Глава 1

То единственное, на что была способна Мотька – повторить подвиг Клавы, иначе ее действия она назвать не могла. Себя она обзывала бездумной курицей, похожей на мать, в запале вспомнила все услышанные на стороне бранные слова – и это за свою неспособность к выдумкам. Мотька готова была смириться и ждать, но долгое время затворничества обозлило ее – она решилась на активные действия. Клава вытолкнула своего ублюдка из окна – Мотька привязывала действие к своему объекту. От одного предположения ее начинало трясти в ознобе. А иной возможности она не находила. В Мотьке с детства укоренилась привычка отвлекаться попавшимся в руки предметом, здесь она нашла металлическую скрепку для бумаг. Она ее бездумно разогнула, покалывая в мякоть ладони, таким образом, отвлекаясь болью. Далеко за полночь Мотька забылась в беспокойном сне: она убегала – ее преследовали. Мотька вздрагивала от собственного голоса, воспаленный мозг отрабатывал детали будущего побега. Она многократно просыпалась. Яркая луна со стремительностью ее видений, продиралась сквозь облака, озаряя лежащий на склоне поселок. Глянцевые крыши играли лунными бликами, создавая ощущение продолжающегося забытья. Свет – тень, свет – тень, щелчками мелькающих слайдов. Трепещущее сердце возвращало в действительность. Она судорожно глотала недостающий воздух – колола ладонь скрепкой, возвращая себя в реальность.

В одной из колоколенок строения, недалеко от них, под зеленой крышей, в единственном ближайшем оконце, до глубокой ночи горел свет. Мотька хотела, но представить не могла, что кроется за его стенами. Она решила в случае побега обратиться за помощью именно туда. Этот свет настоящим маяком светил для нее каждую ночь, сохраняя ее маленькую надежду. Если бы Мотька могла передать свои мысли на расстояние, она бы подсказала сидящему за светящимся окном, озадаченному возможным концом похожей истории писателю, актуальный, трагический, реальный сюжет.

 

Глава 2

– Смотри, Колян, кукловоды пасут нас. Какой раз на трассе мелькают эти примитивы. Жалко бросать верное дело, искали бы вы нас на одном месте…

– «Эх, лечь бы на дно, как подводная лодка, и чтоб не смогли запеленговать…». Зря ты морячка поспешно бросил, теперь рогом рыть будут. Сказал тебе: надо было и рыбака приговорить.

– Сказал-мазал… сомневался – взял бы да сам приложился.

– Так, это же ты, как лох педальный, дернул…

– Ты, поц, из меня конченого отморозка не делай. Короче, торгуем пацанку и рвем за бугор.

– Все, все! Тормозим. Собачиться при разделе бабок будем. За мокруху причитается больше. Сегодня отбарабаним в ночное, сдадим ссыкуху, а потом… Первое, что сделаю: нажрусь до поросячьего визга, потом в Дагестан рвану подальше от силков ментовских – есть там у меня зазноба, вдова, красавица – лермонтовская Белла…

– Ты че, Вурдалак, крышей шуршишь, тебе здесь телок жарких мало?! Пс-с, насмешил – в Дагестан. Прихлопнут без шума и пыли. Зимой там подполье – духи зализывают болячки.

– Это верно – именно телок, от их патентованного стона у меня все опускается. Фатима – не просто изголодавшаяся баба – она, можно сказать, эксклюзив, «умираю» несколько раз за ночь. После нее на твоих «телок» не шевельнется.

– Она со многими вот так?

– Турка – один я у нее, шариат сдерживает. А если горит? Украдкой грешит. Мужа наши завалили в «зеленке», ей тогда неполных семнадцать было. Детьми не успели обзавестись. Пять лет одна – извелась без мужика. Я как раз залег там после прошлого дельца. Подкармливала меня. Нравлюсь я бабам, и ей приглянулся. Все – приехали, хорош базлать. Пацанку не трогай – похоже: целка еще, заплатят по полной. И что эти шейхи в костях находят?

– А твоя толстушка?

– Глухопер! Говорю: Белла – в самом соку. Тебе, вижу, хоть в замочную скважину. Поласковей с пацанкой будь. Пусть успокоится, хорошая фактура на нас работает.

Черный «бумер», откинув задок на крутом вираже, съехал с асфальта на грунтовку, скользнул юзом, едва не смазывая юбкой расползшийся язык суглинка. По свежему щебнистому покрытию, дробью отбивая днище, припустил в сторону виднеющегося впереди серого пятна старого леса.

