От Ваги мы сразу направились в Дом металлистов. Там мы нашли горбатого Гутмана, коменданта и кассира. Он нам очень обрадовался и, если бы мог дотянуться, бросился бы на шею. Но тут же испугался: что ему с нами делать, куда спрятать? Ведь сюда без стука может войти каждый, приближается полдень, скоро здесь будет полно народу…

Дверь, оклеенная обоями, вела из канцелярии в какое-то темное помещение типа ванной. Там хранилась сломанная мебель и прочий хлам. Мы, заслышав шаги, должны были там спрятаться, а в случае необходимости выскочить в световой колодец и спуститься в подвал.

До полудня ничто не нарушило нашего покоя, мы весело беседовали, коротко рассказали о своих приключениях. А маленький Гутман сообщил о дьёрцах и каждый раз, называя кого-либо, добавлял, как бы товарищ был рад, если б знал, что мы здесь и нас можно повидать.

– Ну, – подбадривал он, – как-нибудь я это устрою!

Я тоже с удовольствием встретился бы со «стариками», однако напомнил ему:

– Не забывайте, это не два года назад! Я пришел в Дьёр не выступать на собрании… Конечно, если кое с кем… если можно устроить…

– Положитесь на меня… Сколько вы здесь пробудете?

Мы сказали, что до понедельника. Но как знать, раньше или позже, они все-таки могут напасть на наш след: не мешало бы позаботиться о более надежном убежище.

– Ладно, это мы тоже устроим. Вы обедали?

– Нет.

– Тогда первым долгом надо принести обед.

Он достал из шкафа судки и ушел, заперев наружные двери, спустив железную штору и повесив замок и табличку: «Скоро приду». Мы договорились, что он присмотрится в городе и, если почует опасность, немедленно нас известит.

Я хорошо знал Дом металлистов. Чтобы время шло быстрее, я повел Белу по пустому зданию. Канцелярские помещения, клубная комната, буфетная, большой зал, сцена – сколько воспоминаний связано с ними! Отсюда мы пошли в «капуварский бой» и сюда вернулись снова. Здесь, на этой старой дощатой сцене, мы ставили спектакли. Зал тогда был украшен бумажными гирляндами: за кулисами бегали девушки, кто за шарфом, кто за платком, желая дополнить театральные костюмы, сшитые из тряпья и лоскутьев. Я – ведущий и режиссер – смотрел через маленькую дырочку в занавесе, много ли зрителей. Зал всегда бывал полон. За полчаса до начала представления уже говорили людям у кассы: приходите через неделю, мы повторим спектакль. Мы играли одну и ту же пьесу, бывало, по шесть раз… Сколько воспоминаний, прекрасных воспоминаний!

Кому-либо другому этот дом мог показаться запущенным: отсыревшие, грязные стены, в углу на потолке паутина, пол покрыт толстым слоем пыли и грязи… Видно, здесь привыкли убирать лишь перед собраниями и представлениями; на большее уже не хватало ни денег у Дома, ни времени у активистов.

– Ну, – подбадривал я Белу, – сколько ни ищи, нас не найдешь! Вот, гляди! Со сцены можно спуститься в будку суфлера, а оттуда на четвереньках вползти под сцену. Если станут искать там, выйдем в маленький коридорчик, где во время представления стоят осветители и пожарники; оттуда дверь открывается в так называемую «деревянную будку склада кулис»; из будки можно попасть в сад или подвал, а по железной лестнице – на чердак…

Словом, здесь все в порядке! Если только весь дом не окружат полицейские. Ну вот…

Я махнул рукой: не очень-то, мол, верю, чтобы нас здесь стали искать.

Железнодорожнику мы сказали, что идем в Мадьяровар, тете Нергеш – что возвращаемся в Эстергом. Два жандарма не дураки – выдавать не станут; и вообще, что они могут? Я ведь не помнил, что тогда на берегу крикнул Беле: «Встретимся в Доме металлистов!» Мне казалось, что я это только шепнул; я не думал, что жандармы могли услышать.

