Раввин Айнона находился в не меньшем смятении, чем раввины Анганнена и Наина. Но причины для беспокойства у него были гораздо весомее. С тех пор как Иоканаан обосновался на окраине города, а произошло это несколько недель назад, все стали вести себя так, словно подлинным главой этого самаритянского поселения на левом берегу Иордана был он, странный отшельник по прозвищу Креститель. Раввин сразу же утратил весь свой авторитет. Даже его сыновья решили получить благословение Иоканаана, а когда вечером они вернулись домой, отец лишился дара речи, увидев их сияющие блаженные лица. Да и сам раввин ходил на берег реки, чтобы послушать Иоканаана, и даже попытался с ним побеседовать, но так и не сумел вникнуть в суть загадочных высказываний Крестителя. Например, Иоканаан предвещал скорый конец света, а раввин никак не мог согласиться с этим пророчеством. Выходец из крестьянской семьи, наделенный бесхитростным здравым смыслом, раввин искренне верил, что Создатель всегда поступает осознанно, и не видел никаких причин для уничтожения всего живого. Мессия, о котором говорил Иоканаан и который вроде должен был вскоре появиться, – «Где и когда?» – спрашивал себя раввин, – похоже, не был настоящим царем Насколько раввин смог понять Крестителя, этот Мессия был посланцем Бога, которому тот велел объявить иудеям о конце света Это и было для раввина камнем преткновения. Если Господь действительно намеревался покончить с этим миром, зачем Он избрал царя непосредственно перед тем, как опустить завесу мрака?

Раввин испытывал чувство неудовлетворенности, хотя у него не было ни малейших причин жаловаться на судьбу. Синагога процветала как никогда прежде, паства безукоризненно соблюдала принципы благочестия. Как ни парадоксально, проповеди Крестителя, к удивлению раввина, сильно укрепили веру местных жителей. Раввин даже собрал достаточно денег для починки прохудившейся крыши синагоги. Но несмотря на это, раввин впервые почувствовал себя чужим в родном краю. Простодушная вера раввина не давала ему ключа к пониманию творившейся вокруг него неразберихи. И он лелеял надежду, что вся эта заварушка вызвана брожением легкомысленных умов и что она закончится с наступлением осенних холодов, когда горячие головы непременно остудятся.

Почти две недели раввин тешил себя этой надеждой. А потом произошли два события, коренным образом изменившие умонастроение Исаака – так звали раввина. Однажды вечером его сыновья, вернувшись домой, сели ужинать в весьма возбужденном, по мнению раввина, состоянии, и принялись ругать Ирода Антипу. Поскольку Исаак растерялся при виде неожиданного проявления агрессивности и не мог ничего им возразить, молодые люди и вообще впали в раж и с пеной у рта принялись выкрикивать иступленные проклятия.

– Довольно! – крикнул потерявший терпение раввин и с такой силой ударил кулаком по столу, что опрокинул стоявшие там кувшины.

На шум из кухни прибежала жена раввина, побледневшая от испуга.

И в то же мгновение Исаак понял, что проклятия, изрыгаемые его сыновьями, были всего лишь отголосками тех проклятий, которыми Иоканаан, очевидно, осыпал тетрарха этим утром. Креститель ополчился на Ирода за то, что тот соблазнил жену своего родного брата Филиппа и женился на ней.

– Разве это вас касается? – кричал Исаак. – Разве в Самарии больше нет судей и священников? Разве они не знают лучше вас что происходит в царском семействе? Почему вы уверены, что Филипп сам не отверг Иродиаду? А ведь если это так, то Ирод имел законные основания жениться на ней. Так или иначе, я не желаю слышать подобных речей в моем доме.

Вторым событием, изменившим умонастроение Исаака, бывшее до тех пор благодушным, стал приезд двух граждан Иудеи, которые оказались охранниками Храма Иерусалима. Как и большинство самаритян, Исаак был не слишком высокого мнения о служителях Храма. Однако выяснилось, что прибывшие охранники привезли с собой документ, подписанный прокуратором Самарии, который наделял их правом допрашивать всех без исключения и по собственному усмотрению. Сбиры, или охранники, хотели знать, слышал ли раввин непристойные речи, направленные против тетрарха Галилеи, которые произносит некий Иоканаан. Дело серьезное, раз тетрарх обратился за помощью к охране Храма и прокуратору Самарии. Раввин смог лишь ответить, что он слышал, как Креститель высказывал и продолжает высказывать наглые обвинения в адрес тетрарха Ирода, особенно по поводу его вступления в брак с женой брата. Он добавил, что не обращал на Крестителя никакого внимания, поскольку всегда считал его диким невменяемым человеком. На самом деле раввин был рад, что Крестителя наконец заставят замолчать и что в Айноне станет спокойнее, поскольку все эти новые ритуалы, проповеди, проклятия, загадочные заявления и ни на чем не основанные пророчества начали выходить за границы разумного.

