Последний час уходящего года, пусть продолжительней на одну секунду, а все ж пришел к логическому концу. С последним ударом курантов мир взорвался оглушительной радостью, движимый все той же неуемной, освободившийся из заключения силой бурно взыгравшего вина. Радостно от потерь, не ставших концом света, и оттого, что ты продолжаешь жить, пусть с маленьким, но запасом плавучести. А иначе нельзя – это Россия! Западная мораль в период ассимиляции оставила доминантный ген в стремлении к совершенству. Состоялась глубокая диффузия в сознание, не устоявшееся новым временем. Хитросплетения искусительных приверженностей укоренили ненасытные корни, с каждым днем умножая новыми всходами сеянцев армию черствых, беспринципных, ослепительных и холодных обманчивых предложений, мертвенных броской неоновой подсветкой. И этому противиться невозможно! Нынче надежнее жить в своей самодостаточной скорлупе. В каком же темном закоулке осели ненужной пылью наши неподдельные чувства?! От славы – да в бесславие?! От такой бесхитростной, но коварной последовательности прикатились «колобком» в распростертые объятия…, если бы к устоявшемуся веками – божественному или привычному – дарвинскому, а то ведь к аморфному, имеющему милое улыбающееся обличье, иногда – мужественный решительный вид. Новообретение прогресса, вопреки желаемой прогрессивной эволюции – современная популяция обоих полов.

 

Часть 1

Изольда

Новый год не как отношение к мировой истории или истории конкретной страны собрал группу последователей заполнения вакуума. Будь мы сторонниками пустоты как анахронизма, разговор мог пойти в ином русле – мы опустились бы до «низости» тематической встречи последователей определенного творчества.

Она, имеющая роскошную квартиру содержанки, скомплектовала на время остепенившегося к семейному празднику «папика», группу для выбора нового, перспективного героя сердечных утех. С какой тщательностью она подбирала гардероб! В ход пошли изощренные способы, усвоенные за минувшие годы двойной игры.

Тридцать пять – не диагноз, но уже не возраст, когда можно «отбарабанить» всю ночь без устали, после двух часов полудремы набросить макияж и наутро выдать горящие глаза за поэтическую одухотворенность. Она коснулась красивого переплета, если бы для того, чтобы блеснуть в разговоре забытым афоризмом из известной классики, а то ведь…: в недельное «размагничивание папика» постель не складывалась, и от его эротических фантазий больше летал не он сам, а элементы постели – кругом залегла такая пыль. Мягкая салфетка коснулась тисненого переплета, осветлив золото букв.

В ход пошло самое насущное, приземленное – ошарашить, согреть – потом слепить нужное для себя, совсем как в работе с податливым пластилином.

«Грудь – свежа, не худших форм. Так, не совсем навылет – вот так, чтобы не цинично выпячивалась, но таила желанное содержание.

Живот – еще ничего, но это для «папика», молодому контингенту подавай рабочую мышцу – его не оголять.

Ножки – упитанны, без кривизны – тонковаты к низу – компенсируем верхней статью.

Свежая юбка – длинновата, эта не пойдет. Вот эта – в самый раз. Отлично, сама бы не устояла – за нижней кромкой угадывается невидимое. При приседании совсем уж запредельная мечта.

Белье, как всегда, белое, без всяких вычурных цветистостей – бирюльки нужны там, где очевидны «мелководья и трещины», а тут все на месте – товар лицом в натуре, в идеальном облегании и без шнурковой пошлятины. Пусть домыслит – с дебилами нам не по пути.

Парфюм, любой – он для хлева, или для светских раутов, чтобы «переплюнуть».

И никакой помады – легкий бесцветный глянцевый налет для большей выразительности, и все…

Ничто не будоражит тонких ценителей, как твой чистый своеобразный запах с легким налетом женской особенности.

Волосы? С ними все в полном порядке. Неоспоримо главное: густые волосы – главный атрибут женского обаяния. Крашеных – пруд пруди. Оттенками и композициями не удивить».

Ее звали Изольда. Звучание грубовато – таинственное, определенно в приоритете перед Светланой или там Ларисой. Она, казалось, предусмотрела все тонкости, отдадим должное ее опыту, но делала ставку на примитивный посыл самца, тогда как в защитных оболочках подзуживала мыслишка: пора бы от утех да к некоторой совместной перспективе.

Тридцать пять – это не диагноз, но уже не возраст жить одной, пусть даже очень содержательной ночью. «Надо делать образ». Но и тут поверхностное образование дало о себе знать – ну, ни мыслишки о глубине. Царапнуть бы ей корочку-другую классиков-жизнелюбов – вон какая прелесть спрессована в стройных рядах зелено-черно-красных буклетов – при обустройстве кабинетного интерьера этого винегрета так не хватало. «Папик» их читал когда-то, а сейчас он на излете – ему бы успеть по оставшемуся в его арсенале методу «буравчиком».

