– Мы ее опередили, – неосторожно прошептал я.

Послышался шорох, кто-то торопливо сел в постели.

– Кто здесь? – донесся негромкий голос Евы. – У меня палец на кнопке звонка.

– Это я, Джим, – ответил я так же негромко, но торопливо.

– Джим! – вспыхнул затененный свет. – Где ты был? Я до смерти беспокоилась о тебе!

Ева опиралась на подушку, карие глаза ее широко раскрыты и светятся, серебряная копна волос слегка взъерошена. Она похожа на проснувшуюся маленькую девочку. И она прекраснее всех. Каждый раз, как я смотрел на Еву, она казалась мне еще прекраснее. Я даже подумал, когда же она остановится. На ней прелестное кружевное розовое неглиже. Я знал, что всю оставшуюся жизнь при виде кружевного розового неглиже сердце мое будет биться быстрее, даже если одежда будет выставлена в витрине магазина.

Она соскользнула с постели, подбежала ко мне и поцеловала. Это было так приятно, что я совершенно забыл обо всем.

И услышал странные звуки позади. Гарри раскачивался из стороны в сторону, сжав руки, полузакрыв повлажневшие глаза, лицо в экстазе, он вполголоса напевал, как любящий попугай. Он действительно был сентиментален, маленький воришка Гарри.

Ева взглянула на него и рассмеялась.

– Если хотите сказать: «Благословляю вас, дети мои», – давайте, Гарри, – шаловливо сказала она.

Он замигал, пришел в себя и улыбнулся ей.

– Вспомнил о нас с Мегги, – сказал он. – Как мы встретились. Сердце согрелось.

– Ну, ладно, – сказал я, – полагаю, можно начинать совещание. У нас много вопросов, а времени мало. Могут ли нас прервать, Ева?

– Вряд ли, – ответила она. – Откровенно говоря, здесь никто не обращает внимания на ночные встречи. И все помалкивают и не приходят без приглашения. С другой стороны, Джим, ты не тот человек, которого ожидают тут встретить. Наше отвращение друг к другу, дорогой, хорошо всем известно. Сатана обязательно узнает об этом. И тогда…

Ей не нужно было кончать предложение. Я сам очень ясно представлял себе, что сделает Сатана.

– Трудно было бы объяснить и присутствие Баркера, – добавила она.

– Как, Гарри? – спросил я его. – Не могут ли вас хватиться?

– Нет, если не случится чего-нибудь необычного. Если меня станут искать в моей комнате, я скажу, что работал где-нибудь в другом месте. Сатана не станет меня искать, это точно.

– Что ж, придется рискнуть, – решил я. – Но мы будем говорить тихо и не зажжем свет.

Ева погасила лампу. Она откинула тяжелую занавесь с окна. Слабо светила луна, скрытая облаками. Мы с Баркером передвинули кушетку в темную часть комнаты. И сели на нее втроем.

Мы говорили. Нет смысла пересказывать. Мы ни к чему не пришли. На мгновение вспыхнули несколько планов и тут же потухли, как блуждающие огоньки. Я по-прежнему находился под тяжелым впечатлением увиденного в нечестивом храме Сатаны и никак не мог отвлечься. Меня не оставляло предчувствие тщетности всех наших попыток. Мы как мухи в паутине на стене храма с отпечатками следов. Отцепившись от одной нити, мы обнаруживали другую. Но постоянное присутствие теплого тела Евы, прижавшейся ко мне, ее храбрость, доверие помогали бороться с убывающей уверенностью. Выход есть. Он должен быть.

Прошло больше часа, но мы не нашли никакого выхода.

Баркер все больше беспокоился м нервничал.

– В чем дело, Гарри? – наконец спросил я его.

– Я беспокоюсь, сэр, – ответил он. – Не знаю почему. Но у меня чувство, что что-то не в порядке.

Мне показалось это забавным.

– Черт побери, вы правы, – я не мог сдержать усмешки. – Мы все время и стараемся навести порядок.

– Нет, – упрямо ответил он. – Я… я необычно обеспокоен. Я никогда не чувствую этого, если не ждет что-нибудь ужасное. Капитан, я думаю, лучше попрощаться и уходить.