Осторожный человек всегда готов к тому, что преследователь появится именно там, где ждешь его меньше всего. Вот и в Татабанье произошла такая же неожиданность. По дороге туда мы оказались настолько неосмотрительными, что оставили массу следов; для Тамаша Покола и его компании это было, конечно, удачей, для нас – наоборот. Неужели же вновь повторится такая случайность?

– Словом, – самоуверенно сказал я, – если бы даже и повторилась…

И будто бы я произнес заклинание: на тихой улочке вдруг послышался непривычно громкий шум мотоцикла и автомашины, и в следующее мгновение перед домом заскрипели тормоза.

Мы похолодели и растерянно смотрели друг на друга. Что же это такое?

Окна большого зала, как это обычно бывает в театральных помещениях, находились довольно высоко; на них болтались плотные пыльные занавески. Окна здесь служили внешним украшением фасада, помещение использовалось лишь при свете электрических ламп. В углу, рядом со входом, стоял маленький столик контролера. Мы быстро перенесли его под окно, влезли на него и выглянули из-за занавески.

Казалось, это был дурной сон. Из первой машины вывалился жандармский подполковник, которого мы уже знали по Татабанье. Из второй вышел со всей своей свитой Тамаш Покол. В коляске мотоцикла сидел потрепанный пожилой господин с обвисшими усами – старший надзиратель Пентек. С ними была целая свора жандармских и полицейских офицеров и сыщиков, одетых в штатское. Все они столпились у входа, но, увидев спущенную штору и табличку, мгновение посовещались, что делать. Подполковник распорядился:

– Позвать слесаря! Взломать замок. Где господин младший инспектор?

Я дернул Белу за пиджак, мы быстро соскочили со стола и шмыгнули под сцену! Снаружи несколько голосов звали «господина младшего инспектора».

Мы поползли на четвереньках среди подпорок, поддерживающих настил сцены. Там была кромешная тьма и отвратительно пахло мышами. Рукой я нащупывал деревянные стружки и щепки, на которых лежал толстый слой пыли. Мы спрятались в углу неподалеку от выхода в маленький коридорчик и каждым своим нервом прислушивались к шуму на улице.

Снаружи, однако, к нашему удивлению, ничего особенного не происходило. До нас долетали обрывки негромкого разговора, шум шагов, а потом раздался звук захлопнувшейся дверцы машины. Загудели моторы, сначала громко, потом все тише, пока на маленькую улочку снова не опустилась субботняя полдневная тишина.

Мы не понимали, что случилось. Нам было неизвестно, что произошло. Преследователи как раз в тот момент спохватились, что с ними нет начальника сыска дьёрской полиции – он отправился к секретарю социал-демократической партии. Узнав об этом, ни подполковник, ни Тамаш Покол не посчитали обыск столь уж неотложным делом.

Через некоторое время мы решились выйти из своего укрытия, кое-как отряхнули пыль и тихонько направились в канцелярию, из окна которой вся улица была как на ладони.

От наших преследователей не осталось и следа, словно улетучился дурной сон или видение. Мы даже начали сомневаться в реальности случившегося.

Мы не знали, разумеется, что из-за занавешенного окна расположенной напротив кофейни за домом наблюдали два человека из подчиненных младшего инспектора.

Спустя немного времени в конце улицы показалась горбатая фигура Гутмана. С ним шли трое мужчин. Мы с волнением ждали их приближения, чтобы узнать, кто идет, но, когда они подошли ближе, очень обрадовались. Вот так старикан! Разыскал трех моих старых дьерских товарищей. Один из них, Шани Фюлёп, в прошлом был моим учеником. Бойкий, деловой мальчишка. Мальчишка? Теперь это был высокий, статный парень, вот так!

Было много радости, веселых объятий, но, когда мы рассказали Гутману, что здесь побывали наши преследователи, друзья сразу стали суровыми.

– Все, даже обед побоку! – Гутман быстро оказался на «высоте положения». – Во-первых: обменяться одеждой! Фюлёп, ты такой же высокий, как твой бывший мастер, а ты, – указал он на другого товарища, – обменяйся одеждой с товарищем К. Живо!