 

Глава 3

После своего решения Мотька разволновалась. Под глазом безудержно дергался нерв. Она подошла к зеркалу и ужаснулась: решительность к немедленному отпору как на ладони. Он сразу заподозрит.

Сколько смогла, Мотька напустила зеркалу своей убийственной мимикой безразличия.

За дверью послышались шаги. Пока колдовали с замком, она успела упасть на постель. Вопреки обычной высокомерности, охранник сел с ней рядом.

Потеплевшим взглядом смерил ее с ног до головы, рукой играючи примял одеяло, обозначив ее силуэт.

– Чего тоскуешь? О том, что ожидает тебя, мечтают все нормальные бабы.

Мотька напряглась.

– Будь ласковей, ласковой – жить тебе как у Христа за пазухой. Так у большинства из вас мозг с тремя извилинами – и те работают не в согласии. Свежую эротику посмотрел, что-то завелся. Там одну цыпку красиво отымели по полной в две тяги. Ты в курсе, что есть такое «минет»?

Мотька замешкала, что ей ответить. Значение слова она слышала, но решила притвориться несведущей.

– Не боись, конфетка, и никаких тебе последствий. Угоди дяде – дружбанами станем. Закис я здесь за месяц, а в «онан» я давно не игрок.

Не дождавшись ее реакции, он подошел к двери и щелкнул замком – ключ демонстративно положил на видное место.

– Только без шуток, видишь? – он показал объемный кулак, – припечатаю на месте. Учись – пригодится в жизни.

Исподлобья поглядывая на нее, он приспустил брюки – на ее глазах поиграл на глазах набухающим «достоинством».

– Лизни, крошка, дальше все пойдет своим чередом.

Мотьку начало лихорадить.

«Надо играть», – стучали в такт с сердцем мысли.

Она с опаской, без видимой агрессии застыла перед ним. Чувствуя ее нерешительность, он толкнул ее перед собой на колени. От попавшего в рот содержимого Мотька едва не задохнулась.

– Э-э, лохундря, смокчи, как конфетку, язычком подбадривай.

От внезапно обуявшей решительности она осмелела, вспомнился урок влюбленной пары под сиренью во дворе. Она отстранилась в рвотном позыве.

– Может, лучше между ножек? – спросила она не своим голосом.

Возбужденный охранник встрепенулся.

– Ложись…

Он рванул ее за ноги, смял под собой неодушевленной подстилкой – глаза остекленели животным блеском. В ладонь покалывала, напоминая о себе, отполированная скрепка. От страха замерло сердце, оно, казалось, остановилось. Мотька испугалась потерять сознание. Искаженное лицо мельтешило перед ней в жутком извращенном танце. С вскипевшей в ней дикой злостью, она с силой воткнула острие скрепки в помутневшее похотью зеркало его глаза – содержимое брызнуло Мотьке в лицо. Охранник взвился, схватившись за лицо, извернулся раненым червем.

Мотька вскочила – на ее счастье ключ ловко вошел в скважину. За спиной донесся далекий рев: «Ур-рою, падаль».

Она едва успела выскочить на лестничную площадку, но у ограждения он догнал ее.

 

Глава 4

Черной пантерой машина прокралась на заднюю часть двора. Не выключая двигателя, сидящий за рулем Вурдалак через тонированное стекло взглянул на окна третьего этажа особняка.

– Сгоняй, Колян, провентилируй, странно, Калган не встречает.

Приемистый двигатель неслышно держал обороты. Вместе с хлопком выстрела «бумер» рванул, оставив на бетонном покрытии черный зигзаг протектора, едва вписавшись в створ ворот. Лежа грудью на руле, Вурдалак выпростал из-под сиденья коротыш-«Калаш», зубами сдернул предохранитель.

– Где вы там, поганые. Так просто меня не взять, – вдавив акселератор в полик, оценил мелькающий в зеркале заднего обзора рельеф.

На суглинке машину понесло – Вурдалак пытался поймать дорогу, но машину неуправляемо несло на скалу. В голове болезненно кольнуло:

«Конец котенку – больше ср… не будет».

Пришел он в себя через кровавую пелену. Дурманяще воняло бензином. Собственного тела не было – оно пропало.