И все-таки Исаак не смог побороть любопытства. На следующий день после разговора с охранниками он оседлал мула и направился к реке. Ему хотелось увидеть Крестителя, чтобы самому во всем разобраться. На берегу уже собралась толпа. Раввин сразу же заметил, что на этот раз людей пришло гораздо больше, чем во все прошлые разы, когда он навещал владения Иоканаана. Он понял, что сегодня должно произойти нечто необычное, и не ошибся. Иоканаан принимал человека, о котором давно ходили слухи. Это был красивый мужчина с белокурыми волосами и горделивой статью, и его окружала многочисленная свита. Исаак осведомился, кто такой этот человек. Одни ответили, что мужчину зовут Аполлосом, другие называли его Аполлонием, но все единодушно сходились во мнении что это известный философ. Исааку было неведомо не только это имя – Аполлоний, – но и что означали слова «великий философ» Раввин старался не пропустить ни единой детали. Он во все глаза смотрел, как Аполлоний, мускулистый и загорелый мужчина, раздевается и входит в Иордан, чтобы приобщиться к таинству крещения. За Аполлонием шли его последователи. Исаак сосчитал их: пятнадцать человек. Когда Аполлоний, его последователи и еще несколько человек обсохли, Иоканаан начал читать проповедь.

– Сегодня я хочу поговорить о рыбе, – заговорил Иоканаан, – о рыбе, этом чудесном кушанье, когда она свежая, и опасном яде, если она гнилая. Как можно узнать, что рыба гнилая? По запаху, скажут некоторые из вас. Но мы все хорошо знаем, что некоторые бесчестные повара сбивают тухлый запах при помощи ароматных пряностей. Они обкладывают рыбу лавровым листом, посыпают кориандром, поливают уксусом. Надо обладать очень тонким обонянием, чтобы догадаться о мошенничестве. Но есть очень простой способ определить, какая перед нами рыба, – она насквозь прогнила, если голова отделяется от туловища без всяких усилий.

Иоканаан обвел присутствующих внимательным взглядом. Все слушали его, затаив дыхание.

– Некоторые страны похожи на рыбу, – продолжал Иоканаан. – Они гниют с головы. Что такое голова страны? Ее правитель! Мы знаем, например, что Галилея насквозь прогнила. Почему? Потому что ее царь, Ирод Антипа, сын тирана, человека, который воссоздал Храм Иерусалима не во славу всемогущего Господа, не в честь величия Соломона, а ради собственной славы, человека, который умер от ужасных язв, так вот, этот царь совершил чудовищное преступление. Он украл у своего родного брата Филиппа его жену Иродиаду! Супружеское ложе Филиппа еще не успело остыть, как Иродиада, обладательница пышного тела, высокой груди и густо подведенных глаз, удобно устроилась на ложе Ирода Антипы! Тетрарх Ирод женился на ней! И эта женщина носит в своем чреве семя двух мужчин, что считается тяжким грехом по Закону! И вот мужчина и женщина, которым подвластны Галилея и судьбы десятков тысяч иудеев, и первосвященник Иерусалима, и священники, и левиты Храма оправдывают это чудовищное преступление и закрывают глаза на грех, за который наказывают побиванием камнями! Я вас спрашиваю, вас всех, разве такой пример должен подавать властитель страны? Да завтра же любой мужчина сможет взять жену своего брата и обесчестить ее! А когда его станут упрекать, он вправе будет ответить, что раз это позволено тетрарху, значит, и ему тоже!

По толпе пробежал ропот недовольства.

