так, что до конца жизни избавлюсь от забот и перестану зависеть от случайностей. И хотя я был сильно подавлен мгновенным исчезновением на бирже своего золотого запаса, я еще не потерял гордость и не хотел говорить об этой своей глупости даже Ларсу. Все-таки я еще не превратился в отчаявшегося нью-йоркского бродягу. Что-то должно было измениться!

Кто-то позвал его обратно в Клуб.

- Подожди, - попросил он.

Но я не стал ждать. Обсуждать своих соглядатаев мне хотелось еще меньше, чем неудачную игру на бирже.

Кто же все-таки следит за мной? И почему? Какой-нибудь китаец вынюхивает сокровища, которые я стащил из древней гробницы? Нет, вряд ли. Кин-Ванг, хотя он и бандит, и притом знаток американского покера и выпускник Корнельского университета, не стал бы посылать за мной шпионов. Наше так называемое сотрудничество, пусть противозаконное, окончилось, в его понимании, когда он проиграл. Он жульничал в картах как только мог, и тем не менее был человеком слова. В этом я уверен. Кроме того, чтобы убрать меня, совершенно незачем было позволять мне уезжать так далеко. Нет, их подослал не Кин-Ванг.

Еще был инсценированный арест в Париже, предназначенный для того, чтобы убрать меня с дороги на несколько часов, что я и понял, когда, вернувшись, обнаружил разгромленную комнату и перерытые вещи. Я, несомненно, вернулся гораздо раньше, чем планировали воры, ибо разгадал их уловку и рванул обратно. Это стоило мне ножевой раны в боку. Но я хорошо рассчитался с ними, оставив одного из моих сторожей без сомнения со сломанной шеей, а другого с такой головой, что он пару месяцев вряд ли мог ею воспользоваться.

Потом была другая попытка. Машину, в которой я мчался на пароход, остановили между Парижем и Гавром. Эта операция могла бы оказаться успешной, если бы я предусмотрительно не засунул те тарелки одному знакомому в чемодан. Он ехал на корабль пассажирским поездом и, между прочим, полагал, что везет не Бог весть какие редкие старинные блюда, которые я не хочу трясти в автомобиле, и что якобы я получил билет на корабль в день отплытия.

Так неужели все та же шайка выслеживала меня? Но они должны были знать, что нефриты уже не у меня, а в музее. Лично я теперь не представлял никакого интереса для разочарованных джентльменов, если они, конечно, не собирались мстить. Однако этим вряд 'ли можно было объяснить столь постоянное, скрытое, упорное наблюдение. Почему они не рассчитались со мной гораздо раньше? Несомненно, удобных случаев у них была масса…

Нет, хватит! Кто бы ни были эти наблюдатели, я решил предоставить им беспроигрышную возможность добраться до себя. Я уже оплатил все мои счета. Шестьдесят шесть долларов и девяносто пять центов в моем кармане составляли все мое богатство, но никто на него больше не претендовал. И пусть я с ветром в карманах отправлялся неведомо куда, долгов за мной не оставалось. Итак, я решил вынудить моих врагов, если это были враги, раскрыться. Я даже придумал, где это должно произойти.

Именно то место в Нью-Йорке, где днем самая большая толчея на всем земном шаре, совершенно пустынно в восемь часов вечера в октябре, да и вообще в любой другой вечер. Нижний Бродвей свободен в это время от суетящихся орд, тих его каньоноподобный разлом, а меньшие пересекающие его каньоны куда безлюднее и молчаливее настоящих каньонов в пустыне. Вот туда-то я и направлялся.

Когда я двинул по Пятой авеню прочь от Дискавери-Клуба, навстречу мне попался человек, чья внешность и манера держаться, фигура и одежда были как-то странно знакомы.

Я стоял столбом, провожая его взглядом, пока он неторопливо поднимался по лестнице в Клуб. Потом пошел дальше, ощущая тошнотворное беспокойство. Нет, все-таки было что-то необычайное в этом человеке: тревожаще знакомое, почти родственное.

Но что?

Я тащился к Бродвею, постоянно чувствуя слежку.

Но лишь напротив Сити Холла я с ужасом осознал, что это было за чудовищное совпадение.

Внешность того человека и его манера держаться, фигура и одежда, от светло-коричневого пальто и серой мягкой шляпы до тросточки из ротанга, были - МОИ!