Послесловие
Когда я приступил к созданию этого произведения, меня весьма смущала его амбициозность, не говоря уже об объеме. И поэтому я решил, что каждый откровенно романический вымысел буду сопровождать примечанием. Однако очень скоро стало ясно, что число примечаний может превысить две тысячи и их написание потребует такого же труда, как и само произведение. Мой консультант господин Тэрон Рэн из Нью-Йорка высказался против столь объемного приложения, которое должно было занять почти четыреста страниц, причем набранных мелким шрифтом! И я решил избавить себя от того, что с успехом можно было принять за выставление напоказ моей эрудиции. В конце концов, произведение – это территория автора.
Тем не менее число примечаний, самых необходимых с моей точки зрения, росло с каждым годом. Их объем сопоставим с объемом этой книги. В них я прокомментировал и тот необычный факт, что два человека, пришедшие к Пилату за разрешением забрать тело Христа, являлись, как об этом пишут – весьма опрометчиво – Марк и Лука, членами Синедриона, и то, что Христос нес на Голгофу не крест, как утверждают евангелисты – если только переписчики их трудов не внесли изменения от себя лично, – а только перекладину этого орудия мучительной смерти, Я считал, что нужно подчеркнуть бросающиеся в глаза неправдоподобные места из Евангелий, такие как описание толпы, которая, требуя от Пилата послать Иисуса на смерть, заявляет, что у нее только один царь и царь этот – цезарь. Этот эпизод в корне противоречит историческим фактам, поскольку ни один простой иудей никогда не был допущен к представителю римского императора и уж тем более не мог кричать в его присутствии.
Многие из этих примечаний напоминают, что подавляющее большинство христианских комментариев жизни Иисуса представляют собой мозаичную картину заимствований, порой в неизменном виде, из других, более древних религий. Например, Добрым Пастырем называли Аполлона, бога, охранявшего стада, а затем Митру и Гермеса. Все эти три бога изображались с ягненком на плечах. Возможно, это мелкая, но весьма поучительная деталь. Я также подверг критическому анализу образ Симона-Петра. Нет ни малейших оснований считать этот образ краеугольным камнем Церкви и хранителем ключей от неба, поскольку эти символы были с простодушной непосредственностью заимствованы у приверженцев Митры, которые почитали Божественную скалу Петра и вручили Митре ключи от неба как символ его власти. Возможно, когда-нибудь я опубликую эти примечания отдельным изданием. И тогда читатели узнают, что в Книге Мертвых – весьма любопытный факт! – хранителя ключей от неба звали Петра…
И все-таки я хочу сразу сказать, что писал не для того, чтобы развлечь просвещенных читателей. Я отнюдь не полагался на свободную фантазию, а опирался на исторические факты и аналитические реконструкции. Мне представляется, что, если читатели на протяжении нескольких лет будут изучать документы, многие из них придут к тем же выводам, что и я.
Главная трудность заключалась в том, что надо было привести в соответствие исторические данные, имеющиеся в нашем распоряжении, догмы христианской традиции и постулаты многочисленных религиозных течений Средиземноморья.
За последние примерно пятьдесят лет накопилось очень много новых исторических, я бы сказал, светских данных, прямо и косвенно касающихся Иисуса. Главное место среди них занимают так называемые Рукописи Мертвого моря, первые свитки которых были найдены в 1949 году неким пастухом и судьба которых овеяна романтическим ореолом. Действительно, не только хранение и толкование этих рукописей стало серьезной технической и филологической проблемами» но сам процесс их поиска порой напоминает сюжет детективного романа, как об этом весьма увлекательно поведали Эдмунд Вильсон в книге «Israel and the Dead See Scrolls» («Израиль и Рукописи Мертвого моря») и Джон Аллегро в книге «The Dead See Scrolls – An appraisal» («Рукописи Мертвого моря – Оценка»). Самый большой риск, которому довольно часто подвергаются бесценные археологические сокровища, – это, безусловно, сам факт их обнаружения!
Удивительнее всего то, что в течение почти сорока лет после обнаружения и окончания расшифровки свитков было опубликовано не более двадцати процентов от общего объема текстов. Все знают, что рукописи существуют, но очень мало кому известно их содержание. И если бы кардинал Жан Даньелу не опубликовал свой скромный труд, отличающийся удивительным свободомыслием, таких людей было бы еще меньше. Однако этот заговор молчания вокруг Рукописей Мертвого моря легко – если, конечно, в данной области есть что-либо легкое – объяснить: они свидетельствуют, с ничтожной поправкой на ошибку, которая кажется нам смешной, что значительная часть учения Иисуса и сама структура этого учения уже существовали до его появления, то есть, если говорить коротко, что является привилегией непосвященных, Иисус находился под сильным влиянием учения вождей ессейского сообщества Кумрана. Это свидетельствует о том, что переход от иудаизма к христианству осуществлялся под влиянием милленаризма одной из иудейских сект, которая возникала примерно за 150 лет до наступления новой эры и прекратила свое существование при осаде Масады или, во всяком случае, не позже конца I столетия. И наконец, это предполагает, что цезура между иудаизмом и христианством является мифом, который усиленно распространялся на протяжении последних двадцати столетий, но не стал от этого древнее.
Другой важной находкой, на которую опирался автор этой книги, является Евангелие от Фомы. Оно было обнаружено в 1945 году в Хаг Хаммади, в Верхнем Египте, но осмотрительные ученые и исследователи тут же окружили его плотной завесой тайны. Если бы не замечательные работы Анри Пюэка, опубликованные в 1978 году в сборнике под названием «En quête de la Gnose» («В поисках теории гностиков»), где дается подробный анализ Евангелия от Фомы и его импликаций, мало кто узнал бы, что изначально христианская традиция опиралась на учение гностиков, но впоследствии богословы старались не замечать и даже тщательно скрывать это. Другими словами, можно высказать предположение, что в окружении Иисуса или среди близкого круга его последователей находился по крайней мере один высокообразованный гностик, ярый противник догмата инкарнации. Так или иначе, Пятое Евангелие дает исчерпывающее представление о личности ученика Иисуса Фомы. По многим причинам исключительно философского характера, не говоря уже о скептицизме, которым проникнуты канонические Евангелия, я не верю, что греческий эпоним Фомы Дидим, Didumos, указывает, что он якобы был чьим-то близнецом. Я считаю, что Фома был родом из Дидима, где находилось одно из самых знаменитых святилищ античного мира.
С точки зрения современного христианского учения Пятое Евангелие, разумеется, сбивает с толку. Тем не менее христиане, исповедовавшие все направления этой религии, знали Пятое Евангелие и следовали его заветам вплоть до V века. Еще более удивительным является тот факт, что помимо четырех Евангелий Нового Завета христианам были знакомы и другие Евангелия, которых насчитывалось не менее тридцати одного и которые позднее уже не относили к разряду канонических. Такой поворот обычно связывают с именем Папы Геласия I, который, по всей вероятности, тут совершенно ни при чем. Нам представляется более разумным вменить это в вину тем церковным властям, которые разделяли точку зрения святого Иеронима.
Судя по дошедшим до нас фрагментам, многие из этих Евангелий представляют собой бесхитростные жития святых (апокрифы), похожие больше на причудливые сказки, чем на убедительные свидетельства очевидцев. Многие из Евангелии противоречат сами себе. В этом, конечно, кроется причина неприязненного отношения к ним Иеронима, который, повторяя слова своего предшественника Оригена, определил их как «апокрифические», что отнюдь не означает «ложные», как думают многие. Буквально это значит «тайные», а если говорить современным языком – «параллельные». Ведя поиски достоверных исторических данных, я обнаружил, что имеется множество великолепных критических изданий Апокрифов. Воссоздавая облик Иосифа, я в основном опирался на апокрифическое Первоевангелие Иакова, руководствуясь при этом сугубо психологическими причинами: этот документ представляется мне подлинным.
Канонические Евангелия не могли не содержать сведения о таком персонаже, как Иосиф. Это необходимый, но безжизненный образ, который требуется только для того, чтобы доказать принадлежность Иисуса к Давидову колену. Стоит отметить, пусть даже мимоходом, что, к сожалению, подробные родословные, которые приводят Матфей и Лука, совершенно неприемлемы. Напомним, что Геласий позаботился о том, чтобы изъять их из обихода, поскольку в них кроется слишком много откровенных противоречий. А поскольку оба апостола так и не сумели выработать единого мнения относительно детей Давида, который мог бы считаться царским предком Иисуса, что служит основополагающим принципом, поскольку канонические Евангелия неоднократно упоминают о предначертанном происхождении Мессии как потомка Давида, многие поколения экзегетов, неспособные расшифровать головоломку, приходили в отчаяние. Головоломка эта тем более бесполезна, что все без исключения евангелисты заявляют: Иосиф не принимал ни малейшего участия в зачатии Иисуса. А это a priori заставляет нас признать несостоятельной его и без того сомнительную возможность быть связующим звеном в цепи потомков Давида. Более того, античный автор Юлий Африканский сообщает, что Ирод Великий уничтожил свитки родословных всех иудейских родов, чтобы положить конец их династическим притязаниям.
Можно было бы вообще не принимать в расчет расплывчатый образ Иосифа, если бы не некоторые сведения, содержащиеся как в канонических Евангелиях, так и в Апокрифах. Иосиф был священником. Это смелое утверждение опирается на тот факт, что, по мнению Луки (I; 6), Мария, мать Иисуса, приходилась родственницей Елизавете, которая была матерью Иоанна Крестителя (Иоканаана), женой священника Захарии и сама принадлежала к семье священников. Это означает, что Мария также принадлежала к семье священников. Следовательно, в соответствии с иудейским обычаем она могла выйти замуж только за священника, конечно, если он не был незаконнорожденным, сыном прозелита или вольноотпущенницы. Однако то внимание, с каким относились священники к судьбе Марии, если верить Первоевангелию Иакова, исключает эти три гипотезы, оставляя нам четвертую: Мария родилась в семье священников и рано стала сиротой.
