Непридуманная история Комсомольской правды

Мешков Александр

В Баку трусами торговали, а нас шпионами признали

 

 

1

Хорошо, когда на ум приходит хорошая тема. К примеру, поехать в Голливуд и предложить Квентину Тарантино свой сценарий. Или вразвалочку сойти на берег с круизного судна, без денег, без выпивки, без закуски, на каком-нибудь незнакомом острове Майорка или Молокаи, и попытаться нелегально выбраться оттуда домой. Хорошая идея — это случайно найденный клад. Но за каждой случайной находкой — стоит титаническая работа умища! Мне идеи приходят порой, но, как правило, вульгарные и неприличные. Это тоже клад, но он неприличный, и поэтому годится только мне, а не газете с мировым именем.

А иногда нам подбрасывал менее экзотичные, но забавные темы шеф Ганелин Алексей. А нам только дай забавную тему, мы ее так отшлифуем, так изуродуем, измордуем, что она станет не просто забавной, а трагически-уморительной. Вызывает Ганелин меня на ковер, закуривает и говорит тихо (он громко никогда не говорит):

— Вот смотри. У нас в основном торгуют на рынках азербайджанцы. А почему бы вам с Николаем не съездить и не поторговать в Азербайджане?

— Женскими трусами, к примеру! — восхищенно подхватываю я и радостно смеюсь, представив себя торговцем женскими трусами.

— Почему — трусами?

— Смешно, — отвечаю, не в силах сдержать смеха. Я в самом деле порой смеюсь до слез при виде некоторых женских трусов. Есть такие образцы труселей, которые способны своим видом заставить гоготать даже сурового Сталина.

Будучи застенчивым студентом университета, я был тайно влюблен в эту стройную татарскую девчушку-мажорку, дочку директора книжного магазина, но робел к ней подойти и пригласить на чашку водки. Через двадцать лет мы встретились случайно с ней на улице. Я поначалу даже не узнал ее. Она стала невероятно толстой женщиной, похожей на японского тяжеловеса, борца сумо. Выпили, как водится. Утром я, поглаживая складки бугристого рельефа ее титанического тела, поведал о тех далеких робких чувствах бедного юноши. Весьма криво ухмыльнувшись, она сказала с печальной иронией:

— Ну и дурак же ты, Мешков! Если бы ты знал, как мне тогда ебаться хотелось! Аж зубы сводило! Хоть с кем-нибудь! Хоть с тобой! И ни один гад не предложил! Я ждала, когда же ты осмелишься! Трус! Из-за вас, таких уродов, мы, красивые, молодые девки, неебанные ходили.

С тех пор ее трусы 60-го размера лежат в моем сундуке, пересыпанные нафталином, рядом с тельняшкой, обрезом, отрезом органзы, пейджером, астролябией, логарифмической линейкой, арифмометром и дембельским альбомом — немым укором. А я, возможно, несколько запоздало, методично предлагаю себя всем, даже самым красивым девушкам, подряд. Ну и что, что 99 процентов мне категорически отказывают? Зато меня потом не мучает сомнение и совесть. Я свой долг выполнил!

— Что смешного в женских трусах? — кустистые брови Ганелина в недоумении взметнулись вверх. — В общем, закупайте товар и поезжайте в Баку. Мне кажется, из тебя получится неплохой купец. Как вас, русских торговцев трусами, там встретят… Как посадят… Забавная история может получиться.

Договорились с братом Колькой, что он будет покупать женское белье (непременно только отечественное!), а я матрешки, деревянные ложки, средства от тараканов, ваксу, бельевые прищепки, гвоздодеры, электрические розетки, платки павловопасадские, чайные ситечки и прочий российский ширпотреб, пользующийся, по слухам, необычайным, невероятным спросом в Азербайджане, как цветные пуговицы в Африке. И еще — хрен. Говорят, в Азербайджане с хреном плохо.

— А хрен зачем? — спросил недоуменно брат В.

— А хрен его знает, — ответил я. — А если серьезно, то хрен — это истинно российский продукт!

Николай явился в пустующий магазин женского белья, кряжистый, бородатый мужик, в посконных портках, пахнущий пивом и разносолами, и стал внимательно, словно опытный криминалист, с видом эксперта, изучать и ощупывать бюстгальтеры, трусики, рассматривая их на свет, как бы изучая на предмет дырок. По тревоге была поднята вся охрана магазина. Все два охранника. Они тревожно обступили всей шоблой бородатого эксперта нижнего женского белья.

— Вас, мужчина, что конкретно интересует?! — беспокойно спросила продавщица после часа пристального наблюдения за манипуляциями привередливого покупателя.

— Я еду с особой миссией на Кавказ, — пояснил, как ему показалось, обстоятельно Николай, — и соответственно, мне надо много женского белья… Не подскажете: какой колор трусов предпочитают азербайджанки?

— Обычно берут черный, эротичный и немаркий, но иногда и другие цвета берут, — ответила неопределенно продавщица. На ее лице отразилась напряженная работа мысли: Кавказ, трусы… Как это связать?

— Та-а-ак! — протянул понимающе Варсегов. — Хорошо. А размеры какие берут?