Я заколебался. Как я уже сказал, мы ни к чему не пришли. В любой момент у кого-нибудь из нас могла блеснуть мысль, которая откроет дорогу на свободу. Но главное, конечно, – то, что мне не хотелось расставаться с Евой. Но не обратить внимания на беспокойство маленького человека тоже нельзя. А если он уйдет и не сможет вернуться, я окажусь в трудном положении. У меня не было ни малейшего представления, где находится моя комната и как туда добраться.

– Мы установили, что именно нам не поможет, – сказала Ева. – Звучит немного по-попугайски, но я знаю, что это прогресс. День принесет новые идеи. Встретимся снова завтра вечером.

– Хорошо, – ответил я. – Идем, Гарри.

По невольному вздоху облегчения я понял, как был обеспокоен Баркер. Ева отошла от окна, опустив занавеси. В комнате стало темно. Я почувствовал ее руку, затем она обняла меня.

– До завтрашнего вечера так долго, Джим, дорогой! – прошептала Ева.

– Быстрей! – услышал я шепот Гарри. – Быстрей, капитан!

Я осторожно двинулся к стене.

– Боже! – я услышал выдох Гарри.

В голосе его был ужас. Я прыгнул вперед.

Луч света упал на лицо Баркера. Чья-то рука вылетела из тьмы, как змея, и схватила его за горло. Я видел, как лицо его исказилось от боли, а руки вскинулись вверх в напрасной попытке разжать безжалостный зажим.

Свет ударил мне в глаза, ослепив. Я нырнул. Прежде чем я мог коснуться кого-нибудь, фонарь упал на ковер и тело Баркера ударило меня, как мешок песка, отброшенный слоном. Я отлетел назад. В комнате зажегся свет.

Прямо передо мной, угрожая пистолетом, стоял Консардайн.

Глаза его были холодными и угрожающими. Из них смотрела смерть. Он перевел взгляд от меня к Еве. Лицо его смягчилось, как будто какой-то страх оставил его. Потом на лице появилось выражение удивления, недоверия. Оно снова отвердело и стало угрожающим. Ствол пистолета, направленный на меня, не дрогнул. У моих ног тяжело дышал, поднимаясь, ошеломленный Гарри. Я помог ему встать.

– Что эти люди здесь делают, Ева?

Консардайн говорил спокойно и ровно, но видно было, что он сдерживается с огромным трудом. Я понимал по быстро сменявшемуся выражению его лица, что он подумал. Вначале, что мы проникли в комнату Евы с каким-то зловещим намерением. Потом – подозрение по отношению к самой Еве.

Его нужно развеять. Ева не должна быть замешана. Сыграть на первой карте Консардайна. Прежде чем Ева смогла ответить, я заговорил.

– Вы весьма… стремительны, Консардайн, – сказал я таким же ровным, как и у него, голосом. – Но вам помогает в этом ваш пистолет, нацеленный на безоружного. Мне было не по себе, и я решил вернуться к игре в бридж. Заблудился в вашем чертовом кроличьем садке. Наткнулся на этого человека, который сказал, что работает здесь. Попросил его проводить меня в мою комнату. По какой-то проклятой иронии судьбы он сделал самую глупую из всех возможных ошибок и привел меня в комнату мисс Демерест. Поверьте, я так же стремился выбраться отсюда, как она – выставить меня. Мисс Демерест, я думаю, вы подтвердите мои слова.

Я повернулся к ней. Я давал ей версию, достаточно правдоподобную. Консардайн не обратил на меня внимания.

– Я спросил, Ева, что эти люди делают здесь, – повторил он.

Ева спокойно смотрела на него некоторое время, потом подошла и встала рядом со мной.

– Доктор Консардайн, – сказала она, – мистер Киркхем лжет как джентльмен, чтобы спасти меня. Правда в том, что я попросила его прийти ко мне. А мистера Баркера я попросила проводить его сюда. Оба они совершенно не виноваты ни в чем, кроме того, что из вежливости выполнили мою просьбу. Вся ответственность на мне.

