— Я не собираюсь рассказывать вам сейчас, — продолжал Трокмартин, — чем мы занимались следующие две недели, или о том, что мы там нашли. Позднее, если вы захотите, я расскажу вам все подробно. Достаточно сказать, что к концу этих двух недель я получил множество фактов, подтверждающих мою теорию.

Жизнерадостность нашей компании ничуть не пострадала от пребывания в этом заброшенном, тронутом тленом месте: и Эдит, и Стентон, и сам я чувствовали себя прекрасно. Но Тора выглядела очень несчастной. Она ведь шведка, как вы знаете, и насквозь пропитана религиозными предрассудками скандинавских поверий. Некоторые из них, как ни странно, имеют много общего с легендами этого далекого южного края. Здесь тоже верят в духов, обитающих в горах, лесах и воде, верят в оборотней, приносящих человеку несчастье.

С самого начала она проявила необыкновенную чувствительность к тому, что можно было бы назвать "духом" этого места. Она сказала, что нутром чует, как тут "пахнет" привидениями и колдунами.

Тогда я посмеялся над ней…

Время бежало незаметно, и на исходе второй недели туземцы прислали от себя доверенное лицо.

Следующей ночью луна станет совсем круглая, сказал он и напомнил о данном мною обещании. Утром они уйдут в свою деревню и вернутся через три ночи, когда луна пойдет на убыль. Туземцы настойчиво убеждали нас держаться как можно дальше от Нан-Танаха, пока они не придут назад, и надавали нам на прощанье целую кучу амулетов и прочей дребедени — для нашей "защиты" — так они сказали!

Со смешанным чувством удивления и досады я смотрел, как они удалялись.

Продолжать без них работы не имело, разумеется, никакого смысла, так что мы решили посвятить эти дни отдыху и устроить пикник на южной оконечности островной гряды. У нас было намечено еще несколько любопытных местечек для дальнейших исследований, и вот утром третьего дня мы двинулись вдоль западной части стены волнореза, огораживавшего наш лагерь на Ушен-Тау с тем, чтобы все подготовить к моменту возвращения наших рабочих. Они должны были вернуться на следующий день.

Еле держась на ногах от усталости, мы прибыли в намеченное место незадолго до наступления сумерек, и, разложив котсы, тут же завалились спать.

Было чуть больше десяти часов вечера, когда Эдит разбудила меня.

— Послушай, Дейв, что это? — сказала она. — Наклони ухо поближе к земле.

Я так и сделал, и, в самом деле, мне почудилось, что где-то далеко под землей, как бы ослабленное очень большим расстоянием, звучит церковное пение.

Оно нарастало, потом, ослабевая, замирало совсем, через некоторое время начинало набирать силу и снова растворялось в тишине.

— Должно быть, где-то волны бьются о камни, — сказал я. — Вероятно порода, из которой образован этот риф, хорошо проводит звук.

— Почему-то раньше я ничего подобного не слышала, — с сомнением покачала головой моя жена.

Мы прислушались снова.

Теперь на фоне звучащего глубоко внизу ритмичного пения появился новый звук. Слабо тренькающие волны поплыли через лагуну, разделяющую нас и Нан-Танах. Это была музыка… в некотором роде; я не в силах описать странное воздействие, которое она на меня оказала. Впрочем, вы и сами должны были это почувствовать..

— Вы имеете в виду то, что мы слышали на палубе? — спросил я.

Трокмартин кивнул.

— Я откинул полог палатки и выглянул наружу.

В это же время заколыхалась палатка Стентона, и вскоре оттуда показался и он сам. Залитый лунным светом, Стентон стоял, вглядываясь в противоположный островок и прислушиваясь. Я окликнул его.

— Что за подозрительные звуки! — сказал он, и снова прислушался. Нотки буквально кристальной чистоты! Такое тонкое звучание издает при ударе матовое полупрозрачное стекло. Чем-то напоминает перезвон хрустальных колокольчиков на систрах в Деддрахском храме Изиды, — добавил он с мечтательным выражением лица.

Мы пристально вглядывались в соседний остров.

Вдруг мы увидели, что по стене дамбы, ритмично раскачиваясь, медленно движется маленькая кучка огоньков.

Стентон рассмеялся.

— Вот мерзавцы… — воскликнул он. — Так вот почему им надо было уйти! Разве вы не видите; Дейв, что это какое-то праздничное шествие или ритуальный обряд, который они справляют в дни полнолуния. Теперь ясно, отчего они с таким пылом убеждали нас держаться подальше от этого места.

Объяснение казалось вполне правдоподобным и, хотя для этого не было никаких видимых причин, я с непонятным облегчением перевел дух…

— Махнем туда? — предложил Стентон, но я воспротивился. — Вряд ли они придут в восторг от нашего появления, — сказал я. — Если мы нарушим их религиозную церемонию, они наверняка нам этого не простят. Хуже нет, чем являться непрошеными гостями на семейную вечеринку.