Мы вправе задать себе вопрос – и меня об этом неоднократно спрашивали: разве это существенно? Безусловно, поскольку либо мы защищаем гипотезу о реальном существовании Иисуса, и в таком случае личность его отца, пусть даже приемного, очень важна, либо мы удаляемся в область мифологии, ссылаясь на то, что личность Иисуса нематериальна, ибо она Божественна. В последнем случае временные привязки, содержащиеся как в канонических, так и в апокрифических Евангелиях, не представляют для нас ни малейшего интереса.
Именно Иосиф познакомил Иисуса с основными религиозными понятиями. Личные убеждения и возраст учителя в этом отношении являются определяющими. К тому же Иосиф принадлежал к одной из ригористических сект, к секте назореев, суровый пуризм которых сделал, по нашему мнению, Иисуса восприимчивым не только к ригористическим учениям, но и к милленаризму ессеев. Мы полностью отвергаем предположение, будто в Назарете Иосиф занимался своим вторым ремеслом, ремеслом плотника. Недавние археологические раскопки показали, что синагога Назарета могла вмещать не более сорока человек. С трудом верится, что такое скромное поселение могло обеспечивать существование плотника, который, к тому же, обосновался здесь, когда ему было около восьмидесяти лет. И все же почему возникла легенда об «Иисусе из Назарета»? По нашему мнению, причина кроется в ошибке переписчиков, которые ничего не знали об исторических событиях, происходивших в Иудее, и решили, что слово «назорей» означает «выходец из Назарета», тогда как в арамейском языке, наиболее распространенном в Палестине, существовало четкое различие между словами Nàzàri, то есть «соблюдающий», иначе говоря, член секты назореев, и Nazëri, то есть «уроженец Назарета».
Более того, даже поверхностный анализ причин переезда Иосифа из Назарета в Вифлеем до рождения Иисуса, связанный с необходимостью зарегистрировать там своего сына согласно эдикту Рима, ставит под сомнение, если не совершенно исключает гипотезу о том) что Иосиф жил в Назарете. Вифлеем и Назарет разделяют восемьдесят километров, если ехать по внутренней дороге, и сто двадцать километров, если ехать по побережью, что было менее опасно, поскольку на внутренних дорогах промышляли шайки воров и разбойников. В первом случае поездка на осле заняла бы не менее четырех дней, а во втором случае – не менее шести. Весьма сомнительно, чтобы любой, даже не очень сведущий, мужчина, не говоря уже о вдовце и отце по крайней мере шестерых детей (к этому вопросу мы вернемся немного позже), каким и был Иосиф, сознательно пошел на риск и пренебрег опасностью, которая неминуемо грозила при переезде женщине на сносях, не говоря уже о том, что, если бы у Марии случился выкидыш, она никогда не смогла бы смыть с себя пятно позора. И все это только для того, чтобы зарегистрировать ребенка» да еще чужого, в городе своих предков1 Такая гипотеза абсолютно недопустима, поскольку Иосиф мог зарегистрировать ребенка в одном из ближайших городов, например в самаритянской Цезарее галилейской Тивериаде. Возникает еще один вопрос. Неужели тля какой бы юной она ни была, не высказала бы своего мнения поводу столь безумной затеи? На основании изложенного выше делаю безоговорочный вывод, что поездки из Назарета в Вифлеем все не было. Это выдумка более поздних переписчиков, которые весьма вольно обращались с текстами нынешних синоптических Евангелий. Столкнувшись с непонятным для них описанием, они истолковали его по-своему и постарались сделать повествование более логичным. Иосиф направился из Иерусалима в Вифлеем, что намного короче и гораздо правдоподобнее, поскольку старый священник был родом из Вифлеема. Впрочем, евангелист Иоанн вовсе не упоминает о Назарете. Это название встречается только в основательно переработанных канонических Евангелиях, то есть в трех синоптических Евангелиях от Луки, Марка и Матфея.
Каким же образом Иосиф, человек незыблемых принципов и строгих нравов, к тому же вдовец, поскольку даже канонические Евангелия повествуют о братьях и сестрах Иисуса, мог вступить в довольно сомнительный второй брак и усыновить Иисуса? Правда состоит в том, что старого священника просто заставили это сделать. Согласно Первоевангелию Иакова, первосвященник назначил Иосифа опекуном юной Марии не только потому, что тот был, вне всякого сомнения, высоконравственным и уважаемым человеком, но и потому, что, как это было принято в Храме, на него пал жребий: на голову Иосифа сел голубь! Сначала, как повествует Первоевангелие, Иосиф не согласился, однако первосвященник приказал ему взять Марию под опеку, и это, кстати, лишний раз доказывает, что все события происходили в Иерусалиме и что Иосиф работал именно в Храме. Почему Иосиф отказался? Потому что он был старым человеком. Согласно Арабскому евангелию детства, в первый раз Иосиф женился в сорок лет и прожил со своей первой женой, которую тоже звали Марией, сорок девять лет. После года вдовства он взял в жены юную Марию. Можно высказать предположение – но только лишь предположение! – что Арабское евангелие детства немного подтасовывает цифры, чтобы наделить Иосифа долголетием ветхозаветных пророков. Восемьдесят девять лет – не только почтенный возраст, но и совершенно неправдоподобный, поскольку, когда Иосиф пришел в Храм в Пасхальную неделю, как говорится в Евангелии, вместе со своим старшим сыном, которому исполнилось сорок лет, ему самому было бы около ста пяти лет. На самом деле Иосиф должен быть немного моложе. Я полагаю что, когда Иосиф вступил во второй брак, ему было самое большее восемьдесят лет.
У Иосифа было четверо детей мужского пола, имена которых разнятся в зависимости от источников: Иаков, Иосиф, Симон и Иуда согласно Матфею (XIII; 55–57); Иаков, Иуст, Симон и Иуда согласно Апокрифам, а также две дочери, Лидия и Лизия, согласно апокрифической Истории Иосифа Плотника. Высказывались предположения, что сводные братья входили в число учеников Иисуса. Эти предположения основывались на схожести имен. Однако Иоанн положил конец подобным измышлениям: «После сего [первое чудо в Кане Галилейской. – Ж.М.] пришел Он в Капернаум, Сам, и Матерь Его, и братья Его, и ученики…» (II; 12). Когда родился Иисус, старшему брату должно было исполниться пятьдесят лет, а младшему – двадцать пять.
Иосиф был почтенным, уважаемым старцем. Когда Мария таинственным образом забеременела, Иосифа приводила в дрожь одна только мысль, что неминуемо разразится скандал. К тому же взять Марию в жены под страхом заточения в тюрьму Иосифа вынудил первосвященник. Описывая этот эпизод в своей книге, я руководствовался Апокрифами.
Все эти подробности имеют приоритетное значение, поскольку делают понятными безусловно сложные отношения Иосифа с по сути чужим ребенком, что бы там ни говорила христианская агиография. Иисус не был священником, поскольку Иосиф поспешил забрать его из Храма, где ребенок держал традиционный экзамен перед докторами Закона.
Не менее важна и причина, по которой Иосиф поспешно покинул Палестину, а также причина, по которой он по возвращении обосновался в Капернауме. Священник и плотник, ибо многие священники занимались разрешенными Законом ремеслами, в том числе и плотницким, Иосиф был, вероятно, направлен на строительство Храма, начатого по решению Ирода Великого в 20 году до нашей эры. Конечно, в римской провинции ремесленников хватало, однако ступать по земле Храма могли только посвященные, иными словами, священники. Целые фаланги священников работали на строительстве, вернее, на восстановлении Храма, и не только плотники, но и каменщики, кровельщики, столяры, мраморщики, декораторы и другие. Давидово колено – весьма расплывчатое определение, – к которому принадлежал Иосиф, имело привилегию поставлять древесину для нужд древнего Храма. Таким образом, Иосифу выпал случай показать свое мастерство плотника. В то время ему должно было исполниться лет сорок-пятьдесят. Иосиф Флавий, труды которого служат одним из источников наиболее ценных сведений по истории иудеев, пишет, что священники, особенно фарисеи, непрерывно плели нити заговоров против Ирода Великого, ввязывались в многочисленные хитроумные интриги, которые распространялись не только на царскую семью, но даже и на кухню старого дворца Асмонеев. Вероятнее всего, изначально Иосиф был фарисеем, поскольку в секту назореев допускались только фарисеи. К тому же, по всей видимости, среди саддукеев ремесленников не было. Вполне можно предположить, что добросовестный и законопослушный Иосиф ненавидел Ирода Великого, которому иудеи не прощали многочисленных ошибок, в том числе и предание смерти сразу сорока пяти членов Синедриона, ошибки, более подходящей под определение тяжкого преступления. Иосиф, несомненно, разделял мнение большинства иудеев (напомним, что это мнение прочно укрепилось и в христианской традиции), согласно которому Ирод Великий был узурпатором и убийцей. Одна из интриг, к которой Иосиф был, несомненно, причастен, потерпела фиаско, а поскольку Ирод обращался со своими врагами довольно жестко, тот был вынужден спешно бежать в Египет. Впрочем, это был неплохой выбор, поскольку в Александрии существовала многочисленная процветающая колония иудеев.
