Жара, яркий свет и пыль смешались воедино и превратились в липкое месиво, как это часто бывает в конце зимы. Каждый год эта густая масса обрушивалась на Иерусалим, словно проклятие. Подгоняемая неистовыми шквалами ветра, она вздымалась на перекрестках яростными вихрями, как будто обманутый демон вымещал свое дурное настроение. Месиво слепило глаза, липло к вспотевшей коже, забивалось в ноздри и заставляло скрежетать зубами. Оно окрашивало в черный цвет запекшиеся сгустки крови и иссушало струйки пота, сбегавшие по спине и ногам обнаженного человека, который, задыхаясь, поднимался по левому берегу Тиропеона в сопровождении двух непрерывно кашлявших легионеров. Человек нес на плечах дубовый брус длиной около четырех локтей с пазом посредине, к которому и прильнул шеей, чтобы не потерять равновесия. Зеваки, которые в столь скверную погоду не нашли для себя более достойного занятия, сидели на обочине дороги.
– Невозможно разглядеть его лицо, – сказал кто-то из зевак. – Что он сделал?
– Это Ефраим, тот, кто ограбил и чуть не прикончил путника на прошлой неделе, на горе Злого Совещания.
– А как узнали, что это он?
– Ну, путник сумел убежать и описал своего обидчика, а потом грабитель, этот недоумок, отправился в публичный дом и расплатился серебряной монетой.
– Не понимаю: что честный путник мог делать на горе Злого Совещания?
– А я не понимаю, как можно устраивать публичный дом в Святом Городе.
– Да ладно вам! Из-за этой проклятой пыли ничего не видно. Пошли отсюда!
Дети весело резвились в клубах пыли, выкрикивая непристойные шутки по поводу половых органов осужденного. Старая женщина схватила одного из ребятишек и отвесила ему звонкую пощечину, чтобы другим было неповадно. Тогда дети стали развлекаться по-иному, мгновенно сочинив считалочку: «Ефраим нанизал на себя Ефраимовы ворота, Ефраимовы ворота стали задом Ефраима!» Процессия и в самом деле направлялась к Ефраимовым воротам, тем самым, которые вели в Эммаус, Лидду и Иоппию. Но обнаженный человек не туда держал путь – через эти ворота можно было попасть и на Голгофу, на лобное место, на ту самую гору, где он вскоре будет распят.
– Прочь! – закричал легионер, сделав вид, будто собирается догнать ребятишек.
Около Ефраимовых ворот небольшой пылевой вихрь ударил мужчинам в лицо и сразу же унесся в соседнюю улочку. Легионеры жестами поприветствовали стражников, которые играли в кости. Те ответили ленивыми кивками.
– Тридцать третий в этом году, – сказал один стражник.
– Шестнадцать из них были ворами, – откликнулся другой.
И стражники вернулись к игре. Вор и легионеры начали взбираться на Голгофу. Гора была не слишком крутая, но вор был уже на последнем издыхании и на минуту остановился.
– Вперед! – тотчас скомандовал один из легионеров.
Наконец они добрались до вершины горы, где уже стояли пять крестов, один из которых был намного выше друг х. Был там и обыкновенный столб, ожидавший перекладину, которую вор сбросил на землю, тяжело дыша. Вор посмотрел на кресты и задрожал всем телом. На одном из крестов висели чьи-то жалкие останки. Коршуны расклевали у трупа макушку, а конечности были обглоданы спутниками смерти, коих немало, вероятно лисами и шакалами. Любители падали объели левый бок до самых ребер. Одной ноги не было. Очевидно, ее утащили стервятники после того, как палачи перебили несчастному берцовые кости. Коршуны, видимо, с особым остервенением набросились на шею казненного, так что безглазый череп удерживался на туловище только благодаря сухожилиям. Череп раскачивался на ветру, свисая на грудь, словно мертвец упрямо с чем-то не соглашался.
Один из легионеров прочитал приговор, в котором было сказано, что Ефраим заслуживает смертной казни через распятие, и передал документ главному палачу, стоявшему рядом. Главный палач был до того близоруким, что ему пришлось поднести документ совсем близко к правому глазу, чтобы различить слова.
– Ефраим, – произнес он. – Но так зовут моего старшего сына!
Он прищурился, чтобы лучше рассмотреть лицо вора, затем щелкнул пальцами, и два его помощника схватили несчастного за руки и потащили к столбу. Ноги у вора подкосились. Но помощники палача рывком подняли его и приставили к столбу. На руки вора они накинули скользящую петлю, пропустив веревку под мышкой. Тем временем главный палач, взобравшись на лестницу, прилаживал к столбу перекладину, приматывая ее веревкой крест-накрест.
Когда крест был готов, помощники перекинули свободные концы веревки через перекладину и вздернули изнемогающего вора на крест. Его ноги болтались менее чем в метре от земли.
– Приступим! – сказал главный палач.
