13. КАРАК

У меня хватило ума закрыть руками голову, и я полетел вниз ногами вперед. Этому помогло и то, что пигмеи цеплялись за ноги. Ударившись о воду, я погрузился в нее глубоко-глубоко. Существует мнение, что когда человек тонет, вся его жизнь мгновенно проносится перед его глазами, как в ускоренной киносъемке. Не знаю об этом ничего, но летел я к реке и погружался в нее быстрее, чем когда-либо в жизни.

Я сразу понял, что это Эвали приказала сбросить меня с моста. И пришел в дикую ярость. Почему она не подождала и не дала мне возможности объясниться насчет кольца? Потом я вспомнил, сколько у меня было таких возможностей, и я ни одной не воспользовался. Да и пигмеи не настроены были ждать, а Эвали удержала их копья и стрелы и дала мне возможность побороться за жизнь. Потом подумал, как глупо было показывать кольцо именно в этот момент. Я не мог винить малый народ, принявший меня за посланца Калкру. Я вновь увидел горе в глазах Эвали, и гнев мой бесследно исчез.

После чего мне в голову пришла вполне академическая идея, что молот Тибура объясняет легенду о Торе норвежцев и его молоте Мьеллнире, который всегда возвращался в его руку после броска; чтобы сделать это чудом, скальды опустили практичную деталь — ремень; вот еще одна связка между уйгурами или айжирами и асами; надо поговорить об этом с Джимом. И тут же я понял, что не смогу вернуться и поговорить с Джимом, потому что пигмеи определенно будут ждать меня и прогонят назад, к пиявкам, даже если я смогу добраться до их берега Нанбу. Если человек, погруженный в воду, может быть охвачен холодный потом, именно это произошло со мной при этой мысли. Я предпочту смерть от копий и стрел малого народа или даже от молота Тибура, чем перспективу попасть в эти сосущие пасти.

Тут я пробил поверхность реки, стряхнул воду с глаз и увидел не далее чем в двадцати футах направляющуюся ко мне большую пиявку. Я в отчаянии огляделся. Быстрое течение унесло меня на несколько сот ярдов от моста. И несло к тому берегу, на котором расположен Карак; этот берег был в пятистах футах от меня. Я повернулся лицом к пиявке. Она приближалась медленно, будто уверенная, что я никуда не денусь. Я решил нырнуть и плыть к берегу… если в воде нет других…

Я услышал предупреждающий крик. Мимо промелькнул Шри. Он поднял руку и указал на Карак. Очевидно, он советовал мне как можно быстрее плыть туда. Я совсем забыл о нем; помнил только моментальную вспышку гнева оттого, что он присоединился к нападавшим на меня. Теперь я понял, что был к нему несправедлив. Он поплыл прямо к большой пиявке и шлепнул ее по рту. Та изогнулась, уткнулась в него носом. Я не стал ждать и, насколько позволяли ботинки, быстро поплыл к берегу реки.

Плавание не было приятным, вовсе нет! Повсюду виднелись скользящие красные спины. Несомненно, только Шри спас меня от них. Я плыл, а он кружил вокруг, отгоняя пиявок.

Я коснулся дна и благополучно выбрался на берег. Золотой пигмей последний раз что-то крикнул мне. Но я не расслышал, что он сказал. Переводя дыхание, я видел, как он плывет в белой воде, как желтая летучая рыба, а с полдюжины красных спин пиявок следуют за ним.

Я посмотрел на мост Нансур. Его конец, принадлежащий малому народу, и парапеты были заполнены глядевшими на меня пигмеями. Другой конец был пуст. Я осмотрелся. Меня закрывала тень черной стены крепости. Стена, гладкая, неприступная, вздымалась на сотню футов. Между мною и ею находилась широкая площадь, подобная той, на которую из бронзовых ворот выехали Тибур и ведьма. Площадь окружали приземистые одноэтажные каменные здания. Между ними множество маленьких цветущих деревьев. За этими домами виднелись другие, большего размера, более претенциозные, расставленные на большем расстоянии друг от друга. Неподалеку, занимая часть площади, располагался ежедневный рынок на открытом воздухе.

Из домов и с рынка ко мне бежали десятки людей. Они приближались быстро, но молча, не разговаривали друг с другом, не подавали сигналов, не призывали — все внимательно смотрели на меня. Я поискал свой пистолет и выругался, вспомнив, что уже много дней не ношу его. Что-то сверкнуло у меня на руке…

Кольцо Калкру; должно быть, когда пигмеи бросились на меня, я надел его на палец. Ну, что ж, кольцо привело меня сюда. Его эффект на этих людей будет не меньшим, чем на тех, кто смотрел на меня с другого конца сломанного моста. Во всяком случае это все, что у меня есть. Я повернул его камнем внутрь.

Теперь они были близко, по большей части женщины, девушки и девочки. Все одеты одинаково — во что-то напоминающее рабочий халат длиной до колен, оставляющий обнаженной правую грудь. Без исключения все рыжеволосые и синеглазые, с кожей кремово-белой или тончайшего розового оттенка, все высокие, сильные и прекрасно сложенные. Похожи на жен и матерей викингов, пришедших на берег, чтобы встретить возвращающийся из морского похода драккар. А дети — маленькие синеглазые ангелы. Я заметил и мужчин; их было немного, не более десятка. И у них рыжие головы и голубые глаза. У старших короткие бороды, младшие гладко выбриты. Они не так высоки, как большинство женщин. Ни одна женщина, ни один мужчина не выше моего подбородка. И у них не было оружия.

Они остановились в нескольких ярдах от меня, молча смотрели. Глаза их устремились к моим светлым волосам и задержались здесь.

На краю толпы началось движение. С десяток женщин пробились сквозь нее и направились ко мне. На них были короткие юбки, на поясах мечи, а в руках копья; в отличие от остальных женщин, у этих груди закрыты. Они окружили меня, подняв копья, так что из острия почти касались меня.

Их яркоглазая предводительница смела, больше солдат, чем женщина.

— Желтоволосый незнакомец! Люка сегодня улыбнулась нам!

Стоявшая рядом с ней женщина наклонилась к ней и прошептала, но я услышал:

— Тибур даст нам за него больше Люр.

Предводительница покачала головой.

— Слишком опасно. Наградой Люр будем наслаждаться дольше.

Она откровенно осмотрела меня.

— Стыдно зря потратить его, — сказала она.

— Люр не потратит, — цинично ответила другая.

Предводительница подтолкнула меня копьем и указала на крепость.

— Вперед, Желтые Волосы! — сказала она. — Жаль, что ты меня не понимаешь. Я тебе кое-что рассказала бы для твоей пользы — за награду, разумеется.

Она улыбнулась и снова подтолкнула меня. Мне захотелось улыбнуться ей в ответ; она походила на прожженного сержанта, с которым я встречался на войне. Вместо этого я строго сказал:

— Призови ко мне Люр с достойным эскортом, о женщина, чей язык соперничает с барабанной палочкой.

Она смотрела на меня, раскрыв рот, выронив копье. Очевидно, когда прозвучал сигнал тревоги, ей не сказали, что я владею уйгурским.

— Немедленно призови Люр, — повторил я. — Или, клянусь Калкру…

Я не закончил. Повернул кольцо и высоко поднял его.

В толпе послышались вопли ужаса. Все опустились на колени, низко склонив головы. Лицо женщины-солдата побледнело, она и все остальные упали передо мной. Послышался скрежет засовов. В стене крепости недалеко от нас открылся вход.

Из него, как будто в ответ на мой призыв, выехала женщина-ведьма, рядом с ней Тибур, а за ними небольшой отряд, сопровождавший их на мосту.

Они остановились, глядя на коленопреклоненную толпу. Затем Тибур пришпорил свою лошадь; ведьма протянула руку и остановила его; они о чем-то заговорили. Женщина-солдат коснулась моей ноги.

— Позволь нам встать, господин. — Я кивнул, она вскочила и что-то сказала своим подчиненным. Те окружили меня. В глазах предводителя я увидел страх и мольбу. Я улыбнулся ей.

— Не бойся. Я ничего не слышал, — прошептал я.

— Тогда Дара твой друг, — пробормотала она. — Следи за левой рукой Тибура, когда будешь сражаться с ним.

Маленький отряд пришел в движение; всадники медленно приближались ко мне. Когда они приблизились, я заметил, что лицо Тибура мрачно и он с трудом сдерживает свой гнев. Тибур остановил лошадь на краю толпы. Гнев его обратился на нее, я на мгновение подумал, что он начнет топтать людей.