«Как в кино», – успело мелькнуть в мозгу.

Сдавленные искореженным металлом руки не поддавались управлению. Напрягшись мысленно, он пытался что-то сделать, но непонятная властная сила вопреки его воле тянула к огромному черному зеву. Мгновением блеснул яркий свет…

… Задыхаясь от возбуждения, Мотька выскочила на воздух. Она огляделась, ища свое спасение. В этот миг недалеко прогремел взрыв, пламя, обрамленное черной шапкой, сотрясло воздух. Выскочив за ворота, Мотьке ничего не пришло на ум, как пригнуться – она бежала, почти припав к земле. Полусогнутая, звериной иноходью она устремилась к заветному маяку. Мотька не видела вокруг ничего, кроме мелькающей впереди мансарденки под ярко-зеленой крышей. На спуске к ней она поскользнулась – огнем обожгло колено, но она вскочила, не замедляясь, рванула последние метры.

Тяжелая резная дверь глухо отозвалась на стук. Внутри было тихо. Мотька, обессиленная, ссунулась на колючий коврик коленками и закричала от боли. Схватилась за колено – на ладони отпечаталось кровавое пятно. Дверь мучительно долго не открывалась, наконец, звякнула щеколда, в образовавшуюся щель заливисто залаяла собачка.

– Господи, милая, кто тебя так? – наклонился над ней бородач с добрым участливым взглядом.

Мотьку трясло в лихорадке.

– С-с-прячьте меня, т-там б-бандиты… – судорожно, с трудом смогла выговорить она.

– Проходи, прохо… – увидев кровь, он без слов втащил ее под мышки и ногой захлопнул дверь.

Мотька безмолвно принимала процедуры. Рана на коленке оказалась глубокой, при падении глубоко рассекло кожу – ее пришлось перебинтовать. Бородач был близоруким и при обработке раны наклонялся низко, отчего борода щекотала ногу – это отвлекало. Мотька приходила в себя – озноб прекратился, она понемногу успокаивалась. Бородач попытался выяснить обстоятельства, но вместо ответа Мотька клацнула зубами:

– В этом поселке живет кто-то, кроме вас и бандитов?

– Кого ты называешь бандитами? – с удивлением уставился на нее бородач.

Мотька указала на крайний перед лесом дом.

– Насколько я осведомлен, этот дом московского агрария-академика. Зимой здесь никто не живет. Все владельцы поселка, так организовалось, исключительно из Москвы и Питера. Летом оживленнее. Как раз в том доме проживает кто-то из его родни, заодно охраняют поселок – ребята, молодежь.

Мотьку вновь затрясло:

– Т-там т-точно б-бандиты, они убили м-моего д-д-дру-га, а меня держали взаперти. Я, кажется, убила двоих…

Бородач недоуменно взглянул на Мотьку, с близоруким усердием пытаясь разглядеть в ее лице иронию.

– Девочка, как тебя звать?

– М-м-матильда.

Бородач хмыкнул.

– А я Лео, мне пятьдесят пять лет – будем знакомы. И я из Москвы, а здесь работаю – пишу книгу. Давай, все по порядку рассказывай.

– Зовите меня Мотя. Все, что я рассказала, чистая правда! – сорвавшимся голосом почти выкрикнула она, – убила я двоих, точно видела.

– Ты и к взрыву какое-то отношение имеешь? Ладно, ладно, давай-ка я принесу чаю, – с прежним усердием пытаясь выявить что-то междустрочное в нервных Мотькиных репликах. Мотька кивнула.

– Что? Чай или взрыв?

– Взрыв не знаю, а чай буду, – Мотька с облегчением выдохнула, почувствовав, как сильно у нее пересохло во рту.

Лео вернулся с подносом, разлил по чашкам чай, придвинул к ней конфетную карамель. Отхлебнул сам, давая понять, что готов слушать.