– Я обращаюсь ко всем вам! И не стоит мне говорить, что мы живем в Самарии и поэтому все, что происходит в других провинциях, нас не касается! Все мы иудеи, и завтра по прихоти римлян Ирод Антипа может стать нашим царем! В таком случае на троне Давида будет восседать царь, вступивший в кровосмесительную связь, а нашей царицей окажется женщина, которая недостойна любой из женщин, чьи отцы и сыновья, чтящие Господа, избегают даже смотреть на порог известных домов! И, небеса тому свидетели, я обращаюсь к Ироду и прошу отослать эту женщину в ее дом, чтобы там она раскаивалась до конца дней своих. Я также говорю ему: Ирод, оплакивай горючими слезами свои заблуждения, иначе ты станешь похожим на голову гнилой рыбы, а зловоние, исходящее от тебя, отравит всю страну!

Исаак был потрясен не столько вопиющими разоблачениями, сколько красноречием этого физически истощенного человека, которого все называли Крестителем. Вот, значит, о каких грехах тот знал! У раввина сразу пропало желание защищать Ирода и утверждать, будто августейшее бракосочетание его вовсе не интересует. Он не мог заставить себя не думать об этой размалеванной женщине, которая согревала в себе семя двух мужчин. Раввин был возмущен не меньше, чем раньше его сыновья. Как и они, раввин воспринял брак Ирода как угрозу собственному мужскому достоинству. По-прежнему погруженный в невеселые мысли, он машинально поднял глаза и увидел в толпе своих сыновей. Отцовский инстинкт подсказывал раввину, что нужно немедленно увести сыновей как можно дальше от этого места, где проповедник так отважно разоблачал скандальный брак тетрарха. Когда Исаак подбежал к сыновьям, те разговаривали с Аполлонием. Отец схватил старшего за руку, но юноша руку вырвал. Тогда он схватил младшего, но и тот не пожелал слушаться. Исааку пришлось смириться и стать невольным участником разговора.

– …старые боги умерли, – говорил Аполлоний. – Вполне возможно, что они были настоящими богами и гораздо лучшими, чем думают о них иудеи, но они умерли. Вероятно, они умерли, поскольку были богами только одного народа. Сегодня мы знаем, что божество не может замыкаться в границах одной страны. Ваша религия тоже была заключена в определенные рамки и слишком тесно связана с властью, царями, первосвященниками, ритуальными зданиями… Но Создатель мира не знает границ! Он должен быть богом и каппадокийцев, и критян, равно как и иудеев, и египтян… Я понял это когда жил в Антиохии. Затем я пришел в Палестину, поскольку услышал, что там проповедует Иоканаан, добродетельный человек. Но что я вижу? Ваш Бог стал еще более провинциальным, чем прежде. Раньше он был Богом всех иудеев, а теперь религия самаритян отличается от религии, которую исповедуют в Иудее… Вы оба, молодые люди, вы должны нести на Восток и на Запад слова Иоканаана, последовав моему примеру, хотя я и не принадлежу к вашему народу…

– Вы хорошо поняли то, что говорил Иоканаан? – прервал разговор Исаак, обращаясь к Аполлонию и своим сыновьям. – Ты же грек, так зачем же ты вмешиваешься в дело иудеев? Ведь недостойное поведение царя Галилеи – это дело иудеев, и даже не всех, а нескольких иудеев. И приход Мессии – тоже дело иудеев. Зачем ты тут разглагольствуешь о смерти богов? Наш Бог не умер, да простит Он мне такое богохульство! Зачем ты твердишь о всемирном Боге нам, кого преследуют в самом Риме, где запрещено исповедовать нашу религию? А вы, мои сыновья, охваченные уж не знаю каким неистовым порывом, неужели вы оглохли или обезумели и перестали понимать арамейский язык, язык ваших предков? Этот Иоканаан вещает о появлении посланца Господа, который будто объявит о конце света! Если свет должен скоро померкнуть, а ведь именно об этом говорит отшельник, зачем же вам отправляться на Восток и на Запад по совету незнакомого грека, который, по всей видимости, наслушался проповедей разных безумцев? Вместо этого вам следует лишь молиться о Божественном милосердии! А если отшельник – сумасшедший, который просто сводит счеты с Иродом, пусть даже правда и на его стороне, зачем вам-то приходить в лихорадочное возбуждение, словно законы мира должны скоро измениться, а деревья – расти корнями вверх?

Исаак говорил без раздражения, не повышая тона, но убежденно. Его собеседники довольно долго молчали, погрузившись в раздумья.