На висках Консардайна вздулись вены, пистолет в руке задрожал. Лицо вспыхнуло. Холодная ярость уступила место горячему гневу. Он не стал менее опасен, но мне показалось, что Ева знает, что делает, ее инстинкт в данном случае вернее.

– Так, – хрипло сказал Консардайн. – Вы думали сделать из меня дурака! Дурачить меня! Мне не нравится быть дураком, я не люблю, когда меня надувают. Давно ли вы знаете друг друга?

– Мы никогда не встречались до того, как вы свели нас, – сказала Ева.

– А почему вы послали за ним?

– Я хочу уйти от Сатаны. Зачем же еще? – спокойно ответила Ева.

Он смотрел на нее пылающими глазами.

– А почему вы думаете, что он вам поможет?

– Потому что я люблю его! И потому что он любит меня! – негромко сказала Ева.

Он смотрел на нас. Потом внезапно гнев его рассеялся, глаза смягчились.

– Боже милостивый, – сказал Консардайн, – вы сущие младенцы!

Ева протянула ему руку. Он взял ее и мягко потрепал. Внимательно осмотрел нас, будто мы для него новый и удивительный предмет. Выключил все лампы, кроме одной, затененной, у постели Евы, подошел к окну и заглянул за занавес. Потом вернулся к нам.

– Давайте обсудим это, – сказал он. – Простите, Баркер, я вас чуть не задушил. Простите, Киркхем, я вас толкнул. Простите также, что я вас недооценил. Я рад, что это так. Ева, я вовсе не шпионил за вами. Я думал о вас. В последнее время я часто думал о вас. Я подумал, что, может, вы еще не легли. И что разговор со мной – я по возрасту гожусь вам в отцы – поможет вам. Мне нужно… кое-что сказать вам. Несколько минут стоял я в нерешительности. Подумал, что сдвину на мгновение панель и посмотрю, спите ли вы. И когда я уже решил так поступить, панель открылась и я услышал крик Баркера. Так все получилось. Вот и все.

Я протянул ему руку, Баркер широко улыбнулся и откозырял.

– Не лучше ли мне уйти, сэр? – спросил он.

– Еще нет, – сказал Консардайн. – Киркхем, давно ли вы знаете Баркера?

– Он мне спас жизнь, да, спас, – вмешался Баркер. – Вытащил меня из ада. И поскольку мы все говорим правду, доктор Консардайн, я скажу, что готов сделать то же самое для него и для его юной леди.

Я коротко рассказал Консардайну о своем знакомстве с Баркером. Он одобрительно кивнул.

– Прежде всего, – сказал он, – чтобы прояснить ситуацию, я хочу высказать собственную позицию. Я слуга Сатаны. Я связан с ним клятвой. Я дал клятву с открытыми глазами, полностью осознавая все, что с ней связано. Я пришел к нему добровольно, в отличие от вас, Киркхем. Я понимаю, что ваша клятва дана под давлением, и поэтому вы свободны в своих действиях, а я нет. Я не нарушу ни эту добровольную клятву, ни свое слово. Кроме того, я убежден, что если я это сделаю, то не проживу долго. А у меня глупая привязанность к жизни. Конечно, я мог бы лишить Сатану удовольствия наблюдать мои пытки, но – я не верю в существование после смерти и нахожу жизнь временами весьма интересной. Далее, у меня есть определенные жизненные стандарты, аппетиты, желания и пристрастия, которые мой контракт с лихвой удовлетворяет. В общем и целом – такова моя клятва.

Поэтому вы должны понять, что помощь, которую я могу вам обещать, будет чисто негативная. Я буду предупреждать вас о ловушках, чтобы вы их избегали, я закрою глаза и уши на все, чему буду свидетелем. Например, на сегодняшнее происшествие.

– Это все, чего мы можем просить, сэр, – сказал я. – И гораздо больше, чем я имел право ожидать.

– Теперь я скажу вам, Киркхем, – продолжал он, – Я думаю, что у вас мало шансов победить Сатану. Думаю, что избранная вами дорога в конце концов приведет вас к смерти. Говорю так, потому что знаю вашу храбрость и должен высказать то, что думаю. Я говорю это и вам, Ева, потому что вы тоже храбры. И подумайте, дитя, позволите ли вы вашему возлюбленному вступить на этот путь, на котором его ждет почти неминуемая смерть, или вы должны сделать… что-нибудь другое.