— В среднем от 48-го по 54-й, — не задумываясь отвечала продавщица. — А бюстгальтеры обычно большие — от 3-го по 6-й номер.

Варсегов восхищенно покрутил головой.

— Дайте десять черных трусов 50-го размера, десять — 52-го, и десять кроваво-красных — 54-го. Хотя нет. 54-го кроваво-красных дайте двадцать штук! А пятьдесят шестого нет? И еще дайте двадцать лифчиков третьего размера и тридцать экземпляров — шестого размера! Колготок теплых дайте пар тридцать. Всех размеров. Рейтузы у вас есть?

— А как же!

— Рейтузы тоже заверните. Самые большие!

Казалось, что этот предприимчивый коммивояжер собирается одеть в русское нижнее белье весь Кавказ. Продавщицы засуетились. Давно у них не было столь крупных оптовых закупщиков российского женского белья. Да, собственно, никогда не было. Секьюрити восхищенно смотрели на этого удивительного купца, окладистою бородою своей напоминающего Афанасия Никитина.

 

2

…И вот мы в столице братского Азербайджана, с огромными китайскими клетчатыми сумками, с коими имеют обыкновение приезжать на вещевые рынки гости Москвы. Остановились, благоразумно, в крупной гостинице, недалеко от рынка. Чтобы с сумками по городу не таскаться. Уважающий себя коммерсант не будет через весь город таскать сумки с трусами и хреном. Погуляли по городу, осмотрелись. Купили пару пузырей гранатового вина (В Москве такого не найдешь!) и вернулись в номер.

— Интересно, — задумчиво сказал я после второго стакана гранатового вина (вкусное оказалось!), а как здесь обстоят дела с проституцией?

«Не так давно я пытался покончить с этим позорным явлением в Иваново и в России в целом. Почему бы не покончить с ним заодно и в Баку? — подумал я. — Если, конечно, оно тут есть».

— А это мы сейчас посмотрим, — сказал брат Николай и отправился на ресепшен. На ресепшене сидел азербайджанец с золотой цепью на шее, при усах и в спортивном костюме, словно тренер азербайджанской сборной по керлингу.

— А что, брат, есть ли девушки в гостинице?

— А как же! — оживился усатый тренер: — Вам сейчас прямо?

— Прямо сейчас, — ответил Николай и добавил с императивными интонациями: — Немедленно.

И прямо сейчас, через две минуты, ко мне в комнату постучали две улыбающиеся чернобровые аборигеночки. Одна, полная, в спортивном костюме, будто только что с тренировки по сумо, вторая — моего, сорок шестого, размера. Выпили гранатового вина, поговорили о жизни, о дружбе наших народов. Девушки работали в гостинице уборщицами, а это вот, что они к нам на ночь пришли, это так, халтурка. Вскоре я, закрывая дискуссию, сгорая от научного любопытства, предложил брату своему отправляться со своей спортивной девушкой в свой номер, тренироваться. Ведь завтра нам рано вставать и идти трусами торговать! Впервые в жизни! Надо ведь учитывать, что раньше мы вообще трусами не торговали, ни в Азербайджане, ни в Иране. Ночь была бурной и плодотворной. Моя девушка оказалась проворной и тактичной. Лоно у нее был выбрито невероятно гладко, словно подбородок прапорщика-снабженца отдаленного таежного гарнизона перед приездом министра обороны. Чувствовалась в этом и забота о своем теле и уважение к зарубежному партнеру. Ночь страстной, интернациональной, неуемной любви обошлась мне всего в тысячу рублей.

 

3

Еще с вечера мы с Николаем облюбовали один из центральных рынков Баку, где продавалось все: от ржавых гвоздей, шурупов, фашистских, советских орденов до черной икры и модных одежд от ведущих мировых кутюрье, купленных в Турции. А наутро, чуть свет, мы заняли какой-то прилавок, разложили платки и хрен, расставили матрешки, развесили трусы, развернули российские флаги и портрет Путина.

Я обошел весь базар, но таких трусов, как у нас, я не встретил. Не было и хрена на прилавках. Но в процессе торговли цены на трусы пришлось корректировать. Варсегов продал с убытком с десяток красных кружевных дорогих трусов большого размера, уверяя, что именно этот фасон и размер носит сама Пугачева Алла и Памела Андерсон. А я убеждал покупательниц самодельной фальшивой справкой с печатью, где заверялось, что все трусы заряжены положительной энергией лучших московских чародеев и магов!

Время от времени к нам подходили азербайджанские мужики и пожимали руки. Просто из уважения к русским. Нас, торговцев женским бельем и хреном, это сильно грело. Не было никакой враждебности: вот, мол, понаехали тут! А вскоре вообще стали угощать домашним вином.

— Да, — сказал хмуро брат В. — Ну, поторговали, ну и что? Об чем писать? Надо что-то дельное придумать! Дельное и хитрое.

Вернулись в гостиницу с жалким остатком товара. Похоже, прибыли «Комсомолке» наш Торговый Дом не принес. Стали думать, как жить дальше. Не возвращаться же домой без товара, без денег и без статьи! Сходили еще раз за гранатовым вином. И что вы думаете? Придумали! Гранатовое вино провоцирует взрыв идей. Николай долго и внимательно изучал карту Азербайджана, купленную им в винном магазине.