Мимоходом заметим, что и по сей день не найдено каких-либо убедительных свидетельств избиения младенцев, совершенного по приказу Ирода Великого. Все действия тетрарха были рассмотрены, что называется, под микроскопом, а все события, происшедшие в его царствование, подкреплены документальными источниками. Такое ужасное событие, как избиение новорожденных, не могло пройти незамеченным. То, о чем говорится в синоптических Евангелиях, выглядит абсолютно неправдоподобным. Ирод прекрасно знал, и не без оснований, что родословной Давидова колена, которое могло дать гипотетического наследника престола, не существовало, поскольку он лично уничтожил все списки родословных. Знаменитое избиение есть не что иное, как благочестивый вымысел, призванный подкрепить идею царского происхождения Иисуса.
Избрание Капернаума местом жительства по возвращении из Египта после смерти Ирода Великого было вполне логичным. Это был крупный город, расположенный в Галилее, провинции, всегда отличавшейся непокорностью. В Капернауме Иосиф мог без особого труда найти работу и набрать учеников. К тому же, по моему твердому убеждению, один из стихов канонических Евангелий ясно указывает на Капернаум как на город Иисуса, следовательно и Иосифа: «Через несколько дней пришел Он в Капернаум; и слышно стало, что он в доме» (Марк, II, 1).
Вот мы и обрисовали столь важного персонажа, как Иосиф. Он был ревностным верующим, скрупулезно соблюдавшим все религиозные обряды, въедливым законником, который решил провести последние годы своей жизни как можно дальше от Иерусалима, но, тем не менее, не покидая своей родины. Невозможно сказать, почему он не дал Иисусу раввинского образования. Возможно, потому что догадывался об истинных обстоятельствах зачатия ребенка, который, будучи незаконнорожденным, не мог претендовать на сан священника. Но, может быть, и потому, что Иосиф искренне презирал духовную администрацию Иерусалима.
Выдающиеся умы бились над расшифровкой Рукописей Мертвого моря, этого корпуса верований и установлений, завещанного последующим поколениям людьми, которые, как это ни парадоксально, полагали, что конец света неминуем. Такими людьми были ессеи. Ознакомившись со всеми имеющимися в моем распоряжении фрагментами, но лишь с частью сопровождающих их обширных комментариев, прочитав уже упоминавшийся смелый научный труд кардинала Даньелу, я пришел к глубокому убеждению, что ессеи сыграли решающую роль в структурировании учения Иисуса. Полнейшее равнодушие к царству материи, ожидание неизбежного пришествия Царства Божьего и практика систематического омовения ради очищения тела и духа грешников, эти три, не говоря о других, постулата учения ессеев слишком очевидно отличаются от иудейских, впрочем, неортодоксальных верований, и уже поэтому они не могли проникнуть в учение Иисуса исключительно по воле случая. Секта ессеев возникла за полтора столетия до появления Иисуса на свет. И именно ессеи оказали на него влияние, определившее его мировоззрение. Требовалось связующее звено, и им стал Иоканаан, Иоанн Креститель, которого Евангелия представляют как родственника Иисуса. Учение и образ жизни Иоканаана были настолько схожи с учением и образом жизни ессеев, что это также не может быть простым совпадением.
Я утверждаю, что именно Иоканаан привел Иисуса в Кумран ученые, не признающие предположений, несомненно, заявят что мое утверждение лишено каких-либо оснований. Кроме того'они сочтут еще более несостоятельной гипотезу, что в определенный момент оба мужчины были вынуждены покинуть Кумран В связи с этим я хотел бы напомнить два евангельских фрагмента, которые подтверждают и первый, и второй постулаты.
Во-первых, в Евангелиях говорится, что Иоканаан обучался раньше Иисуса, ведь именно Креститель возвестил о приходе Мессии. Во-вторых, мы знаем, что Иоканаан жил отшельником, вдали от какой-либо общины, и это совершенно не согласуется с образом жизни ессеев, живших тесными сообществами. Однако, по всей видимости, Иоканаан был учеником ессеев, поскольку говорил их языком. Затем он их покинул. Но когда? В Евангелиях нет хронологических указаний, чтобы можно было ответить на этот вопрос. По всей вероятности, это произошло, когда жизнь Иисуса приобрела публичный характер, после «лет, проведенных в пустыне».
Как, вероятно, интуитивно чувствуют читатели, эти годы, разделяющие совершеннолетие Иисуса, которого он достиг лет в четырнадцать, и начало публичной жизни, прошли в Кумране, то есть в пустыне на берегу Мертвого моря. И именно там, соприкоснувшись с понятным лишь посвященным, если не сказать эзотерическим, учением, он приобрел свойственную только ему одному манеру говорить.
Я не верю, что Иисус провел все двадцать лет в пустыне, поскольку, как мне представляется, столь длительное пребывание в Кумране неминуемо привело бы его к полному принятию учения ессеев. И тогда у него не было бы ни малейшей причины расставаться с их сообществом. Тем не менее Иисус расстался с ессеями. Почему?
Судя по всему, существуют две причины его ухода. Прежде всего необходимо отметить, что Иисус неоднократно резко критиковал тех, кто слепо следует букве Закона и пренебрегает его духом, что вполне можно отнести к ессеям, которые добровольно обязали себя скрупулезно, если не сказать мелочно, выполнять установленные ими самими ритуалы, отдельные описания которых дошли до наших дней. И хотя Иисус принял ессейский принцип отказа от личной собственности и всегда следовал ему, он решительно отбросил одно из установлений, которым ессеи особенно дорожили: омовение всего тела перед едой, что, кстати, будет поставлено ему в упрек фарисеями. Но самое главное – Иисус пренебрег драконовскими запретами, касающимися празднования субботы. Например, в субботу он исцеляет больных, что вызывает как у фарисеев, так и у ессеев гневное возмущение. Ведь в субботу ессеи запрещали себе даже справлять естественные надобности, поскольку для этого, опять-таки в соответствии с установленными ими правилами, надо было специальной лопатой рыть яму на определенную глубину, а затем засыпать экскременты песком. Такой ригоризм был неприемлем для Иисуса, который ставил своей целью спасение Израиля и человечества.
Наконец, есть еще одно обстоятельство, которое подтверждает принадлежность Иисуса к сообществу ессеев в определенный период его жизни: он избавляет ессеев от проклятий, которыми щедро осыпает в основном фарисеев и заодно саддукеев.
Однако идеологический долг, хотя и не слишком существенный, Иисуса перед ессеями не распространяется на его врожденные таланты. Мне представляется вполне правдоподобным, что эти таланты развивались на протяжении всей публичной жизни Иисуса, когда он обогащал свой опыт оратора, пребывая среди народов Палестины. По сравнению с учением Иисуса тексты ессеев кажутся сухими и скучными, как Гражданский кодекс. У ессеев не было каких-либо причин развивать свое ораторское искусство. Они бросили остальных иудеев на произвол ужасной судьбы, которая, как они думали, предназначена им, поскольку сами ессеи ждали конца света со дня на день. Впрочем, ессеи решили, что конец света наступил в 31 году до нашей эры, когда сильное землетрясение чуть было не уничтожило Палестину, унеся около тридцати тысяч жизней и разрушив башню и резервуары с водой в Кумране. И ессеи разбежались во все стороны. Но, как известно, в том году конец света так и не наступил.
Как я уже говорил, период пребывания Иисуса «в пустыне», который на самом деле включает в себя путешествие по Восточному Средиземноморью с целью получения более серьезного образования, длился почти двадцать лет. Такой срок может поразить неискушенного читателя, который, прибавив двадцать к четырнадцати или пятнадцати, получит тридцать четыре или тридцать пять. А ведь христианская традиция утверждает, что земная жизнь Иисуса окончилась в тридцать три года. Следовательно, было бы абсурдно полагать, что Иисус начал вести публичную жизнь, которая, по нашему мнению, продолжалась около трех лет, в тридцать пять лет, то есть через два года после смерти. Несмотря на некоторую бесцеремонность, с какой евангелисты относятся к истории, – они говорят, например, о «царе Ироде», имея в виду Ирода Антипу, одного из сыновей Ирода Великого, в то время как он был лишь тетрархом Галилеи и Переи, – они приводят фактические данные, способные служить неплохим ориентиром даже при том, что порой эти факты немного искажаются. Однако в Евангелиях есть сведения, заслуживающие нашего внимания. Например, указание на то, что Иисус родился в 7 году до нашей эры.
Одно из таких сведений нам предоставил Лука. Он пишет: «В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле. Эта перепись была первая в правление Квириния Сириею. И пошли все записываться, каждый в свой город» (II; 1–3). Однако Лука или его переписчики спутали дата, поскольку в то же "самое время он (или они) говорит, что тогда иудеями правил Ирод Великий. Напомним, что Ирод Великий умер в 4 году до нашей эры, а римляне могли проводить перепись только после того, как Иудея стала римской провинцией, что и произошло в 6 году нашей эры, то есть десять лет спустя. А Публий Сульпиций Квириний, который правил Сирией с 8 до 2 года до нашей эры, уже не был легатом в Сирии.
Таким образом, перепись населения произошла в 1 году уже нашей эры.
Есть еще один, гораздо более важный факт. В правление Ирода Великого, связанного личной дружбой с Квиринием, Иудея была освобождена от уплаты налогов и не поставляла солдат в римскую армию. В угоду царю-клиенту Рим не только не держал в Иудее свои гарнизоны, но даже отказался от права прохода войск через территорию провинции.