— Встать, свиньи! — взревел он. — С каких это пор Карак преклоняется перед кем-то, помимо своих правителей?

Все встали с испуганными лицами, расступились, и всадники проехали через толпу. Я посмотрел на женщину-ведьму и на Тибура-Смех.

Тибур яростно смотрел на меня сверху вниз, рука его гладила рукоять молота; двое высоких мужчин, сопровождавших его на мосту, приблизились ко мне с мечами в руках. Ведьма молчала, изучая меня с какой-то циничной беспристрастностью, которая показалась мне тревожащей; очевидно, она еще не приняла решения относительно меня и ждала с моей стороны слова или поступка, чтобы принять его. Ситуация мне не понравилась. Если дело дойдет до схватки, у меня будет мало шансов против трех всадников, не говоря уже о женщинах. Я у меня было чувство, что женщина-ведьма не хочет моей немедленной смерти, но, возможно, она опоздает прийти мне на помощь; к тому же у меня не было ни малейшего желания быть избитым, связанным и приведенным в Карак в качестве пленника.

К тому же я начал ощущать гнев и негодование против этих людей, которые осмелились встать на моем пути, осмелились преграждать мне доступ к тому, что я захотел сделать своим; во мне пробуждалось высокомерие, оживали воспоминания, которые начали появляться, как только я извлек кольцо Калкру…

Что ж, эти воспоминания послужили мне на мосту Нансур, когда Тибур метнул в меня молот… что сказал мне Джим?… чтобы я не сдерживал Двайану, когда встречусь с ведьмой… что ж, выпустим его… это единственный выход… смелый выход… старый выход…

Как будто я услышал чьи-то слова.

Я широко распахнул мозг навстречу воспоминаниям… навстречу Двайану.

Я испытал звенящий шок, и какая-то волна поглотила того, кто был Лейфом Ленгдоном. Я сумел не дать ей поглотить меня полностью, сохранить свою личность на пороге сознания. Волна отступила, но угрюмо и не далеко. Неважно, пока она не закрыла меня с головой… Я растолкал солдат и направился к Тибуру. Происшедшее каким-то образом отразилось на моем лице, изменило меня. В глазах ведьмы появилось сомнение; рука Тибура отпустила рукоять молота, он слегка попятил свою лошадь. Я заговорил, и моим собственным ушам мой гневный голос показался незнакомым.

— Где моя лошадь? Где мое оружие? Где мои знамена и копьеносцы? Почему молчат барабаны и трубы? Так ли надо приветствовать Двайану, возвращающегося в город айжиров? Клянусь Зардой, я не потерплю этого!

Теперь заговорила ведьма; в ее чистом, глубоком, звонком голосе звучала насмешка, и я понял, что преимущество, которое я имел перед ней, каким-то образом исчезло.

— Сдержи свою руку, Тибур. Я буду говорить с… Двайану. А ты — если ты действительно Двайану — вряд ли должен винить нас. Очень давно человеческие глаза не видели тебя, а в этой земле вообще никогда. Как мы могли узнать тебя? А когда мы впервые увидели тебя, маленькие желтые псы отогнали тебя от нас. И если мы не приняли тебя, как вправе ожидать Двайану от города айжиров, то столь же справедливо, что никогда раньше ни один город айжиров не посещался Двайану таким образом.

Что ж, справедливо, прекрасно выражено, ясно и все подобное. Та часть меня, которая была Лейфом Ленгдоном и отчаянно боролась, чтобы обрести контроль, признала это. Но мой беспричинный гнев рос. Я поднял кольцо Калкру.

— Вы можете не узнать Двайану, но должны узнать… это!

— Я знаю, что оно у тебя, — спокойно ответила она. — Но не знаю, как оно оказалось у тебя. Само по себе оно ничего не доказывает.

Тибур с улыбкой наклонился вперед.

— Расскажи нам, откуда ты пришел. Может, ты выкидыш Сирка?

В толпе послышался ропот. Ведьма, нахмурившись, тоже склонилась вперед. Я слышал, как она полупрезрительно сказала:

— Твоя сила никогда не заключалась в голове, Тибур!

Тем не менее я ответил ему.

— Я пришел, — холодно сказал я, — с родины айжиров. Из земли, которая отрыгнула твоих дрожащих предков, рыжая жаба!

Я бросил взгляд на ведьму. Мой ответ задел и ее. Я видел, как напряглось ее тело, васильковые глаза расширились и потемнели, красные губы раскрылись; ее женщины склонились друг к другу, перешептываясь; в толпе послышался ропот.

— Ты лжешь! — взревел Тибур. — На родине нет жизни. И нигде нет, только здесь. Калкру высосал жизнь из всей земли. Только здесь она сохранилась. Ты лжешь!

Рука его опустилась на рукоять молота.

Неожиданно все вокруг покраснело; я видел мир сквозь гневный красный туман. Лошадь ближайшего всадника была благородным животным. Я приметил ее

— чалый жеребец, такой же сильный, как тот, что нес меня по оазису в Гоби. Я вытянул руку, схватил лошадь за морду и заставил опуститься на колени. Захваченный врасплох, ее всадник перелетел через голову лошади и упал у моих ног. Но тут же вскочил на ноги, как кошка, и выхватил меч. Я перехватил его руку, прежде чем он смог ударить, и взмахнул кулаком левой руки. Кулак ударил его в челюсть; голова его дернулась назад, и он упал. Я подхватил его меч и вскочил на спину лошади. Прежде чем Тибур смог пошевелиться, острие моего меча было у его горла.

— Стой! Я верю, что ты Двайану! Сдержи свою руку!

Это голос ведьмы, негромкий, почти шепот.

Я рассмеялся. Плотнее прижал меч к горлу Тибура.

— Я Двайану? Или выкидыш Сирка?

— Ты Двайану! — простонал он.

Я снова рассмеялся.

— Я Двайану! Веди меня в Карак, чтобы загладить свою наглость, Тибур!

И я отвел меч в сторону.

Да, я отвел его в сторону — клянусь всеми богами, жившими в моем смешавшемся сознании, лучше бы я проткнул ему горло!

Но я не сделал этого, и возможность была упущена. Я заговорил в женщиной-ведьмой:

— Поезжай справа от меня, а Тибур пусть едет впереди.

Человек, которого я ударил, неуверенно встал. Люр что-то сказала одной из своих женщин. Та слезла со своей лошади, а другие спутники Тибура помогли спешенному сесть на нее.

Мы проехали по площади и сквозь ворота в черную крепость.

 

14. В ЧЕРНОЙ КРЕПОСТИ

Запоры ворот загремели за нами. Проход в стене, широкий и длинный, заполнен выстроившимися в ряд солдатами, в основном женщинами. Они смотрели на меня; дисциплина у них была отличная, они молчали и приветствовали нас только поднятием своих копий.

Из стены мы выехали на огромную площадь. граничащую с высоким черным ограждением крепости. Площадь вымощена камнем и пуста; на ней не менее полутысячи солдат, тоже в основном женщин; все с сильными телами, голубоглазые и рыжеволосые. Длина площади не менее четверти мили. Против нас группа людей на лошадях, того же класса, что и те, что ехали со мной. Они располагались вблизи портала, к которому направились и мы.

Примерно на трети пути мы миновали круглую яму в сто футов шириной, в которой пузырилась и кипела вода; от нее поднимался пар. Я решил, что тут горячий источник; чувствовалось его дыхание. Вокруг стройные каменные столбы, с каждого выдавалась перекладина, как на виселице, с концов перекладины свисали цепи. Очень неприятное и зловещее место. Мне оно совсем не понравилось. Должно быть, это проявилось у меня на лице, потому что Тибур вежливо объяснил:

— Это наш кухонный котел.

— Нелегко оттуда доставать похлебку, — заметил я. Думал, что он шутит.

— Да, но то, что здесь варится, мы не едим, — ответил он еще более вежливо. И расхохотался.

Когда я понял, мне стало тошно. Цепи должны были держать людей, подвергаемых пытке; их медленно опускали в этот дьявольский котел. Но я только равнодушно кивнул, и мы проехали мимо.

Ведьма не обращала на нас внимания склонив красно-рыжую голову, она глубоко погрузилась в размышления; время от времени я ловил на себе ее взгляд. Она сделала знак ожидавшим — двум десяткам рыжеволосых девушек и женщин и полудюжине мужчин; они спешились. Ведьма склонилась ко мне и прошептала:

— Поверни кольцо, чтобы камень не был виден.

Я повиновался, не задавая вопросов.