– Эх, – заметил я, – теперь уж это не имеет значения.

– Что не имеет? Удивляюсь, как это вам самим не пришло в голову! Во всех описаниях вашей внешности указана парусиновая одежда…

– Они узнают нас в любом виде!

– Эти да, но полицейские на углу – нет! Ну, пошли, живо. И сбрей усы, они тоже упомянуты в описании.

Он достал бритвенные принадлежности, поточил бритву – все в один миг. Черт возьми, усов мне было жаль. В те времена они были в моде и очень мне шли. Ну ладно, отрастут другие!..

В самом деле, глупо, что мы не догадались раньше изменить внешность. Но ведь как было дело: каждую минуту мы собирались перейти границу и покинуть опасную зону.

За пять минут мы переоделись и, правда, почувствовали себя увереннее. На Беле были темно-синие брюки, белая рубашка, поношенный коричневый джемпер, на мне – серый парусиновый костюм, немного тесный, но со стороны это было незаметно.

– И от этих двух подозрительных предметов тоже надо освободиться, – продолжал распоряжаться Гутман. – Хотите вы этого или нет! – Он принес довольно большой лист оберточной бумаги, завернул наши плащ и куртку и сунул в руки Фюлёпу.

– Ступайте и выбросьте где-нибудь в окрестностях города. Поняли? Нет, лучше спрячьте в здании бывшего оружейного завода. Только не в бумаге! Бросьте так, словно кто-то позабыл… А теперь слушайте.

Он торопливо рассказал, что полиция наконец разрешила провести завтра праздник. Он уже заказал телегу, она скоро подъедет. Мы двое и третий наш друг положим в нее флаги, скамейки, музыкальные инструменты, – словом, все, что надо, – и повезем во двор трактира в Сигет. Там мы сможем отдохнуть на чердаке, в сене, якобы присматривая за вещами. Там нас искать не станут, а сюда полицейские наверняка вернутся.

– Ну как, хорошо я придумал? Только действуйте поживее.

Фюлёп и другой товарищ ушли со свертками. Как я узнал на следующий день, сыщик, притаившийся на углу, спросил у них документы: вызвала подозрение коричневая одежда. Шпик сказал, что не видел, когда они входили в дом. Парни сразу нашлись: они с утра работали во дворе, готовили реквизит для праздника, пусть их оставят в покое. Документы оказались в порядке, оба жители Дьёра, – сыщик вынужден был отступить.

А мы расположились было пообедать, но из этого так ничего и не вышло.

Около половины третьего в доме началось движение. Пришли платить профсоюзные взносы, сначала двое, потом пятеро. Буфетная и маленький зал внизу постепенно наполнились гулом голосов. А мы при появлении первых посетителей должны были немедленно спрятаться в кладовую. Мы надеялись, что Гутман и оставшийся с нами друг как-нибудь проложат нам путь, когда подойдет подвода. Однако, прежде чем она пришла, вновь появились две машины и мотоцикл. Вся эта пестрая орава, галдя и шумя, поднялась в канцелярию. Я узнал грохочущий голос подполковника, который тут же обрушился на Гутмана:

– Вы кто?

Мы хорошо слышали каждое слово, и я представил себе, как испугался бедный старичок.

– Извольте, я комендант здания и кассир профсоюзной группы.

Зазвенела крышка кастрюли.

– А это что?

– Я принес обед.

– Кому?

– Себе, если угодно.

– Хорош аппетит у вас, надо сказать! – Там было две порции, это мог видеть каждый.

– Да, с вашего позволения. Здесь и ужин.

– Гм! – ехидно прозвучал тот же голос. – Вы едите свинину?

– Да, ем.

– Какой же вы еврей после этого?

– Ничего, ем.

В голосе старика чувствовалось страшное волнение; он боялся, что ему при свидетелях придется уничтожить две порции гуляша, а ведь у него больной желудок и он недавно перенес операцию. Да вдобавок после того, как он в своем излюбленном трактире съел диетический обед. Что будет, что будет? Подполковник допросил его с пристрастием: не появлялись ли беглецы здесь, в котором часу пришел сегодня утром он, чем занимался в течение дня.