Я взглянул Еве в лицо. Рот ее дрожал, в глазах была мука.

– Что… что я могу сделать другое, доктор Консардайн? – прошептала она.

– Стать миссис Сатана, вероятно! – ответил я за него. – Нет – пока я жив!

– Это разумеется, – спокойно сказал он. – Но я не это имел в виду…

– Он поколебался, бросил взгляд на Гарри и быстро сменил тему, вернее, вернулся к предыдущей.

– Поймите, – сказал он, – я хочу, чтобы вы выиграли, Киркхем. Во всем, что не нарушает мою клятву Сатане и не угрожает моей привычке оставаться живым, я вам помогу. Или по крайней мере – не буду мешать. Но поймите – я слуга Сатаны. Если он прикажет мне схватить вас, я схвачу. Прикажет убить – убью.

– Если Джим умрет, я умру. Если вы убьете его, убьете и меня, – спокойно сказала Ева.

Она говорила правду. Он понял это и вздрогнул.

– Тем не менее, дитя, я это сделаю, – сказал он Еве.

Я знал, что он тоже говорит правду. И Ева знала.

– Вы… вы начали… вы хотели сказать о другом пути… – она запнулась.

– Я не хочу, чтобы вы посвящали меня в свои планы, Киркхем, – быстро прервал он ее. – Только одно. Есть ли в ваших планах попытка убить Сатану?

Я колебался. Опасный вопрос. В конце концов Консардайн сам предупредил меня, что ему можно доверять не во всем. И каковы пределы его клятвы?

– Значит, включают, – он так понял мое молчание. – Это единственное, чего вы не должны делать. Единственное, что невозможно. Может, вы думаете, что убьете его, оставшись с ним наедине. Киркхем, говорю вам, Сатана никогда не остается один. Всегда есть скрытая охрана – в стенах, в тайниках. Они застрелят вас, прежде чем вы сможете выстрелить. К тому же Сатана мыслит необычайно быстро. Он уловит вашу мысль, прежде чем она претворится в действие. Если вы попытаетесь убить его в присутствии других, вас схватят, прежде чем вы сможете выстрелить вторично – если вы сможете выстрелить в первый раз. У Сатаны нечеловеческая жизнестойкость. Одна или две пули убьют его не скорее, чем слона. Но самое главное – у вас никогда не будет такой возможности.

Консардайн знал не все – это было ясно. Если раздвинуть щель в рабском зале чуть побольше и просунуть в нее ствол ружья, я не много дал бы за жизнь Сатаны. Конечно, принимая, что в основном он человек.

– Далее, – продолжал он, как бы отвечая на мои мысли, – допустим, вы осуществите то, что я считаю невозможным, – убьете его. По-прежнему вам не будет спасения. Лучше, чтобы вас убили тут же. На земле нет места, где вы смогли бы укрыться от мести его людей. Ибо Сатана правит не одним страхом. Далеко нет. Как он вам говорил, он хорошо платит своим слугам. Продолжение службы означает благополучие, роскошь, безопасность, власть – большую часть того, за что сражаются люди, – больше людей, чем вы можете вообразить. У Сатаны есть своя светлая сторона, как и темная. И его люди рассеяны по всей земле. Многие из них занимают положение, которое вам и не снилось. Разве не так, Ева?

– Так, – ответила она с беспокойством во взгляде.

– Трон Сатаны покоится не только на согбенных спинах рабов, – продолжал он. – Как всегда, есть принцы и легионы. Короче. Я не верю, что вы сможете убить его. Если попытаетесь и промахнетесь, умрете – ужасной смертью. И Ева не будет спасена. Если убьете его, умрете так же неизбежно. В таком случае Ева от него избавится. Но согласна ли она получить свободу такой ценой?

– Нет! Нет! – воскликнула Ева и стала передо мной, расставив руки; на лице ее было отчаяние.