К обрамлению головы она пришла интуитивно, заметила у женщин за пятьдесят повышенную тягу к монументальности. Здесь пыжатся в отвлекающей декорации. Пизанская башня еще никого не подвигла на самоотречение. Подобную грандиозность она воспринимала как нечто холодно-бесчувственное. Оно виделось ей смешением антика с новомодной экзотикой: чем-то вроде минотавра с короной павлина. Вспомнилась случайная знакомая, эдакая, миленькая чистюлечка-продавец, немолодая, в бальзаковских тонах, с короткой стрижкой здоровых ухоженных волос. Ей захотелось спросить – постеснялась, выронила перед ней умышленно кошелек. В совместном наклоне глотнула аромат ее волос – не сомневалась, но удостоверилась: не дешевый патентованный фруктово-цветочный – тонкий, естественный, травяной. С тех пор сама стала искать, фантазировать – из аптечных лекарственных трав стала составлять композиции – волосы ожили, но не тем обманчивым эффектом. Скрупулезно, через месяцы, шелковистая роскошь могла слиться в снопе степного ковыля. Свежая помывка придавала волосам, и при ее подходах, беспечную неуправляемую фривольность. Оттого и помыла голову заблаговременно, чтобы успела улечься буря сполоха, ушла резкость запаха, а осталась тайна.

И все бы ничего – да алмаз самобытности не в наших приоритетах.

Собирались не бурно, в растяжку. Ее заслуга – распределить время таким образом, дабы успеть адаптироваться к меняющимся условиям. Время назначила вразброс, по пятнадцать минут.

Первыми пришли Виктория, знакомая по работе со своим избранником. Знала о ее целенаправленном давнем поиске – цепкая, такая не ошибется. На почве одинаково взаимоуничтожающих устремлений их отношения из дружеских перешли в ранг «на всякий случай». Избранник на первый взгляд не бука, худощав, правда, не смазлив, но мужской тип, приветлив, не жаден – столько всего притащил. Бросился в глаза легкий налет флегмы. Ее тип, но она его совсем не взволновала – борьбой здесь не пахнет, словом, не его типаж. Имени бы не забыть – Степан. Этих она пригласила для интерьера. Всего придут восемь человек – еще пара, сексуальные единомышленники – тем и держится данный союз – этих для раскрутки; и еще трех блуждающих форвардов: двое парней и подругу – умницу, с виду не конкурент, так, милашка на будний день, какие по улицам безостановочным потоком льются. Оба приглашенных парня – ее обретение.

Надо отдать должное, «папик» приобщил ее к вечерним прогулкам, сам он накатывал так ночной «мурашек», а ей понравилось – моцион стал привычкой. Она пошла дальше: стала забираться на верхотуру регулярно, здесь и воздух чище – благо две подвесные дороги, каждая из которых с легкостью унесет при первом твоем желании под самые небеса, да еще над какими непроходимыми горными ущельями. А наверху с одной стороны огни цивилизации, но с другой – лесной массив, дух захватывает. Говоря словами «папика», «как мы беспомощны пред грозными силами неизбежности!»

Однажды, отдалившись в этом диком парке природы от предложенного маршрута, она залюбовалась неприступной скалой. В ее критическом наклоне на почти отвесном склоне зависло одно-единственное дерево. В какое-то мгновение в голове родилось навязчивое желание. Цепляясь за скальные выступы, она начала забираться туда, посверкивая вниз неизменно белым.

– Эй, там, наверху! Что, и «Вечерний звон» исполнится?!

Не глядя вниз, реплику отчетливо услышала, но сходу не поняла: разгоряченное дыхание толкало в движение. Вот и дерево… Отполированный ствол с изгибом вроде скамьи загасил слепую настойчивость – она оседлала его и только тут оглянулась.

«А я и здесь не первопроходец?»

– Помощь не нужна? – донеслось снизу.

Хотя и не настроена была, и горечь появилась от несостоявшегося очищения – генетическая блажь взбрыкнула.

– По-мо-ги-те! Голова кружится!

Он назвался Максом, оказавшись служителем территории. Как был, в строгом пиджаке при галстуке, он быстро взлетел вверх. Оказавшись рядом, понял подвох, но обидеться не смог – улыбнулся в ответ широко, без наигранности.

– Вы, однако, шутница?!

Одним из приглашенных был, конечно, Макс. Он пришел следующим. Бесстрастно выгрузил стандартный необязательный пакет и еще… коробочку с украшением – ей лично. Подарками она была жалована, но не удержалась, открыла – в отблеске праздничной люстры в глаза брызнул лучик махонького золотого сердечка. Непринужденность, с какой он преподнес подарок, покорила больше, чем дорогое ожерелье «папика». Она с чувством притянула его голову, коснувшись губами мочки уха.