А Гутман – не зря говорят, что горбатый человек лжив, – лгал так мастерски, что мне ничего подобного еще не приходилось слышать. Он рассказывал и рассказывал, вспоминая все новые подробности своего времяпрепровождения. Подполковнику это скоро надоело.

– Оставайтесь здесь, не покидайте комнату! Обыскать дом от подвала до чердака!

В это время раздался голос, хорошо знакомый Беле, – я же слышал его впервые; как можно было определить по разговору, заговорил младший инспектор из Дьёра:

– Простите, господин подполковник, у меня есть одно предложение.

На мгновение стало тихо, как видно они советовались о том, не помешает ли беседе присутствие Гутмана. Эту мгновенную тишину использовал наш друг.

– Прошу покорно, ваше превосходительство, я и сам с большим удовольствием помогу господам в обыске, но поверьте, сюда никто не мог войти без моего ведома. И зачем им сюда идти? С. в городе знают многие, особенно здесь, вблизи Дома. Нет, нет, они не посмеют прийти сюда, поверьте! Когда-то он жил в поселке оружейного завода, там у него друзья, значит, там найдется человек, который его спрячет! Если они вообще отважатся идти в Дьёр, они пойдут в поселок оружейного завода. Не извольте обижаться, но… если позволите, я говорю то, что думаю. Может, и помогу господам…

– Вон! – рявкнул подполковник.

В комнате остались трое: подполковник, Тамаш Покол и начальник полиции.

– Говорите! – сказал подполковник.

– Господин подполковник, – начал младший инспектор, – я, осмелюсь доложить, считаю излишним обыскивать Дом. Как я мог понять из рапорта, договоренность о встрече в Доме относится лишь к тому случаю, если они расстанутся. Но ведь по всем признакам они пришли вместе! Зачем же им рисковать идти сюда? Впрочем, за Домом наблюдают мои люди. И, если они все-таки явятся, попадут в ловушку. Если мы здесь произведем обыск, в течение часа среди рабочих Дьёра распространится слух, что мы ведем повальные обыски. Я не знаю, угодно ли вам…

Подполковник что-то проворчал. Заговорил Тамаш Покол:

– Я считаю, что комендант прав. Их надо искать среди старых друзей в поселке оружейного завода. Я со своими людьми перейду туда. Обыскивайте Дом, а я прочешу поселок.

– Я вполне согласен с господином инспектором, – сказал начальник сыска, – и, если позволите, проверю в других местах. Надо обшарить все вокруг.

– Нет, – возразил Тамаш Покол, – я хочу, чтобы вы пошли со мной. Если вы подозреваете еще что-нибудь, мы потом отправимся и в другие места. Вы знакомы с местными условиями, а я знаю преступников. Господин подполковник, если считает нужным, пусть произведет обыск в Доме.

– Так не пойдет! – испугался подполковник. – Так не пойдет! Конечно, я с вами. Весь аппарат должен быть вместе. Это очень важно: держать весь аппарат вместе!

Сыщики между тем уже приступили к обыску. Однако производили его спустя рукава: лишь заглянули в несколько комнат, спросили документы у сидящих в буфете, и через несколько минут весь караван потянулся в поселок оружейного завода.

У меня камень с души свалился, но все-таки я сразу не понял, чему так радуется Бела.

– Ничего страшного, – прошептал он. – Ничего страшного. – У него, как у бывшего начальника отдела комиссариата внутренних дел, был известный опыт в подобных ситуациях – он заметил яростное соревнование трех соперников.

В конторе опять началось движение. Вернулся Гутман, и, как мы смогли определить по шуму, не один, а с несколькими людьми. Говорил хриплый, пьяный голос; я узнал бывшего начальника смены Сани, председателя певческой капеллы. Так вот кто здесь, этот коварный старый мерзавец!