– Консардайн, – резко сказал я, – почему Сатана прячет руки под плащом, когда кто-то поднимается по ступеням?

– Что? Что вы имеете в виду? – Он смотрел на меня.

– Я трижды видел его на черном троне, – сказал я. – Дважды с Картрайтом и один раз со мной. Он нажимает на рычаг и прячет руки под плащом. Что он ими делает, Консардайн?

– Вы хотите сказать, что ступени – мошенничество? Это вздор, Киркхем!

– Мое предположение его как будто позабавило, но я заметил, как сжались его сильные руки.

– Я ничего не хочу сказать, – ответил я. – Я… размышляю. Вы должны были много раз видеть, как поднимаются по ступеням. Видели ли вы хоть раз руки Сатаны открытыми во время подъема? Вспомните, Консардайн.

Он молчал. Я видел, как он пытается вспомнить всех, кого манили сверкающие отпечатки. Лицо его побелело.

– Не могу сказать, – проговорил он наконец. – Не обращал внимания. Но… мне кажется, не видел.

Он вскочил на ноги.

– Ерунда! Даже если и так… ничего не значит!

Я стрелял наобум. Нет, не совсем так. Я высказал неясную мысль, туманное подозрение, которое появилось у меня, когда я ждал Баркера.

– Нет? Значит, вы считаете, что Сатана, с его вниманием к деталям, с его расстановкой фигур, с учетом каждой случайности, вы считаете, что Сатана даст возможность случаю править им? Выигрывал ли кто-нибудь корону и скипетр?

– Да, – его ответ несколько смутил меня. – К несчастью для сомнения, которое вы чуть не поселили во мне, Киркхем, выигрывали. Я с Сатаной восемь лет. За это время я трижды видел, как побеждали подымающиеся.

Это было как удар в лицо. На мгновение я замолк. Но не Ева.

– А что с ними случилось? – спросила она.

– Ну, – он беспокойно посмотрел на нее, – один из них пожелал… нечто особое. Он умер от этого через шесть месяцев.

– Да, – протянула Ева, – значит, он умер. А другие?

– Одна погибла в авиакатастрофе между Лондоном и Парижем. Она была на пути к… к тому, чего хотела. Даже Сатана не мог спасти ее. Все сгорели.

– Какое несчастье, не правда ли? – невинно сказала Ева. – Оба погибли. А третий?

– Не знаю, – почти гневно ответил Консардайн. – Полагаю, с ним все в порядке. Он отправился в Азию. Хотел получить нечто вроде маленького королевства, где мог бы делать, что захочет. Сатана дал ему это королевство.

– Два мертвых, один – исчезнувший, – размышляла Ева. – Но разве вы не должны были хоть что-то услышать о третьем, доктор Консардайн? Не можете ли вы узнать, что с ним стало? Может… может, умер, как и те двое?

– Как говорит Ева, двое не протянули долго, – сказал я. – Третий – под сомнением. На месте Сатаны, Консардайн, разве не пришло бы вам в голову поддерживать надежду в соискателях, показывая им время от времени, что можно выиграть? И, по-прежнему воображая себя на месте Сатаны, разве мы не стали бы подбирать успешно поднимающихся? Я бы стал. Я бы выбрал таких, которые не проживут долго. Или если они здоровы и бодры, можно организовать несчастный случай. Как самолет, о котором вы упомянули, например.

– Проклятье! – выдохнул Гарри. – Свинья! Ему это нетрудно сделать. И готов поклясться, он это делает!

– Что делает Сатана руками, которые прячет под плащом? – повторил я.

– И что стало с третьим выигравшим? – прошептала Ева.

Консардайн дрожал. На лбу его выступил пот.

– Послушайте, Консардайн, – сказал я, – вы говорили, что не любите быть дураком. Не любите, когда вас обманывают. Допустим, Сатана колоссально одурачил вас… и всех остальных. Что тогда?

Я видел, с каким усилием он сдерживает себя. Меня это испугало. В конце концов у меня не было ни малейших доказательств того, на что я намекал. И если Консардайн решит, что я сознательно обманываю его…

Но я не обманывал. Сомнения, возникшие у меня, были вполне законны. Сатана прятал руки. И несчастья, постигшие победителей, – об этом знал Консардайн, не мы.