Впрочем, верно и то, что в 7 году Квириний, повторно назначенный легатом после смерти Ирода Великого, собирал в Иудее налоги, что привело к восстанию сикариев, как об этом свидетельствует Иосиф Флавий. Но в 7 году, как мы уже говорили, Ирод Великий был мертв уже одиннадцать лет. Однако Лука утверждает, что перепись населения происходила в царствование Ирода Великого. Следовательно, в его Евангелии, которое было объектом многочисленных толкований и комментариев, допущена ошибка. Август не отдавал приказа проводить перепись населения при жизни Ирода Великого. Таким образом, мы не можем опираться на Евангелие от Луки.
Тем не менее известно, что Август облагал налогами по тому или иному поводу союзные государства и, главное, государства, зависимые от Рима, такие как Палестина. Вот почему я придумал исто рию с легатом, который специально едет в Палестину, чтобы просить ее властелина отдать часть собранных налогов Риму. В какой момент? Ирод Великий уже установил высокие налоги, идущие на содержание армии, строительство Храма и нужды администрации Конечно, Рим знал об этом. Но это отнюдь не исключает того факта, что Рим, который крепко держал Палестину в своих руках (Ирод Великий по существу был вассалом, раз Август приказал ему умертвить Ирода Антипатра, его сына, который плел нити заговора против кесаря), мог потребовать провести перепись населения, чтобы выяснить дополнительные финансовые возможности Палестины. И действительно, как свидетельствует английский историк Д. У. Хьюз, в 8 году до нашей эры Август распорядился провести такую перепись. В Палестине же перепись проходила в 7 году до нашей эры. Следовательно, можно предположить, что Аука или его переписчики спутали две переписи, одна из которых проходила в 7 году до нашей эры, а другая – в 7 году нашей эры. Для них это не имело ни малейшего значения, поскольку иудеи одинаково ненавидели Ирода Великого, его сына Ирода Антипу и римлян.
Эта дата, 7 год до нашей эры, подтверждается еще одним фактом, приведенным в Евангелиях. Речь идет о небесных предзнаменованиях, которые вызвали у астрологов того времени серьезную тревогу. Исследователи терялись в догадках, что могла представлять собой Вифлеемская Звезда, указавшая путь знаменитым волхвам. Была ли это комета, ярко засверкавшая на небе в марте 5 года до нашей эры и продолжавшая сверкать в течение семидесяти дней в созвездии Козерога? Или новая звезда, взорвавшаяся в апреле 4 года нашей эры в созвездии Орла? Но, скорее всего, никакой звезды не было. Давайте внимательно прочитаем евангельский текст: «Когда же Иисус родился, ‹…› пришли в Иерусалим волхвы с востока и говорят: ‹…› мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему». Они, несомненно, говорят о гелиакическом восходе, то есть о появлении звезды с первыми проблесками утренней зари еще до восхода солнца. В 7 году до нашей эры действительно произошло весьма своеобразное событие, которое не могло не поразить астрологов: Юпитер и Сатурн трижды, в мае, сентябре и декабре, очень близко подходили друг к другу в созвездии Рыб. Подобное явление происходит через каждые 139 лет; последний раз оно наблюдалось в 1961 году, значит, следующее произойдет не ранее 2010 года. Однако в созвездии Рыб этот феномен наблюдается только через каждые 900 лет. Конечно, астрологи заволновались. К тому же они уже были заинтригованы другим небесным явлением, хорошо видимым невооруженным глазом.
В середине марта при совместном гелиакическом восходе обе планеты отличаются необыкновенной яркостью. Сатурн имеет магнитуду +0,5, что делает его в тридцать восемь раз ярче всех расположенных по соседству звезд, а Юпитер ярче Сатурна в тринадцать раз. Если знать астрологическую символику обеих планет, можно представить, какое сильное волнение охватило астрологов, живших в эпоху господства суеверий. Они приготовились к событию из ряда вон выходящему!
Эти подсчеты имеют огромное значение, поскольку они показывают, что, если бы Иисус, родившийся в 7 году… до самого себя, был распят в 30 году, как утверждает Аука, в 33 году, как утверждает Иоанн, или в 37 году, как это блестяще высчитал наш современник Г. Шонфильд, ему было бы тридцать семь, сорок или даже сорок четыре года. Однако психология сорокалетнего мужчины в корне отличается от психологии тридцатилетнего мужчины, к тому же жившего в ту эпоху.
Конечно, эти исторические и астрономические уточнения могут показаться ничтожными по сравнению со значимостью деятельности Иисуса и его влиянием на развитие западной цивилизации. Тем не менее они имеют огромную важность, поскольку служат единственными доказательствами реального существования Иисуса. Ведь в то время действительно жил консул Квириний и трижды происходило схождение планет. Таким образом, мы вправе дистанцироваться от тех, кто считает жизнь Иисуса мифом. Но мы также вправе дистанцироваться и от Евангелий.
Даже сокращенные до четырех, чтобы угодить духовенству из окружения Геласия, Евангелия изобилуют противоречиями. Это неудивительно, когда знаешь, что три синоптических Евангелия имеют один и тот же, к сожалению, утраченный источник, который традиционно называют Q (от немецкого Quelle, источник), и что Евангелие от Иоанна, единственное, которое было написано одним автором, было, по-видимому, переработано около 80 года самим же Иоанном на склоне своих дней.
Хотя есть ученые, которые рьяно выступают в защиту реального исторического существования Иисуса, но при этом отказываются вести дискуссию о нем, утверждая, что Евангелия, где содержатся доказательства, были, есть и будут катехизисом, – но если это так, то самое меньшее, чего от них можно ожидать, так это связности, – филологи нисколько не сомневаются, что точность первоначального повествования серьезно пострадала при переписываниях, сделанных в конце I века или во II веке переписчиками, которые плохо знали историю Палестины того времени, не говоря уже о приукрашиваниях, добавленных ими. Ведь не вчера же люди придумали, как подкорректировать правду в своих интересах. Однако имеются исторические данные, почерпнутые не только из Евангелий, но и из других документов, и эти данные далеко не всегда соответствует христианской традиции.
Перейдем теперь к таким деталям, которые в моем повествовании играют второстепенную роль, как, например, день рождения Иисуса, который, по моему мнению, приходится на весну, время празднования Пасхи, но никак не на ночь с 24 на 25 декабря, ночь, на которую приходится древний языческий праздник, а также победа Митры над тьмой. Или число учеников. Христианская традиция упорно называет число двенадцать, но учеников было по крайней мере четырнадцать. Такую цифру мы получим, если не поленимся перенести на бумагу все имена, упоминаемые в Евангелиях. Однако я хочу более подробно остановиться на двух исторических фактах, существенных для понимания истории жизни Иисуса в том виде, в каком я позволил себе ее реконструировать. Это история суда и история распятия, два события, которые в Евангелиях искажены до такой степени, что становятся просто непонятными.
Не только евангелисты, но и многочисленные комментаторы, которые на протяжении столетий приводили подробности ареста Иисуса и суда над ним, а также рассказывали об эпизоде распятия, проявляли чрезвычайную беззастенчивость, трактуя историческую действительность по собственному усмотрению. Они сваливали все в одну кучу и гневно обвиняли Ирода Антипу, Пилата и Синедрион, возлагая на них равную ответственность за смерть Иисуса. Таким образом, Евангелия представляют суд над Иисусом как формальность при принесении им себя в жертву.
Однако следует напомнить, что Иерусалим, расположенный в провинции Иудея, находился в ведении администрации Рима в лице прокуратора (или префекта) Понтия Пилата. Прокуратор обладал юридической и исполнительной властью, делегированной ему Римом начиная с 6 года. Иными словами, он принимал решения по всем делам, которые не касались иудейской веры. Как и во всей Иудее, в Иерусалиме существовала римская полиция. Власть Синедриона распространялась только на религиозные дела. Иудейская полиция имела право действовать лишь на территории Храма и доставлять на заседание суда обвиняемых и свидетелей.
Иоанн не случайно и вовсе не из-за склонности к многословию пишет, что арестовывать Иисуса пришли «воины и тысяченачальник и служители Иудейские (XVHI; 12)». Этими воинами могли быть только римляне, поскольку других в Иудее просто не было. А это значит, что Пилат знал об аресте. Поскольку ни в одном Евангелии не говорится, что Пилат был a priori враждебно настроен по отношению к Иисусу, мы должны признать, что прокуратор послал своих солдат с особой целью. Он намеревался, и это кажется мне наиболее правдоподобным, защитить Иисуса от произвола полицейских Храма. Ниже мы обсудим мое предположение касательно причин этой заботы об Иисусе. Так или иначе, ни один комментатор не обратил внимания на столь странное присутствие римских солдат в Гефсиманском саду.
Лука заявляет (XXIII; 6 – 12), что Пилат, узнав, что Иисус галилеянин, отослал его к Ироду, в то время тетрарху Галилеи. Это вполне возможно, но все же сомнительно. Во-первых, потенциальный смертный приговор, вынесенный Иродом, не мог быть приведен в исполнение без согласия Пилата. Ирод не обладал властью казнить на кресте кого-либо в Иудее. В этой провинции он был чужаком. Во-вторых, развитие событий можно было легко предугадать. Синедрион лютой ненавистью ненавидел Ирода Антипу, как, впрочем, всех Иродиадов. Передать Ироду такого врага Синедриона, как Иисус означало фактически спасти его, поскольку тогда смертный приговор, вынесенный Синедрионом, так и остался бы на пергаменте. И эту странность комментаторы не заметили. Таким образом, Ирода следует освободить от какой-либо ответственности за вынесение смертного приговора Иисусу. Ирод просто-напросто остался в стороне.
