Первая книга Томаса Мертона, «Тридцать стихотворений», была опубликована в 1944 году, а в 1968-м, через двадцать четыре года, он погиб. Его недолгий писательский век оборвался, когда ему было всего 53 года, но его до сих пор печатают и читают с не меньшим интересом. Писал Мертон о многом, но главной его темой была молитва, ее смысл и место в духовной жизни. По сути дела, все его книги так или иначе связаны с молитвой, и именно поэтому его часто причисляют к малому стаду Авраама, к тем «немногим, кто в каждую из эпох возвещал подлинное назначение человека, идя наперекор враждебному или безразличному окружению».

Мертон предпочитал говорить о молитвенном опыте, а не о полезных методах и приемах. Для него, монаха-трапписта, молитва была средоточием всей жизни, которая строилась вокруг Евхаристии, монашеских служб, lectio divina, келейного правила. Он часто писал о молитве в дневнике, но это были только отрывки. Лишь в 1966 году в письме Абдулу Азизу, мусульманину из Пакистана, он сообщил кое-какие подробности: рассказав в общих чертах о жизни в своем гефсиманском скиту - о вычитывании правила, псалмопении, молитвенном размышлении, духовном чтении и служении Мессы, - Мертон добавляет: «Строго говоря, моя молитва очень проста. Я сосредотачиваю всё внимание на присутствии Божием, на Его воле и Его любви. Иными словами, моя молитва - это движение веры, которая только и помогает нам ощутить Божие присутствие. Это похоже на то, о чем сказано у пророков: «Стояние перед Богом, словно видишь Его...», - или на поклонение Богу невидимому, бесконечному и непостижимому, осознание того, что Он - всё... Так я обычно молюсь и медитирую. Я не «думаю о чем-то», но ищу Лик Невидимого, Того, Кого мы никогда не найдем, пока не затеряемся в Нем».

В целом взгляды Мертона на молитву вполне традиционны. Это и не удивительно - ведь поступив в Орден траппистов вскоре после пламенного обращения, он как молодой послушник был хорошо образован. Впрочем, и позже, во всё время своей монашеской жизни, вплоть до самой своей гибели, он продолжал читать - отцов-пустынников, Учителей Церкви, христианских мистиков, а в последние годы и не только христианских.

Следуя традиции, Мертон учил, что молитва, вырастая из веры и жизни по воле Божией, постепенно взращивается благодатью и никогда не принимает застывших форм; что ее предел - созерцание, «высшее выражение умственной и духовной жизни человека». В своих книгах Мертон писал о безмолвной и непрестанной молитве, богослужении, lectio divina, но более всего - о молитвенном размышлении и созерцании. Их он считал жизненно важными на пути человека к личному приобщению к Богу и к своему истинному «я». «Молитва, молитвенное размышление и созерцание совсем не бесполезны для современных людей, напротив, они в высшей степени значимы», - писал он. Впрочем, об этом мы поговорим чуть позже.

В примечаниях к «Водам Силоама» Мертон так определил молитвенное размышление: «Внутренняя молитва. Путь, ведущий к более тесному единению с Богом; мысль, раздумье; любящее, питаемое благодатью устремление ума и воли». Молитвенное размышление, по мысли Мертона, - один из кратчайших путей к единению с Богом. Нередко именно оно вплотную подводит к созерцанию, в котором есть два уровня: один соответствует осознанию вопроса, а другой - осознанию ответа. «Молитвенное размышление обычно приводит к осознанию вопроса» и служит прекрасным подспорьем в духовной жизни для большинства верующих. Однако о его методах и приемах Мертон не писал, полагая, что о них уже сказано достаточно и что люди часто неправильно их понимают и вредят сами себе. Не писал он и о темах для размышлений, которыми полны руководства по молитве. Настоящая молитва, по его мнению, выходит за границы возможных тем, и держаться за них - значит себя обкрадывать. Для Мертона молитвенное размышление - не «метод» и не «система», а «внутреннее расположение», «неослабное внимание, полное веры, благоговения, ожидания, мольбы, доверия и радости».