– Начало завораживает, – искренне шепнула она.

Выросшие крылья заставили выложиться «на все сто» – опустошалось все, до неприкосновенных полок. Стол обрастал фантастическими замысловатостями на глазах. Возвышенный тон, принятый при встрече, возрастал. На развороте перехватила его взгляд, брошенный пониже талии.

«Там изъян?! – испугалась она.

Метнулась в ванную комнату: «Все в порядке, но слишком на пределе, с перебором, – заглянула на себя в зеркало. – Ах, милый мой «пограничник», ты с воображением…»

В груди зажглось. С «папиком» другое: тягомотство – желание быстрого избавления – здесь страсть похожая на чувство.

Запустила популярные двусмысленности Кая Метова на самом минимуме звучания ненавязчивой увертюрой.

По звонку узнала свою «Тюху»

– Танюха, проходи: хочешь, включайся – хочешь, падай, отдышись. Ты милашка сегодня, расскажешь потом, кто помог. Ты всегда легко читаема, а сегодня в глазах за-агадка. Молодец, ты у меня умница. Знакомься – Максим.

«Макс галантно, без театральщины, поцеловал ее Тюхе ручку…»

Она захотела вспомнить: поцеловали ли ей руку при встрече? «Да, конечно, просто подарок смазал летучую обязательность».

Стол довершался цветными аппетитными изысканностями.

«Спасибо «папику» за настольную классику, успел заразить и хорошим. Сам поесть любил, поэтому и приобщал к титулованным рестораторам – результат налицо».

Ее фирменное обретение – организация банальной «мимозы» или того же салата «Оливье», со своеобразным подходом, включающим пикантные вкусовые фантазии и оформлением композиции, когда после десяти отнятых ложек громоздятся не изрытые останки пиршества. Цветной сполох раззадоривает сбитую было оскомину открытием первозданной целины.

Мельком поймала взгляд Тюхи – бледное лицо схватилось пожаром.

«Тешишь себя надеждой на Максика? Повремени, милая, сама не промах, из двух потоков выберу полноводней – оставшийся тебе, так-то».

Таким зажигательным свойством обладает один-единственный день – переходная грань между «старым и новым», в этот день загорается уж совсем безнадежный пессимист. Этот праздник – апофеоз сбывшихся – прошлых и ожидаемых – будущих надежд. День, когда уже не здесь, но скоро там – ее истинное состояние души. Изольда любила его и, несмотря на обреченность бытия, всегда страстно ждала, безмерно возбуждалась, пытаясь найти, именно в этот день из далекого детства, продолжение несбывшейся сказки.

Незадолго до праздника она искала в архитектуре запутанных коридоров одного делового нагромождения, юридическую конторку. Случайно открыла резную тяжелую дверь и… очутилась в краеведческом музее. Многозначительная тишина (бывает и такая) осадила вдруг ее бешеный ритм разинутой пастью доисторического ящура. Она родилась в этом городе, выросла, но не помнила такого. «Может быть, в школьные годы оно не существовало? Скорее всего, обязательная экскурсия минула ее стороной». Она сосредоточилась, в разных ракурсах рассматривая скелет существа. Ящички под стеклом ее бы не заинтересовали, если бы в углу перед одним из них, с железками, похожими на лошадиную принадлежность, не застыла фигура подтянутого молодого человека с дремучей курчавой бородой – он внимательно разглядывал один из мельчайших предметов. Стадное чувство сохранилось в человеке со времен палеолита – большинство тянет магнитом туда, где происходит скопление интересов.

Уголок литографий и линогравюр под древность ее не привлекла – пресловутое стадное чувство заставило подойти к стенду, где завис бородач. Он наклонился настолько, что шершавил бородой стекло. Изольда первой пришедшей на ум фразой привлекла внимание:

– Эта вещица из редкого драгметалла?

На нее отрешенно из-под дремучести бороды блеснули глаза увлеченного человека. Бородач окинул ее оценивающим взглядом – удовлетворенный, мягко улыбнулся.

– Удивительная вещица, применялась в выездке казаками царской гвардии в придаток к удилам. Кстати, вы попали в точку – из сплава сурьмы, меди и олова. Беру себе на заметку к исполнению. Вы наездница?

– Нет, что вы, а хотела бы – на данный момент, просто любознательная женщина, – ответила она не без игры воображения.

По манере общения она, несмотря на бороду, сумела вычислить: с ней говорит ровесник.

– Интересно, кто же вы в нашем захолустье? – кокетливо поинтересовалась она.

– Близок, очень близок к лошадям. По профессии я ветеринарный врач. И еще… я тонкий ценитель красивых креативных женщин.

Из музея вышли вдвоем. Изольда начисто забыла о цели своего визита. Она чувствовала и без того, не включая особый дар ощущать спинным мозгом – он ищет повод задержать ее, и она не воспротивилась: таких своеобразных незнакомцев в ее арсенале не случалось.