– Слушай, Гутман, – орал он, – брось свои штучки, а не то, честное слово, я оторву тебе голову! Что здесь было сегодня утром? – И, как бы между прочим, спросил: – Это что такое? Неужели ты ешь гуляш с твоим больным желудком?… Ну, говори! – закричал он снова. – Зачем привалила сюда сегодня вся полиция?

– Какие такие штучки, о каких штучках ты говоришь?

– Заруби себе на носу – это профсоюз. Хватит с нас неприятностей из-за коммунистов, опять попадемся из-за каких-нибудь политических вывертов.

Тут прозвучал незнакомый голос:

– Господин Сани считает, что, если эти двое придут сюда, надо их выгнать и передать полиции?

Голос был гневный, и со всех сторон ему вторил возмущенный ропот. Сани, как видно, малость струхнул:

– Этого я не говорил! Я сказал, что нам незачем вмешиваться! Мы организованные рабочие, мы законная партия, и до этого нам нет никакого дела!

– Словом, выгнать их и передать полиции. «Нет нам до этого дела»? Их преследуют, да? А вы что, состоите в партии полиции?

Громкий голос Сани вдруг сразу упал.

– Идиоты вы, – бормотал он, – с вами нельзя разговаривать! Зачем передергиваете? Я беспокоюсь о профсоюзе, не понимаете, что ли?

Но тут со всех сторон раздались возгласы:

– Мы законная партия, а не партия полиции!

– Политических беглецов мы не выдадим!

– Коммунист – тоже товарищ!

– Если б они пришли ко мне, я бы пустил их обязательно, хоть я и не коммунист!

Таково было общее мнение. А здесь, в Дьёре, в объединенной партии всегда было большинство социал-демократов. Спор затих, Сани ушел.

Гутман, как видно, окружил себя надежными людьми, в замке наконец повернулся ключ.

– Торопитесь! Скорей! Внизу ждет телега. Сегодня здесь околачивается много подозрительных лиц. Не нравится мне это.

– Сыграй с ними шутку, – шепнул ему Бела.

Он сообщнически переглянулся с Гутманом.

Мы быстро спустились по лестнице. Дверь буфетной была открыта, перед ней стоял старый знакомый с оружейного. Он не заговорил, не сказал приветственных слов, лишь мигнул, что все в порядке. Два других товарища стояли в подъезде. Подвода уже собиралась отправиться, когда мы вскочили в нее. Вместе с нами уселись и дежурившие в подъезде двое рабочих, в подводе нас ждали еще двое. Все это были надежные, старые друзья. Я знал, что за Домом следят, я слышал это раньше от сыщика, но среди друзей я чувствовал себя спокойно. Те, кто мог нас опознать, сейчас гонялись за нами по поселку оружейного завода.

Все в порядке! Две лошади весело бежали к Сигету.

А Покол и компания до пяти вечера проводили облаву в поселке оружейного завода.

Сыщики окружили весь район; они переходили из квартиры в квартиру, осматривали все закоулки и подвалы. Штаб, состоявший из трех человек, становился все более беспокойным и нервным. Они наблюдали друг за другом: кто первый предложит прекратить тщетные поиски.

Местный начальник сыска стоял с покорным и хитрым видом, как человек, который думает: «Делайте, что хотите, а я знаю, что знаю». Тамаш Покол принужден был молчать, – ведь это он предложил бесполезную облаву. Донесения поступали одно за другим: ничего, ничего, ничего. Подполковник не выдержал и вспылил:

– Разве я не предупреждал? А они тем временем преспокойно устраивают свидания с друзьями. Может, и совсем ушли из города.

– Не думаю, – заявил начальник сыска: – на всех вокзалах мои люди, все дороги, ведущие из города, перекрыты.

– Вы слишком уверены в себе, господин младший инспектор! – бесился подполковник. – Не знаете, с кем имеете дело! А мы уже имели такое счастье. Это целая шайка, это банда! И центр их там, в Доме.

– Прошу вас, – ответил начальник сыска, – пойдемте в Дом, если угодно…

– И пойдем! Они должны быть там. Если их там нет, то остались их сообщники!