– Необходимо правильно истолковывать проповедь Иоканаана, – сказал Аполлоний. – Он предвещает не что иное, как гибель старого мира. Это конец старого римского мира и старого иудейского мира. И по этой самой причине его слова способны привлечь внимание грека, такого как я, раввин. Именно это я и пытался объяснить молодым людям. И Мессия, о котором говорит Иоканаан, существует, поскольку я встречался с ним, но не знал, кто он таков…

Исаак покачал головой.

– Гибель старого иудейского мира! – пробормотал он. – Царство Давида уже давно повержено в прах. Где на этот раз мы обретем спасение? Кому нужно, чтобы мы покинули землю, где родили нас наши предки?

Раввин повернулся к своим собеседникам спиной и покрыл голову.

В Наине, после того как Перес удалился, волнение, вызванное речью Иисуса, которую тот произносил с крыльца синагоги, а раввин не удосужился дослушать до конца, усилилось.

– …Что это за женщина, которая разорвала священный союз с Господом, чтобы отдаться другим? – говорил Иисус. – Это наша правящая верхушка! Я был в Иерусалиме, видел Храм и священников, которые в нем служат. Неужели вы верите, что их поведение и выражение их лиц свидетельствуют о том, что они преисполнены печали, чувства, которое должно им внушать наше рабство? Нет. Выражение их лиц свидетельствует о гордыне и процветании, их бороды умащены самым дорогим нардом, кисточки на накидках сделаны из самого лучшего шелка. Для этих священников не существует изысканной еды, а их лари полны золота, того самого золота, которое является мерой их стыда. Когда вы входите в Храм, то сразу же справа видите место, отведенное менялам и торговцам, которые за один день получают больше денег, чем зарабатывает за год простой иудей. Они наживаются на тех, кто приходит с мошной, набитой чужеземными монетами, чтобы купить ладан, голубей, молока и другие дары для алтарей Господа. Однако Господь не получает этих денег! И обратите внимание, торговцы – это те же самые богатые люди, которые в неурожайные годы продают меру зерна в десять раз дороже! Это те же самые люди, которые занимаются ростовщичеством! Все встало бы на свои места, если бы они были нашими врагами. Но они объявляют себя нашими защитниками и хранителями нашей веры!

Ропот, одобрительные возгласы. «Один из нас!» «Пора, чтобы кто-нибудь во весь голос сказал то, что все повторяют про себя!» «Честный человек!» «Этот человек вооружен могуществом Иеговы!»

– Говорю вам, – продолжал Иисус, воодушевленный успехом, – нет худшего врага, чем внутренний враг!

Вновь крики и одобрительные возгласы.

– Более же всего оскорбляет Господа, – продолжал Иисус, – что при подобном положении дел о человеке судят не по достоинствам, как это было бы, если бы мы соблюдали Закон, а по его богатству! Говорю вам, те, кто нажил несметное состояние и отдал свою душу в качестве платы за богатства, представ перед Создателем, окажутся более бедными, чем самый последний нищий!

Не успел Иисус закончить фразу, как раздались оглушительные рукоплескания.

– Но только тот бедняк, который не продавал ни жены, ни сестры, ни дочери, ни самого себя, только он, повторяю, донесет до Господа свое богатство в целости и сохранности. Он сродни горчичному семени, которое может расти и давать плоды, а богач похож на зерно, унесенное ветром в море.

Толпа, словно разом глубоко вздохнув, одобрила такое сравнение. Значит, собравшиеся внимательно слушали и видели различие между утверждением Божественной справедливости и восхвалением добродетели. Иисус пристально вглядывался в карие и черные глаза, блестевшие под всклокоченными и гладкими волосами, видел губы, скривившиеся в горькой усмешке, и губы, пока еще не тронутые печалью.

– Говорю вам от имени Отца нашего небесного, что бедняк есть соль земли. Пусть он не обращает внимания на высокомерие богача, пусть знает, что он так близок к Господу, как босая нога к земле, и пусть он станет подлинным хранителем нашей веры.

Иисус раскинул руки, а затем опустил их, показывая тем самым, что проповедь окончена. Но собравшиеся не расходились.

– Говорят, что ты Мессия. Это правда? – раздался голос из толпы, и этот вопрос был мгновенно подхвачен остальными.

– Я принес вам истину, но она мне не принадлежит, точно так же как и не принадлежит другим, – ответил Иисус.