— Так-так-так, — приговаривал он, словно Тамерлан перед наступлением. — А поедем-ка, брат, на границу с Ираном! — он решительно стукнул кулачищем по карте Азербайджана, лежащей на столе. — Вот сюда! — он ткнул пальцем в точку на карте рядом с Каспийским морем. «Астара», — прочитал я.

 

4

Ночь мы провели за бутылочкой, другой, третьей гранатового вина.

А ранним утром прибыли на берег Каспийского моря, в город Астара, на самый юг Азербайджана, впритык к иранской границе.

Пройдя по пустынной улице, мы уткнулись в небольшую чайхану. С десяток голосистых мужчин здесь сидели в сей ранний час и… лопали водку! Столы сервированы бутылками водки и пепельницами. Вот тебе, бабушка, и Рамадан! Табачный дым стоял коромыслом. При виде странных существ мужики напряженно притихли и стали разглядывать нас в упор.

— Салам, братья! — сказал я, поклонившись сразу посетителям.

В ответ они вежливо посаламились и сразу спросили:

— Вы какой национальности будете?

Как будто не видно.

— Русские мы!

Пока братья, притихнув, осмысливали русского паренька в арабском платке на шее, мы засели подальше в угол. Подошел грузный чайханщик, спросил:

— Из Сибири приехали?

— Нам бы это, супчику горячего, жирного!

— Суп?

— Суп! Суп! Суп! — пронесся ветерком шепот эха по всей чайхане.

— Слыхал, Альбухаир! Они заказали суп! Не может быть, Наджмуддин! Да ну нах, Шахрияр!

— Э-э! Кто же с утра супы кушает?! — не на шутку возмущенно удивился чайханщик. — Водки возьмите!

Объяснили чайханщику, что водку мы кушаем только вечером, поэтому и с утра нас тянет на жирный суп.

Я все-таки, приверженец своей генеральной специфической темы, чтобы как-то спланировать предстоящий рабочий день и вечер, справился:

— Скажи, брат, а девушки запрещенные в вашем городе есть?

— В Астара все ест! — гордо заулыбался хозяин. — Дэвушки ест, хороший! Когда надо?

Девушки в Астаре, как выяснилось, стоят совсем недорого, от 20 долларов, по причине массовой безработицы и низкой платежеспособности населения. Зато черная икра, несмотря на жуткое браконьерство, стоит, как и в Москве, под 300 долларов. спаивается контрабандной из Азербайджана водкой и получает информацию о бескрайних свободах у постсоветских собратьев, где царят демократия, водка, секс! Что немыслимо в исламском Иране.

Вечером решили прогуляться по вечернему городу, подышать морским бризом, поболтать с местными контрабандистами, слегка поинспектировать ночные заведения. Зашли в игровой зал (и сюда докатилась игровая эпидемия!). Крохотная комнатка с парой безмолвных компьютеров. Хозяин, молодой паренек Адил, обрадовался даже таким неазартным посетителям: пусть дохода не будет, зато побеседует с умными людьми.

— А что, Адил, невесты в городе есть? — спросил Николай.

— Много.

— Я друга привез жениться, — он кивнул на меня.

Я поперхнулся чаем и закашлялся. О таких поворотах сюжета надо предупреждать хотя бы минуты за две. Согласно неожиданному сценарию я сразу гордо напыжился, как племенной бык на выставке народного хозяйства.

— Саша добрый, богатый и щедрый… (Тут новоявленный сват поправился.) Щедрый душой человек… Он, увы, был уже дважды женат, но всякий раз неудачно. Все жены были стервами, непокорными и своенравными. А мы слышали, что местные девушки славятся своей красотой, нежностью и кротостью.

— Да! — с затаенной гордостью произнес Адил. — У меня есть как раз одна такая! Сейчас я ее приглашу. — И он стал тут же тыкать пальцем в телефон. Николай вдохновенно расхваливал меня, словно пройдоха цыган хромого коня.

— Он добрый, хозяйственный и богатый, — привел он три главных козыря, хотя достаточно было и последнего.

— Мы хотели бы сегодня только посмотреть! — предупредил я заранее, встревоженный, словно перепел, угодивший в силок. Испугался того, что сразу придется знакомиться с родителями.

— Я понимаю! — успокоил меня Адил.

— А каков с меня калым? — не могу успокоиться я. — А то я с собой взял совсем малость…

— Не надо калым! Даром отдадим! — сказал в рифму Адил. И столько было поэзии в этих словах, столько надежды. Я совершенно поник. Везти с собой в Москву азербайджанскую жену я не планировал. Но тут дверь отворилась и вошла она… Сердце у меня екнуло где-то в районе паха, дыхание участилось. Девушка была красива той яркой, точеной восточной красотой, которая так привлекает европейцев. Черные бездонные глаза, как два прыжка из темноты, на щечках ямочка, полумесяцем бровь, чувственные карминные губы. Адил стал ей что-то говорить, указывая на меня. Девушка, не отрываясь, смотрела мне в глаза, иногда бросая какие-то короткие фразы Адилу.

— Ее зовут Айгуль. Ей 18 лет. Она уже была замужем. Но муж — преступник. Он ее бросил и сейчас сидит в тюрьме. Она не говорит по-русски.