— Пожалуй, вы правы, — согласился Стентон.

Непонятный хрустальный перезвон нарастал и ослабевал, нарастал и ослабевал…

— Тут что-то… что-то не в порядке, — наконец задумчиво проговорила Эдит. — Не могу понять, как им удается добиться такого эффекта. Эти звуки пугают меня до полусмерти и в тоже время наполняют предчувствием какого-то потрясающего восторга.

— Черт знает что такое! — вставил Стентон.

И только он произнес эти слова, как приподнялся полог палатки Торы и оттуда на лунный свет вышла, печатая шаг как заводная кукла, старая шведка.

Крупная женщина норманнского типа — высокая, широкоплечая, вылепленная по образу и подобию своих великих скандинавских предков, она в эту минуту напоминала древних жриц Одина. С трудом верилось, что ей уже шестьдесят лет.

Широко раскрытыми, горящими глазами Тора слепо уставилась перед собой, потом, резко вскинув голову, повернулась в сторону Нан-Танаха, глядя на колеблющиеся огни и прислушиваясь. Внезапно она подняла руки и, обращаясь к луне, сделала какой-то замысловатый жест. Глубокой древностью повеяло от этого движения, словно она извлекла его из тьмы веков., словно она что-то требовала от ночного светила.

Тора повернулась к нам.

— Идем, — сказала она, и голос ее звучал глухо, как будто она находилась не рядом с нами, а где-то очень далеко. — Идем отсюда как можно быстрее! Пока мы в силах еще это сделать! Нас зовут… — Она указала на островок. — Оно знает, что мы здесь. Оно ждет, — застонала она, всхлипывая, — и манит… манит… манит.

Тора повалилась у ног Эдит, а над лагуной опять поплыла волна хрустального звона, и в нем теперь проскальзывали ликующие, если не сказать торжествующие нотки.

Остаток ночи мы просидели подле Торы, не смыкая глаз. Звуки, доносившиеся с Нан-Танаха, смолкли приблизительно за час до захода луны.

Утром Тора проснулась как ни в чем не бывало.

Ей снились дурные сны, заявила она, но как ни старалась, не могла вспомнить ничего конкретного.

Сны предупреждали ее об опасности, вот и все, что мы услышали от нее.

Вид у старой шведки был странный и угрюмый, и все утро она то и дело обращала к соседнему острову завороженный и изумленный взгляд.

После полудня вернулись туземцы, и следующей ночью на соседнем острове царила тишина; ни огни, ни звуки, ни другие признаки жизни не нарушали наш покой.

— Вы ведь понимаете, Гудвин, как случай, о котором я рассказал, должен был разбередить мою научную любознательность. Ну разумеется, мы с ходу отвергли те объяснения, которые так или иначе допускали существование сверхъестественных сил. Наши… если можно так выразиться, симптомы без труда поддавались объяснению. Мы пришли к выводу, что вибрация воздуха создавалась особого рода музыкальными инструментами, обладающими несомненным и временами чрезвычайно сильным воздействием на нервную систему. Такое предположение легко объясняло чувства, которые мы испытали, слушая непонятные звуки. Что же касается состояния полусомнабулической истерии, в которую впала Тора, с научной точки зрения тут не было никакой загадки: все ее поведение в ночной сцене несомненно было связано с нервозностью и мрачными предчувствиями, вызванными суеверными представлениями старой женщины.

Мы пришли к выводу, что существует какой-то путь сообщения между Понапе и Нан-Танахом, который известен туземцам и используется ими для своих ритуальных целей. И еще мы решили так: когда в следующий раз наши рабочие покинут лагерь, мы сразу же, без промедления отправимся на Нан-Танах. Днем мы его обследуем, к вечеру Тора и моя жена вернутся в лагерь, а Стентон и я проведем ночь на острове, спрятавшись где-нибудь в безопасном укрытии и наблюдая за происходящим.

Луна постепенно проходила все фазы своего развития: убывала, пока на западе не остался узкий светлый серпик, потом снова начала округляться…

Приближалось полнолуние.

Перед тем как покинуть островок, наши люди чуть не плача умоляли нас уйти вместе с ними, но их назойливые просьбы лишь еще сильнее распаляли в нас страстное желание выяснить, что за странную картину мы наблюдали в прошлый раз: мы были абсолютно убеждены, что нас водят за нос. Во всяком случае Стентон и я придерживались именно такого мнения.

С Эдит все обстояло иначе: она вдруг впала в какую-то странную задумчивость, всячески уклоняясь от разговоров на эту тему.