– Борода – она скрывает некоторые особенности мужского характера, зачем она вам? – Осмелилась спросить она.

– Я не ношу бороду как украшение. Меня ранило в кавказской кампании – довелось служить в то время срочную. Моему папе, видите ли, подобная служба виделась долгом – не принял отмазки. Представляете, в атаке в обе щеки на вылет. Ни один зуб не пострадал, а фактуру лица подпортило. Считайте мою бороду маскировкой. Я увлечен спортивной выездкой. Приглашаю через месяц в краевом центре подтверждение квалификации, могу уверить в предстоящем празднике.

Он понравился Изольде в разговоре подкупающе детской наивностью. В ближайшее же воскресенье с ним на пару верхами прошли легонький горный маршрут. Ей не пришлось напрягаться, с ним не требовалось игры. Ей, оказалось, не хватало именно естества, его певучие интонации усыпляли бдительность, дополняясь понятными ей томными многоточиями.

Вторым приглашенным, естественно, стал он. Поэтическое имя Руслан – ворошило фибры.

Она так решила: «Эти двое контрастных мужчин встретятся у нее дома, в непременном противостоянии друг другу».

Изольда готова была уступить одного из них Тюхе, не предвосхищая сценарий.

До «папика» она знакомилась без разбора, ни на что не претендовала – просто радовалась разнообразию, пока остро не почувствовала контраст контингента. Так появился «папик» – не глупый, не жадный, но потребитель. Все бы терпимо, да воля ее в общении с ним не шла ни в какой счет:

«Сделай то, что я хочу за мои деньги, хоть вывернись наизнанку».

После отпуска откровенных потребностей, всегда хотелось непременно помыться, и она шла в ванную, отпариваясь по часу. И все же эта чаша весов перевешивала другую – чашу размеренных будней и сопливых детей. Когда в мыслях возвращалась к пресловутой морали, успокаивала себя:

«Природа наделила меня сексуальной привлекательностью, так почему не самой природе нести толику ответственности за мои пристрастия?»

Она бросила жребий, но как обманчивы впечатления одного вечера!

Каждого из нас сдерживает определенная зависимость. Обстоятельства – вот мотор, запускающий лучшие качества, и, увы, самые худшие из них. Психологами эта тема муссируется давно, с поры осознания гомо сапиенс. Имя тогда у них было другое – оракулы. Смаковать горазды многие, предсказать исход – не может никто, только игрок в состоянии сделать рискованную ставку и… выиграть или проиграть. Лучше сожалеть о том, что сделал, нежели о том, чего не успел.

Изольда в прямом понимании не играла – она жила своей авантюрной женской сутью. Таких особ эксцентричные броски молодости греют до глубокой старости.

Как неприятно другим исключительным категориям женского пола слышать подобное: основная движущая сила – это степень авантюризма. Не станем задавать романтикам неразрешимую задачу. Где большинство – там классика. Изольда – классический образец.

Последними по ее сценарию приглашались Игорек с Маришей. Почему так ласкательно именно к ним? Был этап в ее жизни, когда она до болезненного увлеклась свингом. Эта пара составила ей самую интересную партию. В целом, у плеяды любителей подобного «экстрима» отношения складывались более чем доверительные – они становились одним целым. Здесь получали дефицит официально отвергаемых чувств. Для нее, в этой кажущейся на первый взгляд грязи, существовал объяснимый смысл. Чтобы сделать практический выбор, надо пропустить через себя все – до тайны, дремлющей в сознании. Она, конечно, не из тех, у кого начисто отсутствует логика мышления и, естественно, не станет опровергать достижений науки в том, что Земля круглая. Она не попирала аксиомы, не требующие доказательств – о духовных течениях она могла бы спорить долго. Одно золотое правило она оставила за главную основу – жить без насилия.

Каково же было ее удивление, когда она увидела их на пороге в одной оживленной компании.

– Случайная встреча? Общая работа? – слетело с языка.

– Да не парься ты, Изочка, Руслан наш, – вытащил ее из ступора Игорек.

Изольда не считала себя паинькой, но устремления на будущее держала в струе обще дозволенного. И кто знает, чего здесь больше: сильной идеологии государственной машины, доброго примера ее родителей, работы ли праведных генов далеких предков. Ей все же стало не по себе, хотя выбор пока не определился.