Адил обращался исключительно к Николаю, словно речь шла о случке породистых собак. Айгуль что-то спрашивает Адила. Адил пепреводит. Айгуль спрашивает: сколько Саше лет?

— 51! — бодро отвечает сват. Но заметив удивление в глазах невесты, спохватившись, добавляет: — Но он очень здоровый! Ну, просто — очень здоровый! Просто — бык, какой-то. Ходит постоянно в спортзал и ведет здоровый образ жизни! Постоянно его вижу в спортзале. Как приду в спортзал, а он уже там: гири поднимает. Постоянно! Не пьет! По праздникам только. У него еще о-го-го!!! — неизвестно что имея в виду, сказал В. тоном вагонного торговца ваксой, стеклорезами, носовыми платками и семечками. Если бы он продавал меня таким же образом в Баку, за мной уже выстроилась бы очередь.

Айгуль оценивающе смотрела на меня, как покупатель на живой товар. Мне показалось, что ей хотелось пощупать мое хозяйство, посмотреть зубы, попросить сделать пару кругов по комнате. Такое ощущение, что меня выдавали, а не я сватался. После подробного осмотра товара она что-то коротко сказала Адилу.

— Она согласна! — перевел Адил. Это прозвучало, как счет «девять» на ринге после сокрушительного удара. Я обалдел от подобной поспешности в деле решения столь важного вопроса, как построение первичной ячейки общества. Конечно, с одной стороны, это совсем неплохо иметь такую красавицу жену. Но это же, наверное, хлопотно. Я уже давно не был так близок к женитьбе и напугался не на шутку.

— А что она умеет делать? — спросил хозяйственный Николя. — Видите ли, у нас все женщины работают.

Снова короткий диалог другой стороны. Айгуль, не отрываясь, смотрела на своего нового повелителя, привыкала к своей жалкой участи.

— Она хорошая хозяйка, — перевел Адил, — будет сидеть дома и воспитывать детей!

Я совершенно закручинился и поник головой. Она собирается мне еще и детей рожать или с готовыми приедет?

— Хорошо! — бодро сказал сват. Тепло пожал руку участникам переговоров с азербайджанской стороны. — Мы с Сашей посовещаемся и завтра дадим окончательный ответ. Завтра в семь часов на этом самом месте!

Всю ночь мне снился кошмарный сон: будто я женат и вокруг меня бегает чернявая детвора, мал мала меньше…

 

5. От тюрьмы не зарекались…

В тюрьме хорошо, а дома — лучше.

Ганнибал Лектор

…Мы долго шагали на запад вдоль иранской границы, помеченной деревянными столбами с проржавевшей колючей проволокой, и спрашивали по деревням: где здесь контрабандистские тропы и какой товар возят туда-сюда? Нам поясняли охотно, что проволока кончается во-он там, за горячими ключами, повыше в горах. С уходом Советской Армии много проволоки растащили на личные нужды, огороды, и теперь взять ее просто негде. Государство проволоку не производит. А контрабандисты, знамо, везут в Иран водку, поскольку Иран — страна непьющая, из Ирана везут наркотик. Каждый день на той стороне пьяниц публично порют на глазах у жен и детей, а те от позора и горя закладывают еще больше и мечтают об азербайджанской свободе. Несомненно, что дыры в границе содержатся и стерегутся на деньги Америки — осенила нас мысль. И как только Иран сопьется, тут штатовцы и возьмут его голыми руками!

 

6

— Парень! — спросил я полусонного, безусого пограничника, стоявшего с автоматом подле колючей проволоки. — Где тут можно границу перейти? Мне в Иран надо…

— Вон тама! В горах, — махнул рукой паренек в сторону синеватых горных вершин. — Тама колючая проволка кончается…. Здесь не нада. Мине накажут. Тами все ходят.

Мы шли мимо деревень, изредка заходя в магазины, попутно угощаясь вином и угощая местных мужиков. Мужики встречали нас, путников, тепло и так же тепло провожали. Мы отмахали километров 20, все выше поднимаясь в горы. Исчезли из виду последние погранвышки… С нашей стороны хорошо была видна иранская жизнь. Буквально в миле от нас, на иранской стороне, проходила оживленная трасса. Огромные трейлеры, джипы, повозки мчались, сломя голову, по шоссе. Там шла своя непонятная для нас жизнь. Загадочный Иран манил нас, как непознанная женщина.

— Говорят, иранки чудо как хороши! — вслух подумал я, зачарованный импульсивным ритмом иранской жизни.

— Я там тоже никогда не был! — понял мой замысел В.

Вопрос ликвидации географической безграмотности был решен в считаные секунды. Где-то рядом, в горах, кончалась колючка и начиналась свобода передвижения! Мы направили свои натруженные стопы в сторону Тегерана. Это будет неожиданный, крутой поворот в материале о торговле женскими трусами в Азербайджане. А когда мы однажды разулись, для того чтобы перейти бурную горную речку, вставшую на нашем пути, неожиданно сзади раздался рев автомобильного мотора и дорогу преградил военный «козел» «ГАЗ-69». В нем сидели два солдата и один гражданский мужчина 58-го размера с военной выправкой. Неужели нас заложил приветливый продавец из сельской лавки, у которого Николя простодушно спросил кусачки перекусить колючую проволоку? А может, это сделал гостеприимный чайханщик, у которого мы пили чай? Или пацаны, юные друзья пограничников, которые бежали за нами полкилометра, что-то крича на своем языке. Кто он, неизвестный смельчак, который получит тридцать сребреников за нашу поимку? Мужчина вышел из кабины.