– Но ты Мессия? – настаивала какая-то женщина.

– Бог в своей непостижимой мудрости укажет на своего избранника, но тот не будет об этом знать. Если я Мессия, мне об этом ничего не известно.

– Правда ли, что конец света близок? – спросил один из мужчин.

– Знаешь ли ты, когда умрешь, ты, кто спрашивает меня? Или когда умрет твой брат? Чем же, по-твоему, отличается от твоей смерти наша общая смерть, смерть, на которую мы все обречены? Будешь ли ты более добродетелен? Или менее? Говорю вам, никто на земле не в состоянии разгадать замыслы Господни, но каждый должен быть готов предстать перед своим Создателем в любой час дня и ночи.

Иисус сделал шаг назад.

– Возвращайтесь к своим делам, и пусть слова, которые вы услышали при моем посредничестве, принесут вам покой.

Люди стали расходиться.

– Теперь, – сказал Симон, – если бы ты потребовал, эти люди и многие другие последовали бы за тобой из Галилеи до самого Иерусалима.

– Я не военачальник, – возразил Иисус – Пусть только слова следуют до Иерусалима.

У Симона вызвал недоумение такой ответ, но у Иисуса не было времени растолковывать смысл сказанного своему ученику. Он вдруг заметил, что Фома ведет страстный спор с незнакомцем. Затем Фома повернулся к Иисусу. Его изможденное лицо напоминало маску актера, изображающую удивление. Почему-то неестественным тоном Фома заявил, что встретил старого знакомого, который был последователем Иоканаана, и что вчера этот человек присутствовал при крещении Аполлония и его последователей.

– Аполлоний окрестился! – удивленно пробормотал Иисус.

– Однако он в подметки тебе не годится, Учитель. Он не сможет заменить тебя. Вот только время не терпит. Надо установить твою власть в крупных городах. Нам потребуется больше людей.

– Да, – согласился Андрей, – пятеро – это слишком мало.

– Спешить заставляет Демон, – ответил Иисус. – Бог же вразумляет советом.

Вечером Симон, Андрей и Филипп сообщили, что хотели бы повидать свои семьи. Иисус пошел навстречу их желанию. На следующий день он остался с Нафанаилом и Фомой. Почему Нафанаил ни разу не навестил своих родственников? Смущенно улыбаясь, тот сказал, что тогда ему пришлось бы объяснять слишком многое.

Они нашли дом, где могли уединиться, поскольку присутствие толпы, следовавшей за Иисусом, едва он появился на улице, уже порядком надоело. Иисус хотел отдохнуть, ожидая возвращения Симона, Андрея и Филиппа. Нафанаил занялся приготовлением пищи, обратившись зa помощью к местной жительнице, поскольку Фома не мог даже сварить яйцо. Днем они пошли по раскаленной дороге, намереваясь побродить в окрестностях горы Фавор, Иисус размышлял. Он думал об Иоканаане, парящем в ночном воздухе о питоне Кадафы, который невозмутимо пил молоко, о неожиданной встрече с Фомой, о своих пятерых последователях, о толпах так легко впадавших в неистовство… И все это произошло в течение двух месяцев с того момента, как его нога ступила на землю Птолемаиды! Он пытался все это сложить в целостный рисунок вспоминая слова египетского жреца Гелиополя: «Только боги видят лицевую сторону вышивки. Мы же видим путаный рисунок изнанки». Иудеи ждали чего-то или кого-то с большим рвением, чем Иисус мог предположить. До сих пор Иисусу казалось, что его удел – быть человеком, в котором иудеи видели избавителя. И он оправдал их ожидания, к тому же они совпадали с его собственными ожиданиями. Но потом? Что потом? Ветер дул в его паруса, однако к какому порту он гнал корабль?

Фома, следовавший за Иисусом, казалось, прочитал его мысли.

– Но потом? – спросил Фома, когда Иисус остановился, чтобы отдохнуть в тени сикомора.

– Потом? – повторил удивленный Иисус.

– Да, потом. Мы сеем семена восстания. Что же мы пожнем?

– Разве слова Бога могут посеять семена восстания? Нам нечего бояться.

– А я и не говорю, что нам нужно чего-либо бояться. Я спрашиваю: куда мы идем?