 

Глава 5

Клава звонила следователю чуть ли не каждый день. Его бесстрастный казенный голос раздражал, но, успокоившись, она понимала: это дело у них не единственное – положение обязывает оставаться с холодной головой. Ее эмоциональный настрой и чрезмерная горячность не позволяли прочувствовать тонкостей, а общие фразы в заданных вопросах рождали подобные ответы. То малейшее, та невидимая сейчас зацепочка всегда остается на пути к познанию разгадки. После разговора на мгновение в ее разгоряченной голове наступало успокоение: «Мотьку ищут», однако, в следующее мгновение она опять хотела активных действий. В конце концов, она не умела бездействовать. В суматохе у нее не осталось времени для себя, и она решилась на аборт. Отпуска ей не дали, тогда она бросила работу и отправилась к родителям погибшего парня. Не смогла она по-другому. Клава вспомнила подруг по несчастью: со слепой тупостью, попав в рабскую зависимость, большинство искали спасения в покорном исполнении своего «долга». Многие, стараясь стать эксклюзивом, мечтали о легальном статусе десятой жены. Редкая удача муссировалась девчонками по своей особой почте. Те же, которых сюда толкнула крайность, рассуждали просто: «Какая разница под кем лежать? Трезвый пылкий араб лучше пьяного тягомота. Здесь уходят, вкусно накормят, умастят благовониями. В отдельные моменты чувствуешь себя царицей, а не грязной подстилкой».

Клава состояла из другого содержимого – она не могла терпеть насилие и уж совсем не хотела сидеть на коротком поводке. За свою прямолинейность она и пострадала – ее отдали в бордель, там она подхватила венерическую болезнь. Притухшая было злость разгорелась в ней с удвоенной силой. Она желала мести. К Мотьке она прикипела душой, кроме того она стала единственной ниточкой, могущей дать нужный след. Кроме всего, Мотька стала для нее смыслом дальнейшей жизни. Она отправила РДО Леньку и с головой окунулась в собственное расследование.

 

Глава 6

Щадя психику Мотьки, Лео не торопил. Он положил руку ей на плечо. Добрые лучики морщинок разбегались из уголков его глаз, и Мотька, к своему удивлению, быстро прониклась к нему доверием. С ним она ощущала не страх, а малознакомое ей чувство удовлетворения. Читая ее мысли, он вкрадчиво произнес:

– Я знаю, ты была настоящим героем.

Приободренная коротенькой, но попавшей в цель фразой, Мотька забыла о саднящем колене, потерялся страх, который еще вчера мешал ей глубоко дышать, глаза озорно сверкнули. Ведь это, не кто иной – это она, Мотька, стала героем. Судорожная волна радости пробежала по телу – она подумала о Клаве, представила понимающее удовлетворенное ее поступком лицо. Невольно отгоняя воспоминания самого жуткого момента, когда содержимое ненавистного глаза брызнуло в лицо, Мотька отдышалась. Глядя в ожидающее лицо Лео, по крупинкам собирала в голове стремительно промелькнувшие события. Лео гладил ее по голове, успокаивая подбадривающим певучим тенорком:

– Все далеко позади, Мотечка, растворилось по песчинкам. Оно там, за той высокой неприступной грядой, и унеслось еще дальше быстрой рекой в бездонную пропасть океана, во впадину безумия. Остался чистый воздух и негатив, который обязан навсегда остаться трутом, воспламеняющим нашу память.

Мотьке теперь без крайностей открывалось, как из ее недр вырвалась звериная ярость, наверное, это была злость ее очень далекого предка-воина. Она впилась зубами в державшую ее за шею руку – до сих пор ощущая соленый вкус крови. Пролетело все единым связанным мгновением. Помнила Мотька, как сорвались и летели вниз – она сверху на нем, сжав на его руке челюсти до смыкания зубы. Помнила тяжелый удар обо что-то твердое, как после дикого, внезапно захлебнувшегося стона, из его горла фонтаном ударила кровавая струя. Выломав перила, они в обнимку рухнули в пролет. Сейчас Мотька понимала, что вполне могла оказаться на его месте. Спину его проткнула острая пика средневекового рыцаря. Изогнувшись дугой, охранник напрягся тетивой лука и обвис. Из кармана брюк блеснул черный пистолет. Единственный остекленевший глаз в порыве мести продолжал прожигать Мотьку. Безудержная тошнота подкатила к горлу – она кинулась к двери, на воздух, но не успела – ее стошнило прямо здесь. И вдруг ее, как получившую такую же пику в грудь, обожгло – в просвете стеклянной двери она увидела одного из ее похитителей. Он уверенно шагал на нее. Мотька заметалась, она понимала: спрятаться невозможно. Все решали мгновения. Она схватила торчащий из кармана пистолет, сжала обеими руками и выставила на дверь.

«Предохранитель – она что-то слышала об этом. Просто – щелчок флажка». Когда дверь открылась, Мотька зажмурилась и нажала курок… Руки дернулись силой выстрела.