— Позвольте взглянуть на ваши документы, — вежливо попросил он, как если бы это касалось домашнего дембельского альбома.

— Документы у нас забрали в гостинице. На регистрацию, — ответил смущенно В.

— А что вы делаете на границе?

— Да вот, ноги в речке решили омыть.

— А кто вы?

— Мы занимаемся проблемами туризма, — на всякий случай предупредил его я, чтобы он не подумал чего-нибудь. — У туризма сегодня много проблем.

Странное объяснение поразило бывалого пограничника, который совершенно некстати оказался на поверку начальником местной службы госбезопасности. Помыть ноги в пограничной речке — желание, столь естественное для нормального человека, занимающегося проблемами туризма, может показаться противоестественным для нормального пограничника.

— Позвольте пригласить вас в машину, — повел рукой в сторону «козла» начальник.

— Здорово! А куда мы поедем? — поинтересовались, в свою очередь, мы.

— Если вы не против, я вас доставлю в Астару. Там нам будет удобнее выяснить обстоятельства вашего пребывания на границе.

Через сорок минут военная машина остановилась возле гостиницы. Администратор гостиницы был неприятно поражен, увидев своих постояльцев в сопровождении главного сотрудника безопасности.

— Эти проживают у вас?

— Да! Это туристы! Они приехали налаживать туристический бизнес.

— Ну, что, убедились, что мы не врем! — сказал я, удовлетворенный тем, что нас признали, и протянул руку, чтобы тепло попрощаться. Но начальник службы безопасности руки не подал.

— Мне придется вас обыскать! — мягко объявил он. — Вы задержаны при попытке перехода государственной границы Азербайджана с целью скрыться в Иране.

Каково же было его изумление, когда он обнаружил у нас в карманах удостоверения корреспондентов «Комсомольской правды».

— Я попрошу вас остаться в номере и не покидать его без моего разрешения.

— Ну, хотя бы в магазин можно сходить? — жалостно спросил я. — Мы голодны, и сушняк в горле от волнения.

В магазин он нас отпустил в сопровождении двух автоматчиков. С таким эскортом мы явились перед изумленной продавщицей, привыкшей к тому, что мы раньше приходили без автоматчиков. Несколько покупателей почтительно расступились перед нами. Не каждый день в магазин приходят покупатели под конвоем.

— Дайте-ка нам вина! Вон того! Две бутылки, — гордо сделал заказ Николай.

— Три, — поправил я его. — Ночь предстоит трудная.

— Да. Три. И водки. Две.

— И тушенки! И колбасы. И хлеба буханку, — скромно добавил я.

 

7

Всю ночь мы думали-гадали, как бы сбежать из-под гостиничного ареста. И куда бежать? Кругом горы. До Москвы далеко. К тому же в холле обеспечивали нашу безопасность с десяток задумчивых офицеров, а за окном прохаживался одинокий часовой. Чтобы подстраховаться от тюремного срока, мы вбили в свои телефоны вымышленные номера с именами Джорджа Буша-младшего, Кондолизы Райс, Кофи Аннана, Джо Кокера, Владимира Путина, Фиделя Кастро Рус, Мордехая Вануну, Пола Маккартни и даже Эхуда Ольмерта!

Если бы простым парням из азербайджанского КГБ довелось полистать наши телефонные книжки, у них непременно случилась бы падучая от запоздалого осознания того, кого они осмелились захватить в плен. Заснули мы, «конспираторы», глубоко за полночь, когда, как всегда, внезапно закончилось вино. Утром нас разбудил настойчивый стук в дверь.

— Доброе утро! Как спали? — заботливо, словно мать Тереза, спросил офицер. — Если вас не затруднит, то собирайтесь, вас ждет машина!

Через какую-то пару-тройку часов мы, узники совести, в сопровождении двух офицеров КГБ уже мчались по трассе в сторону Баку.

— Вам, наверное, хочется кушать? — заботливо спросил один из них.

— Не только кушать! — ответили мы, еще раз поразившись проницательности сотрудников спецслужбы. Резко заскрипели тормоза, и машина остановилась возле придорожной чайханы. Через десять минут у нас на столе стояли три бутылки вина, овощи и горячий хаш.

— Мне очень симпатичен ваш президент, — дипломатично развлекал нас за завтраком «конвоир». — А кого вы видите президентом, когда кончится его срок?

— Его же и видим, — отвечали мы уверенно, чтобы невзначай не обидеть будущего президента.