Не успели наши люди скрыться за поворотом гавани, как мы сели в лодку и направились прямиком на Нан-Танах. Вскоре над нами нависли его могучие, облицованные камнем берега. Мы прошли между базальтовыми гранями гигантских прямоугольных призм, ограждающих проход, и причалили у полузатопленной пристани.

Прямо перед нашими глазами начинался ряд гигантских ступеней; поднявшись по ним, мы попали на широкую площадь, заваленную обломками разбитых колонн. В центре площади, позади разрушенной колоннады, возвышалась терраса, сложенная из таких же базальтовых блоков: я знал, что там внутри скрыт еще один внутренний дворик.

И теперь, Уолтер, чтобы лучше понять эту историю, и… — Трокмартин замолчал, подбирая слова, — и если ты надумаешь вернуться туда вместе со мной или, в случае, если меня заберут, пойдешь туда один по нашим следам… тогда слушай внимательно описание этого места.

Нан-Танах состоит в буквальном смысле из трех прямоугольников. Первый, самый внешний, образуют стены дамбы. Сложенные из монолитных блоков, обтесанных в форме ровных прямоугольных призм, они доходят до двадцати футов в высоту. Для того, чтобы найти проход в дамбе, двигайтесь вдоль канала (вы найдете его на карте), разделяющего Нан-Танах и островок-спутник под названием Тау. Вход в канал найти не так просто из-за густых зарослей ризофоры, но как только вы в него попадете, дальнейший путь уже не вызывает сомнений. Вы подниметесь по ступеням, ведущим прямо от причала и попадете во внутренний двор. Там вы увидите другую базальтовую стену: она представляет собой прямоугольник, с математической точностью повторяющий форму внешнего ограждения. Высота стен дамбы от тридцати до сорока футов, а первоначально, видимо, они были еще выше., теперь они частично оказались под водой. Стены, которые находятся в первом внутреннем дворе, возвышаются над дамбой футов на пятнадцать, и их высота меняется от двадцати до пятидесяти футов — здесь вследствие затопления суши стены тоже, по-видимому, постепенно опускаются под воду.

За стенами этого второго ограждения находится еще один внутренний дворик. В нем вы увидите террасу, сложенную из таких же блоков, что и базальтовые стены: высота у нее футов двадцать. Проникнуть за эти стены можно через многочисленные проломы, которые время проложило в каменной кладке.

Этот двор — сердце Нан-Танаха.

С террасой, вернее с огромным подземельем, которое под ней находится, связано имя реально существовавшей личности, дошедшее до нас из тумана далекого прошлого. Туземцы говорят, что там находилась сокровищница Хау-те-лур, могущественного короля, царствовавшего, по их выражению "давно-давно до наших отцов".

Хау — это древнее слово, и на языке туземцев Понапе оно служит одновременно для обозначения солнца и короля, поэтому Хау-те-лур, безусловно, переводится как "жилище солнечного короля". В этом названии почти наверняка отразилось воспоминание о династическом имени правителей народа, некогда обитавшего на тихоокеанском, ныне исчезнувшем, континенте: точно так же как правители династии древнего Крита носили имя миноса, а правители Египта — имя фараона, И как раз напротив этого "жилища солнечного короля" вы найдете лунный камень, за которым скрывается Лунная Заводь.

Этот камень обнаружил Стентон. Мы с ним обследовали внутренний двор, пока Эдит и Тора готовили ленч. Выйдя из-под сводов подземелья Хауте-лур, я увидел Стентона, стоящего у подножия террасы и с интересом изучавшего какую-то ее деталь.

— Что вы об этом скажете? — спросил он, и когда я подошел, указал на стену. Я перевел взгляд в это место. Стентон показывал на каменную плиту около пятнадцати футов в высоту и десяти футов в ширину. Прежде всего я отметил исключительную точность стыковки ее краев с окружающими блоками. Потом я обратил внимание на цвет плиты и отчетливо понял, что он несколько иной, чем у других камней: ее покрывал легкий матово-серый налет, неуловимо отдающий мертвечиной.

— Пожалуй, больше напоминает кальцинит, чем базальт, — сказал я.

Я дотронулся до плиты и тут же быстро отдернул руку. Легкая дрожь пробежала вдоль всей руки, как будто через меня разрядился заряженный "замерзшим электричеством" предмет. Я не могу назвать плиту холодной в том смысле, какой мы привыкли вкладывать в это слово. В нем была заключена застывшая сила, и сочетание слов, которое я использовал — "замерзшее электричество", — мне кажется как нельзя лучше соответствует тому, что я хочу выразить.

— Ага, — сказал Стентон, — и вас тряхнуло. А я уж было решил, что у меня тоже, как у Торы, начались галлюцинации. Кстати, обратите внимание, как нагрелись под солнцем соседние блоки.