Они устроили обыск в Доме. К этому времени там собралось более сотни рабочих, и полиция у всех по очереди проверяла документы. Каждого допрашивали в отдельности: знает ли что-нибудь, что делал в тот день и кто может подтвердить его слова. Они пугали людей, но те не робели: одни сердились, другие развлекались. Больше всех веселился маленький Гутман.

Его осенила дьявольская идея. Он подошел к буфетной стойке и вступил в разговор с посетителями, зная, что за ним следят по меньшей мере два шпика.

– Зачем ты обижаешь Сани? Оставь его в покое! – обратился он к одному из рабочих.

– Как же не обижать! – закричал тот. – Самый мерзкопакостный тип!

Гутман пожал плечами:

– Не такой уж он мерзопакостный, как ты думаешь. Я знаю, что знаю…

– Что ты знаешь?

– Так… А что бы ты сказал, если он для обмана устроил ту самую баталию?

– Ну и идиот же ты!

Гутман снова пожал плечами.

– По-твоему, я, может, и идиот, но скажу одно: кричит тот, у кого собственный дом горит! А ты забыл, в каких они были хороших отношениях?

– Кто? Сани и…

– Да, конечно, Сани был председателем певческой капеллы. Правда? А тот был режиссером. Он ходил к Сани домой и ухаживал за его младшей дочерью. Может, их любовь продолжается и сейчас. Почему не вышла замуж младшая дочь Сани? Могла бы уж выйти. Ну-ка, пораскинь мозгами! – Он наклонился ближе к собеседнику, но сказал так, что слышали стоявшие вокруг. – У Сани свой дом, понимаешь? Собственный дом, сад, подвал, чердак, хлев на окраине города… Там можно спрятаться, правда? Сани ведь вне всяких подозрений, верно?

И он с ухмылкой смотрел в ошеломленное лицо рабочего. А тот, возможно, и до сих пор не понимает, в чем дело, если Гутман не объяснил ему своей затеи.

Как бы там ни было, а через десять минут после этого разговора облава была прекращена. Начальник полиции вменил рабочим в обязанность немедленно докладывать, если они что-либо заподозрят, и предупредил: помогая уголовным преступникам, они подводят свой профсоюз.

Был тихий летний вечер. Председатель капеллы Сани безмятежно восседал на веранде собственного дома, опустив ноги в таз с горячей водой, когда к нему нагрянула армия сыщиков. Они вмиг перевернули вверх дном всю квартиру. Даже матрацы сбрасывали с кроватей, а пуховые одеяла ощупывали, бросив на землю во дворе. Больше всего Сани недоумевал, какое дело полиции до того, почему его младшая дочь не вышла до сих пор замуж?…

Разыгрался скандал. Допросили всех соседей: видели ли они двух человек?

Двух человек, конечно, могли видеть в Дьёре многие. В коричневой парусиновой одежде? Может, и в такой…

Ясно одно: бомба Гутмана произвела мощный взрыв. Конечно, это было очень опрометчиво стольким рисковать ради доброй шутки – Сани не замедлил с ответным ударом.

Спустя некоторое время после того, как сыщики оставили Дом, там появился врач вагоностроительного завода – он искал Гутмана. Врач был молодой человек. Я знал его раньше. Сын железнодорожника из Дьёра, социал-демократ, участник событий девятнадцатого года. К счастью, это участие ограничивалось медицинской помощью и ему удалось отделаться от белого террора лишь двумя месяцами интернирования. На заводе врач установил такой порядок: принимать больных три раза в неделю. Я помню, профилактическое лечение было у него навязчивой идеей, и он писал об этом книгу. Это был, без сомнения, честный человек. Ваги он лечил тоже. Теперь врач принес от секретаря распоряжение: пусть Гутман поскорее спрячет нас в более надежное место. Пусть переоденет и, если можно, отправит из города.

Гутман уверил его, что обо всем позаботился и мы спрятаны хорошо.

Наш милый горбун подробно информировал врача о событиях второй половины дня. Они договорились, что в случае необходимости врач будет поддерживать связь между нами и Ваги.