Насытив свою плоть, мы, прихватив с собой еще пару пузырей, продолжили наш путь в республиканский КГБ. После сытного завтрака Николай стал несносным шоуменом, балагуром и ритором, которому позавидовал бы даже Андрей Малахов. В ходе беседы он безуспешно пытался выяснить: хотят ли азербайджанцы воссоединения с Россией, сколько они получают за службу, есть ли «дыры» в границе, как фамилия начальника погранзаставы Астары, как относится азербайджанский народ к сексуальной революции, какова численность военного контингента в Астаре, сколько боевых машин пехоты на вооружении погранотряда, как обстоят дела с проституцией, «дедовщиной» и педерастией в армии… Но венцом этого вербального натюрморта был глубокомысленный вопрос:

— Что для вас есть любовь?

Он поставил в тупик не только утомленных многочасовым допросом чекистов, но и меня, привычного к метафизическим ужимкам судьбы. Хотя, когда В. перешел на любовь, офицеры облегченно вздохнули.

— Великий русский поэт Сергей Есенин очень любил Азербайджан! — вспомнил вдруг Николай, поразив чекистов широтой размаха своего интеллекта. — Вот послушайте, как он пишет о нем! В этих скупых строчках заключена вся его неистребимая страсть к этой земле. «Шаганэ ты моя, Шаганэ, потому что я с севера, что ли…» — начал декламировать он с пафосом провинциального шпрехшталмейстера и неожиданно для всех запнулся. По всей видимости, разум его, привыкший к водке, дал сбой из-за употребления вина и безнадежно завис, словно старый, промокший «Пентиум».

— Шаганэ ты моя, Шаганэ, оттого что я с севера, что ли… — предпринял он очередную попытку, но опять в этом месте запнулся. — Что за черт! — грязно выругался он. — Что за хрень? Я же наизусть все его «Персидские мотивы» помню!

Он в каком-то исступлении возводил очи в крышу машины, словно искал там подсказку, и беззвучно шевелил губами. Заинтригованные офицеры, открыв рты, сидели в немом ожидании продолжения этого чудесного стихотворения. Чем кончится эта загадочная история с Шаганэ? Со стороны Николая было бы просто непорядочно оставить наших сопровождающих в неведении, поэтому он по-своему вышел из положения.

— Короче, он ей шаль подарил, влюбился! Ну, и овладел ею, как водится. После отъехал на пару дней, а она уже другому дала. Говорила, русский не заметит, сердцу — песнь, а песне — жизнь и тело. Думает, раз пьяный, значит, дурак! А он заметил и больше ее не стал попирать. Хотел застрелиться, но передумал и уехал с самыми щемящими воспоминаниями об азербайджанских девушках!

Раздался всеобщий вздох облегчения. Такой благополучный исход всех устроил. И поэт не шибко попал на «бабки», да и Шаганэ тоже не внакладе.

 

8

Всю дорогу от Астары до Баку мы с В., пользуясь благосклонностью чекистов, пили азербайджанское вино для поднятия духа, ностальгировали по прежней вольной жизни, по интернационализму, напевали незамысловатые мотивы русских народных песен и ко времени прибытия в Баку наш дух достиг прямо-таки вселенской высоты. Поддерживая друг друга, мы вошли в главную цитадель азербайджанской безопасности.

В республиканском КГБ не было накрытых столов в честь «дорогих иноземных гостей», нам не пожимали рук и не похлопывали дружески по спинам и плечам, но, судя по всему, нас тут ждали. Сотрудники якобы случайно выходили посмотреть на двух бородатых русских «резидентов». Нас провели в скудно обставленный кабинет следователя. Предложили сесть. Напротив нас на стене висел работающий телевизор. Звук был отключен. Показывали какую-то драму из азербайджанской жизни.

— Я предлагаю тост за Президента Эльхама Алиева! — провозгласил неожиданно В., доставая из своей котомки початую бутылку водки.

— Нет! — строго поднял руку чекист.

— Что? — в изумлении воскликнул Николай, словно увидел перед собой живого Гитлера. — Вы не хотите выпить за великий, трудолюбивый азербайджанский народ и за его президента Алиева?!

Следователь напряженно смолк. Мысли безумной пляской исказили правильные черты его восточного лица. Он стремительно встал и запер двери на ключ.

— Только быстро! — сказал он.

В. не спеша, как тамада на свадьбе, набулькал ему в стакан.

— Хватит-хватит-хватит…

Они чокнулись.

— За Алиева и за Азербайджан! — провозгласил торжественно, будто на торжественном приеме в Кремле, мудрый тамада и, подняв бутылку, словно пионер-горнист горн, стал торжественно, артистично и изящно, как солист балета, пить водку из горла.

— Вот теперь порядок, — крякнул он, удовлетворенно отрыгнув, передавая мне бутылку, словно эстафетную палочку. — Теперь я могу с вами общаться на равных!

«Лишь бы только стихи не начал читать! — подумал я. — Тогда точно не выпустят!» Но изнуренный классикой еще в пути, В. всего лишь стал громко выражать свое недовольство арестом, потому как вопросы следователя посчитал недостаточно корректными. Громко, словно разъяренный прокурор, он обличал азербайджанскую систему правосудия вместе с КГБ. Размашисто жестикулируя руками, требовал немедленной встречи тет-а-тет с председателем государственной безопасности, а потом передал свой мобильник следователю.

— Там есть телефон Владимира Владимировича Путина! Позвоните ему и скажите, что я здесь. А заодно объясните, почему вы нас здесь томите!