Мы подъехали к порталу. Я рассматривал ожидавших нас. На женщинах верхняя одежда, оставлявшая обнаженной правую грудь; мешковатые брюки, перевязанные у лодыжек; пояса, на которых висели по два меча, один длинный, другой короткий. Мужчины в свободных рубашках и таких же мешковатых брюках; на месте мечей с их поясов свисали молоты, как у Тибура, но поменьше. Женщины, встретившие меня на берегу реки, были красивы, но эти гораздо привлекательнее, в них чувствовалась порода. Они так же откровенно и оценивающе смотрели на меня, как та женщина-солдат и ее подчиненные; глаза их задержались на моих светлых волосах, как очарованные. На всех лицах виднелась та же скрытая жестокость, что и на лице Люр.

— Здесь мы спешимся, — сказала ведьма, — и пройдем туда, где сможем лучше познакомиться.

Я кивнул, равнодушно, как и раньше. Мне показалось, что я поступаю глупо, так доверяясь окружающим; но я думал также и о том, что у меня не было другого выхода, разве что отправиться в Сирк, а я не знал, где он расположен; и если бы я попытался это сделать, то был бы преследуемым преступником по эту сторону белой Нанбу, каким стал по ту сторону. Та часть меня, которая была Лейфом Ленгдоном, думала так, но другая часть, та, что была Двайану, вообще об этом не думала. Она раздувала пламя безжалостности и высокомерия, которые пока сохранили мне жизнь; шептала, что среди айжиров ни у кого нет права расспрашивать меня или преграждать мне путь, с увеличивающейся настойчивостью нашептывала, что меня должны были встретить развернутыми знаменами, боем барабанов и звуками труб. Часть, остававшаяся Лейфом Ленгдоном, отвечала, что ничего не остается, как продолжать в прежнем духе, что это единственная возможность продолжать игру. А та, другая часть, древние воспоминания, проснувшийся Двайану, постгипнотическое внушение старого жреца, — нетерпеливо спрашивала, почему я сомневаюсь, утверждала, что это не игра — это правда! И что она больше не будет выносить наглость этих выродившихся собак великой расы — и не будет выносить мою трусость!

Итак я спустился с лошади и стоял, высокомерно глядя вниз на лица встречавших меня людей, — буквально глядя вниз, потому что я был на четыре дюйма выше самого высокого из них. Люр тронула меня за руку. Между ней и Тибуром я прошел в портал черной крепости.

Мы прошли через огромный вестибюль, тускло освещавшийся сквозь узкие бойницы, расположенные высоко вверху. Прошли мимо молча салютовавших женщин-солдат; миновали много поперечных коридоров. И наконец подошли к большой охранявшейся двери, здесь Люр и Тибур отпустили эскорт. Дверь медленно распахнулась; мы вошли, и она так же медленно закрылась за нами.

Первое, что я увидел, был Кракен.

Он растянулся на одной стене комнаты, в которую мы вошли. Сердце мое дрогнуло, и на мгновение я почувствовал почти непреодолимое желание повернуться и убежать. Потом я понял, что Кракен выложен мозаикой на стене из черного камня. Вернее, он находился на желтом мозаичном поле, а сам Черный Осьминог был вырублен из черного камня стены. На меня смотрели его непостижимые глаза с той злобой, которую так мастерски передали золотые пигмеи в символе в своем храме.

Что-то шевельнулось под Кракеном. Из-под черного капюшона на меня смотрело лицо. Вначале я решил, что это сам старый жрец из Гоби, потом я увидел, что этот человек не так стар, глаза у него чистого синего цвета, а лицо не покрыто морщинами; оно холодное, белое и невыразительное, как будто вырезанное из мрамора. Я вспомнил, что говорила мне Эвали, и понял, что это Йодин, верховный жрец. Он сидел на похожем на трон стуле за длинным низким столом, на котором лежали свитки, похожие на папирусные свитки древних египтян, и цилиндры тусклого красного металла, по-видимому, контейнеры для этих свитков. По обе стороны от него стояли аналогичные троны.

Он поднял тонкую белую руку и поманил меня.

— Подойди ко мне, ты, который называет себя Двайану.

Голос холодный и бесстрастный, как лицо, но вежливый. Мне опять показалось, что я слышу голос старого жреца. Я пошел к нему, скорее как потакающий просьбе низшего, чем отвечающий на вызов равного. И именно так я и чувствовал. Он, должно быть, прочел мою мысль, потому что я увидел на его лице тень гнева. Глаза его внимательно изучали меня.

— Мне сказали, что у тебя есть некое кольцо.

С тем же чувством потакания низшему я повернул камень кольца и протянул к нему руку. Он посмотрел на кольцо, и его белое лицо утратило свою неподвижность. Он сунул руку за пояс, извлек оттуда ящичек, а из него кольцо, и положил его рядом с моим. Я увидел, что оно не такое большое и оправа несколько иная. Он рассматривал кольца, потом со свистящим дыханием схватил меня за руки и начал рассматривать ладони. Отпустил руки и опустился в свое кресло.

— Зачем ты пришел к нам? — спросил он.

Меня охватил приступ раздражения.

— Можно ли допрашивать Двайану, как простого посыльного? — спросил я хриплым голосом.

Я подошел к столу и опустился в одно из кресел.

— Пусть принесут вина, я хочу пить. Пока не утолю жажду, говорить не буду.

Слабая краска показалась на белом лице; Тибур зарычал. Он смотрел на меня с покрасневшим лицом; ведьма встала, глядя на меня, во взгляде ее не было насмешки, задумчивый интерес усилился. Мне пришло в голову, что я захватил трон Тибура; я рассмеялся.

— Берегись, Тибур, — сказал я. — Может, это дурной знак.

Верховный жрец спокойно прервал меня:

— Если он действительно Двайану, Тибур, никакие почести не слишком велики для него. Проследи, чтобы принесли вина.

Взгляд, который Тибур бросил на жреца, казалось, содержит в себе вопрос. Возможно, ведьма подумала о том же. Она быстро сказала:

— Я прослежу за этим.

Она подошла к двери, открыла ее и отдала приказ стражникам. Подождала; мы молчали, как будто ожидали чего-то. Я думал о многом. Думал, например, о том, что мне не нравится взгляд, которым обменялись жрец и Тибур и что хотя я могу доверять Люр, все же она должна будет первой выпить принесенное вино. Думал о том, что расскажу им совсем немного о том, как попал в Землю Теней. Думал о Джиме — и думал об Эвали. Сердце у меня так заболело, что я ощутил одиночество ночного кошмара; и тут я почувствовал яростное презрение со стороны той, другой, части меня, почувствовал, как она разрывает наложенные на нее путы. И тут принесли вино.

Ведьма принесла к столу кувшин и кубок и поставила их на стол передо мной. Налила желтое вино в кубок и протянула его мне. Я улыбнулся ей.

— Приносящий вино пьет первым, — сказал я. — Так было в старые дни, Люр. И мне дороги старые обычаи.

Тибур прикусил губу и дернул себя за бороду, но Люр подняла кубок и осушила его. Я снова наполнил его и протянул Тибуру. У меня было злобное желание подразнить Кузнеца.

— А ты бы что сделал, Тибур, если бы принес вино? — спросил я и выпил.

Хорошее вино! Оно зазвенело во мне, и я почувствовал, как моя беззаботность усилилась, как пришпоренная. Я снова наполнил кубок и осушил его.

— Иди сюда, Люр, посиди с нами, — сказал я. — Тибур, присоединяйся.

Ведьма спокойно заняла третий трон. Тибур разглядывал меня, и я заметил в его взгляде ту же задумчивость, что видел и во взгляде Люр. Мне пришло в голову, что все они заняты своими мыслями и что Тибур по крайней мере обеспокоен. Когда он ответил, в его голосе не было прежней язвительности.

— Хорошо, Двайану, — сказал он и, подняв скамью, принес ее к столу и сел так, чтобы видеть наши лица.

— Отвечаю на твой вопрос, — я повернулся к Йодину. — Я пришел сюда по призыву Калкру.

— Странно, — ответил он, — что я, верховный жрец Калкру, ничего не знаю об этом призыве.

— Я не знаю причины этого, — спокойно сказал я. — Спроси у того, кому служишь.

Он задумался.

— Двайану жил очень давно, — сказал он наконец. — До…

— До святотатства. Верно. — Я выпил еще. — Однако… я здесь.

Впервые голос его утратил устойчивость.

— Ты… ты знаешь о святотатстве! — Пальцы его сжали мое запястье. — Человек, кто ты, откуда ты пришел?

— Я пришел с родины, — ответил я.