Можно не сомневаться в том, что большинство членов Синедриона враждебно относились к Иисусу. Но то, что при вынесении смертного приговора не было серьезного обсуждения, весьма сомнительно. Каиафа созвал членов Синедриона на рассвете, из чего можно сделать вывод, что он ожидал серьезных и продолжительных выступлений. Следовательно, первосвященник отводил целых шесть часов для вынесения смертного приговора, и опять-таки виртуального, поскольку Синедрион тоже не имел права распинать на кресте.
Оставалось заставить Пилата одобрить приговор, вынесенный религиозным судом. Пилат, как об этом недвусмысленно свидетельствуют Евангелия, не собирался обрекать Иисуса на смерть. И тогда Синедрион, чувствуя, что терпит неудачу, прибег к шантажу и пригрозил мятежом. Пилат испугался. Ни один римский чиновник не желал отвечать за беспорядки в императорских провинциях (так же как и все без исключения современные министры внутренних дел, даже при диктаторских режимах). После многочисленных проволочек прокуратор уступил, по крайней мере сделал вид: Иисус будет распят!
Казнь через распятие было чрезвычайно распространенным наказанием в Римской империи. Она применялась тысячи раз, в том числе иудеями, например первосвященником Александром Яннаем, по отношению к другим иудеям. Сама мысль о медленной смерти на кресте приводила всех в ужас. В своем труде «Этимология» («Начала») Исидор Севильский пишет, что казнь через повешение – менее страшное наказание, чем распятие, поскольку виселица убивает жертву мгновенно, в то время как крест очень долго истязает тех, кто к нему пригвожден. Раны на руках и ногах не были смертельными. Многие солдаты выживали, получив в сражениях гораздо более тяжелые ранения. Следует отметить, что солдаты, которым Ларей ампутировал конечности в полевых условиях, без анестезии, поскольку таковой просто не существовало, умирали главным образом от гангрены, ведь антисептические средства еще не были известны. Распятый не только испытывал стыд, поскольку его раздевали донага, но и жестоко страдал от столбнячных судорог грудных мышц, которые могли продолжаться несколько дней, прежде чем наступала асфиксия. Таким образом, в течение нескольких дней несчастный дышал не в полную силу. Правда, некоторым распятым удавалось сохранить достаточно сил, чтобы бросить вызов своим мучителям. В своем диалоге «Dе vita beata» («О счастливой жизни») Сенека вкладывает в уста своего героя такие слова: «Разве некоторые из вас не плевали на зрителей с высоты креста?» А Аристофан в «Фесмофориях» отмечает, что некоторые жертвы, провисев на кресте в течение десяти дней, умирали только после того, как им разбивали череп. Однако проще было разбить берцовые кости, так как для этого не требовалось лестницы. Распятые опирались на своего рода плаху, к которой были привязаны или пригвождены их ноги. Едва опора исчезала, как тело удерживалось на кресте только веревками и гвоздями, вбитыми в запястья. Растяжение мышц грудной клетки усиливалось и ускоряло асфиксию.
Как сообщает «Historia Augusta», некоторых преступников, например разбойников и пиратов, перед распятием подвергали пыткам, чтобы усугубить их страдания. Самым распространенным из дополнительных наказаний было бичевание.
В случае Иисуса мы располагаем одним очень важным свидетельством. Как пишет Марк (XV; 44), когда Иосиф Аримафейский и Никодим, члены Синедриона, того самого суда, который приговорил Иисуса к смерти, пришли в канун Пасхи к Пилату за разрешением забрать тело распятого, «Пилат удивился, что Он [Иисус] уже умер». Нам представляется вполне правдоподобным, что Пилат поспешил отправить центуриона из дворца Асмонеев, где находилась резиденция прокуратора во время его пребывания в Иерусалиме, на Голгофу, которая возвышалась сразу за вторыми стенами укреплений, то есть менее чем в пятистах метрах. Добраться до вершины горы можно было минут за десять, даже несмотря на то что приходилось преодолевать многочисленные лестницы.
Пилату было чему удивляться. По свидетельствам Евангелистов, Иисус был распят между полуднем и половиной первого. Матфей, Марк и Лука утверждают, что он умер примерно в половине четвертого, а Иоанн, свидетельству которого мы отдали предпочтение, говорит, что Иисус скончался около шести часов. Однако, и это совершенно очевидно, Иисусу не перебивали берцовые кости Не менее удивленный этой преждевременной, если не сказать необъяснимой смертью, стражник, находившийся на Голгофе, не просто уколол грудь Иисуса своим копьем, но нанес глубокую рану Однако Иисус никак не отреагировал, и стражник подумал, что распятый мертв и ни к чему разбивать ему кости. И после этого два члена Синедриона, которые, безусловно, наблюдали за происходящим, отправились к прокуратору с просьбой выдать им тело.
По поводу этой раны следует сделать несколько замечаний. Обычно утверждают, по крайней мере те, кто придерживается христианской традиции, что копье пронзило сердце. Но описание Иоанна противоречит этому постулату. Правда, Иоанн не уточняет, с какой стороны был нанесен удар и в каком месте. Поэтому нет ни малейшего смысла сравнивать этот удар со смертельным ударом, наносимым в сердце. Я полагаю, что, если бы стражник проткнул сердце Иисуса, Иоанн непременно поведал бы нам об этом, поскольку был очень внимательным к деталям.
Кроме того, Иоанн пишет, что из раны вытекло много воды и мало крови. В отличие от некоторых авторов мы не собираемся придавать этому некое символическое значение. Обилие воды, о чем говорит Иоанн, с наибольшей степенью вероятности указывает, что lancea, копье с плоским и острым наконечником, пронзило плевру, а не сердце. Из сердца, безусловно, не могло вылиться много воды. Такое количество воды свидетельствует о плеврите, который мог начаться у продрогшего Иисуса (в Палестине и в Израиле в апреле довольно холодно). Этому способствовало и растяжение грудных мышц. Кровь же вытекает из любой раны.
Когда я задал вопрос судебно-медицинскому эксперту, он сообщил, что из раны, нанесенной уже мертвому человеку, тем не менее может вытекать то, что принято называть «трупной кровью». Эта жидкость состоит из сыворотки и разложившегося гемоглобина и имеет коричневатый оттенок. Неизвестно, была ли у Иоанна, единственного из четверых евангелистов, который находился на Голгофе и был единственным автором своего произведения, возможность обратить внимание на цвет вытекшей из раны жидкости. Однако различие, которое он проводит между «водой» и «кровью», а также порядок их вытекания, по всей видимости, указывают на то, что он все хорошо видел и что ив раны вытекла не «трупная кровь». Но не стоит по-своему интерпретировать факты.
Нашего внимания заслуживают также и другие события, которым можно найти приемлемое с исторической точки зрения объяснение.
В частности, объяснения, безусловно, требует чрезвычайно странное поведение Иосифа Аримафейского и Никодима. Два члена Синедриона, два уважаемых иудея, откровенно нарушают грозные запреты, один из которых носит политический характер, а второй – религиозный. Они преступили политический запрет, потребовав у прокуратора выдать им тело бунтовщика, приговор которому вынесли этим же утром, и таким образом бросили вызов как Понтию Пилату, так и Синедриону, приговорившему Иисуса к смертной казни большинством голосов. Провокация усугублялась еще и тем, что Иосиф Аримафейский намеревался похоронить Иисуса в принадлежащем ему новом склепе. Эту вопиющую эксцентричность можно сравнить только с безумной просьбой члена Верховного суда Соединенных Штатов похоронить Сакко и Ванцетти в своем фамильном склепе!
Религиозный запрет был не менее серьезным. Догмы иудейской религии предписывали совершать обряды очищения накануне Пасхи до захода солнца и считали кощунством прикосновение к трупу или к женщине во время очищения. А Иосиф Аримафейский и Никодим вдруг решили стать добровольными могильщиками! Более того, обычай требовал, чтобы до захода все иудеи находились в черте Большого Иерусалима. Но члены Синедриона были озабочены другим: они отправились на Голгофу, чтобы похоронить врага общества!
Такое поведение может оправдать лишь романтический мечтатель. Или скептик. Но на самом же деле причины столь дерзкого нарушения запрета кроются в другом. Иосиф Аримафейский и Никодим прекрасно знали, что Иисус не умер. Этим и объясняется, почему с такой легкостью они пренебрегли обычаями.
Если мы восстановим хронологический порядок их действий после предполагаемой смерти Иисуса, мы получим следующую картину.
18 часов. Стражник, находившийся на Голгофе, предполагает, что Иисус умер. Иосиф Аримафейский и Никодим спешно направляются к Пилату. Заметим, что в тот день солнце село в 17 часов 47 минут и что оба иудея уже должны были находиться в черте Большого Иерусалима.
18 часов 10 минут. Иосиф Аримафейский и Никодим приходят во дворец Асмонеев и просят у Пилата аудиенции.
18 часов 15 минут. Прокуратор принимает членов Синедриона 18 часов 20 минут. С Голгофы возвращается центурион и подтверждает смерть Иисуса. Пилат разрешает своим посетителям забрать тело покойного.
18 часов 50 минут. Иосиф Аримафейский и Никодим идут в город, чтобы купить саван и ароматические вещества, а затем возвращаются на Голгофу. Разумеется, в сопровождении слуг.
19 часов. Они восходят на гору и приступают к снятию распятого Иисуса с креста. Им необходимо вытащить гвозди, а для этого им требуются клещи, лестница и помощь трех мужчин.
19 часов 20 минут. Иисуса кладут на землю. Но омывают ли его? Иоанн ничего об этом не говорит. Они перекладывают Иисуса на саван и осыпают ароматическими веществами.
19 часов 40 минут. Мужчины несут тело Иисуса в новый склеп Иосифа Аримафейского.