Через полчаса в Доме снова появились сыщики. Но сейчас уже не вся компания, а всего-навсего двое – они препроводили маленького Гутмана в полицейское управление. На допросе присутствовали все три главных начальника. Гутману сказали, что ему предоставляется последняя возможность чистосердечно признаться во всем.

Тамаш Покол, желая спровоцировать Гутмана, предупредил: «Друзья уже покаялись». По этому неправдоподобному замечанию Гутман сразу смекнул, что сыщики ничего не знают. Какие еще «друзья»?…

Не моргнув глазом, старик заявил: он и так все время ломает голову, чем помочь следствию. Он предложил сыщикам побывать в квартире Сани, словно бы не зная о том, что шпики уже давным-давно осуществили его предложение.

Подполковник взвыл:

– У вас была язва желудка, полгода назад вас оперировали, вы на строгой диете, а хотите уверить нас, что две порции жирного гуляша с перцем принесли для себя!

Тут Гутман понял, что его выдал Сани.

– Мне очень захотелось гуляша, изволите знать, – «признался» Гутман с самым невинным видом, – очень захотелось. Люблю гуляш, что делать? Я думал, может, беды не будет, если разочек попробую…

– Попробовать? Там были две порции!!!

– Дали мне чуть побольше, знают меня в трактире… Протекция, так сказать…

– Ладно, у нас вы это диетическое блюдо слопаете в тройном количестве. Намотайте себе на ус! Извольте отвечать! Что вы знаете о тех двух?

– Я скажу, если позволите; может, они у господина Сани…

– Оставьте Сани в покое! За кого вы нас принимаете?

Гутман сделал вид, что размышляет, а сам следил за тем, чтоб ни единой гримасой не выдать, за кого он их принимает. Вдруг его осенила спасительная идея:

– У меня, прошу покорно, теперь такое мнение, что они совсем не входили в город.

– Какие у вас основания?

– Они боятся, что их опознают. Но они хорошо знакомы с окрестностями и могут там встретиться с кем захотят, могут послать записочку. И даже переждать могут за городом.

– Где?

– На старом оружейном заводе в пустом покинутом здании. Близко жилой поселок, можно и встретиться кое с кем. А ведь никто не догадается искать их на заброшенном заводе.

Они не верили ни одному слову горбуна, но, несмотря на это, начальник сыска послал в развалины двух человек. Пусть поглядят, нет ли чего подозрительного в бывших корпусах оружейного завода. Допрос между тем продолжался.

– Сегодня утром к вам заходили двое. Вы о них не упомянули, когда вас допрашивали первый раз.

Гутман возвел глаза к небу:

– Два человека?

– Да.

– Ага! – ударил себя по лбу Гутман. И назвал двух товарищей, которые обменялись с нами одеждой. – Они все утро работали в большом зале и во дворе. Когда я пошел за обедом, запер их даже. Правда… Но они не у меня были, они приходили для подготовки к завтрашнему празднику, если угодно…

Он так изворачивался, что с ним не могли сладить. Гутман не отрицал, что хорошо меня знает и что у нас были сердечные отношения. Опознал бы, если б увидел, конечно; он не думает, что за три года я мог сильно измениться…

Наконец им надоел этот бесполезный долрос, они отправили Гутмана в полицейскую камеру, а сами принялись совещаться, что делать дальше. Подполковник во что бы то ни стало настаивал на внезапном нападении. Это была его мания. Все равно, на кого, на что – лишь бы напасть неожиданно. Собрать в одно место весь аппарат и напасть. Младший инспектор держался тактики «ловушки».

– Очень прошу, господин подполковник, благоволите выслушать мнение старого специалиста. Если они вообще придут в Дьёр или они уже в Дьёре, им отсюда не вырваться. Это моя зона, я за нее отвечаю…

– Благодарю, но прошу не учить, господин младший инспектор!

Начальник полиции покраснел до ушей от злости и смущения.

– Осмелюсь заметить: я не учу. Я просто хотел успокоить господ: если бродяги в Дьёре, я с ними справлюсь. К сожалению, мне кажется все менее вероятным, что они здесь. По-моему, они обошли город стороной. Пока мы тут сидим, они давно удалились в направлении Гёнью или Хедьешхалома.