— Стойте! Наша редакция горит! — в ужасе воскликнул я. На экране телевизора я отчетливо увидел нашу редакцию, охваченную черными клубами дыма. На балконе шестого этажа, в районе столовой, где мы имели обыкновение обедать летом, металась наша повариха, тетя Таня. — Да сделайте же звук! Скорее дайте звук!

Следователь испуганно и послушно включил звук. Передавали экстренное сообщение о том, что здание Дома печати, на улице Правды, где расположена редакция газеты «Комсомольская правда», охвачено пламенем.

— Мне нужно срочно в Москву! — сказал я решительно, и стал собираться в дорогу. Я вспомнил, что в кабинете лежит моя эксклюзивная, пропитанная потом, спортивная форма, американская гитара, а у меня в столе, в ежедневнике, спрятана заначка, одна тысяча долларов, сотенными купюрами. Я с рачительностью Плюшкина копил деньги на свою собственную квартиру. И эти деньги, спортивная форма и гитара вот-вот могли исчезнуть в пламени пожара! Я готов был за них броситься в огонь, под пенную воду пожарной кишки.

— Боюсь, вам придется задержаться, — угомонил меня следователь жестом.

— Позвоните Путину! — напомнил Николай. — Скажите, вот я задержал двух ваших журналистов! Вашего друга Николая арестовал я! Накануне вашего визита к нам! А у них еще и редакция горит!

Следователь нерешительно покрутил телефон Варсегова и бережно, словно птенца, вернул телефон разбушевавшемуся, словно Каспий в непогоду, узнику.

— Простите, но я не имею никаких полномочий звонить столь высокому человеку, — скромно пояснил он. — А вы лучше поясните, что вы делали в приграничной зоне без специального разрешения? И почему вы выдавали себя за представителей туристического бизнеса?

Тут В. сам стал «звонить Путину», но «звонки срывались».

— Что за связь тут у вас, черт побери!

Когда меня вывели покурить и пописать, сопровождающий офицер сказал, с опаской оглядываясь на кабинет следователя:

— Я вижу, что вы человек умный и рассудительный…

— Да, это так, — не стал спорить я.

— Ради Бога, успокойте своего друга! А то могут быть серьезные проблемы!

— Успокоить?! — удивился я, зная крутой нрав Николя. — Да он сегодня спокоен, как далай-лама! Я никогда ранее не видел его таким спокойным! Видали бы вы, что он устроил в КГБ Тбилиси!

Камня на камне не оставил!

Через час, так и не добившись от нас вразумительных объяснений по существу заданных вопросов, чекисты передали нас из рук в руки сотрудникам российского консульства. Мы облегченно вздохнули. Наконец-то мы у своих! Но наше счастье было преждевременным!

 

9

— И все-таки почему вы не поставили в известность официальных представителей российского консульства о своем визите в Баку и о характере журналистского задания? — в который раз пытал нас сотрудник консульства.

— Это еще с какой стати мы тут перед вами объясняться должны?! — искренне удивился В.

— Эх! — в отчаянии воскликнул я. — И вы тоже подозреваете нас в шпионаже! Вы не поверите, но мы уже устали от допросов!

В тот момент я по своей детской наивности надеялся, что нас тут насытят чаем с пирожками, угостят коньячком, на худой конец.

— А вы вообще помолчите! С вами будет отдельный разговор! — почему-то обрубил меня мой соотечественник, даже не удостоив взглядом. Видимо, потому, что борода у В. была больше. — У азербайджанских спецслужб более чем достаточно оснований для вашего задержания!

(Какой ужас! Наверное, он имел в виду мои неуставные взаимоотношения с горничными гостиницы. Неужели они прослушивали мою любовную возню с уборщицей?)

— Да-а-а-а… — протянул в задумчивости В. — Сколько раз сталкиваюсь в своей работе с вашим братом за рубежом и еще, и еще раз убеждаюсь в бесполезности вашей деятельности! Вы же, по сути, ни хрена не делаете! — вв отчаянии хлопнул себя по ляжкам он. — Вы безрассудно тратите российский бюджет и наше время для того, чтобы написать в отчете, как вы слаженно сработали, и таким образом оправдать свои зарплаты!

— Не скажите! — не согласился консульский чиновник и почему-то обиделся. — Никто не может дать гарантии, что вам бы не устроили какую-нибудь провокацию, не подбросили бы наркотики. И тогда вытащить вас было бы невозможно! Вот тогда бы вы подумали, нужны мы здесь или нет! Благодарите судьбу, что все это произошло накануне встречи президентов России и Азербайджана. И сейчас ваша задача — как можно скорее покинуть Азербайджан!

— Мы полетим отсюда тогда, когда сочтем нужным! — твердо сказал Коля, и градус его гнева опять стал подыматься.

— Тогда знайте, что путь в Азербайджан заказан вам навсегда!

— О нет! Это жестоко! — невольно воскликнул я. За это время я успел прикипеть сердцем к этой плодородной земле с ее горами, полями, горными речушками, с ее шаурмой, лавашом, пловом, хашем, гордым и гостеприимным народом, с нежными уборщицами гостиниц. После бурного завершения нашей беседы меня отвел в сторону один из сотрудников консульства.