Пунцовая Тюха ворковала на кухне с ее первым обретением. Последним взглядом Изольда окинула украшенный стол, между тем и окружение – все нашли уютную нишу в ее квартире, похоже: она одна остается не удел. Ветеринар преобразился – они с Игорьком охаживали стиснутую между ними Маришу. Изольда позавидовала ее природному дару: отключаться от всего наносного почти мгновенно. Мариша входила в транс от теплого прикосновения мужчины, там никогда не было самоедства, при желании она могла раскрутить самого устоявшегося семьянина. Тот, кого она выбирала своей целью, после двух-трех томных фраз верил в собственную неотразимость. Квалифицированными свингерами могут стать далеко не все – этот дар заложила в нее сама природа. Она лишь мельком взглянула на нее, однако от гипнотической составляющей Изольда забыла о столе, и о том, зачем вообще собирала выхолощенную компанию. Острая потребность возможно быстрой услады навязчиво поселилась в груди – ей сиюминутно захотелось забыться в хитросплетении обнаженных тел.

«Пусть все остальное потом», – почти сдалась она.

Язык придыханий и взглядов, парализующих волю, у свингеров работал лучше всяких слов, стоило дать им зажигательный повод. С великим трудом она пересилила себя.

«Пришло время брать бразды правления в свои руки», – встряхнулась она, представив себя мокрой собакой, едва выскочившей из воды – наваждение начало отпускать.

«Необходимо раскрутить вечер по своему сценарию. Это никуда не денется – желание раствориться не в состоянии, со временем оно становится желаннее».

Заставив себя заговорить, она предложила Максу отвлечься и поухаживать не так избирательно. Подействовало – он во второй раз за вечер украдкой или, ей показалось, стыдливо посмотрел на нее. Посмотрел, как раздел.

– Наливай, дружок, предлагаю вспомнить прошлое (поймала себя на мысли, что повторяет традиции «папика») и выпить за то хорошее, что оставило в нас теплый след. Чокаются, когда озвучивают смысл отчетливо – тут сокровенное, у каждого свое, возможно, ушедшее с прошлым навсегда. Давайте чокнемся на массу стола!

То ли оттого, что шампанское оказалось не халтурой, то ли от преобладания хороших впечатлений в уходящем году, все выпили с удовольствием и до дна.

«В этом году «папик» подарил ей квартиру – событие знаменательное, но выпила она не за это».

Затем пошли здравицы – восхищения по поводу кулинарных изысков стола. Она отвлеклась от своих мыслей: в словах звучали вполне заслуженные хвалебные.

Макс резко наклонился к ее уху – от неожиданного щекочущего шепотка она резко отпрянула, тем и обратила на себя внимание. Компания среагировала хором:

– Где больше тре-ех, там для секретов есть подво-ох…

Ему не дали договорить, но смысл она уловила. «Он хочет уединения со мной?!» Выбора ей не оставили. Когда все угомонились, она сделала музыку громче.

– Позвольте несколько «па» сударыня, – слегка смущаясь, предложил он в полголоса…

В медленном танце они уединились у окна– остальные ввинчивались несколько поодаль. Макс молчал, многозначительно поглядывая в глаза, чего-то ожидая от нее. Быстрая мелодия сменилась медленной – они же продолжали танцевать в заданном им щадящем ритме. Она чувствовала грудью его молчаливые посылы, почему-то не создающие ощущения полного комфорта.

Друга Виктории она считала флегматиком, из-за его медленной реакции на меняющиеся события. Мужские имена старого звучания слились у нее в одну смысловую форму: «Не для меня»; она напряглась – хотела вспомнить его имя, и с сомнением остановилась на Романе. Он неуклюже топтался с Викой в танце, переминая ей спину. Изольда ужаснулась этим мелочам – раньше она не обращала внимания на подобные подробности. Отдаваясь только своему влечению, она никого вокруг не видела.

«А что, собственно, произошло? Один промах – еще не кризис»

Она посмотрела на задумчивую Тюху – безразличие сменилось жалостью к ней. Она отстранилась от Макса и показала глазами в ее сторону.

– Извини, мне надо…

Тройка единомышленников незаметно растворилась. Квартира состояла из трех комнат улучшенной планировки – «папик» на собственном досуге не экономил, в двух других их тоже не оказалось. Она вспомнила экстремальный свинг на ногах в ванной комнате и попыталась пройти туда – дверь не поддавалась. Жаром окатило грудь – она представила себя там и уже не могла сдерживать порыв, поскреблась условно – ей открыли.

…Выходили размякшие, перекрестно целуя друг друга. Сковывающая животная страсть откатила – осталась пустота: вакуум в желании делать что-либо. Женской манерностью ветеринар придержал ее под локоть, масляно подмигнув. Несколько минут назад ей было все равно, глядя на него – сейчас он, общей для них тайной, стал ей омерзителен.

Макс сидел, обняв спинку стула, рассказывая о чем-то Тюхе. При ее появлении он тоскливо посмотрел в ее сторону. До Нового года оставалось пятнадцать минут. Изольда включила кем-то заглушенный звук телевизора: «папик» рассуждал о новогоднем выступлении президента как о «Вестнике» климата страны. Он научил ее видеть скрытую озабоченность или оптимизм. Президент начал говорить, и она нашла в его выступлении примитивный оптимистический прогноз.