Пальцы его сжали мою руку еще сильнее. Он повторил слова Тибура:

— Родина мертвая земля. Гнев Калкру уничтожил там жизнь. Нигде нет жизни, только здесь, где Калкру слышит своих слуг и допускает жизнь.

Он сам не верил в это; я мог судить по беглому взгляду, которым он обменялся с ведьмой и Кузнецом. И они не верили.

— Родина — высохшие кости, — сказал я. — Ее города покрыты грудами песка. Ее реки безводны, и меж их берегов течет лишь песок, перегоняемый жарким ветром. Но на родине по-прежнему есть жизнь, и хотя древняя кровь утрачивается, она все еще правит там. И в том месте, откуда я пришел, по-прежнему поклоняются Калкру и боятся его, а в других местах земля обильно рождает жизнь, как делала это всегда.

Я налил себе еще вина. Хорошее вино. Я чувствовал, что становлюсь все беззаботнее… Двайану во мне все сильнее… что ж, я попал в тяжелое положение, но Двайану выберется из него.

— Покажи мне, откуда ты пришел, — быстро заговорил верховный жрец. Он дал мне восковую пластинку и стилос. Я начертил линию Северной Азии и Аляску. Указал Гоби и приблизительное расположение оазиса, а также положение Земли Теней.

Тибур встал, чтобы посмотреть; три головы склонились над моим чертежом. Жрец порылся среди свитков, вытащил один и сравнил с табличкой. Похоже на карту, но северная береговая линия изображена неверно. На карте линия, которая, по-видимому, обозначает маршрут. Вдоль всего маршрута какие-то символы. Не запись ли это пути старой расы, каким она следовала из Гоби?

Наконец они подняли головы; в глазах жреца беспокойство, у Тибура неясные тревожные предчувствия, и лишь глаза ведьмы ясные и спокойные — как будто она приняла решение и теперь точно знала, что ей делать.

— Это родина! — сказал жрец. — А черноволосый незнакомец, который сопровождал тебя и смотрел, как ты падаешь с моста Нансур, он тоже оттуда?

В вопросе была зловещая угроза. Мне все меньше и меньше нравился Йодин.

— Нет, — ответил я. — Он пришел из старой земли рррллия.

Это заставило жреца вскочить, Тибур недоверчиво выругался, и даже спокойствие Люр было нарушено.

— Другая земля — рррллия! Но этого не может быть! — прошептал Йодин.

— Тем не менее это так, — сказал я.

Он сел и на некоторое время задумался.

— Он твой друг?

— Мой брат по древнему кровному обряду его народа.

— Он присоединится к тебе здесь?

— Да, если я пошлю за ним. Но я не пошлю. Пока еще нет. Ему хорошо там, где он сейчас.

В тот же момент я пожалел о том, что сказал. Почему — не знаю. Но я многое бы отдал, чтобы вернуть эти слова.

Снова жрец замолк.

— Странные вещи ты нам рассказываешь, — сказал он наконец. — И ты пришел необычно… для Двайану. Не возражаешь, если мы немного посовещаемся?

Я посмотрел на кувшин. Он был еще наполовину полон. Вино мне понравилось — особенно потому, что отгоняло воспоминания об Эвали.

— Говорите, сколько хотите, — благосклонно согласился я. Они отошли в угол. Я налил себе еще порцию, и еще. Забыл об Эвали. Начал чувствовать, что хорошо провожу время. Хорошо бы Джим был со мной, но все равно я сожалел, что сказал, что он придет, если я пошлю за ним. Потом я выпил еще и забыл и о Джиме. Да, я прекрасно проводил время. Нужно еще посвободнее сделать Двайану. Тогда будет еще лучше… спать хочется… что сказал бы старый Барр на моем месте…

Я внезапно пришел в себя. Рядом со мной стоял верховный жрец. Он что-то говорил. У меня сложилось представление, что он говорит уже некоторое время, но о чем, я не знал. Мне также показалось, что кто-то пытался разогнуть мой палец. Но он был согнут так крепко, что камень кольца оцарапал ладонь. Воздействие вина быстро кончалось. Я осмотрелся. Тибура и ведьмы не было. Почему я не заметил, как они ушли? Уснул? Я посмотрел в лицо Йодина. На нем было выражение напряжения и замешательства; однако под ним я ощущал глубокое удовлетворение. Странное сочетание выражений. Мне оно не понравилось.

— Они ушли, чтобы подготовить тебе достойный прием, — сказал Йодин. — Помещение и соответствующую одежду.

Я встал и остановился рядом с ним.

— Как Двайану?

— Пока еще нет, — вежливо ответил он. — Как почетному гостю. Дело слишком серьезное, чтобы решить без еще одного доказательства.

— Что за доказательство?

Он некоторое время смотрел на меня, не отвечая.

— Калкру должен принять твою молитву!

По моему телу пробежала дрожь. Он внимательно следил за мной и, должно быть, заметил.

— Умерь свое нетерпение, — в голосе его звучал холодный мед. — Ждать тебе недолго. До того времени я, вероятно, не увижусь с тобой. Тем временем — у меня к тебе есть просьба.

— Какая?

— Не носи открыто кольцо Калкру, кроме тех случаев, конечно, когда сочтешь это необходимым.

О том же просила меня и Люр. Но ведь десятки людей видели у меня кольцо; еще больше слышали о нем. Он прочел мою мысль.

— Это святая вещь, — сказал он. — Я не знал, что существует другое такое, пока мне не рассказали, как ты показал его на Нансуре. Не надо опошлять святые предметы. Я не ношу свое… кроме необходимых случаев.

Я подумал о том, какие случаи он считает необходимыми. И хотел бы я знать, в каких случаях оно будет полезно мне. Глаза его были устремлены на меня, и я надеялся, что на этот раз он не догадался о моих мыслях.

— Не вижу причины для отказа в твоей просьбе, — сказал я. И, сняв кольцо с пальца, положил его в карман.

— Я был уверен, что ты не откажешь, — сказал жрец.

Негромко прозвенел гонг. Йодин нажал на одно место сбоку стола, и дверь раскрылась. Трое юношей, одетые в обычную одежду айжиров, вошли и встали в ожидании.

— Это твои слуги. Они отведут тебя в твои помещения, — сказал Йодин. Он склонил голову. Я пошел за тремя молодыми айжирами. У дверей стояла охрана из десяти женщин во главе с моей знакомой — молодым офицером со смелым взглядом. Все энергично отсалютовали. Мы прошли по коридору и свернули в другой. Я оглянулся.

Как раз вовремя, чтобы увидеть скользнувшую в комнату жреца ведьму.

Мы подошли к другой охраняемой двери. Ее распахнули, и я прошел туда в сопровождении трех юношей.

— Мы тоже твои слуги, господин, — сказала девушка-офицер со смелым взглядом. — Если захочешь чего-нибудь, позови. Мы будем за дверью.

Она дала мне маленький каменный гонг, отдала салют и вышла.

Комната казалась странно знакомой. Потом я понял, что она весьма напоминала ту, в которую меня отвели в оазисе. Те же самые необычно изогнутые сидения, металлические стулья, тот же самый широкий низкий диван, стены увешаны коврами, ковер и на полу. Только тут ни следа упадка. Правда, некоторые вышитые ковры выцвели от времени, но все же сохранили свою изысканность; на них ни заплат, ни других следов починки. Другие, прекрасно вытканные, казалось, только что со станка. На всех шпалерах те же картины войны и охоты, как и на древних гобеленах в оазисе; на более новых шпалерах изображались сцены жизни под миражом. На одном виден был не сломанный еще мост Нансур, на другом битва с пигмеями, на третьем — фантастически прекрасный лес, и сквозь деревья пробираются белые волки Люр. Что-то показалось мне несоответствующим. Я смотрел и смотрел, пока не понял: в комнате оазиса находилось оружие Двайану: его мечи и копья, шлем и щит; здесь оружия не было. Я вспомнил, что принес с собой в комнату жреца меч, отобранный у спутника Тибура. Теперь его у меня не было.

Во мне нарастало беспокойство. Я повернулся к трем молодым айжирам и начал расстегивать рубашку. Они молча подошли и стали раздевать меня. Неожиданно я ощутил страшную жажду.

— Принеси воды, — сказал я одному из юношей. Он не обратил на это ни малейшего внимания.

— Принеси мне воды, — повторил я, думая, что он не расслышал. — Я хочу пить.

Он продолжал спокойно снимать с меня ботинки. Я тронул его за плечо.

— Принеси воды, — настойчиво сказал я.

Он улыбнулся, открыл рот и показал. У него не было языка. Он показал на уши. Я понял: он говорит мне, что он глухой и немой. Я показал на двух его товарищей. Он кивнул.

