Случалось ли вам, господа, учиться математике у костоправа? А навещать в публичном доме знакомого швейцара? А танцевать с африканцем «польку» или «цыганочку»? А тереть мочалкой в баньке морщинистую спину распаренному старичку в коротких фильдеперсовых чулочках? А мять яйца констеблю или церемоний мейстеру? Нет? И мне не доводилось. Но зато я пару лет работал журналистом в районной больнице! Правительство Москвы предоставило «Комсомольской правде» временное убежище в заброшенном, аварийном здании больницы на улице Правды.
Началось великое переселение редакции «Комсомольской правды» в старое, покинутое медиками здание поликлиники на улице Правды. Лечить, оперировать, восстанавливать людей в этом ветхом здании уже опасно, а создавать газету еще пока вполне можно.
В фойе на первом этаже висят списки: кто в какую палату распределен. Я нахожу свою фамилию. Получается, я распределен в хирургическое отделение. Бегу занимать себе лучшее место. В хирургическом отделении уже стоит двухместный кожаный диван (утеха холостяка и неверного, похотливого семьянина!). Для меня этот вид мебели имеет весьма большое, тактическое, эротическое значение на работе, поскольку «Комсомолка» для меня и рабочий кабинет, и трапезная, и бар, и опочивальня.
Когда я задерживаюсь в редакции допоздна и остаюсь ночевать в своем кабинете на мягком диване, то явно слышу над собой жуткие крики женщин и нерожденных детей. В этом кабинете делали аборты.
В нашем новом офисе общественные отхожие места не делятся на традиционные дамские и мужские. Туалеты — общие. Кто первый занял, тот и оправляется первым. Но в этом на первый взгляд неудобстве есть свои преимущества. Во время рабочего дня мы иногда уединяемся в пахнущей искусственной хвоей кабинке с коллегой Люси, игривой и смешливой чаровницей, спортсменкой, гедонисткой, примерной семьянинкой и сексуальной хулиганкой. Она же не может, без веской причины, всякий раз ездить ко мне ночевать, поскольку муж будет, несомненно, против. А на работе — пожалуйста. Сколько хочешь. Я давно подбирался к ней, чувствуя ее буйный, неуемный сексуальный потенциал весталки. Но она отказала мне два раза. А на третий раз согласилась пасть жертвой моих низменных желаний.
— Ладно, давай, — сказала она мне однажды за праздничным столом, потрясенная моей настойчивостью. А я уже и забыл: что — «давай»? Проклятый склероз! Но вовремя вспомнил. Случилось эта оказия во время очередного праздника. Художник-карикатурист Валя Дружинин праздновал юбилей и отмечал очередную награду, полученную на международном конкурсе художников-карикатуристов. Валя Дружинин участвует во всех конкурсах карикатуристов и все награды широко отмечает. Вытащил он столы из кабинетов и накрыл поляну прямо в коридоре. Подходи всяк, кто свободен! Пей, гуляй! Люди проходят мимо: остановятся, накатят стопку, съедят бутербродик с красной икрой, с колбаской копченой или чурочку суши, скажут доброе слово, тост и дальше спешат себе, трудиться, писать статьи, верстать, искать ошибки, руководить процессом, считать прибыль, искать рекламу. Потом обратно идут люди, накатят, скушают кусочек торта и дальше идут: работать. Валя Дружинин берет гитару, поет свои задорные песни. И уже никто никуда не спешит, и день рабочий идет к закату.
Так вот и мы с чаровницей Люси в тот памятный день и ночь так нагрузились изрядно бутербродами с икрой заморской, что сами не заметили, как руки наши соприкоснулись, потом ноги соприкоснулись, потом тела наши затрепетали, и оказались наши тела случайно ночью темной в моем хирургическом кабинете, на кожаном диване, сжимаючи друг друга сильными руками в страстных объятиях, словно два бойца Bellator MMA в последнем раунде. Мы, конечно, издавали разные звуки, заявляя о себе, будто голосистая роженица и горластый рожениц. Бойцы Bellator MMA всегда издают разные подобные звуки. Без этого и схватка — не схватка! Без звуков и не бывает яркой и громкой Победы! А что таиться? Ведь ночь глубокая на дворе и в больнице нашей. Но, как оказалось, не одни мы не спали ночью этой.
