Глава 1

Ветреные холодные рассветы с каждым очередным днем все больше волновали засыпающий сад, разгоняя залегшую с ночи туманную мглу. К полудню наметившаяся борьба сезонов затихала в пользу излучающей тепло земли. Ветер постепенно сникал, мгла осветлялась до малейшей летучей паутинки, и сад замирал, как замирает старик в теплом солнечном закутке у своего дома, теша себя надеждой на затяжную остановку мимолетного блаженства. Отжившие, но еще цепкие на коротышках-черенках, сизые листья персиков величаво обвисли, оголяя солнцу набирающие краску запоздалые плоды. Немало испытаний приходится претерпевать плоду, прежде чем он, сочный и желанный, тронутый румянцем солнца, окажется у вас в руках. Содержательный аромат вернет вас опять в то обильное и бурное прошлое, с небольшой разницей в естестве, оставляя не пустой сумбур мыслей, а нечто показательно противоречивое.

Мотька теперь работала в городе. До получения другого жилья ей позволили находиться здесь – новая медсестра, вчерашняя выпускница медучилища, на это жилье не претендовала. И Мотька счастлива была таким развитием событий: резкая смена обстановки для нее проходила болезненно.

Она общалась с деревьями не от одиночества или отсутствия перспективы, так сформировался ее внутренний мир. Доверие ее к людям сильно пошатнулось. «Если зло и не преобладает, – решила она, – то находится в зависимом положении под добром». Может быть, оно родилось в отголосок неоднократно слышанному от бабушек: «Миром правит Сатана».

Подобно поздно созревшему плоду, ее красота улыбнулась окружению самобытным румянцем, пытаясь найти среди снующей массы озадаченной толпы посыл на не заскорузнувшее безнадегой ожидание.

Изо дня в день Мотька углублялась в одну и ту же узкую улочку, ведущую коротко к остановке автобуса, чтобы вернуться к родному саду, к нависающему над ним лесу, заполняя вакуум позитива сладкими мыслями своего богатого воображения. Если вы попытаетесь окликнуть ее в это время, она не скоро вернется оттуда к заплеванному жвачкой асфальту. И никакая сила не заставит ее в этот миг жить здесь, среди бессмысленной суеты, шума техники, циничных оценивающих взглядов, оскудевших душой провинциалов, возомнивших из себя великих знатоков современности.

Каждый день, купаясь в среде придумывающих трудности и развлечения людей, убивающих бездарно годы, она не находила ни сучка ни задоринки в иной перспективе жизни в этом растленном юге. Она хотела куда-нибудь туда, на край земли, где ощутимее, где так не растеряны человеческие ценности.

В переполненном всегда автобусе толкался озадаченный добычей хлеба насущного рабочий люд. Много стариков, вынужденных тянуть лямку непосильной работы, уставших от нескончаемой колготни (слово мамы), вяло поругивающих власть за несправедливо низкие пенсии, истощающей за телом душу, беспросветную скудность жизни. Кто нашел нишу в легкой работе, полный энергии шарил глазами в поиске разнообразия. Строители и рыночные торговцы, легко узнаваемые Мотькой, рады были лишь одному – выхватить освободившееся местечко, да забыться рассеянным взглядом, находясь здесь, а в глубине себя – усмиряя ноги и спину, саднящие тупой выматывающей болью.

В атмосфере пикового рейса Мотька отличалась изысканностью одеяния – в ней проявлялось все, что осталось от былого понятия «выйти в свет». Она заряжала себя энергией новизны каждое утро, не противясь генетической женской слабости, хотя многое женское ей претило. Ритуал наряда сдерживал наползающий мрак, подпитывая искусственной энергией ждущее перемен сердце.

Автобус терял содержимое с каждой остановкой в растянувшихся по автостраде поселках. Сопутствующая речушка резко «провалилась» под мост, покатившись под прямым углом в сторону, а дорога полезла в гору языками крутых поворотов. Открылась панорама на глубокое отвесное ущелье, на крутые непроходимые склоны гор за ним. Эти склоны обозревали в том же виде гордые абреки. Густо поросшие смешанным лесом горы, оголяясь границей-седловиной, ограничивали ласкающий воображение бескрайний простор. Мотька во всех необычных творениях природы искала непременно чуда. Сколько отчаяния и следующего за ним уныния отпечатывалось на ее открытом лице, когда туманная мгла или дождевые облака наползали на склоны, скрывая обзор.

Что-то навязчивое вмешалось в ее мирок, мешая сосредоточиться. Она оторвала глаза от облачка на склоне седловины и встретилась с осторожным, леденяще пронзительным взглядом.

 

Глава 2

Мотьку с пристрастием изучал зрелый, интеллигентного вида мужчина. Побитый сединой бобрик густых волос не упавшей волной завис над высоким лбом. Короткая нейлоновая курточка несколько умаляла его возраст.

Мотька подумала: «Умный, состоявшийся, и, тем не менее – за пятьдесят».

Мотька не могла держать взгляд, но над этим работала – поупражняться бы сейчас, но холодный, хотя и сделанный участливым, взгляд загонял назад, в клетку мыслей.