Тамаш Покол ехидно заметил:

– Я вижу, господин младший инспектор, вам бы очень хотелось от нас избавиться! Вы недооцениваете помощи, которую могут оказать центральные следственные органы столь маленькому провинциальному отделению полиции, как ваше.

Младший инспектор прикусил язык.

– Виноват, я лишь осмелился заметить, что в любом случае Дьёр для них лишь транзитный пункт, если они вообще сюда направлялись! Их цель – граница.

– О ней мы уже позаботились, границу оставьте нам! – ехидно заявил Тамаш Покол. – У нас есть основания предполагать, что они именно здесь, в городе. Будьте любезны, дайте сюда наконец старые протоколы! Там указано, с кем преступники были раньше связаны, мы у всех сегодня ночью произведем обыск.

– Вот это да! – загремел подполковник. – Напасть неожиданно! Это да!

Тут возвратился один из сыщиков. Он принес нашу верхнюю одежду, брошенную друзьями, и торжествующе положил на стол.

Тамаш Покол подскочил, словно его ущипнули.

– Видите! – заорал он на младшего инспектора. – И, по-вашему, их нет в городе! Доказательства лежат перед нами. Оставить Дьёр и отправиться к границе, да?… Этого не будет! Не для того мы целую неделю гоняемся за этими бандитами, не для того пережили столько волнений!..

Младший инспектор раздраженно объяснил, что найденная одежда в равной мере может доказать справедливость его предположения и может быть свидетельством противного, но его никто не слушал.

В ту ночь в Дьёре шел обыск за обыском. Невольно мы явились причиной беспокойной ночи для своих друзей. К счастью, ни с кем из них не произошло ничего плохого.

Лишь маленький Гутман, бедняжка, сидел один в полицейской камере и грустно размышлял: так ли уж хороша была шутка с Сани.

Около четырех утра – ведь и детективы не из железа – смертельно уставшие соперники решили отдохнуть. Они проверили в черте города и вокруг оружейного завода охрану и уговорились, что завтра устроят облаву в Сигете во время праздника. Затем разошлись.

Тамаш Покол и его компания пошли в гостиницу, а младший инспектор возвратился в канцелярию. Тяжело вздыхая, он опустился на стул у письменного стола: наконец один! Наконец избавился от этого кошмара. Ему не позволяют сделать ни одного самостоятельного шага, начальство повсюду следует за ним, портит его планы и все время дает почувствовать свое превосходство, свое пренебрежение. Тьфу!

Но теперь он пойдет по особому следу!

В буфете на станции он выпил стакан крепчайшего черного кофе с двойной порцией рома, достал записную книжку и проверил адрес, взятый у Ваги. Он направился в центр города, чтобы найти Шарику. Вот это был бы славный улов! Схватить за ворот дорогих пташек и установить, что секретарь самой крупной провинциальной социал-демократической организации заодно с коммунистами!

Шквал бурного дня оставил нас сухими. Вместе с дьёрскими друзьями мы всю вторую половину дня провели в Сигете. Двое наших друзей – Фюлёп и еще один мой бывший товарищ по солдатской службе, – остались с нами на всю ночь. Мы спали на чердаке в сене и по очереди несли караул. Владельцы трактира не увидели в этом ничего подозрительного: ведь мы остались охранять вещи профсоюза.

У нас уже был готов план дальнейших действий. Рано утром поищем убежища на ближайшем маленьком разрушенном хуторе. Вечером в суматохе на той телеге, которая повезет назад цыган-музыкантов, приглашенных из соседней деревни, мы и уедем, а на первой станции сядем в поезд.

Если уж в Татабанье мы чувствовали себя в такой же безопасности, как дома, то тем более мы можем сказать это о Дьёре.

Сколько шпиков, жандармов и полицейских могут гнаться за нами? Сто, двести? Но ведь нас охраняет по крайней мере в десять раз больше добрых друзей. Какая может с нами случиться беда?

Мы проснулись на рассвете от одуряющего запаха сена.