А поскольку Иисус не отвечал, Фома продолжил:

– Таким образом, необходимо, чтобы ты стал в конце концов повелителем пяти провинций. У тебя есть власть, но твоя власть неизбежно вступит в конфликт с властью Храма, а затем с властью ставленников Рима. Ты об этом подумал?

– Нет, – ответил Иисус.

Фома разразился настолько странным смехом, что Нафанаил посмотрел на него, словно на сумасшедшего. Этот смех напоминал пронзительный скрежет металла. Иисус улыбнулся. Однако правда заключалась в том, что он не знал ответа на вопрос, заданный Фомой.

Не успели Иисус и его спутники войти в Кану, как их тут же узнали. Все бросились за ними, а дети принялись приплясывать, хлопая в ладоши. К Иисусу подошли незнакомые люди и сказали, что его мать в городе.

– Скоро они будут знать размер твоих сандалий, – прошептал Фома.

Незнакомцы проводили их до дома, где остановилась Мария. Иисус вновь встретился с Пустом, Симоном, Лидией и Лизией. Они приехали на свадьбу, которая должна была состояться тем вечером. Богатый дальний родственник пригласил все семейство на свадьбу сына. Иисус и его спутники тоже получили приглашение.

Дом, в котором играли свадьбу, был построен по римскому образцу. Это был даже не дом, а несколько зданий, окружавших квадратный двор, в центре которого бил фонтан. Повсюду были установлены факелы и подсвечники. Целая фаланга слуг, которая должна была зажечь факелы и свечи при наступлении темноты, расставляла длинные столы, водружала кувшины с вином на треножники, развешивала гирлянды цветов над дверями. Первые гости пришли еще до того, как сгустились сумерки. Сначала молодые люди в нарядных одеждах в яркую полоску и с вышитыми воротниками. По их свежим лицам было видно, что они совсем недавно совершили обильные омовения, после чего умастили волосы ароматическими маслами. Во дворе сразу стало шумно. На глазах у любопытных зевак молодые люди затеяли различные игры, например бросали друг другу тряпичные мячики, которые надо было ловить одной рукой. Затем пришла стайка девушек в еще более богатых нарядах. Они, смущенно хихикая и немного кривляясь, прошли мимо юношей с таким видом, будто не знали их, и поспешили скрыться в покоях будущей супруги. Вскоре стали приходить пожилые люди с подарками, которые складывали у входа на стол, охраняемый старым слугой. Наконец зажгли факелы и свечи. Взошла луна. Повсюду зазвучали песни и смех. Появился будущий муж. Гости бросились к нему с поздравлениями. Он увидел Иисуса, оставил своих друзей и подошел за благословением к этому неожиданному гостю, о котором уже многое слышал.

Среди гостей находился человек, который с самого начала торжества внимательно наблюдал за Иисусом и его спутниками. Иисус понял, что этот старик со слезящимися глазами и морщинистым лбом был раввином Каны. Несколько мгновений спустя он понял также, что это враг. Действительно, старик с раздвоенной бородой, задранной вверх, словно рога, приблизился к Иисусу и громко, неприязненным тоном спросил:

– Ты тот, кого они называют Мессией?

Сразу же воцарилось молчание.

– Божьи люди слушают голос своего повелителя, раввин, а не шум, доносящийся с улицы, – ответил Иисус.

– Ты хочешь сказать, что ты не Мессия? – допытывался раввин. – Тогда почему ты позволяешь другим говорить, будто ты Мессия?

– В полях лисица боится посоха пастуха, но пастух боится лишь небесного огня, – сказал на это Иисус.

Раввин зло рассмеялся.

– Значит, ты мнишь себя этим небесным огнем? – спросил он.

– А ты, раввин, мнишь себя пастухом, ведущим за собой стадо?

Раввин вздохнул, пожал плечами и отвернулся от Иисуса. Этот разговор происходил в присутствии растерявшегося жениха. Чтобы разрядить обстановку, слугам велели немедленно подавать на стол. Мужчины сели за длинный стол на одной стороне двора, женщины – за такой же стол на другой стороне. Будущий муж посадил раввина по правую руку от себя, а Иисуса – по левую, что, казалось, напрочь отбило аппетит у священника, но никак не повлияло на аппетит Иисуса, который с нескрываемым удовольствием отведал жареных перепелов, ячмень, политый соусом, и фаршированные финики. Он также обменивался со своим соседом цитатами из «Песни Песней». В отличие от многих гостей, которые к концу пиршества совершенно размякли, поскольку слишком много выпили, Иисус сохранил свежую голову. Он сделал небольшой глоток вина и нашел его слишком густым. Это было хиосское вино, привезенное, несомненно, в новых мехах, где оно и загустело.