Автобус терял высоту, сбегая по серпантину перевала. Взгляд продолжал леденить ее лицо.

«Что ему от меня надо?» – пыталась определиться в незнакомом ощущении Мотька.

Мотька считалась хорошенькой, однако, на фоне отрешенного от мира взгляда, с лету не казалась привлекательной. Она всегда выходила через переднюю дверь, но сегодня выскочила в заднюю. Мужчина все же догнал ее.

– Я чем-то напугал вас. Вы, как спринтер на дистанции. Строю в ваших краях домик и чаще езжу на машине. А я знаю вас – вы работаете в больнице.

Мотька придержала ход.

– Строю, да, – продолжал мужчина, увидев ее внимание. – За речкой, под лесом.

Мотька не часто привлекала к себе внимание и сейчас, в банальном общении, разволновалась.

– Не волнуйтесь, – заметил мужчина, – я не представляю никакой опасности. Врач обязан видеть ваше состояние.

Мотька знала многих из персонала больницы – его лицо было ей незнакомо.

– Вы пришли? Прошу вас: позвольте мне предложить свои услуги. Я могу подбрасывать вас на машине. Скоротаем длинную дорогу, вы, как и я, вижу, любите природу.

Мотька взялась за калитку.

– Не отказывайте. Извините за назойливость.

Мотька ничего не ответила, кивнула на прощанье, отводя глаза от леденящего взгляда. Она вошла во двор, с облегчением глубоко вдохнула воздух родного сада. В горах вечерняя мгла сгущается быстро. С наступлением темноты Мотька, как всегда, не зажигая свет, упала на постель, разбросав ноги. Обыкновенно приходило расслабление – ей хватало пятнадцати минут. Потом она готовила ужин, иногда ограничивалась одним чаем. Ограничения Мотька вводила, когда чувствовала излишние складки на боках. Она пока работала по дневному графику – впереди предстояли смены, включающие ночные дежурства. Сегодня, перед выходными, планировала заготовить полуфабрикаты, чтобы назавтра организовать праздник для живота. Собственный вид в зеркале ей показался чрезмерно угнетенным – бросалась в глаза бледность. Она этой встречи ждала давно, сама порой не осознавая этого.

«Вот оно – свершилось. Почему же нет радости? И ничего не всколыхнулось в груди».

В замкнутом круге другая бы давно обрела блаженный покой, а Мотька, пожонглировав воспоминаниями, настроилась на долгое ожидание.

…Теперь она работала по сменам, маршрут домой менять не стала. Она всматривалась в знакомые дома. Ее в умиление приводила старенькая бабушка, лет восьмидесяти с лишним, в одно и то же время подметавшая тротуар перед домом. Как-то бабушка пропала, с неделю она ее не встречала, даже подумала о неизбежном, когда же увидела, откровенно обрадовалась, едва не обняв.

– Жизнь продолжается, и она прекрасна, – произнесла Мотька вслух.

Бабушка среагировала на редкость для ее возраста философски:

– Ты живешь будущим, а я, милочка, вчерашним днем…

Мотька углубилась в улочку, ведущую к остановке. Миновала последний перекресток – ее кто-то окликнул.

– Сударыня, карета подана, прошу.

У распахнутой дверцы легковушки стоял доктор.

– Не откажите…

Она не видела ничего плохого в том, что ее подвезут – это случалось нередко. Неприязнь от первого разговора заставила задуматься.

– Не откажите… – был жалко настойчив он.

И Мотька уступила. Доктор не спешил. Праздничное одеяние дополняло его возвышенное состояние. Он говорил о проблемах нынешней медицины, пытаясь, наверное, увлечь ее. Мотька не могла сосредоточиться на сказанном и молчала. Глядя на ущелье, она оживилась, доктор, воспользовавшись ее вниманием, предложил познакомиться. Мотьке совсем не хотелось ему понравиться, она в ответ на его имя представилась:

– Матрена, можно проще – Мотя.

– Кто вас так унизил? Вы в моем восприятии Клеопатра.

Мотька увлеклась воздушным смерчиком, свернувшим в спираль белесое облачко над ущельем. Во всех интересных явлениях она видела затаенный смысл. В этот раз она загадала, но разгадки не получалось.

– Действительно, красиво, – вмешался доктор в ход ее мыслей. – Я тоже обозреваю это ущелье, рискуя не вписаться в поворот. Для кого-то красиво, а для кого – тяжелое воспоминание, – продолжал он. – Привозили к нам… в больницу моего хорошего знакомого: любуясь именно этим ущельем, съехал в обрыв.

«Господи, за прекрасными глазами он видит зияние пустых глазниц». Мотька взглянула на него внимательно – что-то жутко смертельное промелькнуло тенью по его лицу.

«Патологоанатом», – осенило ее.

Мотька спросила прямо, как она умела, без обиняков: – Вы работаете в морге?

Он стиснул до скрежета зубы и промолчал. А она поняла, что попала в точку.

Больше доктор встречи с ней не искал…