Катишь ли по бескрайним дорогам России на автомобиле, наслаждаешься ли пейзажем под перестук вагонных колес, обозреваешь ли с самолета захватывающий дух простор – всюду тебя не покидает ощущение огромного, нескончаемого, державного.

Деловые поездки оставляли множество отрывочных сюжетов, чаще щиплющих глаза от родного убожества – это с одной стороны, с другой – это большие стройки, широкие размахи, великие творческие решения. Тристану не давало покоя существование этих непонятных, неискоренимых противоположностей.

Доброта и коварство, убожество и роскошь, серость и блеск – тот неполный перечень устоявшихся контрастов, секущий по глазам заскорузлой очевидностью, тупым архаизмом разрезая на пласты душу.

За поездку, с первого взгляда не обещающую особых приключений, кроме нервов, ухватился, как за очередную возможность прокатиться по просторам родной земли на автомобиле с запада на восток. В одиночестве острее осознаешь мир таким, каким принимает его твоя природа, каким видит его определенное, близкое тебе по духу сообщество людей.

Удаленный от западных рубежей страны Пермский край развеял все сомнения в малой продуктивности вояжа – главные вопросы быстро нашли свое место в череде согласований. Давно мучающий Тристана вопрос застолбился в сознании новым, но неисследованным месторождением. В далеком Пермском крае обосновалась на ПМЖ Матильда. Случайно раздобытый у ее матери адрес не один месяц прожигал папку нерешенных проблем.

…Частые выбоины да сгущающийся молочный туман сбили скорость до минимума. В сказочном обрамлении по обочинам мелькали черные размывы бревенчатых силуэтов. В зеркало заднего обзора влипли бьющие по глазам фары большегрузника – он активно пытался найти в двух плотных встречных потоках машин прогалину своей громоздкой махине для обгона. Глубокая выбоина заставила выехать на обочину, и тут же залепленная грязью груда грузовика заполнила нишу, поджимая легковушек, грюкнула на уступе расхлябанным железом и растворилась в густом тумане.

Около часа дорога тянулась в молочном неведении с переменным успехом, то вставая в свете фар белой стеной, то оголяясь темными силуэтами.

Любые из неприятностей способны устояться в сознании – дорога перестала вызывать раздражение, она под перестук напряженных амортизаторов виделась банальным фактором неизбежности. Мысли упорядочились, но Тристан не мог вспомнить, чтобы любое за последнее время расслабление заканчивалось у него удовлетворением. В подтверждение, стоило ему поймать благоприятную струю мыслей, прямо по ходу движения беспорядочно замелькали прожекторы фар. Он резко затормозил, принял обочину и остановился. Мимо прошмыгивали силуэты любопытствующих водителей, остановившихся следом. Подогреваемый общим интересом, Тристан прошел вперед в общем пешем потоке. Там, где столпились водители, дорога делала крутой поворот – сразу за ним, в плывущей дымке тумана предстало чудовищное поле брани. Стадо перегоняемых коров протаранил, по-видимому, тот самый грузовик. Самого виновника след давно простыл. Эмоционально и не очень бранные возгласы скоро притухли – колонна машин двинулась, протискиваясь между околевающих туш, продолжая путь в унылой пустоши Пермского края.

Грибовидное образование сгустившихся водяных паров оставалось позади. Сквозь разрыв облаков извиняюще улыбнулось солнце, передавая эстафету пути во власть налетевшего снежного заряда. Выразительные снежинки распластывались на лобовом стекле, в мгновение оплывая слезами за очередную земную безысходность. Местность быстро превращалась из неухоженного пейзажа в рождающуюся сказку.

Три часа тянулись вечностью – подъемы брались с переменным успехом. Свинцовое небо не предвещало скорого просветления. Снег сыпал со скаженностью зарвавшегося декоратора. С упавшей скоростью задержка стала более чем очевидностью. С судорогой вспомнил придорожные деревянные «клоповники» и решил тянуть до лежащего перед ним адреса.

Крепенький сруб из почерневших бревен в тупиковой улочке оказался нужным домом. Дым из трубы и отсутствие претендентов могли решить насущную проблему страждущего путника. Это и послужило главным основанием для внедрения в чужой обиход. Тристан не знал ничего о настоящей жизни Матильды, поэтому держал в уме заготовку о незапланированной ночевке.

Снег продолжал идти. Отвесная стена из почерневших бревен, как крепостная твердь, сверкнула дверным просветом. Из него, суетливо кокетничая, буквально выпрыгнула симпатичная востроносенькая молодая женщина в накинутом наспех платке.