Мое беспокойство усилилось. Таков ли обычай правителей Карака? Подготовлены ли эти трое специально для молчаливой службы, чтобы не слышать особых гостей? Гостей — или пленников?

Я ударил пальцем в гонг. Дверь немедленно открылась, вошла девушка-офицер.

— Я хочу пить, — сказал я. — Принеси воды.

Вместо ответа она пересекла комнату и откинула один из занавесей. За ним находился широкий глубокий альков. В полу небольшой бассейн, в котором текла чистая вода, рядом раковина из порфира, из нее бил небольшой фонтан. Она взяла из ниши кубок, наполнила его из фонтана и протянула мне. Вода была холодная, она слегка сверкала.

— Еще что-нибудь, господин? — спросила она. Я покачал головой, и она вышла.

Я вернулся к услугам трех глухонемых. Они сняли с меня всю одежду, смазали тело каким-то легким летучим маслом и принялись массировать. Пока они занимались этим, мой мозг активно работал. Прежде всего больное место на ладони напоминало о том, что кто-то пытался снять у меня с пальца кольцо. Во-вторых, я был уверен, что перед пробуждением, прежде чем я пришел в себя от вина, бледнолицый жрец говорил, говорил, говорил со мной, расспрашивал, пытался проникнуть в мой отуманенный мозг. И в-третьих, я утратил всю свою беспечность, которая привела меня сюда; теперь я в сущности почти целиком был Лейф Ленгдон и очень немного — Двайану. О чем же говорил жрец, о чем спрашивал? И что я ответил?

Я вырвался из рук массажистов, подбежал к своим брюкам и заглянул в пояс. Кольцо на месте. Я поискал кожаный мешочек. Он исчез. Я позвонил в гонг. Отозвалась женщина-офицер. Я стоял перед ней совершенно нагой, но не видел в ней женщину.

— Послушай, — сказал я. — Принеси мне вина. И прочный, хорошо закрывающийся ящичек, чтобы в него вошло кольцо. И прочную цепь, чтобы я мог подвесить ящичек на шею. Понятно?

— Будет сделано немедленно, господин, — ответила она. И скоро вернулась. Поставила кувшин и сунула руку под одежду. Достала ящичек, подвешенный на металлической цепи. Она раскрыла его.

— Подойдет, господин?

Я отвернулся от нее и положил в ящичек кольцо Калкру. Оно прекрасно вошло.

— Очень хорошо, — сказал я, — но мне нечего дать тебе взамен.

Она рассмеялась.

— В твоем распоряжении есть достаточная награда, господин, — вовсе не двусмысленно сказала она и вышла. Я повесил ящичек на шею. Налил себе. Потом еще. Вернулся к массажистам, чувствуя себя лучше. Пока они купали меня, я пил, и когда они стригли и брили, тоже пил. И чем больше я пил, тем все больше оживал Двайану, гневный и негодующий.

Мое неудовольствие Йодином росло. И не уменьшилось, когда трое одели меня. Сначала они одели на меня шелковое белье, потом роскошную куртку, желтую, прошитую металлическими синими нитями; мои длинные ноги покрыли мешковатые брюки из того же материала; вокруг талии застегнули широкий, усаженный жемчугом пояс, на ноги одели сандалии из мягкой золотистой кожи. Побрили меня, укоротили волосы, причесали и пригладили их.

К тому времени, когда они кончили, кончилось и вино. Я был слегка пьян, хотел еще выпить и был не в настроении позволять играть с собой. Позвонил. Мне нужно еще вино, и я хочу знать, когда, где и как я буду есть. Дверь открылась, но вошла не девушка-офицер.

Вошла ведьма.

 

15. ОЗЕРО ПРИЗРАКОВ

Люр остановилась; раскрыв красные губы, рассматривала меня. Очевидно, ее поразила перемена, вызванная айжирской одеждой и уходом глухонемых, — перемена в оборванном мокром человеке, недавно выбравшемся из реки на берег. Глаза ее сверкнули, щеки порозовели. Она подошла ближе.

— Двайану, ты пойдешь со мной?

Я посмотрел на нее и рассмеялся.

— Почему бы и нет, Люр? Но с другой стороны — зачем?

Она прошептала:

— Ты в опасности, все равно, Двайану ты или нет. Я убедила Йодина оставить тебя со мной, пока ты не пойдешь в храм. Со мной ты будешь в безопасности — до того времени.

— А почему ты делаешь это для меня, Люр?

Она не ответила, только положила руку мне на плечо и посмотрела своими синими глазами; и хотя здравый смысл говорил мне, что есть другие причины ее заботливости, кроме неожиданно вспыхнувшей страсти, все же это прикосновение и взгляд заставили кровь быстрее бежать в жилах, и мне было трудно справиться с голосом и заговорить.

— Я пойду с тобой, Люр.

Она подошла к двери и открыла ее.

— Овадра, плащ и шапку. — Она вернулась ко мне с черным плащом, который набросила мне на плечи и закрепила у шеи; натянула мне на голову шапку, плотно прилегающую и напоминавшую фригийскую, и спрятала под нее выступавшие волосы. Если не считать роста, я теперь был неотличим от айжиров Карака.

— Нужно торопиться, Двайану.

— Я готов. Подожди…

Я подошел к своей старой одежде и свернул ее вместе с ботинками. В конце концов… они могут мне понадобиться. Ведьма ничего не сказала, открыла дверь, и мы вышли. В коридоре ждали офицер и ее подчиненные, а также еще с полдюжины женщин Люр. Все они были очень красивы. Потом я заметил, что на всех были кольчуги и у всех, помимо двух мечей, еще метательные молоты. И у Люр тоже. Очевидно, они готовились к неожиданностям, либо с моей стороны, либо с другой. Как бы то ни было, мне это не понравилось.

— Дай мне твой меч, — резко сказал я офицеру. Она заколебалась.

— Отдай ему, — сказала Люр.

Я взвесил оружие в руке: не такое тяжелое, как мне хотелось бы, но все же это меч. Я сунул его за пояс, зажал под левой рукой сверток с одеждой. Мы пошли по коридору, оставив у дверей охрану.

Прошли мы около ста ярдов и оказались в маленькой пустой комнате. Никто нам не встретился. Люр облегченно передохнула, подошла к стене; отодвинулась каменная плита, открыв проход. Мы вошли в него, плита за нами закрылась, оставив нас в темноте. Сверкнула искра, не знаю чем порожденная, и проход осветили два факела. Они горели чистым ровным серебряным пламенем. Женщины с факелами пошли впереди. Через некоторое время мы подошли к концу коридора, факелы погасили, еще одна плита скользнула в сторону, и мы вышли. Я услышал шепот, и когда зрение адаптировалось, увидел, что мы находимся у основания одной из стен черной крепости, рядом еще с полдюжины женщин Люр с лошадьми. Одна из них подвела ко мне большого серого жеребца.

— Садись и поезжай рядом со мной, — сказала Люр.

Я прикрепил сверток к луке высокого седла и сел на серого. Мы молча двинулись. В земле под миражом никогда не бывает совсем темно; всегда есть слабое зеленоватое свечение, но сегодня ночь была светлее обычного. Я думал, не полная ли луна светит над долиной. И далеко ли нам ехать? Я не был так пьян, как тогда, когда Люр пришла ко мне, но в каком-то смысле я был еще пьянее. У меня было легкое приятное ощущение головокружения и полного освобождения от ответственности. Я хотел, чтобы так продолжалось и дальше. Я надеялся, что там, куда меня отвезет Люр, достаточно вина. Мне хотелось выпить прямо сейчас.

Мы быстро ехали по городу. Широкая улица хорошо вымощена. В домах горели огни, в садах люди поют, играют барабаны и трубы. Черная цитадель, возможно, и зловеща, но она не отбрасывала тени на жителей Карака. Так я тогда думал.

Мы выехали из города и двинулись по широкой дороге между двумя стенами растительности. Светящиеся мотыльки летали вокруг нас, как волшебные самолетики; на мгновение я ощутил укол памяти, передо мной всплыло лицо Эвали. Но не продержалось и секунды. Серый шел ровно, и я запел старую киргизскую песню о юноше, который ночью едет к своей девушке, и что его ждет там, куда он едет. Люр рассмеялась и зажала мне рот рукой.

— Тише, Двайану. Опасность еще не миновала.

Тогда я понял, что пою не на киргизском, а на уйгурском. Вероятно, киргизы заимствовали эту песню у уйгуров. И тут мне пришло в голову, что я никогда не слышал уйгурских песен. Я удивился, но это удивление продержалось не дольше лица Эвали.