Ударили куранты – весь мир, кроме нее, взорвался оглушительной радостью. Она выпила шампанского, но не почувствовала его возбуждающего воздействия. Ей захотелось зло рвануть Макса, привлечь к себе силой и закричать: «Дай мне то, что я безвозвратно потеряла».

 

Часть 2

Макс

День начинался обыденно – он с утра не предвещал ничего яркого – в дополнение запасмурнело. Межсезонная монотонность начиналась с рабочего комбинезона, хотя при приеме на работу и обещали нескончаемый праздник. Отчаявшись найти работу по профессии, близкой к журналистике, он обрел здесь достойную альтернативу. Работа гида во вновь образованном природном парке, в условиях, приближенных к естественной среде обитания, – в нем присутствовали звери со всех шести континентов. На первый взгляд, работа предполагала быть интересной и даже творческой – благо и программа, и лимит вменялись на свое усмотрение, под собственной редакцией. Поработав с неделю в библиотеке, он восполнил пробел в специфических знаниях, дополнив их профессионально художественной окраской – получился неплохой экскурс в мир интересного. Текст администрация одобрила без существенных поправок. Управляющий центром имел полномочия на свой мандат доверия – он посоветовал расцветить материал небольшими шоу-эффектами, дополняющими географию обитания. В итоге он включил в программу существующую легенду местности с трагической историей влюбленных, испивших целебной воды оленьего источника и обретших вечное существование в живых камнях. Две скалы, поразительно напоминающие склоненные головы, замерли друг против друга в немом воплощении покорности.

В сезон массовых отпусков он сопровождал группы по горным пересечениям парка, на ходу зажигаясь, часто импровизируя. Он чувствовал, как люди увлекались вместе с ним, и этот факт взбадривал, давал новый стимул совершенству его творчества. Но сезон уходил так же быстро, как бурные сезонные речушки теряли здесь свою взрывную спесь. После сентября поток людей сникал – экскурсии происходили в составе 3–4 человек, а к концу сентября он и вовсе остался не востребован. Однажды его вызвал управляющий, сделав предложение перейти от сезонной работы на постоянную, расширив зону обязанностей. А именно: поработать в помощниках по уходу за животными. Так он стал работать в паре с ветеринаром: проводили лечебные процедуры, кормили животных по строгому рациону. В своей сути он был консервативен – долго приживался в новых условиях, другой возможности у него все равно не предвиделось, более того, он любил животных.

С виду вальяжная, но коварная тигрица по имени Шахиня в его бытность привела двух малышей. Из-за опасения в ее нервозности от недостаточной лактации, тигрят посадили на доппаек. Это были буквально первые дни его работы, тогда он только готовил материал для будущей работы. Тигрица и подвигла его на изучение материала по тиграм в первую очередь. Узких специалистов по диким зверям найти не смогли – единственный ветеринар, которого просто уломали – папашка Риза Усеинов. Он курировал в далеком прошлом верблюдов, приходилось лечить ослов, мулов – тигров он боялся патологически. Максим удивлялся его инертности. Малое количество молока восполнимо при тонком подходе к ее питанию и общению. Из материалов книги он узнал об искусственниках: их слабом иммунитете. При созревании, если те и выживали, репродуктивности от них ждать не приходилось: существовали они вяло, сугубо внешне напоминая о принадлежности к тигриному роду. Максим в то время жил один на съемной квартире. В нору, как он называл этот угол, приходил только на ночлег – все свободные вечера проводил подле клетки с малышами. Отрывая от части заработка, он украдкой дополнял рацион тигрицы легким сочным мясом кролика. Уже через месяц ее нервозность пошла на спад, теперь малыши, насосавшись вволю, не травмировали ее порожние соски. При виде Максима тигрица перестала предупредительно оголять клыки. За время трудного в ее существовании общения, с ним, тонкий чувствительный хищник начал понимать: от него исходит добро. Тигрица принимала его запах: после его рук больше не вылизывала ревностно детенышей – Максим стал для нее своим. Пришло то долгожданное время, когда тигрята через решетку ластились к нему, совсем, как ласковые наивные котята. Сидеть бы ему на бирже труда на жалкое пособие, но в небольшом коллективе трудно не заметить добрую душу – именно этот фактор повлиял на выбор управляющего. Позже Максиму, как ценному кадру, разрешили ночевать в пустующей комнате отдыха.