Мертон часто записывал в свой дневник навеянные молитвой мысли о монастыре и о природе вокруг него. Его духовность была глубоко укоренена в жизни. Он учил, что молитвенное размышление, которое действительно готовит ум и сердце ко встрече с Богом, дается порой нелегко и требует времени, сил и решимости. Оно, - как писал Мертон - во-первых, «освобождает от привязанности к вещам и от суетных забот», а во-вторых - «помогает ощутить Божие присутствие ... непрестанно с любовью внимать Богу и всецело на Него полагаться». Успех на этом пути не измеряется ни глубиной приходящих на ум идей, ни душевным комфортом. Главное здесь - выйти за пределы собственного разумения и войти во мрак, где уже не мыслят о Боге, а «неустанно устремляются к Нему чистой верой, надеждой и любовью». Так достигают того, о чем уже говорилось, - уровня, где сознают ответ; так достигают созерцания. Молитвенное размышление заканчивается там, где начинается «созерцание и реальное единение с Богом».

Созерцание Мертон считал высшим проявлением молитвенной жизни. Следуя традиции христианских мистиков, он различал созерцание активное и пассивное, рождающееся по вдохновению свыше (infused contemplation). В сущности, активное созерцание и зрелое молитвенное размышление - одно и то же. Оно готовит нас к чему-то большему, помогая преодолеть наше ложное «я», разглядеть присутствие Божие в жизни и в мире. Пассивное же созерцание, - писал Мертон, - это «переживание близости Бога, которое рождает в душе Он Сам, давая ей непосредственно, но сокровенно и тайно, опытно познать Его, как Он есть». В своих взглядах Мертон вполне согласен со своими великими предшественниками. Его ранние тексты написаны под большим влиянием св. Иоанна Креста и св. Терезы Авильской. Позднее же его кругозор расширился до Иоанна Руйсбрука, Генриха Сузо, Иоганна Таулера и даже до Мейстера Экхарта.

Созерцание, по мысли Мертона, - это признак полноты и зрелости христианской жизни. Ради созерцания человек сотворен Богом; оно - высшее духовное делание, предваряющее видение райского блаженства, доступное уже за пределами земной жизни. Мертон писал, что созерцание - это «сама жизнь, полная сил и трезвения, глубоко сознающая саму себя». Он считал, что к совершенному созерцанию призван каждый, и ссылался при этом на отрывок из Евангелия от Иоанна, где Христос во время Тайной вечери обещает ученикам единение с Богом в Духе Святом. Однако достигают его немногие. Оно, согласно Мертону, одновременно и дар, нечто, рождаемое в душе Самим Богом, и плод усилий и молитв. Душа приобщается к созерцанию по мере того, как молитвой и размышлением освобождается от ложных устремлений.

Книги Мертона дают представление и о пути, который проделывает душа от зрелого молитвенного размышления к созерцанию, дающему ей мир и силу. Поначалу душа знает только боль и мрак. Иначе говоря, пытаясь дотянуться до Бога, она поднимается над мыслью и чувством, но попадает во мрак, где ей необходимо сокрушение и спасающее от самообольщения осознание своей ничтожности перед Богом. Видя свою греховность, душа испытывает благоговейный страх и понимает, как она ничтожна. Свет, который Бог изливает в душу, Мертон сравнивал с лучом солнца, падающим на больной глаз: бесконечная чистота Бога ранит несовершенную душу, повергает ее в трепет и ведет к покаянию. Как писал Мертон, «ночной мрак выправляет помышления сердец. Безмолвная «ночь веры» делает их простыми и чистыми». Сойдя в средоточие собственной ничтожности, взыскующая Бога душа бывает ведома Духом и подходит к «бездне непознанного, но стоящего рядом, Того, Кто ближе к нам, чем мы сами к себе».

Тому, кто открывает свою ничтожность, приходится нелегко. Для него настает «темная ночь души», как писали христианские мистики, - происходит внутренний переворот, молитва делается сухой, молитвенное размышление приедается, а богослужение тяготит. В этот решающий момент молитвенной жизни многие отступают, ибо вместо Бога находят один только мрак. Истинное созерцание зарождается в пустынном и безводном краю, но всякий забредший туда получает, по мнению Мертона, верный знак - казалось бы, всё потеряв, он ощущает, что нечто приобрел, что Бог действует в нем несмотря ни на что. Пустыня делается местом очищения.