— С вашим другом, я вижу, разговаривать бесполезно. Но вас я попрошу: забирайте его и завтра же, слышите, завтра же убирайтесь… в смысле уезжайте домой! Это в интересах России!

Осознав всю стратегическую значимость нашего отсутствия в Азербайджане, наутро я, после двух стаканов гранатового вина, все ж таки убедил Николя не мешать большой политике и покинуть страну. Тот с неохотой согласился. Мы сели в самолет и вылетели в Москву.

В Шереметьево меня встречала прекрасная фея, юная и восторженная, со слезами счастья на глазах.

— Ой! Как ты зарос! — радостно причитала Танюшка, теребя мою щетину. — Мы сейчас в «Российской газете» сидим. Друг на друге. Вас там не били? Ой, как здорово! Один компьютер на десять человек, — щебетала она, словно выпущенная на волю канарейка. — Редакция выгорела полностью! Туда не пускают! Мы так за вас переживали, когда вас арестовали! Сгорели все этажи. Все залито водой. Но твои деньги, которые в ежедневнике, Лешка вынес с пожара! С тебя бутылка. Да не мне, дурачок! Лешке! Он, рискуя жизнью, вынес их из пожара. Мы сейчас живем как беженцы на вокзале. Нам туда бутерброды и чай доставляют.

Мы сели в баре, заказали по сто пятьдесят грамм за встречу, за Родину, за «Комсомолку» и Свободу.

— Да-а-а-а-а, Сашка! Я-то думал, что ты нормальный мужик, воин и блядун, а ты, оказывается, старый педофил! — огорченно сказал Николя, глядя вслед (вернее, в зад) моей крошке, когда та, преувеличенно драматично, словно топ-модель, вихляя бедрами, устремилась в туалет, припудрить носик.

— У каждого есть свои недостатки, — туманно возразил я.

Ничего не ответил брат, лишь что-то прошептал одними губами, неслышно. Видимо — проклятие педофилам Вселенной.

— Ты же ей жизнь сломаешь, — произнес он мрачно. — Ты же не собираешься на ней жениться?

— Ну… я пока не знаю… Может быть, собираюсь, — промямлил я виновато, как нечаянно пукнувший на уроке провинившийся двоечник, как второгодник, застуканный физруком за онанизмом.

— Да какой ты муж? Посмотри на себя! Пьяница, блядун, старец! Она тебе в дочери годится. Тебе уже о душе пора думать… Ведь промурыжишь ее и бросишь, а ей замуж надо, детей надо рожать! Эх! Кобель ты блудливый! Тьфу!

Колька от огорчения и досады на меня заказал еще сто пятьдесят грамм водки и, не чокнувшись, махнул залпом стакан, потом рукой махнул и, не закусывая, ушел в неизвестность, оставив меня наедине с моей жизнерадостной девушкой, с изнуренной муками совестью, которая тоже смотрела на меня изнутри души моей с осуждением и укором, как Тарас Бульба на Андрия, взглядом Муму на Герасима из-под воды.

Брат мой, Колька, был истинно русским человеком высокой, ранимой, нравственной культуры. Он частенько корил меня за половую неразборчивость, моральную распущенность, за богохульство, за злоупотребление спиртными напитками, за разгильдяйство, граничащее с идиотизмом. Но я не обижался на него, как не обижаются на подзатыльник старшего брата.

Позже, акклиматизировавшись в холодной Москве, мы с моим братом внимательно следили за переговорами глав наших государств, и их результаты вселили в нас большую надежду. Мы твердо верили, что после публикации нашего материала границу с Ираном в Астаре укрепят новенькой, сверкающей на солнце колючей проволокой, дехкане получат новые рабочие места, их блудные сыновья вернутся в отчий дом, азербайджанских красавиц обеспечат достойной зарплатой и женихами, а главное, туристический бизнес возродится, и мы наконец-то сможем вернуться в Астару, на этот раз настоящими туристами, и еще раз послушать звуки саза и пение ашугов, поесть хаш, плов, хурму-мурму, шашлык-башлык и люля-кебаб.

Через неделю был опубликован озорной и беззлобный очерк о наших похождениях. Если в нем и трунили, то в основном над собой. Но, как оказалось, такая легкость и безобидность повествования виделась только нам. После публикации материала было много сердитых и даже — гневных откликов, где нас обвиняли в великорусском шовинизме и национализме. На электронную почту редакции «Комсомольской правды» пришло письмо от злобного Анонима из Азербайджана, в котором он, от лица всех мусульман, на чисто русском языке, спрашивал редактора Владимира Сунгоркина: кого он предпочитает видеть убитым первым: Мешкова или Николя? Впрочем, он предлагал альтернативный вариант: Сунгоркин должен был дать команду опубликовать в «Комсомольской правде» открытое обращение мусульман Азербайджана к мировому сообществу, и тогда нас, возможно, и не будут сразу убивать. Там, в этом письме, были гневные призывы к свержению власти и беспощадной войне с неверными, поэтому Сунгоркин предпочел этой уступке наши с братом Колькой жизни. Письмо это было, конечно, направлено, куда и кому следует. Не знаю, нашли чекисты этих безумных исламистских радикалов или нет, но мы с Колей, на всякий случай, спрятались на время, залегли на дно, ушли в подполье.