В ночи раздавались голоса поющих. Девушки в белых одеждах, держа в руках зажженные светильники, вошли во двор, обошли вокруг столов и встали под навесом, сооруженным в противоположном от входа углу. Они изображали Неразумных Дев и Мудрых Дев. Будущая жена, убранная позолоченными гирляндами, с покрасневшим от волнения лицом, тоже встала под навесом, ожидая своего будущего мужа. Он направился к ней в сопровождении раввина, Иисуса и мужчин, принадлежавших к его семье. Молодой человек запел высоким чистым голосом:

Все гости подхватили:

Молодой человек шел очень медленно, и Девы с тревогой смотрели на пламя светильников. Будущий супруг запел:

И только пятеро Дев сумели уберечь пламя своих светильников от ветра. Будущие супруги теперь стояли лицом к лицу. Один из гостей бросил на землю гранат, так и прыснувший зернами во все стороны, другие стали поливать землю благовониями. Раввин читал молитвы, а молодой человек держал свою нареченную за руку. Как всегда, женщины плакали, а мужчины радостно покрикивали. Иисус увидев слезы на щеках своей матери, спросил себя, плачет ли она от нахлынувших воспоминаний или же ее гложет какая-то неведомая ему печаль. Но вот слезы у всех высохли. Слуги принялись показывать подарки, преподнесенные молодой чете. Громко объявляя, кто и что подарил, они складывали к стопам новобрачных серебряные подносы, подсвечники, отрезы шелка и одежду, красиво расшитые подушечки с пряностями и кошельки, набитые монетами. «Это подарок Давида, сына Мафата» или «это подарок Мириам, матери Варнавы», и так далее. Еще недавно дремавшие мужчины проснулись. Хозяин дома приказал принести вина, но слуги сообщили, что вина больше нет. Ни у одного торговца Каны не оказалось столько вина, чтобы вволю напоить пять десятков человек. Они все продали, и Иакову, новобрачному, с трудом удавалось скрывать замешательство. Раввин лукаво прищурился, словно думал, что нет ничего удивительного в том, что в доме, куда приглашают таких людей, как Иисус, не хватило вина, тем более для такого торжественного события, как свадьба. Выражение лица раввина действовало Иисусу на нервы. Нервное возбуждение достигло предела, когда раввин, несомненно, достаточно выпивший, заявил:

– Разве не странно, что в доме, где находится человек, умеющий творить чудеса, не хватило вина?

– Злоба никогда не могла утолить голод человека, – громко сказал Иисус, – равно как и виноград, выросший на поврежденной лозе.

– Действительно, – громко подхватил Нафанаил, – если кто-то хочет пить, – почему бы ему не пойти за вином в свой подвал.

Некоторые гости засмеялись и стали говорить, почему бы действительно кому-нибудь не сходить за вином в синагогу. Тем временем Иисус подозвал к себе виночерпия и вместе с ним осмотрел кувшины. Они оказались на треть заполненными каким-то густым месивом. Это месиво походило на осевшее сусло, но его было значительно меньше, чем в кувшинах и сосудах с палестинским вином. Все это было странно, так как каждый раз, когда в емкости наливали новое вино, их тщательно мыли, не оставляя ни малейшего следа осадка.

– Я никогда еще не видел столь густого сусла, – сказал виночерпий.

– Возможно, если добавить в эту гущу воды и размешать, получится вино, – сказал Иисус.

– Но оно будет очень кислым, – возразил виноторговец.

– Здесь не только осадок, но и вино, еще на корабле превратившееся в патоку под воздействием жары. Наполните кувшин водой и дайте мне палку, – ответил Иисус, вспомнив, как во время своих путешествий ему приходилось разводить загустевшее вино.

В кувшин налили воды, и Иисус принялся размешивать гущу под скептическим взглядом виночерпия. Затем он попросил разрешения попробовать получившееся вино. Оно было, конечно, более легким, чем первое вино, слишком крепким и сладким, но весьма приятным на вкус.

– А раньше ты никогда не подавал греческое вино? – спросил Иисус.