– Смелее гости, – обратилась она к Тристану, мило заглядывая в машину, – и не смотрите на небо, до Покрова еще, почитай, две недели. Завтра же все утечет – знаем, не один год живем в этих краях.

От ее задора, свежего кокетства и так благоприятно решенного вопроса, мрачная стена дома показалась Тристану самым уютным оплотом в стремительно надвигающейся ненастной ночи. Оптимизм и искренность, с какими была выброшена фраза, не вызывали ни малейшего сомнения в завтрашнем сценарии погоды.

– Проходите! Пожалуйста…

Попав в прихожую, в нос ударило струганным деревом – в густом воздухе повис смешанный с ним, смолистый аромат.

– Проходите, проходите, дальше у нас культурнее, – щебетала хозяйка, приглашая из сеней в светлую, оклеенную веселенькими в васильках обоями, просторную комнату. Панно во всю стену с защемившим сердце летним пейзажем гасило все сомнения в приверженностях обитателей дома. Несколько деревянных в остеклении дверей под светлым лаком вели в другие помещения.

Хозяйка скинула платок – острый носик проявился в составе миленького беленького личика. Тугой узел не запятнанных модным оттенком русых волос, стянутый высоко на затылке, придавал облику вид веселого мотылька, слетевшего с вполне реального пейзажа. С суетным образом женщины никак не вязался цепкий взгляд серых, почти голубых глаз – они ощупали Тристана, не оставляя сомнения в оставшихся без внимания особенностях. В подтверждение его сиюминутного предположения она среагировала:

– Русское, все истинно русское в душе и обиходе. Ниже, к дороге ближе, все больше армяне.

– Марька, – представилась она, больше ради обязательного, нежели значительного факта. – Так меня величают. Приходится соответствовать. С некоторыми, – она кивнула в сторону дороги, – я обучена и матом.

Тристан не удержался ее приниженным о себе мнении и уточнил, оценивая ее взглядом с достоинством завсегдатая подиумов:

– Скорее, красотка Марианна!

Она сделала паузу, извинившись своим видом за желание узнать и его имя.

– Своего бранного назвать не могу, не слышал. Зовите, как все – Тристан. Незамысловато и просто, как натянутая и следом спущенная тетива лука.

– Тристан? – переспросила она, посмотрев на него с новой для него значительностью, и тут же предложила начатый было экскурс.

– За одной дверью – детская, там мои орелики спят; за другой – комната отдыха для гостей; за третьей – кухня; дальше санузел. У нас, как у всех цивилизованных людей, все имеется. С Матильдочкой постарались – всего два номерка, а худо-бедно кормят. У трассы повесили вывеску. Вы же по ней приехали?

При имени Матильда у Тристана взлетели брови.

– Матильда? Где она? Кто она вам?

– Матильда – наша благотворительница, дом-то ее собственность. Детки – сестрицы моей старшей. Померла она от злокачественной болезни. И мужа ее нет, уж, давно, спился за год после нее. Да, что это я все о мрачном? Вам-то своего, небось, хватает?

Тристан хотел спросить о месте проживания Матильды, но Марианна продолжила демонстрацию достоинств своего предложения, открывая первую дверь.

– Это наша «детская».

Две детские головки, одинаковые как два грибочка, резво подскочили с подушек. Две пары удивленных глазех в обрамлении совершенно соломенных волос, не мигая, уставились на Тристана.

– Не спите? Ах, я вас сейчас… Спать, скоренько, – уложила детишек Марианна, поправляя одеяло.

Она открывала одну дверь за другой, а перед глазами остановились бликом солнечного лучика две совершенно одинаковые мордашки.

– Чай у нас в программу входит – за ужин не обессудьте: за отдельную плату будет и ужин. Не балуют нас посетители, больше останавливаются ближе к дороге. Бегаю туда на подработку, убираюсь. Стыдно говорить об этом гостю: и сами не шикуем, не кормить же вас овсяной кашей.

Она говорила правильно, напевность голоса никак не вязалась с резвой манерой в движении и как-то гасила ее суетность, придавая облику пониманием Тристана, совершенства русской женщины. Тристан загадал ее возраст: после тридцати. Насколько «после» в течение вечера контрастно менялось. Временами он дал бы ей едва тридцать, но осведомленностью в хозяйственных тонкостях – все сорок.

– Да, конечно, – подхватил Тристан, стараясь попасть в смысловой тон, – в ином месте еще и нахамят. Этого хватит на суточное содержание.

Тристан протянул Марианне красненькую.

– Нет, нет. Много будет – это через меру.

Тристан остановил жестом ее вытянутую с купюрой руку.

– Купите деткам сладостей. Могу и помочь вам.