Во время рассказа она пережила все заново – сердце колотилось, но рука Лео не дала вернуться в панический страх. Мотька отчетливо помнила звон стекла и упавшее на пороге тело. Лицом вверх, с кровавым провалом вместо носа, в страшном зверином оскале оно остановилось в памяти живой картиной.… Горячая сильная рука у нее на голове несла покой. Сердце упорядочило ритм, а из глаз брызнули неуправляемые слезы…

 

Глава 7

– Вывеску «Чоловичий одяг» бачишь? Хвильку пьяного на тракторце чуть дале, бачишь? Ото, зараз за ными домишко з билым хвасадом? То и будэ цэй адрэс, – объяснила Клаве приветливая украинка. Ее жизнеутверждающим задорным видом она впервые за всю дорогу отвлеклась от сосредоточенных в голове тяжелых мыслей. По пути к указанному домику прошла мимо тракториста, но не нашла его пьяным – тот гипнотизировал какую-то точку остановившимся взглядом. Взявшись за калитку, Клава огляделась: небольшой, но добротный, этакий домик на века, с узорным фасадом из натурального дерева, дополнялся заросшим травой палисадником. Она на ходу, спешно складывала в предложения нужные в подобных случаях слова – в семье погиб сын, возможно, единственный. На ее призывный голос отозвалась скрипом входная дверь веранды. Вышел седой, далеко не старый еще, щуплого телосложения мужчина с одутловатостями под глазами. Ничего не спрашивая, приблизился к калитке.

– Чем обязан, сударыня? – обратился он к Клаве на чистом русском.

– Разве у меня на лице написано, что я русская? – спросила она в ответ лишь для того, чтобы создать почву для разговора.

– У вас милое славянское лицо. Мы вообще говорим по-русски. Вы по объявлению?

Клава промолчала, понимая неизбежность следующей фразы. От нее мужчина мгновенно сник, еще более потускнел лицом и опустил глаза.

– Простите, мил человек, я ищу следы моей… дочери – они с вашим сыном до последнего находились вместе.

– Дениску это не вернет, а мать его до сих пор не может прийти в себя. Давайте отойдем к сараюшке – там и поговорим. Хотим после трагедии продать постоянное напоминание о его присутствии и перебраться в Россию. Держали домик для Дениски… Ах, спрашивайте…

После разговора Клава пожалела о своей поездке – ничего нового она не узнала, лишь разбередила рану несчастному человеку. Провожая ее за калитку, мужчина вслед ей крикнул:

– Ищите единственного свидетеля, там еще кто-то был, вроде рыбак. Если что-то откроется, дайте мне знать, хочу той мрази в харю глянуть.

Клава благодарно поклонилась и заспешила назад, мимо медитирующего Фильки, красиво ухоженных палисадников, под настороженные взгляды из их глубины, в подавляющем большинстве, старух.

 

Глава 8

– Да-а, не сладко тебе пришлось. В другое время подобное повествование ввело бы меня в транс. Пришло независимое от нас привыкание, кроме сочувствия и жалости к тебе, конкретной девчонке, ничего иного не испытываю. Ожесточение прошло – наступило безразличие. Криминалом с убийствами богаты и московские задворки. О чем, ты думаешь, пишу я? О том же! Все в столице уединилось по своим «норам», каждый житель столицы страшится невзначай заполучить стресс. Большинство обывателей приняло политику «рыбьих глаз». Да ладно, я со своим правдолюбием совсем не щажу твои слабенькие нервишки. Смотри, видишь милицейскую машину у твоей бывшей крепости? По гражданскому долгу им надо бы помочь, но мне жаль тебя, хотя… если желаешь… При допросе придется пережить все заново. В разговоре без свидетелей сложно будет доказывать собственную правоту. Кому следовало – поплатился за зло. Решай сама, как тебе поступить…

Мотька представила камеру с зарешеченными окнами, недоверчивое суровое лицо следователя, и ее прохватил знакомый, пугающий неуправляемостью озноб. Несколько минут назад ей было так уютно, так легко от понимающих глаз. Она зажмурилась, пытаясь не видеть действий за окном, а затем с надеждой посмотрела на собеседника.

– Не выдавайте меня, пожалуйста, я ни в чем не виновата.