Время от времени мелькала белая река. Потом мы выехали на длинную полосу, где дорога так сузилась, что мы ехали цепочкой между покрытыми зеленью утесами. Когда мы выехали из них, дорога разделилась. Одна дорога шла направо, другая резко сворачивала налево. Мы проехали по второй дороге три или четыре мили, вероятно, через самую середину странного леса. Далеко над головами расстилали свои ветви большие деревья; в бледном свете виднелись многочисленные цветы, чешуйчатые стволы напоминали стоящих на страже воинов. А тяжелые ароматы, странно оживляющие испарения были сильны, сильны. Лес ритмично дышал ими, как будто это был пульс его пьяного от жизни сердца.

Наконец мы пришли к концу дороги и увидели озеро Призраков.

Нет во всем мире, я думаю, другого места с такой захватывающей дух, неземной красотой, как это озеро под миражом, на котором ведьма Люр устроила свой дом. И если бы она не была ведьмой перед тем, как поселиться здесь, озеро превратило бы ее в ведьму.

По форме оно напоминало головку стрелы, в длину около мили. Окружено низкими холмами, поросшими древовидными папоротниками. Перистые кроны укрывали холмы, будто это груди гигантских райских птиц; выбрасывались с них, как фонтаны; парили над ними на зеленоватых крыльях. Вода бледно-изумрудного цвета и сверкала, как изумруд, безмятежная, спокойная. Но под этой спокойной поверхностью всегда движение — блестящие круги серебряно-зеленого цвета быстро появлялись и исчезали, лучи переплетались в фантастических, но правильных геометрических формах, ни один из них не достигал поверхности и не нарушал ее спокойствия. Тут и там в воде светились гроздья огоньков, как парообразные рубины, туманные сапфиры и опалы и блестящие жемчужины — ведьмины огни. Сверкающие лилии озера Призраков.

Там, где кончалось острие, не росли папоротники. Широкий водопад вуалью закрывал поверхность утеса, он падал с шепотом. Тут поднимались туманы, смешиваясь с падающей водой, раскачиваясь навстречу ей, протягивая к ней призрачные руки. А с берегов озера поднимались другие туманные призраки, они быстро скользили над зеленой поверхностью и соединялись с танцующими, приветствующими их призраками водопада. Таким я впервые увидел озеро Призраков под ночью миража, но днем оно было не менее прекрасно.

Дорога уходила в озеро, как древко стрелы. У ее оконечности находилось то, что когда-то было, как я решил, маленьким островом. Над покрывавшими его деревьями виднелись башни замка.

Мы свели лошадей по откосу к узкому месту, где дорога превращалась в древко стрелы. Здесь не было папоротников, которые скрывали бы приближение; они были вырублены, и склон порос голубыми цветами. Когда мы достигли узкой части, я увидел, что это дорога, построенная из камня. Место, к которому мы направлялись, действительно было островом. Мы подъехали к концу каменной дороги, и между нею и причалом на противоположном берегу была сорокафутовая брешь. Люр достала из-за пояса маленький рог и затрубила. Послышался скрип, и на брешь опустился подъемный мост. Мы проехали по нему и были встречены женским гарнизоном замка. Мы двинулись дальше по извилистой дороге, и за собой я услышал скрип поднимаемого моста. И вот мы остановились перед домом женщины-ведьмы.

Я смотрел на него с интересом, не потому, что он был мне незнаком, напротив, только я подумал, что никогда не видел замок, построенный из такого странно зеленого камня и с таким количеством башенок. Я знал, что это такое. «Женские замки», называли мы их; «ланарада», жилища любовниц, место отдыха, место любви после войны или когда устанешь от государственных дел.

Подошли женщины и увели лошадей. Распахнулись широкие двери полированного дерева. Люр провела меня через порог.

Пришли девушки с вином. Я пил с жадностью. Росли странная легкость в голове и чувство отчужденности. Казалось, я просыпаюсь от долгого, долгого сна и еще не вполне проснулся, и сонные воспоминания еще живы во мне. Но я уверен, что не все они сон. Старый жрец, разбудивший меня в пустыне, которая когда-то была плодородной родиной айжиров, он не был сном. Но люди, среди которых я проснулся, не были айжирами. Это не была земля айжиров, но меня окружали люди с древней кровью. Как я сюда попал? Должно быть, снова уснул в храме после… после… клянусь Зардой, нужно быть осторожным! Потом приступ беззаботности смел все сомнения и мысли об осторожности, я почувствовал наслаждение жизнью, дикую свободу человека, долго томившегося в тюрьме, и вдруг решетки сломаны, и перед ним жизнь со всем тем, чего он был лишен. И вдруг осознание того, что я Лейф Ленгдон, что мне нужно выбраться отсюда и вернуться к Эвали, к Джиму. Быстро, как молния, мелькнула эта мысль и тут же погасла.

Я увидел, что нахожусь не в холле замка, а в маленькой комнатке. восьмиугольной, со створчатыми окнами, увешанной коврами. В комнате широкая низкая кровать. Стол, блестящий золотом и хрусталем, на нем высокая свеча. Вместо рубашки на мне легкое шелковое одеяние. Окна открыты, и в них проходит ароматный воздух. Я выглянул из окна. Подо мной башенки и крыша замка. Выглянул из другого. Далеко внизу озеро. Из третьего. В тысяче футов от меня шелестел водопад, плясали туманные призраки.

Я почувствовал прикосновение руки к своей голове, она скользнула мне на плечо, я обернулся. Рядом со мной ведьма.

Впервые, кажется, я осознал ее красоту, увидел ее ясно. Ее рыжие волосы убраны в толстую корону; они сверкают, как красное золото, перевитое нитями сапфира. Глаза ее сверкают еще ярче. Ее легкая одежда прозрачна, как голубая паутина, и не скрывает чувственных линий тела. Белые плечи и изящная грудь обнажены. Полные красные губы обещают… все, и даже отпечатавшаяся на них тень жестокости соблазняет.

Существовала смуглая девушка… кто же она… Эв… Эва… имя ускользало от меня… неважно… она как призрак рядом с этой женщиной. Как один из туманных призраков, размахивающих руками у водопада…

Ведьма прочла все это в моих глазах. Рука ее соскользнула с моего плеча и застыла на сердце. Она склонилась ближе, голубые глаза томны — но странно напряжены.

— Ты на самом деле Двайану?

— Да… кто же еще, Люр?

— Кто был Двайану… давным-давно назад?

— Не могу сказать тебе, Люр… я очень долго спал и во сне многое забыл. Однако… я — это он.

— Тогда посмотри — и вспомнишь.

Рука ее оставила мое сердце и легла на голову; она указала на водопад. Медленно его шепот изменился. Он стал биением барабанов, топотом лошадей, грохотом марширующих отрядов. Громче и громче становились эти звуки. Водопад задрожал и распростерся по темной стене утеса, как огромный занавес. Со всех сторон к нему устремились туманные призраки, вливались в него. Громче и ближе звучали барабаны. Неожиданно водопад исчез. Его место занял большой обнесенный стеной город. Здесь сражались две армии, и я знал, что армия атакующих отброшена. Я слышал топот копыт сотен коней. На защитников города обрушилась река всадников. Их предводитель был одет в сверкающую кольчугу. У него не было шлема, и желтые волосы летели за ним. Он повернулся ко мне лицом. Это было мое собственное лицо. Я услышал рев: «Двайану!» Нападающие ударили, как река в наводнение, и поглотили защищающихся.

Я увидел сражающиеся армии, броски метательных молотов.

Вместе с желтоволосым предводителем я въехал в завоеванный город. Вместе с ним сидел на завоеванном троне, и он жестоко, безжалостно осуждал на смерть мужчин и женщин, которых приводили к нему, и улыбался звукам насилия и грабежа, доносившимся отовсюду. Я ехал и сидел с ним, говорю я, потому что я больше не был в комнате ведьмы, я был с этим светловолосым человеком, моим двойником, видел то же, что и он, слышал, как он, — да, и думал так, как думал он.

Битва за битвой, путешествия, пиры и триумфы, охоты с соколами и охоты с большими псами в прекрасной земле айжиров, игра молотов и игра наковален — я все это видел, всегда находясь рядом с Двайану, как невидимая тень Я шел с ним в храмы, где он служил богам. Я шел с ним в храм Растворителя, Черного Калкру, Большего, чем боги, и он носил кольцо, которое теперь находилось у меня на груди. Но когда он прошел в храм Калкру, я не пошел с ним. То же упрямое, глубокое сопротивление, которое остановило меня перед храмом в оазисе, остановило и на этот раз. Я слышал два голоса. Один заставлял войти с Двайану. Другой шептал, что я не должен заходить. И этого голоса я не смел ослушаться.