Легионеры стояли в стороне, не желая вдыхать зловонный запах, исходивший от разлагающегося трупа. Главный палач взял лестницу, приставил ее к кресту с левой стороны, вытащил из огромного кармана кожаного фартука молоток и гвоздь длиной с ладонь. Затем он схватил вора за запястье и стал ощупывать сухожилия, ища у самого основания кисти, между лучевой и локтевой костями, наиболее подходящее место, чтобы вбить гвоздь. Мощным ударом кулака он вогнал гвоздь на палец. Вор издал душераздирающий вопль, отозвавшийся эхом по всем окрестностям лобного места и вознесшийся к желтому небу, обретя там полное звучание, прежде чем перейти в рычащие, почти животные звуки, прерываемые спазмами.
– Прекрасные легкие, не правда ли? – заметил главный палач. – Они немного продлят тебе жизнь!
И он забил гвоздь молотком в дерево. Вор рыдал. Кровь текла из его запястья и черными пятнами ложилась на иссушенную землю. Главный палач слез с лестницы и переставил ее вправо. На этот раз вор попытался оказать сопротивление. Дважды он вырывал запястье из рук своего мучителя, который от этого терял равновесие. Главный палач выругался. Наконец ему удалось удержать правое запястье вора на перекладине, и он, не заботясь уже о том, чтобы, как в первый раз, найти подходящее место, вогнал второй гвоздь, вложив в удар всю овладевшую им ярость. Он неистово бил по головке гвоздя, в то время как вор, срывая голос, издавал пронзительные вопли.
– Теперь ваша очередь, – скомандовал главный палач своим помощникам.
Веревки ослабли, и тело осужденного резко обвисло. Плечи вора хрустнули, а лицо побледнело. Из его уст вырвалось грязное ругательство, но это было все, что смогло исторгнуть его напряженное горло. Теперь он висел только на прибитых к дереву запястьях. Помощники развязали при помощи палки скользящие петли и смотали веревку. Главный палач спустился с лестницы и вытер лоб ладонью. Он наклонился к ногам жертвы, схватил их, немного приподнял и, скрестив стопы, поставил их на наклонную колоду, уже приделанную к столбу. Одним гвоздем он прибил обе стопы к колоде. Затем он вновь немного переставил лестницу и взобрался на нее, чтобы прибить над головой преступника табличку с надписью «Вор». Легионерам наскучила казнь. Они разглядывали самый высокий крест, на верхушке которого была прибита дощечка с надписью «Убийца». На кресте висел еще живой человек, который словно показывал им язык. Главный палач вымыл руки в лохани, бросил взгляд на исходившего слюной вора и подошел к римлянам.
– Похоже, вон тот умеет держать удар, – сказал один из легионеров, указав подбородком на убийцу.
– Да, – согласился главный палач. – Он висит здесь уже три дня. Это зелот. Он заколол кинжалом солдата. Вы должны были об этом слышать.
– Так это он!
Висевший человек, хорошо сложенный насмешник, пристально смотрел на разглядывавших его легионеров. Багровый распухший язык свисал с его бесцветных губ, но о мучительных страданиях говорили главным образом плечи, суставы которых были растянуты до предела возможного. Распятый человек немного вытянул шею и глухо произнес:
– Свиньи!
В ответ главный палач, охваченный бешеной яростью, плюнул.
– Проклятый выродок! – пробормотал он и бросился к лестнице, схватив по пути дубину.
Главный палач взобрался на лестницу и двумя ударами перебил несчастному обе берцовые кости. Тот закрыл глаза. Напряженное тело, до сих пор поддерживаемое колодой, к которой были приколочены ступни, внезапно обвисло. Через несколько мгновений человек дернулся. Стоя на лестнице, главный палач приложил указательный палец к сердцу человека, покачал головой и, улыбаясь, спустился на землю.
– С этой дрянью покончено! – сказал он. – А ведь эта собака могла протянуть еще целую неделю!
– Целую неделю?! – удивился один из легионеров.
– Два года назад у меня был один, который мог говорить и через неделю. Он осыпал меня проклятиями, – смеясь, сообщил главный палач.
На мужчин обрушился порыв ветра, и они закашлялись.
– Мне здесь больше нечего делать, пойду-ка я выпью пива, – сказал главный палач.
– Я тоже, – откликнулся один из легионеров.
– Хорошо, идем. При такой погоде ваш малыш задохнется через несколько часов. Когда идет дождь, они живут дольше, – заметил главный палач. – Тогда им легче дышать и у них есть чем утолить жажду.
Один из помощников главного палача взвалил лестницу на плечи, и пятеро мужчин направились в сторону Иерусалима.
– Знаете, что я вам скажу?… – произнес главный палач. – Три года тому назад одного распятого украли! Да, да, украли! Словно белье, которое сушится на веревке! Какие-то люди пришли ночью и украли и гвозди, и человека! Никогда прежде ничего подобного не случалось! Вы только подумайте: украсть преступника!
– Он не был преступником, – возразил один из помощников. – Он был зелотом.
– А что такое зелот? Это ведь тоже преступник.
Они спустились с горы и исчезли в клубах пыли. Голгофа почти опустела. Тишину нарушали лишь не стихавшие жалобные стенания вора. В желтом небе появились коршуны. В лучах солнца клубилась пыль, а солнце казалось ожившим из-за непрерывных вихрей, которые превратили его из пурпурного нарыва в зеленое пятно, – солнце, это грозное божество, которое никак не могло быть Богом.