– О чем вы, мойтесь с дороги, отдыхайте, я позову к столу. Думаю, часика полтора мне хватит.

В разговоре какое-то постороннее воздействие прожигало Тристана сбоку. Он повернулся и даже вздрогнул – на него, уже удвоенные в размерах, светились четыре огонька на двух взъерошенных наивных мордахах. С деловитостью менеджеров они замерли, сцепив ручки за спиной.

– А ну, а ну, спать, – запричитала Марианна, бесцеремонно разворачивая их лицом в их комнату.

Надо отдать должное, не пикнув, они пропали в глубине детской.

Сколько им? – не удержался Тристан.

– Пашка и Дашка – месяц назад минуло три года.

В простенькой, но со всеми необходимыми атрибутами, чистенькой ванной, Тристан мурлыкал пришедший на ум неизвестно откуда, давно у него не в обиходе, отрывок из «Риголетто» Верди «Сердце красавиц склонно к измене…», а из кухни доносились запахи жаркого. Поневоле перебрал в голове удачные послесловия прошлых поездок и нашел последнюю лучшим подарком судьбы. Ему случалось наблюдать милые особенности русской глубинки, но почти все они оставили душевные противоречия. Суровая проза людей одухотворялась им в находке эфемерных реалий. Чаще собеседницы оставляли в нем малозначимый штрих, который обычно, окунувшись в повседневность, он игнорировал без каких-либо неприятных последствий. Как после плохого фильма, они затаивали на будущее досаду о бесполезно убитом времени.

Марианна ему с первого взгляда приглянулась естественностью, отсутствием в манерах слащавого расхожего налета. В ее облике, и дальше при общении, ничего не показалось Тристану показушным. Она не искала слов, не рисовалась. Нежданным подарком она была представлена Тристану на суд в галерее русских образов.

В комнате, предложенной ему под гостевую, после принятой ванны он вздремнул. Проснулся от сдержанного рокота голосов за дверью. Посмотрел на часы – проспал около часа. Когда вошел, с удивлением увидел: в зале за накрытым столом его терпеливо ждут.

– Простите за опоздание, – извинился Тристан, – могли бы встряхнуть.

– Вы так красиво спали, я не осмелилась разбудить. Ребятки мои не удержались, полакомились сладким. Теперь баиньки, обжоры.

Пялясь на Тристана во все тяжкие, детвора сползла с образованных подушками возвышенностей, покорными овечками прошмыгнула в свою комнату.

В красном платье, схваченном по талии черным пояском, Марианна наполнила тарелку Тристана, смешно топорщась рюшечками жабо. Поясок, вздернутый под стать хвостику на голове, приподнимал ее во взвесь. Она чувствовала его внимание и не противилась этому, не спеша продолжая совершать застольный этикет.

– Кушайте, позвольте и мне за компанию. Пиво как-то пошловато, вина хорошего в наших торговых точках давно не встречала – на десерт будем пить чай с зефиром. У Хачика всегда свежий.

Копаясь в глубинной сути происходящего, Тристан усердно занялся содержимым тарелки.

Столько достоинства и домашней красоты в облике в сочетании с подкупающей хозяйственностью после Ирочки он не встречал. Нервные, развращенные деньгами и временем, подобострастные жены компаньонов, личные попытки обретения уюта на месте не сохранили желания повторить что-либо из пройденного. Обычно Тристан мог с трудом вспомнить назавтра, чем его кормили вчера, да и не возникало прецедентов ворошить отработанную шелуху повседневности.

Вспомнилась, невзначай, реплика философа:

«Кто может видеть течение времени? Псих или поэт…».

– Я покажусь неучтивым, если не задам естественный вопрос о хозяине, – решился Тристан на вопрос, возникший в самом начале.

– Я и есть хозяин в двух лицах, – с неудовольствием ответила она.

Марианна сразу закрылась, давая понять неприятность для нее этой темы. Копать без надобности глубоко личное не было правилом Тристана, но в данном случае, хотелось узнать все. Марианна собралась разливать чай.

– С имбирем пьете? – стараясь смягчить горечь от резкого тона, с нежностью спросила она. – Это нечто, согревающее душу и сердце. Могу не добавлять имбирь – будет просто зеленый чай?

– Честно, не пробовал… – имея в голове задачу для разгадки, улыбнулся ей Тристан. – В этой поездке все так необычно: великий благотворитель Матильда – инкогнито-хозяин?

Тристан старался не блистать преимуществом знаний, напротив, умышленно упрощал понятия и высказывания, вызывая в ней плохо скрываемую искру неприятия. Он не знал иного способа глубокого открытия в короткое время приглянувшейся ему женщины.