20 часов 10 минут – 20 часов 30 минут. Тело кладут в гробницу и закрывают вход в склеп. Иосиф Аримафейский и Никодим возвращаются в Иерусалим.
Тем вечером наши спасатели едва успели перекусить, поскольку у них было очень мало времени. Но помимо этой странности первой величины имеют место еще по крайней мере две, также весьма существенные. Во-первых, иудейский закон запрещал, чтобы тело оставалось на Голгофе на кресте накануне Пасхи после захода солнца. Поскольку было невозможно снять с крестов еще живых распятых, разбойникам и Иисусу должны были перебить берцовые кости. Однако Иисусу кости не перебили, как об этом явно говорит Иоанн. Почему? Теоретически – потому что он был уже мертв. Но, по моему мнению, потому что существовал заговор. Стражников, остававшихся на Голгофе, подкупить было нетрудно. Подкупили ли их Иосиф Аримафейский и Никодим? Но заговор был, без сомнения, более масштабным. Ничто не мешает нам предполагать, что в заговоре были замешаны Прокула, жена Пилата, равно как и Мария Клеопа, принадлежавшая к дому Ирода, и – почему бы и нет? – сам прокуратор, который, как известно, относился к Иисусу вполне лояльно.
Матфей повествует, что, когда гробницу нашли пустой, именно священники заплатили стражникам, чтобы те ничего не говорили об ослепившем их ярком свете, когда ангел отвалил камень от входа в склеп, а утверждали, что «ученики Его, придя ночью, украли Его, когда мы спали». Наивная хитрость, которую с трудом можно приписать священникам, ведь если стражники спали, как тогда они узнали, что ученики украли тело? И если стражников случайно разбудили эти расхитители гробниц, почему они не схватили их? Эта антиистория тем более сомнительна, что в одном месте (XVIII; 3–4) Матфей говорит о нескольких стражниках, а в другом (XVII) – только об одном.
Два умозаключения завершают этот обзор исторических данных, на которые я опирался для подтверждения своей теории о существовании заговора в пользу Иисуса. Первое касается очевидных, странных, а порой и коварных усилий, предпринимавшихся для спасения Иисуса. Несмотря на то что христиане Эфиопии создали страстный религиозный культ прокуратора и его супруги, Пилат не предстает перед нами глубоко религиозной личностью. Иосиф Флавий и Филон Александрийский описывают Пилата как грубияна и убийцу, «по природе непреклонного, упрямого и беспощадного», по словам Филона. Конечно, Иосиф Флавий и Филон Александрийский были истинными иудеями и не питали нежных чувств к римским чиновникам. Однако мы с полным правом можем отвергнуть гипотезу, согласно которой в присутствии Иисуса на Понтия Пилата внезапно снизошла милость Божья и это вызвало у прокуратора такое восхищение, что он попытался спасти Иисуса от распятия.
Второе умозаключение связано с неодолимым влечением Ирода к Иисусу. Если отбросить грубые карикатуры на Ирода Великого и его сына Ирода Антипу, придется признать, что они оба были талантливыми правителями. Ирод Антипа вовсе не был круглым дураком, как его выставляют в Евангелиях. Даже Иисус называл его «лисицей». И хотя Ирод уступил воле Иродиады, требовавшей обезглавить Крестителя, сделал он это по собственной воле. Так или иначе, но даже евангелисты пишут, что Ирод испытывал угрызения совести из-за того, что предал смерти Иоканаана, поскольку, услышав об Иисусе впервые, решил, будто тот воскресший Креститель, а это красноречиво свидетельствует о том, что у Ирода были определенные суеверные, если не сказать религиозные, чувства.
По словам Луки (XXIII; 8), во время ареста Иисуса Ирод находился в Иерусалиме. Но, безусловно, его не сопровождали «воины», как утверждает Лука, греческий эрудит, не привыкший к точности, поскольку Ирод Антипа, тетрарх Галилеи, не обладал ни малейшей властью в Иерусалиме и мог войти в город в сопровождении не «воинов», а только нескольких стражников. Лука отмечает, что Синедрион оказывал давление на Ирода, стремясь добиться осуждения Иисуса. И вновь мы сталкиваемся с откровенной фальсификацией поскольку Ирод не обладал юридической властью в Иерусалиме. Если Ирод и пожелал встретиться с обвиняемым Иисусом, то вовсе не по юридическим мотивам.
Заинтересованность и Пилата, и Ирода объяснялась политическими причинами, но совершенно разными.
В те времена Израиль переживал упадок. Он был разделен на пять провинций, находившихся под властью разных правителей. К тому же его раздирали острые социальные противоречия. Самаритяне ненавидели всех остальных иудеев, а те им платили той же монетой. Галилеяне презирали уроженцев Иудеи, а уроженцы Иудеи презирали галилеян. Фарисеи-законники на дух не выносили саддукеев, представитель которых, уже упоминаемый нами Александр Яннай, менее столетия до описываемых нами событий без зазрения совести приказывал распинать фарисеев, равно как и «предателей» из числа духовенства Иерусалима, зелотов и сикариев, ессеев, ждущих конца света в пустыне, одним словом, всех, кого объединяла лютая ненависть к детям Ирода Великого и римлянам. Складывалась протобалканская ситуация, чреватая грозными последствиями, поскольку и сам народ, и многочисленные представители правящего класса к тому же стремились к независимости, воссоединению страны и восстановлению своего национального достоинства. Восстановление национального достоинства иудеев было тесно связано с восстановлением трона Давида, а Пилат, Иосиф Аримафейский и Ирод, хотя и по совершенно разным причинам, считали, что Иисус вполне мог признать себя подлинным потомком Давида.
По мнению Пилата, Иисус был способен восстановить мир в Палестине и умело управлять ею, как это делал Ирод Великий. Будучи подлинным царем Иудейским, Иисус не вызывал бы к себе неприязни, как Ирод. Однако в таком случае пришлось бы настойчиво убеждать Иисуса смириться с опекой Рима. Впрочем, Рим получил бы огромную выгоду от царствования Иисуса, потому что оно положило бы конец непрерывному брожению умов, которое превращало эту страну, к тому же приносившую незначительные доходы, в адский котел.
Ирод понимал, что Иисус представлял для него несомненную угрозу. Царь Иудейский, Мессия пропел бы отходную по его тетрархии.
Но, вероятно, он считал, что у него появится возможность уговорить Иисуса довольствоваться Иудеей, предложив в качестве компенсации одну-две других провинции. Таким образом Ирод избавился бы от проблем, которые создал ему несносный Ирод Агриппа.
Иосиф Аримафейский и Никодим считали, что именно освободитель положит конец эпохе интриг, подкупов и компромиссов Синедриона.
Но Иисус был загадочной личностью, что, конечно, приводило в отчаяние обоих знатных иудеев. Однако верно и то, что Иисуса по-прежнему окружала аура претендента на престол и что его смерть была выгодна Синедриону, тоже ненавидимому всеми. Никто не собирался доставлять Синедриону удовольствие. Можно было помочь ему сохранить лицо и предотвратить возникновение мятежей, но точно так же можно было спасти жизнь Иисуса, чтобы иметь в своей колоде козырную карту.
И вот теперь настало время обратиться к христианской традиции.
От Оригена до наших дней христианская Церковь, пройдя через многочисленные дискуссии и толкования на соборах, испытав расколы, отринув ересь, считает, как мне представляется, что понятие Мессии служит воплощением христианских чаяний, которые возникли уже давно и обладали обратным действием. Ничего подобного! Это исключительно иудейское понятие. Иисус воплощал в себе только специфические иудейские чаяния, причем против собственной воли, поскольку ни разу не заявил: «Я Мессия». Но наша Церковь, похоже, утверждает, что Мессия – не только христианское, но и очень конкретное понятие. И опять ничего подобного! Messih, слово, которое на арамейском языке обозначает «помазанник», – это посланник Бога, предназначенный стать и царем Иудейским, и первосвященником, а следовательно, держателем жезлов Аарона и Израиля, духовным и светским правителем. Он мог спуститься на грозовой туче или затеряться среди иудеев, то есть быть тайным Мессией. Во всяком случае, это сугубо иудейский вопрос. В последующие столетия казнь Иисуса рассматривалась чуть ли не как символ гонений на христиан, за что евреям во все времена приходилось держать ответ. Будучи католиком, я не могу скрывать, что этот противоречащий истине тезис рассматриваю как основную причину одних из самых жестоких преследований по религиозным мотивам. Коррумпированный донельзя Синедрион приговорил Иисуса к смертной казни исключительно по политическим мотивам. Он намного лучше, чем Пилат, знал, что такое мессианское движение. Такие религиозные деятели, как Анна и Каиафа, не строили ни малейших иллюзий: если Иисус стремился к мессианскому царству он ни за что не пошел бы ни на какие компромиссы с римлянами и тогда гражданская война становилась неизбежной. Оба сановника решили действовать во имя того, что осталось от народа Израиля. Последующие десятилетия со всей жестокостью подтвердили их расчеты. Когда в 66 году иудеи наконец выдворили римлян из Иерусалима, ответные действия римлян отличались неслыханной жестокостью. В 70 году после чудовищной осады Иерусалим сдался. В течение нескольких столетий иудеи не имели права возвращаться в свой город, а иудейское государство прекратило свое существование. Если бы не настойчивость Иоханана бен Заккаи, получившего от римлян разрешение основать в городе Иамнии школу, возможно, исчезла бы и иудейская религия. Я счел необходимым высветить еврейство деятельности Христа и его политический характер. Несмотря на то что я писал роман, а не памфлет, некоторые события XX столетия, которые смертельный ужас превратил в непреходящие и незабываемые, оправдывают основополагающую истину: просто необходимо было вынести приговор Иисусу, чтобы избежать кровавой бойни. Но увы! Этот приговор стал причиной многих других приговоров, приводимых в исполнение на протяжении долгих столетий, от доколумбовой Америки до Освенцима.