– По правде говоря, нет. Я всегда рекомендую галилейское и сирийское вино, которое привозят в бурдюках из козлиных шкур и в котором очень мало осадка. Мне впервые приходится подавать вино, привезенное в кувшинах. Однако хозяева настояли, чтобы на столах было именно греческое вино, которое здесь большая редкость.

Иисус протянул кубок виночерпию. Виночерпий сделал глоток, удивленно поднял брови и сказал, что напиток получился вполне приемлемым.

– Учитывая степень опьянения отдельных гостей, – с определенной долей сарказма продолжил виночерпий, – более легкое вино не сделает им ничего плохого.

Приказав слугам размешать с водой гущу в оставшихся сосудах, виночерпий рассыпался в похвалах Иисусу, без которого праздник был бы испорчен.

Все с любопытством следили за разговором Иисуса и виночерпия, не понимая, чем они занимаются, поскольку те стояли под навесом, в закутке, отведенном для слуг. Однако слуги не слышали конца разговора. Когда немного погодя слуги начали разливать вино в кубки гостей, начав с раввина, по двору пронесся шепоток.

– Откуда взялось это вино? – спросил обеспокоенный раввин.

Тот же самый вопрос волновал всех гостей.

– Этот человек приказал налить чистой воды в пустые сосуды, и она превратилась в вино, – неожиданно ответил виночерпий.

Шепоток превратился в гул, а раввин мгновенно побледнел.

– Господи! – воскликнул Иаков. – Ведь это Твой посланец пришел благословить мой дом!

Отец новобрачного громко заявил, что, поскольку вода превратилась в вино в день свадьбы его сына, следует ждать многочисленного потомства. Затем он подошел к Иисусу и поцеловал ему руку. Женщины затараторили и бросились к Марии. Мужчины окружили Иисуса. Слово «чудо», сначала произносимое робко, постепенно превратилось в гул, похожий на гул пчелиного роя. Свадьба стала похожей на величественный праздник, когда не осталось места обычным шуткам и дежурным любезностям. Все с удовольствием пили вино, Фома, заснувший после первого же выпитого кубка, был бесцеремонно разбужен, равно как и другие ученики. Глядя на суетившихся гостей и ничего не понимая, он спросил:

– В чем дело? Что происходит?

И виночерпий с невозмутимым видом в десятый раз поведал о чудесном превращении воды в вино. Раввин в сопровождении нескольких сеидов отошел в сторону. Новобрачные сидели рядом с Иисусом, с трепетом держа кубки в руках.

– Обычно сначала подают лучшее вино, – сказал Иисус, – и ждут, пока гости опьянеют, чтобы затем подать плохонькое вино. А вот вы припасли хорошее вино под конец.

И только Фома заметил» как Иисус подмигнул ему.

– Это не мое вино, – возразил Иаков. – Это вино, посланное мне небесами. Это самый дорогой свадебный подарок, преподнесенный когда-либо.

Иисус покачал головой. Он очень устал и поэтому простился с гостями и своей матерью. Уходя, он услышал, как новобрачная запела хорошо знакомый ему псалом:

– Господь – Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться…

Ученики, последовавшие за Иисусом, потребовали объяснений.

– Я просто посоветовал налить воды в кувшины, которые, по их мнению, были пустыми, – ответил Иисус.

На следующий день вся Кана только и говорила о происшедшем накануне, все с большей уверенностью называя это чудом. Через три дня после этого события раввин Перес лишился сна, а раввин Исаак стал задумываться над тем, что за тревога гложет его сыновей.

– Галилея завоевана! – радостно воскликнул Симон.

– Но ведь ты всего лишь добавил чистой воды в гущу? – уточнил Нафанаил.

– А что делает Иоканаан, стоя в Иордане? – парировал Иисус. – Он льет воду в осадок душ.

И вновь мул был нагружен подарками, а Иисус и его спутники отправились дальше, на север. Казалось, воздух становился горячее от борьбы, которую вели вдоль дороги, пытаясь вытеснить друг друга, тимьян и белый вереск. Филипп и Фома погрузились каждый в свои мысли. Впереди процессии шли Андрей и Симон. Нафанаил распевал песни. Иисус улыбался, вспоминая о шутке, которую он сыграл с раввином. Таких прохвостов можно одолеть, взяв себе в помощники их страх и алчность. Иисус сделал ставку на страх. Надо будет почаще использовать это чувство.