И вдруг неожиданно земля айжиров исчезла. Я смотрел на водопад и скользящие туманные призраки. Но — я был Двайану.

Я был Двайану! Лейф Ленгдон перестал существовать.

Но он оставил воспоминания — как полузабытые сны, воспоминания, чей источник я не осознавал, но понимал, что они истинны. Они говорили мне, что земля айжиров, которой я правил, исчезла так же полно, как призрачные изображения. Столетие за столетием минули с тех пор, империи поднимались и падали, теперь там чужая земля лишь с обломками древней славы.

Я был воин-царь и воин-жрец, я держал в своих руках империю и жизнь народов.

Больше этого нет!..

 

16. ПОЦЕЛУИ ЛЮР

Черная печаль и горький пепел были в моем сердце, когда я отвернулся от окна. Я посмотрел на Люр. Осмотрел ее всю, от длинных стройных ног до сверкающей головы, и черная печаль посветлела, а горький пепел развеялся.

Я положил руки ей на плечи и рассмеялся. Люка повернула свое колесо и сбросила мою империю с его обода, как пыль с гончарного круга. Но она дала мне кое-что взамен. Во всей старой земле айжиров не было подобной женщины.

Слава Люке! Жертвоприношение ей на следующее утро, если эта женщина окажется такой, какой я ее считаю!

Моя исчезнувшая империя! Что она мне? Я создам другую. Довольно того, что я жив.

Я снова рассмеялся. Взял Люр за подбородок, приподнял ее голову, прижал свои губы к ее губам. Она оттолкнула меня, в ее глазах был гнев, но и сомнение.

— Ты просила меня вспомнить. Что ж, я вспомнил. Зачем же ты открыла ворота моей памяти, если отказываешься от того, что следует за этим? Или ты знаешь о Двайану меньше, чем считаешь?

Она отступила на шаг, ответила яростно:

— Я отдаю свои поцелуи. Никто не берет их у меня силой.

Я схватил ее в объятия, прижал ее рот к своему, потом отпустил.

— Я беру их.

Я перехватил ее правую руку. В ней был зажат кинжал. Я забавлялся. Интересно, где она его спрятала. Я вырвал у нее кинжал и сунул себе за пояс.

— И отбираю шипы у тех, кого целую. Так поступал Двайану в прежние дни, так он поступит и сейчас.

Она все отступала, глаза ее расширились. Ай, но я читаю ее мысли. Она считала меня другим, думала, что я опрометчивый самозванец, обманщик. И хотела обмануть меня, подчинить своей воле. Обмануть меня. Меня, Двайану, который знал женщин, как знал войну! И все же…

Она прекрасна… и она все, что у меня есть в этом чуждом мире, где я должен начать заново создавать свою власть. Я подвел итог, пока она стояла, глядя на меня. Я заговорил, и слова мои были так же холодны, как мысли.

— Не играй больше кинжалом — не со мной. Позови своих слуг. Я голоден и жажду. Когда поем и выпью, поговорим.

Она поколебалась, потом хлопнула в ладоши. Вошли женщины с дымящимися блюдами, с кувшинами вина, с фруктами. Я жадно ел. Я много пил. Пил и ел и мало думал о Люр — но много о том колдовстве, которое заставило меня видеть, я сопоставлял все, что помнил из пустынного оазиса, с тем, что увидел. Немного. Я ел и пил молча. Чувствовал на себе ее взгляд. Посмотрел ей в глаза и улыбнулся.

— Ты хотела сделать меня рабом своей воли, Люр. Никогда не пытайся сделать это.

Она положила голову на руки и смотрела на меня через стол.

— Двайану умер давным-давно. Может ли увядший лист снова зазеленеть?

— Я — он, Люр.

Она не ответила.

— С какой мыслью ты привела меня сюда, Люр?

— Я устала от Тибура, устала от его смеха, устала от его глупости.

— Еще что?

— Я устала от Йодина. Мы с тобой — вдвоем — могли бы править Караком, если…

— В этом «если» самая суть, ведьма. Что это?

Она встала, приблизилась ко мне.

— Если ты можешь вызвать Калкру.

— А если не могу?

Она пожала белыми плечами, снова опустилась в кресло. Я рассмеялся.

— В таком случае Тибур не столь утомителен, и Йодина можно выносить. Теперь послушай меня, Люр. Твой ли голос призывал меня входить в храмы Калкру? Видела ли ты то, что видел я? Можешь не отвечать. Я вижу тебя насквозь, Люр. Ты хотела бы избавиться от Тибура. Что ж, я мог бы его убить. Ты хочешь избавиться от Йодина. Кем бы я ни был, если я сумею вызвать Большего, чем боги, в Йодине нет никакой необходимости. Когда Тибура и Йодина не станет, будем только мы с тобой. И ты решила, что сможешь править мной. Не сможешь, Люр.

Она слушала спокойно, спокойно и ответила.

— Все это правда…

Помолчала; глаза ее сверкнули; розовая краска поползла по груди и щекам.

— Но… есть и другая причина, почему я привела тебя сюда…

Я не спрашивал ее, что это за другая причина: женщины и раньше пытались поймать меня в эту западню. Она отвела взгляд, жестокость ее рта внезапно выступила очень ярко.

— Что ты обещала Йодину, ведьма?

Она встала, протянула ко мне руки, голос ее задрожал…

— Неужели ты не мужчина? Почему ты так говоришь со мной? Разве я не предложила тебе разделить со мной власть? Разве я не прекрасна? Не желанна?

— Прекрасна и очень желанна. Но прежде чем взять город, я всегда изучаю ожидающие меня ловушки.

Глаза ее сверкнули голубым пламенем. Она сделала быстрый шаг к двери. Я был быстрее. Я держал ее, удерживая руку, которой она хотела ударить меня.

— Что ты пообещала верховному жрецу, Люр?

Я поднес кинжал к ее горлу Глаза ее яростно блестели. Люка, поверни свое колесо, чтобы мне не нужно было убивать эту женщину!

Ее тело расслабилось, она рассмеялась.

— Опусти кинжал, я тебе расскажу.

Я выпустил ее и вернулся к своему креслу. Она изучала меня со своего места за столом; с недоверием сказала:

— Ты мог убить меня!

— Да.

— Я тебе верю. Кто бы ты ни был, Желтоволосый, мужчины, подобного тебе, здесь нет.

— А кто бы я мог быть, ведьма?

Она нетерпеливо ответила:

— Незачем больше играть друг с другом. — В голосе ее звучал гнев. — Я покончила с ложью, для нас обоих будет лучше, если ты поступишь так же. Кто бы ты ни был, ты не Двайану. Я снова утверждаю, что увядший лист не может зазеленеть, мертвые не возвращаются.

— Если я не он, откуда же эти воспоминания? Они пришли в мой мозг из твоего, ведьма, или из моего в твой?

Она покачала головой, и вновь я заметил в ее взгляде беглое сомнение.

— Я ничего не говорила. Ты видел… что-то. Ты ушел от меня. Что бы ты ни видел, я не участвовала в этом. И не могла подавить твою волю. Я ничего не видела.

— Я видел древнюю землю, Люр.

Она мрачно сказала:

— Я не могла пройти дальше портала.

— Что ты посылала меня искать для Йодина в земле айжиров, ведьма?

— Калкру, — ровно ответила она.

— Почему?

— Потому что тогда я бы точно, вне всякого сомнения знала, что ты можешь вызвать его. Это я и пообещала Йодину установить.

— А если я могу его вызвать?

— Тогда ты был бы убит раньше, чем тебе представится такая возможность.

— А если не могу?

— Тогда тебя принесли бы ему в жертву в храме.

— Клянусь Зардой! Не так принимали Двайану в старину; вы считаете, что ваше гостеприимство поможет удержать от вас чужеземцев? Разберемся в вопросе об устранении Тибура и жреца. Но почему бы не начать с тебя, ведьма?

Она улыбнулась.

— Во-первых, потому что это не принесет тебе добра, Желтоволосый. Взгляни.

Она поманила меня к одному из окон. Из него я увидел дорогу и гладкий холм, по которому мы вышли из леса. Вдоль всей дороги и на вершине холма стояли солдаты. Я почувствовал, что она права: я не мог бы выбраться отсюда без помех. Во мне начал подниматься старый холодный гнев. Она насмешливо смотрела на меня.