– Баркер, – повернулся он к Гарри. – Вы видели механизм, который, по словам Сатаны, выбирает сверкающие следы? Отвечайте! Так ли все, как он говорит?

Баркер стиснул руки, посмотрел жалобно на них, потом на меня и на Еву. Раз или два сглотнул.

– Отвечайте! – приказал Консардайн.

– Помоги мне Господь, капитан, – Гарри в отчаянии повернулся ко мне.

– Никогда в жизни я так не хотел солгать. Хотел бы сказать, что не видел. Или что механизм не руководит этими проклятыми следами. Но, помоги мне Господь, мисс Демерест, я видел механизм. И он действительно выбирает отпечатки, доктор Консардайн. Как он говорит, так механизм и действует!

Ну, что ж. Очевидно, моя теория разбита. На мгновение я понадеялся, что маленький человек будет дипломатичен. Допустим, скажет, что не видел. Но я не мог отказать ему в праве говорить правду – если он этого хочет.

– Все в порядке, Гарри, – весело сказал я. – Мы ведь добиваемся правды. Сказанное вами решает дело, я думаю.

– Я хотел бы солгать, капитан, – он почти рыдал. – Но, дьявол, я не могу.

Я неожиданно заметил, что Консардайн ведет себя странно. Не похоже, что его вера в Сатану вернулась и укрепилась. Он казался еще больше встревоженным.

– Баркер, – сказал он, – вам лучше идти. Я провожу капитана Киркхема в его комнату.

Гарри скользнул к одной из стен. Он жалко поклонился нам. Панель открылась, он исчез. Консардайн повернулся к нам.

– Теперь, Ева, – заговорил он, – я скажу то, ради чего пришел сюда. Я говорил, что думал о вас. Много думал. И хотел спасти вас от Сатаны. У меня было предложение. Идею я заимствовал у Шекспира. Помните уловку, при помощи которой честный священник хотел соединить Джульетту и Ромео и провести их враждующие семьи?. Их Сатану, в некотором смысле.

– Напиток, выпив который она будет похожа на мертвую, – прошептала Ева.

– Совершенно верно, – кивнул Консардайн. – Нечто подобное я готов был предложить вам. Используя свои медицинские познания, сделать так, чтобы ваши здоровье, красота, дух, которые так привлекают Сатану, поблекли – временно. Поставить вас в такое положение, которое сделает невозможными, по крайней мере в ближайшем будущем, его личные виды на вас. И держать вас в таком состоянии, пока он не найдет подходящую замену для своих родительских инстинктов… или случится что-нибудь еще.

Конечно, это рискованно. Очень рискованно для вас, Ева. Ожидание может быть долгим… я могу оказаться не в состоянии вернуть вам то, что отобрал. Но вы могли бы предпочесть риск… рукам Сатаны. Я хотел предоставить вам решение.

– Хотели? – У Евы перехватило дыхание. – Я рискну. О, доктор Консардайн, это выход!

– Неужели? – жестко спросил он. – Я так не думаю – теперь. Если вы помните, в оригинале, из которого я почерпнул идею, план потерпел неудачу из-за Ромео. Я не рассчитывал на Ромео. Я не знал о его существовании.

– Я не совсем… не совсем вас понимаю, – сказала Ева.

– Дитя, – он взял ее руки, – вы хотите отказаться от возлюбленного? Никогда не видеть его, никогда не разговаривать, не переписываться? Не недели и месяцы, а годы? Убить свою любовь к нему или жить одними воспоминаниями?

– Нет, – прямо ответила Ева и потрясла своей кудрявой головой.

– И даже если бы вы убедили ее, Консардайн, как вы думаете, что бы я стал делать? – Одно это предположение зажгло во мне негодование и упрямый гнев. – Сложу руки, подниму глаза к небу и покорно прошепчу: «Да будет воля твоя»? Нет, не я!