Тот, кого необъяснимо, но властно влечет в пустыню и мрак, находится в преддверии созерцания. Ему иногда кажется, что Бог оставил его, и он вопрошает о смысле и цене собственной жизни, или - как писали Камю и Сартр - заглядывает в экзистенциальную бездну. Но христианину вовсе не надо смиряться с абсурдностью бытия в абсурдном мире. Ему достаточно совершенно забыть о себе и начать молиться по-настоящему. Видя, что Бог живет в нем, христианин больше не думает о том, что его любит какой-то далекий Создатель.

Пребывая во мраке, человек вдруг понимает, что нашел живого Бога, «что именно в этом непроницаемом мраке он обладает Богом так полно, как только возможно в этой жизни... он видит, что глубокую ночь сменяет день, а его вера делается зрячей». В созерцании человек исчезает в Боге - «остается один только Бог». Во мраке он приобщается к Богу, ищет Бога и находит, не находя, «знает, не зная, а вернее - поднимаясь над знанием и незнанием». Опустошив себя, человек находит Бога, Который Сам оказывается «пустотой», «небытием», потому что совершенно неотмирен и в то же время пребывает в мире. Бог выше всякого человеческого разумения. Великие христианские мистики, традицию которых Мертон наследует, тоже говорили о Боге как о «ничто». Бог бесконечен и поэтому находится за пределами всякого «что», за пределами всего умопостигаемого, воспринимаемого и выразимого. Как писал Мертон, «совершенная пустота превосходит всё сущее, но во всём пребывает, в ней сокрыто истинное бытие».

Находя в созерцании Бога, человек обретает и свое истинное «я». Он видит, что Бог обитает в его самой сокровенной глубине и открывается ему как любовь. Опустошая себя, человек начинает любить Бога ради Него Самого, становится одним целым с Ним в любви, он «любит и знает, что любит и любим ответной любовью». Любовь и сила Духа Святого преображают человека, приобщают к Христу. «Созерцание - это полнота христоподобия души», - писал Мертон. Став чадом Божиим, человек начинает жить жизнью Христа, с Которым он становится един в совершенно бескорыстной любви. Живя в созерцании и единстве с Богом, человек и в своих действиях несет больше любви, чем прежде. Он любит Бога, Которого не видит, и ближних, которых видит, и выражает свою любовь в делах. Всё это Мертон познал опытно, когда был наставником послушников, молодых людей, только что пришедших из мира, напичканного техникой, раздираемого враждой, помешанного на том, как выжить после ядерной войны. Многим из них Мертон помог выйти из душевного и духовного тупика.

Внутреннее созерцание и внешнее действие, казалось бы, никак не связаны. Но Мертон думал иначе, и именно поэтому его книги актуальны до сих пор. Он считал, что созерцание и действие с любовью к ближним - две стороны любви к Богу: «Созерцание и действие становятся теперь одним целым, единой жизнью, двумя сторонами одного и того же. Действие - это любовь, направленная вовне, к другим людям, а созерцание - любовь, обращенная внутрь, к ее Божественному источнику».

Временами Мертон шел дальше и говорил не просто о связи созерцания и действия, а о их нерасторжимом единстве. Все наши действия должны рождаться из молитвенного единения с Богом. Чем теснее это единение, тем больше у нас сил, чтобы действовать. Мертон считал, что действовать по-настоящему можно, только обретя себя в Боге через молитву. «Единение с Богом в действии немыслимо без единения с Ним в молитве», - писал он. В созерцании человек не отвергает свою человечность, а углубляет ее. Созерцание открывает путь к самопознанию, дает свободу и целостность, способность любить и действовать искренне, ничего не выгадывая для себя. Мертон сравнивал действие с рекой, а созерцание - с ее истоком. Как исток дает начало реке, так и созерцание должно пронизывать и питать все сферы человеческой жизни, включая обыденные и преходящие.

В своих книгах о молитве Мертон давал ответы на вопросы, которые беспокоят людей до сих пор. В свое время он, прекрасно владея святоотеческой мистикой и антропологией, помогал и самому себе, и своим послушникам, молодым людям конца 50-х - начала 60-х годов XX века. Проблема современности, считал Мертон, в том, что человек перестал быть самим собой, оказался отчужден, отторгнут от своей внутренней сути. Да и всё современное общество, не важно - капиталистическое оно или коммунистическое, зашло в тупик. Стремясь всех уравнять, оно подавляет человека, лишает его уединения, в котором только и можно найти свое истинное «я». Когда же человек - добровольно или в силу обстоятельств - оказывается в одиночестве, он впадает в отчаяние от мыслей о смерти и страха перед лицом бессмысленной, как ему кажется, жизни.