Зубы ее начали выдавать неуемную дробь, она нервно засучила руками по столу в поисках спасительного отвлекающего предмета.

– Как я понимаю тебя, моя девочка. На, держи – это четки, говорят, от них покой и мудрость.

Они поднялись в мансарденку – оттуда был виден прилегающий к дому двор. Мотька смотрела на серую крепость, теперь со стороны заветного маячка. Над окном, где ее держали, ветром вздыбило край кровли, это он пугал ее стуком в ту ненастную ночь. Может быть, благодаря этому раздражителю, она и решилась на определенные действия. Наблюдая сверху за суетящимися перед домом людьми, Мотька смотрела и не видела, как выносили носилки с накрытыми телами – она вспоминала свое детство, кошмарную грозовую ночь с бьющимся в агонии куском кровли. От обуявшего ее страха она сжала руку стоящего рядом Лео.

 

Глава 9

По дороге назад Клава всматривалась в ориентиры, боясь пропустить нужную подсказку в рельефе местности. Слева и справа простирались пустынные заливные рисовые луга, среди склоненных к воде верб показалось похожее строение. Она подошла к водителю автобуса и попросила остановить. Водитель взглянул на нее недоуменно: до ближайшего пункта оставалось пять километров, но Клава была настойчива.

– На рыбака не похожа, чудят нынче люди, – буркнул водитель, но автобус остановил.

Где-то неподалеку от строения запомнились два огромных бетонных кольца. Действительно, неподалеку два таких кольца лежали, когда же огляделась – далеко впереди маячили такие же кольца. Автобус отдалялся, покачивая в прощальном приветствии забрызганный смолистыми отходами выхлопа зад. Набежавший ветерок ободряюще зашелестел ей тростинками сухого камыша. От трассы к воде уходила грунтовка, за ней вычертили линию канала сплошные заросли камыша. Вспоминая ориентиры, Клава с трудом добралась до заросшего осокой водоема: илистый плес дальше вытягивался в узкое русло. Она точно помнила: на перекрестье каналов стояла насосная станция – здесь ее не было. Сетуя на оплошность, Клава внимательно огляделась и хотела уже повернуть назад, но заметила в прогалине камышовых метелок чье-то живое присутствие. Она замерла в ожидании. Через несколько мгновений в том месте взлетело вверх удилище. От сердца отлегло: «Теперь не пропаду».

Рыбаком оказался пожилой дядечка. Крадучись, соблюдая неписаное правило рыбаков о тишине, замерла в нескольких метрах за его спиной.

– Че хоронишься, я тобя ще с дороги пасу. Тут иного путя нету. Ежли рыбак – двигай к следующай заводи, ежли зверь – прощевай – не желаю встренуться.

Дядечка выговаривал фразы скороговоркой, не оборачиваясь, продолжая завороженно вглядываться в подрагивающие поплавки, изредка помахивая смятой газеткой. Облако комаров окутало голову Клавы – она ощутила силу их укусов.

– Дядько, мне бы поговорить с вами…, – не переставая отмахиваться от борзых насекомых, спросила она.

Удивившись, наверное, женскому голосу, тот обернулся. В это самое время поплавок резко повело в сторону, Клава от неожиданности вскрикнула:

– Клюет!

Дядечка хладнокровно выдержал, потом легонько подсекнул – удилище напряглось.

– Давно тобя ижду босявку, – с наслаждением протянул он.

Подтягивая и отпуская удилище, дядечка растерянно зыркнул на лежащий поодаль сачок.

– Не в службу, милая, брось под руку подсак.

Клава, увлеченная зрелищем, все же среагировала. Дядечка, довольно шустро для своих лет, отводил удилище к берегу. Резким броском сделал выпад, и через мгновение в нем выписывала кренделя огромная рыбина.

– Мать моя, сазанюка, мабуть, кил на три с лихуем потягнет!

 

Глава 10

– Не бойся, малыш, не хочешь – не надо. Сдается мне, все точки в этом деле поставлены.

Лео успокаивал ее, а сам продолжал наблюдать за действиями у дома.

– Все, отъехала последняя машина, – приободрил он Мотьку, спустя несколько минут. – Отдыхай, милая, я же немного поработаю, необходимо по живому застолбить сюжет.

Проводив Мотьку вниз, попросил самой выбрать себе место. Облюбованный ею диван Лео застелил. Прыгучая черная собачонка на ножках-спичках деловито крутилась вокруг.