Внезапно раздался настойчивый, требовательный стук в дверь. Так стучат судебные исполнители, гестаповцы и рейдерские захватчики. Мы замерли на полуфрикции, затаив дыхание. Кто? Кто может стучаться к нам в будуар без приглашения? Почтальон? Но на вахте сидит охранник! Посыльный с пакетом? Но ведь ночь! Я, осторожно ступая босыми ногами по кафельному полу, подошел к двери.
— Кто там? — спросил я вежливо.
— Откройте немедленно! — раздался строгий женский голос из-за двери.
— А что случилось? — продолжал интересоваться я.
— Откройте немедленно, или я вызову милицию!
Женщина за дверью не оставляла мне выбора. Милиционер — последний и совершенно лишний человек, которого я хотел бы увидеть в разгар любовной интриги. Я открыл дверь и увидел перед собой очаровательную женщину. Насколько я помню, она была комендантом этого здания. Я был немало удивлен. Немало была удивлена и она, увидев перед собой прекрасного, словно Адонис, статного, взлохмаченного, пьяного и голого журналиста с мировым именем. Ну, хорошо, хорошо! Не с мировым! Просто с именем!
— Вы тут что… — гневно воскликнула она, с возмущением и некоторой завистью заглянув вглубь кабинета и увидев на диване голую даму, стыдливо прикрывающую срамное, гладко выбритое место нашей легендарной многофункциональной газетой.
— Давайте, это… как ее… собирайтесь и уходите домой… — нелепо завершила комендант (это военное звание, как никому другому, подходило ей в этой ситуации) начатую фразу. — Я завтра напишу про вас докладную главному редактору.
— Про что вы напишете? Мы что тут, хулиганим, что ли? — спросил я, чувствуя за собой силу Земной Правды. — Мы что — стекла бьем, деремся, какаем под дверью, мусорим, материмся или песни неприличные горланим? Мы чинно отдыхаем после рабочего дня…
Тенью сомнения затмило свирепый взгляд комендантши. Четкости мой оправдательной речи, моим неопровержимым аргументам позавидовали бы адвокаты Генри Резник и Падва. А Плевако вообще бы от зависти падучая хватила.
— Собирайтесь немедленно и покиньте помещение! — тупо и уже не так свирепо повторила комендант, не имея достаточной юридической подготовки, чтобы противопоставить свои жалкие, пуританские, инквизиторские аргументы моим — светлым и жизнеутверждающим аргументам.
— Увы! Куда идти мне? На улицу? Чтобы меня убили и ограбили бездомные бандиты? — печально вопрошал я, взывая коменданта к человечности, политкорректности, к абстрактному гуманизму, лояльности и солидарности. — До открытия метро еще три часа. А там и рабочий день начнется. А я должен вовремя сдать важную политическую статью!
— Докладную я все равно напишу, — сказала устало женщина. И слово свое твердое, комендантское, сдержала, написала! На следующий день ко мне подошел ее заместитель, хороший мужик, и сказал негромко, опасливо оглядываясь, словно разведчик, передающий мне секретные сведения:
— Комендантша написала на тебя докладную записку. Сказала мне, чтобы я Сунгоркину отнес в приемную. Я докладную выбросил, — гордо завершил он. Я, растроганный героизмом этого простого россиянина, выпивший после дерзновенной ночи пару баррелей пива, чуть было не расплакался. Это реально был Поступок Подпольщика-партизана на оккупированной врагом территории. Ведь комендантша могла узнать об этой каверзе! И тогда — прощай, «Комсомолка»! Прощай склад, оклад и премиальные. Правда, редактор наш к половым проказам и шалостям коллектива был весьма лоялен и даже тайно приветствовал романы на работе. А где еще любить, жуировать, блудодействовать и шалить бедному журналисту, занятому журнализмом круглые сутки? Дома, что ли, с женой? Это — абсурд! Чувство благодарности и долга на секунду унесло меня в магазин. Мы распили с заместителем бутылку коньяка, в знак мужской солидарности и благодарности.