В тот день Максим выбрался в город. В унылый центр провинциального городишки его не тянуло, но расходные туалетные атрибуты требовали пополнения. Он уже вернулся и шел при параде по безлюдной аллее, когда увидел странную молодую женщину, типом и складом напомнившую ему о прошлом. Он увидел ее в абсолютном одиночестве террасой выше. Тоска по прошлому едва утихла, а тут перехватило дыхание. Он поднялся на террасу и не обнаружил женщины. Максим поискал глазами и удивился ее внезапному исчезновению – заглянул на склон выше, но скальный мергелевый сыпняк ответил одиноко упавшим камешком. Максим опешил: «Мистика?!» Слева от него возвышалась скала экстрима. У управляющего на этот счет была задумка – подобное он видел в ОАР, в Александрии. Как и там, он хотел водрузить на скалу ручную шимпанзе. Желающие могли купить внизу для нее лакомство, взобраться вверх и сфотографироваться рядом. Прирожденный коммерсант, он подсчитал дополнительный доход – результат его вполне удовлетворил. Сейчас скала с одиноким деревом ждала своего сезона. Максим случайно взглянул вверх и увидел ту самую женщину. Посверкивая белым бельем, она неуклюже карабкалась вверх. В первое мгновение ему стало до слез смешно – по одержимости восхождения ему вспомнился сюжет из «12 стульев», но в следующее мгновение он испугался за нее – в сезон существовала страховка, сейчас ее не было. Его реплику женщина услышала, но «восхождение» продолжила. Максима резануло по памяти белым бельем… Достигнув промежуточной точки, женщина села на наклонный ствол дерева и, похоже, испугалась высоты.

Максим взлетел туда в один миг, однако спокойные самоуверенно-нагловатые глаза незнакомки насмехались над ним. Увидев ее ближе, он понял: прошлое не ушло – оно лишь изменило форму воздействия. Женщина до безумия была похожа на Эльку…

Максим, или просто Макс, как его звали сокурсники, возвращался с загородной вечеринки по поводу успешного завершения сессии. Позади пять лет учебы в университете – впереди дипломная практика в захудалой газетенке Алтайского края, направление жгло карман своей бесполезностью. У местного товарища по курсу они спаянной компанией «нахрюкались» из домашних запасов доброго вина: не то чтобы до «поросячьего визга», но до того отпущенного состояния, когда тормоза скользили – некоторых потянуло на «любовь» – он оказался лишним, хотя с Элькой были виды, и та как будто благоволила ему. «Возможно, он переосторожничал с ней?»

Природная стыдливость держала, в его двадцать два, в полном неведении о психологии молодого существа женской принадлежности. Словом, он остался не у дел. В состоянии острого озлобления ему пришлось тащиться через запутанный дачный поселок на трассу. Голова моментами отключалась, но злость подбадривала разум. Вышел на трассу далеко в стороне, потом тащился к навесу, маячившему в отдалении рубиновой крышей, именуемому «Остановка по требованию». Машины проносились мимо, не замедляя ход на его попытки голоснуть. Уже темнело. На милосердие в ночи, да еще в определенном состоянии, рассчитывать не приходилось – он скрючился на перекошенной лавке. Неровная плоскость держала в напряжении. Бахус брал свое – в дреме он упал на землю.

Над головой что-то мяукнуло.

– Максик, прости, я спьяну потеряла тебя. По запаху табака поняла, что рядом не ты. Куда ты пропал в натуре? Я тебя ждала, не этого… Последний стакан был лишним. Если бы не блеванула… ик, ик, потеряла бы тебя навсегда. Прости, Максик, ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь?

Падая с лавки, Макс ушиб плечо.

– Элька, заметано. Дерни за руку, кажется, плечо выбил.

Элька угоднически взялась за руку и, едва удержавшись на ногах, дернула – сустав хрустнул, но боль сразу притупилась. Он начал приходить в себя: Элька извивалась перед ним, похожая на гуттаперчевую куклу. Она никогда не была девочкой с тормозами, но сегодня она удивила его. «Если она смогла в безнадежном состоянии встряхнуться и догнать его… Может, действительно любит!» Мозги закрутились на опережение. Горечь отлегла, и он мысленно попросил прощения у неба за «суку», которой окрестил всю женскую принадлежность. Под ускоренно бьющимся сердцем подзуживало раненое самолюбие – захотелось сатисфакции, здесь и сейчас. Ущемленному самолюбию желалось восполнить то, чего недобрала природа молодости. Он сжал Элькины особенности, выступающие ему вызовом, Она пискнула от неожиданности, чертыхнулась, но тут же обвисла на нем, сдаваясь без сопротивления. Раньше у них случались моменты, когда Элька тоже сдавалась, но он сам не шел дальше: прагматический разум останавливал его. Подогретый Бахусом, а, возможно, получивший горький урок, Макс подумал: «Как же я был одинок до ее прихода? Может быть, желание обладания и есть форма проявления ответной любви?»

Элька начала киснуть, а он, в противовес ей, делался все трезвей. Бесцеремонно притянув его на лавку, с проснувшимся ожесточением, она неуклюжими рывками попыталась снять с него рубашку – пуговицы с треском отлетели.