— Во-вторых, — сказала она. — Во-вторых… послушай меня, Желтоволосый.

Я налил вина, поднял кубок и выпил.

Она продолжала:

— Жизнь приятна в этой земле. Приятна по крайней мере для тех из нас, кто правит. У меня нет желания изменять ее — кроме вопроса о Тибуре и Йодине. И других дел, о которых мы сможем поговорить позже. Я знаю, что мир изменился, с тех пор как давным-давно наши предки бежали из земли айжиров. Я знаю, что жизнь существует и помимо этого тайного места, куда Калкру привел наших предков. Это знают и Йодин, и Тибур, и кое-кто еще. Остальные догадываются. Но никто из нас не хочет покинуть это приятное место… и мы не хотим пришельцев. Особенно мы не хотим, чтобы отсюда уходили наши люди. А это может случиться, если они узнают; и это случится, если они узнают о зеленых полях, лесах, быстрых реках и мире, кишащем людьми. Бесчисленные годы их учили, что нигде в мире нет жизни, только здесь. Что Калкру, разгневанный великим святотатством, когда земля айжиров поднялась против него и уничтожила его храмы, уничтожил жизнь повсюду, кроме этого места, и что здесь жизнь существует только благодаря молчаливой покорности Калкру; и так будет только до тех пор, пока ему приносят жертвы. Ты следишь за мной, Желтоволосый?

Я кивнул.

— Существует древнее пророчество о Двайану. Он был величайшим из айжирских царей. Жил за сто лет и больше до того, как айжиры начали отворачиваться от Калкру, отказываться от жертвоприношений, и в наказание пустыня начала наступление на плодородные земли. И вот, когда начались волнения, когда начиналась война, уничтожившая великую землю айжиров, родилось пророчество. Двайану вернется, чтобы восстановить древнюю славу. Это не ново, Желтоволосый. У других тоже были свои Двайану — Свершители судьбы, Освободители, я читала об этом в свитках, которые захватили с собой наши предки. Я не верю в эти истории: новые Двайану могут возникать, но старые не возвращаются. Но народ знает об этом пророчестве, и народ поверит всему, что обещает ему свободу от того, что он не любит. А жертвы для Калкру берутся из народа, и он не любит жертвоприношения. Но терпит, потому что боится последствий непослушания.

И вот тут, Желтоволосый, появляешься ты. Впервые услышав, как ты заявляешь, что ты Двайану, я устроила совет с Йодином и Тибуром. Я думала, что ты из Сирка. Скоро я уже знала, что это не так. С тобой был другой…

— Другой? — с искренним удивлением спросил я.

Она подозрительно посмотрела на меня.

— Ты его не помнишь?

— Нет. Я помню, как увидел тебя. С тобой был белый сокол. И другие женщины. Я увидел тебя с реки.

Она внимательно смотрела на меня.

— Ты помнишь рррллия… малый народ. Смуглую девушку, называвшую себя Эвали?

Малый народ… смуглая девушка… Эвали? Да, кое-что я помнил, но смутно. Вероятно, я видел их в забытых снах. Нет… они реальны… или нет?

— Мне кажется, я что-то припоминаю, Люр. Но четко ничего не помню.

В ее глазах горело странное возбуждение.

— Неважно, — сказала она. — Не думай о них. Ты проснулся. Позже поговорим и о них. Они наши враги. Теперь слушай меня. Если бы ты был из Сирка и выдавал себя за Двайану, вокруг тебя могли объединиться недовольные. Им нужен только предводитель. А если ты снаружи… ты еще опаснее, так как можешь доказать, что мы обманываем. Не только народ, но и солдаты могли бы поддержать тебя. И, вероятно, поддержали бы. Что нам оставалось? Только убить тебя.

— Верно, — ответил я. — удивляюсь, почему вы этого не сделали. Ведь возможность была.

— Ты усложнил дело, — сказала она. — Ты показал кольцо. Его многие видели, многие слышали, как ты называл себя Двайану…

Да! Теперь я вспомнил… как выбрался из реки. А как я в нее попал? Мост… Нансур… там что-то случилось… все в тумане, ничего не видно четко… малый народ… да, я кое-что о нем помню… они меня боялись… но я ничего не имел против них… напрасно я старался оживить смутные видения прошлого. Голос Люр прервал эти попытки

— И вот, — продолжала она, — я убедила Йодина, что тебя нельзя убивать сразу. Это стало бы известно и вызвало бы большое беспокойство. С одной стороны, укрепило бы Сирк. С другой — привело в смятение солдат. Как же, Двайану пришел, а его убили!

— Я возьму его, — сказала я Йодину. — Я не доверяю Тибуру, который своей глупостью и высокомерием может уничтожить нас всех. Есть лучший выход. Пусть Калкру съест его и докажет, что мы правы, а он всего лишь обманщик и хвастун. Тогда не скоро появится другой Двайану.

— Значит верховный жрец тоже не верит, что я Двайану?

— Меньше, чем я, Желтоволосый, — с улыбкой сказала она. — И Тибур не верит. Но кто ты, откуда, как пришел и почему — это занимает их, да и меня тоже. Ты похож на айжира, но это ничего не значит. На твоих руках древние знаки — значит, в тебе древняя кровь. Но у Тибура тоже, а он не Освободитель, — смех ее прозвучал, как маленькие колокольчики. — У тебя кольцо. Где ты его взял, Желтоволосый? Ты мало знаешь о его использовании. Йодин обнаружил это. Когда ты спал. И Йодин утверждает, что ты побледнел и чуть не убежал, когда впервые увидел Калкру в его комнате. Не отказывайся, Желтоволосый. Я сама это видела. Нет, Йодин не боится соперника перед Растворителем. Но… он не вполне уверен. Остается слабая тень сомнения. Я сыграла на этом. И вот — ты здесь.

Я с откровенным восхищением смотрел на нее, потом поднял свой кубок и выпил в ее честь. Хлопнул в ладоши, вошла служанка.

— Очисть стол. Принеси вина.

Принесли еще кувшины и кубки. Когда слуги вышли, я подошел к двери. На ней был засов. Я задвинул его. Взял один из кувшинов и наполовину опустошил его.

— Я могу вызывать Растворителя, ведьма.

Она резко перевела дыхание; тело ее задрожало; синий огонь в глазах горел ярко, ярко…

— Показать?

Я достал из ящичка кольцо, надел на палец, поднял в приветствии руки…

Холодный ветер пронесся по комнате. Ведьма подскочила ко мне, схватила за руку, потянула ее вниз. Губы ее побелели.

— Нет! Нет! Я верю… Двайану!

Я рассмеялся. Странный холод вкрадчиво отступил.

— А что теперь, ведьма, ты скажешь жрецу?

Кровь медленно прихлынула к ее губам и лицу. Она подняла кувшин и осушила его. Руки ее не дрожали. Восхитительная женщина, эта Люр.

Она сказала:

— Я скажу ему, что ты безвластен.

Я ответил.

— Я вызову Растворителя. Я убью Тибура. Убью Йодина. Кого еще?

Она подошла ко мне, коснулась грудью.

— Уничтожь Сирк. Сотри с лица земли карликов. Тогда мы с тобой будем править… одни.

Я выпил еще.

— Я вызову Калкру. Устраню Тибура и жреца. Разгромлю Сирк и начну войну против карликов… если…

Она долго смотрела мне в глаза, рука ее легла мне на плечо…

Протянув руку, я погасил свечи. Сквозь окна проходила зеленая полутьма ночи миража. Шепчущий водопад, казалось, смеется.

— Беру свою плату авансом, — сказал я. — Так поступал Двайану в старину — и разве я не Двайану?

— Да! — прошептала ведьма.

Она сорвала нить сапфиров с головы, корона развернулась, и рыжие волосы свободно упали на плечи. Руки ее обхватили мою шею. Мягкие губы прижались к моим.

На дороге послышался конский топот. Отдаленный вызов. Стук в дверь. Ведьма проснулась, сонно село под шелковым покровом своих волос.

— Это ты, Овадра?

— Да, госпожа. Посыльный от Тибура.

Я рассмеялся.

— Скажи ему, что ты занята, Люр.

Она склонила ко мне голову, так что мы оба оказались под шелковым покровом ее волос.

— Скажи ему, что я занята, Овадра. Он может подождать до утра — или вернется к Тибуру вместе со своим посланием.

Она опустилась и прижалась ко мне губами.

Клянусь Зардой! Как в старину… есть враги, которых нужно убить, есть город, который нужно взять, есть народ, которым нужно править, и мягкие руки женщины вокруг меня.

Я очень доволен!