– Я никого не убеждаю, – спокойно ответил он. – Только указываю, что это единственный возможный выход. Если бы я проделал то, что предложил Еве, что бы получилось? Лечил бы ее некоторое время, так, чтобы Сатана убедился в неудаче лечения. Тогда он бы удалил ее куда-нибудь, и ее лечили бы другие врачи. Симптомы нельзя подделать. Они должны быть реальны. Не я один представляю медицинское братство в окружении Сатаны. Среди его подданных несколько высококлассных специалистов. И даже если бы их не было, он смог бы их нанять. И наймет, если только не убедится, что болезнь матери означает неизбежную слабость потомка. Простите, дитя, что я говорю прямо, но сейчас не время ходить вокруг да около.

Специалистов я мог бы обмануть. Обвести вокруг пальца. Я был очень хорошим… – он помолчал, вздохнул, – ну, неважно. Но Сатана избрал вас, Ева. И он так легко от вас не откажется. Если бы вы были нужны ему только как женщина, было бы гораздо легче. Но вы для него гораздо больше. Вы должны родить ему сына. Как он ни доверяет мне, но по одному моему слову он от вас не откажется. Ему нужно будет убедиться вне всякого сомнения… и в этом заключается опасность для вас… и, может быть, смерть.

Он помолчал, с жалостью глядя в ее обеспокоенные глаза.

– Слишком большой риск, – сказал я. – Сначала я попробую по-своему, Консардайн.

– Добро пожаловать, Ромео, – он слегка улыбнулся. – Вам придется, Киркхем. Вы сделали другой путь невозможным. Вы считаете, что жизнь без Евы ничего не стоит, так?

– Я не считаю, я знаю это, – ответил я.

– И вы чувствуете то же самое по отношению… к Джиму?

– Да, – негромко сказала она. – Но… чтобы спасти его жизнь…

– Не получится, – ответил Консардайн. – Я знаю мужчин и женщин. Что бы вы ни задумали, Ева, он все равно будет стараться освободить вас. Да вы и сами не будете спокойно сидеть, как он описал, с покорно сложенными руками. Рано или поздно он попадется. И весьма вероятно, что будет раскрыта вся хитрость. Тогда мне придется расстаться со своим глупым пристрастием к жизни. Этого я не могу допустить. Но допустим, вы сбежите. Вместе. Вы будете двумя зайцами, бегущими по всему миру, и псы постоянно будут идти вслед за вами. Псы Сатаны, которые никогда не отдыхают. Вы всегда будете жить под угрозой. Стоит ли жить такой жизнью? Возможно, у вас появится ребенок. Будьте уверены, в своей мести Сатана не пощадит и его. Повторяю – стоит ли жить такой жизнью?

– Нет, – сказал я, а Ева перевела дыхание и покачала головой.

– Что нам делать! – прошептала она.

Консардайн взад и вперед прошелся по комнате. Он остановился передо мной, и я опять увидел вены на его висках, как веревки; глаза его были жестки и холодны, как сталь. Он трижды ударил меня в грудь кулаком.

– Узнайте, что делает Сатана своими руками под плащом!

Он отвернулся, явно не доверяя своему самообладанию. Ева смотрела на него, как и я, удивляясь силе охватившего его гнева.

– Идемте, Киркхем, – он овладел собой. Пробежал пальцами по волосам Евы, ласково растрепав их.

– Сущие младенцы, – повторил он.

И медленно, осторожно пошел к панели.

– До вечера, – прошептал я.

Она обняла меня, прижала губы к моим.

– Джим, дорогой, – прошептала и выпустила меня.

Выходя, я оглянулся. Она стояла в той же позе, вытянув руки, глаза широко раскрыты и печальны. Маленькая девочка, которая боится лечь в кровать. Я почувствовал, как дрогнуло мое сердце. Как окрепла решимость. Панель закрылась.

Молча шел я за Консардайном к своей комнате. Он вошел со мной и несколько мгновений смотрел на меня мрачно. Неожиданно я почувствовал смертельную усталость.

– Надеюсь, вы будете спать лучше меня, – неожиданно сказал Консардайн.

Он исчез. Я слишком устал, чтобы раздумывать над его словами. Умудрился раздеться и уснул раньше, чем успел укрыться.