– Придется тебе терпеть эту «мартышку» у себя в ногах – это ее законное место.

Мотька благодарно кивнула, обрадовавшись, что не останется совсем одна.

– Ты извини, я оставлю дверь немного приоткрытой. Когда ей понадобится в туалет, она (Лео погрозил собачке пальцем) переполошит весь дом. Отдыхай.

– Фифа, иди сюда, – позвала Мотька собачку, извивающуюся от радости участия в происходящем, показав рукой рядом с собой. Стоило Мотьке закрыть глаза – события последнего дня закрутились в пугающих хитросплетениях. Она успокаивала себя полной безопасностью. А мысли не отпускали, вновь и вновь возвращаясь в порочный круговорот.

«А вдруг меня арестуют? Стоит ли возвращаться домой?» Мотька поняла, что ей не заснуть. Она повела глазами: на полочке портреты миловидной девочки лет пяти с мальчиком двух-трех лет в обнимку, рядышком с портретом присоседилась малюсенькая иконка с изображением Иисуса. Мотька взяла ее в руки и положила на область сердца. Она никогда не была в церкви – мать ее к тому не приобщила, тем более, никогда не читала молитв. А здесь у нее сорвались слова молитвы:

– Господи, успокой меня, помоги мне забыть все, избавь от всяческих неприятностей.

Иконка прыгала на груди от громко тукающего сердца, Фифа не спала тоже – ей словно передавались Мотькины нервные импульсы. Она возилась, меняла положение, пока Мотька не погладила ее. После ласки собачка успокоилась, ткнулась в ладонь холодным влажным носом и вскоре уже подрагивала, улетая в свой собачий сон.

Безмятежность маленького существа передалась Мотьке – незаметно для себя и она уснула. В первый раз за месяц она спала без пугающих сновидений, а проснулась от звонкого заливистого лая собак, несущих ее на упряжке среди белого искрящегося безмолвия.

Она услышала приглушенный голос Лео:

«Фифа, нельзя, как тебе не стыдно!»

В глаза заглядывал лучик солнца, одеяло сползло на пол.

– С добрым утром! Извини Фифу, она строго следит за дисциплиной. Когда мы собираемся здесь все вместе, ее главная задача утром усадить всех за стол. Она возмущена: стол накрыт, а ты продолжаешь спать. Как спалось? Вижу, улыбаешься. Коль проснулась, давай, умывайся и к столу.

 

Глава 11

Пойманная рыбина долго приковывала внимание, пытаясь вырваться на простор из отсадника, а когда угомонилась, дядечка вопросительно посмотрел на Клаву – она не знала с чего начать. Дядечка демонстративно долго мыл в воде руки.

– Чую, разговор будет долгий, – изрек он, с соленой присыпкой отмахиваясь от комаров. – Давай-кась, попотчую тебя ушицей за помощь. Пока костерец организую, ты картоплю подчисть с лучком. О там, у сумке возьмешь. Чай, хозяйка сама, определишь количественно. Сичас, сволочье ненасытное, – чертыхнулся он на озверевших комаров, – буде вам изячная жизня. Дымком потягнет, сдрейфишь, каналья, полегче обчаться дашь.

Дядечка потянулся за садком с рыбьей мелочевкой и вдруг ойкнул, зацепившись за кол.

– Чуть только подзабыл, а тут на тебе, как серпом по одному месту. Навроде как вызрело, да прорвало, ан, болезненно ишшо. Какое уж сучье вымя за месяц. Схватил простуду на прошлой рыбалке, лежучи на землице.

– Вы в этих местах часто рыбачите? – обрадовалась Клава случаю начать разговор по теме.

Дядечка перестал кривиться и с удивлением посмотрел на нее.

– Откель знашь тутошние места? Чуть дале мое полюбовное место, за метров сто отседа, после одного случаю не буваю там боля.

Клаву охватила оторопь, руки, держащие картофель, задрожали.

– Ты чей-то не в сябе? Знашь про случай тот?

– Я из-за этого сюда и приехала, да заблудилась, сам Бог помог мне найти вас.

– Быват жа, а? – бросил дядечка многозначительно, одновременно кинув в кипящую воду жменю нарезанного картофеля. Вода в котелке вспенилась, выбросив пенную шапку в костер.

– Раскочегарился, подтушить ба надоть…

Видно было, что Клава его заинтриговала – хмыками да подкашливаниями он готовился к вопросу.