В начале послесловия я упомянул о структуре основ средиземноморских и восточных религий. И они не могут не совпадать с традиционными основами христианской традиции. Конечно, нужно обладать таким незаурядным умом, каким был наделен Жорж Дюмези, чтобы с помощью сравнительного анализа исследовать столько областей, осененных идеями Мессии, которые наложили глубокий отпечаток на античные культуры, начиная примерно с I века. Эта эпоха изобиловала мессианскими героями. Мы же говорим только о трех, наиболее известных лицах: о Досифае, Аполлонии из Тианы и о Симоне Волхве. Было много других, конечно. Назовем хотя бы Учителя Справедливости ессеев, которого также казнили на кресте и деятельность которого на удивление точно предвосхищает деятельность Иисуса.
Но всех их объединяет то, что они были гностиками, то есть наследниками, с исторической точки зрения, той совокупность верований родом из Азии, которые выкристаллизовались в I веке благодаря соприкосновению с эллинистическим миром еврейства, совокупности тех самых верований, которые в наши дни принято называть мистицизмом. Сущность теории гностиков заключается в искании трансцендентности познания при снисхождении озарения. Теория гностиков пользовалась широкой популярностью в Палестине. Доказательством служит тот факт, что ученики Иоканаана были известны под названием досифеяне, а также назореяне (еще одно доказательство, что можно быть назореем, не имея ни малейшего отношения к Назарету).
Иисус также проникся гностическим учением. Все его поступки – это поступки гностика, равно как и притчи. Приведем одну из самых выразительных притч: «И сказал им: вам дано знать тайны Царства Божия, а тем внешним все бывает в притчах» (Марк, IV; 11). В этих словах проявилась внутренняя сущность Иисуса. Он не заботится о том, чтобы его поняли. Он осознанно нагнетает туманность. Впрочем, именно это его и погубило. Иудеи надели на Иисуса наряд Мессии против его собственной воли. Чужой наряд. Для большинства своих последователей, в том числе и для учеников, Иисус был таким же непоследовательным, как и Сид, читающий в «Комеди Франсез» монолог «Юная парка». Даже Фома, который был хорошо знаком с гностическим эзотеризмом, считал, что хорошо понял Иисуса, но на самом деле он так и не понял его. В моем повествовании Фома, как и другие ученики, был шокирован двумя притчами, в особенности притчей, связанной с омофагией. В ней Фома явственно слышит отголосок греческой религии, уже умершей, религии, которую он не желает исповедовать, но, главное, тему мученичества Диониса, жрицы которого, вакханки, действительно съели плоть и выпили кровь обожаемого ими бога.
Это основополагающий тезис, поскольку он объясняет, что Иисус стал жертвой как иудейского, так и исторического недоразумения. Все, и его современники, и их последователи, стремятся сделать из Иисуса Мессию, хотя он ни разу не признал, что является таковым. Иисус прекрасно осознавал, какую роль ему пытались навязать, но не особенно протестовал, поскольку, в свою очередь, хотел навязать тему восхождения Человека к Богу, прямо противоположную теме нисхождения Бога, воплощенного в Мессии. Раздраженный Пилат утратил интерес к Иисусу, а первосвященник даже разорвал свои одежды. Они не понимали, с кем имеют дело, и полагали, что Иисус издевается над ними. Именно из-за этого недоразумения, как я думаю, Иисус и выжил на кресте. У него были сторонники, твердо верившие, что он Мессия, пусть даже и тайный.
Иисус был весьма загадочной личностью. Этот образ возник на стыке древних мифов и средневекового милленаризма. В I веке все великие религии Востока либо уже умерли, либо агонизировали. Фивы лежали в развалинах, религиозные ритуалы митраизма совершались лишь в отдаленных местах, откуда их безуспешно пытался насадить Юлиан Отступник, культ Ваала и культ Кибелы превратились в суеверные обряды, которым в основном следовали бесплодные женщины. Повсюду торжествовала римская религия, от Геркулесовых столбов до границ Понта, от императорской провинции Лузитания до таких государств-клиентов, как Боспорское царство и Каппадокия. И не только благодаря своим величественным храмам, но и деятельности римской администрации, несомненно, благословленной богами, благодаря проточной питьевой воде, теплой и холодной, бетону, подъемникам, сточным желобам, ночному освещению, мощеным улицам, почте и даже газетам. Старый средиземноморский мир, который веками был неразрывно связан с магией, был потрясен. Он предчувствовал, что наступает конец эпохи, и ждал посланцев, которые должны осветить грядущий путь. Такими посланцами стали прото-Мессии, уже упоминавшиеся мной. Сейчас мы забыли о них, но в свое время они были известными личностями. Например, Аполлоний из Тианы на равных беседовал с царями. И все же они не имели большого влияния. Они были скорее философами, чем деятелями, способными поразить воображение. Их речь была эклектической – это свойство присуще и речи Иисуса, но в меньшей степени, – стало быть, не имела этнических корней. Их харизматический ореол не пробуждал естественного порыва человека к сверхъестественному. Симон Волхв, осознавший успех Иисуса, умер от досады – в буквальном смысле. Узнав, что Иисус воскрес, он приказал похоронить себя живым, но ему не удалось вновь появиться на этом свете целым и невредимым! Примерно за сто пятьдесят лет до нашей эры волна страха захлестнула и иудеев. Наиболее отчетливо это видно на примере ессеев и их Учителя Справедливости. Но и другие иудеи, включая самаритян, которых остальные иудеи презирали, тоже поддались страху. Все стали лелеять до сих пор витавшую на заднем плане идею о приходе Мессии.
Вскользь заметим, что в I веке религиозный страх был чужд только римлянам. У них не было никаких оснований думать о приближающемся конце света. До конца их света было еще четыре столетия. Таким образом, милленаризм был уделом тех, кто терпел политическое поражение.
Кроме того, из ожидания конца родился еще один миф. Вера в активное божество неумолимо приводит к созданию необыкновенного персонажа, как правило полубожественного происхождения, в данном случае Мессии, и формирует понятие жертвы. Для того чтобы возник катарсис и Бог был вынужден вмешаться, необходима жертва. Но разве может быть что-либо лучше, чем принесение в жертву героя?
Так рождаются все без исключения мифы. Героем, которым предстоит пожертвовать, выступает человек, сын бога и смертной женщины, – Геракл, Митра, Таммуз, Дионис, аллегория Божественного семени, которое организует материю. Не случайно во всех индоевропейских языках слова «мать» и «материя» очень близки. Женщина, например мать Митры, зачавшая его после того, как была оплодотворена семенем, упавшим с Луны, родила героя, который по воле судьбы неизбежно станет Посторонним, allogênon. За все его благодеяния люди отплатят герою черной неблагодарностью, ведь даже двенадцать подвигов не спасли Геракла от мученической смерти. Он Непонятый по определению. И здесь следует вспомнить основополагающий постулат гностиков: никто не понимает того, что он говорит. В конце концов либо героя убивают, либо он погибает в небесном бою. Однако герой становится бессмертным и служит небесным маяком для всего человечества. Даже египтяне, создавшие свою религию задолго до возникновения подобных мифов, не смогли удержаться и прибегли к такой же схеме. Сет убил Осириса и разрубил его на части. Но Исида, хоть и с большим трудом, все же сумела восстановить тело любимого, правда, ей не удалось найти тринадцатого фрагмента – полового органа. И все равно Осирис вознесся на небо.
Ессеи, предполагаемые учителя Иисуса, придерживались аналогичной схемы. У них уже был свой Мессия, Учитель Справедливости, следовательно, им оставалось только одно – ждать конца света. Ессеи вели себя по отношению ко всем остальным иудеям как Посторонние, allogênon, и к тому же, как ни странно, ненавидели их. Именно этим можно объяснить поразительные пережитки антисемитизма, которые мы встречаем у постгностиков, в частности у евангелистов. И канонические, и апокрифические Евангелия говорят об иудеях как о Посторонних, словно сами авторы не были иудеями. С теологической точки зрения это вполне объяснимо. Ведь иудаизм исключает индивидуальное откровение, которое присуще азиатским религиям и наркотическим экстазам поскольку наркотики играют существенную роль в этих самых религиях.
Время от времени Иисус употребляет словосочетание, смысл которого был искажен христианской традицией: «Сын Человеческий». На древнееврейском языке – BN'DM – оно звучит весьма странно. Однако маловероятно, чтобы Иисус говорил на этом языке, обращаясь к толпе, ведь древнееврейский – это язык образованных людей, в частности духовенства. Значит, Иисус говорил на арамейском языке, а на этом «народном» языке данное словосочетание звучит как Bar anas, что заставляет задуматься. Это выражение означает не только «Сын Человеческий», но и «сын супруга», то есть речь идет о законнорожденном ребенке. Причем Иисус использует это выражение с особой торжественностью, которая словно находится в привилегированной гармонии не только с Энос-Утра гностиков, но и с его собственными проповедями о пришествии Сына Человеческого. Вероятно, мы должны рассматривать понятие Сына как совершенное отражение его Создателя, который явится при скончании веков. Это его личная интерпретация идеи Мессии. И, по моему убеждению, один из ключей к учению Иисуса надо искать именно в этой гностической теме.