– Прямо здесь… и сей-час или никогда! Евнух ты недобитый или мужик?

Со стороны Элька казалась жалкой: растрепанная голова неуправляемо моталась по сторонам, выражения глаз он в темноте не видел, но именно в таком состоянии он захотел ее до озноба, до невозможного отступа. Ее жаркое дыхание искало его участия. Он не желал более думать ни о какой морали – он хотел ее.

Максим вырос в благополучной семье, но кто не знает, как притягательна азбука улицы?!

По-настоящему совершенным может стать испытавший на собственной «шкуре» двойные стандарты окружения. Аскеты призваны матушкой-природой сбивать накал поиска. Разве кто-то из этих ледышек стал айсбергом?! «Глыбы» восстали из противоречий, из мракобесия осуждений. Именно сумасбродством подпитывают свое божье предназначение гении. Их могло быть значительно больше, чем известно истории, но идеология – великая наука. Управлять нестойкой психикой, возможно, и правильно… только самые непотопляемые оставили несмываемый временем след. Никто не сможет назвать степень и качество воздействия на будущность другой формы – под именем «свободная мораль?»

Сдерживающий фактор света перешел в область домысла – темнота сгустилась до блеска Элькиных шальных глаз. Редкие домики дачного поселка светились окнами – большинство из них погрузилось во мрак безлунной ночи. Озноб близкого обладания завладел Максом настолько, что ему с трудом удавалось концентрировать мысли в одурманенной голове. Не такую близость он холил в своей голове. «Надо что-то придумать…»

Элька висла на нем, открывая возбужденным шепотом новые влекущие подробности. Макса несло легким летучим облаком в заветную сказочную даль.

Сколько потерявшихся во времени и пространстве мужиков лишилось управления, зачастую от миража. Много позже выявляются истинные ценности – редкие впоследствии способны на самобичевание. А и зачем?! Какой прок в пустой энергии? Впрочем, иногда моральное удовлетворение – тоже прок.

Поборов остроту искушения, Макс мягко выпростался из вязких объятий, взял Эльку за руку и потащил за собой.

– Не хочу никуда, – упиралась Элька, – здесь…, давай останемся здесь… Не мужик ты, ты-ты-ты… – медуза.

– Эличка, я хочу по-человечески, потерпи чуть-чуть.

Он остановился у аккуратного кирпичного домика – окна молчали темнотой. На калитке замок и никаких признаков присутствия – у колодезного сруба застыл в недоумении белый красавец-кот.

Элька начала что-то понимать.

– Правильно, как все п-просто, снимем меблированную комнату в аренду на одну-единственную ночь. Плата – в подарок влюбленным. Правда, Максик, ты счастлив?!

Максим перелез через заборчик, подвернувшимся под руку металлическим прутом, вывернул дужку замка.

– Прошу, сударыня, в апартаменты, не «Астория», но лучшее в этом районе.

– Мы не гордые, М-максик…

Тронув в щипковом реверансе юбку, Элька нестойко последовала за ним. Максим помнил с детства, как они с отцом, приехав на дачу за сто пятьдесят километров от дома, не нашли ключа. Отец побалагурил., достал перочинный нож и отодрал штапики – через выставленное стекло они забрались в домик. Максим запомнил этот день – на следующее утро на его удочку поймалась огромная щука.

Не задумываясь, тем же манером, он вытащил стекло, открыл изнутри замок и впустил Эльку.

…Он упал на стоящий, тут же на веранде, между двумя кадками с растениями диван, и раскинул руки – Элька, не мешкая – на него, с лету опалив его губы горячей смесью спиртного с женской особенностью. Под руками легко поддалась резинка трусиков… Элька, вдруг, странно охнула и осела на него свинцовой тяжестью неуправляемого тела.

– Давно за вами охочусь, ироды проклятые, получайте, – раздался свирепый хриплый голос у них над головой, – осина изгонит нечистую силу.

Тело Эльки дернулось – Максим попытался выскочить. В ярком свете, ударившего в глаза светильника, ее тело замертво вытянулось рядом с ним, продолжая улыбаться самоуверенно-нагловатой Элькиной улыбкой. Такие желанные, еще мгновение назад, ее стройные ножки заголились до ослепительной белизны нательного белья. Максим пока не осознал, какой смерч пронесся над ними. За спиной заголосили – он увидел седую крупную старуху – в руках она судорожно сжимала толстую палку.

Простое мальчишество и коварство окружения лишили Эльку будущего. За несколько мгновений Максим поседел. Тоска, поселившаяся у него в сердце, оставила одно-единственное желание: навсегда заклеймить себя отшельничеством. Он уехал далеко от того места.

…Проклятое время – оно стирает соблазнами в памяти горькие уроки жизни. Он загорелся вновь, чтобы уже окончательно поставить точку на потрепанной странице местами истертого прошлого.