– Не знашь, нашли тех бандюков, которы парня сгубили? Я тогдась схоронился у хмеречи. Прежектор насосной выдал все как на ладони. Я в ночное тогдась на щучку остался. Один подлюка, всеж, видел меня, но тот не такой свирепый был. Могли тожа у легкую кокнуть. Парня пытался у висок припечатать – не попал, потом тот самый зверюга и добивал. Жаль мальчонку, мо-оло-денький совсем.

– Так чего ж в милицию не сообщили? – повысила тон Клава. – Номер машины, марку, лица запомнили?

– А ты к ентому делу што имеешь?!

– Мою дочь, – выкрикнула она в запале, – они с собой увезли, по сей день нет!

– Каки стервозы, совсем распоясались. Таку перестройку эксприментом надо было с одной области начинать – мне это неучу понятно. Акадэмиков да ученых политиков мало у Кремле? Почему допустили? Примеры те у телевизори кажин день… противно. Ладно, нервы зазря надрывать, перегорел уже. Харю, как жа – перед глазами мелькнула – зверская. И машина черная, катафалка – не машина, я в их марках не силен. «Волгу», «ГАЗончик», «Жигуль» там, а ети все на одну морду.

– Немало знаете – главное, лица! – разволновалась Клава.

– Говоришь, в милицию? Слушай, милая, у том одном «ящику» сколько оборотней – вся статисфистика у голове?! Щоб пришили в собственной колыбельке, вроде как от усталости лет? Знаем случаи?! Дошлепал я тогдась пешцем – на автострах не пошел – задворцями в основном. Но долг человека сполнил: поздно вечером позвонил с автомату – сказал, где лежит парень. Потом слег на горестях, затем сучье вымя обуяло. Впервой сегодня выбрался на рыбалку, ан, вишь, кака удача. Не все в энтай жизни плохо, потому и живем ишшо, бувают просветы и средь свинцового неба. Не тужи – потерянного не вернуть. Сама-то еще ничего собой. А дочь найдется, для других целев они имели ее. В ентай жизни только проплешина на маковке не перемогнется – остальное можна перемочь…

 

Глава 12

– Хочешь не хочешь, милая – домой возвращаться рано или поздно надо. Ты можешь пожить, сколько хочешь – нам с Фифой не так одиноко будет.

Мотька об этом думала все утро.

– Давай так, как решишься, скажешь, мой «Реношка» домчит тебя до самого дома.

В голове у Мотьки сразу пропали все недомолвки. «Уеду сегодня же подальше от страшного места».

Она с благодарностью посмотрела на Лео и назвала адрес отца.

К концу дня машина Лео остановилась у порога дома на краю залива. Светилось единственное окно на кухне. Лео попытался проводить ее, но она поблагодарила и отказалась.

– Я сама как-нибудь.

Но Лео стоял еще долго, до поры, пока Мотька не дала ему отмашку рукой о полном порядке.

Ленек и Клава сидели за ополовиненной бутылкой водки – рядом стояла такая же пустая. Они вернулись накануне и ничего другого, как надраться после пропажи Мотьки да аборта Клавы, не нашли возможным. Мотька упала на их голову комом снега или еще чем-то нелегким среди ясного неба – они смотрели на нее осоловевшими глазами как на что-то нематериальное. Только после того, как обмяли вполне материально в тесных объятьях, дыша в лицо мерзким перегаром, поверили в свершившееся чудо.

…Этот год не был лучшим в биографии Мотьки. Она окончила среднюю школу. Ленька понесло по наклонной, Клава ему вторила. Из бригады Ленька турнули, а Клава вернулась в рыбцех. Посудина, в которой Ленек нашел Клаву, больше не напоминала о прошлом – новые владельцы окультурили территорию, заодно разрезали и увезли посторонний металлический хлам.

Мотька лелеяла мечту поступить в Ин. яз, однако поступить туда при новых обстоятельствах не представлялось возможным. Она выбрала медицину. Во время учебы и потом она не раз приезжала сюда и каждый раз билась в попытках что-либо изменить. Единственное, что ей оставалось, не видеть дальнейшего падения близких ей людей – ее медицина оставалась здесь бессильной.

…Однажды ей позвонили из соцучреждения, сообщили о смерти Клавы. Ленек умер двумя месяцами раньше.