В свое время Мертон столкнулся с тем, как внутренне незрелы были те, кто, покидая напичканный техникой мир, поступали в монастырь. Новичков тяготила тишина. Они теряли почву под ногами, но Мертон видел в их растерянности положительную сторону. Ему были близки идеи Франкла об экзистенциальной пустоте и смысле жизни: теряя привычную опору внутри себя, человек может найти Бога, а потом и самого себя. Мертон говорил, что гнетущий человека страх преодолим - нужно только понять, что свое истинное «я» мы находим, затерявшись в Боге. Он писал: «Монах обретает свою внутреннюю суть и суть всего мира на последней глубине, в самой сердцевине, там, где, кажется, разверзается пропасть отчаяния. Он всерьез сталкивается с отчаянием и отвергает его, подобно тому как у Камю человек сталкивается с «абсурдом» и преодолевает его своей свободой».

Эти слова, конечно же, относятся не только к монахам. Каждый из нас, заглянув внутрь себя, может увидеть, что внутри него есть бездна, которую способен заполнить только Бог. Для Мертона гнетущая человека тревога - не признак неблагополучия, а стимул к преодолению боли, росту, развитию. Человек должен повернуться лицом к тревоге, растерянности и ненужности, «посреди зимы обнаружить в себе неукротимую весну».

Мертон писал о духовности, преображающей человека изнутри и противостоящей культу техники и внешней активности, который рождает отчуждение. Внутреннее предшествует внешнему, и когда человек в созерцании научается «быть», его действия рождаются из глубин, где он един с Богом, а не из его «эго». Мертон настаивал на том, что людям необходимо уединение, в котором они преодолевали бы отчуждение и заново открывали в себе образ и подобие Божие.

Путь к Богу, считал Мертон, лежит через мрак, потерю привычных ориентиров, через то, что психологи называют экзистенциальным страхом и тревогой перед лицом абсурдности бытия. Созерцание здесь играет двоякую роль: во-первых, приводит человека к самому себе, помогая отбросить всё лишнее, чтобы вступить во мрак в поисках Бога; а во-вторых - ведет человека во мраке, дает ему устремляться к Богу с полным к Нему доверием и любовью и обретать Его в глубинах своего внутреннего бытия. Когда человек в созерцании встречает Бога любви, бесконечная любовь Божия изливается на него, и он являет ее в милосердии и служении ближним. Как писал Иоанн Руйсбрук, «Бог действует в нас изнутри наружу». Мертон думал так же. Он был уверен, что, обретая Бога в созерцании, человек преображается, делается воистину чадом Божиим, вся жизнь и все действия которого отражают Христа, как в зеркале.

Мертон никого не поучал. Он просто молился сам и писал о своем опыте. Его книги - своего рода путеводитель в его собственном путешествии, а «всякий путешественник знает, что карта - это еще не сам путь». Мертон понимал, что молитве не учат - ее постигают опытно. «Единственный способ познать радость созерцания - это пережить ее самому».

Мертон много дал богословию и духовности ХХ века. Он настаивал на том, что обретение человеком Бога тесно связано с обретением им своего истинного «я». «Здравое антропологическое основание делает учение Мертона о молитве исключительно значимым». Наследуя христианскую апофатическую традицию, Мертон заново ее выразил. Он сделал ее понятней людям своего времени, облегчив им поиск Бога и самих себя. «Скажем без преувеличения, в недавнем прошлом западного христианства не было величины, равной Мертону».

Томас Мертон - несомненно, один из самых значительных духовных писателей ХХ века - и по объему, и по сути им написанного. Его книги до сих пор с интересом читают; о нем самом много пишут. Богословие Мертона, которое можно было бы подытожить его же словами: «Я затерялся в Твоем величии», - ставит его в один ряд с отцами-пустынниками и христианскими мистиками апофатической традиции. Люди «XXIV и XXV веков, которые будут читать духовную литературу века ХХ, будут судить о нем по книгам Мертона».

Пол Пёрсон

Луисвилль, февраль 2002