Мы энергично принялись за обследование плиты.

Тонкая, как волосок, линия отделяла ее от прилегающих блоков: настолько тщательно, с ювелирной точностью были обработаны ее края. Основание плиты имело слегка округлую форму и так же плотно, как верхняя и боковые части плиты, стыковалось с огромными камнями, на которых покоилась плита. И еще мы заметили, что в нижних камнях была выдолблена ложбинка, повторяющая линию основания серого камня. От одного края камня до другого бежала постепенно понижающаяся впадина, как если бы плита стояла в центре неглубокой чаши и делила ее точно пополам.

Что-то в этой впадине показалось мне необычным, и я, наклонившись, провел по ней рукой. Вообразите, Гудвин — впадина оказалась такой гладкой, словно над ней только что поработали руки полировщика, хотя другие, образовывавшие чашу камни, имели точно такую же, как и все остальные камни в дворике, шероховатую и изъеденную временем поверхность.

— Это дверь! — воскликнул Стентон. — Она проворачивается вдоль оси в этой чаше. Вот почему ее поверхность такая гладкая.

— Возможно, ты и прав, — отвечал я. — Но как нам открыть ее?

Мы заново облазили кругом всю плиту, нажимая на нее в разных местах. Навалившись плечом на край плиты, я случайно взглянул вверх и вскрикнул от неожиданности. Над головой, на расстоянии около фута, я увидел с каждой стороны на углах перемычки, отделяющей серый камень, какие-то выпуклости, заметные лишь под тем углом, под которым мой взгляд наткнулся на них.

Мы захватили с собой небольшую складную лестницу, и по ней я взобрался наверх. Шишечки, которые я обнаружил, представляли собой просто-напросто вырезанные в камне полусферы. Я положил машинально ладонь на одну из них, желая понять, что это такое, и тут же резко отдернул ее назад. В ладони, где-то в области большого пальца, я ощутил точно такой же удар, который испытал, прикоснувшись к плите. Я снова положил руку на шишечку: воздействие шло от пятнышка не более дюйма. Я принялся осторожно ощупывать всю выпуклость, и еще шесть раз холодная дрожь пробежала у меня вдоль руки. Всего я обнаружил семь кружочков диаметром приблизительно в дюйм, и каждое из них доставило мне описанное выше удовольствие. Точно такие же результаты я получил, обследуя выпуклость на противоположной стороне плиты.

Но как бы мы ни усердствовали, прикасаясь или надавливая на эти пятнышки — порознь или в отдельных комбинациях, — нам не удалось получить ни малейшего намека на то, что плита может двигаться.

— И тем не менее… именно с помощью этих кружков открывается дверь, категорично заявил Стентон.

— Почему вы так решили? — спросил я.

— Не знаю, — ответил он. — Какое-то внутреннее чувство подсказывает мне это… Трок, — продолжал он, то ли шутливо, то ли серьезно, я не мог понять, — во мне борются две ипостаси: чисто научная с чисто человеческой. Моя ученая половинка побуждает меня искать, нет ли какого-нибудь способа заставить плиту открыться или упасть, человеческая — с той же силой убеждает меня не делать ничего подобного и бежать отсюда куда глаза глядят как можно скорее.

Он снова рассмеялся., стыдливо отвернувшись.

— Ну что будем делать? — спросил он, и я подумал, что, судя по тону, человеческая половинка одержала верх.

— Да, пожалуй, ничего не поделаешь, придется оставить все как есть… разве что попробовать подорвать ее динамитом..

— Я бы не посмел, — ответил Стентон и, помявшись, весьма мрачно добавил: — Я не посмел бы даже подумать об этом.

Своими словами Стентон выразил то чувство, которое я испытал, предложив разнести камень на куски: что-то прошло сквозь серый камень и толкнуло меня прямо в сердце, как будто невидимая рука ударила по губам, произносящим нечестивое слово.

Мы тревожно обернулись и увидели, что в проломе стены, глядя на нас, стоит Тора.

— Мисс Эдит говорит, чтобы вы шли быстрее, — начала она и остановилась.

Взгляд ее скользнул мимо меня и уперся в серый камень. Все тело Торы напряглось и одеревенело, она сделала несколько неверных шагов, а потом побежала к камню. Бросившись на камень грудью, она заде мерла, прильнув к нему лицом, раскинув руки., мы услышали ее крик… казалось, с этим криком душа ее вылетела вон из тела, и Тора рухнула к подножию камня.

Когда мы поднимали Тору, я украдкой взглянул ей в лицо и увидел то же самое выражение, что видел на нем раньше, когда мы впервые услышали музыку хрустальных колокольчиков на Нан-Танахе: совершенно нечеловеческую смесь противоположных чувств ужаса и восторга!