– В этой поездке столько необычного, пусть оно возведется в квадрат.

– Необычность встретить в наших краях одинокую женщину с детьми? – сошла с лица Марианна. – Это настолько обыденно здесь. На юге другая статистика? Ваш брат, не имею в виду лично вас, желает прожить жизнь без тревог и волнений и желательно за чужой счет, а умереть в сытости, окутанным вниманием в глубокой старости, ничего не оставив для пользы других.

Тристан прихлебывал чай, физически ощущая горячую струю вдохновения. И ему уже было неважно, пришла она от одного специфического воздействия имбиря, или это симбиоз воздействий. Сердце окутала теплая поволока, оно ткнулось под ребро забытым ощущением и побежало, выдавая трепещущей сонной артерией. В сравнении с забытыми симптомами, вызывающими непонятный страх, ему был приятен этот трепет.

Марианна взглянула на Тристана смягчившимся взглядом, и он не смог понять в результате какого воздействия он вдруг изменился.

– Я подышу во дворе. Благодарю за необыкновенный позитив.

Снег прекратился. Небо вызвездило показательной астрономической картой: Процион желтел мерцающим ореолом, Полярная звезда довершала рукоятку Большой Медведицы, Малый ковшик завис в беспорядочной звездной россыпи сородичей. С самой юности Тристан не видел такого впечатляющего парада планет. Приятно подмораживало. В кристально чистой голове зрели свежие кристаллы мыслей.

Случаются обстоятельства, готовые подбросить возможность изменить наш распираемый внутренними противоречиями мирок – большой промах каждого, кто не захотел или побоялся воспользоваться противоречивыми посулами судьбы.

Тристан с воодушевлением бросил взгляд на благосклонное к нему небо и вернулся в дом, в новое для себя мироощущение.

Ночью Тристан проснулся от ощущения живого присутствия. Он готов был поверить в существование мистики, если бы не живое затаенное дыхание рядом. На короткое мгновение за столом он представил себе подобную дикую возможность. Поверить в следствие долгой телепатической связи он бы еще смог, но в силу мгновенного искрометного воздействия – никогда. Но оно свершилось, и он оказался в этом букете жалким, трепещущим от страха одной мысли лепестком. Тристан повернулся, коснувшись дрожащих пальцев ее руки. И теперь никакая сила не смогла бы остановить его от жаркого участия в ее очевидной холодной участи.

… Яркое солнце заглядывало в маленькие окна черного бревенчатого строения. Машина Тристана, залепленная рыжим глиноземом дороги, уныло покоилась под стеной среди множественных веселых ручейков утекающего в безвестность белого покрова, оставившего в его сердце воспоминание светлого короткого мгновения.

Тристана провожали три фигурки, расплывшиеся в его увлажненных глазах сверкающими нимбами на фоне черных бревен унылого строения.

Вернувшись домой, Тристан сделал солидный денежный перевод – все, что накопил на развитие. Его поступки за прожитую жизнь и вместе взятые не носили столько душевного удовлетворения, как этот.

Обязательства и люди, сопутствующие ему, как прежде, ввергли Тристана в пучину повседневности – она мгновением проглотила еще два года.

Ошибки и поиск – обязательные элементы жизни.

Полное отчаяние или удовлетворение приходят однажды, тогда наступает момент истины.

Неудовлетворение прошлым вытаскивает на свет ваши дремлющие свойства, решительность обуревает вас, и вы начинаете понимать, как безнадежно далеко это прошлое.

Командировки и цели приобрели через время иной статус: появилась возможность регулировать настоящее без опасения остаться непонятым или зависимым. Служебный автомобиль мог доставить Тристана без всякого на то предлога в любую часть огромной страны. Однако, осветленное великой милостью однажды, сознание оставляет затаенную тоску по текущей возможности.

Отказавшись от прочего, за рулем автомобиля, как когда-то, в одиночестве процеживая через фибры увиденное им два года назад, приближался к границам Пермского края. Свежий асфальт дороги белел свежей разметкой. Треугольник «Животные на дороге» заставил с сожалением сбросить набранную инерцию. На приличной скорости пронесся мимо большегрузник. В отдалении показались придорожные постройки. «Где-то здесь искомый перекресток…».

На развилке дорог играла броским рубином реклама одной из вычурных архитектурных затей – «У красотки Марианны».

16.07.2016 г. 05.40.

Маркотхский перевал, красиво, но бесполезно охвативший Геленджик от засилья холодного влияния материка, разгорался заревом восходящего солнца.

…И было не весело, хотя и закончен актуальный роман, и просыпался новый многообещающий ясный день.