Однако я вовсе не утверждаю, что способен с такой легкостью истолковать понятие, которое такой рассудительный философ, как Гиньбер, определил как «наиболее запутанную из всех проблем, поставленных Новым Заветом».
Все эти соображения с трудом вписываются в канву романического повествования. И я постарался свести их к минимуму.
Осталось прокомментировать еще две темы: поведение учеников и будущее Иисуса после распятия.
Скажем откровенно, поведение учеников оставляет желать лучшего. Иоанн, который, вероятно, был единственным свидетелем казни Иисуса, и рассказ которого, равно как и рассказ Фомы, дошел до нас, не упоминает о присутствии кого-либо из учеников на Голгофе и при погребении. Кажется подозрительным, что никто, кроме самого Иоанна, не упомянул о его присутствии около креста. Ни одно из Евангелий, как канонических, так и апокрифических, не отмечает данного факта. Это тем более подозрительно, что Иоанн утверждает, будто Мария, мать Иисуса, тоже находилась на Голгофе и Иисус сказал ей, указывая на Иоанна: «Жено! се сын Твой». Таким образом, Иоанн называет себя прямым наследником Иисуса. К сожалению, ни Матфей, ни Марк, ни Лука даже не намекают о присутствии там Марии, матери Иисуса. Матфей называет Марию Магдалину, Марию, мать Иакова и Иосифа (какого Иосифа?) и мать сыновей Зеведеевых (XXVII; 55). Что касается Марка, то он упоминает Марию Магдалину, Марию, мать Иакова и Иосифа, и Саломию (вероятно, внучку Марии Клеопы), но ничего не говорит о Марии, матери Иисуса, которая все-таки была женщиной, заслуживавшей внимания (XV; 40). Лука же говорит только о «женщинах» вообще (XXIII; 49). Однако, как и все другие евангелисты, Лука уточняет, что все они «стояли вдали», вполне возможно, у ворот вторых стен укреплений, откуда можно было наблюдать за происходившим на Голгофе, если иметь хорошее зрение. К сожалению, необходимо отказаться от образа трех Марий, столь дорогого для христианской иконографии, и тем более от образа Богоматери, оплакивающей Христа. Впрочем, отсутствие Марии легко понять, ведь ее до глубины души оскорбили слова, приведенные Матфеем: человеку, которого Мария послала к Иисусу, чтобы узнать, можно ли с ним поговорить, он ответил: «Кто Матерь Моя?» (XII; 48). Но отсутствие учеников озадачивает.
О том, что Симон-Петр был трусом, говорили и писали многие Страх старого рыбака перед полицией Храма был сильнее, чем желание попасть на небо, ключи от которого по иронии судьбы вручили именно ему. А вот Иоанна, любимого ученика Иисуса простить гораздо труднее. В противном случае нам придется переосмыслить тайный ключ, который Иоанн дает нам в своем Евангелии (XVIII; 15–16): «ученик же сей был знаком первосвященнику». Этот ученик шел за Иисусом по двору дома первосвященника в то время как «Петр стоял вне за дверями. Потом другой ученик ‹…› сказал придвернице и ввел Петра». Кто этот ученик и почему не названо его имя? Не сам ли Иоанн, раз он так хорошо знает подробности? Ведь Иоанн имел привычку говорить о себе в третьем лице и прибегать к анонимности, когда в этом возникала необходимость. Другими словами, первосвященник или человек, близкий к нему, убедил Иоанна держаться в стороне. Остается найти причину столь странного сговора между любимым учеником Иисуса и Каиафой его ярым врагом. Как бы то ни было, результат оказался весьма прискорбным.
Фома уехал еще до того, как разыгралась трагедия. Иуда Искариот предал. А десять остальных? Андрей, брат Симона-Петра? Иаков, брат Иоанна? Иаков, сын Алфеев? Фаддей, Варфоломей Симон Зилот, Иуда, сын Иаковлев, Матфей, Филипп, Нафанаил? Больше никого! Увы! Впрочем, недавняя история дала нам более впечатляющие примеры. Признаюсь, я не питаю к ученикам особого уважения.
Но что же стало с Иисусом? Как ни странно, некоторое время он находился на месте своей казни. Немного погодя – но, конечно, не через три символических дня, как утверждают евангелисты, – Иисус вновь появился в Гефсиманском саду, где встретил Марию Магдалину. Она не обратила на него ни малейшего внимания, приняв за садовника. Почему за садовника? Иисус заговаривает с ней, она его не узнает. Он обращается к ней по имени. И тут Мария узнает Иисуса и вздрагивает. Она, стало быть, узнала его по голосу. Трудно поверить, что женщина, которая следовала за мужчиной в течение многих месяцев, узнала его только по голосу. Значит, он изменил свою внешность. Но почему воскресший Иисус изменил внешность? Чтобы не быть задержанным полицией. И как же он ее изменил? Сбрил бороду. В Иерусалиме мясники и садовники не имели права носить бороду. Этот эпизод можно сравнить с тем, что произошло бы, если бы Надежда Крупская не узнала своего мужа Ленина без бороды.
То же самое случилось с учениками по дороге в Еммаус. Они встретили незнакомца и тоже не узнали его. Они пригласили его поужинать вместе с ними; он согласился. Они по-прежнему не догадывались, кто он такой! И только когда Иисус преломил хлеб, у них открылись глаза. Этот жест! Ну разумеется… То же самое объяснение.
Что мог чувствовать человек, который, распятый на кресте, обратился к своему небесному отцу с таким жутким вопросом: «Боже Мой, Боже Мой, почему Ты Меня оставил?», человек, конец публичной жизни которого представлял собой лишь цепь предательств, недоразумений и интриг? Мы отказываемся даже представить это вне всякого сомнения, Иисус обладал достаточной силой воли, что бы преодолеть то, что казалось ему кошмарной катастрофой. Он пытался открыть своему народу дорогу к Богу, который стал бы не только карающей и суровой силой, как это утверждала традиция, опиравшаяся на Книги. Но для этого требовалось устранить непреодолимые преграды обрядов, предписаний и запретов, отражение которых мы находим в 637 заповедях Талмуда и которые иудейское духовенство насаждало с особым рвением, поскольку они служили основой его власти. В течение своей публичной жизни Иисус выражал категорическое несогласие со всеми обрядовыми предписаниями, и фарисеи не раз упрекали его в этом. Он собирал колосья в субботу, а его ученики не мыли руки перед едой. Преступления, граничащие с ересью! Я склонен думать, что не только отчаяние, возведенное ессеями в доктрину, которая ни в коей мере не соответствовала победоносному порыву Иисуса, заставило его покинуть Кумран. Этому способствовало и вавилонское нагромождение обрядов, которые все ученики были обязаны безукоризненно исполнять. Мог ли, в самом деле, Бог отказаться от своего почитателя, если у того в субботу переполнился мочевой пузырь? Неужели, чтобы попасть к Богу, нужно было соблюсти все мелочные установления человеческой администрации Господа? Иисус, возмущение которого воскрешает в нашей памяти возмущение Лютера, вызванное продажами индульгенций, не на жизнь, а на смерть сошелся в противоборстве с духовенством. Конфликт усугубляла политическая ситуация, при которой любое обещание религиозного освобождения могло привести к мятежу. Но сколь бы ни было горьким поражение, Иисус не мог отречься от учения, основанного на безграничной открытости человека Божественному и своим братьям по крови. Если судить по тому, что написано, только трое евангелистов услышали и поняли Иисуса: это Иоанн, Матфей и Фома. Человек этот был, по сути, мятежником. Его неистовое великодушие сочеталось с бунтарским нравом.
Прежде чем закончить, мне хотелось бы напомнить, что существует традиция, в которой переплетаются нити толкования, исторического анализа и филологических нюансов. И эта традиция отрицает историческое существование Иисуса. Приводимые доводы весьма «интересны»: не существует других доказательств этого существования, кроме свидетельств учеников Иисуса, что, по сути, способно вызвать недоверие. Всего лишь два намека современников, Иосифа Флавия и Тацита, которые отнюдь не были рьяными приверженцами Иисуса, на его существование вызывают подозрение. Бестактные переписчики вполне могли добавить их a posteriori. Эта скептическая традиция, которой придерживается и Бернар Дюбур, утверждает даже, что существование Иисуса следует считать результатом недоразумения, в чем, вероятнее всего, виноваты переводчики первоначального варианта Евангелий с древнееврейского языка на греческий. Эти переводчики, не знавшие систему цифрового толкования Каббалы, будто бы приняли мочевые пузыри за фонари, а символы – за реальность.
Верно и то, что тексты Евангелий изобилуют нелепостями и бессмыслицами по сравнению с утраченным текстом, о котором можно лишь догадываться и представлять в общих чертах. Еще в юности я возмущался, что Церковь якобы была основана на каламбуре понятном только французам. Однако факт остается фактом. Евангелия рассказывают, пусть плохо, некую историю, и эта история, как бы к ней ни относились скептики, выглядит вполне правдоподобной и удивительно верно отражает историческую реальность, имевшую место в Палестине в I веке. И филология ничего не может изменить. Такой человек существовал. А его характер, да и вся жизнь – это бунт против теологии и филологии. Вот поэтому-то и возникает столь манящее очарование.
«Вы утверждаете, что Иисус, распятый на кресте, не умер. Так что же с ним сталось потом?» – спросят меня читатели. Нам неизвестно, остались ли следы его деятельности после Страстей.
Еммаус, где впервые увидели его несколько учеников и других людей, в том числе Клеопа, находится на дороге, ведущей в Иоппию, то есть в портовый город. По всей видимости, Иисус сел на корабль и отправился на чужбину. Куда? Возможно, в Азию.
Париж, 1977–1987
